Текст книги "17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II (СИ)"

Автор книги: Альберт Беренцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Неудивительно, что Гиммлер все это время скрывал от фюрера секретный бункер. Судя по биографиям вот этих господ, оккультизма Гитлер не переносил в принципе. Это теперь многое объясняло, например, зачем Гитлер вызвал меня к себе первого мая, и почему фюрер был в такой ярости по поводу гиммлеровских ночных ритуалов в замке.

– Ну хорошо, – кивнул я, – Рад вас всех видеть, друзья. Бункер сейчас будет вскрыт. У кого второй ключ?

Первый ключ был у меня самого, мне его передал еще в замке Тауберт. Но чтобы открыть бункер – требовался и второй ключ. Второй оказался у Зиверса.

Однако, прежде чем лезть за Копьем Лонгина или дисколетом, я решил все же уточнить:

– Как вам уже пояснил Гротманн, у меня провалы в памяти. И я не помню, что в этом бункере. Что-то опасное?

Ответил мне директор Аненербе Вальтер Вюст:

– Отчасти, герр рейхсфюрер. Если не совершать определенные действия – то объект в бункере полностью безопасен.

– Определенные действия?

– Не вскрывать контейнер, рейхсфюрер. Вот этого делать нельзя.

– Что? А зачем я, по-вашему, сюда приперся, как не вскрывать контейнер? Ладно, плевать. Нет времени. Заходим. Объясните мне все по ходу дела, господа.

Замочную скважину на огромных дверях я обнаружил только с помощью Тауберта. Мой ключ повернулся легко, а вот с ключом Зиверса пришлось повозиться. Тауберт, конечно, все эти годы смазывал замки, но сюда никто не входил уже шесть лет, с самого 1937.

Наконец Зиверсов ключ провернулся в скважине, двое моих эсэсовцев не без труда распахнули тяжеленные ворота, уже успевшие частично врасти в болотистую почву.

Я ожидал, что из бункера на меня пахнет сыростью и плесенью, как это обычно бывает, но ничего подобного. Выдолбленный в скальной породе бункер был дополнительно отделан бетоном, так что внутри царила полная стерильность.

Тауберт тут же включил фонарь и бросился к стоявшему в углу бункера генератору, чтобы залить горючее и дать освещение. Бункер был электрифицирован, Аненербе в свое время позаботилось даже об этом.

Я уже хотел войти, но Гротманн остановил меня:

– Может, лучше дождемся света, шеф?

Я удивился:

– Боитесь древней мистики, Гротманн? Не ожидал от вас. Впрочем, вы правы, подождем. А пока что расскажите мне, что тут вообще хранится.

– Пусть Грёнхаген вам расскажет, рейхсфюрер, – переложил ответственность на товарища директор Аненербе Вюст.

Я поглядел на Грёнхагена.

Конечно, шизофреники из Аненербе все были людьми примечательными. Прилично тут выглядели только измученный концлагерями астролог, явно интеллектуал, да еще сам директор Вюст – типичный эсэсовец-служака, с абсолютно стандартной немецкой мордой.

Но остальные – явно патентованные безумцы. У специалиста по оккультизму Левина вообще рожа такая, что мне уже захотелось возродить святую инквизицию и отправить его на костёр.

Однако самым странным был указанный фон Грёнхаген. Собственно, этот не похож ни на шизофреника, ни даже на эсэсовца. А похож больше всего на типичного советского геолога, из фильмов. Суров, бородат, одет в куртку и свитер, только оленей на свитере и гитары не хватает для полного соответствия образу. И он единственный из всех здесь догадался надеть на нашу прогулку нормальные болотные сапоги.

– Совсем ничего не помните, рейхсфюрер? – уточнил фон Грёнхаген.

– Ничего. Говорите.

– Что ж, провалы с памятью – дело обычное. Я еще не на такое насмотрелся в моих экспедициях. В общем, если коротко… Летом 1936 года я возглавил экспедицию в Карелию.

– В Карелию? В советскую Карелию?

Вот к такому судьба меня не готовила, я понятия не имел, что экспедиции Аненербе ездили в СССР.

– Не в советскую, рейхсфюрер. В финскую, – уточнил фон Грёнхаген, – Мы искали следы древней гиперборейской цивилизации. Предполагается, что Карелия была их южным форпостом, а сам центр цивилизации находился в Арктике.

