Текст книги "Не кровные (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Чайник переливчато-пронзительно запел свистком. Карина залила кипятком два чайных пакетика – для себя и Славы.

– А Лилька – что, заигрывала с тобой, что ли? Вот сучка...

– Надеюсь, ты не выболтала на вашем девичнике все свои сердечные тайны? – Не то чтобы Слава беспокоилась об «утечке информации»... Бессонная ночь давила на виски так, что стало уже плевать на всё.

Карина вскинула глаза – серьёзно-печальные, с острыми искорками потаённой тоски.

– Конечно, нет. Это касается не только меня, но и тебя. Если ты оберегаешь свою личную жизнь, то я не имею права разглашать что-либо без твоего согласия.

– И на том спасибо. – Слава устало отхлебнула глоток чая.

Вздремнуть как следует перед службой уже не было времени. Воскресенье выпало рабочее и очень морозное: с утра – минус тридцать, днём – двадцать и ветер. А возле ёлки на центральной площади, прямо в ледовом городке, собрался какой-то несанкционированный митинг.

– Сексменьшинства, – хмыкнул Батя. – Удачно выбрали место и время, нечего сказать.

В воскресный день посмотреть на ледяные фигуры и полюбоваться огромной ёлкой пришло множество народа. Митингующие не качали права, они поставили столы с угощениями, но радужные флаги и плакаты у них всё-таки были: «Мир, любовь и единение» и ещё что-то там про единство всех людей – Слава не вчитывалась. Маска прикрывала её лицо, но мороз щипал губы и веки. Казалось бы, вышли люди с мирной акцией – ну и пусть их. Но опасность надвигалась в виде толпы агрессивно настроенных ребят с цепями, битами и обрезками труб.

– Задача – не допустить столкновения, – коротко проинструктировал Батя. – Брать – тех и других.

– Этих, радужных-то – за что? – спросил кто-то из ребят. – Они ж вроде не дебоширят.

– Их мероприятие не согласовано с властями.

Батя морщился: всё это не вызывало у него радости, и не без причины. Его сын, студент-первокурсник, подался в активисты ЛГБТ-движения и уже дважды привлекался административно – за участие в подобных акциях.

– Не дай Бог здесь засранец, – процедил Батя. – Уши оборву.

Они растянули цепочку, заслоняя «радужных» от ребят с битами. Стоя с щитом и дубинкой в строю, Слава не могла отделаться от тягостно-гадкого чувства. Хоть под Новый год-то могли бы обойтись без разборок... А ещё ей не особенно улыбалась перспектива брать под белы рученьки мирных «радужных» и отводить к машинам. Ирония? Ирония. Причём самая пакостная, какая только могла случиться с ней. Жизнь – любительница пошутить.

То ли ребята с битами были чем-то подогреты (более чем вероятно), то ли отрабатывали денежки. Они знали, что проиграют, но всё равно полезли на рожон. Дубинкой Славе пришлось поработать от души. Карина там сейчас, наверно, уплетала мандарины и валялась с учебником на кровати, а она махалась на морозе с остервенелыми молодчиками, большинство из которых были далеко не хилыми. И приёмчики кое-какие знали, но, конечно, против профессионалов долго продержаться не могли.

«Радужных» тоже разгоняли потихоньку. Тех, кто оказывал яростное сопротивление, приходилось заламывать, но в основном ограничивались тем, что крепко брали под руку и отводили к полицейским машинам. Некоторые с виду хрупкие девушки так бешено царапались и бились, что приходилось изрядно повозиться, чтобы их успокоить. Одна такая когтистая кошечка извивалась в руках Виталика (друга Слава всегда узнала бы даже в полной экипировке и маске по одной лишь фигуре и манере двигаться). У кошечки были длинные золотые волосы, большие голубые глаза и точёная фигурка, а звали её Мариной.

– Пустите! Мы ничего плохого не делаем! – кричала она.

Слава тронула Виталика за плечо.

– Уступи-ка мне эту барышню.

– С удовольствием передаю в твои надёжные руки эту бешеную стерву, – хмыкнул тот.

– Сам ты... стервец! – гневно сверкнула Марина ему вслед своими прекрасными очами. – Говнюк!

