Текст книги "Я досчитаю до пятидесяти... (СИ)"
Автор книги: Агата Озолс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 14. Глеб
День после посещения театра не задался с самого утра. Всю ночь мне снилось, как мы со Стаськой занимается сокрушительным сексом. Поэтому проснулся я с таким нехилым стояком, что решил не идти на пробежку. Спортивные штаны у меня, конечно, широкие, но все равно могло выйти неловко, повстречай я кого-нибудь на улице. Решил воспользоваться беговой дорожкой. Отмахал на ней пять километров, но мой член и не думал склонять голову. Я понадеялся на холодный душ, проверенное средство от несвоевременной эрекции. Не помогло. Душ взбодрил меня и мой член, который стал ещё тверже. Пришлось заняться самоудовлетворением, потому что ехать на работу с таким стояком не представлялось возможным. Мастурбация принесла лишь легкое физическое удовлетворение. Стоя под душем во второй раз за утро и смывая с себя следы собственного позорного рукоблудства, подумал, что проблему нужно решать как-то иначе. Но как? Завести женщину? Нет, женщины в моей жизни были, монахом я не был. Но после единственной попытки построить что-то серьёзное с не-Стаськой, когда меня захлестывало отчаяние от мысли, что чужая женщина будет хозяйничать в нашем со Стаськой доме, серьезных отношений я не заводил. Мои женщины были красивыми, ухоженными и неглупыми. Мои отношения были легкими, в меру романтичными, иногда страстными, но всегда недолгими. Не было больше в моей жизни женщины, при взгляде на которую сходишь с ума и кажется, что если не дотронешься до неё сейчас, то тебя разорвёт от желания, а если дотронешься, то тоже разорвёт, только от счастья. Тем не менее, женщины были, так что спермотоксикозом я не страдал. Тогда отчего мне снятся сны, в которых я люблю свою бывшую жену на всех горизонтальных поверхностях и даже на некоторых вертикальных? И, главное, что мне делать с этим предателем в собственных штанах, который вместо того, чтобы лежать тихо-мирно и ждать своего часа, при мысли о Стаське вскидывается как боевой конь при звуках трубы? Осознание того, что не могу договориться с собственным членом, не добавило мне хорошего настроения.
Позже я обнаружил, что закончился весь кофе. Вот ещё вчера кофе в доме было много, а сегодня ни одного зернышка. Это означало, что я останусь сегодня без традиционной чашки кофе. «Крепкого, сладкого и горячего«, – говорила бывшая жена и добавляла: «как поцелуй любимой женщины». Попробовал утешиться мыслью о том, что в городе полно кофеен, где подают хороший кофе, а в приемной стоит навороченная кофеварка и секретарь будет варить мне кофе с утра и до вечера в любых количествах. Мысль утешила, но ненадолго.
Потом все пошло наперекосяк. Галстук – мерзавец отказывался завязываться нужным узлом. По дороге в офис спустило колесо. Пока ставил запаску испачкал рубашку и потерял время. В итоге попал в совершенно невообразимую по своему размеру утреннюю пробку. Пришлось звонить секретарю и переносить совещание. В офисе прошёл к себе, но по дороге взгляд упал на стол в приемной. На столе лежала какая-то жёлтая газета, которую так любят читать обыватели. На первой полосе Стаська увлечённо целовалась со своим заслуженным, а заголовок гласил: «Известный дизайнер, бывшая жена бизнесмена Самойлова, Станислава Воронцова и народный любимец Макс Сергеев вместе! Неужели они нашли свое счастье?» Бросив мрачный взгляд на притихшего секретаря, схватил газету и, затребовав кофе, ушёл в кабинет. После внимательного прочтения этого опуса и трёх чашек кофе, я, как никто другой стал понимать старину Отелло. И даже готов был стать его адвокатом. Приканчивая четвертую чашку эспрессо, мучительно решал вопрос, что сделать сначала: придушить свою Дездемону или всё-таки кастрировать новоявленного Кассио.
