Текст книги "17 мгновений рейхсфюрера – попаданец в Гиммлера том II (СИ)"

Автор книги: Альберт Беренцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Гротманн уже был на трибуне, он и правда тащил мне средневековый двуручный меч. Меч я взял в замке Вевельсбург, благо, там этого добра хватало. Жалко только, что это был меч не Генриха Птицелова, а более позднего периода. Вроде бы этот тяжелый двуручник был выкован уже в XVI веке.

Меч был вложен мне в руку.

Толпа замерла, завороженная шоу. А на трибуну, выглядевшую теперь голой без нацистской драпировки, тем временем вытащили Геббельса.

Геббельса подлечили, умыли, хорошо накормили, он даже был одет в свой фирменный коричневый костюм.

А я, в свою очередь, вчера потренировался – я рубил моим мечом тыквы, запасенные в Вевельсбурге еще с прошлой осени. И я очень наделся, что снести голову Геббельсу будет не труднее, чем разрубить тыкву. На живых людях я, естественно, не тренировался, хотя директор Аненербе Вюст, считавший себя дипломированным историком, предлагал мне именно это. Однако я это предложение решительно отверг, так что сейчас мне предстояло впервые казнить человека не пистолетом, а мечом.

Двое дюжих ᛋᛋ -маннов из батальона моей охраны поставили Геббельса на колени. Геббельс не был связан, и даже рот ему не заткнули, мне казалось, что так будет эффектнее. Король должен показать всем, что ничего не боится.

– Я обвиняю доктора Геббельса в том, что именно он обманул вас, – объявил я в микрофон, – Именно он насрал вам в мозги, заставил вас своей гнусной ложью довести родину до катастрофы. Геббельс виновен в гибели миллионов немцев. И мой приговор ему – СМЕРТЬ.

Чуть поколебавшись, я еще добавил крылатую фразу Неда Старка:

– Кто выносит приговор – тот и заносит меч, друзья! Моя честь требует лично разделаться с доктором Геббельсом, как с олицетворением нацизма.

Это, конечно же, был тотальный беспредел с моей стороны. Как и все остальное, что я делал. Геббельс еще сегодня утром был в Берлине, под охраной Вермахта, но мои люди с боем отбили бывшего рейхсминистра, похитили его и теперь доставили сюда в Нюрнберг самолетом.

Я прошелся по трибуне, картинно полоснул мечом по воздуху.

Над Цеппелин-фельд висела звенящая тишина. Как известно, человек вообще не способен оторваться от зрелища казни, ничего интереснее чужой смерти не бывает на свете в принципе…

– Я готов умереть за фю… – прошипел Геббельс.

Но закончить фразу фанатик не успел. Мой меч ударил по его шее, вырвал кусок мяса. Кровь брызнула на трибуну, Геббельс упал и захрипел. Вот только голова как была у него на плечах, так и осталась.

Вот черт. Ни фига не вышло.

Я осознал, что теперь, когда Геббельс бьется в конвульсиях, пуская фонтаны крови, я ему по шее уже никак не попаду.

Так что я просто воткнул меч Геббельсу в лицо, еще раз и еще…

Но тварь все хрипела, все извивалась и харкала юшкой. Не человек, а змеюка!

– Чёрт!

Я бросил меч, тот с громким звоном упал на трибуну.

Расстегнув кобуру, я достал пистолет и вогнал в Геббельса всю обойму, пуля за пулей. Включенный микрофон разнес мои выстрелы по полю, сделал их оглушительными, усилил в сотню раз.

И лишь тогда Геббельс угомонился и наконец соизволил сдохнуть. Охрана утащила труп рейхсминистра, оставив на трибуне длинную кровавую полосу.

Гротманн хотел было забрать меч, но я не дал, вместо этого я поднял оружие и сжал его в руке.

– Рейхсфюрер, Нюрнберг окружают войска, – шепнул мне Гротманн, – И бомбардировщики уже подняты.

Ясно.

Ольбрихт явно был уже в курсе, что я тут наболтал. Я бы сейчас отдал всё, чтобы увидеть его постную рожу хоть на секундочку.

