Текст книги "Королева воинов"

Автор книги: Алан Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава 7

55 год н. э. Рим императора Нерона

Септима Плантия ждала так долго, что собиралась вернуться домой и сказать, что он опять не пришел. Но она уже делала это в прошлые ночи и теперь знала, что, если сегодня поступит так же, отец побьет ее снова. Поэтому, несмотря на похотливые взгляды, которые бросали на нее старые пьяницы, возвращавшиеся из таверн, на полные отвращения глаза пожилых матрон, двигавшихся на своих носилках с вечерних развлечений и наверняка полагавших, что она – просто дешевая уличная проститутка, Плантия осталась на своем месте – под масляной лампой, освещавшей улицу тусклым мерцающим светом.

Уже три ночи она ждала здесь императора, и за это время ее позвали за собой и несколько пьяных всадников, и два распутных сенатора, и горожан больше, чем она могла бы сосчитать. Каждый раз она начинала кричать, и они убирались прочь, но Плантия знала, что ее, наконец, обязательно схватят, изобьют до потери сознания, а потом умертвят в какой-нибудь аллее и выкинут, как всех других мертвецов, в Тибр.

Наказ ее отца был предельно четким. Что бы ни случилось, она должна была оставаться на своем месте и ждать появления императора. И неважно, сколько предложили бы ей богатые римляне. Она должна была ждать. Однако в прошлые три ночи она стояла до утра и возвращалась домой лишь тогда, когда начинали кричать петухи, а пекари открывали свои лавки и выставляли свежий хлеб. Потом ей говорили, что император появлялся на улице, но в другой части города и развлекал себя девочками и мальчиками или мужчинами и женщинами. По слухам, во время одного из своих путешествий по ночному Риму он не пропустил даже козы в каком-то саду, но это, возможно, было уже преувеличением.

К счастью для Плантии, ночь была теплая, а она взяла с собой хлеб, сыр и белое вино из Галлии. И так она ждала и ждала. Когда голова уже совсем отяжелела от выпитого вина, а ноги дрожали от усталости, она вдруг услышала в конце улицы шум. Это не были обычные прохожие, шедшие в одиночку или с безмолвной охраной: это была компания молодых гуляк, и они громко болтали и шутили наперебой. Ей даже показалось, что она различила высокий, женоподобно-визгливый голос, который, судя по рассказам ее отца, мог принадлежать императору. С сильно бьющимся сердцем она подумала, что должна будет сказать в случае, если это и вправду Нерон и его друзья.

Стражники-германцы освобождали компании путь. На улице, кроме нескольких пьяниц, не было уже никого, и она выглядела вполне безопасной. Германский отряд преторианской гвардии сопровождал императора каждую ночь с тех пор, как он ударил на улице по голове какого-то незнакомца, и тот, обернувшись и не узнав императора, отвесил ему хорошего тумака. Человека того распяли на высоком столбе с перекладиной, но с тех пор воспитатель Нерона Сенека приказал, чтобы стража сопровождала императора каждый раз и даже стояла у дверей посещаемых им публичных домов, не пропуская внутрь никого независимо от ранга и положения.

Эта улица показалась стражам вполне безопасной, и император сказал друзьям, что хотел бы расширить компанию. И отправился дальше. С ним были семеро мужчин и женщин – друзей, сопровождавших его от самого дворца. За ними крался еще один отряд стражи.

На улице под масляной лампой он увидел какую-то фигуру и подумал сначала, что это просто пьяная женщина в мятой тунике. Лицо она скрывала капюшоном, будто от стыда. Он заметил, что она всхлипывает и бормочет молитвы богам. Прислушавшись, Нерон приказал своим друзьям и музыкантам замолчать. Потом послушал еще и сказал:

– Как думаете, нужна ли ей помощь самого могущественного человека в мире?

Друзилла, подруга императора, сказала:

– Только самый могущественный и проницательный человек в мире, бог на земле знает об этом, Нерон. Как ты думаешь, мы, простые смертные, можем догадываться, что у тебя на уме? Твоя мудрость – выше человеческого понимания.

