Текст книги "Посиделки в межпланетной таверне "Форма Сущности" (СИ)"
Автор книги: Альберт Зеличёнок
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
– Хорошо, – сказал Создатель. – Будете самцом.
– Вот спасибо-то.
– Человеком. Землянином, американцем из штата Небраска. Джоном... м-м-м... Булахом.
– Благодарствую.
– Пятидесяти лет, багроволицым, жирным, с плешью и одышкой.
– Благодетель вы мой!
– Ладно, Джо, ладно. Не надо этого, не люблю. И учтите: вышесказанное остается в силе только до конца данного произведения. Ну что, приступать к воплощению?
– Да-да, и, прошу вас, поскорее, а то, чувствую, опять во что-то превращаюсь. Ой, вместо корневой системы псевдоподии растут.
Таверна закачалась, стало темно, на мгновение пол и потолок поменялись местами, но всё кончилось так быстро, что эль из кружек даже не успел пролиться. Кабатчик с удовольствием оглядел новое тело и даже немного походил меж столиков, чтобы, как он выразился, тушка обмялась и покрепче села на костяк.
– Эй, братцы! – вскрикнуло незаметное насекомоподобное существо неопределенного пола Бузяк с Маркови. – Что это стряслось с видом из окна?
Посетители кинулись наружу. Весёлая лужайка, на которой еще недавно находилось заведение, исчезла, и они частично погрузились в липкую полужидкую субстанцию, которая покрывала основную часть твёрдого (по крайней мере, на вид, ибо добраться до него не удалось – ноги вязли) желтоватого постамента. Тот, в свою очередь, находился на плоской бескрайней равнине, поверхность коей отливала металлическим блеском. С тылу харчевни постамент почти упирался в гладкий горный склон молочной белизны.
– Мне это напоминает приключение с эльфами, – объявил Левый Полусредний. – Вот только ущелья не нахожу.
Гора матово светилась, а за ней, как гигантский театральный задник, виднелся силуэт, смутно напоминавший человеческий, но раздутый до космических масштабов и уходивший, особенно в вертикальном направлении, в невообразимые дали.
– Забыл предупредить, – загрохотал голос Создателя. – Я никогда не занимаюсь одинарными манипуляциями. Все мои воздействия отпускаются только в комплекте. Вот и сейчас я перевёл Джона в стационарное состояние, но и харчевня переместилась в пространстве. В данный момент вы находитесь в джеме, намазанном на тост, приготовленный для сэра Газлэна Грейсэрфака, действительного члена палаты лордов, Клуба лунатиков и Общества покровителей женского эксгибиционизма, почётного натуриста графства Поркшир, кавалера орденов Правого Чулка, Панталончиков, Менопаузы (названных так в честь деталей туалета, последовательно ниспадавших в процессе исполнения вальсов на дворцовых балах с фигуры прекрасной, но несколько неряшливой возлюбленной короля Оргея Восьмого, а также в ознаменование события, позволившего монарху от оной, наконец, отделаться) и Бани (дамского отделения). Тост находится на подносе, который держит лакей Его Светлости. Учтите, что время хоть и медленно, но потекло. Сэр Газлэн ещё спит, но наступит секунда, когда он раскроет глаза, и слуга тут же провозгласит: "Кушать подано". Интересно, что будет с вами дальше, если ничего не переменится?
Обитатели таверны содрогнулись и в молчании вернулись в помещение.
– Срочно требуется веселая история, – нарушил тягостную тишину дракон, по праву крупнейшего из собутыльников взявший на себя функции распорядителя. – Может быть, вы нас чем-нибудь порадуете? – обратился он к господину в алом.
– Я, с вашего разрешения, немного отложу своё выступление, – отозвался тот.
– Тогда разрешите мне, – вмешался круглолицый румяный человек в пижаме.
– Да-да, пожалуйста, – загомонили присутствующие, – и не могли бы вы заодно объяснить необычность вашего наряда? Просим.
– Безусловно, – неожиданно мрачным голосом сказал обладатель пижамы. Именно этому и будет посвящен мой рассказ. И вести его я буду, с вашего позволения, в третьем лице.