Но я жестом показал Гротманну, что мне плевать. А потом указал на Айзека. Гротманн тут же утащил Айзека в фюрер-палаты внутри трибуны. Теперь я остался на трибуне один, если не считать двух самых фотогеничных и рослых охранников, которые торчали за моей спиной еще с самого начала выступления.

Я не собирался убегать. Только не теперь. Show must go on. До самого логического конца, после которого никто уже не сможет противопоставить мне ничто.

Я вернулся к микрофону, положил перед собой окровавленный меч, чтобы все его видели.

– Знаю! – горячо произнес я в микрофон, – Знаю, что вы мне не верите. Но поверить придется. Сейчас же. Я – король Генрих Первый Птицелов, из династии Людольфингов. Ваш король. Родич древних гипербореев. Ныне, в самый темный час немецкой истории я возродился, и я пришел вас спасти, мои возлюбленные отважные германцы. Моя храбрость, в которой вы, я надеюсь, уже убедились – моя храбрость спасет вас! Ваша храбрость спасет вас! А еще нас всех спасет чудо. Вы много страдали, клянусь, вы заслужили чуда. Вы заслужили, чтобы кто-то дал вам веру, развеял все ваши сомнения. И я сделаю это. Ныне ваши сомнения будут уничтожены. Я явлю вам чудо!

Я подал знак.

На трибуну чинно вышел кардинал католической церкви, баварский архиепископ в своем черном облачении. Нюрнберг относился именно к его епархии, а более высокопоставленного церковника я, к сожалению, найти так и не успел.

И даже этого архиепископа мне пришлось уламывать целых два часа, он воротил от Гиммлера нос, как и все они.

Вот только он уже увидел, увидел то, что я сейчас собирался показать тысячам…

И только поэтому поверил мне и согласился мне помочь. Ну и еще мне, разумеется, пришлось подмахнуть документ, возвращающий католической церкви в Германии все её древние права, и даже их расширяющие.

И это было правильным. Какой я король без поддержки церкви?

Кардинал осторожно переступил следы крови на трибуне, поморщился, потом встал рядом со мной. Я пропустил святого отца к микрофону.

– Ныне вы узрите, что намерения этого человека чисты, – провозгласил кардинал, – И убедитесь, что он желает блага Германии и является нашим королем по праву. Вы убедитесь, что Бог с ним. Помолимся. Помолимся за спасение нашей несчастной родины, за возрождение Германии!

Я покосился на кардинала.

Вообще мы так не договаривались. Предполагалось, что кардинал признает меня не просто королем, а конкретно Генрихом Первым. Предполагалось также, что он сейчас официально объявит Чудо Господне, а меня – чудотворцем.

Однако не прокатило. Видимо, кардиналу христианская совесть помешала официально анонсировать чудеса, равно как и топить за реинкарнацию. Так что текст своего и так короткого выступления кардинал самовольно сократил еще больше. Ну да ладно. И так сгодится.

Архиепископ жестом благословил толпу. Кто-то из собравшихся даже перекрестился, даже забормотал молитву – невиданное зрелище для территории съездов НСДАП.

Повисла тишина. Поднялся тихий и теплый майский ветерок…

На трибуне появилась моя дочка Гудрун.

Волосы заплетены в две косицы, сама в белоснежном длинном платье, как у невесты. На шее у Гудрун висел на ленте рыцарский крест – с мечами, дубовыми листьями и бриллиантами. Я выполнил мое обещание и вручил его дочери. В руках Гудрун несла корзинку яблок.

– Моя дочь, – представил я Гудрун немцам, – Принцесса Гудрун, моя наследница. Смотрите на неё! Не пытайтесь делать выводы или осмыслять то, что видите. Просто смотрите!

Гудрун встала на правой стороне трибуны. Все было просчитано, вокруг девушки было чистое пространство радиусом пять метров.

Гудрун помахала толпе рукой. Потом достала из корзинки яблок лежавший там сверху предмет – белоснежный кувшинчик гипербореев, недопитый до конца, запечатанный воском.

Девушка сорвала печать, сделала маленький глоток гиперборейского мёда.

Потом улыбнулась толпе. Прошла минута, две…

Всё было как там, в бункере Аненербе, когда Гудрун пила мёд в первый раз.

Тысячи глаз округлились от восторга и ужаса…

Я же убедился, что яблоки дал ей не зря. Яблоки тут делали все шоу, доказывали, что это на самом деле чудо, а не мистификация.

