Текст книги "Мир Сердца"

Автор книги: Алекс Кайнес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

В то же самое время эту картину будущего наблюдал и отец воина-победителя, который со слезами на глазах радовался тому, что его умирающий ребенок выживет и станет таким сильным, и что тот послушник культа Черной Богини-Бабочки не обманул! Этот колдун действительно излечил его больное дитя, чтобы то позаботилось о своих родителях, когда они станут немощными!

– Это и есть то, за что ты сражаешься? – как будто бы прочитав мысли отца, обратился послушник Черной Богини-Матери Бабочки, возникнув прямо позади сцены убийства.

Отец семейства поднял глаза, и уже смотрел на своего волшебного спасителя из-под маски великого Императора Арчибальда. Только теперь перед ним была не сцена убийства его взрослым сыном некоего «врага», а, наоборот, его выросший сын, корчась в муках, сам был жертвой, только не другого вооруженного палача, но мучительной болезни, которая медленно разъедала его здоровое молодое тело изнутри.

– Это и есть то, за что ты сражаешься? – повторил голос, в то время как Арчибальд, протянув дрожащие руки к сыну, понимал, что не в силах спасти его. Все его звания, регалии и умения, как политические, так и публицистические дарования, были абсолютно, даже преступно, бесполезны. Император понимал, как никто другой, что единственным виновником был только он сам. Ни на какую Богиню нельзя было списать факт того, что он родил наследника для себя, чтобы показать ему мир своими глазами пророка прогресса, который, позабыв напрочь, что он идет в реальности не так быстро, как в его фантазиях, упустил простой факт того, что его сыну не хватит всего каких-то пары десятилетий до того момента, как будет изобретено лекарство, чтобы излечить этот простейший вирус.

Император хотел разорвать само пространство вокруг, чтобы вырвать из будущего это лекарство и дать его своему ребенку, прямо сейчас, чтобы излечить его. Он уже видел, как заветный бутылек с антидотом уже появился прямо у его глаз, но что-то удержало его руку буквально в паре миллиметрах от него. Путник успел остановить себя, не коснувшись, будто бы увидев, как перед его глазами вспыхнула переливающаяся надпись на всех языках, которая была выражением его собственных опасений, ведь если так просто можно взять что-то из другого времени и пространства, если вообще убрать эти условности, то в чем вообще смысл всего того, что я делал?..

– Просто распаковывал во времени потенцию пространства? – непонятно откуда взявшимися терминами стал рассуждать император, – за что же тогда я…

– Что вы хотите сказать этим? – повторил интервьюер, глядя прямо на спасителя, который, в свою очередь, сам всматривался прямо в зеленоватый дым, что заменил собой всё пространство вокруг. Среди его клубов проступал сверкающий лиловыми молниями фиолетовый рисунок, сформировавший образ вопрошающего, который терпеливо повторил вновь, – что вы хотите сказать этим? В чем смысл вашего высказывания?

Грегори сидел в кресле и не находил адекватного ответа. То, что он так заранее подготовил в качестве заявления и своей речи, и так хотел всем сердцем выразить, на самом деле не имело никакого значения и было фактически неважно в контексте всего процесса познания, который разворачивался прямо сейчас. Всё и так уже существовало, а говорить, что он просто заново открывал уже существующие вечные истины, было глупо, поскольку не сам он делал это, но кто-то другой.

– А кто же тогда? – улыбнулся с хитрецой в глазах интервьюер, который тем самым заставил Грегори впасть в подобие паники, а затем точно так же быстро и расслабил его, ведь Грегори вспомнил, с кем говорит на самом деле. После этого он, закрыв глаза, уже перенесся из кресла на ковровую дорожку, на которую он всё еще не решался ступить, боясь физически за свою жизнь, ведь мозг только и кричал о том, что у него еще есть пара часов до конца, до премьеры, и он может еще сбежать из страны, улететь с этого северного острова, но он, пропустив себя через этот удивительный опыт, открыв глаза, лишь улыбнулся своим страхам буквально в лицо и безбоязненно переступил через красную черту в своем уме, что отделяла его от собственного выдуманного образа, который долго мялся перед тем как войти, еще не понимая, что его выбор давно сделан той, что, хохоча, сидя напротив, по-доброму потешалась над выдуманными дилеммами писателя.