Рубашка фирмы «Хоррор»
Эту рубашку Роберт Криспен заметил, едва войдя в магазин. Да и невозможно было не обратить на неё внимания. Она лежала в простом целлофановом пакете среди сотен, тысяч товарок, образующих бело-красно-сине-зелено-жёлтый сверкающий сталагмит в центре главного торгового зала универмага «Пул и сыновья» но выделялась из общей массы, как сверхновая на звёздном небосводе, как кровь на персидском ковре, как Ахилл в гуще схватки у стен Трои. Её, в соответствии с модными веяниями, украшал рисунок. Но! Это была не обычная мазня вроде портрета спортивного или эстрадного идола и не стилизованная под Восток надпись типа «Ай эм крейзи». Нет, это была тончайшая вышивка, и даже на расстоянии, когда нельзя было различить детали, она переливалась десятками оттенков, которые светились, завораживали, перемешивались и сплетались.
Увидев рубашку от центрального входа, Роберт остановился, будто поражённый громом. Он случайно заскочил сюда по дороге домой, дабы обновить гардероб, и вот такое чудо. Счастье, что её никто не купил до него. Впрочем, это только укрепляло невысокое мнение Криспена о вкусе и умственных способностях подавляющего большинства сограждан. Но такая красота, безусловно, стоит немало. К чёрту! Наверняка, последний экземпляр, да что там "последний" – единственный. Уникальный и неповторимый. Роберт не успел опомниться, а уже мчался к нейлоново-перлоново-батистово-хлопчатобумажно-льняной горе с криком: "Заверните! Беру!"
Цена оказалась, конечно, велика, но, вопреки опасениям Криспена, не чрезмерна. Такое кровопускание его кошелек выдерживал. И, слава Богу, сорочка оказалась нужного размера.
– Вы не пожалеете, сэр! – приговаривал продавец, укутывая приобретение Роберта в тончайшую полупрозрачную бумагу, как дитя в пеленку, и перевязывая широкой розовой лентой. – Дорогая вещь, но она того стоит, – он сотворил из концов ленты сложный пышный бант (улыбка и поднятая левая бровь свидетельствовали, что сей служитель Меркурия немало гордился своим умением). – Ручная вышивка, сэр. Штучная вещь! – и он опустил пакет в фирменную пластиковую сумку с эмблемой универмага.
Расплатившись, Роберт, мысленно пританцовывая, выбежал из магазина и, хлопнув дверцей, ловко впорхнул в автомобиль. Вопреки обыкновению, он не швырнул сумку небрежно на заднее сиденье, но аккуратно поставил на кресло рядом с водительским, с трудом удержавшись, чтобы не коснуться её ещё раз. Тяжёлый день понедельник заканчивался великолепно. Как здорово, что рубашка оказалась последней, и её пришлось снимать с витрины. Это укрепляло уверенность Криспена в её исключительности. Нет, второй такой быть не могло. Как там выразился продавец? Да, «штучный товар», что-то в этом роде. Роберт повернул ключ зажигания, с удовольствием услышал, как запел разбуженный мотор, и погнал автомобиль на максимально разрешённой скорости, с неохотой тормозя на светофорах и поёживаясь от сладкой дрожи, когда ветер из приоткрытого окошка слегка касался щеки и шеи, наполняя салон. "Да что это со мной? – удивлённо вопрошал Боб. И внутреннее "я" отвечало: «Это всё новая сорочка, это она так взвинтила тебя. Ой, что-то будет, Роб».
Дома Криспен сразу же распаковал покупку и хорошенько рассмотрел. Сейчас, обнажённая, распластанная на кровати, с раскинутыми рукавами, она оказалась ещё прекраснее, чем на витрине. На ней бродили тигры, лежали в обманчивой расслабленности львы, стояли на задних лапах медведи-гризли, трубили слоны, извивались змеи, ползли, загребая ластами, гигантские черепахи, бежали, высоко вскидывая голенастые ноги, страусы, парили застывшие в готовности мгновенно пасть на землю за добычей орлы. Но красота эта производила неожиданно пугающее впечатление. Звери оскалили клыки, напружинили мышцы, навострили когти. Птицы, растопырив лапы, косились кроваво-красными от ярости белками глаз. Змеи раскрыли пасти, обнажив острые, как клинки, ядовитые зубы, и свернулись в плотные упругие клубки, демонстрируя холодную готовность к прыжку. И при любом изменении освещения всё это, казалось, оживало, перемещалось, ползло, рычало, шипело, беззвучно кричало в бешенстве.