Глава 15. Стася
После премьеры Макс потащил меня за кулисы. Там уже дым стоял коромыслом, как водится в подобных случаях, все поздравляли друг друга, обнимались, целовались и ... выпивали, конечно. Пить я отказалась категорически, настроение было совершенно не для праздника. Но Макс, всучив мне бокал с шампанским, велел:
– Пей, душа моя. Тебе сейчас необходимо расслабиться.
И я выпила. Потом ещё выпила. А потом мы поехали в ресторан, продолжив праздновать премьеру. Мы пили за режиссёра, за исполнительницу главной женской роли, за исполнителя главной мужской роли, потом поименно за всех остальных актеров, за директора театра, помощников режиссёра, гримеров, осветителей и, кажется, за рабочих сцены. Во время очередного тоста поняла: я расслабилась до такой степени, что с трудом держусь на ногах. Видимо, пора было отправляться домой, на заслуженный отдых. Нашла Макса.
– Кажется, мне пора, – я постаралась четко выговаривать слова.
– Да ты нетрезва, душа моя, – слегка запинаясь, хохотнул Макс. – Поехали, буду тебя провожать.
– Это обязательно? – уточнила.
– Естественно, – кивнул Макс. – Не только твой Самойлов джентльмен. Я, между прочим, тоже прекрасно воспитан.
Уходили по-английски, не прощаясь. Макс галантно предложил мне руку.
– А знаешь, дорогая, – неожиданно заявил Макс, – я рад, что твой олигарх видел нас вместе.
Я не знала, что ответить на это заявление, поэтому промычала что-то нечленораздельное. В конце концов, я пьяна!
– Да, – продолжил Макс, – пусть подёргается, ему полезно. А то, такой спокойный, прям настоящий ариец.
Самойлова я знала значительно лучше, чем мой друг, поэтому в красках представила себе, что будет, если бывший муж начнёт «дергаться». Глеб был человеком спокойным и терпеливым. Но если уж его разозлить! Бой в Крыму, все в дыму, так можно было прокомментировать поведение Глеба в редкие моменты его злости. И если сегодня мы чем-то его задели, хотя положа руку на сердце, какое ему до нас могло быть дело, то мало нам не будет. Хотя если сразу не ворвался в ложу, то, скорее всего, на наши с Максом поцелуи ему наплевать.
–А давай, красота моя, для закрепления эффекта, – Макс притянул меня к себе и прижался губами.
– Он здесь?– выдохнула я в чужой рот.
– Не, – прошептал Макс, – расслабься, нет его.
Он слегка прикусил мою нижнюю губу, потом отстранился и заправил мне за ухо прядь волос.
– А знаешь, красота, ну его в черту, бывшего твоего. Давай просто целоваться.
Я подумала, а почему бы и нет?
И мы начали целоваться в ресторане и продолжили на улице. Кажется, я ощутила вспышку объектива. Мысль, что нас могут фотографировать пролетела мило сознания. Зато буйным цветом расцвела другая: как здорово целоваться с Максом. Пузырьки выпитого шампанского сделали мое тело легким и податливым, поцелуи Макса приятно кружили голову, настроение стремительно рвануло вверх. Я почувствовала себя молодой, желанной и беззаботной.
– Поехали ко мне, – предложила между поцелуями.
Не то, что бы мне сейчас хотелось секса, мне захотелось капельку безумия. А безумствовать лучше всего с проверенным партнером. Макс как раз таким и был.
Но он отодвинулся от меня и вздохнул.
– Красота моя, сейчас я провожу тебя домой, и ты ляжешь спать в свою постельку.
– Почему? – протянула обиженно.
– Потому, – как маленькой, объяснил Макс, – что ты немножечко на нервах и немножечко пьяна. А ещё тебе по-женски обидно, что твой Ромео, вместо того, чтобы ревновать как положено, смылся и страдает в одиночестве. И тебе хочется ему отомстить, переспав со мной. Я бы с удовольствием остался, если бы не все эти обстоятельства. Так что ты спишь в своей кровати, я сплю в своей. А завтра мы встретимся, и, если ты не передумаешь, займемся отвязным сексом. Да?
Я послушном кивнула, признавая его правоту.
