Текст книги "Потерянные"

Автор книги: Альбина Нурисламова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Нет, спасибо, – твердо отказался Денис. – Скажите нам, пожалуйста, как найти Элю.

Инесса Львовна растерялась от такой настойчивости. Машинально поправила безупречное каре тонкой рукой с аккуратным маникюром.

– Что вы, дорогие, не нужно беспокоиться. Элечка не хотела, чтобы ее навещали, – робко попробовала она отговорить их. Да только куда ей, музыкантше, против бизнес-хватки Дениса!

– Инесса Львовна, поверьте, нам она будет рада.

– Но она никого не хочет видеть. Даже нас с папой и Гарика, – дребезжащим голоском продолжала отбивать атаки Инесса Львовна.

– Послушайте, нам очень важно поговорить с Элей. И ей тоже надо нас увидеть. Скажите нам, что с ней, в какой она больнице? – мягко проговорила Кира, хотя уже давно догадалась, где именно лежит подруга юности. Как раз там, где боялась оказаться она сама. И Денис. Поэтому так и волнуется Инесса Львовна. Каково это – рассказывать, что дочь психически больна!

Внимательно вглядевшись в лица Киры и Дениса, Эльвирина мать едва заметно качнула головой, будто соглашаясь с чем-то, и проговорила бесцветным голосом:

– Она в психиатрической клинике. Почти сразу после новогодних праздников легла. Сама. Деньги заплатила, чтобы ее в хорошую палату положили, отдельную. Вот и лежит теперь, – на глаза Инессы Львовны навернулись слезы, но она сдержалась.

– Ясно, – проговорил Денис, – я так и думал. Как ее там найти?

Инесса Львовна объяснила.

– Спасибо вам большое, – поблагодарила Кира.

Попрощавшись, Кира и Денис вышли на улицу, сели в машину. На сердце становилось все тяжелее. Хотя, вроде бы, куда уж дальше? Но, как выяснялось с каждым часом, было куда.

Глава 14.

Психиатрическая лечебница располагалась в центральной части города, в старинном здании из красного кирпича: в левом крыле находилось мужское отделение, в правом – женское.

Снабженные подробной инструкцией Инессы Львовны, Кира с Денисом направились к отдельно стоящему корпусу, где были платные палаты.

– Добрый день, нам хотелось бы навестить Яруллину. Она лежит в пятой VIP-палате, – обратился Денис к дежурной медсестре.

Кроме них здесь больше никого не было – и не мудрено. Часы посещений строго расписаны: больных полагалось навещать строго после пятнадцати часов, и то не каждый день, о чем Денису и сообщила медработница. Но его такими мелочами было не пронять.

Не прошло и пяти минут, как им предложили пройти в специальную комнату для посещений. Медсестра подобрела и повеселела: душу грела внушительная купюра в кармане халата.

Внутри все было так, как и следовало ожидать: убого, казенно, бедно. Поневоле вспомнишь пушкинское: «Не дай мне Бог сойти с ума». Психически больных почему-то обычно лечат в зданиях серых и мрачных, как потемки их душ…

Дверь приоткрылась. На пороге возникла Эля. Неузнаваемая, худая до прозрачности, она выглядела старше своей матери. Обкусанные до крови губы плотно сжаты, волосы кое-как собраны на затылке. Только кокетливый домашний костюмчик вместо привычного в больничных палатах халата напоминал прежнюю Элку. Да и костюмчик-то выглядел замурзанным, нелепым из-за повязанной сверху шали и соседства серых войлочных тапочек.

– Зябну все время, – вяло пояснила Элка и села на дерматиновый диванчик, напротив Киры и Дениса. Их появление как будто вовсе не тронуло Эльвиру, ни капли не удивило. Словно они каждый день ее навещали.

– Эльвирочке недавно укольчик сделали, – слащаво пояснила медсестра и заискивающе улыбнулась Денису. – Она теперь будет немножко заторможена, но…

– Благодарю вас за помощь, дальше уж мы сами, хорошо? – Вежливо вроде сказал, а словно приморозил. Медсестра хотела что-то возразить, но запнулась, передумала и поспешно ретировалась.

Элка апатично молчала, уставившись в стену.