Она отряхнулась, подняла со снежного наката свой плакат, уже порядком притоптанный и надорванный, и с вызовом во взгляде уставилась на Славу.

– Ну, что? Сажайте, всех не пересажаете! – блеснула она красивым, белым оскалом ровных зубов.

– Горшкова Марина Алексеевна? – ледяным служебным тоном сказала Слава. – Пройдёмте.

Они встречались полгода. Профессия у Марины была творческая – режиссёр массовых мероприятий, а темперамент – бешеный. В постели это всегда была сладкая, никогда не приедающаяся феерия; Марина стремилась доминировать, и Слава с усмешкой позволяла ей верховодить, это забавляло её. Но вот общение с этой девушкой походило на катание на американских горках: не угадаешь, на какое слово она обидится, когда взбрыкнёт, когда улыбнётся, а когда смертельно оскорбится. Как там в поговорке? «Настоящая женщина может сделать из ничего три вещи: салат, шляпку и скандал». Шляпок Марина не носила, салаты не любила, а вот скандалы устраивала виртуозно. Разрыв тоже был её инициативой. Слава справилась с этой болью. В душе она чувствовала: ничем иным всё это кончиться не могло.

Это было давно. Марина сперва не узнала её голос, а потому рванулась:

– Никуда я не пойду! Амбал тупой.

– А вот за оскорбление представителя власти при исполнении, Мариночка, можно и схлопотать, – хмыкнула Слава.

Ей ничего не стоило перекинуть девушку через плечо и унести с площади. Та брыкала ногами, орала и пыталась бить Славу по спине кулаками – тщетно. На пустой автобусной остановке в сотне метров от площади Слава поставила Марину на ноги. А та, щурясь, всматривалась в неё, и в её взгляде сквозило недоумение, ошеломление и узнавание.

– Погоди, погоди... Не может быть... Нет, тебя я ни с кем не спутаю! Слава?!

Слава не собиралась открываться бывшей девушке. Она хотела просто оттащить её подальше от этой заварушки и отпустить, но после этого пришлось снять шлем и закатать вверх балаклаву.

– Значит, ты. – Голубые глаза сверкали блеском инея, а розовые губы горько скривились. – Ну, привет.

– Привет. Сколько лет, сколько зим, как говорится. Позволь спросить, какого хрена ты здесь делаешь? – Нет, былые чувства не всколыхнулись в Славе, всё уже давно остыло, но, утаскивая девушку с площади, она повиновалась порыву – уберечь от неприятностей. У неё была такая возможность, и Слава её использовала.

– А позволь спросить тебя: почему ты не с нами? – колко блеснула глазами Марина в ответ. – Почему ты по другую сторону баррикад? Просто тупо исполняешь приказы, да?

– Я на службе, – сухо ответила Слава. – А всех этих парадов, акций и прочей движухи не одобряю. Никогда не участвовала и не собираюсь.

– Знаешь, кто ты? Ты – трусливый предатель, – выплюнула девушка.

– Можешь думать обо мне всё, что хочешь, мне пофиг. Но свой посильный вклад в дело я внесу. Сядь.

Марина заартачилась. Конечно, она рвалась обратно на площадь, к своим, и пришлось усадить её с применением физического убеждения. Защёлкнулись браслеты, и девушка оказалась прикована к железному столбу, подпиравшему крышу остановки.

– Посиди, пока всё не закончится. – Слава натянула маску и надела шлем.

– Это произвол! – кричала Марина. – А если на меня нападут? А если в остановку врежется машина? Это оставление в опасности! Отстегни меня немедленно! Я буду... жаловаться! – Она дёргала руку, но где уж там. Браслеты только лязгали о столб.

– Делай, что хочешь, мне по барабану. Но одним протоколом сегодня будет меньше, – сказала Слава.

– Ты с ума сошла! Я замёрзну тут! – В голосе Марины напористая злость сменилась плаксивыми нотками.

– Я принесу тебе чай, – усмехнулась Слава.

Она сходила к служебной машине и взяла термос Виталика. Там был крепкий чёрный чай с лимоном и сахаром. Вернувшись к остановке, она вручила его Марине.

– На. Пей из крышки. Всё теплее будет.

