Текст книги "(По)Беда для гладиатора"
Автор книги: Алекс Чер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
12. Алекс
Я сижу на краю бесконечной кровати.
Веду руками по её телу. По бесконечной длине ног. Снизу вверх.
Подцепляю кружево чулок. Спускаю сначала один тонкий капроновый аксессуар и отправляю в полёт как воздушного змея, потом второй. Какие стройные, безупречно гладкие ноги. Очерчиваю пальцами икры, щекочу под коленкой. Там нежная кожа, чувствительная и тонкая. Вика вздрагивает, а я продолжаю медленно двигаться. Снизу вверх, сверху вниз и обратно. Делаю колдовские пассы, от которых она начинает учащённо дышать. Вдохи, выдохи сбиваются, но пока что она не стонет и не просит ни о чём.
Пора переходить к настоящим боевым действиям. Раздвигаю её ноги, устраиваюсь между ними и снова притрагиваюсь к горячей плоти, всё ещё скрытой под бельём. Подтягиваю её к себе, сжимаю плечи. Впиваюсь в губы, прохожусь по линиям её рук, кладу их на свой затылок. Тонкие пальцы лежат безвольно, а затем неожиданно сильно зарываются в волосы и царапают кожу. Отозвалась. Откликнулась. Ожила.
Она выгибается, касается грудью моей голой груди – и всё! Тормоза отказывают. Срываю с неё лифчик, и наконец-то сжимаю соски пальцами. Как долго я этого ждал! Катаю их по ладоням – горячие, твёрдые, нежные, бархатные.
Её руки тянутся к моей груди и словно прожигают насквозь. Я содрогаюсь. Рычу. Рокот моего голоса вырывается не из горла – идёт откуда-то из глубин, где притаился и уже приготовился к прыжку мой зверь. Голодный. Хищный. Опасный. Он трётся об её обнажённое тело. Пачкает смазкой её бархатное бедро.
Её робкая ласка – всего лишь поглаживание двух ладошек – взрывает в голове петарды. Разноцветные пятна перед глазами. Красные круги. Костры до небес. Пламя не остановить. К чёрту всё!
Её трусики летят куда-то в пространство. Сжимаю в ладони её лоно. Глажу нежные завитушки на лобке. Мягкая полоска стрелочкой. Всё остальное – гладко. На ощупь – как тёплый живой атлас, нежный-нежный, тонкий, как лепестки цветов. И пахнет она так же – цветами, фруктами и немного солнцем.
Раздвигаю мягкие складки. Провожу пальцами. Уже влажная, зовущая, готовая. От судорожного вдоха поднимается её грудь. Ноги снова сдвигаются, зажимая мою ладонь. Она неловко ёрзает, пытаясь подняться.
– Подожди, – шепчет хрипло.
– Тс-с-с, – снова пытаюсь её успокоить, но на этот раз мой магнетизм не срабатывает.
– Я… – выдыхает она, но замолкает, когда мои пальцы оказываются уже внутри, там, где так плотно, так горячо и влажно. На секунду я замираю. Смотрю ей в глаза.
– Передумала?
– Не знаю. Немного… не готова.
– Мне жаль, – отвечаю, не чувствуя никакой жалости. – Но мы уже прошли точку невозврата.
Я накрываю её своим телом. Целую в губы, покусывая, посасывая, обволакивая, готовый погасить малейшее сопротивление. Но она не брыкается. Не вырывается. И вдруг перестаёт лежать бревном – начинает выгибаться мне навстречу.
Я снова касаюсь пальцами между её ног, кружу по клитору, тру между влажных складок. В какой-то момент она начинает задавать бёдрами ритм. Не хочу сбивать его. Мокрая прядь прилипает ко лбу, но, разгорячённый, я не чувствую дискомфорта. Ощущаю только, как она двигается, подаётся навстречу моим движениям, трётся о пальцы. Быстрее, ещё быстрее!
И вдруг вскрикивает, высоко поднимая бёдра, и опадает, содрогаясь всем телом в конвульсиях оргазма. Её накрывает такой волной, что я замираю, любуясь, как красивое гибкое тело извивается в неподчиняющихся ему судорогах страсти.
