Текст книги "CHILDFREE"

Автор книги: Алекс Берр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Вот глаза ребенка затейливо сверкнули, пухлые розовые щечки растянулись в еще беззубой улыбке. Он увидел маленький красный кубик, которого ему так не хватало. Вот он звонко смеется и хватает его своими пальчиками. Только ребенок знает, что в этой детальке такого особенного. Вот он подносит ее к глазам и внимательно разглядывает. Думает, какой же стороной приделать ее к уже имеющейся конструкции. В какую-то долю секунды его мозг решает засунуть эту детальку-событие в рот. Красный остроугольный кусок пластика застревает в горле огромного пупса. Он начинает задыхаться. Вместо криков только хрипы вырываются изо рта. Слезы текут по пунцовым пухлым щечкам.

Вот Стиви Лескот ловит меня возле кофейного аппарата в коридоре на редакторском этаже.

– Давай поговорим, как старые друзья? – Его умение располагать к себе людей завораживает. – Тебе нравится Элис?

– Она симпатичная и интересная…

– Я знаю, какая она! Расскажи мне, что она вызывает в тебе, когда появляется рядом? – все тот же ласковый настойчивый голос.

Не понимаю его игры. Не знаю правил. Не хочу попадать под давление.

– Она вызывает во мне животные инстинкты, мистер Лескот. А я хочу оставаться личностью. – Пробую использовать его же оружие, пока он снова не начал мучить меня взглядом.

Удивляется, но не злится. Хотя люди с такими коммуникативными навыками способны прятать любые эмоции.

– Ответ, достойный главного редактора, Генри. К слову, у Томаса все еще есть шанс избавиться от своей зависимости. По крайней мере, так говорят врачи. Это значит, что я не могу его уволить. И не могу отдать эту должность кому-то другому. Советую тебе поспешить.

Вот я снова спешу как могу. Каждый вечер после рабочего дня спускаюсь в архив, чтобы успеть хоть что-то найти полезного. Раздел с книгами по медицине бесконечный. А мне нужна в лучшем случае одна полка, в худшем – всего пара книг по акушерству. Раньше я терпеть не мог редактировать учебные, деловые или пропагандистские тексты. Постоянно задавался вопросом, зачем нашему издательству такие заказы. Сейчас я счастлив, что разносторонность моих коллег дарит мне и Лин надежду.

Вот чьи-то быстрые шаги приближаются к тихо хрипящему телу ребенка. Тонкие пальцы разжимают посиневшие губы и вливают туда воду из пластикового одноразового стаканчика. Часть проливается мимо. Эти же пальцы крепко сжимаются вокруг пухлых детских щиколоток и тянут их вверх. Ребенок повисает вниз головой. Вот сильные женские руки трясут огромного ребенка вверх и вниз, раскачивают почти бездыханное тело. Что это? Кашель? Он кашляет! Вот из его рта вырывается вода. Еще. И еще. Жидкость выталкивает красный пластиковый кубик. Ребенок продолжает кашлять, но уже тише. Вот его дыхание восстанавливается. Он жив и снова может собирать бесполезные детальки-события моей жизни в только ему понятную скульптуру.

***

Коробка нашей маленькой кухни давит отсутствием окна. Из-за этого помещение пропитывается плотным слоем запахов еды. Окно есть только в жилой комнатушке – единственная возможность дышать. О сквозняке не может идти и речи. Все, что здесь происходит, здесь и остается. Хочешь большего? Конечно же, CHILDFREE!

Переваривая усталость и тщательно пережевывая овощной суп, медленно растворяюсь в своих мыслях. Ежедневная реальность крадет часы из моей жизни. При каждой возможности бегу в себя.

– Генри, ты меня слышишь?

– Что? – Приходится вернуться в реальный мир, где Лин стоит рядом, положа руку мне на плечо. – Извини, малыш, задумался.

– Я больше не могу появляться в институте. Уже шестой месяц, Хэнк, – она знает, что я не люблю сокращенные формы своего имени типа «Хэнк» или «Гарри», поэтому называет меня так, только когда злится или хочет привлечь мое внимание. – Все эти бесформенные кофты с капюшоном больше не скрывают живот.