Драчунов «упаковали», «радужных» рассадили по машинам, остались только плакаты на снегу да столы с никому не нужным угощением. Полиция уже изымала его в качестве улик, но Слава подозревала, что улики эти могут исчезнуть в желудках сотрудников. Термосы с чаем обнаружились и тут, да в пылу стычки она не обратила внимания. «Надо было отсюда взять», – пришла в голову запоздалая мысль.

Группа уже села в машину. На сиденье в углу дрожал щупленький парень с окровавленным носом, без наручников.

– Ещё раз сунешься в эти дела – испугом не отделаешься, – сказал ему Батя. – Можешь и срок схлопотать.

– Да пошли вы все, – проскулил парень.

– Дома поговорим, – буркнул старший.

А Виталик спросил:

– Ребят, мой термос никто не видел? Чайку охота... Холод собачий.

– Видел, видел, – усмехнулась Слава. – Он на остановке «Улица Гоголя».

– А что он там делает? – удивился Виталик.

А термос изливал последние капли чая в крышку, которую Марина поставила рядом с собой на сиденье, управляясь одной рукой. Движение на прилегающих к площади улицах было перекрыто, и остановка по-прежнему пустовала, а на призывы о помощи, видно, никто не откликнулся. Слава неторопливо вышла из машины и расстегнула браслеты.

– Допивай побыстрее. Термос надо вернуть.

Девушка колко зыркнула на неё светлыми, как ясное январское небо, глазами, выпила остатки остывшего чая и отдала термос. Батя тем временем высадил паренька и сказал ему вслед:

– Домой, понял?

Им со Славой было достаточно одного молчаливого взгляда глаза в глаза, чтобы понять друг друга. Батя ни о чём не спрашивал, Слава – тоже. А Виталик обескураженно перевернул пустой термос, вытряхивая капельки.

– Вот и попил чайку...

Сегодня стало меньше не одним, а двумя протоколами.

*

Два парня курили на балконе, набросив на плечи куртки. Зимний сумрак дышал острым холодом, скрывая лица ребят. В одном из окон соседнего дома мерцала ёлка.

– Слушай, ну, Каринка классная. Красотка прямо. Модель.

– Ага... Недотрога вот только.

– Ничего. Все они недотроги до первого *уя.

– Я думал, ты с Лилькой встречаешься.

– Да пошла она в жопу. Сука тупая. И шлюха. Нет, только Каринка. Я не я буду, если она не станет моей! – В голосе парня слышалась хрипотца мечтательного вожделения.

– Слушай, Дэн... Не советую. Если что-то пойдёт не так... Хана тебе, браток. У неё сестра – мент.

– Ну и чо? У меня одна тёлка была – вообще в прокуратуре работала. Все бабы одинаковые, независимо от места работы. Трахаются точно так же.

– Не, Дэн, ты её не видел. Это она тебя вые*т. И ноги вырвет.

– Каратистка, что ли?

– Чёрный берет.

– Гонишь...

– На*уя мне гнать? Серьёзно...

– Там баб не бывает.

– Это не баба, Дэн. Это два метра твоей смерти. За базар отвечаю.

Окурок, мелькнув оранжевым огоньком, полетел с балкона на улицу.

– Ладно, Серый, харэ жопы морозить. Пошли, бухнём ещё.

– Пошли. Девчонки ещё не все в хлам, может, и срастётся с кем-нибудь...

Тот, кого называли Дэном, мусолил в кармане ампулу.

*

Как назло, в новогоднюю ночь Славе выпало работать. Настроение слякотно колебалось около нуля, в груди засела тупая тоска, которая отравляла любой проблеск улыбки, подкашивала на корню малейшую радость. Хандра, депрессняк – неважно, как это называлось. Важно было то, что Карина сказала «я люблю тебя», но летать на крыльях счастья Слава не могла. Не верилось, что они вообще были у неё, эти крылья. Рождённый ползать...

Не везло ей в любви, что поделать. Надоело раз за разом штопать порванное сердце и мысленно материть себя за то, что опять сняла броню. Неужели теперь придётся отгораживаться «бронежилетом» ещё и от Карины? Ну, не верила она, что молодые могут любить всерьёз, осознанно, не просто отдаваясь страстям, а работая над каждым кирпичиком этого чувства. В возрасте Карины Слава о любви вообще почти не думала. Сначала в её жизни были учёба и спорт, потом – работа. И попытки разобраться в себе. Принятие себя «как есть». Первые шажки навстречу этому светлому чуду, поиск его, обошедшийся её сердцу большой кровью. Она и сейчас-то не была уверена, что научилась любить – она, взрослый, состоявшийся человек! Что уж говорить о юных девочках...

