Текст книги "Место назначения неизвестно"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Агата Кристи
Место назначения неизвестно

Посвящается Энтони, который любит дальние странствия так же сильно, как и я

ГЛАВА 1

Сидящий за письменным столом человек передвинул тяжелое стеклянное пресс-папье на четыре дюйма вправо. Он не выглядел ни задумчивым, ни озабоченным. Его лицо, пожалуй, ничего не выражало. И было очень бледным. Возможно, оттого, что большую часть времени этот человек проводил при искусственном освещении. Чувствовался затворнический образ жизни – в стихии письменных столов и документов. Казалось удивительно характерным то, что попасть в его кабинет можно было, лишь долго петляя по длинным коридорам. Трудно было определить возраст хозяина. Выглядел он ни молодым, ни старым. Кожа лица была без морщин, гладкой, глаза же выражали безмерную усталость.

Второй из находившихся в кабинете был старше. У него были темные волосы и маленькие усики военного образца. От второго исходила тревожная нервная энергия. И сейчас, не в состоянии сидеть спокойно, он мерил кабинет шагами, время от времени бросая короткие отрывистые замечания.

– Донесения! – возмущенно восклицал второй. – Донесения, донесения и еще раз донесения! И ни от одного ни капли пользы!

Человек за столом посмотрел на лежащие перед ним документы. Верхним был официальный бланк с надписью «Беттертон, Томас Чарльз». После имени кем-то жирно выведен вопросительный знак. Задумчиво кивнув, человек за столом сказал:

– Изучив донесения, вы не обнаружили в них ничего ценного?

Его собеседник пожал плечами:

– Кто знает?

– Да, этого не знает никто, – вздохнул человек за столом.

Более пожилой продолжил, будто стреляя очередями из автомата:

– Донесения из Рима, донесения из Турина, встречен на Ривьере, замечен в Антверпене, определенно опознан в Осло, наверняка обнаружен в Биаррице, подозрительно вел себя в Страсбурге, без маскировки появился на пляже в Остенде с очаровательной блондинкой, замечен разгуливающим по улицам Брюсселя с борзой! Разве что еще в зоопарке его не видели в обнимку с зеброй, но, даю слово, это еще впереди!

– У вас есть какие-либо объясняющие это предположения, полковник Уортон? Лично я возлагал надежды на донесение из Антверпена, но оно тоже ничего не дало. Хотя, конечно… – сидевший за столом замолчал и, казалось, впал в коматозное состояние. Но тут же очнулся и неопределенно произнес: – Да, возможно… и все же… интересно!

Уортон резко сел на подлокотник кресла.

– Но мы обязаны выяснить! – Голос его зазвучал настойчивее. – Мы обязаны ответить на все «как?», «почему?» и «куда?». Нельзя же терять лояльных ученых чуть ли не ежемесячно и не иметь ни малейшего представления, как они исчезают, почему и куда! Правильны ли наши рассуждения? Мы всегда воспринимали подобные вопросы как само собой разумеющееся, но теперь я уже в этом не уверен. Вы читали информацию о Беттертоне, полученную из Америки?

Человек за столом утвердительно кивнул:

– В политике – обычный левый уклон. Причем в тот период, когда все были ему подвержены. Насколько удалось выяснить, наклонности не были продолжительными. До войны он делал добротную работу, но ничего выдающегося. Когда Маннгейм бежал из Германии, Беттертона назначили его ассистентом. Все кончилось тем, что он женился на дочери Маннгейма, после смерти которого продолжал работу уже самостоятельно. Беттертон проснулся знаменитым после потрясающего открытия ЗЕ-распада. Открытия, революционного по своему содержанию! Оно вознесло Беттертона на самый верх. Впереди – блестящая карьера, но вскоре после свадьбы умирает жена, и это просто убило Беттертона. Он переехал в Англию. Последние восемнадцать месяцев жил и работал в Харуэлле. Шесть месяцев назад женился вторично.

– В этом что-нибудь есть? – резко спросил Уортон.

Его собеседник покачал головой:

– Ничего, за что можно зацепиться. Она – дочь местного адвоката. До замужества работала в страховой компании. Никаких сильных политических симпатий, насколько мы смогли установить.

– ЗЕ-распад, – мрачно, с неприязнью продолжал полковник Уортон. – Как расшифровать? Просто не укладывается в голове. Я старомоден и никогда не мог представить себе, что такое молекула Они же теперь расщепляют Вселенную! Атомные бомбы, ядерный распад, ЗЕ-распад и тому подобное. А Беттертон – один из главных расщепителей!. Что о нем говорят в Харуэлле?

– Как о довольно приятной личности Что касается его работы, то никаких выдающихся, эффектных оценок. Комментируются только варианты практического применения ЗЕ-распада.

Оба помолчали минуту. Далее разговор велся отрывочно, почти автоматически. Донесения контрразведки лежали в папке на столе, выудить из них что-либо ценное не удавалось.

– Его политическая благонадежность была, разумеется, тщательно проверена, когда он приехал сюда? – процедил Уортон.