Ее ладонь срывается с моего плеча и медленно гладит заметно округлившуюся выпуклость. Я его отчетливо вижу! Но он же не мог появиться за пару минут! Всего несколько дней назад его не было. Или недель. Или месяцев…

– Если буду и дальше носить такую одежду, все скоро поймут, что под ней. – Лин вглядывается в глаза, пытаясь увидеть там шевеление мысли, и я стараюсь изо всех сил. – Без уважительной причины пропускать учебу не могу. Ты же знаешь, служба контроля внимательно следит за посещаемостью. Особенно на последних курсах. Мне нужна серьезная причина, Генри.

– Я… – А что я могу в этой ситуации предложить? – Да, я понимаю…

– Возможно, больничный. Что-то вроде перелома ноги или позвоночника. И ты должен будешь отнести его на мою кафедру. Если повезет, они ничего не заподозрят.

Вакуум. Тишина резонирует от стен. Зачем мы сами себе придумываем эту проблему?! Можно же просто родить. Любовь делает счастливыми? Ни хера подобного! Любовь прибавляет неприятностей.

– Извини, малыш, может быть, я слишком устал. – Пальцами растираю виски. – Не понимаю, как мы сделаем тебе такой больничный.

– У меня не так много знакомых, как у тебя. А друзей нет вообще…

Да, проблема в том, что сейчас друзья существуют только в книжках, которые я иногда редактирую. В литературе, основанной на нереальных событиях. Друзья – это больная фантазия романтиков.

– Хорошо, постараюсь что-нибудь придумать. – Мозг перегрет, звон нервов мешает восприятию, в носу резкий запах вареной капусты. – Сколько у нас есть времени?

– Не больше недели.

Приговор.

Нужно сделать перерыв на сон. Мысли отказываются подчиняться. Все чаще в бесконечный поток слов «должен бороться» вплетается «а зачем?» Нельзя давать им свободу – они слишком заразны. Лин тихонько посапывает рядом. Она стала еще красивее. Моя маленькая Лин! Кто бы мог подумать, что в тебе столько сил. Завтра новый день, я что-нибудь обязательно придумаю. Я должен бороться. Я тебя люблю.

***

Утро по расписанию превращает в мечтателя – мир фантазий куда приятнее и краше всего окружения. Все проблемы и заботы с удовольствием прячутся за ширмой выдуманного мира. В нем нет необходимости выбирать – это и есть свобода. В нем у нас с Лин ребенок, и мы вместе счастливы. Там нет высоких стен на границе и комендантского часа. И определяющий фактор личности – счастье, а не преодоление «животных» инстинктов.

Время меня ненавидит. Или мстит за что-то. Время не прощает обид. Возможно, когда-то я слишком по-свински относился к нему. И теперь оно отвечает мне тем же. «Получай, Генри Колдвэл! Торопишься куда-то?! Спешишь?! Тебе меня не хватает? Нужно было раньше меня ценить! А сейчас попробуй-ка двойную скорость!»

Черт! Как ребенок! О чем я думаю?!

Весь рабочий день перебираю старых и новых знакомых. Даже тех, кого давно не видел. Даже тех, с кем встречался всего один раз. Даже тех, с кем лично не знаком. На чистом листке бумаги не появляется ничего, кроме трехмерного куба, начерканного наспех ручкой. Ни одного спасительного имени. Время обеда, нужно хотя бы выпить кофе.

Чьи-то руки сжимают мне плечи рядом с шеей. Вздрагиваю, но не могу повернуться. Под нежными массирующими движениями таю, превращаюсь в пластилин, который полежал под лучами солнца на подоконнике. Голове становится легче, к мозгу по разжатым сосудам спешит кровь. Запах, я помню этот аромат…

– Иллюстрации не твой конек, Генри Колдвэл. – Мурлыкающий томный голос рождается у самого уха из нежных губ Элис.

Ее теплое дыхание отправляет стайку мурашек по моей шее. Закрываю глаза и медленно запрокидываю голову. Она может слепить из меня что угодно.

– Надеюсь, теперь ты составишь мне компанию? Думаю, ты заслужил перерыв.

Элис обходит меня, наклоняется вперед, опираясь руками на стол, и впивается в меня своим хищным взглядом.

