Текст книги "Для тебя моя кровь (СИ)"
Автор книги: Альбина Шагапова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Мой генерал, – в спор вмешивается майор, в плетение серебристой и коричневой нитей врывается грязно– жёлтая, нарушая гармонию. – А если девчонка вспомнит его?
– Она уже его вспомнила. Наверняка этот выродок своими магическими штучками вернул ей воспоминания. Но у меня в запасе имеется план «Б». Отправь ко мне Алину!
Больше не могу держаться на поверхности, расслабляюсь и позволяю жиже поглотить себя.
Глава 28.
С начала появились запахи, щи, пыльные подушки, валерьяновые капли. Затем звуки, звон тарелок, тяжёлые шаркающие шаги, скрип половиц. И лишь потом, значительно позже вернулись зрение, способность двигаться и связно мыслить.
Голова кружилась так, что я по началу не узнала комнату, в которой находилась.
Высокая кровать, окно, старый двустворчатый шкаф. Нет, это явно не лесная сторожка, и не дом Вилмара в Далере. Но где я тогда?
И тут же, услужливая память подсунула мне картинки: Лес, амгровая сеть, люди в противогазах, бутылка с водой и палка в траве.
-Зиночка, – в комнату вошла бабушка, грузно уселась на стул возле кровати, дерево жалобно скрипнуло. – Как ты себя чувствуешь? Бедняжка, у тебя опять был приступ.
По багровым щекам старушки катились крупные слёзы, делая лицо блестящим.
– Инга, бабуль, – поправила я. Ненавистное имя резало слух.– Мне 22 года, я помню, как ходила в детский сад, свою первую учительницу, институт. Я преподаватель истории…
– Милая, – сухая старческая ладонь погладила меня по щеке. – Ты познакомилась с вампиром, была осуждена за убийство, подвергалась пыткам в подвалах СГБ. Знаю, деточка.
Если знает, почему же тогда продолжает мне врать? И от чего она смотрит на меня так, словно ей предстоит учить двухлетнего малыша пользоваться горшком?
– Ты говоришь об этом каждый раз, после окончания приступа, – рядом с бабушкой возникла низкорослая, женщина в белом халате. – Три дня ты находилась в лес у, лежала на земле, прибывая в мире своих снов.
На мгновение я потеряла дар речи. Что за бред? Да кто из нас сошёл с ума я или бабушка. И откуда взялась эта врачиха?
– Не веришь? – бабушка печально покачала головой.
– В это невозможно поверить. Карпеев мог бы придумать что– то более достоверное.
Удивление сменилось раздражением. Просто уму не постижимо, меня пытаются убедить, что моя жизнь, не моя, а всё, что со мной произошло, это лишь игра моего больного воображения.
– Зина, ты забываешься! – густые седые брови бабушки сошлись у переносицы, сама она вскочила со стула и упёрла руки в боки, пылая праведным гневом. – Я всё понимаю, ты больной человек, но такое про деда! Мы ночей не спим, когда у тебя начинаются эти приступы. Ты или из дома убегаешь, или ложишься на пол, смотришь в потолок отсутствующим взглядом. Это страшно, Зинаида, очень.
– Страшно то, что ты мне врёшь. Пытаешься убедить меня в безумии! А я так рассчитывала на твою поддержку, на твой совет!
Передо мной сидела чужая женщина, которая лила чужие слёзы по чужой внучке. Бабушка предала меня, как, когда– то, предала Наташка. Возникло непреодолимое желание схватить старушку за грудки и хорошенько встряхнуть, чтобы клацкнули зубы, чтобы шестерёнки в её голове встали на место.
– Как мне убедить тебя в том, что я говорю правду? – бабушка устало, обречённо всплеснула руками. – И дело не в самих твоих фантазиях, в твоих снах, спи, коли уж жизнь реальная не удалась. Просто доктор сказал, что ты можешь однажды и вовсе не вернуться. Остаться навсегда там, в своём придуманном мире.
– Никак, – постаралась я ответить максимально жёстко. Не стану её жалеть, не стану обращать внимания на её слёзы. Разве она меня жалеет сейчас, обманывая. – К тому же, кроме причитаний у тебя нет ни одного аргумента, ни одного доказательства. Где фотографии колченогой Зины? Где Зина ребёнок, подросток, молодая девушка? Где я в обнимку с любящим дедом на фоне Болотово, нашего, по твоим словам, родного города? Заметь, бабуль, я не требую показать мне документы и выписки из лечебниц. СГБ, скорее всего состряпало их сразу после отмены казни. Генералу Карпееву ещё и не такое подвластно.