29. Харт стоял у двери в кабинет, но, еще на подходе, не дойдя до него всего пару метров, уже успел ощутить такой страх и напряжение, что, казалось, стоит ему войти в эту дверь, обратно он уже выйти не сможет. У него даже возникло желание просто развернуться и убежать, даже несмотря на то, что весь коридор был усеян камерами, и кое-кому подобное поведение ох как не понравится.

– Решено!.. – Харт уже было сделал шаг в сторону, но в тот же самый момент дверь перед ним распахнулась, как это частенько бывает в моменты сомнений, сама собой.

– О, господин Харт, проходите, Высший Советник уже ожидает Вас! – пролебезила одна из административных крыс, так, по крайней мере про себя, охарактеризовал своего коллегу Император, что так же внезапно, как и появилась из-за двери, скрылась в лабиринте коридоров дворца. Вполне возможно, подобное пренебрежительное отношение было вызвано отнюдь не ловкостью карьериста–приспособленца, но самими глубинными противоречиями в уме Императора, который слегка вспотевшей ладонью потянулся к ручке уже успевшей захлопнуться двери, ощущая как тик невидимых часов в его голове стучал всё громче, одновременно с тем, как сами щелчки, которые эхом разносились по его сознанию, замедлялись до тех самых пор, пока государь уже уверенно не сжал ручку, и, повернув которую, заставил раздаться последний, самый резкий звук.

По коже путешественника пробежал холодок, ведь, несмотря на этот знаменательный рокот, дверь, что была перед ним, не поддалась, напротив, она оставалась всё такой же неприступной, как и раньше.

– Но как же так?! – испуганно подумал наблюдатель, – она ведь должна была открыться! Обязательно должна отвориться! – повторил он про себя, чтобы закрепить собственную неуверенность, затем с ужасом предположив, что он каким-то образом сломал само время своей беспредельной наглостью. Оглянувшись по сторонам коридора, который как будто бы ожил и превратился в наслаивающиеся на реальность джунгли из лабиринта геометрических фигур, он все-таки смог различить те самые часы, которые, как он предполагал, сломались, и которые замерли в одном недвижимом положении.

Чуть приглядевшись и затем подойдя поближе, к своему величайшему удивлению наблюдатель заметил, как под самими стрелками происходит какое-то движение. Сосредоточившись еще немного, он различил, что круглый циферблат представляет из себя экран, по которому двигались объемные изображения. Среди прочих – переливающиеся узоры, составлявшие саму основу этого механизма, вырисовали фигуру странника, который спиной стоял к наблюдателю и, подобно ему самому, точно так же смотрел на циферблат уже собственных часов. Ощутив, как кто-то буквально испепеляет его затылок своим взглядом, наблюдатель не смог устоять и резко обернулся.

– Что-то не так? – осведомился интервьюер.

Грегори, еще некоторое время пытаясь различить нечто вполне определенное, глядя назад через свое собственное плечо, медленно повернулся обратно к своему собеседнику.

– Нет, всё так, как и должно быть.

Пока он совершал это краткое движение, студия, где проходила запись интервью с набирающим популярность писателем, превратилась в открытую площадку. Стулья исчезли, уступив место двум небольшим кочкам, располагающимся с двух противоположных сторон разделяющего их гигантского белого дерева, с которого уже готовы были сорваться на землю созревшие лиловые плоды знания.

Путник, что располагался на одной из этих кочек, соскочив с нее, в полете сорвал плод, что был настольно сочным, что чуть не лопнул в его ладони, после чего, ловко обогнув огромное древо по его крепчайшим веткам, уже свесился вниз головой по направлению к сидящему на второй кочке древнему старцу с длинными белыми дредами, заплетенными красными перьями, предложив свой дар.

– Будешь?

Тот, лишь слегка улыбнувшись, отрицательно покачал головой.

– Ну, как хочешь, – похихикала фея, открыв рот и вонзив свои маленькие зубки в плод, что тотчас же лопнул и стал прожигать своим соком само пространство, обнажая голографический скелет, на который было нанизано само время и пространство, что становились лишь дымом, рассеивающимся следом от двух сидящих друг напротив друга существ, которые отражались во все стороны обозримого пространства своими образами. Блистающие своим сознанием и энергией, эти силуэты образовывали целую сетку – самое настоящее жемчужное ожерелье на шее Богини.