– Если ты и сейчас мне откажешь, я сочту это личным оскорблением и буду вынуждена принять меры. – Сегодня она пахнет особенно сладко, тяжело и дурманяще, нотки свежести исчезли.

Не могу отказать. Или не хочу. Один обеденный перерыв с ней ничего не изменит.

Накидываю пиджак и подхожу к ней. Видимо, Элис решила, что дистанция между нами слишком большая, поэтому приближается ко мне вплотную. Теперь ее глаза чуть ниже моих. Ближе. Чувствую вибрацию в висках. Еще ближе. Задыхаюсь сладостью ее парфюма. Губы близко. Пауза затягивается… Улыбка? Она ухмыляется! Один уголок ее рта подпрыгнул вверх. Элис поправляет воротник моего пиджака, берет под руку, и мы направляемся в сторону лифта.

Даже то, как мы идем, говорит о многом, но на животном языке. Меня выбила эта пауза, ее глаза, близость. Она меня сломала, я был готов поцеловать ее. И эта женщина отлично прочитала мое желание, поэтому ухмыльнулась – чистая победа. Я растерян, а Элис этим пользуется. Она идет рядом… Нет, это я плетусь рядом с ней, как щенок на поводке! Именно такое ощущение. Это показательное дефиле – весь мой отдел должен лицезреть, как я послушно волочусь за главным иллюстратором, за этой шикарной женщиной. Для нее это важно, ведь все мои коллеги знают, как сильно я люблю Лин.

Ресторан для офисных работников занимает весь третий этаж здания. Издательство оплачивает наши обеды независимо от должности – заслуга Стиви Лескота. В это время здесь обычно людно, это понемногу способствует возвращению моей утраченной уверенности. Элис ведет себя, как будто ничего не произошло. Теперь она не замечает мой пристальный взгляд.

Давай! Посмотри на меня! Нет, ей это не нужно. Она уже одержала победу.

Официант. Меню. Сразу готовы сделать заказ. «Мне? То же, что и ей». Посмотри на меня!

– Извини, Генри. Я в дамскую комнату.

Начинаю ее ненавидеть и хочу поставить на место. Или наказать? Ее бедра, облаченные в черные офисные брюки с высокой талией, размеренно и призывно покачиваются с каждым уверенным шагом. Белая воздушная блузка с не вульгарным, но притягивающим внимание декольте добавляет ее походке легкости. Волосы, собранные в длинный прямой хвост, маятником отсчитывают ее шаги. Ловлю себя на пошлой мысли, как хочу намотать эти волосы на кулак…

– Чем я обязан такому вниманию? – Опережаю ее, не даю начать говорить.

– Насколько я знаю, ты сейчас обязан только стране…

– Ты же меня поняла. – Иду в наступление.

Снова пауза.

– Знаешь, что женщине нравится в мужчине больше всего? – Расправив на коленях салфетку, она кладет руки перед собой на стол. – Ощущение в нем скрытого потенциала.

Мой взгляд говорит о многом, но только не о том, что я ее понимаю. Элис в довольной улыбке показывает аккуратные белые зубки – скорее всего, часть расширенной медицинской страховки.

– Уют, забота, любовь – все это приедается или со временем проходит. И тогда мы начинаем мечтать о светлом будущем. Мужчина должен вселять в нас уверенность, что оно обязательно придет. Что счастье впереди, где-то на горизонте. Нам нужно верить в сказку, иначе мы просто завянем.

Официант с подноса расставляет наш заказ, разливает кофе в две белые чашки и удаляется, пожелав приятного аппетита. Нужно снова наступать.

– При чем здесь я? – Пусть открывается или уходит.

– Генри. – Понижает голос и подается вперед, строго смотрит на меня исподлобья – теперь атакует она. – Я не буду рассказывать о своих чувствах к тебе, как бы ты этого ни хотел. Ты достаточно взрослый мужчина, чтобы все понимать. И я считаю, ты способен на гораздо большее, чем уже имеешь. Я вижу это в тебе.

Ее голос гипнотизирует, отпечатывает слова где-то внутри меня. «Чувства к тебе». «Взрослый мужчина». «Способен на гораздо большее». «Я вижу ЭТО в тебе».