"Да, – поёжился Роберт, – внушает уважение. Какая первобытная сила! Не завидую я коллегам, которые будут смотреть на это со стороны. По крайней мере, сзади и, во всяком случае, первое время, пока не привыкнут. А может быть, так и надо? Вдруг это и есть тот всегда ускользавший от него неожиданный ход, который требуется, чтобы начать карьеру? Впечатление рубашечка производит и запоминается, это уж точно. Жаль, что нельзя надевать одну и ту же сорочку каждый день, но уж через сутки он её носить будет, пока не приестся. Хотя непохоже, чтобы её действие когда-либо полностью прекратилось. Хорошо, что это не печать, а вышивка, краски долго не потускнеют. Но всё-таки – что за экспрессия! Интересно бы узнать, кто художник".
Криспен, преодолевая внутреннее сопротивление, протянул руку к хищной обновке, распахнул и нашёл ярлычок, пришитый у основания воротника. Никакого имени дизайнера там, конечно, не было. Отсутствовали, впрочем, и обычные правила по уходу за изделием. Наличествовали название производителя, довольно своеобразное – "Фирма "Хоррор"" – и странный символ, состоящий из извилистых линий и отдалённо напоминающий многолучевую звезду, переболевшую в детстве полиомиелитом. "Мда, – подумал Криспен, – способности этих ребят в ономастике явно уступают их живописным талантам".
В ту ночь он спал плохо – видимо, сказалось перевозбуждение. В полудрёме он брел нагой сквозь джунгли, и окружающая фауна текла справа и слева, накатывала сзади и гнала, гнала, отсекая боковые тропинки стеной колючего кустарника и переплетением лиан в руку толщиной. Наконец он оказался у широкого и глубокого рва, до краёв заполненного костями и черепами. Приглядевшись, он понял, что это останки животных: одни умерли сравнительно недавно, и их остовы ещё покрывали ошмётки мяса, другие, судя по их виду, скончались уже многие годы тому назад. Из-под земли, из недр чудовищного кладбища раздался громовой голос, который мерно произносил неведомые слова. В такт речи приподнялись, опираясь на обломки конечностей, скелеты, заскрежетали пеньками зубов обнажённые челюсти, вся опрокинутая гора смерти зашевелилась. Сзади, охватывая овраг кольцом, приближался, нарастая, топот и рёв.
Бежать было некуда, и Роберт ускользнул по единственно оставшейся тропе – в явь. Но, видимо, проснулся он не до конца, очертания комнаты колыхались в зыбком мареве, запертая дверь приоткрылась, и в щель просочилось-протекло не имеющее чёткого облика нечто, бесформенное облако белого плотного тумана. Вытянувшись в высокий узкий цилиндр, оно обошло помещение по периметру, несколько задержавшись у висящей на вешалке новой сорочки. "Надо же, – усмехнулся про себя и в бреду сохранивший проблески юмора Роберт, – и ему понравилась". По мере продвижения визитёра воздух в комнате густел, тяжелел, словно перед грозой, и наполнялся странными ароматами.
Завершив путь, клубящийся столб резко изменил характер перемещений, медленно направившись в глубь спальни. Как это и всегда бывает в полусне, Роберт осознавал происходящее, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. Язык тоже не повиновался и, казалось, присох к гортани. Между тем ночной гость после непродолжительных поисков, сопровождавшихся хаотическими рывками из стороны в сторону, обнаружил какую-то ему одному ведомую точку, утвердился в ней основанием и начал быстро вертеться, разрастаясь, ширясь и заполняя собой помещение. Белёсая муть закупорила рот и ноздри, не давая дышать. Глаза Криспена полезли из орбит, рёбра выгнулись и затрещали в тщетном усилии помочь лёгким добыть хоть глоток кислорода. Оцепенение спало, он бился в агонии и слышал, как скрипели кроватные пружины.