Между ними горел маленький огонек, который, поднявшись чуть повыше, достиг такого угла зрения по отношению к каждому из наблюдателей, что складывалось впечатление, что эта вспышка находилась прямо меж глаз каждого из этих существ. Они будто бы сами проникли внутрь этого ярчайшего шарика, внутрь сознания своего собственного отражения, развернув предельный потенциал их фантазий, позволив тем самым уже самой сети вокруг вновь начать наслаивать на себя всевозможные образы. Оно превратилось в самое настоящее меню из переживаний, где молодой человек в компании своей подруги уже внимательно изучал эффекты блюд, которые они закажут. Остановившись на одном из них, он, к своему изумлению, уже понял, что уже не то, что даже просто заказал, но уже и употребил его в пищу, и уже несся через само пространство в прошлое, в полете выхватывая из пустоты копье и вонзая его в своего недруга под радостные возгласы и выкрики своей семьи, что приветствовала своего сына-победителя, которого они смогли спасти от самой смерти с помощью горсти монет и мастерства величайшего мастера Магии всего острова, поклоняющегося Черному Мотыльку!

Крылья этой Богини, раскрывшись над всей вселенной, впитывали своими двумя глазами, что располагались на каждом крыле, жизни всех, кто был рожден, благодаря ее же милости, и которые отдавали ей свою энергию прожитой жизни. Их смерти накапливались и в сердце владыки всего мира, на чьем плаще в районе сердца располагалась золотая бляшка с изображением бабочки. Она же кольнула острием булавки в самое сердце Императора, заставив того пасть на колени и впервые за долгий срок со времен своего детства и так называемых похорон своей сестры разрыдаться от осознания всех последствий, всех тех чудовищных убийств, из-за войн, которыми он так наивно хотел освободить все острова на планете! Он видел страдающих и умирающих от гангрен, от увечий и болезней солдат своей собственной армии, которых он поведет в неравный бой с жарой и холодом на чужой земле. Всё это ради попытки одолеть безумца, который являлся таковым в глазах Императора только лишь по той причине, что и сам Великий Освободитель, Император Арчибальд был точно таким же слепцом, таким же самоуверенным глупцом!

Вспоминая о своем новорожденном ребенке и жене, Арчибальд со с слезами на глазах, стоя на коленях перед часами, что были воплощением самого времени, рыдал и стенал о том, что уже знал наперед, как закончатся не только их, но и его собственная линия жизни! И как бессмысленны были его попытки спасти кого-то, особенно после того, как он уже видел через столетия после своей кончины и всех, кого он любит, свой собственный разрисованный захватчиками посмертный памятник посреди столицы, которая готова была пасть под натиском настоящей экспансии варваров, что безнаказанно убивали жителей его Свободной Республики!

Эти преступления будущего, а также зверства прошлого и ошибки настоящего вкупе создавали четкое ощущение бессмысленности любых попыток противостоять черным крыльям судьбы, что даровали и отбирали жизни и судьбы по своему желанию. Не в силах противостоять этой страшной силе, Император вскочил и побежал к единственному выходу, вцепившись обеими руками в ручку всё никак не поддающейся двери. Государь ощутил, что не может выйти, поскольку весь мир и был этой комнаткой, этой клеткой, где разные формы были лишь выражением чьей-то чужой воли. Эта сила была врожденным качеством Императора, который оказался отнюдь не освободителем человечества, но лишь инструментом в руках высших сил, ведь одно дело – иметь материальные успехи среди достойных мужей и быть кумиром, превознесенным вдохновенными речами и чувствами поэтов, и совсем другое – осознать, как факт, и увидеть воочию, что он был лишь податливой куклой в руках фатума.

Всё пытаясь отворить дверь, Император был уверен, что от ужаса осознания всех фактов сейчас же потеряет разум, чувствуя, как за его спиной уже выросли крылья настоящей Богини, которая, уже вспорхнув с его сердца, предстала тем неописуемым существом, на котором сам Император был точно такой же бляшкой, не более чем просто ярким украшением.

– Хочешь выйти? Что же, не буду держать тебя, – раздались сзади слова, которые чуть не свалили замертво услышавшего их, от страха и ужаса от того, что оно смеется над ним, что она видит его насквозь и для нее этот краткий миг жизни Императора не значит ровным счетом ничего. Было ясно, что его собственное рождение и смерть – всё едино для этой беспредельной силы, и что она смеется над его попытками оттянуть неизбежность.