– К тому же, – продолжил Макс, – вдруг Самойлов все же явится с утра выяснять отношения? Для всех будет лучше, если он застанет тебя в постели одну. У меня съемка, не забывай. Мне лицо беречь надо.
Макс вызвал такси и отвёз меня домой. Стоя под тёплыми струями воды в душе, я думала о том, как мне повезло с Максом. А ещё о том, что Самойлов просто сволочь. И если ему все равно, то и мне тоже.
Уже лёжа в кровати, всполошилась: господи, что я делаю! Зачем опять пытаюсь влезть в отношения с Глебом? Понимаю ведь, что ничего хорошего у нас не получится. И все равно веду себя, как девчонка. Закрыла глаза и твёрдо сказала себе: он мне чужой человек.
Глава 16. Стася
ночь мне снился Самойлов. Он был сверху, снизу, сбоку. Везде и по-всякому. Мне снились его сильные руки, нежные губы и идеальный член. И все, что он вытворял со мной во сне своими руками, губами и членом, приводило меня в буйный восторг. Поэтому утром я проснулась совершенно мокрая и неудовлетворенная. С добрым утром, страна! Странным образом пузырьки шампанского, сделавшие меня вчера вечером лёгкой и беззаботной, трансформировались сегодня в головную боль и мучительную жажду. Я открыла глаза, страстно желая пить и трахаться. Хотелось лечь под куллер и пить, пить, пить. И выпить всю бутыль, все двадцать литров. А потом залезть в кровать и трахаться, трахаться, трахаться. Как кролики. И желательно с Глебом. Ноги отказывались меня держать, тело ломило от неудовлетворенного желания. В таком состоянии ехать на работу было невозможно. Пришлось заниматься самоудовлетворением. Оргазм помог сбросить напряжение. Холодный душ взбодрил тело. Крепкий горячий кофе вернул ясность мыслям.
машина осталась на стоянке у театра, поэтому на работу поехала на метро. Мне нравилось московское метро с его вычурными станциями, новыми цветными вагона и яркими экранами. И все было бы ничего, если бы на входе тетенька с доброжелательной улыбкой не раздавала газету. «Не читайте советских газет», – говорил профессор Преображенский. Увидев на первой полосе наше с Максом фото, полностью согласилась с профессором. Ничего не скажу, смотрелись мы здорово. Номинация «Поцелуй года». В вагоне эту проклятую газету держал каждый третий. Придя на работу, обнаружила этот мерзкий листок на самом видном месте магазина. Голову даю на отсечение, что девочки-консультанты прочитали статью от корки до корки и сейчас изнывали от любопытства. Ткнула пальцем в газету и скомандовала:
– Убрать немедленно!
По лицам сотрудников поняла, что они решили поумерить своё любопытство и отложить вопросы на потом. Но я все равно чувствовала их изучающие взгляды. Хотелось устроить всем разнос, но по работе у меня претензий не было, а взгляды к делу не пришьёшь. От греха подальше ушла в свой кабинет. Но и тут мне не было покоя. Сначала позвонила Зинка.
– О, – радостно начала она, – ты в курсе, что ваш поцелуй с Максом стал сенсацией?
– Это не поцелуй, – зачем-то возразила я.
– То есть его язык в твоём рту за поцелуй не считается? – ехидно спросила заклятая подруга.
– Я была нетрезва, – попыталась я объяснить.
– Да это неважно. Сейчас тебя должно волновать другое.
–Что? – мне стало интересно.
– Читают ли олигархи жёлтую прессу, – усмехнулась Зинка. – Потому что, если читают, то я тебе не завидую. Правда, Максу я не завидую больше.
– Ты преувеличиваешь.
– Я помню взгляды Самойлова, которые он бросал на тебя на вечере. Так что поверь, я преуменьшаю.
–Самойлов цивилизованный человек. К тому же мы семь лет, как развелись.
– Знаешь, – протянула подруга, – если он придет выяснять отношения, а что-то мне подсказывает, что придет, не стоит заострять внимание на разводе.