– Точнее в районе северного полюса, – с удовольствием вставил Вирт, уже пожилой мужик помятого вида и крупнейший специалист в Рейхе по Гиперборее.

– Экспедиция прошла успешно, – продолжил фон Грёнхаген, – Нам на самом деле удалось обнаружить древний город гипеборейцев, точнее его останки в скалах, недалеко от сопки Укко-Коли. Но этому городу были уже тысячи лет, он частично был погребен под завалами… Мы запросили огромное финансирование для раскопок, но фюрер, узнав об этом, приказал нам экспедицию свернуть и срочно вернуться в Рейх. И вроде бы устроил вам взбучку. Так что экспедиция была прервана самым варварским образом.

И тогда вы дали мне приказ устроить еще пару горных обвалов и похоронить останки гиперборейского города, чтобы до них не добрались финны. Вы еще сказали, что если гиперборейский город не смогут исследовать немцы, то его не сможет исследовать никто. Что мы и проделали, мы там все повзрывали. Поэтому теперь до этой древней Гипербореи никто не докопается в ближайшие лет пятьдесят.

Мы успели лишь вывезти несколько артефактов, они в этом бункере и хранятся.

Разумеется, вы скрывали их от фюрера, ибо он был тогда в ярости из-за ваших трат на экспедицию, он наверняка уничтожил бы артефакты, если бы обнаружил. Вот почему в этот бункер никто не заходил с самого 1937.

– Ясно. А что за артефакты-то?

Но в этот момент генератор зашумел, в бункере зажегся свет.

Вот черт. Оглядевшись, я испытал острое разочарование. Никаких дисколетов в бункере припарковано не было. Собственно, дисколет сюда наверняка бы и не влез. Несмотря на огромные ворота, бункер представлял собой выдолбленное в скале помещение площадью всего в пару десятков квадратных метров.

А находилось тут всего лишь три ящика. Два деревянных и небольших, маркированных грузами ᛋᛋ, и третий – большой контейнер, выше человеческого роста, металлический и без маркировки. Размеры контейнера были таковы, что в него бы влезло штуки четыре стиральных машин.

– Ну и что из этого опасно открывать? – поинтересовался я.

– Контейнер, – забеспокоился директор Вюст, – Я же сказал: контейнер. Все остальное смотреть можно, но контейнер ни в коем случае не трогайте, рейхсфюрер.

Ага. Как бы не так.

Я оглядел мою «команду по спасению мира от фашизма».

– Ну вот что. Со мной идут Гротманн, Вюст, фон Грёнхаген… И Вирт еще, нам пригодится специалист по Гиперборее. Юнга и Аденауэра тоже давайте сюда. И еще пару эсэсовцев, тех, которые из «Мертвой головы», из охраны Равенсбрюка.

Последних я взял с собой, чтобы скормить их в случае чего той твари, что сидит в загадочном контейнере. А Юнга и Аденауэра я взял, потому что мне были нужны разумные люди рядом.

– Остальным ждать снаружи, в бункер не ходить, – распорядился я.

Не хватало еще трогать древний артефакт в компании безумцев. Не говоря уже о том, что с Левиным и Виллигутом находится в одном помещении было банально неприятно, а то и просто опасно. Левин глядел на меня так, как будто хотел навести порчу, а у Виллигута вообще ни проблеска адеквата в глазах.

– Папа, а как же я? – послышался обиженный голосок моей дочери.

Гудрун была одета в форму ᛋᛋ -мана, которую ей подобрали по размеру в замке, но форма все равно висела на девочке мешком. В замок мою дочку привезли в её униформе «Союза немецких девушек», которая для прогулок по скалам и болотам не годилась, потому и пришлось нарядить Гудрун эсэсовцем.

Сейчас дочка глядела на меня во все глаза.

– Уговорила, – вздохнул я, – Ты тоже.

Почему бы девочке не поглядеть на гиперборейский артефакт, в конце концов?

Я в компании указанных лиц вошел в бункер.

Первым мы вскрыли деревянный ящик. Внутри ожидаемо оказалось какое-то дерьмо – черные круглые диски, металлические, покрытые непонятными знаками. Целый ящик непонятных дисков. Я будто снова оказался в России 90-х на барахолке, где продавали CD.