– Жизнь слишком коротка, чтобы лишать себя удовольствий. – Рука Элис ложится на мою. – А если ты думаешь, что совесть – это дар, то ты ошибаешься. Она больше похожа на болезнь. Но даже с ней можно договориться. Или на крайний случай утопить в море роскоши и наслаждений. Только представь…

Освобождаю свою руку и хватаюсь за кофе. Глоток. Еще глоток. Слишком горячо и горько. Наблюдательное молчание Элис затягивается. Я ее сбил. Но не ослабил. Она коротко кивает и выпрямляется. Еще секунда – и моя спутница полностью поглощена приемом пищи. Следую ее примеру.

Молчание нагнетает шторм. Нет ни малейшего представления о ее следующем шаге. Что еще она может сказать? Что должен ответить я? Что я вообще могу сказать этой неотразимой женщине? Что у меня есть любимая беременная девушка? Моя маленькая Лин… Для Элис даже это не будет аргументом. Она видела, как при первом же сближении я был готов ее поцеловать. Хотел поцеловать. И это гораздо хуже. Предвкушаю раскаты грома.

– Я хотела сброситься с крыши, когда у меня забрали ребенка. – Столовые приборы стремительно теряют тепло ее рук, пальцы теребят салфетку на бедрах. – Стивен не дал мне этого сделать. Звонил, когда не мог прийти. Потом я вышла на работу, повышение, много интересных заданий, специально подобранных Стивеном. Они полностью меня поглотили. Такая реабилитация. Я ему очень благодарна. Он помог мне по-другому посмотреть на себя, на мою жизнь. Во мне как будто что-то щелкнуло. Какой-то выключатель. И теперь я живу только для себя. Удовольствие, наслаждение, счастье. Вот ради чего стоит жить, Генри.

Элис берет кофе, рука немного дрожит, поэтому она сразу же призывает на помощь вторую. Видимо, ей дорого обходится эксгумация этих воспоминаний. И они все еще способны уколоть ее. Щелчок выключателя оказался холостой? Или «счастье для себя» – просто самообман? Не стану спрашивать об этом. Ей и так тяжело.

– Что случилось с отцом ребенка?

– Ничего. Это был фиктивный брак и такой же фиктивный секс только для возможности двигаться дальше. Развиваться как личность.

Мои глаза округляются. Ответ Элис отправляет в нокаут. Все оказывается так «просто».

– Что тебя удивляет? Эти условия доступны для всех. – Теперь она наслаждается происходящим. – Чтобы получить привилегии от прохождения процедуры, нужно быть в официальном браке. Это не очень сложно, учитывая, что девять месяцев пребываешь в состоянии беременности. Потом развод, и каждый продолжает жить в улучшенных условиях. Все честно.

Теперь она полностью пришла в себя и стала прежней сильной и уверенной в своих силах Элис. Снова щелчок выключателя? Забавно, кажется, я даже слышу этот характерный звук. Клац! Меня сильно качает влево: сначала голова – она задает движение, следом плечи и торс. Стул кренится и перестает быть моей опорой. Что происходит? Пытаюсь поймать край стола, но уже поздно. Правая рука успевает ухватить складку длинной накрахмаленной скатерти. Твердый пол притягивает к себе. Острая боль в челюсти справа. На меня падают столовые приборы, стакан воды, уже пустая тарелка, кружка с остатками кофе. В голове звон сотен колоколов. Передо мной оказывается чье-то лицо. Кажется, оно со мной разговаривает. Пытаюсь открыть рот. Клац! Голову отбрасывает вправо. В шее что-то хрустнуло. Звон усиливается. Хочу открыть рот, но ничего не получается. Жуткая боль пробивает голову насквозь. Опять это лицо. Не могу разобрать слов. Не могу его узнать. Все плывет перед глазами.

– …Колдвэл! …предупреждал! Таблетки, Колдвэл! …моя должность, кусок ты говна!

Это Томас! Муть немного начинает проходить. Он снова размахивается для удара! Пытаюсь, что-то сказать, но нижняя челюсть не слушается меня. Получается только мычать. Черт, как же больно! Поднимаю руку, чтобы хоть как-то защититься от свежей порции страданий. Крик! Это его крик. Томаса трясет, как при эпилептическом припадке. Несколько секунд, может быть, три, он нависает надо мной, потом заваливается на бок. Шокер? Силуэт сотрудника охраны. За ним белеет блузка Элис. Как флаг. Кажется, отключаюсь.