Впрочем, на работе хандрить было некогда. Всю полицию перевели на усиленный режим несения службы: народ в праздник хулиганил, напивался, дрался. Массовые гуляния не обходились без беспорядков – это уж как водится. Однако за час до наступления Нового года поступило задание – подпольное казино.

– Приспичило им прямо сейчас его накрывать, – ворчали ребята, улучившие было минутку, чтобы попить чайку и худо-бедно встретить праздник. – Никуда б оно не делось...

Виталик ещё и фирменный Наташин пирог принёс – сослуживцев угостить... Не судьба. Сотрудники Управления экономической безопасности давно разрабатывали это заведение, операция готовилась долго и тщательно, чтоб к моменту захвата всё было идеально – до последней бумажки. Им и решать, в какой момент брать этих господ тёпленькими, а дело группы – взять под контроль помещение, охрану и персонал.

Оказывается, в новогоднюю ночь далеко не все люди сидели дома, объедаясь вкусностями за просмотром разных «голубых огоньков» и прочей развлекательной чепухи. Некоторые предпочитали отмечать праздник за игровым столом, и данное заведение предоставляло им все возможности для этого. Была там даже своя кухня, вот только готовили угощение для клиентов в условиях вопиющей антисанитарии. Хлеб валялся прямо на пакетах с отходами и мусором, а кофе бодяжили в жутком грязном ведре...

Незаметно подойти не удалось, охрана видела всё на мониторах и успела запереть двери. Впрочем, закрытые двери никогда не были препятствием, а сами здоровенные охранники вскоре лежали, как паиньки, лицом вниз и ни на что не жаловались.

Персонал тут же метнулся за столы и смешался с игроками – видимо, в надежде сойти за клиентов и избежать наказания. Неужели они думали, что за время разработки этого заведения их милые физиономии не стали известны оперативникам? Их тут же вежливо попросили пересесть за отдельный стол.

Примчался хозяин, выходец из солнечной страны мандаринов – несмотря на новогоднюю ночь, трезвый как стёклышко. Все его попытки договориться миром успехом не увенчались. За дело взялся приехавший чуть позже адвокат... Уж лучше бы он не приезжал, не позорился. Видимо, его вызвали прямо с новогоднего застолья в «состоянии нестояния», и всё, что он смог – это пьяненько вскричать: «Я вас, суки, всех засажу!» После этого господин правозащитник покачнулся и упал, как подрубленное дерево. Хозяин ругался на своём языке – видно, жалел денег, которые он платил этому, с позволения сказать, юристу за услуги.

На базу вернулись только к девяти утра первого января. Виталик рвал и метал: пока они работали, от Наташиного пирога остались только крошки. Видимо, кто-то решил: «Не пропадать же добру», – и это самое добро умял за обе щеки.

– Блин, твою дивизию, кто сожрал?! – возмущался Виталик.

Виновных найти не удалось. Вот такая неудачная новогодняя ночь выдалась: мало того что работать пришлось до позднего зимнего рассвета, так ещё и пирогу какие-то сердобольные люди мужественно не дали пропасть – спасли своими героическими челюстями и животами.

– У нас же ещё торт... – вспомнил Виталик, возвращая всем надежду на встречу праздника в кругу коллег. И договорил, распахнув холодильник: – Был.

Слава не знала, рыдать или смеяться ей при виде лица друга, когда тот обнаружил, что и торт сплыл. Впрочем, ему-то что? Дома его ждала Наташа с кучей вкуснятины: в чём в чём, а в готовке его супруге не было равных.

Славе предстояли четыре выходных подряд: компенсация за сверхурочную работу. В четырёх стенах их проводить не хотелось, её тянуло на природу, на лыжи. У Карины – сессия с одиннадцатого января. Наверняка скоро начнёт зубрить... Но пару-тройку деньков выкроить, наверно, удастся. Сестрёнка тоже хандрила; раз уж они вогнали друг друга в это зыбкое болото, то и выбираться им следовало вместе.