– Ты не любила фотографироваться и сейчас не любишь, – плечи бабушки обречённо опустились, и вся она съёжилась, будто– бы стала меньше ростом.
– Я понимаю тебя, Зина, – врачиха склонила на бок голову. Толстенький чёрненький пуделёк. Такие, как она должны внушать окружающем доверие, успокаивать своим безобидным, смешным видом. Вот только я уже никому не верю ни тёткам с внешностью милых собачек, ни красоткам с грацией пантеры, ни даже собственной бабушке. – Когда живёшь в обоих мирах, то волей– неволей, начинаешь путаться, сомневаться, а какой из них истинный? Я наблюдаю течение твоей болезни с самого начала, и каждый раз, после очередного приступа нам с Агнессой Дмитриевной приходится доказывать тебе, что ты не Инга, а Зинаида. Я предложила Агнессе Дмитриевне вести дневник твоих снов. После психотерапии, тебе всегда становится легче, ты начинаешь различать, где сон, а где явь и можешь рассказать о своём придуманном мире. Вероятно, ты создала его для себя после психологической травмы. Агнесса Дмитриевна, принесите дневник.
Старушка ненадолго вышла. Я же слезла с кровати и проковыляла к окну. Во дворе бегало несколько грязных, жирных куриц и один петух, с куцым хвостом и порванным гребнем. Гремя ведром к колодцу отправилась соседка.
Не может быть, чтобы вся моя жизнь на поверку оказалась лишь пустой фантазией. А если даже и так, то я с уд овольствием останусь в них, там где мои ноги здоровы, где меня любят, где я нужна. Стоп! Я что, поверила?
Бабушка вернулась, неся в руках какую то папку, пожелтевшую от времени, с грязными завязками, неопределённого цвета. И эта неказистая папка что– то всколыхнула в моём сознании. Эти же морщинистые руки, расплетающие узел тесёмок, надпись «Дело», синяя тетрадка внутри. За окном колючая голубизна морозного неба, свет дневного, холодного, но такого яркого солнца растекается по верхушкам тополей, застывших за окном. Я сижу на полу, подо мной видавший виды протёртый ковёр. Бабушка открывает папку, достаёт тетрадь и что– то пишет, а я с завистью смотрю в экран телевизора, где звёзды отечественного шоу бизнеса яркие и весёлые продолжают поздравлять свободное человечество с новым годом. Поворачивается в замочной скважине ключ, раздаются тяжёлые шаги в прихожей, и в комнату входит дед – генерал Карпеев, внося с собой свежий морозный дух зимней улицы. Он целует в щёку бабушку, потом меня.
– Ну и болото наше Болотово, простите за каламбур, – смеётся дед. – Полтора часа от завода до дома добирался.
– Поешь, Ярушка, – начинает суетиться бабушка. – Мы с Зинаидой уже пообедали.
Откуда это? Причём тут завод? Карпеев же всегда в СГБ служил? А разве мы когда не– будь жили в Болотово? И почему это воспоминание настолько яркое, чёткое, со звуками цветами и запахами?
– Вот, – сказала она, водружая папку на протёртое сидение стула.
Старческие пальцы, нервно дрожа и путаясь не без труда расплели узел, и на свет выпало несколько исписанных детской рукой листов.
– Помнишь повесть «Не для тебя моя кровь»? Когда тебе было тринадцать лет, ты решила написать свою версию этого произведения, только без приставки «Не». Тебе очень нравился главный злодей, и в своей книге ты решила сделать его добрым. Как звали героя этой повести, а Зиночка?– бабушка смотрела печально, виновато,. Психотерапевт кивала в такт её словам.
Я похолодела от ужаса. В горле пересохло. Да, дурацкая повесть была написана моей рукой, изображение белокурого зеленоглазого вампира тоже. Но это всего лишь половина беды. Напугало меня другое. Главного злодея моего романа звали Вилмар.
Я отбросила, соединённые канцелярскими скрепками, листы, словно те были пропитаны ядом и вытащила из папки ещё одну тетрадь. На этот раз толстую с широкими синими полосами на кожаной обложке.