Гитлер и Гиммлер в Нюрнберге

Михаэль фон Фаульхабер, архиепископ Мюнхена и Фрайзинга в 1917–1952 гг. В реальной истории колебался в своем отношении к нацизму. Публично выражал сочувствие пострадавшим в ходе погромов евреям, через Гёрделера был связан с антигитлеровской оппозицией. Однако впоследствии принял сторону фюрера, заговор 1944 года поддержать отказался, заговорщиков осудил, призывал к молитвам за здоровье Гитлера.

Нюрнберг, Территория съездов НСДАП, 5 мая 1943 12:42

5 мая 1943 года в Нюрнберге, в 42 минуты первого разверзлись бездны космического ужаса, пространство и время порвались, привычные законы физики закончились.

Моя дочка Гудрун Гиммлер оторвалась от бетонного пола трибуны и стала взлетать.

Не так, как взлетает мессершмит, а медленно, плавно и совершенно бесшумно – вертикально вверх.

Гудрун поднялась на метр над трибуной. Недопитый кувшинчик гиперборейского мёда девушка бросила одному из моих охранников, охранник кувшинчик поймал – это было срежиссировано нами заранее.

А Гудрун летела все выше…

Два метра… Три… Пять… Десять метров!

Тысячи немцев, собравшихся на Цеппелин-фельд, ахнули разом.

Я теперь в полной мере осознал, что означает используемое в интернет-рекламе выражение «УЧЕНЫЕ АХНУЛИ». Именно это сейчас и происходило. Только тут ахнули все – эсэсовцы, чиновники, мальчики из гитлерюгенда, работники нюрнбергских предприятий, даже ветераны Первой Мировой, даже толстый штурмовик СА ахнул…

На Гудрун смотрели десятки тысяч глаз, круглых и блестящих от шока.

В последовавшей за аханьями полной тишине Гудрун продолжала взлетать вверх, все ускоряясь, все быстрее.

Оказавшись на одном уровне с циклопической свастикой, венчавший Трибуну Цеппелина, девушка перевернула свою корзинку с яблоками, вывалив из неё фрукты, потом изящно пнула корзинку ножкой – и корзинка улетела прочь, завертелась в воздухе, а потом рухнула к подножию трибуны.

Пара десятков яблок теперь парили рядом с Гудрун, такие же летучие, как она, яблоки вертелись вокруг Гудрун, как луны вокруг планеты.

Девочка с яблоками взлетала все выше, разгоняясь, как ракета на старте…

Гудрун раскинула руки в приветственном жесте, как рок-звезда на концерте или как Иисус на распятии.

Косички девушки вдруг взметнулись вверх, на секунду встали вертикально, как будто были антеннами на голове у Гудрун, но тут же снова опустились.

Подол длинного платья тоже дернулся вверх, на миг мелькнули голые коленки Гудрун. Но до панцушота дело не дошло, трусиков моей дочери толпа так и не увидела, ибо подол тут же опустился обратно, одновременно с косицами девушки.

Почему так?

Я понятия не имел. Мы вчера проводили тесты целый день, но мы так и не поняли, как это работает. Ясно было одно – золотой мёд гипербореев отключает гравитацию, для выпившей его девушки и для предметов вокруг девушки.

А детали этого процесса оставались тайной даже для меня самого и моих соратников по Аненербе. Все, что мы смогли – так это подобрать нужную дозу мёда, чтобы моя дочка продемонстрировала эффектное шоу, но при этом не улетела бы в стратосферу.

Гудрун уже поднялась выше Трибуны Цеппелина, ускорение её взлета постепенно гасло. Еще миг – и девушка просто зависла в воздухе, в полусотне метров над полем.

Гудрун все еще держала руки раскинутыми, как будто хотела тут обнять каждого лично… Она улыбалась толпе.

А толпа была заворожена.

Я сейчас ощущал себя Кашпировским, все эти тысячи немцев теперь были под моим гипнозом, были покорны мне полностью. Я мог сделать с ними что угодно, хоть послать их прямо сейчас на мясной штурм Берлина, против Ольбрихтовской армии. Они бы пошли. Ни один бы не отказался.

Впрочем, я не Гитлер. Я не собирался забрасывать моих врагов немецким мясом.