Нерон подошел ближе.

– Почему ты плачешь, женщина? – спросил он, подумав, что его наставник Сенека был бы сейчас им доволен. Этот философ-стоик столь много говорил ему о братстве людей, что Нерон решил попробовать применить его наставления на практике. Откинув складки ее капюшона, он увидел, что перед ним – молодая женщина, причем очень привлекательная, с вьющимися волосами, глазами цвета темного янтаря и белой кожей, похоже, очень приятной на ощупь. – Скажи мне, почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел?

Септима сразу узнала Нерона, потому что видела его изображения на Форуме и на монетах. Отец научил ее, что надо было сказать, но теперь, от такой близости императора все слова вылетели у нее из головы. Он был гораздо более крупным, чем ей казалось раньше, и даже при тусклом свете лампы было видно, что его кожа покрыта пятнами и оспинами. Он стоял перед ней, рассматривая ее, будто животное на арене, и она чувствовала его дыхание, отдававшее гнилым мясом. Толстый, но явно слабый, он был похож на старика, хотя ему не исполнилось еще и семнадцати.

Она нашла его столь отталкивающим, что при взгляде на его лицо вдруг поняла: магия императорской власти улетучилась. И она ощутила то свое превосходство, которое испытывала, когда работала в публичных домах. Внезапно слова потоком хлынули с ее уст:

– Оставьте меня, повелитель, ибо от меня отказался мой господин, и я – падшая женщина. Я должна отправиться к Тибру, чтобы покинуть этот исполненный зла мир…

Удивившись, что такая молодая и красивая девушка хочет покончить с собой, Нерон покачал головой:

– Ты не должна даже думать о самоубийстве. Слишком много еще у тебя впереди того, ради чего стоит жить.

– Господин, – возразила Септима, – мне не для чего жить. Меня похитили из моего дома на севере, продали рабыней жестокому купцу в Галлии, и, когда он, напившись, стал меня домогаться, я оттолкнула его и убежала. Но его люди поймали меня и избили. А сейчас он уехал из города. У меня нет ни еды, ни одежды, ни денег, и я не могу вернуться домой. Мне осталось лишь встретить смерть…

Нерон повернулся к друзьям:

– Вы слышали? Не об этом ли говорил мне мой наставник? Не та ли здесь жестокость человека к человеку, против которой мы должны бороться, чтобы сделать мир лучше?

Он нагнулся, погладил девушку по щеке и прошептал на ухо слова утешения. Септима Плантия перестала всхлипывать. Снова обернувшись к друзьям, Нерон сказал:

– Мой наставник Сенека говорит мне, что дорога к собственному счастью и внутреннему миру идет через уничтожение всех страстей, выходящих из-под нашего контроля, что она идет через жизнь в настоящем, без надежд или страха перед будущим, которое нельзя предсказать. У меня нет ничего к этой девушке, кроме ощущения момента, настоящего для нее. Сенека учит меня, что мы, стоики, верим в перевоплощение Логоса и воплощение Вселенной в Божественном Огне. И если сегодня это дитя убьет себя, то малая часть Вселенной изменится ранее положенного ей времени, а это нанесет вред превращению всей этой вселенной во вселенную лучшую. Вот почему я должен помочь этой девушке.

Его друзья посмотрели на него с недоумением. Они ведь собрались, чтобы весело провести время, а не для урока философии, особенно от Сенеки, понять которого нормальному человеку было невозможно.

Нерон протянул Плавтии руку:

– Пойдем, девочка, пойдем со мной, и я ручаюсь, что твоя жизнь с этого момента улучшится, и ты продолжишь свое бытие в объединяющем нас всех Божественном Огне.

Но девушка не взяла его руку, напротив, она отпрянула назад и прошептала:

– Повелитель, я не знаю, кто ты и почему ты проявляешь ко мне такую доброту, и я не понимаю твоих слов. Я падшая женщина, я опозорена. Ни один достойный человек не посмотрит на меня без чувства отвращения и презрения. У меня только один выход – покончить с жизнью.