– Зина, – взмолилась я, – прошу тебя, нет, умоляю, я не хочу говорить о Самойлове. Он мой бывший муж и точка. И, кстати, у меня давно уже другие отношения.
– С Максом, что ли? Не смеши. Встретились два одиночества, развели у дороги костёр, – пропела Зина.
– Какой костёр?
– А костру разгораться не хочется, – продолжала издевательски петь Зинка, – вот и весь разговор.
И чего я ее слушаю? Взяла и повесила трубку. Ну её к чертовой бабушке.
Пришло сообщение от Макса: «Скажи, что мы круто смотримся вместе?» Ответила: «Круче, чем Меган Маркл и принц Гарри!» Макс: «Они и рядом не стояли)) я на съемки пораньше уеду.» Спросила: «Почему? Изменился график?» Макс: “Нет, с графиком все ок. Но вдруг твой Отелло тоже грамотный?»
И этот туда же! Написала: «Иди к черту!» Отложила телефон и решила, что лучшее средство от раздрая в голове, это ударная работа.
Но поработать мне не дали. Дверь моего кабинета открылась, и на пороге возник он. Глеб Петрович Самойлов собственной персоной.
– Позволишь войти? – закрывая за собой дверь, спросил он.
– Ты уже вошёл, – вздохнула нервно.
Самойлов осмотрел кабинет и, устроившись в кресле напротив меня продолжил:
– Надеюсь, позволишь присесть?
– Ты уже присел. Могу предложить кофе.
– Спасибо, не стоит.
– Тогда чем обязана?
– Жажду услышать твои объяснения, – сообщил мне бывший причину визита.
– По поводу? – решила не сдаваться без боя.
– Объясни мне, почему ты позволяешь чужим мужикам целовать себя, да ещё в общественных местах?
Голос у Самойлова был злой. Я присмотрелась к нему, ох ты ж мама дорогая. Глаза горят, кулаки сжаты. И чего его так разобрало?
– А тебе– то, какое дело? – поинтересовалась.
– А такое, – сообщили мне издевательски, – что ты моя жена. Там даже в заголовке написано: «Жена бизнесмена Глеба Самойлова». Не читала?
– Там написано, – я начала терять терпение, – «бывшая жена»!
– И что это меняет?
– Ну, знаешь ли, это меняет все. Я свободная женщина и могу целоваться с кем хочу и где хочу.
– Это аморально! – сообщил мне Глеб.
– Это нормально, – возразила я.
– Аморально целоваться с чужими мужиками! – Глеб начал повышать голос.
– Он не чужой, это раз, – я тоже прибавила громкость, – и мы с ним оба свободные люди, это два.
– Ты пятнаешь мою репутацию!
– Я не имею к твоей репутации никакого отношения уже больше семи лет!
– Это не отменяет того, что мы были женаты!
– Это было давно! Я даже фамилию после развода поменяла!
Мы увлечённо кричали друг на друга, и я вдруг подумала, что наш диалог напоминает мне счастливые времена нашего супружества. Мы, бывало, ссорились так, что искры летели.
– Я не понимаю сути твоих претензий! – я вскочила с кресла.
– Как моя бывшая жена, ты не должна вести себя подобным образом! – Глеб тоже поднялся.
Сами того не замечая, мы оказались очень близко друг от друга.
– Ты не должна позволять чужим мужчинам целовать себя, – продолжил Глеб, решительно шагнув ко мне.
– И кого ты называешь чужими мужчинами, позволь тебя спросить? – поинтересовалась я, делая шаг к нему.
Собственно, шагать уже было некуда, Мы стояли, соприкасаясь телами. Глеб положил мне руки мне на плечи и притянул ещё ближе.
– Всех, кроме меня.
Я обняла его за талию и поднялась на носочки, заглядывая ему в глаза.
– Тогда мне не с кем будет целоваться.
Глеб опустил голову и почти коснулся губами моих губ.
– Я не буду целовать женщину, которая меньше суток назад засовывала свой язык в рот другого мужчины, – прошипел он мне в губы.