У меня тоже есть предел. Я натягиваю резинку и врываюсь в неё, пока не утихла дрожь. Сильно, мощно, без предупреждения. Беру наконец эту крепость, хоть она вяло, но вдруг сопротивляется. Я просто делаю своё дело. Меня уже не остановить. Тараню. Завоёвываю. Побеждаю.
Выхожу медленно назад, до самой головки. И вбиваюсь до самых глубин, где так нестерпимо тесно и жарко.
Я мечтал об этом с того момента, как она чуть не сбила меня на выходе из торгового центра. Замираю на несколько секунд. И вот он – момент истины: беру в рот вначале один горячий возбуждённый до предела сосок, а затем другой. Тугие. Прекрасные. Горячие. Ласкаю их языком по очереди, а затем возобновляю движения, уже задавая собственный ритм.
Она подхватывает его, и я уже не останавливаюсь. Вдалбливаюсь сильно и мощно. Яростно, без удержу. Её ладони, с силой впечатанные в мои ягодицы, становятся последней каплей терпения. Качнувшись последний раз, я кончаю.
Фейерверк. Фанфары. Круговерть.
Я придавливаю её своим весом. Сжимаю в объятьях так, что ей становится трудно дышать. Полное обладание. Собственнический захват. Такая сладкая. Такая желанная добыча.
Она, наверно, задыхается. Уже плевать. Важен именно этот миг – я в ней, она – в моих руках. Её грудь расплющена о мою. Я её кокон. Она – моя бабочка. Я захватчик. Она пленница.
После того, как утихает дрожь в теле, нехотя скатываюсь в сторону. Выдыхаю. Неподвижно распластываюсь на кровати. Слышу, как она возится, но нет ни сил, ни желания поинтересоваться, как она. Я всё ещё в эйфории. Как давно со мной такого не было. Я в нирване. Все мышцы расслаблены. Член удовлетворён и сыт. Наконец-то.
– Можно мне в душ? – сквозь туман в голове прорывается её тихий голос.
– Конечно, – отвечаю ровно и великодушно.
Пусть сходит. Я решаю, нужна ли она мне ещё.
Нет, не нужна. Я получил всё, что хотел. Я доволен, практически счастлив. Неплохое приобретение. Волшебная ночь. Но такая бывает ведь раз в году.
Протягиваю руку к телефону.
– С наступившим! Девушка, мне, пожалуйста, такси…
13. Виктория
Вода в душе льётся тропическим ливнем где-то за шторкой.
За спиной, совсем рядом, но кажется, что в другом измерении.
Я сижу на бортике ванной и меня трясёт. Ноги ватные – боюсь не заползу я в этот душ. И не хочу. Нет сил. Всё болит. Меня словно насиловала рота солдат. А ведь он был всего лишь один. Просто первый. Просто вошёл, воткнулся, пронзил своим осиновым колом, как вампира. Странно, что я ещё жива. Странно, что мне даже понравилось. Сначала. Немного. Это было так неожиданно – первый настоящий оргазм.
Чёрт! Закрываюсь руками. Сейчас мне стыдно. А тогда – никакого стыда. Мы так подружились с его рукой. И было так хорошо, пока не ворвался этот красавчик… Пришёл, увидел, победил. Цезарь, блин!
Низ живота скручивает мучительный спазм. Вот не хватало ещё всю ванную заляпать.
Встаю, вытираю потёкшую по ногам кровь. Хорошо, что немного. Больше похоже на сукровицу. Переключаю льющуюся потоком воду на скромный смеситель. И на трясущихся ногах всё же встаю под тёплые струйки.
Не хочу мочить волосы, размазывать оставшуюся косметику. И секса больше тоже не хочу. Всё, я встала на этот путь порока и разврата. Постояла немного и хватит. Главное, я это сделала. И мужик такой, что не стыдно и вспомнить, не грех даже похвастаться. Всё было круто.
Только с ужасом представляю, что же будет со мной дальше. А если он решит развлекаться со мной всю ночь? Пока я вроде жива. И хоть попавшее мыло щиплет, но не смертельно. Но если до утра? Если решит, что я должна отработать от забора и до обеда? В голове всплывают картинки разного красноречивого видео. Такого я точно не выдержу.