***

– У вас легкое сотрясение, мистер Колдвэл, и двухсторонний вывих челюсти. Вам повезло, что нет перелома, поэтому мы вас долго не задержим.

От больничного света голова болит еще сильнее. Врач – девушка лет тридцати в привычной маске мятного цвета, оставляющей открытой ее усталые глаза с лучиками морщинок в уголках.

– Старайтесь как можно реже открывать сегодня рот. А когда соберетесь зевнуть, обязательно придерживайте рукой. – Она сверяет что-то в своем планшете. – Я дам вам еще пару часов. Больничный лист заберете на стойке регистратуры. Поправляйтесь.

Провожаю ее взглядом и закрываю глаза. Еще пара часов – все, на что хватает моей медицинской страховки. Хотя жаловаться не приходится. Пробую сжать зубы, от чего в области скул появляется ноющая тупая боль. Думал, будет хуже. Ощупываю свою голову: от щек до висков кожа отекла и почти не чувствует прикосновений.

– Мне сказали, ты проснулся. – Вошла Элис.

– Шосем пуохо выляжу? – Каждое слово дается с большим трудом из-за боли и отека.

– Ну, твоя голова стала круглее. – Прикрывает рот ладошкой, прячет улыбку. – В таком виде на вечеринках лучше не появляться.

Она садится на край кровати и кладет руку мне на грудь. Сейчас Элис уже не выглядит такой сильной властной женщиной. Чувствую исходящее от нее тепло.

– Ты бился как лев…

– Хуатит, – выдавливаю слова, пытаясь сдержать улыбку. – Ме ажело смеаца.

– За что он тебя так?

– Сиви дожен быу… Дожност, – говорить со сжатыми зубами похоже на чревовещание. – Эо поышение… Не мое.

– Его не могут уволить только потому, что лечащий врач постоянно продлевает ему больничный. В какой-то степени Тому повезло. Такие неподкупные врачи – редкость. – Щурит глаза. – Он слишком быстро сломался.

И снова холод.

– Обычная ситуация. Он не первый и не последний. Всегда кто-то сдается. Система это учла. Обслуживающий персонал тоже нужен. – Элис отворачивается, выдыхает и продолжает говорить спокойнее: – Отчасти меня это и вернуло к жизни. Не хотела подчищать за блестящими ублюдками с полными кошельками денег.

– Ты… Сама сыала такой. – Перевожу дыхание. – Разе нет?

Ледяной пронизывающий взгляд Элис мысленно вырывает мою нижнюю челюсть и выкидывает в окно.

Она встает, поправляет блузку и направляется к выходу.

– Выздоравливай. – В дверях сквозь зубы, перешагнув через себя.

Так было нужно и только поэтому. Если бы на моем месте оказался кто-то другой, не было бы ничего: флирта, обеда, ожидания в больнице, откровенных разговоров. Но для чего ей все это? Почему именно я?

Два часа пролетают незаметно в тревожном полусне. Моя одежда не в лучшем состоянии, чем ее хозяин: пролитый кофе и пыль с пола оставили на мне еще несколько мрачных пятен. Нужно забрать больничный лист.

– Я надеялся, что это будешь ты. – По ту сторону окошка регистратуры на меня смотрит довольное смуглое лицо Алана Ричардсона, моего школьного друга детства. – Нет, ты не подумай, Колдвэл, я тебе сочувствую, но встрече рад больше.

Детство в спецгороде не отличалось разнообразием развлечений, но Рич всегда умудрялся найти приключения. Наша дружба началась с кибербола. Алан придумал, как на синтетический газон для футбола направить электромагнитное поле и наэлектризовать мяч. Все закончилось небольшим взрывом, оставившим полгорода без электричества на пару часов. Тогда я первым поддержал его идею. Потом мы постоянно сидели за одной партой, за одним столом во время обеда и даже договорились, чтобы нас поселили в одной комнате школьного общежития. Среди моих воспоминаний о нем только тепло и приятная ностальгия. На выпускном мы клялись не теряться во взрослом мире, но так случилось, что с того времени вижу его в первый раз.