– Элечка, – позвала Кира, – Эля, ты меня слышишь? Нам нужно поговорить. Мы приехали поговорить с тобой.

Никакой реакции. Кира беспомощно оглянулась на Дениса. Он опять взял ситуацию в свои руки. Пересел на Элкин диван, обхватил ее за плечи и развернул лицом к себе.

– Эля! – громко проговорил Денис. – Эля, слушай меня внимательно. Ты не сумасшедшая! Ты совершенно нормальная! Это происходит со всеми нами: и со мной, и Кирой, и с Ленькой тоже так было.

Какое-то время Элкин взгляд продолжал оставаться затуманенным. Потом, видимо осознав смысл сказанного, она словно очнулась.

– Вы…тоже? – прошептала она.

– Тоже! – подтвердила Кира.

– Все стало…другое? Стало меняться?

– С нами это началось осенью, в сентябре, – Кира рассказала в двух словах про себя и Дениса. – А что произошло с тобой?

Эля изо всех сил старалась стряхнуть сонное лекарственное оцепенение. Медленно, с трудом поднялась с диванчика, неуверенными шагами подошла к раковине в углу, умылась ледяной водой, сделала пару глотков. Побрызгала водой в лицо.

– Как сквозь вату вас слышу, – она потрясла головой, – но сейчас вроде получше.

Она вернулась на место.

– Со мной это случилось в ноябре, перед праздниками. В сентябре я узнала, что беременна. Радовалась, с ума сходила от счастья. Ведь и надеяться-то давно перестала, а тут вдруг!.. Толику рассказала. Нельзя было не сказать, отец все-таки. Он, естественно, перепугался... Короче говоря, расстались. Но это неважно, главное, чтоб ребенок был. А утром, третьего ноября, проснулась, встала и чувствую – что-то не так. Потом дошло: не тошнит. Поначалу обрадовалась, думала, токсикоз прошел. Мне как раз к гинекологу на прием надо было. Захожу в кабинет, здороваюсь. Вижу – врач меня не узнает. Говорю ей: я беременная, моя карточка у вас, я записана на сегодня… Та говорит, не помню, нет у меня таких. Но карточку поискала. Все перерыла, не нашла. Я ничего понять не могу. Ну, думаю, мало ли... Потерялась, наверное, карточка. А что докторша меня забыла, так у нее пациенток полно. Она говорит, раздевайтесь, раз пришли. Осмотрю, заново на учет поставлю, если что. Посмотрела и выдала: а с чего вы взяли, что беременны? Никакой беременности и в помине нет.

Заново переживая подробности того дня, Эльвира начала заикаться, дрожать, несмотря на лекарство. Кира и Денис не останавливали ее: человеку необходимо выговориться, выплакаться. До этого момента Элка только и могла, что заливать свою беду спиртным.

После происшествия в женской консультации она едва нашла в себе силы дойти до дому. Ничего не могла понять. Не приснилось же ей это счастье двух последних месяцев! Оказавшись у себя, Элка бросилась звонить Толику, отцу несуществующего ребенка. Но ее ждал новый удар: некогда обожаемый гениальный художник, как выяснилось, слыхом о ней не слыхивал! Утверждал, что никогда в жизни не встречался с женщиной по имени Эльвира Яруллина. И Эля ему поверила. Потому что надо быть полным параноиком, чтобы заподозрить, будто все эти люди – Анатолий, докторша, лаборанты из женской консультации, сговорились, чтобы свести ее с ума.

Эльвира повесила трубку, не попрощавшись. Потом выдернула телефонный провод из розетки, отключила сотовый и достала из холодильника бутылку водки. На работу ей идти было не нужно: Элка в последние годы трудилась дома. Писала картины на заказ. Так уж вышло, что никто из их институтской пятерки так и не стал инженером.

В свое время Эля окончила художественную школу. Говорили, у нее неплохие данные – вот они и пригодились. Дела шли неплохо: Элкины портреты, пейзажи и натюрморты пользовались спросом, круг постоянных клиентов ширился год от года. Эля не заблуждалась на свой счет, никогда не считала себя гением, как, к примеру, тот же Анатолий. Так о себе и говорила – крепкий ремесленник.