– Я не причиню вреда никому, кто будет покорен мне – вашему законному королю Генриху Людольфингу, – твердо объявил я в микрофон, – Поймите, что я люблю вас, мои храбрые германцы. Люблю каждого из вас, несмотря на всю вашу глупость. Люблю вас вопреки всем вашим грехам, как велит мне мой христианский долг!

Я глянул на стоявшего рядом кардинала, кардинал чинно покивал, но дополнить мои речи необходимым не счел.

– Забота о германском народе – моя цель, – произнес я, – Разве немцы не заслуживают лучшей жизни, разве немцы не заслуживают мира? Клянусь, еще час назад вы не заслуживали этого! Но теперь – всё иначе. Ныне с вами ваш король, посланный вам Господом ради вашего спасения от скверны нацизма. Ваш король под горой проснулся, мои германцы! И теперь – он должен разбудить вас.

Время просыпаться, мои любимые! Разумеется, я отрицаю демократию. Вы пока не готовы к демократии, ведь демократия – это ответственность. А кто из вас был ответственным последние десять лет, кто из вас был ответственным с 1933 года, когда Гитлер загнал вас в рабство? Ответьте честно, не мне, а себе самим. Воистину, до демократии вам еще нужно дорасти, мои германцы. И я помогу вам.

Вот почему я беру сейчас на себя всю полноту власти в Германии, я провозглашаю Германское Королевство и провозглашаю себя его королем! Германское Королевство – абсолютная монархия. Отныне вы не одни больше в этом страшном мире, полном страданий, отныне ваш король ведет вас. Ведет от тьмы к свету!

Гудрун начала медленно снижаться, плавно опускаться вниз, сначала спускаясь едва заметно, а потом – все ускоряясь.

А на трибуне появился Гротманн. Хотя сценарий никакого его появления сейчас не предполагал…

– Рейхсфюрер… – Гротманн подошел ко мне и тревожно зашептал мне на ухо.

– Ваше Величество! – тут же поправил я Гротманна.

– Да, простите. Ваше Величество, в Нюрнберг входят танковые батальоны. А на аэродроме высажен армейский десант. Надо уходить, немедленно.

Я глянул на часы.

Рано! Рано, черт возьми, я еще не закончил…

С другой стороны, Гротманн прав. Если не уберусь отсюда, то меня скорее всего тут и прикончат, прямо на вершине моего триумфа.

Тем не менее, я не собирался трусливо бежать, я все-таки должен сказать главное.

Я жестом отослал Гротманна, потом продолжил:

– Друзья! Мой верный Гротманн только что сообщил мне, что сюда едут военные – едут с намерением убить меня, убить вашего короля! Подонки готовы пойти даже на грех цареубийства, лишь бы не дать немцам мира, лишь бы помешать вам обрести вашу заслуженную счастливую и достойную жизнь!

Толпа забухтела, теперь я видел ярость в их глазах…

Это было более чем понятно, я же только что дал людям настоящее чудо. И если Ольбрихтовские молодчики посмеют сейчас у людей это чудо отобрать – люди порвут их голыми руками. Чудо – это же нечто вроде героина. На чудеса легко подсесть, а расставаться с чудом – всегда больно. Вот почему Гитлер обещал немцам чудеса и вундервафли все последние годы войны, когда Рейх уже был обречен. И вот почему немцы в это верили.

Да, конечно, я мог бросить толпу на военных, я мог защитить свое тело чужими телами, принести всех этих немцев в жертву. Вот только в долгосрочной перспективе это сделает меня конченым мудаком. Это был тот случай, когда неверное тактическое решение могло погубить все мои стратегические перспективы.

Я предпочел дальние цели ближним, как и положено настоящему политику.

– Вам наверное интересно, почему военное руководство страны желает моей смерти, – произнес я в микрофон, – Я вам объясню. Дело в том, что я обещал главнокомандующему Беку, что сегодня же уйду со всех постов, сложу с себя мои полномочия рейхсфюрера ᛋᛋ и министра внутренних дел. Я поклялся в этом генералу Беку. И Бог свидетель – вот я выполняю мою клятву, перед всеми вами, прямо сейчас! Я не просто покидаю должность рейхсфюрера ᛋᛋ, я еще и упраздняю само ᛋᛋ, я распускаю все нацистские структуры, десять лет пившие кровь германского народа! С этого самого момента: ᛋᛋ более не существует. Отныне все бывшие сотрудники ᛋᛋ переходят на службу королю, в мой новый Орден…

Я подал знак.