Белые, в клетку листы были исписаны мелким бабушкиным подчерком.
– Зинуше снится, что она студентка. Она пишет конспекты, задаёт вопросы преподавателям. Странно, почему она выбрала историю?
Следующий лист.
– У Зинуши появилась воображаемая подруга Наташа. Она пригласила её к нам домой. Я поставила на стол две чашки с чаем, одну для Зиночки, а другую для выдуманной Наташи. Бедная моя внучка, ей так не хватает общения. Но я ей снюсь, а значит, дорога своей внучке. Она ведь никогда не говорит о своих чувствах, а нашу с дедом заботу воспринимает, как должное.
У бабушки, скорее всего, закончилась синяя паста, и она начала писать красной. Она отмечала все наиболее яркие моменты моей жизни. Свадьбы подружек, вечеринки, наиболее сложные зачёты и экзамены.
Я перевернула несколько страничек. Теперь бабуля писала зелёной пастой:
– Девочке снится, что она учитель истории. Ребята её не слушаются…
Краткие описания преподавательских будней, чаепития с Наташкой, собрания в актовом зале.
– Ох, что только не выдаст подсознание больного человека. Зинаиде снился вампир зеленоглазый и белокурый, как на той картинке, что она нарисовала.
Всё, что происходило потом, я запомнило смутно. Помню, как рвала злосчастную тетрадь, топча её ногами, как трясла бабушку, так, что её голова то откидывалась назад, то падала на грудь. Каталась по полу, швыряла вещи. И в голове сидела лишь одна мысль: «Всё иллюзия, вся моя жизнь! У меня ничего и никого нет!»
Помню, как бабушка отпаивала меня валерьянкой и шептала, уговаривала, несла какой– то успокоительный бред, что, мол всё будет хорошо, что такие приступы случались со мной неоднократно, пройдёт и этот. Но я то знала, была твёрдо уверено в том, что хорошо не будет.
Мои радости, мои огорчения, моя любовь и моя ненависть, оказались фальшивкой, просто снами глупой больной девочки.
– Что ты сейчас чувствуешь, Зина, – голос психотерапевта казался мягким, словно пуховые подушки. – Наверное обиду и разочарование. Ведь жизнь в твоих снах намного ярче и радостнее, чем реальность. Но тебе необходимо научиться управлять своими снами, чтобы не остаться в них, чтобы не умереть.
– А зачем мне жить? – спросила просто так, умирать мне не хотелось, пусть даже среди воображаемых эвкалиптов и пальм. Но уж если эта дама взялась мне читать душеспасительные лекции, так пусть придумает, найдёт смысл жизни для больной сумасшедшей девочки, обречённой на одиночество.
– У тебя есть бабушка и дед, которые тебя любят.
– А по интереснее стимула не нашлось, доктор? Простите, не знаю вашего имени. А может я хочу досмотреть эти сны до конца, может тот воображаемый мир для меня более реальный, чем эти неповоротливые ноги, ворчащий дед и одиночество?
– Имя моё ты знаешь, просто забыла. Зовут меня Алина Николаевна. А что касается стимула, так пусть им станет исцеление. Ведь если будет здоров твой разум, ты сможешь учиться, наяву учиться, Зина. Есть множество профессий, которые не требуют ходьбы. Вот, к примеру, ты можешь стать психологом, или программистом. Подумай об этом, Зин. А я всегда буду готова тебе помочь . Видишь, несмотря на то, что вы переехали, я прибыла сюда по первому зову твоего дедушки.
Каждая фраза Алины Николаевны дарила успокоение, растекалась по венам заживляющим бальзамом. От мягкости и теплоты её тона на глаза наво рачивались слёзы. Она сидела напротив меня расслабленная, уверенная в себе, но в то же время открытая. Руки, обращённые ладонями вверх, спокойно лежали на коленях, на лице полуулыбка.
– Вы останетесь здесь, – спросила я доктора и тут же испугалась, получить отрицательный ответ. Она уедет, и с кем я останусь, кто внушит мне это ощущение спокойствия, кто подарит надежду на нормальное будущее, а не жалкое зависимое существование, кто уверит в том, что я могу стать здоровой?
– Нет, Зина, у меня много других дел. Но с недельку я побуду в деревне, и даже несколько раз к тебе загляну.