Вот же дура! Зачем я только брала это бельё? Зачем позвонила? Решила, что я бессмертная? Решила искать приключения на свою задницу… даже в уме это прозвучало двусмысленно. Однозначно прозвучало желание бежать. Запоздало проснувшийся инстинкт самосохранения заставляет разум, спасовавший перед обаянием этого качка, искать срочные пути отступления.
Заворачиваюсь в пушистое полотенце. «Дяденька, отпустите меня, пожалуйста!» – первое, что приходит на ум. Интересно, это когда-нибудь срабатывает?
Осторожно выглядываю из ванной с надеждой: вдруг он уже спит?
Он говорит по телефону. Чёрт, там же, наверное, и на его шёлковых простынях осталась кровь. Но вряд ли ему есть до неё дело. Его домработница постирает.
Ступаю неслышно. Останавливаюсь в дверях, стараясь не смотреть на его прикрытую простыней могучую фигуру, вытянувшуюся на кровати. Ищу глазами платье, но из своих вещей вижу только распластанный на ковре лифчик да один скомканный чулок. Интересно, где же трусы? Едва не спотыкаюсь о собственные туфли.
Алекс поворачивается на звук. Смотрит прямо, даже не моргая. Словно думает, что же мне сказать.
– Собирайся. На этом всё.
«Ах ты сволочь!» – взрывается в мозгу. А я ведь только что мечтала сбежать, но гнев во мне теперь борется с благоразумием. Но пока он не передумал, всё же засовываю ноги в туфли. Полотенце падает, пока я обуваюсь. Подхватываю с пола лифчик. Нет, не нужно мне его бельё. Этот урод молча и равнодушно следит за мной глазами.
На! Носи сам! Швыряю в его постную рожу бюстгальтер. Он перехватывает его в полёте рукой у самого лица. Не ожидал?
Спешу ретироваться. В гостиной нахожу брошенное платье. Натягиваю прямо на голое тело. Оно липнет к влажной коже, но я протискиваюсь ужом. Мне чужого не надо.
Я почти убежала. Теперь мной движет страх погони.
Хватаю с вешалки пальто, сумку. Он что-то кричит мне вслед, но я уже не слышу. Дверь хлопает за моей спиной.
Не дожидаясь лифта бегу вниз по ступенькам.
Скотина! Тварь! Оттрахал и вышвырнул! Выставил за дверь как последнюю шлюшку! Чуть не плачу от злости и обиды. А я ведь почти влюбилась в него. Из-за этого, наверное, и клокочет ярость. Хотя ведь не строила иллюзий. Но всё равно хочется его убить. Воскресить, а потом снова убить. Урод!
Сама ведь хотела сбежать. Но сама – оставила бы его с носом. А так… может, обидно, что опередил?
Дверь тяжёлая и с кодовым замком. Я с трудом открываю её и оказываюсь перед снежным сугробом. В туфлях на босу ногу. На улице. Первого января.
В ужасе хватаюсь за ледяное железо, пока дверь окончательно не закрылась и возвращаюсь в подъезд. Вот дура-то!
В службу заказа такси прозвониться практически невозможно. И чёртов телефон садится. И в дурацком подъезде холодно. Но раза с седьмого: Аллилуйя! У меня приняли вызов. И я даже получаю смс-ку: белая… Дочитать не успеваю – телефон умирает у меня в руках. Уже не важно. Белая, так белая.
Жду ещё пару минут. Выглядываю. И к своему облегчению вижу у подъезда белоснежную машину. Уверенно выхожу.
Водитель роется в бардачке и вскидывает голову, когда я открываю дверь.
– С Новым годом! – буркаю под нос, засовывая в тёплый салон сначала одну потом другую голую ногу. Нет у меня настроения улыбаться.
Но мужик даже на это вялое поздравление не откликается, пока я устраиваюсь на сиденье, поправляя полы тонкого пальто. Может, не понимает по-русски? Да нет, вроде русский, хоть и смотрит ошарашенно. Довольно молодой. До тридцати.
– Мне на Алеутскую, – произношу я с вызовом, чтобы вывести его из ступора.