На трибуну втащили огромный белоснежный штандарт, через несколько секунд его уже развернули, закрепили там, где раньше висела нацистская драпировка со свастикой.

Тысячи глаз теперь глядели на новый флаг – белый, как снег, с черным прямым крестом цвета воронова крыла.

Я кивнул в сторону кардинала:

– Святая церковь в своей доброте позволила мне возродить запрещенный Гитлером, живым Антихристом, древний Орден – Тевтонский Орден. Отныне тевтонцы возвращаются, друзья. И берут полную власть в нашей несчастной стране в свои руки. Я воскрешаю Тевтонский Орден, отныне он – законная власть в Германии, верный проводник моей воли. Я объявляю новую Германию, которая будет построена на принципах древней германской чести, христианской совести и гиперборейской северной воли.

Я распускаю НСДАП, это коричневое дерьмо, я заменяю его моей партией – новой партией «Гиперборея». Я объявляю «Гиперборею» единственной легальной партией в Германии! Учтите, что мой Орден и моя партия открыты для всех, каждый гражданин Великогерманского Рейха может вступить туда, независимо от расы, пола, достатка, даже вероисповедания. Мой Тевтонский Орден – моя правая рука короля, моя партия «Гиперборея» – левая рука короля. Этими руками я закладываю первый камень в здание новой Германии!

Наши цели – просты. Мир для немцев, немедленный, свобода для немцев, немедленная, возвращение закона – государственного и морального, НЕМЕДЛЕННО. Достойная жизнь для каждого!

Конечно, как христианский государь, я готов простить и принять каждого нациста, который покается. Я умею прощать. Я даю сутки всем нацистами и ненацистами, чтобы они присягнули мне. Сутки, чтобы принять решение, для каждого немца! И если через сутки найдутся несогласные с моим планом и моей властью – они будут уничтожены.

Я замолчал, наслаждаясь эффектом.

Потом глянул на часы, потом указал на все еще парившую над трибуной Гудрун:

– Вы сами все видите, мои верные германцы. Само пространство и время покоряются вашему королю. Законы физики и химии – ничто для меня. Я могу летать, могу проходить сквозь стены, могу убить любого человека взглядом, могу в одиночку разбить танковую дивизию. Со мной древняя гиперборейская магия, технологии, которые вам и не снились. Так что клянусь вам: НИКТО, кто примет мою власть, не пострадает, и каждый найдет счастье в моем королевстве. Но выступивший против меня пожалеет и примет смерть лютую.

Я обещал немцам немедленный мир, но я также обещаю возмездие любому, кто будет мешать мне. На меня плевали! О, как они плевали на меня, мои верные германцы, если бы вы знали! Они все плевали на меня – генералы Вермахта, Сталин, Черчилль, Рузвельт. Но ныне все меняется, раз и навсегда.

Теперь король больше не потерпит плевков в свою сторону. Теперь любой, повторяю, любой, кто не пойдет на немедленный мир – будет мною уничтожен. Включая Сталина, Черчилля, Рузвельта, про наших немецких бунтовщиков я уже даже не говорю.

И в доказательство моей силы – я сейчас своей волей уничтожаю Главное управление ᛋᛋ в Берлине. Там сейчас собрались эти ублюдочные «фюреры» на совещание, во главе со своим главарем-узурпатором Мюллером… Но это совещание – их последнее совещание.

Они пошли против короля, и вот они мертвы. Я бросаю метеорит на Главное управление ᛋᛋ, теперь этого здания больше не существует! Как не существует и бесноватых фюреров, руководивших раньше ᛋᛋ, как не существует и самого ᛋᛋ! ᛋᛋ отправилось в ад!

Остальные: думайте. Сталин, Черчилль, Рузвельт, Ольбрихт – думайте. Если не дадите мне мира завтра же – возможно, следующий метеорит упадет на Кремль в Москве, Даунинг-Стрит в Лондоне, Белый Дом в Вашингтоне, Бендлер-блок в Берлине… Не стоит выступать против того, кто повелевает самими законами физики!