Зато ее портреты получались добрыми и красивыми, натюрморты – сочными и яркими, а пейзажи – мирными и успокаивающими нервы. Часто ей заказывали определенную картину: просили изобразить, к примеру, лошадь, пьющую воду из ручья, или букет роз в белой вазе. Люди любили украшать ее незатейливыми произведениями стены кухонь и гостиных, и готовы были за это платить. Писала Элка быстро, муки творчества ей были неведомы. Она ваяла свои картины без устали, как конвейер, и ее рекомендовали, передавали с рук на руки. Словом, без работы не сидела.

Родители поначалу были против Элкиных занятий. Особенно отец, занимавший хорошую должность в военкомате. Он твердой рукой направлял детей по жизненной дороге, решая, в какой школе им учиться, в какой институт поступать. С Гариком проблем не было, а вот Эльвира постоянно огорчала отца своими выходками. Они были полными антиподами, хронически неспособными понять друг друга. Ее вечно зашкаливающие эмоции, эксцентричность и взбалмошность нервировали и ставили в тупик прямолинейного, консервативного, флегматичного Амира Маратовича.

После школы, вместо нормального, одобренного для нее папой вуза, дочь решила поступать в театральное училище. Пусть бы пошла в художественное, все-таки художественную школу окончила, так нет – только в актрисы! Напрасно отец с матерью отговаривали: Элка была непреклонна. Хорошо, хоть не прошла по конкурсу. Расстроилась, конечно, страшно. На предложение подать документы в нормальное учебное заведение ответила истерикой. Устроилась продавщицей в местный магазин. Сказала, на будущий год снова будет пробовать.

Однако уже к зиме передумала становиться кинозвездой. Отец предлагал уйти из магазина, сидеть дома, готовиться к поступлению на будущий год. Что он, не прокормит ее, что ли? Зачем ей торговля? Но опять коса нашла на камень: Эльвира упрямо продолжала стоять за прилавком. И поступила весной в институт торговли. Отучилась семестр и забрала документы – не мое! Родители, успокоившиеся было, снова переполошились: теперь-то чего ждать?

Тут еще надо сказать, что параллельно со всей этой учебной маетой Элка вела активную личную жизнь. Настолько бурную, что мама с папой не успевали запоминать имен и лиц кавалеров. Один из них учился в технологическом институте. С этим юношей у Эли случился долгий и вполне серьезный роман. Вслед за ним, как жена декабриста, Эльвира и пошла в этот вуз. Позже роман выдохся и умер, а Элка прижилась в институте и больше уже не металась.

С середины четвертого курса она стала жить отдельно от родителей. Они втайне вздохнули с облегчением. С квартирой помог папа. Элка как пошла после школы в магазин, так и продолжала постоянно где-то подрабатывать. То администратором в ночном клубе, то корректором. У нее была врожденная грамотность: не зная ни одного правила, всегда писала без ошибок. Но, конечно, ее заработков на отдельное жилье никогда бы не хватило. Отец выделил дочери требуемую сумму, поставив одно условие: квартира оформляется на него, чтобы импульсивная Элка не надумала прописать кого ни попадя или подарить заветные метры нуждающимся. Элка условие приняла и зажила сама по себе.

После института папа устроил дочь на работу в городские электросети. Без особой, впрочем, надежды, что она надолго там задержится. «Другая радовалась бы, – с досадой думал Амир Маратович, – а моя… И замуж не собирается, даже не думает. Хохочет. А что смеяться? Уже двадцать пять, и никого серьезного на примете».

К удивлению Амира Маратовича, Эля проработала целых два года. А потом уволилась и занялась живописью. К тому моменту, когда с ней стал происходить весь этот ужас, она писала картины на заказ уже пять лет. Все в ее жизни было более или менее определенно: квартира (теперь уже оформленная на Элю: папа написал на тридцатилетие дарственную), машина, любимая работа, хороший доход.

Элка пила взаперти три дня. Ничего не ела, только вливала в себя водку. Выбиралась два раза в магазин и снова забивалась в свою берлогу. Потом приехал отец. Сначала Элка не хотела открывать, но отец пригрозил вызвать добрых молодцев и высадить дверь. Зная характер отца, Элка сочла за лучшее отпереть.