И вдруг всё прекратилось. Отчаянно звенел будильник. Роберт приподнялся с постели. Комнату заливало утреннее солнце, дверь была закрыта, и лишь рубашка фирмы «Хоррор» чуть покосилась, что, впрочем, легко объяснялось естественными причинами.
Весь день Криспен, а точнее, новый предмет его туалета находился в центре внимания. Можно даже сказать, они произвели фурор. С момента появления его в холле знакомые и полузнакомые сотрудники и, в особенности, сотрудницы под самыми надуманными предлогами забегали в его отдел, чтобы своими глазами увидеть шедевр портновского искусства. Роберту даже почудилось, что именно в этом состояла главная причина вызова к большому боссу, заместителю генерального директора мистеру Чайфу, который минут десять вышагивал вокруг, расспрашивал о жизни и работе, но ничего существенного так и не произнёс. И хотя первое впечатление должно было к тому времени схлынуть, при расставании мистер Чайф выглядел всё еще потрясённым. Как бы то ни было, это оказался первый за четыре года работы на фирме случай, когда про Криспена вспомнили наверху. Похоже, приобретение начало окупаться. Роберт ощущал прилив энергии. Его пальцы так и порхали по клавиатуре. О былом кошмаре напоминала лишь лёгкая головная боль.
И только единственный приятель, Ричард Пратт из отдела маркетинга, заглянув в конце дня, постарался, по старому доброму обычаю всех друзей, испортить Криспену настроение:
– Привет, Боб! Дай-ка рассмотреть твою обновку. Да. Поздравляю. Классный прикид. Впечатляет. Собственно, вкус у тебя всегда был. В отличие от интеллекта. Как, говоришь, фирма называется?
Роберт ответил, слегка обиженный, хотя пора было бы ему и привыкнуть к подколкам Пратта.
– Никогда не слышал. А сколько стоила? Недорого, учитывая качество вышивки. Не настораживает?
– Нет, Дик. Производитель неизвестный, потому и цена низкая. А вообще, это беспокойство о ближнем для тебя очень характерно. Уверен, что если бы я продал рубашку тебе, с ней бы сразу же всё оказалось в ажуре.
– Ошибаешься, Боб. Я не куплю ее у тебя даже со скидкой. Мне не нравится название производителя, не нравится рисунок, а главное – не нравится то, как здорово они подходят друг другу. По-моему, надеть это мог бы только сумасшедший.
– Почему? Ведь ты только что хвалил мой вкус.
– Не могу тебе объяснить. Однако интуиция подсказывает: с сорочкой что-то очень и очень не так. Я просто всей кожей ощущаю исходящие от неё эманации, и мне они не нравятся. Если хочешь, можешь назвать это шестым чувством. Послушай, Боб, отправь её в шкаф, и пусть висит. Не носи ее больше.
Кто-нибудь другой мог принять Пратта за психа, религиозного маньяка или жалкого адепта уфологии с трясущимся от полового бессилия объективом фотоаппарата, но Роберт слишком давно, ещё со школы, знал его. Просто Дик терпеть не мог, когда кто-либо, кроме него, оказывался в центре общественного интереса, и был готов на всё, чтобы обратить на себя взоры окружающих, особенно, девочек. Ничего не оставалось, как прощать старому приятелю эту слабость и не реагировать на бредни. Если что-то и представилось ему, то жуткая картина выглядела так: вот они с Робертом входят в бар, и на кого же обращаются взгляды красоток? Уж во всяком случае, не на нашего остряка и ловеласа. Поэтому он в панике и понёс первое, что родилось в его бедноватом воображении.
Однако неприятный осадок от разговора с Праттом держался до вечера. Стараясь избавиться от него, Роберт проторчал у телевизора до тех пор, пока осоловевшее сознание не объявило забастовку. Лишь тогда, с трудом справившись с кнопкой «дистанционки» и выключателем торшера, он доплёлся до кровати и рухнул в нее, чудом успев увернуться от коварно напавшей стены. И мгновенно отрубился.