Нет, это точно не дисколеты, вот на этих дисках не полетишь. Впрочем, это и не дискеты для гиперборейских компьютеров. Просто какие-то древние записки на непонятном языке. Нечто вроде шумерских табличек, только те были глиняные, а эти из металла, и круглые.

– Ну и что это за карельский народный фольклор? – разочарованно поинтересовался я.

– Рунические записи, на гиперборейском, – доложил фон Грёнхаген.

– И что в них написано?

– Никто не знает, шеф, мы же не умеем читать гиперборейские руны. От наших германских они сильно отличаются, как видите.

– Вирт? – потребовал я ответа у крупнейшего специалиста по Гиперборее.

Вирт взял один из дисков, покрутил в руках, надел очки, попытался читать. К чести Вирта, пудрить мне мозги он не стал.

– Не знаю, рейхсфюрер, – честно признался Вирт, – Мне показывали одну такую штуковину, еще шесть лет назад, сразу после карельской экспедиции. Однако, увы, я не могу это прочесть, гиперборейский язык не дешифрован.

– Собственно, мы на самом деле уже успели исследовать эти таблички, в 1937, – доложил Вюст, – Но никакой информации мы из них не выжали.

– А что по металлу? Что это за материал?

– Непонятный материал, шеф. Состав неясен. Воспроизвести мы его не можем, хоть он и очень прочный, прочнее стали, и во много раз её легче. При желании из этих табличек можно сделать пару защитных панцирей для солдат. Или обшить ими один танк.

– Хм… Я подумаю над этим.

Идея-то неплохая, если металл и правда прочный, не имеющий аналогов. Вот только это же варварство, а вдруг на этих табличках и правда написано нечто важное? В любом случае, надо будет потом более подробно исследовать материал, из которого эти диски изготовлены.

Потом был вскрыт второй ящик.

Внутри оказалась стеклянная банка, в таких обычно маринуют огурцы. В банке плескалась какая-то темная жижа, непонятного цвета и структуры.

– А это что? Содержимое гиперборейского нужника, я так понимаю?

– Возможно, – ответил фон Грёнхаген, – Мы точно не знаем. Мы это толком не исследовали. Но в городе гиперборейцев была яма, заполненная вот этим веществом. Я взял оттуда образец, который вы сейчас и наблюдаете. Вещество никакой опасности не представляет. Но и пользы, видимо, тоже не несет. Могу только сказать, что это не горючее, а какая-то органика неизвестного происхождения.

– А банка?

– Банка не гиперборейская. Она из-под соленых лимонов, рейхсфюрер. В составе моей экспедиции был итальянец, он и предоставил банку. Ну знаете, итальянцы любят лакомиться солеными лимонами…

– Ясно.

Я разочаровывался все больше. Конечно, если я еще проживу некоторое время – надо непременно передать и банку, и диски квалифицированным ученым. Вот только я сильно сомневался, что даже они смогут извлечь из этого нечто продуктивное.

Теперь остался только контейнер, тот, который мне отрекомендовали, как опасный.

– Ну а там что?

Сотрудники Аненербе переглянулись.

– Мы не знаем, рейхсфюрер, – сказал Вюст.

– То есть? Контейнер же явно не гиперборейский. Фон Грёнхаген, объяснитесь.

Фон Грёнхаген теперь выглядел чуть растерянным, даже напуганным:

– Тут сложно, рейхсфюрер… В общем, дело было так. Наши финские рабочие забрели в какой-то подземный зал гиперборейского города. И что-то там нашли. Что именно – я так и не понял. Но что-то крупное. Я предоставил им контейнер для транспортировки, чтобы они вытащили эту штуковину, которую они нашли, наверх. Штуковину погрузили в контейнер, его мы достали через пролом в потолке подземного зала, лебедкой. Потом стали тащить рабочих оттуда же, но они… Короче, они все сошли с ума, рейхсфюрер. Тронулись головой, не могли сказать ничего членораздельного. И мы их всех на обратном пути сдали финнам, те поместили их в дурдом, где они, насколько мне известно, находятся до сих пор. Никто из них в себя так и не пришел. Так что в этом контейнере – нечто, что сводит с ума любого, кто взглянет на него.