– Как ты… Зесь?

– Не напрягайся, Генри. Я прочитал твою больничную карту. Не советую тебе сейчас много говорить. – Протягивает мне розовый листок с прикрепленной к нему визиткой. – Если ты не позвонишь мне, как поправишься, то я буду ждать тебя здесь с нетерпением. А в травматологию возвращаются все рано или поздно.

Пробую улыбнуться, но уголки рта не могут изобразить хоть что-нибудь дружелюбное, поэтому приходится ограничиться кивком.

– До встречи, Колдвэл. Жду звонка!

Обязательно! Неужели это шанс спастись?

Домой еду на такси – да, ненужная трата денег, но жалость к себе побеждает. Челюсть продолжает ныть, голова гудит, хотя соображать уже могу. Почти полноценный человек. Думаю, мне сейчас лучше, чем Тому. Хочу в это верить. Злюсь на него, но не могу назвать врагом. Понимание это или сочувствие, сложно сказать. Увы, не все способны держать себя в руках. Я бы тоже не смог.

Элис позвонила Лин с моего телефона, пока был в отключке, и рассказала о произошедшем. Об этом я узнал, от своей любимой беременной женщины – она в истерике. Увидев меня живого и стоящего на своих двоих, Лин кидается мне на шею и плачет. Никаких слов здесь не нужно. Про встречу с Аланом не буду рассказывать, суеверно боюсь сглазить. У меня есть еще два дня, чтобы окончательно прийти в себя. Так написано в больничном – листке розового цвета с моими данными, печатью и подписью. Если верить Элис, то купить можно все. Сколько тогда стоит такой документ?

***

– Хочу устроить ей сюрприз на годовщину, а у нее учеба. Мне нужна твоя помощь, Рич. Хочу сделать Лин предложение…

– Генри…

– Только ты мне можешь помочь. Я бы не стал просить о помощи, будь у меня другой выбор. Другой способ… И тут я попадаю в больницу и встречаю тебя, Рич! Это ли не знак?

Все время, пока мы пили с ним кофе в небольшой уютной забегаловке, мой старый друг смеялся и жизнерадостно размахивал руками, как несколько лет назад в школе. Но когда рассказал Алану легенду о романтической обстановке, свадьбе и Лин, его взгляд потух и теперь старательно избегает встречи со мной. Он как будто спрятался в свой панцирь.

– Генри, я знаю тебя достаточно, поэтому не буду прикидываться дурачком. Если ты мне не скажешь о реальной причине твоей просьбы, то я тебе не помогу.

Этого стоило ожидать, но я надеялся, что смогу солгать так, как этого требует ситуация. Ведь и я слишком хорошо его знаю – Алан Ричардсон всегда был на шаг впереди Генри Колдвэла. Мне доставалось серебро, роль второй скрипки, утешительные аплодисменты. Он придумывал, а я помогал выполнять. И сейчас он меня прочитал.

– Я не могу…

– Значит, ты все-таки вляпался. – Не отрывает от меня пытливых черных глаз, пылающих любопытством. – Либо ты рассказываешь, что заставило тебя соврать мне, либо я прямо сейчас ухожу.

И я рассказываю. Шепотом, постоянно оглядываясь по сторонам, замолкая, когда мимо кто-то проходит. Все, что мне удалось узнать на данный момент, – обо всем теперь знает Алан. Говорю и говорю, не останавливаясь, и мне становится легче. Как же тяжело должно быть моей маленькой Лин, изолированной от всего мира.

После окончания моей исповеди взгляд Алана сосредоточился на какой-то точке вне этого помещения. Он думает, взвешивает все за и против, как мне кажется, ищет способы помочь мне.

– Зря я попросил тебя все рассказать. – Он не отводит глаз от своих мыслей. – Одной проблемой стало бы меньше в моей жизни.

– Если есть шанс…

– Я тебя не понимаю, Генри! – гневно повышает тон, ни о какой дружбе не может быть и речи, все в прошлом. – Хочу понять, но не могу! Я мечтаю о счастливой семье много лет! А ты готов отказаться от всех возможностей!