Позже, пытаясь восстановить в памяти, как всё началось, Роберт снова и снова изумлялся, что в ту ночь он проснулся не от шума или прикосновения. Его разбудила тишина. Он присел на кровати, пытаясь осознать, что прервало сон. В окружающей атмосфере присутствовала некая странность, настолько чудовищная и невозможная, что никак не удавалось ее определить, зафиксировать. Она растворилась в действительности и перемешалась с ней. И вдруг Криспен понял. В мире воцарилось безмолвие. Оно являлось таким абсолютным и полным, как бывает, наверное, только на дне глубочайших подземелий или в вакууме. Отсутствовали обычные городские шумы, не текла вода по трубам, не шуршали тараканы на кухне, не тикали часы на столе. Не слышно было вообще ничего. «Господи, – в испуге подумал Роберт, – я оглох». Для проверки он щёлкнул пальцами, и это грянуло, как орудийный салют.
Он немного успокоился и перевёл любовный взгляд на рубашку фирмы "Хоррор", висевшую на плечиках на ручке шкафа. Её заливало лунное сияние; казалось, вокруг неё вспыхнул нимб. "Хороша, – восхитился Криспен, откидываясь на подушку, – ах, как хороша". Внезапно ему почудилось, что, когда вешалка уходила из поля зрения, рукава сорочки пошевелились. Он вновь уставился на покупку. Та висела совершенно неподвижно. Роберт медленно, очень медленно отвел взор. Что за чёрт?! Теперь он мог бы поклясться, что краем глаза уловил волнообразное движение, пробежавшее по лёгкой материи. Может быть, сквозняк? Нет, всё закупорено. Он приподнялся на локтях и стал неотрывно смотреть на рубашку. Несколько минут они, казалось, испытывали терпение друг друга. Вдруг обшлаг правого рукава медленно, по миллиметру приподнялся и уставился на Криспена, как пушечное жерло. Второй рукав чуть согнулся в локте. Острые концы воротника шевельнулись и застыли торчком, вертикально, как уши насторожившегося зверя. А ещё через минуту рубашка дёрнулась, полы взвились в воздух, и она забилась в неистовых корчах, как сумасшедший в пляске святого Витта.
Сколько это продолжалось? Криспен не знал, заворожённый чудовищным танцем. Вдруг на него океанской волной обрушилась лавина звуков: гудки, свистки, шарканье ног пешеходов, отдалённый женский визг, обрывки музыки, собачий лай. Девятый вал какофонии затопил спальню и смыл липкую паутину безмолвия. Когда он чуть отхлынул, Роберт встал, нашарил в темноте тапочки и подошел к рубашке. Та висела неподвижно и безжизненно. Он протянул пуку и потрогал гладкую, чуть прохладную ткань. Перед глазами поплыли разноцветные круги...
Звон возник ниоткуда, крепчал, ширился, заполнял Вселенную и, похоже, намеревался вырваться за её пределы. Криспен сел на ложе и помотал головой. Будильник надрывался из последних петушиных сил. Роберт пожалел самозабвенный агрегат и отключил звонок. «Неужели это был всего лишь сон? – с облегчением подумал он. – Вот так и сходят с катушек. А вообще, неудивительно после дурацких предостережений Дика. Но хорошая порция ужаса всё же лучше, чем обычный бессвязный бред. Взбадривает».
На службе привычное безразличие окружающих оказалось даже приятно после вчерашнего ажиотажа. Во всяком случае, можно было немного расслабиться, в чём Роберт весьма нуждался. Мистер Чайф, с которым он столкнулся в лифте, отправляясь на обед, даже его не узнал. «Ничего, голубчики, – думал Боб, гоняя „мышку“ по столу, – посмотрим, как будете вести себя завтра».
Сны его были сладки и наполнены видениями реванша. Кажется, в ходе одного из них он занимал место Чайфа, переводил бывшего шефа в личные референты и за каждое прегрешение гонял его, как пенсильванского козла. Ближе к финалу Боб соблазнял дочь шефа и обеих его хорошеньких племянниц, а тот долго и униженно благодарил его за внимание к своей семье.