Тот пришел в ужас от вида дочери и запаха перегара, которым, казалось, насквозь пропиталась ее стильная квартира-студия. Он отправил Элку в ванную, ликвидировал запасы спиртного, наскоро привел жилье в божеский вид: как и Кира, терпеть не мог беспорядка. Потом погрузил дочь в машину и отвез в отчий дом. Отлеживаться, отъедаться, оттаивать под присмотром матери.

Там ее, не вполне протрезвевшую, отупевшую от успокоительных, больную с похмелья, застал Ленькин звонок. С той поездки они не слышались и не виделись. Элка вообще со всеми этими событиями забыла о существовании друга и не сразу сообразила, какой такой Леня ей звонит.

Разговор вышел странный. Ленька несмело, запинаясь на каждом слове, задавал чудные вопросы. Нет ли чего-то необычного в поведении близких, соседей, коллег? Не менялась ли внезапно ее одежда, мебель, посуда? Не замечала ли она каких-то несоответствий? И тому подобное. Элка, у которой раскалывалась голова и сводило судорогой живот, ничего не могла понять. О чем и сказала Леньке, добавив, что у нее хватает обычных, нормальных человеческих проблем. «Я вот ребенка потеряла», – брякнула она. Леня ахнул, начал торопливо извиняться, просить прощения, что побеспокоил в такое время. На том и расстались.

– Наверное, он именно мне позвонил, потому что я такая же неприкаянная. Не мог он на кого-то из вас все это вывалить. Вы устроенные, семейные, – говорила Элка. – Только и со мной у него толку не вышло. Я положила трубку и забыла о нашем разговоре. До сих пор себя простить не могу! Если бы выслушала его тогда, рассказала про себя… Может, мы бы вместе что-то придумали. И он остался бы жив.

– Ни в чем ты не виновата. Какой смысл саму себя со свету сживать, – тихо сказала Кира. – Хорошо, хоть теперь нас трое.

– Мы выберемся, вот увидишь! – Денис погладил Элю по острому плечу.

Элка посмотрела на них, попыталась что-то сказать, не смогла и заплакала.

Глава 15.

Проплакавшись, Эльвира почти спокойно закончила свою историю – нагромождение диких, необъяснимых событий. В декабре началась совершеннейшая свистопляска.

Из Элкиной квартиры пропадали написанные на заказ картины. У старых знакомых оказывались другие имена. Иногда близкие люди вовсе не помнили Элю, удивлялись ей, как Толик. Зато из небытия выплывали личности с совершенно незнакомыми лицами, которые заявляли, что близко знакомы с Элей. Она оказалась в центре чудовищного хоровода, а когда попыталась рассказать обо всем маме, та заплакала и начала умолять дочь сходить к психиатру. Инесса Львовна решила, что у дочери белая горячка. Или какой-то другой алкогольный недуг.

Чтобы пережить все это, Элка периодически уходила в запой. Выныривала из водочных глубин, натыкалась на очередную непонятность, пугалась до полусмерти и снова проваливалась в хмельной туман.

Самоубийство Лени едва не погубило ее саму. Услышав о его смерти, она внезапно вспомнила, что Леня звонил ей. Всплыли детали их разговора, и Элка поняла, что с Леней происходило то же самое. Как она корила себя, ругала последними словами, что не связалась с ним! Но ничего было не изменить.

Тогда Эля стала ходить к Елене Тимофеевне – ее тянуло туда со страшной силой. Разговаривая с несчастной матерью, Элка по крупицам восстанавливала последние Ленины дни. И постепенно убедилась, что они страдали одним и тем же. Только вот чем? Эльвира решила: это какое-то редкое психическое заболевание. Другого объяснения в голову не приходило. Вот совпало так – один диагноз у двоих. Как рак, или грипп, или гастрит.

В конце декабря она попала в больницу с обострившейся язвой. Выписалась перед Рождеством и сказала себе: больше так жить нельзя.

Искать помощи Эля решила в психиатрической лечебнице. На что надеялась? Да на то, что заколют, залечат! И больше она уже ничего не будет чувствовать, не будет бояться. Спокойно умрет.

– Что же ты не позвонила нам? Неужели даже мысли не промелькнуло, что если это творилось с Леней, то и с нами тоже могло? – почти закричала Кира.