Так.

А вот это уже интересно. Может доставить этот контейнер Ольбрихту, в качестве прощального подарка от рейхсфюрера? Или Мюллеру?

– Но неужели уже тут, в Германии, контейнер не пытались открыть?

– Пытались, – сообщил Вюст, – Там темнота внутри.

– Темнота?

– Именно. Просто темнота. Абсолютная черная тьма. Ничего не видно. И никакой свет её не освещает, ни один фонарь. Пробовали совать туда кинокамеру – она ничего не снимает, а фотоаппарат ничего не фотографирует.

– А если в эту тьму зайдет человек…

– Пробовали, рейхсфюрер. Результат тот же, что и с финскими рабочими. Человек заходит в контейнер, а выходит безумным. Сходит с ума навсегда.

– Класс. А как же тогда финны вообще погрузили эту штуковину в контейнер?

– Неизвестно, – пожал плечами фон Грёнхаген, – Я при этом не присутствовал, шеф. А если бы присутствовал – то тоже сейчас был бы в дурдоме, а не говорил с вами.

Я призадумался, но ненадолго. Что я в конце концов теряю?

– Открыть, контейнер, – приказал я.

– А вы уверены… – протянул Вюст.

– Уверен. Открывайте. Я так понял, если не входить в контейнер – то вреда же не будет?

– Если не входить – то не будет, – заверил меня фон Грёнхаген, – Но вот руку туда совать не советую. Любой контакт с тьмой внутри контейнера сводит с ума. Мгновенно.

– Ясно. Открывайте. Приказываю.

Ганс Шляйф, штандартенфюрер СС, шеф отдела раскопок Аненербе. В реальной истории покончил с собой в Берлине в апреле 1945, перед этим убив свою жену и детей.

«Экстернштайне», скальные образования в Тевтобургском лесу, современное фото. Гиммлер полагал Экстернштайне местом положения древнего германского святилища, здесь проводились многочисленные археологические изыскания Аненербе.

Totenkopfring, кольцо «Мертвая голова» – эсэсовская награда, приказы на награждение пописывались лично Гиммлером. После смерти награжденного кольцо возвращалось Гиммлеру, кольца умерших эсэсовцев (большая часть которых погибла в бою) хранились в замке Вевельсбург, в специальной ритуальной гробнице. Весной 1945 все кольца из Вевельсбурга были захоронены где-то в Тевтобургском лесу, под искусственно вызванной лавиной. Не найдены до сих пор.

Вальтер Вюст, президент (в 1937–1938 гг.) и директор (1939 – 1945) Аненербе. Также шеф отделов индогерманской арийской культуры и языков и индогерманского арийского языкознания и культурологии в Аненербе. После войны приговорен германским гражданским судом к трем годам лагерей.

Юрьё фон Грёнхаген, руководитель карельской экспедиции Аненербе 1936 г. В 1937–1939 шеф отдела индогерманских и финских культурных связей Аненербе. В 1945 арестован британцами, потом передан финнам, как гражданин Финляндии. В 1947 освобожден, фактов какого-либо участия в преступлениях нацистов судом не установлено.

Пруссия, Тевтобургский лес, 4 мая 1943 10:26

На контейнере никаких замков не было, только обычные скобы. Так что вскрыли его за несколько секунд. Когда дверца была открыта – я узрел ЭТО.

Директор Аненербе штандартенфюрер Вюст не соврал мне. В контейнере действительно была тьма – черная, непроглядная и первозданная. Сначала я подумал, что это вообще просто огромный кусок обсидиана или угля, или другого абсолютно черного материала, занимавшего контейнер целиком. Но когда я взял фонарик, когда посветил…

Свет просто утонул в этой тьме, она его будто поглотила. Мой фонарик не осветил ровным счетом ничего, как и горевшие на потолке лампы. То, что помещалось внутри контейнера, со светом никак не взаимодействовало.

Я повернулся к Аденауэру, Аденауэр задумчиво почесывал голову.

– Ну и как вам такое, господин Аденауэр? Вы, помнится, смеялись над моим бункером, над моими артефактами и над моими проектами Аненербе!