Я готов вернуть Сталину немедленно все завоеванные Германией территории, кроме Прибалтики, ибо Прибалтика – древнее владение Тевтонского Ордена. Я готов немедленно вывести войска из Западной Европы, предоставить Западной Европе полные права самоуправления, готов даже обсуждать статус Западной Европы с Черчиллем. Но за столом переговоров.

А если кто-то хочет войны со мной – не советую. Пусть этот кто-то поймет, что правила игры отныне изменились, что я противник смертей на фронтах немцев, американцев, русских, англичан. Что если кто-то хочет войны со мной: я предпочту ударить один раз, но ударить по правителям, а не по народам.

Думайте!

Думайте о Главном управлении ᛋᛋ в Берлине! Минуту назад оно было. Теперь его нет. Хотите, чтобы вас тоже не было?

Я теперь разорался, охрип, сорвал себе голос.

Но, Господи… Как же это было прекрасно! Я сейчас управлял десятками тысяч людей, и они мне верили, самое потрясающее – они мне верили, безоговорочно. Я сейчас словил настоящий экстаз диктатора, нечто вроде тысячекратного оргазма. Я теперь отлично понимал и Гитлера, и Геббельса…

Чистая власть была наивысшим удовольствием и наслаждением.

Но Гротманн уже снова нарисовался рядом со мной на трибуне, теперь он уже чуть ли не силком тащил меня прочь от моих возлюбленных немцев.

– Рейхсфюрер… То есть простите: ваше величество. Ваше величество, надо срочно уезжать, танки Вермахта уже в городе.

Я отмахнулся от Гротманна, как от надоедливой мухи:

– Плевал я на танки, дружище Гротманн. Мне подвластно само время и пространство! Никто не смеет вставать между королем и его народом!

Гротманн нагло отключил мне микрофон, потом зашипел:

– Ваше величество, да придите уже в себя! Нас всех тут и ухлопают. А вашу дочку приземлят вниз одной автоматной очередью… У вас нет никакой власти над временем и пространством, у вас одна летающая девка. И всё.

Вот чёрт.

Слова Гротманна были для меня, как ушат ледяной воды. А ведь он прав. Я, похоже, совершил типичную ошибку диктатора-новичка, я сам поверил в ту пропаганду, которую нес с трибуны. А ведь верить в собственную пропаганду нельзя…

– Ладно, – я кивнул, – Спасибо. Сейчас, Гротманн.

Я снова включил микрофон:

– Срочные дела требуют вмешательства вашего короля, мои любимые германцы. Ныне я вынужден покинуть вас. Но ненадолго! Вы скоро увидите меня вновь, ведь я остаюсь здесь, с вами. Берлин – прогнил, вот почему я немедленно переношу столицу Германского королевства сюда, в Нюрнберг. Большей чести нюрнбергцы и желать не могли, знайте, что это – знак моей любви к вам.

Я переношу в Нюрнберг весь мой королевский двор, весь аппарат моего Тевтонского Ордена, моей партии «Гиперборея». Я назначаю королевским канцлером и главой партии «Гиперборея» Конрада Аденауэра, бывшего бургомистра Кёльна. Это человек чести, человек великого ума и стальной воли! У него уже есть пакет реформ для вас, мои возлюбленные германцы. В ближайшие дни мы изменим всё, мы каждому вернем честь, свободу и достоинство, но прежде – сытую жизнь, возможность честно зарабатывать на хлеб с маслом для каждого немца. А еще прежде: мы вернем вам главное – мир…

Я напоследок еще воздел ввысь руку, сжимавшую окровавленный меч.

– Да здравствует король Генрих, – тихонько произнес в микрофон кардинал, но громкоговорители заставили его голос грянуть.

– Слава Гиперборее! – добавил я, настолько громко, насколько мне позволяли истерзанные голосовые связки.

И немцы ответили мне десятком тысяч глоток:

– Слава Гиперборее! Да здравствует король! Ура королю! Мир! Свобода…

Это был потрясающий успех. Орал даже толстый ветеран СА, даже он теперь забыл про Гитлера. Германская нация сейчас слилась в едином порыве почитания короля.

Это я сделал? Или это Гитлер их так подготовил к моему приходу, обучив фанатизму, выдрессировав на покорность тирану?