– Я тоже хочу счастливую семью…

– О, нет, Генри! – Молнии непонятной для меня агрессии разлетаются во все стороны. – Ты, мистер Колдвэл, хочешь приключений на жопу! Хочешь быть героем для своей подруги! Для всего мира! Счастье у тебя под носом, мой друг. И я не собираюсь тебе помогать его просрать.

Растерянно молчу. За все время, сколько мы знакомы, таким вижу его впервые. Мы прошли через множество ситуаций: были и драки, и ссоры, но такого негатива никак от него не ожидал.

– Счастье в возможности двигаться вперед. – Он успокаивается. – И быть с тем, кого любишь. Меня система лишила такой возможности. Просто потому что однополые связи политика CHILDFREE расценивает как болезнь. И не делает скидок. Либо переступаешь через себя, либо в спецгород стариков. Выбор без выбора…

Каждое его слово пропитано злобой, обидой, усталостью, тихой ненавистью и болью. На моих глазах Алан Ричардсон стареет. Его смуглая кожа бледнеет, глаза проваливаются и выцветают. Ему, как и всем нам, нужно выговориться.

– У тебя есть возможность выбирать по-настоящему. Научись это ценить. Если пойдешь против системы, лишишься счастья сам и ограбишь Лин. Я могу тебе помочь с больничным, Генри, но не буду. Обдумай как следует то, что я тебе сказал.

Он встает и протягивает мне руку для прощания.

– Рад был тебя видеть. Надеюсь, ты примешь правильное решение и мы еще посмеемся над твоей идиотской идеей.

***

Когда я шел на встречу с Аланом, представлял, как вернусь в нашу с Лин квартиру. Как с легким трепетом от предвкушения внутри меня все будет переворачиваться, и через улыбку пролью на Лин лучи счастья. Как расскажу ей обо всем, и это волшебное победное чувство передастся ей. И нам обоим на время станет легче. Я этого хотел. Искренне в это верил.

Не верю в судьбу. Мне нравится думать, что моя жизнь зависит от меня. Но я верю в знаки. И я был уверен: встреча с Аланом Ричардсоном добавляет смысла моему знакомству с Элис, из-за которого получил по лицу от Тома и попал в больницу. И именно в ней больничные листы выдает мой друг детства. Это ли не знак? Неслучайные случайности случаются неслучайно.

Но эта петля моих жизненных событий привела в тупик. Она оказалась обычным набором бесполезных ситуаций, где я просто плыл по течению. И продолжаю плыть. Огромный ребенок продолжает собирать свой бессмысленный конструктор. И на первый взгляд деталь, идеально подходящая деталь, оказывается совершенно чужой.

Вижу лицо моей маленькой Лин. Круги под ее глазами могут рассказать о многом: о безвыходности, о нечеловеческой усталости, о нехватке солнечного света в тесной конуре, пропахшей позавчерашней едой. Но глаза… Ее глаза продолжают верить в меня. Вера, надежда, любовь – чувства с привкусом безысходности.

Безысходность – мое второе имя.

«Знакомьтесь: Генри Безысходность Колдвэл!»

Поклон.

Если Стиви Лескот решит на следующий корпоратив устроить маскарад, я приду в своем обычном офисном наряде и буду всем говорить, что у меня костюм Безысходности. Все равно эту иронию не сможет понять никто. Кроме, может быть, Алана. Алана Бывшего Друга Ричардсона. Моя голова вернула прежнюю форму, но чистота мысли глушится приступами сильной боли. Нужны таблетки, для них нужен рецепт, для которого нужно снова идти в больницу – еще одна бесполезная цепочка событий. Не пойду за рецептом, потому что не хочу видеть Алана. Я в него верил. Я верю в сказки.

Никогда бы не подумал, что моим злейшим врагом станет Время. Я его ненавижу! За скоротечность. За бесконтрольность. Черт возьми, за смелость, которой у меня нет! Казалось бы, у меня в руках песочные часы на десять минут. Вижу, как песчинки тонкой струйкой тянутся сверху вниз. Мне нет до них никакого дела. От этого они как будто становятся легче. Или, может быть, держатся крепче друг за друга, не давая упасть вниз. Но вот я сосредотачиваюсь на мысли, что мне нужно спешить, делать что-то быстрее, куда-то бежать, что-то придумывать. И мой злейший враг Время раздвигает узкое стеклянное отверстие, рассчитанное точно на десять минут, и песчинки лавиной летят вниз. В этой лавине оказываюсь и я. Без вести пропавший.