Однако было что-то еще, какое-то безумно знакомое еще по лесной чаще из детства и смерти сестры ощущение, по самому первому моменту рождения Арчибальда. Оно обволокло тело государя и заставило вмиг обернуться уже безо всякого страха быть убитым, и ответить голосом самой Богини:

– Ты не против того, что я поиграю еще немного, любимая?

Два горящих любовью глаза, слегка сощурившись, отвечали куда красноречивее любых слов.

Так путешественник, повернувшись к двери, после тысяч и миллионов попыток в разных телах открыть дверь самой жизни-смерти и времени, умирая каждый раз у ее порога, всего одним легким движением заставил врата восприятия распахнуться, и часы времени идти вновь, ведь они никогда и не останавливали своего бега для юного правителя.

30. – Кевин, ну что ты встал в проходе? – с усмешкой обратился еще не успевший до конца сформироваться голос, – проходи.

Замерший Император Кевин Харт понял, что стоит прямо на пороге входа в кабинет с протянутой вперед рукой, которой он распахнул двери перед собой, при этом не двигаясь уже несколько долгих секунд, что показались ему целой вечностью во время накативших на него воспоминаний о фейерверке во время церемонии открытия Мировых Игр, почти что два десятилетия назад определивших судьбу не только всего мира в целом, но и его, в частности. Исход развития человеческой цивилизации был предрешен пылающим фиолетовым пламенем силуэтом бабочки, который взирал на него с усеянного плеядами звезд неба острова Утконоса.

В потоке видений, которые полностью завладели вниманием Императора, он и сам не заметил, как уже оказался за массивным дубовым столом, за которым с противоположной стороны возвышался на массивном кресле прежний Император, а ныне Первый Советник Империи Сердца – его прадед Стивен Харт.

– …Так, Кевин, в чем дело? – с едва различимой ноткой раздражения переспросил Стивен, устало глядя на правнука, – ты просил аудиенции, я тебя слушаю внимательно, – вновь склонившись над бумагами, быстро бросил Император.

– Да я… – выдохнул Кевин I, – я хотел поговорить о грядущей коронации.

– Да? И что же ты хотел от меня? – не отрываясь от документов, безучастно спросил Стивен, – дата уже установлена, все приготовления также сделаны, какие именно детали тебя интересуют?

– Я просто… – наконец собрался с духом Кевин, – я просто хотел предложить иную кандидатуру на пост Императора. Я уверен, им может стать…

Стивен уже не слушал все жалкие лепетания настоящего императора Сердца, своего в прошлом наследника, на которого он взглянул так, будто бы тот не был ни его повелителем, ни даже родным по крови человеком, нет, это был лишенный всяческих эмоций ледяной взгляд, который не выражал абсолютно ничего. С этой пустотой и столкнулась речь Кевина, рассыпавшись на мелкие кусочки, которые, исчезнув совсем, не оставив даже и намека на самый глухой звук, переместили Кевина из его фантазий в удушающую тесноту гигантского кабинета, где всё пространство будто бы было высосано этими двумя голубыми глазами напротив, которые прожигали насквозь Императора, от полномочий которого не осталось ровным счетом ничего всего лишь за эту пару мгновений.

– Дата назначена, – будто бы и не услышав слов своего наследника, продолжил Стивен, – все приготовления завершены, – откинувшись на спинку своего кресла и уперевшись одной рукой о массивный стол, повторил первый советник, – ты – Император Сердца Кевин Харт I передашь бразды правления острова своему прадеду Стивену Харту на время бессрочного кризиса в связи с обострением внешнеполитической обстановки.

Кевин ощутил, что всё, что ему сейчас было нужно, это просто покорно согласиться, поблагодарить еще раз своего отца за этот подарок, за то, что он по сути снимает этим жестом всю ответственность с него, и тихо-мирно удалиться, готовясь к своему первому за долгое время настоящему отпуску со своей семьей, наслаждаясь пожизненными богатствами, и периодически появляться на публике в роли первого или десятого советника, изображая бурную деятельность. Да, всё тогда было бы в порядке. Однако, вместо того, чтобы уже как маленькая мышка незаметно прошмыгнуть за дверь, как и его коллега пару минут назад, Кевин к своему ужасу ощутил, как его рот, сам собой раскрывшись, стал транслировать совершенно безумные предложения, которые, озвученные кем-то иным, в этих стенах могли иметь лишь один итог – незамедлительное исчезновение из этого мира их говорящего.