Ну конечно, у неё есть и другие проблемы, требующие решения. Разве тут до сумасшедшей деревенской дурочки? Может она и ехать сюда не хотела, а дед уговорил? А я скулю, словно щенок. Где моё чувство собственного достоинства?
Алина Николаевна ушла, закрыв за собой дверь, и тоска навалилась всей своей удушающей тяжестью.
Вернулся дед, и они с бабкой о чём– то шептались на кухне. Я же неподвижно сидела на стуле, среди клочьев порванной бумаги потерянная, скомканная, словно та тетрадка с бабкиными записями, сломленная.
Глава 29
Какой смысл вставать с постели, придумывать какие– то дела, о чём– то разговаривать? Не легче ли лежать в своей комнатушке, глядя на то, как в помещение врываются золотые снопы солнечного света. Уходит лето. Ускользает, словно песок сквозь пальцы, ну и пусть. Нам, сумасшедшим разницы нет зима или лето. Мы ведь и в шубе по деревне в жару пройдёмся, и в мороз до трусов разденемся.
Пару раз ко мне заглядывала Светка, вся такая свежая, свободная, живая. От неё пахло ягодами и мятой, жёлтый топ, который несколько дней назад летел в фельдшерицу, оттенял её бронзовый загар. Светланки было слишком много, она давила на меня своей говорливостью, своей энергией, своим жизнелюбием. И глядя на неё, я ещё больше ощущала себя жалкой, отвратительной. Она уедет, вновь начнёт учиться, общаться со своими друзьями и забудет обо мне. А что стану делать я? Сидеть у окна, разговаривать с бабушкой, выслушивать упрёки деда, ждать Светкиных писем, словно манны небесной. Она добрая, два раза за год черкнёт мне несколько строчек, рожицу весёлую нарисует, чтобы порадовать больную девочку. Только больше мне не нужны её письма. Не стану я перечитывать их по нескольку дней подряд, летать на крыльях от радости, не после того, как окунулась, хоть и во сне, в настоящую жизнь.
Подруга пыталась меня развеселить, подбодрить, но я отвечала неохотно, улыбалась через силу, и чувствуя это, Светка уходила. Дверь за девушкой закрывалась, а я вновь оставалась одна. Книги тоже больше не радовали. В них описываются судьбы тех, кто несмотря на все невзгоды, проблемы и препятствия, обретает счастье. Герои добиваются своей цели, находят искомое, встречают свою любовь. К чему мне радоваться за придуманных кем– то людей?
Каждый вечер, как только деревня затихала, а по небу растекалось чернильное пятно ночной мглы, к нам в дом приходила Алина Николаевна. Но больше мы с ней не разговаривали. Пошептавшись о чём– то с дедом, психотерапевт заходила ко мне в комнату, просила лечь на кровать, и начиналось моё лечение.
– Ты лежишь, тебе удобно, твои глаза закрыты, а тело расслабленно, – начинала она всегда с одних и тех же слов. – Тебе хочется спать, веки тяжелеют, дыхание становится глубоким и ровным. Ты погружаешься в сон, Ты спишь. Ты проснёшься, но будешь спать, всё сон.
Потом она произносила сочетания каких– то не связанных по смыслу слов и набор цифр, и я пропадала. А на утро с трудом разлепляла веки, ощущая слабость во всём теле, раздражение на весь мир и гадливость к самой себе.
Так продолжалось три дня. Дед и бабушка меня не тревожили. А к чему беспокоиться, лежит себе опостылевшая обуза в комнате, не пристаёт с просьбами, не ковыляет, держась за стены, даже не ест почти. Чего им жаловаться?
Три ночи я спала, как убитая, без видений. А вот на четвёртую, оказалась за воротами своего дома, растрёпанная, в ночной сорочке, со странным предметом в правой руке. В черноте неба желтел серп луны, похожий на ломтик дыни, именно он и являлся единственным источником света в непроглядной тьме улицы. Босые ноги и подол сорочки намокли от росы, ветер холодил кожу, а я стояла и ждала, твёрдо зная, что он придёт именно сегодня. А я убью его, вот этой штукой, что держу в руках. Небольшой диск, размером со спичечный коробок, только тонкий., наполненный смертельным ядом. Я должна обнять белобрысого маньяка, прислонить диск к его телу, выскочит иголка, протыкая кожу, впрыскивая яд. Белобрысый маньяк за всё мне ответит, за боль, за то, что сделал с моим телом и разумом. Да, это сон, всего лишь сон, в котором я должна победить свои страхи, научиться контролировать свои фантазии. Так, по моему, говорила Алина Николаевна?