На всякий случай приглаживаю волосы. Вдруг у меня на голове потерянные трусы, а я и не в курсе. Или он немой? Глухонемой?
– На Алеутскую! – повторяю громче. – Аллё!
Он, наконец, кивает. Переключает передачу, выворачивает руль.
Я с облегчением выдыхаю и пристёгиваю ремень безопасности.
«Ну что, с Днём рождения, Вика?»
Чудесная выдалась ночка. Чудесный, наверное, предстоит год.
Невыносимо хочется плакать.
Я отворачиваюсь к стеклу, чтобы меня не разглядывал любопытный водитель. Во всех окнах огни. Шум, веселье, праздничные застолья. В небо всё ещё взмывают праздничные фейерверки. А кто-то работает, как этот несчастный за рулём. А кого-то, не будем показывать пальцем, отымели и выкинули на улицу как использованный латекс.
– Курите? – вдруг обращается ко мне водитель.
Я отрицательно качаю головой.
– А я, пожалуй, закурю, – чиркает он зажигалкой. – Не каждый день в машину сами садятся девушки, бегающие по морозу в туфлях.
14. Алекс
За Викой захлопывается дверь, а я чувствую, как облегчение накладывается на досаду – отвратительнейший коктейль, мешающий по-настоящему удовлетворённо выдохнуть. Всё закончилось, и мне бы радоваться: ни истерик, ни слёз, ни сварливых пафосных высказываний, какой я козёл.
А ещё мой усталый солдат резко поднял голову при виде крепких ягодиц, когда с девушки упало полотенце. Можно подумать, никогда голой жопы не видел, чтобы так резко реагировать-то. Чертовщина какая-то.
Встаю с кровати, включаю свет и замираю, как собака, сделавшая стойку. На кипенно-белой простыне коробятся подсохшие бурые пятна. Кровь. Стою, как дурак, обнажённый посреди комнаты и ничего не соображаю. Вроде не пьяный, а в голове шумит, словно выпил без меры и не понимаю, как такое может быть.
Критические дни? Глупость. И память услужливо подбрасывает угля в топку моих сомнений: сразу вспоминается, как она зажималась, словно в первый раз. Какой была упоительно узкой. Слишком тесной для моего члена.
Делаю два шага и разворачиваю салфетку, где покоится использованный презерватив. И здесь кровь. Не хочу верить глазам, но мозг уже взрывается, принимая истину. Девственница. Чёртова целка.
Выхватываю взглядом бордовое бельё. Брошенный мне в лицо бюстгальтер. Лежащие возле ножки кровати жалкие трусики. Распластанные на ковре, как сухие змеиные шкурки, чулки.
Хмурю брови, ерошу машинально рукой волосы. В коридоре аккуратными столбиками стоят Викины сапоги. Сумасшедшая. В одном платье на голое тело, пальтишке, которое не греет, и туфлях. На мороз. Хорошо, что я этой малахольной такси вызвал.
Замечаю, что брожу по квартире, нарезая круги. В груди растёт раздражение. Отличное начало Нового года. Но она не дождётся: я не испытываю никакого хренового чувства вины. Просто бесит её дурость – всего лишь.
Телефонный звонок в гулкой тишине звучит, как выстрел.
– Такси вызывали?
Простой вопрос выбивает почву из-под ног. Вместо ответа снова и снова оглядываю комнату, цепляясь глазами за её разбросанные вещи и пятна на простыне.
– Как никто не вышел? – задаю тупой вопрос, понимая, что такси приехало, а Вики почему-то нет внизу.
Пытаюсь ей дозвониться. Абонент не доступен. Ну, конечно. Одеваюсь. Спускаюсь вниз, оглядывая каждый лестничный пролёт в подъезде. Отпускаю такси, подавляя в себе порыв сесть и ехать к Викиному дому. Нет смысла: я даже не знаю, где её окна. Не знаю, какой у неё номер квартиры. Да и домой ли она поехала? А раз так, нужно успокоиться и не забивать голову бесполезными тревогами. Не маленькая девочка. Разберётся сама со своими проблемами. Почему, собственно, они должны автоматически стать моими? Только потому, что у кого-то в голове две извилины? Гордая, трусы ношенные она мне оставила.