– Потому, что кто-то пытается помыкать тобой?

Она промолчала.

– А что, если кто-то сможет очистить тебя от всей твоей вины? Что, если самый могущественный человек на земле сможет сделать так, чтобы ты жила новой жизнью без вины и стыда – жизнью стоика, какой живет философ Сенека? Что, если раньше твоя жизнь была никчемной и пустой, но с этого момента ты – нравственная женщина, столь же достойная, как девственница весталка?

Септима посмотрела на него и улыбнулась:

– Только один человек способен на такое и он – как бог для меня. Благословенный Нерон смог бы… Но как может такой человек, как я…

Нерон и все его друзья громко расхохотались.

Только стражники-германцы не поняли, в чем здесь соль, – они понимали лукавство лишь тогда, когда явно видели его. Их забота была только о том, чтобы император возвратился утром во дворец целым и невредимым. А теперь… Отданные девушке деньги перестали быть деньгами императора. Поэтому, как только она исчезла из вида и Нерон и его компания двинулись дальше, один из стражников последовал за ней, отобрал данные ей императором монеты и заставил ее броситься в Тибр. А потом они посмеялись над всем этим за выпивкой – на деньги, которые им удалось добыть.

– …Горжусь? Да, думаю, что я горжусь тем, как ты относишься к нуждам ближних. Но гордость может оказаться камнем, о который споткнется даже человек, идущий к лучшему миру. Гордость, Нерон, – острый меч, который висит над головами всех, кроме наиболее скромных, готовый пронзить тех, кто освободит себя от уз. Гордость – это слепящий свет, который не дает нам увидеть мир таким, каков он есть, и потому мы видим его таким, каким представляем его в своем собственном воображении. Только высокомерие заставляет нас верить, что видимое нами – видят и другие. А ведь они могут понять о нас больше и увидеть нас совсем в другом свете! Кто более скромен, чем слепец? И кто слышит лучше или лучше осознает то, что окружает его? И кто более полон мыслей, чем немой, который не может сказать сам, но слушает то, что говорят другие?

Император хотел перебить, но Сенека продолжил:

– Но если учесть, что твое желание помочь девушке было бескорыстным, то твой поступок является блестящим примером того, как следует поступать всему Риму, чтобы спастись от себя самого.

Просияв от похвалы, Нерон сказал:

– Когда она выслушала мои слова, я хотел дать ей денег, но она улыбнулась мне очень скромно и поблагодарила меня за то, что я хотя бы выслушал ее. Она хотела уйти и отказывалась от помощи, и мне пришлось настоять, чтобы она взяла кошелек с золотыми монетами. Я должен был это сделать, чтобы она непременно смогла вернуться к достойной жизни.

Сенека положил на плечо императору руку и прошептал:

– Боги видят наши поступки и сокровенные мысли. Мы можем наряжаться пред глазами смертных, но боги видят нас обнаженными и знают настоящий язык наших тел. И я уверен, что сам Юпитер гордился тобой сегодня.

Нерон пожелал своему наставнику спокойной ночи и покинул его комнаты. Он шел по лабиринту дворцовых коридоров уверенно, потому что был приемным сыном Клавдия и его наследником, и ему были известны тайные переходы и пути напрямик. Но лучше всего знал он дорогу в покои своей матери.

Подумав о ней, Нерон вздрогнул. Они с Агриппиной более не были близки, как когда-то. Часто ее поступки вызывали его ярость, и иногда ему приходилось признаться себе, что в душе он ее ненавидит. И она теперь тоже его ненавидела и даже проговорилась однажды, будто испытывает к нему все большее презрение и сделала большую ошибку, отстранив от трона родного сына Клавдия, – Британика. А тот очень быстро повзрослел и теперь мог, вне всяких сомнений, с ее помощью тоже претендовать на престол. Но Агриппина с Британиком очень сильно его недооценили. Они дорого заплатят за это.