Кусок дыни, висящий в небе жадно проглатывается темнотой. И чернота небес разражается ливнем. Волосы и сорочка прилипают к телу. Вода стучит по листьям, траве, железным крышам.
– Брось это! – раздаётся негромкий голос за спиной.
Я поворачиваюсь и вижу белобрысого мерзавца, виновника всех моих бед. Тянусь к нему, чтобы обнять, чтобы вонзить смертельную иглу. Но гад отступает на шаг, буровя меня своими глазами. Я не вижу их во тьме, но знаю, что они зелёные, словно омуты, ощущаю их взгляд тяжёлый и требовательный.
– Брось эту дрянь! – от произнесённой фразы становится холодно. Каким, оказывается, может быть ледяным дождь. Сейчас моя рука ослабеет, диск выпадет, и я не выполню приказа. А кто дал мне этот приказ? За что я должна убить того мужчину?
– Инга, нам нужно уходить, пока ребята отвлекают военных.
– Я не Инга, – кричу, стараясь перебить шум дождя. – Я Зинаида! А ты всего лишь сон, игра моего больного разума.
Приближаюсь, тяну руку, с зажатым в ней оружием.
Мужчина отступает, скользит вокруг меня бесплотной тенью.
– Инга, у СГБ есть множество способов, чтобы довести любого нормального человека до безумия. Я тебе всё объясню, позже. А сейчас нужно уходить. Брось шприц по доброй воле, иначе мне придётся применить магию.
– Нет! Я хочу вылечиться, хочу стать нормальной!
– Прости, любимая, но времени нет.
Кидаюсь в сторону ускользающей тени. Чувствую, как начинает кружиться голова, как руки слабеют, как шумит в ушах и падаю на мокрую траву. А меня легко, словно тряпичную куклу, поднимают чьи – то руки и тянут вверх, всё выше и выше.
Мы летим в мокрой темноте. Струи дождя лупит по спине, стекают по волосам.
Над нашими головами взмывает светящаяся сеть. Она раздувается, ширится, пытаясь схватить, заглотить.
Мы резко уходим влево, задевая торчащие ветви какого– то дерева. В, оставшуюся без добычи сетку, бьёт огненный шар, пущенный рукой Илвы.
– Пли! – раздаётся во тьме крик, и в нас летят струи вонючего и липкого. Они извиваются, приближаясь к нам, стремясь опутать, сковать движения, повалить на землю.
Болоны с О.Б. смесью и самих военных, стоящих на крышах подхватывает ветром и принимается вращать в вихре голубоватой воронки.
– Твою ж мать! – раздаётся кругом, но мы продолжаем лететь дальше, не обращая внимания на крики и проклятья.
– Распылить багроговый газ! – командует Карпеев, но его приказ выполнить не успевают. Несколько строений занимаются пламенем, а земля под ногами военных расползается, образуя зияющие трещины. Ветер с треском ломает деревья, и они падают, вздымая брызги размокшей грязи. Крыши домов срывает и кружит, словно листы бумаги. Мы летим быстро, то взмывая вверх, то ухая вниз.
– Мля! Кровососы поганые! – вопит кто то. Прямо над головой со свистом пролетает несколько пуль, наверняка серебряных.
Мы стремительно падаем вниз, чтобы уйти от обстрела, но видим, как от земли тянет к нам свои лучи ультрафиолетовый цветок. Тонкие нити лучей хищно шарят в поиске жертвы. Говорят, в первом мире таким было солнце. И полежав под ним, даже человек, мог получить ожоги. И вот теперь, аналог этого солнышка решили использовать в качестве оружия. Я то не пострадаю, а Вилмар…
– Карпеев! – кричит он, и его голос подобен рыку штормового моря. – Дай нам уйти, иначе мы будем вынуждены применить боевую магию. Считаю до трёх, и ты убираешь эту дрянь.
А ультрафиолетовый цветок заливает светом всё окружающее пространство. Я вижу, как морщится от боли Илва, отбиваясь огненными стрелами от сетей., как измождена Брунгильда, управляющая воздушной воронкой. Ощущаю, как тяжело дышит Вилмар.