– Так даже Гитлер смеялся, – выдавил из себя шокированный Аденауэр, – Куда уж мне до вашего фюрера… Я человек маленький, господин Гиммлер. И даже не думайте советоваться со мной по поводу этого дерьма. Я понятия не имею, что это такое.

– Может, желаете войти в контейнер, господин Аденауэр?

– Могу. Но тогда вряд ли сохраню способность давать вам советы.

Вот в общем-то и всё. Что делать дальше – а хрен его знает.

Я подошел ближе к контейнеру, протянул руку, тьма внутри как будто манила меня…

– Стойте! – заорал Вюст, – Рейхсфюрер, остановитесь! Не трогайте. Это смертельно опасно, это убивает человеческий разум при любом малейшем контакте.

Я отдернул руку. И призадумался. И что с этой «вещью в себе» делать? Может, реально послать авиапочтой Мюллеру?

– Вы пробовали запускать туда животных?

– Так точно, – доложил куратор Аненербе Вольфрам Зиверс, – Крыс, собак, кошек. Им тьма не вредит, так что они просто сидят некоторое время внутри контейнера, потом выходят. Но вынести нам то, что в контейнере, они не могут. Рассказать о содержимом не могут тем более, ибо не умеют говорить. А вот когда мы засунули туда заключенных концлагерей – они все сошли с ума, бесповоротно. И толку от них было не больше, чем от собак. Я лично присутствовал при этом, рейхсфюрер. Ни одному человеку не коснуться этой тьмы, не потеряв при этом разум.

– Ну а если использовать манипуляторы? Щупы? Просто сунуть туда палку с крюком? Или наклонить контейнер, чтобы его содержимое вывалилось наружу?

– Мы пытались проделать и это. Щупы там ничего не нащупывают, и палки тоже бесполезны. Мы наклоняли контейнер, но оттуда ничего не выпало. Похоже, что в этом контейнере ничего и нету, кроме тьмы.

– Это неправда, – вмешался фон Грёнхаген, – Там что-то есть. Что-то материальное, что мои рабочие туда погрузили! Я готов за это поручиться.

– Ха! А почему же мы тогда ничего не могли нащупать? – возмутился Зиверс.

– Ну хватит, – я прервал спор.

Потом обратился к Юнгу.

– Ваше мнение?

Юнг явно понимал в таких вещах больше, чем эти шарлатаны вроде Зиверса или любители туристических походов типа Грёнхагена.

– Я могу лишь предполагать, Генрих, – Юнг, не отрываясь, смотрел на черное нутро контейнера, как загипнотизированный, – Думаю, что тут имеет место некое искажение пространства. Поэтому ни палкой, ни щупом содержимое контейнера нащупать нельзя. Это – физический фактор. Что же до темноты, в которой ничего не видно, или до безумия, которое эта тьма насылает – то это уже фактор не физический. Это чистая психиатрия. Ментальная защита, понимаете?

– Понимаю. И что из этого следует?

– Две вещи, – объяснил Юнг, – Во-первых, думаю, что эта ментальная защита настроена определенным образом. Так что зайти в контейнер и взять ту вещь, которая там лежит, может только гипербореец. Это своего рода охранная система. Предполагаю, что она включилась не сразу, вот почему рабочие вашего сотрудника смогли поместить эту вещь в контейнер, и только потом сошли с ума. Теперь же эта охранная система работает на полную и выполняет свою функцию. Ну и второе. Раз есть защита – значит есть и то, что она защищает. Так что тут я солидарен с господином фон Грёнхагеном. В этом контейнере что-то есть. Что-то очень ценное, но взять его может, повторюсь, только гипербореец.

– Нужно позвать Виллигута, – предложил Зиверс, – Он утверждает, что его предки из Гипербореи!

Вот в этом я уже сильно сомневался. Судя по роже Виллигута, его предки скорее блудили со свиньями, а не с гиперборейцами. Однако Виллигут мне еще понадобится, а у него и так с головой не очень. Если я запущу его в этот контейнер – окончательно потеряю знатока оккультизма…

– Ладно, попробуем, – вздохнул я.

А потом повернулся к охраннику из Равенсбрюка, которого взял сюда с собой.

Охранник все понял, и тут же побелел, его глаза расширились от страха, его лоб покрылся испариной.

– Рейхсфюрер, у меня нет гиперборейских предков!