– Да, все было вполне удовлетворительно.

– Восемнадцать месяцев назад… – задумчиво проговорил Уортон. – Прошлое, связанное с левыми политическими взглядами, убежден, таких угнетает. Меры предосторожности. Ощущение того, что постоянно находишься под микроскопом… Уединенная жизнь. Нервозность, подозрительность. Я такое наблюдал достаточно часто… Возникают мечты об идеальном мире, свободе и братстве, общий банк всех тайн и секретов и труд на благо человечества. А это тот самый момент, которого ждет какой-нибудь представитель отбросов человечества, он видит свой шанс и действует! – Уортон потер нос. – Никто так не доверчив, как ученые. И все шарлатаны-медиумы того же мнения. Только не пойму почему.

Сидевший за столом улыбнулся, и улыбка его была очень усталой.

– О да, так и есть, – сказал он. – Такие думают, что знают истину, понимаете? Это всегда опасно. Ну а мы совсем другие. Мы скромные, незаметные люди, не рассчитываем спасти мир. Мы всего лишь подбираем один-два разбитых кусочка или раз-другой поворачиваем гаечный ключ, когда случаются перебои в работе. – Он задумчиво постучал пальцем по столу. – Если бы я только знал немного больше о Беттертоне! Не о его жизни и поступках, а о бытовых, ежедневных мелочах. Над чем он смеется? Что заставляет его ругаться? Кто были люди, которыми он восхищался, и кто сводил его с ума?

Полковник взглянул на него с любопытством:

– А как его теперешняя жена? Вы допрашивали ее?

– Несколько раз.

– Она не может помочь?

Сидевший за столом пожал плечами:

– Пока не помогла.

– Вы думаете, она что-то знает?

– Она, конечно, не признается, что знает что-нибудь. Хотя все признаки налицо: тревога, горе, переходящее в отчаяние, волнение, но отсутствие каких-либо предварительных намеков и подозрений. Супружеская жизнь в полном порядке, никаких стрессов и так далее, и так далее. По ее мнению, он был похищен.

– А вы ей не верите?

– У меня есть большой недостаток: я никогда никому не верю.

– Хорошо, – медленно произнес Уортон. – Думаю, нужно собрать о ней побольше сведений. Что она из себя представляет?

– Совершенно обычная женщина, какую можно встретить каждый день за партией в бридж.

Уортон понимающе кивнул:

– Это еще более все усложняет.

– Она сейчас здесь, ждет встречи со мной. Будем опять все ворошить с самого начала.

– Ничего другого не остается, – согласился Уортон. – Хотя лично я не могу этим заниматься. Просто не хватает терпения. – Он поднялся. – Ладно, не буду вас задерживать. Не намного же мы продвинулись.

– К сожалению. Вы можете устроить тщательную проверку донесения из Осло. Оно вселяет надежду.

Уортон кивнул и вышел из кабинета. Оставшийся поднял трубку и сказал:

– Я приму миссис Беттертон сейчас. Просите.

Он сидел, уставившись в пространство перед собой, пока не раздался стук в дверь и в кабинет не вошла миссис Беттертон. Это была высокая женщина лет двадцати семи. Самым отличительным признаком была пышная шапка огненно-рыжих волос. Под их великолепием лицо казалось каким-то незначительным. У нее были сине-зеленые глаза и светлые ресницы, которые так часто сопутствуют рыжим волосам. Он заметил, что на ней совсем не было косметики. И размышлял над значением этого, пока здоровался с вошедшей и приглашал поудобнее устраиваться в кресле около стола. Отсутствие косметики склонило его к мысли, что мисс Беттертон в действительности знает больше, чем говорит.

Исходя из опыта, он знал, что женщины, перенесшие большое горе и волнения, редко пренебрегают косметикой. Осознавая, какое разрушительное воздействие оказывает горе на их внешний вид, они делают все возможное, чтобы свести такое воздействие до минимума. Подумалось, что, может быть, миссис Беттертон намеренно воздержалась от применения косметики с целью более убедительно сыграть роль убитой горем жены. Она сказала, почти выдохнула:

– О, мистер Джессоп, я так надеюсь… Есть какие-нибудь новости?

Он покачал головой и тихо произнес:

– Мне очень жаль, что я вызвал вас, миссис Беттертон, у нас нет никаких определенных известий.

Оливия Беттертон быстро сказала:

– Я знаю. Вы так и написали в своем письме. Но я подумала, что, может быть, с тех пор… ох! Я рада вашему вызову. Сидеть дома, размышляя и задавая себе вопросы… Это самое ужасное! Потому что не в состоянии ни на что повлиять.

Хозяина кабинета звали Джессоп. Он мягко произнес:

– Вы не будете возражать, миссис Беттертон, если мы еще раз обсудим с вами все с самого начала? Я опять буду задавать те же вопросы, подчеркивать те же моменты. Понимаете, всегда есть вероятность того, что может всплыть какой-то маленький штришок. Что-нибудь, о чем вы раньше не задумывались или считали не стоящим упоминания.