Не могу выбраться из этой западни, где даже мысли отказываются слушаться. Они не хотят подниматься на крутую гору, к еще невидимой вершине, где таится сокрытое от меня решение. Там я обнаружу способ найти больничный для Лин. Или, может быть, что-нибудь еще. Но сейчас все мысли разбегаются в разные стороны от очередного приступа головной боли. Они бегут назад, к воспоминаниям о том, как раньше было хорошо и спокойно. Ставлю локти на свой рабочий стол, руками закрываю глаза и вспоминаю. Там, несколько лет назад, у нас с Лин все только начиналось. Единственной проблемой были экзамены. Как же мы их боялись! Сколько было нервов и переживаний!

Смеюсь. Или просто содрогаюсь. Под ладонями, плотно прижатыми к глазам, наворачиваются слезы.

Тогда нужно было жить! И мы старались выжать все, что могли. Хотя бы друг из друга. До боли. До крови. До синяков. И это была единственная усталость, способная сбить меня с ног. Зелень листвы в парках была настоящей, сочной и яркой. А капли дождя, который шел исключительно летом, чтобы избавить нас от жары, оставляли фруктовый вкус на губах. Беззаботное счастливое прошлое имеет только один недостаток – оно не решает проблемы настоящего.

Не хочу верить в то, что с совестью можно договориться, – эта мысль, как яд. Ее нельзя подпускать к себе. Нельзя…

Нельзя.

Элис!

Нет времени ждать лифт, поднимаюсь по лестнице. Спрашиваю у какого-то бесформенного существа с длинными волосами из ее отдела.

Её нет. Ушла. Обед.

Лифт распахивает двери, оттуда навстречу вываливается толпа осколков безликих людей. Едва получается устоять на ногах. Кабина лифта. Мой палец судорожно нажимает на кнопку с нужным этажом. Закрыть двери. Несколько раз. Быстрее!

Никаких мыслей в голове. Пустота. Вакуум. И боль. Каждый звук извне отражается медленным рикошетом гулкого эха внутри черепа. Она сидит одна за столиком.

Никаких идей. Ничего. Только один шанс.

– Мне нужна твоя помощь. – Стою прямо перед ней.

Она поднимает на меня взгляд, в остальном остается неподвижна.

– Ты говорила, что деньги могут решить любую проблему…

Эти слова ее заинтересовали. Элис выпрямляется и внимательно меня разглядывает. Струйка пота спускается по моему виску. Все тело напряжено струной до боли, до звона.

– Мне нужен незаполненный больничный лист. Срочно. Никаких вопросов. Да или нет?

Зрительное перетягивание каната. Знаю, что слабее, но не сдамся. От напряжения шумит в ушах. Она открывает рот, чтобы что-то сказать. Боюсь не услышать ответ.

– Дай мне время до вечера.

Киваю и направляюсь в сторону выхода.

С каждым шагом мышцы отпускают меня на свободу. Наконец могу выдохнуть. Кажется, этот воздух был в моих легких от самого моего кабинета. Воздух воспоминаний – именно он держит меня в таком диком напряжении. Захожу в лифт, нажимаю кнопку, дожидаюсь, пока двери закроются, и без сил опускаюсь на пол. Тихий гул лифта и несколько секунд спокойствия.

До вечера. Сколько это? Это конец рабочего дня? Или это вечер, который наступает после заката? Секундная стрелка на моих часах сбавляет свою скорость до запрещенной. Она делает каждый свой следующий шаг – каждый «тик» – так громко, что ее должны услышать на другом конце города. Стараюсь ее не замечать, но это невозможно. Ненавижу тебя, Время!

Прошло полчаса. Могу ли я доверять Элис? Об этом нужно было думать перед тем, как идти к ней. А был ли у меня выбор? Может быть, она и есть тот самый знак…

Прошел час. У всего есть своя цена. Больничный может стоить как целое состояние, так и как чашка кофе с десертом. Идиот! Практически любая сумма, превышающая мое месячное жалование, будет для меня «целым состоянием». Поздно. Обратного пути нет.