– Один, два, – начинает счёт вампир, а по голосу и не определишь, насколько ему трудно. – Карпеев, пожалей мирное население. Три!
Хозяева планеты, да, сколько бы мы не жили здесь, как бы не били себя в грудь, а истинными хозяевами останутся всё равно они, запели. Страшная, заставляющая покрыться холодным потом, поднимающая волоски на затылке песня. Чудовищная песня смерти, войны, разрушения. Вниз полетели огненные клетки, накрывая солдат, в воздухе запахло морозом, как это бывает зимой. Люди слабели, опу ская оружие и падали в размокшую глину. Почва жадно чавкая утягивала добычу в свои недра, чтобы заживо похоронить. А я могла лишь наблюдать за происходящем из за стен защитной капсулы,
Воронка, созданная Брунгилдой, кружила, бесновалась, вовлекая в свой смертельный танец всё, что попадалось ей на пути, вопящих от ужаса и противоестественности ситуации, людей, придорожные камни, оружие. Всё смешалось вода и пламя, лай багроговых пушек, свист летящих в нас сетей и серебряных пуль, брань военных и вой деревенских баб, запах земли и гари.
Нам на встречу несётся кусок сорванной крыши. Нужно немедленно уйти с его траектории, пока он не разрезал нас пополам. Мы стремительно приближаемся к нему, или он к нам, уже не столь важно. Сейчас, вот прямо сейчас острый край вонзится в живот, пропоров и кожу и мышцы, и брюшину. Я жмурюсь, в обречённом ожид ании боли. Но боль не приходит, за несколько секунд до столкновения мы сдвигаемся в сторону. Липкая струя смеси багрога и осиновой вытяжки, пущенная одним из военных, обвивает мою лодыжку, застывает, превратившись в что– то похожее на стальной трос и тянет нас вниз. Я в панике бьюсь , стараясь выдернуть ногу из петли. Всё пропало. Мы попались. Петля держит крепко .
– Уходи! – ору я, глотая слёзы, смешанные с каплями дождя. – Тебе нельзя до неё дотрагиваться.
Да, умом я понимаю, что бросив меня, Вилмар спасётся. А мне ничего не будет. Всё плохое, что со мной могло случиться, уже случилось. Но как же страшно остаться вновь без него, как жаль, что надежда на счастье вновь разрушилась. И как я могла поверить, что Вилмара не существует, что моя жизнь это сон?
– Идите к папочке, – ухмыляется военный, огромный, гора мышц. Окажи мы сопротивление, а вернее Вилмар, ведь вампир в любом случаи сильнее человека, и рвани в высь, я бы осталась без ноги. Эта гора мяса выдрала бы мне мою конечность своей петлёй без сожаления. И по этому мы снижались.
Но радость вояки и моё отчаяние оказались преждевременными. Вампир запел. Улыбка солдата превратилась в оскал, он начал раздуваться, словно воздушный шарик. В свете бушующего пожара было видно, как белки глаз налились кровью, а сами глазные яблоки полезли из орбит. Рука мужчины ослабла и выпустила петлю, которая тут же слетела с моей ноги.
В деревне царил хаос. Языки пламени бесновались пожирая строения, ветер, раздувая огонь, швырял во все стороны ветви деревьев, мусор, обломки шифера и железа.
Нужно было спасать деревню, местных жителей и скот, по этому внимание военных переключилось от нас в пользу более насущных проблем.
– Зина! Где Зина? – сквозь шум, крики и причитания раздавались рыдания бабушки.
Я старалась отключиться, не слушать. Но крики страшные, полные горечи , волчьей тоски, безумной боли рвали душу на части. Единственное, на что меня хва тило, это не оглянуться. Всё, мы никогда не увидимся. Меня больше нет среди людей.
Но горевать мне пришлось не долго. Карпеев так легко не сдаётся, и это следовало иметь ввиду. Мы уже было расслабились, вампиры наслаждались полётом, я же всё никак не могла полностью убедить себя в том, что происходящее не сон и не игра больного воображения. Мне зябко. Липнет к телу ткань, с волос стекает влага. Может ли во сне быть холодно и мокро? Наверное может. Во сне нормальные люди порой даже вкус и запах чувствует, а я не нормальная.