И сейчас у Нерона было кое-что, что он должен был сказать своей матери. И он был императором, поэтому неважно, чего это ей будет стоить.

Он дошел до ее покоев в западной части дворца. Окнами они выходили на то место, где Нерон намеревался построить величайшее здание в мире, вечный памятник своему правлению – великолепный амфитеатр с тысячами колонн, где можно будет устраивать великие представления. Он уже все спланировал в уме и уже назвал это чудо своим именем, хотя постепенно вынужден был согласиться с архитектором, что настоящее имя дарителя будет храниться в секрете и будет известно лишь им одним. Здание он назовет «Колизей», и когда он торжественно откроет его, то восхитит мир этим удивительным именем. А еще он думал о гигантском дворце, украшенном золотом, – совсем не таком, как дворец Клавдия. Если бы только смог он снести эти грязные домишки между холмами Палатин и Эсквилин! Но это все были планы, которые могли подождать еще несколько лет. Сейчас ему нужно будет кое-что сказать матери.

Двери в комнаты Агриппины были закрыты, но по праву императора он вошел без стука. Слуги и служанки матери сидели в прихожей, пили и ели. Едва он вошел, все сразу встали, рабы пали ниц, а слуги низко склонились.

– Где мать императора? – спросил он.

Главная служанка, не поднимая головы, сказала:

– Госпожа Агриппина рано отправилась в постель, цезарь, она пожаловалась на усталость ума и тела…

Нерон прошел и распахнул дверь в спальню матери. Чуть постояв на пороге, он вошел в комнату и закрыл дверь. В полумраке он различил на кровати ее силуэт. Весь его гнев испарился, словно вода в жаркий летний день. Глядя на очертания под легким покрывалом ее стройной фигуры, он улыбнулся. Они столько пережили вместе: ссылку, возвращение, ее брак с Клавдием… Несмотря на все отвращение к старому императору, она мастерски заставила его сделать своим наследником Нерона даже при наличии родного сына Британика. Если бы только теперь она не пыталась влиять на него и стать могущественной, как сам император! Если бы она удовлетворилась ролью самой могущественной женщины в империи, не стремясь стать могущественнее мужчины! Все это очень раздражало Нерона.

Но сейчас она дышала столь тихо, выглядела столь молодой и невинной… Он подошел поближе и слегка кашлянул. Агриппина шевельнулась и открыла глаза:

– Нерон?

Присмотревшись, она увидела, что в комнату действительно вошел ее сын. Он почти не разговаривал с ней уже два месяца, а если что-то говорил, то в спешке и холодно-любезно. А теперь он пришел к ней как в старые времена.

– Нерон? Что ты хочешь? – спросила она.

Нерон направлялся к ней, чтобы заставить ее покинуть Рим – за все заговоры с Британиком, но внезапно, как ребенок, захотел ее одобрения.

– Ты можешь гордиться мною сегодня, мама, – сказал он неожиданно высоким голосом, который появлялся всегда, когда он разговаривал с ней. – Я гулял по городу с друзьями и нашел девушку, которую избил и выгнал хозяин. Я помог ей и дал денег, и потому боги улыбнулись мне. Это был хороший поступок, правда, мама?

Агриппина приподнялась на локте:

– О, мой дорогой мальчик, это был хороший, добрый поступок. Такие поступки делал твой дядя Калигула до того, как боги лишили его разума. Да, Нерон, это был прекрасный и благородный поступок, и я очень тобой горжусь.

– Знаешь, мама, я не взял взамен ничего, хотя уверен, что она с радостью согласилась бы на все… Кажется, стоики не должны так поступать, но… мне сегодня нужна награда, мама. Моя плоть жаждет награды.

Она улыбнулась и приподняла покрывало. Она лежала обнаженная, ее тело было теплым и розовым от жара перин. Она протянула к нему руки:

– Иди ко мне, мой сын, мой муж и возлюбленный. Приди к своей Агриппине и позволь ей испытать радость, которую могут испытать только мать и сын. Приди, мой мужчина, мой сын, мой муж!