– Ну да, – ласково произнес я, – Но у вас, шарфюрер, наверняка есть предки немецкие. И они сейчас смотрят на вас из Вальгаллы, и хотят, чтобы вы были храбрым, как они.

– Рейхсфюрер, я прошу…

– Нет, это я прошу, – перебил я, – Точнее – приказываю. Вы сейчас войдете в этот контейнер и вынесете нам то, что внутри. Постарайтесь действовать быстро. Возможно, тогда это сработает. Просто хватайте то, что там, и тащите наружу. Давайте. Если справитесь – получите от меня железный крест. Рыцарский, с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

Шарфюрера затрясло. Но спорить он не стал. Это было бесполезно, он понимал, что церемониться я не буду.

– Рейхсфюрер, я только прошу вас… Если я сойду с ума – оборвите мои страдания, не оставляйте меня жить безумцем!

– Клянусь, – торжественно пообещал я, – Слово рейхсфюрера ᛋᛋ.

Шарфюрер положил на пол свой автомат, ибо отстреливаться внутри контейнера очевидно было не от кого. Потом он медленно, как зомби, подошел к неотмирной тьме, потом занес ногу… И сделал шаг в черную пустоту.

Нога тут же просто исчезла, её как будто отрезали, мы больше не видели шарфюреской ноги.

А потом шарфюрер заорал, по бункеру разнеслось раскатистое эхо. Полностью войти в контейнер он просто не успел, безумие пришло раньше. Он выдернул ногу из тьмы, сделал пару шагов назад, потом упал, забился, как эпилептик.

Лицо его исказилось гримасой ужаса, совсем нечеловеческой, слишком нечеловеческой даже для охранника из «Мертвой головы». Шарфюрер вскочил на ноги, закричал… Звуки были немецкими, но в осмысленные слова они не складывались.

– Он говорит на языке гипербореев! – провозгласил перепуганный Вирт.

– Ага, гиперборейский язык с раскатистым баварским «р», как же, – заметил на это Зиверс, – Да пристрелите его уже кто-нибудь, он же просил!

Шарфюрер тем временем разрыдался, как малый ребенок, он все что-то кричал и кричал, но кричал не нам, а чему-то другому, его глаза сейчас явно смотрели не на наш мир. Интересно, что он сейчас видит и ощущает? Выражение лица несчастного было настолько диким, что даже я перепугался. Шарфюрер не просто сошел с ума, в нем банально не осталось ничего от человека.

В бункер тем временем ворвалась моя охрана.

– Всё в порядке, – объяснил эсэсовцам Гротманн, – У нас несчастный случай. Убейте вот этого.

Прогремел автоматный выстрел, через полминуты мои телохранители уже утащили труп бывшего охранника Равенсбрюка.

– Тело хорошо бы вскрыть, – заметил я, когда в бункере повисла странная с непривычки тишина.

– Уже вскрывали, рейхсфюрер, – отмахнулся Зиверс, – Мы вскрывали всех заключенных концлагерей, которых загоняли в этот ящик. Все они точно также сошли с ума, та же симптоматика. И мы их также убивали, но никаких биологических факторов, которые могли бы привести к безумию, в их организмах при вскрытии не обнаружили. Так что похоже прав ваш Юнг. Тут же что-то ментальное, чисто психическое, эзотерическое.

– А может быть, радиоволны? – предположил Гротманн, – Радиоволны определенной частоты, например? Возможно, они резонируют с мозгами человека…

– Замеряли, – мрачно ответил Зиверс, – Нет тут никаких радиоволн. Ни радиоволн, ни вообще ничего, только чистая тьма. Которая сводит с ума.

Зиверс все свирепел. Кажется, скоро он распалится настолько, что сам полезет в этот контейнер. И я в таком случае жалеть о потере особо не буду. Гротманн многое мне рассказывал о Вольфраме Зиверсе, кураторе Аненербе по линии моего личного штаба. Зиверс, конечно, никакой не ученый, скорее палач. Он хранил у себя дома коллекцию черепов представителей разных рас, причем черепа принадлежали узникам концлагерей, которых умертвили по приказу Зиверса, специально для коллекции.