Гудрун наконец-то приземлилась вниз, её белоснежные в тон платья туфельки твердо встали на трибуну. Яблоки тоже спланировали рядом с девушкой. Гудрун бросила пару яблок в толпу, и немцы жадно ловили их, прижимали к сердцу. Так они причащались к чуду…

А еще теперь вверх взметнулись тысячи сжатых кулаков. Немцы вскидывали правые руки, сжимая их под рукоять воображаемых мечей, повторяя мой жест. Новая зига? Похоже на то…

Вот дерьмо.

А чем я, собственно, лучше Гитлера?

Я очень надеялся, что я лучше Гитлера моими делами и моими намерениями. Потому что про мои методы этого сейчас сказать было нельзя… Завел я толпу, по крайней мере, не хуже фюрера.

– Слава королю!

– Слава Гиперборее!

Кто-то даже орал:

– Слава летающей принцессе Гудрун!

Я оставил немцев на пике их воодушевления, Гротманн затолкал меня в помещение внутри Трибуны Цеппелина.

«Девочка с яблоками», картина немецкого художника и выпускника Нюрнбергской художественной школы Рудольфа Хирта дю Френе, 1905 г.

Эмблема Тевтонского (Германского) рыцарского католического Ордена, запрещенного указом Гитлера в 1938 г.

Берлин, Главное управление СС, 5 мая 1943 12:57

Девушка в длинном черном платье, в траурной черной вуали шла по бульвару Унтер ден Айхен. В руке девушка несла черный круглый предмет, размером меньше футбольного мяча, но больше теннисного.

Девушка шла медленно, мелкими шажками, едва переставляя ноги.

Она остановилась, отдышалась, поглядела на небо… Потом продолжила свой путь. Так она прошла первый пост охраны, остановили её только у второго уличного поста, уже у самых дверей Главного управления. Охрана сейчас была усилена, в здании рейхсфюрер ᛋᛋ Генрих Мюллер проводил совещание.

Бульвар был заставлен автомобилями руководителей ᛋᛋ. Шоферы и адъютанты курили возле хозяйских авто.

Девушка намеревалась подняться по лесенке и войти в здание, но эсэсовцы уже преградили ей путь, наставили на девушку автоматы.

– Куда вы, фройляйн?

– К папе, – просто ответила девушка, – Пустите меня к папе.

Голосок у неё дрожал.

Эсэсовцы были тщательно проинструктированы, они знали, что обстановка напряженная, они ждали подлянки в любой момент.

Один из эсэсовцев сдернул с девушки вуаль. Под вуалью оказалось девичье личико, принадлежавшее очень тощей и бледной школьнице. В глазах школьницы блестели слезы.

– Пустите к папе, – повторила девушка.

Эсэсовец уже вырвал у девушки черный предмет, который она несла в руках. Предмет оказался каким-то глиняным шаром, внутри шара что-то булькало.

– Коктейль Молотова, что ли?

Товарищ эсэсовца пожал плечами:

– Да вроде не похоже.

– Отдайте! – потребовала девушка, – Это мое лекарство. Верните!

Эсэовец еше повертел в руке странный предмет, потом вернул его девушке.

– Проваливай, милая. Твоего папы тут нет.

Обоим охранникам уже было ясно, что девушка явно слабоумная, но было и понятно, что никакой опасности она не представляет. Судя по траурному одеянию, у девушки, видимо, погиб кто-то из близких, вот она и тронулась умом.

– Мой папа тут! – требовательно произнесла девушка, – Мой папа – Мюллер! Пустите!

Один из эсэсовцев на это расхохотался. А другой вдруг сообразил – дочка нового рейхсфюрера, Лиза Мюллер, вроде бы и правда слабоумная. Об этом уже давно поговаривали в гестапо.

– Погоди-ка, – осадил догадливый эсэсовец товарища, – Ваши документы, фройляйн.

Документы у девушки и правда нашлись.

Элизабет Мюллер. Это оказалась именно она, судя по документам. Документы точно настоящие, да и по возрасту – вроде бы она, точно она.

– Наши извинения. Ваш отец сейчас занят, фройляйн Мюллер.