– Почему же, промелькнуло. Очень хотелось в это верить. Все-таки страшно было признавать себя помешанной,– ответила Элка и взглянула на Киру. – Я звонила тебе.

– Что? – похолодев, прошептала Кира. – Когда?

– В январе. Шестого числа. После праздников я собиралась лечь сюда. А сначала решила позвонить. Никак не могла заставить себя снять трубку. Загадала – если дозвонюсь, все расскажу. Нет – значит, не судьба.

– Точно,– вспомнила Кира. – Был звонок! Я в квартире прибиралась, а потом пошла в душ. Слышала звонок, ну, думаю, не буду вылезать. Кому надо – перезвонит…

– Видишь, как бывает,– грустно улыбнулась Эля. – Да ладно, забудь. Хорошо, хоть сейчас все выяснилось.

– Так, девочки. Нам надо найти Милю,– подвел черту Денис. – Тут, похоже, каждая минута на счету.

– Господи, а вдруг она тоже… Как Леня,– засуетилась Эля, хватая Киру за руку.

– Поехали! – Кира вскочила с диванчика.

– Я с вами. Мне только надо переодеться, вещи забрать,– рванулась Элка.

– Стоп, стоп, дамы! Давайте-ка не будем дергаться. К Миле мы съездим с Кирой. Эля, улаживай с выпиской, собирайся. Ты от лекарств не отошла, вон – мотает тебя. Вдруг в дороге станет плохо? И что мы тогда будем делать?

Немного попрепиравшись, Кира с Элей признали правоту Дениса. Решили так: Кира и Денис едут к Миле, выясняют, что с ней. А к вечеру заезжают сюда за Элкой. Забирают ее с собой. Жить девочки пока будут у Киры – Сашки все равно нет. Им всем лучше быть друг у друга на виду. Так спокойнее.

Ни один из них не произнес этого вслух, но расставаться, а тем паче оставаться в одиночестве, было страшно.

До Аракчеевки, пояснил Денис, глядя на карту, не больше сорока минут пути. Плюс еще сколько-то времени займет выезд из города. Тут уж никогда заранее не скажешь, как долго придется ехать. Правда, до часа пик еще далеко, и есть надежда, что удастся избежать пробок.

Когда они учились в институте, Миля Рахманова была единственная «не казанская» из их пятерки. Она каждый день моталась на электричке туда и обратно, а потом еще добиралась от вокзала до института. Если лекция начиналась в половине девятого, то Миля выходила из дому в шесть тридцать. В это время Кира даже не думала просыпаться.

Самое интересное, за все годы учебы Миля ни разу не пропустила ни одной лекции или семинара. Она была из всей их компании самая правильная. Что вы хотите, староста группы! Не по необходимости, а по призванию. Уговорить ее прогулять было нереально, Милю не останавливали ни морозы, ни дожди, ни болезни. Хотя болела она только один раз за все пять лет. Как сама говорила, деревенская закалка. Не то, что вы, хлюпики городские.

Несмотря на свою правильность, Миля никогда не была занудой или зубрилой. Просто ее так воспитали: поступила – учись, нечего филонить! Кстати, училась Миля средне, особыми талантами не блистала, брала трудолюбием и упорством, зато была веселая, простая и открытая. Совершенно не вредная, Миля никогда не отмечала пропуски и прогулы одногруппников. Без звука давала всем списывать лекции, которые добросовестно записывала в клеенчатые тетради своим крупным разборчивым почерком. Милю любили, хотя и посмеивались над ее деревенской простотой и неумением одеваться.

Жила Миля вместе с родителями и сестрой, Кира забыла, как ее звали. Родители работали в сельской школе: мать преподавала в начальных классах, отец вел сразу несколько дисциплин – математику, труд и ОБЖ. Сестра была намного старше Мили, работала воспитательницей в детском саду. Вот такая педагогическая семья. Одна Миля, как она сама говаривала со смехом, «отщепенец».

Из пятерых друзей только Миля искренне мечтала работать инженером на каком-нибудь предприятии. Но и ей не удалось.