Домой Слава зашла в одиннадцать, по дороге заглянув в магазин и набрав кучу мороженого разных сортов – побаловать Карину. Квартира её встретила тишиной. С кухни тянуло морозным воздухом из открытой настежь форточки. Слава закрыла её и бросила мороженое в холодильник. Пакет занял один из трёх ящиков морозилки целиком.

Карина спала, закутавшись в одеяло, в ванной стоял тазик с замоченным бельём – трусиками и лифчиком.

– Ну и соня, – хмыкнула Слава, прикрыв дверь в комнату.

Они накануне забили полки холодильника продуктами для праздника, но всё так и лежало нетронутое: сестрёнка даже не подумала ничего приготовить.

– Фуф, – озадаченно вздохнула Слава, окидывая это раздолье взглядом. – Ладно. Будем соображать.

Для начала неплохо было бы вздремнуть после напряжённой ночной работы, но Слава ограничилась холодным душем и льдом к глазам. Карина проснётся – что будет есть? Сырую рыбу и мясо? Или грызть мороженые креветки? Впрочем, уже большая девочка – могла и сама что-нибудь приготовить. Знала ведь, что Слава вернётся со службы смертельно усталой, но... Ладно уж, ради праздника можно и простить ей лень.

Она сделала два салата – «оливье» и овощной с солёной сёмгой, а мясо поставила мариноваться, чтоб запечь в духовке. Клонило в сон, и пришлось опять умыться со льдом. Очень хотелось сделать глоточек кофе – один, но литровый. «Гулять так гулять», – решила Слава и сварила его в турке, отставив в сторону растворимый. К кофе очень хорошо пошли бутерброды: толстый ломоть белого батона, масло, а сверху – салат с сёмгой. Полный желудок приказал мозгу: «Спать!» – и мозг ответил: «Слушаюсь!» А диван предоставил мягкую площадь... Не взбодрил даже кофе – Слава провалилась в сытую дрёму.

В ванной гремел тазик: Карина, видно, стирала своё бельё. Мда, принцесса соизволила проснуться... Который час? Ого... Слава прилегла «на пять минуточек», а проспала целых полтора часа. И мясо как раз подошло, можно запекать.

А сестрёнка прошаркала тапочками на кухню, хлопнула дверцей холодильника. Стукнул стакан, зажурчала струйка сока из пакета.

– Ну, привет, ваше высочество, – усмехнулась Слава. – Долго изволили почивать.

Приглядевшись, она ощутила лопатками дыхание тревоги: бледность Карины просто пугала, такого мертвенно-белого лица и бескровных губ у сестрёнки Слава никогда не видела. Выпив сок, Карина оперлась руками о край стола и измученно закрыла глаза. Неприятное подозрение закралось в душу.

– Что, опять с пьянки-гулянки? – Брови Славы напряжённо сдвинулись, в голосе звякнула сталь.

А Карина посмотрела на неё мутными глазами и чуть слышно пробормотала умирающим голосом:

– Слав... мне плохо...

Реакция Славу не подвела: в следующее мгновение она уже держала покачнувшуюся сестрёнку на руках.

– Принцесса... Карина! Детка, ты что? Что с тобой?

Та только уронила голову на плечо Славы. Пришлось уложить её обратно в постель и укрыть одеялом: руки и ноги у неё были как ледышки. Не раздумывая ни минуты, Слава вызвала скорую.

– Не надо... не надо скорой, – тихо завсхлипывала Карина, страдальчески кривя рот, но слёзы не текли.

Слава молчаливо, с сурово сжатыми губами всматривалась в её лицо, и душа погружалась в холодный мрак. Ей не нужны были лабораторные исследования, чтобы чувствовать и знать: что-то случилось. Что-то плохое.

Скорая приехала только через час. Судя по мятому лицу мужчины-врача, Новый год он отметил на рабочем месте.

– Кхм, водички можно? – сипло попросил он первым делом.

Выпив стакан залпом, он приступил к осмотру Карины. Выслушав жалобы, измерил давление, и оно оказалось очень низким: восемьдесят на пятьдесят.

– У вас постоянно пониженное давление или в первый раз такое?