Действительность не обманула ожиданий Криспена, и весь день вокруг бурлила публика. Он попеременно чувствовал себя топ-моделью и самозванцем. «Интересно, – размышлял он, – насколько хватит действия рубашечки?» Пока, по крайней мере, оно не иссякало. Похоже было на то, что половина конторы, уже видевшая его, привела посмотреть на него друзей и родственников, а вторая половина, позавчера не успевшая на представление, спешила заполнить сей пробел.
Домой Криспен вернулся порядком измотанным и выжатым, как бельё на веревке. Он вознаградил себя за переживания (довольно приятные, но всё еще непривычные) тортом-мороженым и, вывалив его на тарелку, умял в одиночестве под боевик о похождениях суперсыщика Филипа Марлоу среди из рук вон плохо стреляющих злодеев и сексуально озабоченных дамочек. Потом он снял с полки первую попавшуюся книгу (это оказался сборник комиксов о своеобразных радостях склепа) и немного полистал. Наконец он решил, что программу дня можно считать исчерпанной, и с блаженным вздохом опрокинулся на ложе.
Роберта разбудил какой-то шорох. Вот так всегда: если особенно устал, то, едва уснёшь, как что-нибудь обязательно разбудит – гудок ли машины за окном, внезапный ли приступ безумия у пьяного соседа сверху – и после этого сколько ни повторяй себе: «спать, спать», ничто не помогает. Ночной дом полон загадочных скрипов, стуков, шелеста, неритмичных шлепков, поразительно напоминающих шаги босых ног – или лап? Никому еще не удалось внятно и вразумительно объяснить природу этих звуков, но каждый из них ударяет по взбудораженным нервам, как взрыв. Вот и попробуй тут вновь отключиться. Так и маешься до света, и только ранним утром проваливаешься в забытье, более похожее на хмельное, и просыпаешься с чугунной головой.
Роберт прислушался, не раскрывая глаз. Никакого шума, кроме приглушённого жужжания улицы. Не смотри, ни к чему, засни, убеждал он себя. Смежи веки, погрузись в дрёму, отдайся объятьям Морфея, черт возьми. Чтобы расслабиться, он начал представлять поочерёдно всех знакомых девушек в самых рискованных позах. Это было приятно, но релаксация не наступала. Тогда он принялся вспоминать в мельчайших подробностях служебную документацию. Этот приём был надёжнее, и Боб уже чувствовал, как его "я" отступает, растворяется в мутных водах подсознания... И тут шорох раздался вновь. На сей раз он прозвучал резче, настойчивее. Казалось, некто или нечто задалось целью во что бы то ни стало разбудить его. "Нужно раскрыть глаза и проверить, что там", – убеждал себя Роберт – и не мог исполнить собственный приказ. Тело не повиновалось. Шелест повторялся и становился громче. По спине побежали мурашки, в конечностях ощущалась противная слабость.
Наконец Криспен стряхнул с себя оцепенение и с усилием разомкнул веки. Но кошмар, который должен был, по идее, кончиться, продолжался. В спальне колыхались зыбкие тени. По углам горели, приковывая взор и ослепляя, крохотные точки, яркие, как нить накаливания электрической лампочки. Они пылали, словно топки адских печей, но ничего не освещали и казались дырами в ночи, проколотыми колдовской булавкой. Что-то неведомое надвигалось из тьмы. Вот оно приблизилось, коснулось изножья кровати, поднялось на спинку и бесформенной грудой застыло на ней. Помедлив около минуты – сердце Криспена колотилось так, будто требовало отпустить его на волю – оно перевалило на одеяло и поползло по нему, нащупывая дорогу двумя смутно видимыми в призрачном свете луны то ли клешнями, то ли щупальцами. "Конец, – понял Роберт. – Смерть". И, чтобы хоть как-то противостоять безысходности, он рывком сел и вцепился в шевелящуюся кучу. "А если эта гадина ядовита?" – мелькнула паническая мысль, но Криспену было уже всё равно. Он давил и душил сжавшегося в плотный ком врага. Не выпуская вяло сопротивлявшегося противника, Боб соскочил на пол и босиком добежал до выключателя. Тот привычно щёёлкнул, и умиротворяющий свет трехсотваттовой люстры залил комнату. Роберт держал в кулаках собственный, измятый и, конечно, абсолютно не одушевленный, пиджак, а кровать выглядела так, словно в ней гитлеровская зондеркоманда ночевала с ротой русских партизанок. Никаких точечных огоньков тоже, разумеется, не было. Не появились они и тогда, когда Криспен, в сердцах швырнув изнасилованный пиджак на кресло, с некоторой опаской выключил люстру. Никто на него не нападал и, видимо, не собирался. Совершенно измученный, он, волоча ноги, добрался до кровати, опустился в нее, обнял подушку и отключил все связи с внешним миром.