– Я прекрасно знаю всё о предстоящей операции, и просто хочу, чтобы ты меня выслушал: у нас есть сейчас отличный шанс, чтобы не только достойно уйти, но и оставить о себе хорошую память! Но сделать это нужно не через год-другой, а прямо сейчас! Как я уже говорил, мы можем смело доверить полномочия Императора…

– Кевин, – бесцеремонно перебил своего правнука Стивен, – я в третий раз повторять не буду, от плана мы не отклоняемся. Можешь оставить свои идеи для мемуаров.

Кевин впервые за долгое время почувствовал себя просто никем, и, хотя он и носил титул Императора, сейчас он кристально четко понимал, что никакой реальной властью не обладает, и даже вопрос о том, кому же доверить подобные полномочия решался не им, но человеком напротив, который действительно представлял собой власть в Империи.

– Но как же?.. Как же ты сможешь объяснить людям, почему ты снова на троне? Ты не сможешь сдержать их гнев, ты…

– Шаманы, – не меняясь в лице, всё так же четко и холодно констатировал Первый Советник.

– Что? – не поверил своим ушам Кевин, – шаманы?! Но ведь все они давно уничтожены! А если какие-то и остались в живых, то они максимально атомизированы или же встроены в нашу же агентурную сеть и не представляют никакой опасности! Люди просто не поверят этому снова, они…

– Поверят в то, что мы скажем им, в то, что ты скажешь им. А насчет шаманов не волнуйся, мы достанем их даже с того света, если это понадобится.

Кевин почувствовал, как по его коже пробежал холодок. Он прекрасно понимал, что, несмотря на все те ужасы режима острова, про которые он успел узнать за время своего правления, они как-никак локализовались, и можно даже сказать, имели тенденцию снижаться год от года. Однако теперь, с приходом его отца, всё вспыхнет новым пожаром, что поглотит Остров Сердца целиком, и горе будет тому, кто не успеет укрыться от его пламени.

– Нет, ты не сможешь, ты…

– Господин Сан тут будет очень кстати. Я предъявлю его голову миру, нашей столице, и ты увидишь, как народ может любить своего спасителя, доверяя ему снова и снова. Знаешь почему я постоянно оставлял этого «Вождя Шаманов» в живых? Думаешь, почему ты стал императором? Всё ради этого дня, когда я буду уверен, что смогу сохранить Империю в мире.

– Ты просто хочешь править вечно, – не сдержал своего гнева Кевин.

– Называй как хочешь, но без меня этим островам конец, как был бы и конец тебе. Даже твоя семья воссоединилась, лишь благодаря мне.

Кевин ощутил, как будто чья-то ледяная рука залезла к нему в самую душу и, достав ее на всеобщее обозрение, продемонстрировала, каким на самом деле ничтожным куском дерьма являлась вся история жизни человека по имени Кевин Харт, который уже стоял за дверью кабинета. Император прекрасно осознавал, что у него не было ни шанса переубедить Стивена Харта, который при малейшем намеке на измену убрал бы, не раздумывая, и своего правнука, своего несмышленого преемника, что вздумал учинить бунт в столь неспокойное для Империи время.

Однако, к своему же счастью или же напротив – горю, тут как посмотреть, Кевин до сих пор оставался в определенном отношении тем же самым юнцом, что когда-то со слезами на глазах наблюдал за гибелью своей сестры, и о которой он уже и не вспоминал спустя всего пару недель, когда о его статусе узнала в том числе и бросившая его из-за измены невестка, с которой он успел через месяц после трагических событий обвенчаться и уже имел потомство.

Несмотря на все эти невероятные события, которые вознесли его из самых глубин мрака и одиночества вкупе с потерей только что обретенной родной души в чужой земле и страхом смерти в неизвестной пыточной тюрьме варварского острова, он вдруг стал обладателем целой империи и даже этой самой земли дикарей. Однако всё это сейчас не имело никакого значения, поскольку, как выяснилось, он предал нечто, чем он являлся всегда, а то, кем он был сейчас, являлось лишь иллюзией, наваждением, которое сокрыло от него правду.

– Правду? Какую правду? – рассмеялся голос в трубке.

– Ты ведь знаешь, Элен, я всегда любил тебя, – вырвались сами собой слова Кевина.

– О! А я и не подозревала, – расхохоталась девушка, – а ты уверен, что Императору целой страны можно вот так откровенничать со своей бывшей любовницей?