– Отец не может быть занят! – девочка взвизгнула, – Наша мама погибла. Наш дом разбомбили. Мне некуда идти! Пустите к папе!

Эсэсовцы напряглись. Был вызван штандартенфюрер – начальник охраны здания.

Наконец, было принято решение пропустить странную девочку. Меры безопасности мерами безопасности, но конфликта с новым рейхсфюрером не хотел никто.

– Подождите в холле, фройляйн, – предложил штандартенфюрер, – Я немедленно доложу вашему отцу, что вы здесь.

Девочка вошла в холл, полный автоматчиков, встала у стеночки.

Штандартенфюрер ушел, а девушка вдруг ударила о стену черный предмет, который держала в руке. Предмет раскололся, из него потекла черная жижа, девочка стала жадно эту жижу лакать…

Автоматчики глядели на девочку, но ничего не предпринимали, её же привел сюда штандартенфюрер Депп, а штандартенфюрер Депп знает, что делает.

Ровно в 13:00 девочка закончила лакать. Потом прислонилась к стенке и стала ждать. Минуту ничего не происходило, а потом девочка, которую на самом деле звали Мари, почувствовала себя смертельно уставшей.

Мари села на пол, все тело у неё вдруг заболело, казалось, что её кости давят на органы и скребутся друг о дружку…

Еще через миг у Мари лопнула голова, просто разлетелась на куски, разбрасывая вокруг себя фонтаны крови.

Дальнейшего Мари уже не видела. Но останки Мари, её кровь, её кости, её плоть, даже само её платье и её туфельки теперь стали тяжелыми, очень тяжелыми. Такими тяжелыми, что здание Главного управления ᛋᛋ вдруг закряхтело, заскрипело, по полу холла пошла широкая трещина…

Автоматчики смотрели круглыми от ужаса глазами, как Мари рассыпается на кровавые ошметки, как эти ошметки продавливают пол холла и валятся в подвал, как весь пол вокруг идет трещинами…

Через миг там, где только что были останки Мари, образовался черный зияющий пролом, растущий на глазах.

Автоматчики к этому моменту уже перестали быть автоматчиками – автоматы у них из рук просто повырывало, ремни автоматов, висевшие на шеях эсэсовцев, разорвались. Оружие полетело вверх, к потолку, следом за оружием туда же швырнуло и эсэсовцев, их тела проламывали потолок холла, им отрывало головы и конечности…

А останки девочки Мари уже упали ниже подвала, сначала на уровень канализации, а потом глубже в земную кору.

Пол холла теперь провалился вниз полностью, а стены здания и лестница, ведущая на второй этаж, наоборот, кусками полетели вверх – круша по пути верхние этажи постройки…

Пожарные приехали через полчаса. Но тушить тут было нечего, тут, собственно, не было даже никакого огня.

Главное управление ᛋᛋ просто перестало существовать, от здания осталась одна одинокая задняя стена, да и то не целиком. Там, где раньше находилось Главное управление ᛋᛋ, теперь был только глубокий темный котлован, радиусом в несколько сотен метров, захвативший даже кусок улицы перед бывшим зданием.

У соседних домов повылетали окна, еще несколько построек на улице обвалились частично. Там уже суетились медики, кто-то пострадал…

А вот эсэсовцев на улице не было, в уничтоженном здании Главного управления не выжил никто. Даже трупов не осталось.

Пожарный-гауптвахмистр первым заглянул в котлован, раскинувшийся на месте бывшего ведомства, и увидел, как блестят на дне подземные воды.

– Майн Готт, – выдохнул пожарный, – Тут метров двести вглубь земли… Умеет же этот подонок Черчилль делать бомбы!

– Это не бомба, Фриц, – подсказал гауптвахмистру коллега, – Уже несколько дней не бомбили.

– А что тогда?

Ответа на этот вопрос ни у кого не нашлось. А сохранившийся асфальт под ногами пожарных тем временем задрожал, завибрировал…

– Это дерьмо еще и расползается! – заорал в панике гауптвахмистр, – Тут надо всю улицу эвакуировать. Срочно.

Немецкие пожарные, фото 1940 г. В Третьем Рейхе пожарные официально именовались пожарной полицией (Feuerschutzpolizei), находились в подчинении СС.

Нюрнберг, Территория съездов НСДАП, 5 мая 1943 13:15