Белые губы Карины шевельнулись:

– В первый раз...

Доктор ещё поспрашивал, хмурясь. Похмельная рассеянность сползала с него, сменяясь озабоченностью. Он сделал Карине укол для повышения давления, а потом поманил Славу:

– Давайте-ка отойдём в сторонку.

Ледяная, каменная уверенность в том, что случилось что-то плохое, только укрепилась. Слава вышла в прихожую, и врач вполголоса сказал:

– Знаете, тут надо брать кровь на анализ, причём не обычным врачам, а экспертам криминалистической лаборатории. Но я и так могу сказать: налицо признаки отравления клофелином. Низкое давление, сонливость, брадикардия, гипотермия, коллапс, сухость слизистых... Я всякое повидал. И такое тоже. Симптомы ни с чем не перепутаю. Жертв так называемых «клофелинщиц» часто доводилось откачивать. Некоторых откачать не удалось, увы... Рекомендовал бы обратиться в правоохранительные органы.

– Правоохранительные органы уже здесь, – проронила Слава.

– В смысле? – нахмурился доктор.

Слава показала удостоверение.

– А... Ну, тогда вы знаете, что делать, – кивнул врач. – Укольчик я ей сделал, скоро давление придёт в норму. Пить больше жидкости, постельный режим. Да, и кровь брать надо как можно скорее, потому что уже через сутки ничего нельзя будет точно определить. Пропадёт улика. Да, и ещё... – Врач понизил голос до едва слышного шёпота: – Думаю, не мне вам рассказывать, зачем так поступают с девушками. Следов борьбы на теле я не заметил, область паха тоже чистая. Скорее всего, сопротивления не было: воспользовались беспомощным состоянием.

После того как скорая уехала, Слава долго стояла в прихожей, успокаивая яростное дыхание. Жгучий гнев нужно было утихомирить, иначе в этом состоянии можно такого наворотить – не расхлебать потом... Саданув кулаком по стене, она сползла на корточки.

«Найти и уничтожить. Чтоб даже костей не осталось от этой мрази», – требовал гнев, не желавший остывать. Служебный долг сухо и строго повторял, что нужно сделать всё по закону. Она обязана оставаться человеком. Не превращаться в зверя, не устраивать самосуд, хотя гнев призывал рвать и крушить.

Увидев себя в зеркале, Слава с силой провела по лицу рукой, чтобы хоть как-то стереть жуткое выражение. Не испугать Карину. Её сейчас нельзя было ранить ни единым резким словом или движением. К гневу добавлялось щемящее, нежное сострадание, но и оно работало на эту сокрушительную ярость, подливая масла в огонь. Измученное бледное лицо Карины, её холодные руки и ноги, поза эмбриона под одеялом... Ёлочка, мандарины... Сволочь, просто нелюдь. Сделать с ней такое в праздник. Теперь она будет ненавидеть Новый год.

Слава влила в себя стакан холодной воды и умылась, открыла на кухне форточку и подставила лоб дыханию мороза. Успокоиться, остыть. Не давать эмоциям застилать разум... И это – тяжелее всего.

Карина сжалась под одеялом в комочек – только бледная, несчастная мордочка выглядывала наружу. Как подступиться к ней? Как не сделать ещё больнее?

– Кариночка... Я уже знаю, что произошло. – Слава присела рядом, боясь дотронуться до этого дрожащего комочка нервов. – Скрывать нет смысла. Просто расскажи всё, что ты помнишь.

Та уткнулась в подушку. Вместо рыданий получался писк и скулёж – надрывный, тягучий, полный боли. Вырвать кадык тому, кто довёл её до этого.

– Я с тобой... С тобой, моя принцесса. Ничего не бойся, расскажи. Мне ты можешь рассказать всё. – Слава приподняла Карину вместе с одеялом, сгребла в объятия, прижала к себе.

– Я не могу... Не хочу и не могу, – стонала сестрёнка.

– Родная, я понимаю. Я всё понимаю, поверь. Это тяжело, но необходимо. Чем быстрее ты всё расскажешь, тем больше шансов найти и наказать его.

Карина хрипло пищала и скулила, жмурила сухие, бесслёзные глаза, уткнувшись в плечо Славы, а та впитывала объятиями каждую капельку её боли.