Утром пиджак, как обычно, висел на стуле. «Значит, это был только сон», – подумал Роберт и, к своему удивлению, испытал даже нечто вроде легкого разочарования. По пути на работу он незначительно превысил скорость, и, конечно же, фараоны оказались тут как тут. Огорчённый штрафом, Роберт и думать забыл о полунощных видениях. Сегодня был «нехорроровский» день, и сотрудники обращали на Боба не больше внимания, чем на прошлогоднюю/ подшивку «Чикаго дейли ньюс». Не успевшие ранее поглазеть на него курьерши заглядывали пару раз и, разочарованно фыркнув, удалялись. «Похоже, я становлюсь местной достопримечательностью, – усмехнулся про себя Криспен. – Скоро будут экскурсии возить. Но только в нечетные сутки». К вечеру и финансовые потери были отодвинуты на задний план текущими делами и мыслями о грядущем уикэнде на природе, куда Дик посулил притащить двух потрясных девиц. Естественно, Криспену предназначалась менее качественная, но это лучше, чем ничего, а собственных планов на выходные у него не было.
В этот день он спал спокойно и безмятежно, и если видел сны, то к утру они растаяли, как мороженое, позабытое на блюдце.
Долгожданный уикэнд не обманул надежд. Прелестницы оказались почти эквивалентными, и дело едва не дошло до шведского варианта (Дик утверждал, что у него дошло). Вечером в субботу пролился дождик, но обе пары перебрались в автомобили, где тоже было уютно, и впечатление не получилось подмоченным. Приятно уставший Роберт вернулся домой в воскресенье около восьми часов и спал, как убитый.
Понедельник проскочил, как скоростной состав мимо пригородного перрона. Шеф предательски навалил на Криспена чужую работу, и до шести ноль-ноль тот трудился, не разгибаясь, даже обедать не ходил, ограничившись принесёнными кем-то из сердобольных коллег сэндвичами да остывшим кофе. Однако никаких неприятных предчувствий у него не было.
А ночью вновь настиг кошмар. Боб брёл по цветущему лугу с возлюбленной. Девушка так легко шла по траве, будто плыла над ней, и мило щебетала о чем-то необязательном. Она была стройна, худощава, но не слишком, и в меру спортивна. Длинное лёгкое платье вилось по ветру, открывая ноги выше колен. Она редко навещала сны Роберта, и в этом случае антураж был весенним или летним, но всегда девушка располагалась к нему спиной. Однако сегодня она, огибая куст, начала поворачиваться, вот-вот Боб должен был увидеть её лицо... И в этот момент щеки спящего кто-то коснулся. Криспен подскочил в постели. Светлячки по углам вновь пылали. На этот раз они казались чуть больше и горели, вроде бы, жарче, если это только было возможно. От них исходили тоненькие и четкие, будто начерченные рейсфедером, лучи. По стенам метались уродливые тени. Колышащиеся, зыбкие чудища вились по комнате, как ведьмы на шабаше. Бесплотный шёпот, шедший сразу отовсюду, произносил давно позабытые слова, нагнетая угрозу, заставляя каждый волосок на теле Криспена встать дыбом. Роберт пригляделся, обливаясь ледяным потом. Вокруг него в безумном хороводе плясала его собственная одежда. Промчался, распластав полы, злополучный пиджак, в жарком танго сплелись рубашка и майка, туфли исполняли буйный степ. Галстук ужом подполз к постели Боба и вдруг молнией метнулся к шее, обхватив её любовным кольцом и всё туже смыкая объятие. Однако наглец явно переоценил свои силы. В борьбе за жизнь хозяин сорвал его и буквально изодрал в клочки. Увидав кончину собрата, остальные предметы туалета застыли в воздухе, повисли, мелко вибрируя, как бы на что-то решаясь. Скрипели дверцы шкафа, видимо, противник накапливал силы. Мало-помалу вокруг Роберта образовалась сплошная шевелящаяся сфера. Вдруг, как по команде, вещи вновь закружились и в едином порыве кинулись на него, облепив плотным коконом. Кашляя, мотая головой, Боб отбивался от взбесившейся одежды, изнемогая, потеряв всякое представление о времени. Внезапно всё оборвалось. Брюки, рубашки, пиджаки и их более мелкие союзники опали вокруг кровати, будто сила, оживлявшая их ещё секунду назад, разом их покинула. И мгновенно сон резким апперкотом свалил Криспена на его ложе.