– Вилмар, а ты настоящий? Ты мне не снишься? – лучше спросить, хотя что мне это даст? Когда это галлюцинации и сны признавались в своей нереальности. А с другой стороны, ес ли верить психологам, любой персонаж сна– это и есть спящий, его неосознанные мечты, желания, страхи. Так почему же не задать вопрос самой себе?
– В СГБ работают хорошие психологи, лучшие из лучших. Им ничего не стоит ввести человека в транс, воздействовать гипнозом, не заметно для самого объекта их исследования. Попробуй вспомнить, после какого слова или показанного предмета ты поверила?
– Старая папка с масляным пятном в центре, с грязными тесёмками, – ответ выскочил сам собой. А папка тут же всплыла перед глазами. Меня передёрнуло, словно вспомнила ни о куске серого картона, а о куске гниющего мяса.
– Ну вот, – удовлетворённо протянула Брунгильда. – Твоё подсознание было привязано к этой папочке. Скорее всего Карпеев решил перестраховаться на случай, если вдруг к тебе вернётся память. И если тебе сейчас показать эту картонку, ты вновь превратишься в послушную Зинаиду.
По спине пробежал противный холодок. Что же теперь, мне всю оставшуюся жизнь папок бояться? Папкофобия, есть ли такое заболевание? Эх! Ну что за жизнь у меня? То ванны, то тюрьмы, а вот теперь и эта напасть!
– Не пугай человека, вредная девчонка! А ты, Инга не о чём не беспокойся, – на ладони Илвы загорелась огненная птичка, вытянула шею, взмахнула крыльями и полетела освещая нам путь. Я благодарно улыбнулась старушке. Свет вампирам, хорошо видящим в темноте, был не нужен, Илва сделала это для меня. – Как перейдём через пор тал, отправитесь в храм воды, и Хёрдис тебя вытащит, и не с таким справлялась.
От облегчения, от осознания, что всё поправимо, закружилась голова. Мне помогут, вылечат, сделают такой, как прежде. И больше ничего не помешает мне быть счастливой. Ревность к Адамине? Чувство вины перед родиной и вбитыми в голову с детства стереотипами? Ерунда! Разве можно не доверять тому, кто ни раз спасал от смерти. И разве можно предать тех, кто думал всегда только о себе своём благе, спокойствии, комфорте.
– А что ты сделал в тот момент, когда я собиралась тебя убить? – на радостях мне теперь хотелось говорить. Нахлынувшее состояние облегчения пьянило, кружило голову. Развязывало язык не хуже крепкого вина.
– Снизил твоё артериальное давление. Всего лишь, детские шалости. Мы, маги воды, будучи школьниками, так издевались над магами огня. Что огневики? Только шарами пулять и горазды.
– Да не убила бы ты его, болвана этого водного, – обиделась за свою стихию Илва. – Твоей задачей было обезвредить вампира. Мы им живыми были нужны.
– А вот теперь уже не нужны, – тревога в голосе Гуннара передалась всем, погасив весёлый настрой. – За нами летит ШСБГ.
Мы притормозили, и расстояние между нами и гранатой сократилось. Шар лет ел, чтобы убить кого– то одного, иначе гранат было бы четыре, по одной на каждого вампира.
– Что будем делать? – тревога в голосе Гуннара самого спокойного члена команды, напугала меня, да и всех остальных, наверное, больше, чем летящий за нами шар размером с теннисный мяч.
Илва пустила стрелу, но ШСБГ просто поглотила огонь, и продолжила своё движение.
Ни поток ветра, ни водяная струя не смогли сбить оружие с пути.
– Пока мы движемся , нам ничего не угрожает, но стоит нам остановиться– один из нас трупп, – паника Брунгильды обрушилась на всех ледяным ливнем. Руки Вилмара на моей талии сжались ещё крепче, сдавливая рёбра.
И вот тут я поняла, что такое вампирская скорость. В ушах гудел ветер, грудную клетку раздирало от нехватки воздуха, тело моё обмякло в железной хватке. Огненная птичка давно погасла, не до неё сейчас, и мы летели в кромешной тьме. Может быть вампиры и что– то видели, но я потерялась. Для меня больше не существовало ни верха ни низа, ни лева ни права, лишь темнота, густая, страшная, беспросветная.
– Нужно разделиться! – Гуннар с трудом переводил дыхание.
Да уж, такая скорость даже вампира вымотала.
– Бросить одного из нас в беде?! – Илва едва шевелила языком. – Не струсил ли ты, друг мой?