55 год н. э. Двор Прасутага и Боудики

– Дитя, – обратилась Боудика к своей младшей дочери Таске, – ты еще слишком мала…

Ребенок упрямо покачал головой:

– Нет, мне уже шесть. Ты сама рассказывала, как вместе с родителями ходила в священную рощу. Почему мне нельзя с тобой?

Боудика попыталась сдержать улыбку – она знала, что, только действуя как суровая мать, она сможет обуздать этот дикий и мятежный дух.

– Я все сказала! – отрезала она.

– И я говорю! – крикнула Таска, топнув ножкой по мраморному полу. – Я пойду с тобой и Каморрой. Я не останусь здесь!

– Таска, – повысил голос уже отец, – ты не смеешь разговаривать с матерью в таком тоне!

– Почему? Потому что она королева? Она не берет меня с собой, папа, и это неправильно. Если я не смогу пойти с мамой и Каморрой, то никогда не буду с вами разговаривать! Я убегу и буду жить в полях с овцами и козами, и вы никогда меня больше не увидите. Я убегу, умру в поле, и вы будете жалеть. Всегда!

Боудика покачала головой. В то время как Каморра, старше всего на год, спокойная и решительная, была очень похожа на отца, Таска, полная еще детских страстей, была уменьшенной копией самой Боудики. «Ах, – подумала она, – да помогут боги тому, кто возьмет Таску в жены».

– Таска, дитя мое, – обратилась она к дочери, – ты должна меня выслушать. Я возьму тебя на следующий год и через год после. Но сейчас ты должна принять мое решение. Ты еще недостаточно взрослая, чтобы отправиться со мной. Твоя сестра Каморра тоже еще мала, но я вынуждена ее взять. Бритты должны видеть ее, потому что она – будущая королева иценов. И потому она будет моей спутницей. В любом случае, если вы обе покинете наш дом, кто тогда будет присматривать за отцом? Кто будет заботиться о том, чтобы он вовремя ел и не слишком много работал? У тебя важные обязанности в нашем доме, Таска, и ты не можешь их не выполнять.

Таска посмотрела на мать и с трудом сдержала слезы. Мать и сестра уедут на несколько месяцев… Они не вернутся по меньшей мере до середины лета, и с кем Таска будет играть? Кто будет утешать ее, когда она поранится или ее укусит пчела, или кормить ее, когда она проголодается, или успокаивать, гладя по голове, когда она будет слишком расстроена, чтобы уснуть?

Таска повернулась к отцу, но тот лишь пожал плечами. Он сам был взволнован решением жены отправиться в путь с их старшей дочерью. Он и запрещал ей, и приказывал, и просто просил и, в конце концов, умолял не рисковать своей жизнью, отправляясь в такое путешествие. Но Боудика, всегда исполнявшая задуманное, сказала, что она просто обязана это сделать.

Теперь она была более настойчива, чем когда-либо в их совместной жизни. Новый император и новые надежды, но и более разобщенные, чем прежде, бритты, восстание против империи, охватившее более половины страны на западе, враги на юге и севере… Теперь больше, чем прежде, Боудике важно было заключить союзы и получить выгоды от новой расстановки сил в Британии – и попытаться понять, договариваться ли с Римом и дальше.

Но в глубине души, втайне от Прасутага, Боудика хотела встретиться с великой королевой Картимандуей, чьи владения на севере Британии были скрыты дождями и туманами, и понять, кто из королей бриттов ближе всех к далекому римскому императору. Эта королева была подобна северному призраку, темной и зловещей силе. С того времени, как она отказалась подчиниться пришедшим римлянам, и до времени, когда она выдала им Каратака, когда ее собственное племя восстало против нее из-за ее приверженности Риму, Картимандуя казалась правительницей сильной, с большим влиянием, и потому Боудика очень хотела с нею встретиться.