Утром опять не обнаружилось никаких следов прошедшего побоища, если не считать тяжёлой мигрени. Ругая себя за суеверие, Роберт, тем не менее, одевался с опаской, подолгу осматривая и ощупывая каждый предмет. Между прочим, галстука нигде не оказалось, и пришлось доставать из пакета новый. На всякий случай Боб завязал его широким свободным узлом.
На работе он был рассеян, и шеф дважды читал нотации.
А ночью кошмар случился опять, и повторился в среду и в четверг. Всё происходило почти так же, как в понедельник, если не считать того, что проклятое тряпьё больше не нападало. Зато летало оно всё быстрей, порой закладывая наглые виражи под самым носом у Роберта. Огни становились крупнее и полыхали жарче. По утрам он находил то тут, то там смятую и испачканную одежду. Видимо, тот, кто одушевлял и направлял её, больше не считал необходимым заметать следы. У Криспена появилось крепнувшее день ото дня ощущение, что развязка близится. В четверг он купил газовую горелку, твёрдо решив, если вещи вновь набросятся на него, сжечь их в её пламени. А в пятницу вечером, делая последнюю уступку здравому смыслу, записался на приём к психиатру.
Врач оказался спортивным широкоплечим малым. Его светлые волосы были зачёсаны назад и слегка растрепаны – чуть-чуть, но достаточно, чтобы казаться свойским парнем. На открытом лице неизменно сияла искренняя улыбка – надо полагать, он часами репетировал перед зеркалом. Вся его фигура дышала спокойствием, бодростью, уверенностью в себе. От него пахло французским одеколоном, хорошим коньяком, дорогими ресторанами, шикарными женщинами, которые владели многочисленными приемами снятия стресса у обеспеченного мужчины и с которыми он встречался в номерах мотелей и на заднем сиденье автомобиля, что не мешало ему уверять жену в неизбывной любви. По его лицу легко читались беззаботное детство под крылышком богатых родителей, успешная, но без надрыва учёба в колледже, удачная профессиональная деятельность и нескорая, но уже разумно подготовленная старость. Надо полагать, он специализировался на скучающих дамочках, чьи проблемы, преимущественно сексуального свойства, снимал долгими откровенными беседами (для которых выработал особый «доверительный» тон), а то и прямым действием.
Морщась и запинаясь, Криспен изложил свою историю. Закончив, он обречённо спросил:
– Меня упрячут в сумасшедший дом?
– Ну что вы, – психиатр откинулся на стуле и заложил ногу за ногу. – Современные научные принципы не допускают принуждения. Пациенты наших клиник находятся в них сугубо добровольно и в любой момент вправе их покинуть. Разумеется, если процесс коррекции не доведён до логического финала, то за последствия мы не отвечаем.
– Не хотел бы я встретиться на тёмной улице тет-а-тет с каким-нибудь из ваших недолеченных пациентов, – поежился Криспен.