На меня как ушат ледяной воды вылили! Он что же, в чем-то меня обвиняет? Сразу захотелось напомнить, из-за чего мы развелись. Ну, уж нет, я не буду возвращаться на семь лет назад, и выяснять отношения, которых уже давно нет! И кто он такой, что бы осуждать и упрекать меня! Ведь сам-то, небось, вряд ли целибат соблюдает. Я резко оттолкнула бывшего и отошла от него на несколько шагов. Поправила волосы, немного растрепавшиеся в процессе нашего диалога.
– Я не буду спрашивать, что и кому засовывал ты, – спокойно ответила, – просто уйди, пожалуйста.
Глеб тоже отступил на пару шагов назад. Посмотрел тоскливо и пошел к двери. Уже взявшись за дверную ручку сказал:
– Я, как пацан пубертатный, дрочил в душе, представляя тебя.
И ушёл, аккуратно закрыв за собой дверь.
Глава 17. Глеб
У мужчин должны быть дни официальных ПМС. Вот у женщин есть, и каждую свою глупость они могут списать на ПМС. У мужчин тоже должны быть. Иначе как объяснить те глупости, которые делаем мы, мужчины?
Дурной пример заразителен. Я вспомнил Отелло и тоже решил устроить разборки со своей Дездемоной. И поехал к Стасе. Дурак. Вместо того, что бы посидеть и успокоится, еще в машине накрутил себя так, что войдя к ней, булькал, как закипающий чайник.
Рассуждая здраво, она мне ничего не должна. В конце концов, миллионы людей разводятся и расстаются навсегда. И никто никому ничего не должен, разве что по исполнительному листу. Но в тот момент мне казалось, что я имею полное право устроить разборки со своей легкомысленной женой. Пусть даже и бывшей.
Мы увлеченно вопили друг на друга как в старые добрые времена. Стаська, она как искра, возгоралась моментально. На людях всегда была сдержанна, а дома могла запустить в меня чашкой. Она не скандалила по-бабски, нет. Она выражала свои эмоции. Эмоции были яркими и вкусными. И мне, по натуре человеку спокойному, очень нравилась эта черта ее характера. Иногда, правда, и у меня накапливались эмоции, и тогда наши ссоры становились особенно темпераментными. Это случалось нечасто, но ведь было. Зато как сладостно мы мирились после таких ссор. Подсознательно я уже предвкушал наше бурное примирение. Мелькнула даже мысль, что ее кабинет совершенно нам не подходит, в нем нет дивана. Может бросить все и поехать домой? У нас там такая кровать стоит без дела.
И когда Стаська оказалась так близко, что я почувствовал тепло и запах ее кожи, то обнял ее за плечи и что есть силы притянул к себе. И совершенно не удивился, ощутив ответные объятия. Пришлось чуть наклониться, чтобы привычно зарыться носом в ее волосы на макушке. На фоне моих почти двух метров роста Стаська была дюймовочкой. Поэтому, чтобы ее поцеловать мне приходилось наклоняться, а ей становиться на цыпочки. Стася подняла голову и потянулась ко мне, я наклонился чуть сильнее.
И как гром среди ясного неба: что я делаю? Зачем лезу в ее жизнь? Один раз я уже все испортил, неужели мне мало? Но как разжать руки? Как отпустить ее от себя? Мы же, как частички одного пазла, совпадаем всеми нашими выпуклостями и впадинками. И даже спустя столько лет, разве может быть иначе?
У мужчин должны быть дни официальных ПМС. Иначе как объяснить мое дальнейшее: "Я не буду целовать женщину, которая меньше суток назад засовывала свой язык в рот другого мужчины"? Врожденной глупостью или острым приступом дебилизма?
Стаська оттолкнула меня и сделала пару шагов назад.
– Я не буду спрашивать, что и кому засовывал ты. Просто уйди, пожалуйста.
Я точно знаю, о чем она сейчас подумала. И благодарен ей за то, что она не стала говорить вслух о том, из-за чего мы развелись.
Все правильно. Ведь с самого начала я знал, что не нужно было приходить к ней. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Но перед тем как закрыть за собой дверь, зачем-то произнес:
– Я, как пацан пубертатный, дрочил в душе, представляя тебя.