– Ты не так поняла, дело не в трусости, дело в расходе силы, – вот кому всё не по чём, так это Брунгилде. Ей сам ветер помогает . А я, скорее всего, не выдержу этой скорости. Сколько километров в час мы пролетели?
Сколько ещё лететь?
– Да, мы тратим магию все, и в итоге, до портала не доберётся никто, – Вилмару было чуть легче, чем магу огня и магу земли, но я ощущала, с каким трудом поднимается его грудная клетка, как бешено стучит сердце. – Граната не вечная, рано или поздно её ресурс истощится, а в одиночку будет проще его израсходовать.
Мы рванули в разные стороны, и я, малодушно, понадеялась, что шарик от нас отстанет и продолжит преследовать кого– то другого. Но когда мне везло в жизни? Проклятое творение военной промышленности летело за нами. В густом чернильном соке ночи растаяли и Гуннар, и Брунгильда, даже Илва, не довольная этой идеей, тоже пропала. А мы продолжали нестись. Петляли меж деревьями, пытаясь сбить следящий шар с курса, Скользили над землёй, едва не касаясь травы ногами и мгновенно взмывали в небо.
– Потерпи ещё немного. – шептал Вилмар, а я от страха и слабости уже и не разбирала смысла сказанного.
А шар приближался. Я чувствовала, что силы вампира на исходе, что вот– вот мы рухнем с высоты, а граната врежется в нас, разрывая тела на сотни тысяч кровавых ошмётков. Руки Вилмара на моей талии ослабели, теперь мне самой приходилось держаться за него. Мы теряли скорость, опускаясь всё ниже и ниже. Дыхание вампира становилось всё тяжелее. В скудном свете появившейся луны, я увидела, как из носа такого сильного, могущественного мага воды тянется тёмная ниточка крови, как посерело лицо. Ну а шар, его наконец я могла рассмотреть, держался уже совсем близко, ожидая нашей остановки. Но гонка вымотала не только вампира. ШСБГ тоже побледнела, уменьшилась в размере, теперь она напоминала грецкий орех. Но несмотря на это своих смертоносных свойств не утратила.
– Задержи дыхание! – скомандовал Вилмар. – Мы сейчас погрузимся в воду. Там пробудем несколько минут. Не бойся, воздушный пузырь в толще воды я создать пока ещё смогу.
Под нами блестела речушка с пологими глинистыми берегами.
– Готова? – спросил Вилмар, и мы рухнули в воду.
Буровато– зелёная гладь реки сомкнулась над нами, отрезая нас от тусклого света ленивой луны, от тёмной громады хвойного леса.
Испугаться я не успела. Мы тут же оказались за дрожащими прозрачными стенками пузыря.
– Не трогай, – сразу же предупредил вампир. – Иначе разрушишь. Он продержится всего полторы минуты, а за это время я смогу взять твою кровь. Мне нужны силы, чтобы лететь дальше.
А я уже и забыла, как это страшно, когда ощущаешь прикосновение клыков, а в голове волчком вращается лишь одна единственная мольба: « Только не сорвись, только успей вовремя остановиться!» Ну что, Инга, поиграла в любимую, желанную? Всё, хватит, пора и честь знать. Ты источник, фляжка с кровью. Вампир устал, обессилел, ему нужно питание. Но разве я не сама выбрала такую жизнь, ходить по краю пропасти? Разве Вилмар не делился со мной своей силой, когда я погибала от духоты и влажности в варильне и коченела, стоя в амгровом болоте? У меня есть то, что ему сейчас необходимо, а все мои сомнения– пыль, шелуха. Легко быть с богатым и успешным, так как и тебя греет его богатство, на тебя попадают лучи его славы. А кому– то удобно быть с маргиналом. Ведь рядом с ним ты ощущаешь себя спасителем, героем, тем, кого жалеют, тем, кем восхищаются: « Надо же! Сколько она для него сделала! Редкой доброты женщина!» А вот такого, как Вилмар сильного и опасного, таинственного и, порой, жестокого любить трудно. Но я сумела сделать то, что не вышло у моей прабабки, увидеть в чужаке, в ненавистном всеми, враге страстного и нежного любовника, верного мужа и преданного друга. Да, теперь мне известно, что такое предательство, но я готова доверить свою жизнь том у, кто человеком не является, и всё же оказался гораздо человечнее некоторых людей.