Все слова, что я себе говорю, логичны и правильны. Только на душе всё равно неспокойно. От мрачных мыслей меня вновь отрывает телефонная трель. Перезванивает? Хватаю мобильник. Но это не Вика.
– С Новым годом, зятёк! – несётся из трубки глухой голос бывшего тестя.
– И тебя с наступившим, Ефремыч.
– Ты бы приехал, что ли, старика навестить. Давненько не виделись.
Старик. Всем бы такими стариками быть. Так и вижу его перед глазами: плотно сбитого, но ни грамма жира; с седыми висками, но с жёстким взглядом; умного, расчётливого, опасного. Пятьдесят три – далеко ещё не старик. Любит он поиграть словами.
– Приеду, – легко соглашаюсь, пялясь на испачканную простынь. – А то ты там, небось, совсем в медведя превратился в своём загородном доме, среди леса дремучего.
Игорь Ефремович смеётся, довольно крякая:
– Много ты понимаешь, дитя выхлопных газов и синтетической еды. Свежий воздух, живой огонь в камине, белки шастают, как домашние кошки. Жду тогда тебя, на пельмени. Новый год всё же – семейный праздник!
Он отключается, я слушаю короткие гудки, не в силах стряхнуть с себя воспоминания. Я был женат на Светлане – его избалованной дочке. Порывистой и необузданной. Больной на всю голову наркоманке.
Это был брак по расчёту. Сделка, заключённая между мной и её отцом – Демьяновым Игорем Ефремовичем. Это был брак-пропасть. Брак-провал. Брак ярких вспышек, сильных страстей, невыносимой муки.
Я любил её вопреки. Может, тому виной была её бесконечная жажда. Она не умела жить наполовину – всегда только на разрыв, на самых высоких нотах, когда срываются тормоза. Ни тогда, ни сейчас не желаю анализировать наш неправильный и такой короткий брак.
Светы больше нет. Но, видит Бог, я сделал всё, чтобы она была. Жила. Улыбалась. Она стала моей второй ошибкой, но я об этом не жалел. Ни тогда, ни сейчас.
Мы до сих пор в хороших отношениях с Ефремычем – её отцом. Дружим, общаемся, ведём общие дела. Он цепок, могуч и изворотлив. Знает толк в бизнесе и умеет извлекать выгоду даже из воздуха.
Но единственная дочь, умершая так рано, – не то, что делает его сильнее. Общие воспоминания помогают Ефремовичу чувствовать себя живым, а мне – не забывать, что где-то там, очень глубоко, у Алекса Берга всё же есть сердце.
Телефон звонит в очередной раз. Машинально смотрю на экран. Это опять не Вика, это – женщина, которую я сейчас не хочу слышать. Но всё же нажимаю на зелёную кнопку, принимая вызов.
– С наступившим тебя, Надь, – говорю вежливо, но отстранённо. Надежда – директор всей сети «Идиллия». Мой деловой партнёр. Лучшая подруга моей покойной жены. Человек, с которым я иду бок о бок по жизни не один год.
– С Новым годом, Александр! С новым счастьем!
Невольно кривлюсь. Хорошо, что она не может видеть моей гримасы. Всегда морщусь, услышав это официально-пафосное «Александр». Только она из всего окружения зовёт меня так. Только ей, пожалуй, я позволяю это.
– Приедешь?
И всегда напрягаюсь, услышав в её голосе эти заискивающие нотки. Сжимаю челюсти до боли в висках. Знал, что спросит. Подавляю порыв послать её подальше.
– Нет, но могу взять тебя с собой к Ефремовичу. Пригласил в гости. Поедешь?
Слышу её рваный выдох, словно она затаивала дыхание, ожидая моего ответа.
– Отличная идея! – тараторит бодро, соглашается сразу, без раздумий, словно боится, что я передумаю.
Понимаю: это совсем не то, чего она на самом деле ждёт, но, думаю, это хороший компромисс.
– Я заеду, – называю время.