Из аэропорта Павел повез мою жену в больницу. Я помчался за ними. Припарковался возле входа в приемный покой, приготовился ждать. Прошло несколько часов, Пашкина машина стояла в нескольких метрах от моей. Не в силах больше выносить неизвестность, пошел в здание больницы.
За стойкой сидела молоденькая медсестра.
– Добрый день, чем я могу вам помочь? – с дежурной улыбкой поинтересовалась она.
– Добрый, – улыбнулся в ответ, – сюда привезли мою жену Самойлову Станиславу Юрьевну. Хочу узнать, что с ней.
Девушка поискала данные в компьютере.
– Самойлова поступила с маточным кровотечением. Она на операции.
– На какой операции?! Что с ней случилось?
– Извините, пока данные только эти. Вы подождите в приемном покое, операция закончится, и врач ответит на ваши вопросы.
Спустя некоторое время медсестра позвала меня.
– Вот идет ваш доктор. Виктор Петрович! – крикнула она. – Тут муж Самойловой ждет.
– Какой муж? – раздалось басовитое. – Нет у нее никакого мужа.
– Ну как же, – немного растерялась медсестра, – муж Самойловой.
Ко мне подошел доктор.
– Это вы муж? – спросил подозрительно.
– Да, Самойлов Глеб Петрович.
– Видите ли, Глеб Петрович, при поступлении госпожа Самойлова сказала, что не замужем и близких родственников в России не имеет.
– Я бывший.
– Ясно. Так что же вы хотели, бывший?
– Хотел узнать, что случилось с моей женой.
– К сожалению, я не могу обсуждать состояние своей пациентки с посторонними людьми.
– Я не посторонний, я муж.
– Глеб Петрович, я понимаю вас, но и вы меня поймите. Сейчас вы именно, что посторонний. Правила есть правила.
– Хорошо, – пришлось согласиться с врачом, – тогда могу я переговорить с заведующим отделением?
– Конечно, – покладисто согласился доктор.
Я отправился к заведующему отделением в надежде узнать, что случилось со Стаськой. Но, ни беседа с заведующим, ни последующий за ней разговор с главным врачом мне не помогли. Для них я так и остался чужим для Стаськи человеком. Единственное, что удалось выяснить, что операция прошла успешно, и Стася еще не отошла от наркоза.
Когда вышел из больницы, машины Пашки на стоянке уже не было. Я набрал его номер.
– Паш, – сказал, едва он снял трубку, – это Глеб. Надо переговорить.
– Ты где? – задал вопрос Пашка.
– Я рядом с больницей, где Стася лежит.
– Значит, уже знаешь?
– Я знаю, что она в больнице. Но мне не говорят, что с ней.
– Приезжай ко мне, переговорим.
Помчался к другу. Пашка ждал меня у подъезда.
– Что с моей женой? – выпалил я вместо приветствия.
– С бывшей женой, – поправил Пашка, прикуривая сигарету.
– Хорошо. Что с моей бывшей женой?
– Глеб, я в курсе, что Стася застала тебя с любовницей и подала на развод.
Я нетерпеливо махнул головой, но Павел не дал себя перебить:
– Я знаю, что вас развели. А еще я знаю, что она улетела в Малайзию.
– Я тоже все это знаю. А теперь скажи мне то, чего я не знаю. Что с моей женой?
– Она была беременна, – ответил Паша и зачем-то уточнил, – ребенок твой.
Последняя фраза была до того глупой и неуместной, что я недовольно скривился. Можно подумать, что у Стаськи мог быть ребенок от другого мужчины. Или что я мог бы сомневаться в отцовстве. Стоп. Ребенок! У нас со Стаськой будет ребенок! Я даже представил этого ребенка. Розового, пухлого, с ямочками на щеках и зелеными Стаськиными глазами. И эта картинка была такой яркой и завораживающей, что я невольно улыбнулся.
– Плод перестал развиваться. Потом началось воспаление. Пришлось делать операцию, – продолжил Пашка.