После четвертого курса Миля вышла замуж. Самая первая из всех. Ее избранником стал местный, аракчеевский парень, они жили на соседних улицах, встречались со школы. Дамир, так звали мужа, отслужил в армии (Миля, естественно, прилежно его ждала и каждую неделю писала подробные письма), работал строителем и получал приличные деньги.

После свадьбы молодожены некоторое время жили с родителями Мили и возводили пристройку с отдельным входом. Родители Дамира проживали в двухэтажном бараке, привести туда жену было невозможно.

Закончив строительство, молодая семья перебралась в собственное жилье. Почти сразу же на свет появилась дочка, через три года – вторая. Так и осела Миля дома, ни дня не проработав инженером.

Миля рассказывала, что у них большой кирпичный дом. Белый, это Кира запомнила точно. За все годы учебы они так ни разу и не были у нее в гостях. Не выбрались. Так что теперь ориентироваться можно было только названию улицы да по фамилии. Но и этого было немало: в небольших поселениях все друг друга знают. Подскажут.

Улиц в Аракчеевке было всего пять: три вдоль и две поперек. Средняя продольная и оказалась Пролетарской. Хорошо, хоть это запомнили точно. Въехав на Пролетарскую, Кира с Денисом поначалу решили высматривать белый кирпичный дом с пристройкой.

Однако примерно треть домов выглядела подобным образом, и они быстро отказались от этой бесполезной затеи. Поймали на улице пацаненка с большим квадратным ранцем и зеленым мешком для второй обуви и спросили у него, где искать дом учителей Рахмановых. Мальчик тут же, без раздумий, указал на нужный дом.

– Ты ничего не путаешь? – усомнился Денис.

Дом был и в самом деле белый, кирпичный. Как Миля и рассказывала, большой, добротный, обнесенный полутораметровым зеленым забором. Вот только никакой пристройки не было.

– Нет,– потряс головой мальчонка, – ничего не путаю!

– Ну, спасибо тебе.

– Не за что,– ребенок побежал дальше, оставив Киру и Дениса в раздумье смотреть на Милин дом.

– Ладно, пойдем,– решил Денис и двинулся вперед. Кира за ним.

У калитки имелся звонок. Через пару минут дверь дома открылась, и к воротам заспешила женщина средних лет, очень похожая на Милю. Такая же худенькая, маленькая, усыпанная веснушками.

– Здравствуйте,– она выжидательно улыбнулась, глядя на Киру и Дениса.

– Добрый день,– поздоровалась Кира. – Нам бы Милю повидать. Она вам, наверное, о нас рассказывала, мы ее институтские друзья. Я Кира, а это Денис.

На лице женщины застыло недоумение, которое быстро сменилось замешательством. Приветливая улыбка погасла.

– Кто мне о вас рассказывал? – осторожно спросила она.

– Как кто? Ваша дочь, Миля. Ну, Джамиля.

– Мою дочь зовут Дилярой, – холодно ответила женщина.

– Но я имею в виду вашу вторую дочь,– упавшим голосом сказала Кира.

И она, и Денис уже поняли – это очередной «провал».

Дверь дома снова отворилась, рядом с матерью Мили появилась еще одна женщина – тоже веснушчатая, но гораздо плотнее и крупнее.

– Мам, что такое? Это кто? – спросила она высоким голосом, похожим на Милин.

Может быть, теперь наша Миля – вот эта самая Диляра, подумалось Кире.

– Диля, эти люди спрашивают Джамилю,– растерянно сказала мать.

– Что это значит? – строго спросила та. – Мама, иди, я сама разберусь.

– Но я ведь…

– Мама, иди,– Диля чуть возвысила голос.

Женщина окинула их на прощание настороженным взглядом и молча скрылась в доме.

Диляра дождалась, пока дверь за ней закроется, насупила брови и пошла в наступление:

– Кто вы такие? Что вам нужно?

– Послушайте, – вступил в разговор Денис,– мы никому не хотим ничего плохого. Мы ищем девушку, нашу однокурсницу, Джамилю Рахманову. Похоже, мы ошибаемся, и ее здесь нет. Так что мы уже уходим. Простите, если чем-то обидели вас и вашу маму.