– Сказать по правде, я надеялся, что ваша идея с эсэсовцем сработает, рейхсфюрер, – осторожно произнес директор Аненербе Вюст, – Я думал, что этот контейнер убил тех финнов и всех подопытных заключенных, потому что они были не арийцами. Мне казалось, что арийцу контейнер откроет свою тайну…

– В «Мертвую голову» мы набираем всякую шваль, – бросил я, продолжая мучительно размышлять, – Возможно этот шарфюрер был недостаточно арийцем. Возможно, надо бы отправить в контейнер вас, Вюст. Или Зиверса.

Оба эзотерика, услышав это мое предложение, тут же заткнулись.

А я продолжал раздумывать…

Ясно одно: тайну контейнера надо открыть прямо здесь и сейчас. В противном случае я просто буду сегодня же арестован или убит. Других вариантов тут не было. Лишь вундерваффе могло спасти меня!

С другой стороны, на что я надеялся? Аденауэр в очередной раз оказался прав, когда предупреждал меня, что артефакт в бункере, скорее всего, бесполезен. Аненербе билось над тайной этого контейнера два года, в 1936–1937, пока Гиммлер не приказал законсервировать бункер. И Аненербе не достигло ничего. А ведь тогда, шесть лет назад, это была могущественная организация, с богатым финансированием. А не кучка шизофреников под командованием отставленного рейхсфюрера, как сейчас.

Минуту все молчали, потом Вирт, специалист по Гиперборее, кашлянул:

– Херр Гиммлер. Рейхсфюрер. Если вы позволите…

Я с удивлением поглядел на Вирта, тот вжал голову в плечи, как перепуганный цыпленок.

– Ну. Говорите, Вирт. Что там у вас?

– Просто я вам уже говорил, – Вирт еще больше смутился, – Но вы меня тогда прогнали…

– Что говорил? Повтори. Я не буду гневаться, клянусь. Ну же!

– Ну, моя теория…

Вирт замолчал на полуслове. Судя по всему, он раньше уже озвучивал теорию Гиммлеру, и теория пришлась рейхсфюреру настолько не по вкусу, что он Вирта наказал. А возможно тогда же и уволил с поста главы Аненербе.

– Излагайте вашу теорию. Бояться нечего, дружище Вирт.

Впрочем, я не ожидал от Вирта ничего толкового. Этот человек мало того, что был шарлатаном, так еще и трусом.

Вирт тяжко засопел:

– Ну в общем, как вы помните… Я предполагаю, что гиперборейская цивилизация была строго матриархальной. И ваш разговор об арийцах навел меня на мысль… А что если дело тут не в расе, а в половых признаках? Что, если в этот контейнер может зайти только женщина?

Вирт тут же сам перепугался того, что он сказал. А я многое понял.

Гиммлер же обожал лично инспектировать женские концлагеря. Да и вот этот колдун Левин, которого я оставил снаружи бункера, собирал для Гиммлера данные по средневековым ведовским процессам, со всеми подробностями о том, как раньше жгли ведьм. Судя по всему, Гиммлер просто наслаждался мучениями женщин, это было для рейхсфюрера высшим удовольствием. Я что-то такое даже ощутил, когда был в Равенсбрюке…

И теперь все встало на свои места. Я понял, почему Вирт так боится озвучить мне свою теорию. Гиммлер женщин ненавидел всей душой, он, естественно, не стал слушать никакие теории о матриархате гиперборейцев.

Меня эта мысль, честно, тоже не особо впечатлила. Но попробовать стоило. Выбора-то у меня все равно нет. Надо где-то срочно достать женщину, а с этим у меня проблема, ни в ᛋᛋ, ни в Аненербе женщины не служили. И вряд ли я сейчас могу послать людей в один из концлагерей, чтобы они привезли мне охранницу из вспомогательной службы…

– Вы проверяли это? – поинтересовался я у Зиверса.

– Нет, конечно. Это бред, – отрезал Зиверс, – Если мужчина не может войти в контейнер, то женщина не сможет тем более!

– Мда, но вы ведь не проверяли…

Моя дочка Гудрун неожиданно выступила вперед:

– А я готова, папа!

Я опешил. Про дочку я вообще забыл, мне даже и в голову не пришло гнать в этот контейнер четырнадцатилетнюю девочку.