Странно и неправильно было слышать о нашем со Стаськой ребенке – плод. Какой же он плод? Это же наш ребенок, наш малыш, самый лучший на свете. И вдруг – плод.
– Как перестал развиваться? – тупо переспросил я.
– Замершая беременность, – ответил Пашка. – Иногда ребенок перестает развиваться. Умирает.
Он протянул мне пачку сигарет, я машинально достал одну. Прикурил. Мозг отказывался воспринимать информацию.
– Наш ребенок умер?
– Да.
– А Стася, что с ней?
– Она не заметила сразу, срок очень маленький. Началось воспаление. Позвонила из Стамбула, пожаловалась на боли. Я встретил ее в аэропорту, стразу повез в клинику. Там сделали узи и отправили на операцию.
– А сейчас? Как она сейчас?!
– Глеб, сейчас она отходит от наркоза.
– Она в порядке?
Пашка глубоко вздохнул.
– Глеб, у нее больше не может быть детей.
До меня как-то плохо доходил смысл сказанных Пашкой слов.
– Она в порядке?! – повысил я голос.
– Она поправится, – твердо сказал Пашка. – Но детей у нее не будет. Никогда.
Я постарался отбросить от себя мысль о детях. Об этом можно подумать позже. Постарался не думать о нашем погибшем малыше. Сейчас самым главным было здоровье моей женщины.
– Паша, любые врачи, любые лекарства, любые клиники – все, что только нужно для ее здоровья, – начал я.
– В этом даже не сомневайся.
– Я сейчас поеду к ней.
– Нет, – твердо сказал Павел.
– Я поеду, – упрямо повторил я.
– Нет, Глеб. Во– первых, она еще не отошла от наркоза. Во-вторых, тебя не пустят. Поезжай домой, постарайся поспать. Я завтра с утра буду в клинике и тебе позвоню.
Я не стал спорить. Я просто вернулся к клинике и провел всю ночь в машине на парковке. Рано утром приехал Павел. Меня он не заметил, сразу прошел в приемный покой.
Я выдержал двадцать минут и позвонил ему.
– Ты где? – спросил Павел.
– Внизу, в машине.
– Сейчас выйду.
Он вышел минут через пять, подошел ко мне.
– Как Стася?
– Проснулась.
– Как она себя чувствует?
– Физически нормально.
– Как долго она пробудет в больнице?
– Если все будет хорошо, то дня через три ее выпишут.
– Я хочу увидеть свою жену.
– Глеб, – сказал Пашка, – не ходи туда, не надо.
– Она, – медленно подбирая слова, спросил я, – винит меня? Не хочет меня видеть?
Пашка прикурил сигарету, глубоко затянулся.
– Она винит себя, Глеб. И это самое плохое.
– Она что-то сказала?
– Да ничего особенного она не сказала. Только это невооруженным глазом видно, винит она себя.
– Скажи, если бы она была в Москве, ребенка удалось бы сохранить?
– Я не знаю, Глеб. И никто не знает. Медицина не терпит сослагательных наклонений.
– А ты? Ты как считаешь?
– Как врач, я ответил на твой вопрос. А как мужчина, вот что тебе скажу: если бы ты держал свой член в штанах и не гулял налево, она бы не застала тебя с любовницей. Не сбежала бы от тебя на черте-знает-какой остров в жопе мира и не просидела бы там два месяца. Она бы пошла в хорошую клинику в Москве и наблюдалась бы у лучших врачей. Помогло бы это ей? Я не знаю. Возможно, этого ребенка она бы выносить не смогла. Но, возможно, у нее бы осталась надежда забеременеть еще. Скорее всего, осталась бы. Мужчина должен защищать свою женщину, Глеб. Ты не защитил. И теперь она лежит в палате, улыбается как кукла и тихо ненавидит себя. Ты знаешь, что она сказала, когда пришла в себя после наркоза и узнала, что детей у нее больше не будет? Она сказала: "вот все и кончилось"! Так что не ходи к ней, не делай ей еще хуже. И еще. Ты, Самойлов, больше не звони мне. Не о чем нам с тобой разговаривать.