Его импозантная внешность и мягкий голос с убедительными интонациями, видимо, растопили сердце женщины. Она немного оттаяла и добавила более приветливо:

– Да ладно, какие обиды? Вы, я смотрю, вроде приличные люди. Просто все так совпало… У мамы, – она оглянулась на дом и заговорила тише, – у мамы действительно была дочь Джамиля. Моя младшая сестра. Она родилась давно, я тогда только в школу пошла. Плохо ее помню, сама соплюшка была. Так вот, Джамиля умерла от пневмонии, ей еще и года не исполнилось. Сами понимаете, мама сейчас расстроилась.

Диляра вдруг стала говорливой. Вываливала на них информацию, не замечая, какое впечатление производят ее слова.

– А, ну, тогда все ясно,– Кира попыталась улыбнуться,– мы поедем. До свидания. Извините нас еще раз.

– Погодите,– остановила их, спешащих укрыться в машине, Диляра. – А вы точно знаете, что ваша Джамиля именно из Аракчеевки?

– Вообще-то, нет,– промямлил Денис. – Может быть, она живет в Арске. Или в Азнакаево. Да, скорее всего, где-то там.

– У нас точно таких нет, – добила их Диляра, доброжелательно улыбнувшись,– даже не ищите, не мучайтесь.

– Спасибо,– хором прокричали Кира и Денис, одаривая ее вымученными улыбками.

Им не терпелось сесть в машину и побыстрее убраться из Аракчеевки. Только выехав на трассу, Денис нарушил тяжелое молчание:

– Да, дела. Ты как, ничего?

–Я-то ничего. А вот Миля… Получается, она умерла младенцем,– потрясенно выговорила Кира.

– То-то ее Ленькина мать вспомнить никак не могла! А иначе как бы она забыла, если мы везде все вместе тогда ходили?! И у Леньки дома тыщу раз были?

– Точно,– Кира прикрыла глаза и потерла виски, – и потом, Елена же учительница, а Миля из учительской семьи. Она на этой почве постоянно с Милей общалась. Выделяла ее. Слушай, я только что вспомнила: Елена даже их с Ленькой поженить одно время мечтала!

– А ведь правда,– улыбнулся было воспоминаниям Денис, но улыбка его быстро увяла. – И все-таки именно Милю-то она и не помнит.

– Понятно теперь, почему. Она меньше года прожила.

– Но мы-то помним!

– Мы – да. Для нас Миля абсолютно реальный человек,– задумчиво протянула Кира и замолчала.

Уже вечером, когда они втроем сидели на кухне у Киры, отогревая тело и душу крепким чаем, Денис сказал:

– Получается, нас осталось трое. Миля сгинула, Ленька повесился. Мы пока живы.

– Именно что пока, – сжала зубы Эля.

Отмытая от больничного запаха, укутанная в Кирин синий махровый халат, она сидела на кухонном диванчике. Тихо гудела стиральная машина, переворачивая в барабане Эльвирины вещи. Заезжать домой Элка не стала, прямиком из больницы направилась к Кире.

Если честно, Элка боялась новых стрессов. Мало ли, что ее ждет дома. От прежних-то потрясений не вполне отошла. У Киры ей понравилось – чисто, красиво, продумана каждая мелочь, и человеку в этом доме легко, приятно, комфортно.

– Короче, обо всем договорились. Завтра с утра приеду и решим, что нам делать. Сегодня все равно ни до чего не додумаемся. А мне домой надо съездить,– Денис поднялся со стула,– хотя и не хочется.

– Боишься? – сочувственно улыбнулась Эльвира.

– Есть маленько.

– Может, поужинаешь?

– Да нет, я же все-таки домой еду. Жена не даст с голоду помереть.

Денис одевался в прихожей, Кира и Элка стояли рядом.

– Все, девчонки, я пошел.

– Пока, Денька,– ответила Кира. – До завтра.

– Пока,– тихим эхом откликнулась Элка.

«Раньше хохмила бы, шуточки отпускала, тормошила нас, – подумал Денис, – а теперь стоит, как тень бесплотная. Станем ли мы прежними? Вообще – останемся? Или исчезнем, как Ленька с Милей?»

Он тихонько вздохнул и прикрыл за собой дверь.

Глава 16.

Подруги остались вдвоем.