– Давай, зайка. Вспоминай. Каждая деталь важна.

Ярость требовала: «Вытряси из неё всё немедленно! Надо действовать, промедление недопустимо!» «Нельзя, нельзя давить, – противостояла щемящая нежность. – Иначе сломается, как тонкая веточка...»

– Слава... Я не хочу вспоминать... Это мерзко... – Руки Карины выбрались из-под одеяла и обняли Славу за шею.

– Я знаю, моё солнышко. Я с тобой. Каждую минуту рядом. Ничего не бойся. Больше никто не причинит тебе зла, я обещаю. А я своё слово держу.

– Обними меня, Слав... Крепко-крепко... Как только можешь... И не отпускай...

Слава притиснула её к себе медвежьей хваткой, а сердце саднило от некстати ворохнувшейся в душе вины: не следовало оставлять её одну в Новый год. Может, всего этого и не случилось бы. Работа, будь она неладна... Но вина безжалостно шипела: «Да нет, не в новогодней ночи дело. Отмотай немного назад, на тот разговор субботним утром. Да, глупое вышло у неё признание, сделанное чёрт те как и причиняющее боль. Ты предпочла не поверить. Желторотая молодёжь ведь не умеет любить, да? У них только ветер в голове, сами не знают, чего хотят от жизни и от людей – твои слова? Ты надела свою броню и ушла. Нет, совсем не в новогоднюю ночь ты оставила её одну, а тогда, в субботу. И чудовище – совсем не тот гадёныш, сделавший с ней это. Чудовище – ты. Потому что ты оттолкнула её. Ничего этого не случилось бы, если бы ты тогда обняла её и сказала, что тоже любишь».

Славе было нечего возразить.

– Слав... Я чаю хочу... Горячего. Мне очень холодно...

Голосок Карины вернул её в «здесь и сейчас». Слава встрепенулась.

– Сейчас, принцесса.

Осознание собственной вины подкашивало. Ярость, направленная на насильника, потеряла остроту, часть ответственности легла на плечи холодной каменной плитой. Стало тяжело двигаться, дышать. За ней волочились невидимые гири, прикованные к рукам и ногам.

– Осторожно, горячий... Я там мороженого набрала... целую кучу. Будешь?

Случилось чудо: губы Карины дрогнули в едва заметной улыбке. Уголки приподнялись на пару миллиметров, но этого было достаточно, чтобы от сердца немного отлегло. Слава притащила весь пакет, и Карина выбрала пломбир в вафельном стаканчике.

Кусочек мороженого – глоток чая. Слава поправила на плечах сестрёнки одеяло, откинула прядку волос с лица, а перед её глазами стоял тазик с замоченными трусиками и лифчиком. Карина, похоже, выстирала то бельё, в котором она была тогда... Там могли остаться следы этой сволочи, но теперь – всё. Капец улике. Ещё и душ, наверно, приняла. А если к тому же этот гад был в презервативе, то тогда хрен что докажешь. Если уж до клофелина додумался – умник хренов! – то резину надеть наверняка догадался.

Карина доела мороженое и допила чай.

– Слав... Обними меня снова.

И опять – медвежьи объятия. Дыхание Карины тепло щекотало Славе шею.

– Только в твоих руках мне хорошо и спокойно... Ты – мой супергерой.

«Хорош супергерой, – думала Слава с надсадной горечью. – Сестрёнку-то уберечь и не смог. Всё, что угодно, только не это». Она не могла давить и торопить Карину, хоть время и уходило. Через час она измерила сестрёнке давление старым маминым тонометром – поднялось до ста десяти. На щеках девушки начал проступать розовый румянец.

– Как ты вообще до дома добралась в таком состоянии? – вздохнула Слава.

– Такси вызвала. – Карина снова улеглась, сжавшись комочком. – Алинка позвонила, сказала, что наши девчонки собираются у неё... Ну, посидеть, отметить Новый год. Мне не хотелось, чтоб получилось, как в прошлый раз... Но одной дома сидеть – тоскливо. Ты была на работе... Ну, и мысли всякие лезли в голову... В общем, когда я туда приехала, там уже были парни. О них речи не шло, Алинка не предупредила, что они будут.