Он развернулся и ушел. Я даже не заметил куда. Стоял, как громом пораженный. Потому что Пашка был прав. Если бы я не был таким мудаком, Стася осталась бы в Москве. Мы бы нашли самого лучшего гинеколога. Он бы наблюдал ее постоянно. И даже если бы с ребенком что-нибудь случилось, медицинскую помощь ей бы оказали вовремя. Из-за меня, моя жена осталась одна. Что она почувствовала, когда узнала о ребенке? Собиралась ли мне сказать? Была ли готова меня простить? Или, наоборот, навсегда вычеркнула меня из своей жизни? А сейчас? Что мне делать сейчас? Наверное, Пашка прав. Нужно дать Стасе время прийти в себя. Хотя бы сегодня. А завтра я приду к ней. И пусть говорит, что хочет. Пусть винит меня. Только бы не себя.
Бессонная ночь давала о себе знать. Поехал домой. По дороге позвонил Зинке.
– Чего тебя нужно? – начала она.
– Зина, ты знаешь, как Стася?
– Нормально. Лежит, видеть никого не хочет.
– Зина, меня к ней вчера не пустили.
– Правильно сделали. И сегодня не пустят. И завтра тоже.
– Почему?
– Глеб, она просила никого к ней не пускать. НИКОГО, понимаешь?
– Но я должен быть с ней!
– Глеб, ты понимаешь, что она сейчас чувствует?! Она ребенка потеряла!
– Она потеряла нашего ребенка, Зина! Именно поэтому я должен быть с ней!
Зинка вздохнула в трубку.
– Глеб, я тебя понимаю. Ты сейчас успокойся и подумай о том, что она не только ребенка потеряла. Она потеряла возможность иметь детей. Вообще. Навсегда.
– Зина, над этом проблемой мы со Стасей подумает позже. И решим ее.
– Нет, Глеб. Это ты так считаешь. А Стася думает по-другому. Это у нее не может быть детей. А у тебя – сколько угодно. Ты ведь ей уже показал однажды, что она не единственная женщина на свете.
Я не нашелся, что ответить, а Зина продолжила:
– И еще. Вспомни-ка, из-за чего она улетела в Малайзию! И ответь на вопрос: почему тебя не было рядом в ней, когда умирал ваш ребенок? Молчишь? Вот и молчи. И не ходи к ней. По крайней мере сейчас.
– Хорошо, – сказал глухо. – У меня только одна просьба: позвони, когда ее выпишут. И пришли счет из клиники, я все оплачу.
– Позвоню, – коротко ответила Зина и дала отбой.
А я доехал до дома и понял, что нет у меня сил думать об этом. Нужно взять паузу. Пусть Стася выйдет из больницы, я поеду к ней. Мы все решим. Мы возьмем суррогатную мать, мы усыновим ребенка, купим, в конце концов. Главное, что бы Стася была здорова. И счастлива. И со мной.
Желание выпить стало таким огромным, что я не стал себя сдерживать. Напился, как сапожник. И на следующий день тоже напился. И еще на следующий день. И, наверное, продолжил бы пить и дальше. Но на третий день моего запоя позвонила Зина и сообщила, что Стасю выписали из больницы, и дала ее новый адрес.
Я ехал к Стасе в полной уверенности, что все еще можно решить, что можно хотя бы постараться зачеркнуть прошлое и попробовать начать сначала. Я был уверен, что смогу ее уговорить. А уговаривать не пришлось. Оказалось, что Стася все уже решила. И когда посадка на рейс Москва – Нью-Йорк была окончена, я сел в машину, чтобы покинуть аэропорт. Только что-то держало меня. Какая-то нелепая надежда на то, что вот сейчас стеклянные двери откроются, и из них выйдет моя жена. И подойдет ко мне. И я посажу ее в машину и повезу домой. И все будет хорошо. Самолет давно улетел, двери открывались с завидной регулярностью, выпуская из здания других пассажиров, а я все сидел и сидел. Потом завел двигатель и медленно поехал к выезду, чувствуя, что безвозвратно потерял что-то важное. Что-то, без чего моя жизнь никогда уже не будет прежней.