Прасутаг, конечно же, знал, что решение Боудики отправиться в путешествие было принято под влиянием этих проклятых друидов. Явившись в их дом и рассказав, что творилось в остальных частях Британии, они разбередили ей душу. Была в Боудике некая скрытая от мужа часть, и чем сильнее сближался он с Римом, тем эта, недоступная для него тайна становилась глубже.

С самого прихода друидов, несмотря на ее негодование после того, как жрецы начали оскорблять короля, в ней пробудилось желание больше узнать о том, что происходит с ее народом. После ухода жрецов прошло всего несколько дней, и Боудика объявила, что отправится по землям Британии, чтобы встретиться с правителями ее народов. Причиной – по крайней мере, той причиной, которую она назвала Прасутагу, – было стремление убедить тех, кто все еще отказывался жить в мире и согласии с римлянами, заключить союз, а не рисковать жизнями своих людей, сражаясь с непобедимыми завоевателями. Но, прекрасно зная Боудику, он понимал, что есть и некая скрытая причина и что он узнает ее только тогда, когда жена вернется и посмотрит ему в лицо.

Единственной уступкой, которую она сделала мольбам короля, заботившегося, конечно же, о ее безопасности, было согласие отправиться на запад не дальше земель добуннов, а на север – не дальше земель бригантов. И в самом деле, ей не следовало отправляться в земли, где до сих пор шли ожесточенные бои и где римляне убили бы ее раньше, чем спросили, кто она такая. Другое решение, которое Боудика приняла, заключалось в том, что она возьмет с собой не только своих слуг, но и разрешит воинам иценов сопровождать ее. А там видно будет, что делать.

За день до того, когда они должны были отправиться в путь, втайне от Боудики из деревни выехал пасынок Прасутага Кассий. Он отправился по дороге к римскому городу Камулодуну. Сказав отцу, что поедет навестить друзей в соседней деревне, молодой человек пробирался незаметными тропами через Веттелинский лес, пока не удостоверился, что за ним никто не проследил. Затем он повернул на север, на дорогу от Лондиния к Камулодуну, и к середине дня прибыл в крепость.

Со времени римского завоевания вокруг города была построена деревянная стена. Ворота были закрыты и охранялись.

– Чего ты хочешь, бритт? – закричал ему центурион.

– Хочу видеть правителя города! – прокричал он в ответ.

– И кто ты?

– Кто я такой, солдат, – не твое дело. У меня срочные известия для правителя. Впусти меня! Или римская армия так боится одинокого всадника?

Ворота открылись, и Кассий проехал под аркой мимо стражи. Солдаты, свободные от службы, тоже вышли, чтобы поглазеть на незнакомца, и когда начальник стражи решил, что путник не опасен, то приказал сопроводить его в центр города. Медленно следуя за своим провожатым по ровным, прямым дорогам, бритт удивился тому, как умудрились римляне изменить большую кельтскую деревню, превратив ее в строго распланированный город. Улицы здесь шли параллельно или под прямыми углами друг к другу, а подступавшие дома самых разных форм и размеров не позволяли окинуть взглядом крепость. Но так как главные улицы начинались с центрального перекрестка, то и приезжему ориентироваться было несложно.

Одни дома были выкрашены в небесно-голубой, другие – в красный и желтый, а третьи – в цвет земли. В деревне, где он жил, все постройки были сделаны из соломы и обмазаны глиной, и потому были только цвета глины или соломы. Зрелище Камулодуна казалось пиром для его глаз, и он не мог надивиться изобретательности римлян. Многие из зданий вообще не являлись жилыми домами, а были переполнены людьми, которые покупали и продавали товары. Со слов отца он знал, что в городе разные улицы посвящены определенным ремеслам, как, например, улицы кузнецов, мясников, скорняков и дубильщиков. На входе в дома часто висели большие деревянные вывески, обозначающие вид торговли или ремесло, которым в этом доме занимались.

В прошлом году, по настоянию отца, Кассий выехал из Британии в Рим, чтобы выразить почтение новому императору Нерону. Конечно, он не смог увидеть самого Нерона; его просто приняли во дворце для просителей. И он отдал свое послание, уверенный, что оно будет передано императору – вместе со множеством других посланий, отправители которых спешили поздравить нового владыку мира.