Она первой нажимает «отбой», и я чувствую, как внутри развязывается узел. Да, я трахаю директора своих магазинов. Не помню как, не могу сказать, когда это случилось впервые, но то, что даже не в первый год после смерти жены, – знаю точно.
Я долго приходил в себя. Она всё время была рядом. Поддерживала и утешала. Подставляла плечо и подбадривала. А потом всё как-то случилось само по себе. Только ни во что в итоге для меня не вылилось.
Надя осталась просто другом, нитью, связывающей меня с прошлым. И настоящим спасением, твёрдо держащим на плаву этот непростой для меня бизнес жены. Умная, красивая, талантливая. Профессионал, с которым приятно иметь дело, но не более того.
Я никогда не считал её своей женщиной. Ценил, уважал, но никогда не любил. Я даже не сразу разглядел её интерес к себе. Да и сейчас, хоть и вижу, усиленно делаю вид, что не замечаю. Снисхожу, потому и не рву эти тупиковые отношения. Изредка потрахиваю в перерывах между своими подружками, скорее из спортивного интереса, чтобы конь не застаивался, – без вариантов с моей стороны.
Полагаю, и я у неё не единственный. И каждый раз жду, что она больше меня не пригласит. В тридцать с небольшим женщине всё же пора бы задуматься о настоящей семье. И каждый раз морщусь и бешусь, когда она говорит этим просящим тоном. Бывает, соглашаюсь, но чаще пытаюсь избежать встреч. Непросто вычеркнуть её из своей жизни. Она не чужой человек, и я сам виноват, что позволил ей подойти ко мне ближе, чем нужно. Поэтому терплю.
Жду, что однажды она поймёт: я не тот, кто ей нужен. И однажды какая-то из наших встреч окажется последней. Может быть, эта?…
15. Виктория
В машине тепло. Кажется, водитель даже добавил температуру, правильно оценив состояние моих замёрзших, как куриные окорочка, ног.
Он, к счастью, не разговорчив. Только переключает радио, из которого, не умолкая, доносятся новогодние поздравления и зажигательные праздничные песни. А мне не даёт покоя его странная фраза: «не каждый день… девушки сами». И мучает вопрос: зачем я села на переднее сиденье?
Ладно, села, скажем, подсознательно, поближе к «печке». Но «сама»? Что, блин, значит «сама»?
Поглядываю на парня с подозрением. И немного с любопытством. Тонкий профиль, аристократический, породистый. Моя бабушка про таких говорила: «А девкой был бы краше». Стрижка – словно он с утра из парикмахерской: аккуратно выбрит затылок, густые русые волосы прямыми прядями лежат набок, чёлка прикрывает с одной стороны лоб. Не с моей стороны – я вижу его благородную покатость. Вижу и тонкие длинные пальцы, уверенно сжимающие руль. Вижу ухоженную щетину и торчащий из выреза пуловера жёсткий ворот белой рубашки.
Слишком белой. Я нервно оглядываюсь: чистейшие чёрно-белые чехлы на сиденьях. И пахнет в салоне жевательной резинкой и новизной. Это точно такси?
И оно поворачивает не в сторону моего района, а совсем в противоположную.
– Куда мы едем? – я же спросила спокойно, правда? Невозмутимо? Равнодушно? Я же смогла? Хотя в мозгу пожарной сиреной взвывает: «Ма-а-а-ма! Спасите меня!»
– Заскочим по дороге в одно место, – отвечает он. Вот его голос точно не дрожит, как… как у настоящего маньяка. Моё сердце обречённо падает вниз. И как удобно: я даже без трусов. Проклятье!
– Вы же не такси, да?
– Нет, – улыбается он. Хорошо так улыбается, как раз как всякие больные извращенцы. – Но я доставлю вас на Алеутскую, не переживайте. Только немного попозже.
– Не переживать? Попозже? А ну-ка остановите немедленно машину! – я настроена очень решительно.
– Девушка, вы не поздновато разнервничались? Да и куда вы в таком виде? – ещё более радушно улыбается эта маньячина.
– Нервничать никогда не поздно, – хватаюсь я за ручку двери, которая тут же защёлкивается блокировкой.