– Что ж, давай ужин готовить? – Кира старалась говорить непринужденно. Делать вид, что все у них в порядке: просто забежала подружка погостить. А не выписалась из психиатрической больницы. И не погиб один из их друзей. И не пропала бесследно подруга. И у самой Киры ничего особенного в жизни не происходит.

– Давай, – вздохнула бледная копия шумливой Элки. – Что делать будем?

– Так, посмотрим, что тут у нас. – Кира принялась осматривать запасы. – Есть говяжий фарш, курица, печень. Что хочешь?

– Может, печенку пожарим? С макаронами?

– Отлично. И соус еще приготовим. Меня Сашка научил: ум отъешь!

– Любишь его? – прошелестела Элка.

– Соус?

– Сашку.

– Люблю. Больше всех на свете, – призналась Кира.

– Счастливая ты, – без тени зависти заметила Элка, – лишь бы все у вас было хорошо.

– Я так переживаю, что не смогу родить ему ребенка, – неожиданно для себя проговорила Кира. – Просто с ума от этого схожу.

– Ничего, ты главное верь, Кирюха. И все сбудется.

– Хотя теперь, конечно, не до того. Хоть бы живыми остаться, – печально сказала Кира.

Она вымыла и нарезала печенку, принялась за соус. Элка нашинковала лук и принялась обжаривать его на сковородке. По кухне поплыл аппетитный запах. Забулькали в кастрюле макароны. Когда печенка с луком, майонезом и сыром отправилась запекаться в духовку, Элка пошла в комнату. В кухне было душновато, у нее закружилась голова.

– Там на полочке фотоальбомы, – крикнула ей вдогонку Кира, – я сейчас тоже приду, только приберусь тут немного. Не люблю, когда в мойке посуда копится.

Элка послушно взяла альбомы, уселась на диван, поджав под себя ноги. Самый большой альбом, белый и нарядный, с золотыми кольцами на обложке, был, разумеется, свадебным. Элка с улыбкой листала плотные страницы: Кира и Сашка, красивые, упоенные своим безграничным счастьем, смотрели на нее и улыбались. Где только не запечатлел их фотограф: дома у родителей, в ЗАГСе, у всевозможных памятников, в Кремле, в Березовой роще, в автомобиле, в ресторане. На всех фотографиях молодожены были так поглощены друг другом, что смотреть на них было почти неприлично. Словно подглядываешь. Элка закрыла альбом и взяла следующий. Наскоро пролистала: он оказался Сашкин, тут она никого не знала.

Подошла Кира, присела рядом. Стала комментировать фотографии в следующем альбоме. Это ребята с работы. Это сестра с детьми. Это Сашины родители.

– Нигде нет Гельки, – грустно сказала она.

– Гельки? Это твоя подруга, которая теперь тебя не помнит?

Кира вздохнула и кивнула.

– Слушай, а давай наши старые фотографии посмотрим. Есть у тебя?

– Есть. Где-то они… Вот, нашла!

Они открыли синий глянцевый альбом, принялись перелистывать и сразу же увидели, что Мили на снимках нет. А без нее все казалось ополовиненным, куцым. Навевало тоскливый ужас. Напоминало о мрачных перспективах, которые маячили и перед ними. Да и на Леню смотреть было невыносимо: вон он, улыбается и не подозревает, что ему уготовано. А им? Что ждет их?

– Зря мы это, – выдавила Эля.

Кира захлопнула глянцевый кошмар и засунула подальше на полку. Придавила остальными альбомами.

– Пойдем ужинать. Печенка, наверное, готова, – заторопилась она.

– Пошли, а то перестоит, жесткая будет, – с готовностью подхватила Эля.

Звонок в дверь застал их возле кухни.

– Интересно, кто это? – спросила Кира и отправилась открывать.

– Спроси, кто, – проговорила Эля испуганным голосом.

– Кто там? – покорно спросила Кира.

– Это я. Денис.

Кира загремела замками и распахнула дверь.

Денис стоял на пороге в расстегнутом пальто. Растрепанный и потерянный.

– Что с тобой? Деня, что стряслось? – Кира чуть не волоком втащила его внутрь.

Он вошел, прислонился к стене. Посмотрел минуту-другую остекленевшим взглядом на замерших рядом подруг.