– Вот именно что бывшей, –вздохнул Кевин, – мне тебя не хватает, – проигнорировав вопрос, который совершенно его не заботил, продолжил Кевин.

– Даже так… Ну что ж, ты сам в этом виноват, – четно ответила Элен.

– Я?.. – ошарашенно переспросил Кевин, ощутив, как к лицу прилила кровь, а сердце гулко застучало в груди.

Как вообще она посмела говорить в подобном ключе?! Она ведь сама разрушила их отношения и чуть было не сорвала его собственное намечающееся бракосочетание!

– А кто рассказал о нашей связи Гвен? – едва сдерживаясь, чтобы не начать орать прямо в трубку, процедил Кевин.

– То-то и оно, стоило появиться маленькому препятствию на твоем пути, и ты отступил. Скажи честно, ты действительно пытался вернуть меня? Я что-то не заметила, а зачем тогда мне такой мужик? И, в конце концов, даже Гвен вернул не ты, а то богатство и та власть, что буквально свалились тебе на голову, ведь признайся, доволен ли ты тем, кем стал сейчас? Скажи честно, ты счастлив? Ты стал тем Великим Музыкантом, о котором говорил с такой страстью во времена нашей близости? Исполнил ли ты свою мечту?

– Мечту… мечту… – слова давнего разговора эхом отражались в голове Кевина, который шагал по коридору. У Харта-младшего, несмотря на его браваду, никогда и не было такой мечты, зато было настоящее желание, точнее обещание, данное одной хрупкой девушке, которую он знал чуть более суток, и о которой предпочел поскорее забыть.

Однако, в конечном итоге, слова Элен всё же задели самолюбие государя, и потому даже не ради себя, но хотя бы ради той, что смогла показать ему впервые в жизни, что значит быть настоящим человеком, был готов отдать всё, что у него было сейчас, так же легко, как оно всё и пришло к нему. Всё только ради того, чтобы остановить то безумие, что готово было сожрать своей голодной пастью острова, которые он обязан был оберегать и защищать, а для этого Кевину нужно было отыскать Вождя Шаманов быстрее Советника.

31. – Кого-то ищете? – услужливо спросил официант, в ответ услышав лишь невнятное бурчание, издаваемое Императором, который был не в силах полностью осознать всё дьявольское коварство вопроса, в то же самое время как не смог отыскать даже самого себя в потоке безумных переживаний, что молниеносно сменяли друг друга, оставляя Арчибальда в состоянии полной прострации и помешательства, которое, казалось, уже не закончится никогда.

– А, вот Вы где! – с распростертыми объятьями обратилась некая фигура в маске к Императору, который стоял, едва держась на ногах, – как же я рад Вас видеть на нашем очередном мероприятии, мой сердечный друг! Я даже не сомневался, что рано или поздно и Вас пригласят в наш скромный клуб!

Арчибальд, пытаясь сфокусироваться на собеседнике, одновременно старался не впасть в полный ступор от одного вида маски гостя, которая казалась живой, постоянно меняясь и таким образом трансформируясь то в сияющее солнце, то в лик своего дьявола, чьи рога превращались в бубенчики шута, который, широко улыбаясь, разделялся на три сопряженных лица божества, что оказывались лишь маскировкой того, кто был скрыт и говорил за ней. Этот кто-то был невысокого, если не сказать низкого роста пузатеньким мужичком, который стоял перед своим собеседником полностью обнаженным, двумя руками поглаживая стоящих с разных сторон от него не менее обнаженных, но куда более атлетически сложенных высоких юношей.

Императору, впрочем, было не до сексуальных предпочтений своего старого знакомого, которого он не без труда узнал, продираясь сквозь фильтры миров, которые всплывали из его сознания. Единственное, что его беспокоило, так это то, как бы его очередной «приступ» не смогли распознать присутствовавшие на этой встрече главы государств и властители островов планеты.

– О, так вы уже испытали воздействие напитка нашей Богини? – протянув бокал с налитой внутрь зеленоватой жидкостью, рассмеялась «маска».

Так, к своему облечению Арчибальд осознал, что его странное поведение списывают на действие этого своеобразного «причастия», но никак ни на его психологическую особенность сознания, которая вполне могла быть и врожденной патологией.