Рим Кассий помнил плохо. Слишком много времени он провел, пьянствуя в тавернах и пропадая в борделях на берегу Тибра. И когда слуга выволок его оттуда, путешествие к дому показалось ему вечностью.

Приезд в этот римский город мысленно перенес его в сам Великий Рим. В молчании и благоговейном трепете бритт со своим провожатым проехал к самому сердцу города. Здесь стояло большое каменное здание. Оно выглядело как храм, и он спросил стражников о его назначении.

– Оно посвящено богу Клавдию, – ответил солдат. – Император Нерон превратил старого ублюдка в бога, так что теперь мы должны ему поклоняться.

Кассий покачал головой в изумлении:

– Клавдию? Императору, который пришел сюда на слоне?

Стражник нетрезво рассмеялся и поведал Кассию, что так император просто хотел удивить местных жителей.

Все еще не до конца понимая, бритт спросил:

– Но как может человек стать богом?

И не успел солдат ответить, как Кассий добавил:

– Бог, вне всякого сомнения, должен быть богом, а не человеком.

Солдат пожал плечами и коротко ответил:

– Для меня он – бог. Мне дали свободные земли, так что мне неважно, был Клавдий богом или ослом. Я буду поклоняться любому, кто сделает мою жизнь лучше.

Они миновали новый храм и вышли к площади, на которой гость распознал форум. Он был окружен высокими и красивыми домами, многие из них были построены из камня, портики и галереи, арки и величественные входы их поддерживались колоннами. В Британии Кассий еще не был в городе более великолепном, чем этот маленький Рим, и понял, что хочет жить именно здесь. Может быть, здесь. Или, если править будет Боудика, он уедет жить в большой Рим.

Сопровождавшие приказали Кассию спешиться и вошли в одно из зданий, велев ему остаться снаружи. Через некоторое время более важный римлянин со знаками на одежде, которые показывали, что он был командиром отряда, а может быть, даже легатом, вышел и оглядел его с ног до головы, возможно, приняв его за очередного мелкого просителя. Потом он обратился к Кассию:

– Как тебя зовут, бритт? Какое дело у тебя к правителю?

– Я Кассий, сын Прасутага, короля иренов. Я здесь, потому что располагаю сведениями, важными для правителя.

Легат посмотрел на молодого человека и кивнул:

– Следуй за мной.

Они вошли в здание, и Кассия поразила величественность этой постройки. И снова, как всегда, входя в римский дом, он был поражен тем, что в нем всегда тепло. Казалось, здесь, изгнав духов зимы, поселились боги лета.

Он огляделся в поисках очагов, но не увидел ни одного. В доме его отца очаг располагался под полом, но, несмотря на все объяснения, Кассий никак не мог этого понять. Римляне строили печи снаружи, и тепло каким-то образом проникало через трубы под пол, но уместить все это в голове ему было трудно. Когда он гостил в Риме, было лето, и везде было тепло или вовсе жарко. Но в Британии зима царила повсюду, кроме римских вилл.

И не только это поразило его. В каждой комнате были поставлены статуи выдающихся римлян и римлянок, в нишах расположились маленькие фигурки богов и богинь; некоторые из стен были расписаны нежными, прелестными узорами желтого, красного или голубого цветов. Все это делало его собственный дом обыкновенным, почти убогим, даже вилла его отца не была такой красивой.

Они долго шли длинными коридорами и залами, наконец, легат подошел к одной из дверей, у которой стояли двое стражников с копьями. Он открыл ее без разрешения. За столом сидел правитель Британии.

– Господин, – сказал легат, – сын Прасутага, короля иценов, желает говорить с тобой.

Правитель Авл Дидий Галлий оторвался от дел и внимательно посмотрел на молодого человека. Не сказав ни слова приветствия, он коротко спросил:

– Как твой отец?