– Не может быть и речи, – отрезал я, – Ты же видела, что стало с шарфюрером, дорогая. Если ты сойдешь с ума – мне тебя тоже пристрелить? А что я тогда скажу нашей маме, м?

– Мама всё поймет, – заверила меня дочка, – Я же отдам мою жизнь за Рейх и национал-социализм!

Вот черт. Дочка у Гиммлера или глупая, или слишком смелая, а то и все вместе. Хотя скорее она просто наивна… Наслушалась наци-пропаганды, и теперь хочет стать героем. Защищали же девочки Берлин в 1945, бросаясь под русские танки? Теперь я понимал почему. Вот такие Гудрун и делали это.

– Я запрещаю, – строго произнес я.

Но Гудрун не послушалась. Она просто взяла и рванула к контейнеру. Я даже не успел сообразить, что происходит, остановить девочку попытался один Гротманн, но Гудрун ускользнула от него и бросилась во тьму контейнера.

– Стойте, фройляйн! – заорал перепуганный Вюст.

Однако было уже поздно. Девочку полностью скрыла темнота. Гудрун один раз громко взвизгнула, откуда-то из тьмы…

Следующая секунда продлилась, казалось, целую вечность. А потом тьма внутри контейнера начала рассеиваться на глазах. Еще секунда, и чернота ушла полностью.

Нам открылось нутро контейнера. Внутри был прямоугольный ящик, серый, из какого-то камня, густо покрытого гиперборейскими рунами. Ящик относительно небольшой – примерно как стандартная коробка из-под кухонной раковины. Гудрун стояла, гордо попирая ящик сапогом.

Девочку трясло, но она весело и нервно рассмеялась:

– Я в порядке, папа. Мой разум со мной!

– Черт возьми… – я выдохнул, – Тащи эту хреновину наружу, тащи её! Давай!

Гудрун и правда попыталась поднять ящик, но не смогла даже оторвать его от днища контейнера.

– Тяжело!

– Зиверс, помогите моей дочери, – приказал я.

– А почему, собственно, я, рейхсфюрер?

Тьма рассеялась, ментальная защита, скорее всего, была дезактивирована, но никто все еще не горел желанием войти внутрь контейнера.

– Я приказываю! – потребовал я.

Зиверс чертыхнулся, но в контейнер покорно влез. И ничего с ним не случилось, теперь контейнер и правда потерял свою черную магию. Теперь, когда женщина коснулась загадочного ящика, контейнер стал пропускать внутрь и мужиков.

Гудрун с Зиверсом кое-как вдвоем вытолкали ящик наружу. Гиперборейский ящик был поставлен возле моих ног.

И только тогда я выдохнул окончательно.

– О, майн готт!

– Папа, ты вроде обещал рыцарский железный крест. С дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. Ты обещал его тому, кто достанет содержимое контейнера, – напомнила мне дочка, – Вот! Я достала.

Я поморщился, но обещание надо было выполнять. А иначе какой я пример подам дочери?

– Гротманн, сегодня же оформите награждение моей дочери, – распорядился я, – Ну и да, Германа Вирта ввести в состав моего личного штаба. Назначить его заместителем директора Аненербе Вюста. И дать хорошее жалованье.

Вирту я и правда был благодарен. А вот что скажут в Рейхе по поводу награждения моей дочери – хороший вопрос. Вообще эта степень железного креста предназначалась для солдат и офицеров, уже имевших предыдущую степень, а требования к награжденному были такими, что за всю войну такой крест получили лишь двадцать человек. Например, в военно-морском флоте, в кригсмарине его выдавали за потопление вражеских судов водоизмещением не менее 400 тысяч тонн.

С другой стороны: о чем тут переживать? Награждение собственной дочери – это наименьший из моих грехов перед Рейхом, во-первых. А во-вторых, Гудрун на самом деле заслужила. Ну в третьих – судя по всему, это награждение так и останется на бумажке у Гротманна, хрен мне кто теперь даст раздавать кресты.

– Вирт, вы можете прочесть руны на ящике?

Вирт для вежливости руны глянул, но развел руками:

– Увы, рейхсфюрер. Я честно благодарен вам за повышение, но ведь язык гипербореев не дешифрован, я же вам говорил…

– Жаль. Тогда давайте просто откроем ящик.