– Та девушка, она… – пытаясь ухватиться за обрывки ускользающих воспоминаний, проговорил Арчибальд, – она…

– Девушка?.. – удивленно помотал головой из стороны в сторону «маска», будто бы он был в состоянии вычленить ее силуэт из толпы, что их обоих окружала.

      В то время, как собеседник предпринимал попытки отыскать партнершу своего друга, Император, всё еще продолжая пристально вглядываться в фигуру этого человека, заметил, как на нее накладывается силуэт той самой девушки, что предложила ему кувшин со снадобьем, которого никогда и не было. Этот образ стал безупречно черным, одновременно с этим взорвавшись феерией зеленых и фиолетовых оттенков. Вспыхнув, он исчез всё также стремительно, оставив в мозгу наблюдателя образ Богини, что, улыбаясь игриво, прижимала указательный палец к своим красным губам.

– Наверное эта шлюха… – рассмеялась «маска», – уже обслуживает кого-то другого!

      Не найдя подруги своего «сердечного друга», он продолжал неестественно хохотать над своей собственной шуткой, параллельно трогая своих кавалеров во всё более и более откровенных местах.

– Прошу меня извинить… – не в силах более выносить присутствия своего «друга», бросил Арчибальд. Собрав все свои силы, он, гордо выпрямившись, смог каким-то чудом проскользнуть через своего «друга» и его гарем, и, быстрым шагом пройдя целый лабиринт из коридоров с совокупляющимися мужчинами и женщинами, Император все-таки достиг относительно обособленного и уединенного балкончика, до которого, тем не менее, хотя и более приглушенно, продолжали доноситься непристойные звуки. Не обращая на них никакого внимания, Арчибальд со слезами на глазах, запрокинув голову, уставился на горящие разными цветами переливающиеся звезды. Они, будто бы покачиваясь на волнах отливающего радугой поверхности океана космоса, уже нашептывали своему благодарному слушателю и зрителю песню о настоящей трагедии, что уже произошла, хотя она развернется еще только в далеком будущем, спустя три столетия после смерти императора и всех, кого он любит. Помешать этому процессу даже великий правитель был не в силах, но он мог разделить всю ту боль, что прямо сейчас, несмотря на расстояние в несколько сотен лет, те страдания, которым подвергалась его собственная страна, разрываемая противоречиями и врагами, что хотели уничтожить ее непорочность и красоту.

32. Энни чувствовала, как всё нутро ее разрывается изнутри от ярости зверя, который буквально как будто бы сам стал ее неотделимой частью, и, благодаря этому сомнительному преимуществу, можно было даже прочувствовать всю его ненависть, всю пустоту этого существа, которое пыталось надругаться над ее телом и душой.

При этом всё это было скорее даже исключительно эмоционально окрашенное состояние, поскольку физически ее тело практически ничего не ощущало и представляло собой скорее безжизненную куклу, которую бездумно пыталось случить животное, абсолютно ничего не испытывающее в плане эмпатии ни к объекту своего вожделения, ни даже по отношению к самому себе.

С застывшими слезами на глазах Энн представляла собой сейчас лишь призрак, пустую оболочку, в которой обнаруживший себя наблюдатель задавался раз за разом, казалось бы, простейшими вопросами, на которые не находил ответов. Он видел эту картину прямо сейчас, как будто бы это даже не было почти два десятилетия назад: мать девушки, уже пожилая, но при этом сохранившая свою силу и ум женщина с острова Утконоса, унижаясь, стоя на коленях, умоляет людей в форме пропустить их через транзитную зону аэродрома, где совершил жесткую посадку их вертолет, один из немногих, что успел каким-то чудом ускользнуть с их острова во время проведения Мировых Игр, после которых границы были закрыты окончательно. Этот же наблюдатель ощущал всю безысходность, всё унизительное положение гордого человека, чей род Шаманов был всегда уважаем на родном острове. Однако, из-за предательства Вождя, за последние полвека шаманы стали изгоями, и настал роковой час, когда было принято решение истребить всех, даже самых дальних их родственников по крови. Так женщина, заклейменная «шаманом», спасаясь от ужасов, учиненных собственным народом, унижалась уже на чужой земле, куда она сама никогда не стремилась, но только для того, чтобы спасти свою дочь, которая еще не особенно понимала, что происходит, но, тем не менее, любознательно смотрела по сторонам, то и дело натыкаясь то на рыдающее лицо матери, то на дула автоматов, что были направлены в ее сторону.