– Мой отец здоров. Но не в этом причина, по которой я пришел сюда.

Удивленный краткостью ответа, отсутствием почтительности и угрюмым видом посетителя, правитель знаком приказал ему приблизиться. В сопровождении легата Кассий подошел к столу и сел.

– У меня есть сведения, которые я хотел бы сообщить тебе, но говорить я буду только наедине.

Шпионы Авла Дидия при дворе Прасутага часто сообщали ему о сыне короле и о его сложном характере. Сам он увидел его впервые и сразу невзлюбил.

– Мне решать, кто еще выслушает твои сведения. Если тебе мешает присутствие легата, можешь идти. Предлагаю сообщить мне то, что ты хотел, или можешь вернуться в свои земли.

Озадаченный таким ответом, Кассий пробормотал:

– Могу я просить, чтобы мое имя и этот визит остались в тайне?

– Юноша, если у тебя есть известия для меня, то говори. Если нет – уходи.

– Но жизнь наместника Рима окажется в опасности, если то, что я скажу, не будет им услышано…

– А почему моя жизнь имеет какую-либо ценность для тебя? – спросил Дидий.

– Я пришел сюда как друг, чтобы сообщить секретные сведения, которые могут помочь римлянам.

Смягчившись, Дидий негромко промолвил:

– Очень хорошо, юноша. Если эти сведения – тайна, тогда даю тебе слово, что твое имя никак не будет с ними связано. Итак, что же заставило тебя прийти ко мне?

– Жена моего отца…

– Королева Боадицея?

Кассий кивнул:

– Она собирается в долгое путешествие по стране, она отправится на запад и на север.

Дидий молча смотрел на молодого человека. Его шпионы уже сообщили ему об этом, но теперь он хотел знать, зачем пришел к нему этот бритт.

Смутившись, Кассий продолжил:

– Я думаю, что вам следует схватить ее и ее дочь. Боудика намеревается поднять силы против римлян, устроить восстание. Она хочет повести за собой воинов и сражаться с вами.

Правитель все так же молча смотрел на собеседника, и молчание становилось тягостным.

– Разве вы не собираетесь ничего предпринять? Почему бы вам не сказать что-нибудь? Я даю ценную информацию, а вы просто смотрите на меня. Разве вы настолько глупы, чтобы понять, что я говорю?.. Она собирается поднять против вас восстание! Вы должны ее арестовать!

– Если Боадицея поднимет восстание, мы ее схватим, – невозмутимо произнес Дидий. – Благодарю за визит, Кассий. А сейчас прошу покинуть мой дом, я очень занят.

Легат твердо взял Кассия за руку и начал выводить его из кабинета правителя. Уже в дверях Кассий повернулся к Дидию:

– Очевидно, мой господин не настолько умен, чтобы понять, что означают эти сведения. Может быть, мне стоит видеть прокуратора в Лондинии, который разговаривает с самим императором, и передать ему мои сведения. Возможно, он лучше поймет важность того, что я скажу. Я не варвар, каким видите меня вы. Я был в Риме!

Дидий мельком глянул на него, а затем продолжил работу со свитками на столе. Раздраженный, Кассий молча вышел из здания, вскочил на лошадь и поскакал вон из города. Нужно было искать встречи с римским прокуратором в Британии, чтобы сообщить о безразличии правителя. Он знал, что Авл Дидий был только правителем, а прокуратор распоряжался всеми финансами и налогами и, в отличие от правителя, говорил с самим императором.

Легат вернулся к правителю и в ожидании встал перед столом.

– Так вот каков молодой Кассий… Я много о нем слышал, – заметил Дидий. – И то, что я слышал, похоже, оказалось правдой. У меня есть и отчет о его посещении Рима в прошлом году. Он выставил себя полным дураком и чуть не был арестован за драку. Если бы его слуга не сказал тогда страже, кто он такой, были бы большие проблемы. Он из тех, кому не следует доверять. Будь он моим сыном, я бы высек его и отправил на галеры. Да, после такого визита мне стоит выпить вина…