– Не хочу, чтобы вы зря покалечились, – отвечает он на мой испуганный взгляд. – Меня, кстати, Стас зовут. А вас?
– Машину остановите. Меня тошнит, – прижимаю я руки ко рту как можно театральнее. Чего только не выдаст в критической ситуации мозг. Не худшее решение, как оказалось, – опасность изгваздать его стерильный салон.
– Сейчас, сейчас, – бросает он на меня тревожный взгляд. Автомобиль тормозит, выворачивает на обочину.
Парень первый выскакивает на улицу, открывает мне дверь. И тут передо мной встаёт неразрешимая дилемма: поставить свои единственные приличные туфли в серую кашу из грязи, снега и реагента или…
Поднимаю взгляд с его уже утонувших в этой чаче ботинок на встревоженное лицо. Какой-то он пугливый, этот маньяк.
– Кажется отпустило, – бровки домиком умоляюще.
Он обречённо вздыхает, захлопывает дверь. Достаёт, как цапля, свои длинные ноги из этой грязи, сокрушённо рассматривает промокшие брюки. Стройный, высокий, изящный, как танцор. Нет, точно не Джек Потрошитель.
– Откуда вы только свалились на мою голову? – плюхается он на сиденье. – Надо было сразу вас выставить. Но раз уж взялся, чёрт с вами, довезу до дома.
– Меня Виктория зовут. Это типа Победа, – ковыряю я пальцем ручку своей сумки. – Но подруга зовёт меня Беда. Потому что со мной всегда так, простите. Я не специально. Вы же хотели куда-то заехать?
Никакой он не извращенец – выношу окончательный вердикт. Обычный парень, симпатичный, под тридцать. Уставший, расстроенный, озабоченный. С чего я вдруг заладила: «маньяк, маньяк». Дурища! Сама же в машину к нему села.
– Уже неважно, – отмахивается он. – Хотел подарок тётке завезти. Но подождёт, раз вас укачивает в машине.
– Нет, нет, меня обычно не укачивает.
– Много выпили? Или от страха?
– А вы доктор? – я снова подозрительно его разглядываю. За настоящего доктора он бы не сошёл, а вот за актёра, играющего благородного хирурга в каком-нибудь сериале, запросто.
– Нет, – смеётся он. Протягивает визитку. Риэлтерская компания. Станислав Шувалов. Глава отдела по элитной недвижимости. Везёт мне в последние дни на «элитность».
– Тогда и то, и другое. И вообще ночка как-то не задалась.
Стас разворачивает машину на сто восемьдесят градусов прямо посреди пустой дороги. Вот теперь мы точно едем на мою злополучную Алеутскую. О чём любезно сообщает даже дорожный указатель.
– И у меня, – вздыхает. – Решил в кои веки провести её с мамой. И едва выдержал пару часов. Собрался вернуться домой и тупо напиться в одиночестве. А тут… вы. Не хотите составить мне компанию?
– Спасибо, – я стыдливо натягиваю платье на голые колени. – Очень устала. Да и выпила уже порядком.
– Понимаю, – кивает он. – Но, может, в следующий раз?
– Можно, – пожимаю я плечами неопределённо.
И вновь оцениваю его геральдический профиль. Такие только на монетах печатать. А с такой осанкой, как у него, только на балах танцевать. Какое напиться! Какая компания! С ним бы чай пить под сенью старых яблонь. И, оттопыривая кокетливо пальчик, томно вздыхать: «Ах, любезный граф!»
Забыть! «Домой! К мадамам, нянькам, тряпкам, куклам, танцам!»
Был у меня уже сегодня один граф. От него бы отойти. Да чаю с малиной, да ванночку для ног с горчицей для профилактики.
Опасность простуды беспокоит меня больше, чем страх раскрыть Стасу место своего проживания. Белая машина останавливается у самого подъезда.
С обещанием позвонить я машу на прощание визиткой и бегу по ступенькам к своей старенькой обшарпанной двери. Прости, Стас, но сейчас мне совсем не до новых знакомых. В моём сердце ещё нет места, ещё ноет, скулит в нём обида, ещё не простило оно, не выкинуло того, кто засел в ней занозой, кого зовут коротко и жёстко – Алекс Берг.