– Что за парни? – осторожно спросила Слава. Только бы не спугнуть! Только бы продолжала говорить. – Сколько их было?

– Двое. Одного я знаю, это Серёга Золотников с пятого курса. А второй... По-моему, он не из нашего универа. Взрослый какой-то очень. Может, даже вообще не студент. Он назвался Дэном... Фамилии не знаю. Лилька с ним что-то крутит. Ну, типа, парень он её. Мутный какой-то... Он мне сразу не понравился. Он весь вечер подкатывал ко мне, Лилька даже приревновала. Пила я не очень много... Старалась не перебрать, как в тот раз. Наверно, пару-тройку стаканчиков вина выпила, шампанского немного и пива баночку. Девчонок было восемь, считая меня. Танюха с Катей где-то в час ночи уехали... Алинка, как обычно, в самом начале вырубилась. Сразу после полуночи, как только президент речь сказал. Так и спала до утра. Над ней парни подшутили – водки ей подлили в шампанское. Ну, её и унесло. Ну, мы сидели: я, Надя, Оля, Лилька, конечно... Она своего Дэна караулила, чтоб он ни с кем из девчонок не замутил. Ещё, по-моему, Светка оставалась, но это я точно не помню.

– Так, напиши имена и фамилии всех, кто там был. – Слава вручила сестрёнке блокнот и ручку.

Карина послушно написала. И продолжила:

– Я хотела домой поехать: скучно стало. Но парни стали уговаривать остаться, фильм поставили. Не помню, как назывался, я не особо всматривалась... Сказка какая-то. Так, сидели, болтали ни о чём, ели, пили. Оля в три часа такси вызвала и уехала. Из девчонок остались я, Надя и Лилька.

– А Светка куда делась? – Слава внимательно слушала рассказ Карины, отслеживая только что записанные имена.

– Не помню точно, она вроде вместе с Олей уехала. – Карина морщила лоб, тёрла пальцами виски. – Алина дрыхла мёртвым сном, её можно не считать. Потанцевали... Дэн меня в танце лапать начал – ну, тут Лилька и взвилась до потолка. Мне в волосы чуть ли не вцепилась, Дэну пощёчину вкатила. Еле успокоили её. Дэн с ней сидел, ворковал. Я опять домой засобиралась, но Надя попросила ещё побыть: не хотела с парнями один на один оставаться. Я ей: «Ну, так поехали домой вместе». А она: «Нет, я ещё посидеть хочу». Дура, короче. Выпили ещё шампанского. Потом Надя всё-таки уехала. А мне вдруг так спать захотелось... Диван был раздвинут, место рядом с Алиной было. Я прилегла. Проснулась уже утром... Слабость жуткая, во рту сухо, в глазах будто песок. Одежды на мне не было... – Губы Карины затряслись, но она мужественно совладала с собой. – Лежала я рядом с Алинкой, чуть-чуть прикрытая простынёй. В квартире только мы с ней и остались, все уже смылись... Ни Серёги, ни Дэна, ни Лильки...

– То есть, ты даже не видела, кто это с тобой сделал? И сделал ли вообще? – нахмурилась Слава.

– На мне не было белья! – крикнула Карина, снова побелев. – Понимаешь? Я не могла его снять! Значит, его с меня сняли! Или... Или ты думаешь, что я... сама?!

Её трясло, кулачки сжимались, дыхание вырывалось с шумом. Казалось, тронь её – взорвётся. Но Слава выдержала этот взрыв, приняв его грудью. Стискивая Карину, она гладила её по волосам, по лопаткам.

– Всё, всё... Всё, принцесса. Всё хорошо. Ты молодец... Ты умница.

Понадобился ещё час, чтобы успокоить её, отпоить чаем с пустырником и валерьянкой. Карина показала фотографии с этих посиделок, которые она нащёлкала телефоном – более двухсот штук. Девичья компания была Славе уже знакома – та же самая, что и в прошлый раз. И даже спящую Алину Карина запечатлела: та лежала на диване в той же позе, свесив руку и сплющив лицо о подушку. У каждого снимка было время, и при желании можно было по этому фоторепортажу почти поминутно восстановить картину новогодней ночи – вплоть до момента, когда Карину накрыла сонливость. Последний снимок был сделан в четыре часа утра.