– Понимаю. Спрашивайте!

– В последний раз вы видели своего мужа 23 августа?

– Да.

– Когда он уезжал из Англии в Париж на конференцию?

– Да.

– Он присутствовал на конференции первые два дня. На третий не появился. В разговоре с одним из своих коллег он упомянул, что ему захотелось совершить экскурсию на bateau mouche[1]1
  Речной трамвай. (Здесь и далее пер. с фр.).


[Закрыть].

– На bateau mouche? Что такое bateau mouche?

Джессоп улыбнулся:

– Маленькие лодочки, на которых катаются по Сене. – И резко взглянул на нее. – Это не похоже на вашего мужа?

Она в сомнении ответила:

– В общем, да. Мне казалось, он был очень заинтересован в том, что будет происходить на конференции.

– Возможно. Хотя тема обсуждения именно в этот день была вне круга его специальных интересов, поэтому вполне объяснимо, что он мог устроить себе выходной. И все же вам кажется, что это не характерно для вашего супруга?

Она покачала головой.

– Вечером ваш супруг не вернулся в гостиницу, – продолжал Джессоп. – Насколько мы могли установить, он не пересек ни одну из границ, по крайней мере по своему паспорту. Вы не думаете, что у него мог быть второй паспорт на другое имя?

– О нет, зачем он ему?!

Джессоп пристально наблюдал за ней.

– Вы никогда не видели у него другого паспорта?

Она энергично замотала головой:

– Нет, не верю. Я не верю в это ни на минуту. Я не верю в преднамеренный побег, как вы все тут хотите представить. Что-то случилось с ним! Может быть… может, он потерял память.

– Его здоровье было в порядке?

– Да. Он очень много работал и иногда чувствовал себя уставшим, но не более того.

– Супруг не казался вам чем-то озабоченным или угнетенным?

– Он абсолютно ничем не был ни озабочен, ни угнетен! – Трясущимися пальцами она открыла сумочку и достала носовой платок. – Все это так ужасно! – Ее голос дрожал. – Я не могу поверить! Он никогда и никуда не уходил, не предупредив меня. С ним что-то случилось. Его похитили или, может быть, напали и убили? Я стараюсь не думать о плохом, но иногда мне кажется, что это так. Он, должно быть, уже мертв.

– О, прошу вас, миссис Беттертон, прошу вас… не стоит нам сейчас развивать эту гипотезу. Если бы он был мертв, его тело уже обнаружили бы.

– Не обязательно. Случаются ужасные вещи. Его могли утопить или сбросить в канализацию… Я уверена, что в Париже всякое может случиться!

– В Париже, смею вас уверить, миссис Беттертон, очень опытная полиция.

Она отняла платок от глаз и посмотрела на него с внезапной злостью.

– Знаю, о чем вы думаете, но это неправда! Том не стал бы продавать или выдавать тайны! Он не был коммунистом. Вся его жизнь – открытая книга!

– Каковы были его политические убеждения, миссис Беттертон?

– В Америке, мне кажется, он был демократом. Здесь он голосовал за лейбористов. Он не интересовался политикой. Он был ученым от начала до конца. – И вызывающе добавила: – Блестящим ученым!

– Да, – согласился Джессоп, – он был блестящим ученым. В том-то и загадка. Видите ли, ему могли предложить какие-нибудь значительные стимулы для того, чтобы покинуть нашу страну и отправиться куда угодно.

– Неправда! – в ее голосе опять зазвучала злость. – Это вы и стараетесь доказать своими бумагами. Об этом только и думаете, когда расспрашиваете меня… Неправда! Он бы никогда не сбежал, не сказав мне ничего, не намекнув ни на что!

– И он действительно ничего вам не сказал?

Джессоп внимательно наблюдал за собеседницей.

– Ничего! И я не знаю, где он. Думаю, что похищен или, как я уже сказала, убит. Но если убит, я должна об этом знать! Я должна узнать об этом сразу. Нельзя же так долго ждать и находиться в неведении. Я не в состоянии ни есть, ни спать, просто с ума схожу от беспокойства. Помогите же мне! Помогите хоть чем-нибудь!

Он встал и обошел вокруг своего стола. Затем тихо проговорил:

– Мне очень жаль, миссис Беттертон, очень жаль. Уверяю вас, что мы делаем все от нас зависящее, чтобы выяснить, что произошло с вашим мужем. Мы ежедневно получаем донесения из разных мест.

– Откуда вы получаете донесения? – резко спросила она. – Что в них говорится?

– Их нужно проанализировать, изучить и проверить. Как правило, они в высшей степени неопределенны.

– Так больше не может продолжаться! – горестно повторила она.

– Вы очень тревожитесь за своего мужа, миссис Беттертон?

– Конечно, тревожусь! Господи, мы ведь женаты всего шесть месяцев. Всего шесть месяцев!

– Знаю и прошу у вас прощения за вопрос: не произошло ли между вами ссоры?

– О нет!

– Никаких связей с другими женщинами?

– Конечно, нет. Я же сказала вам. Мы поженились только в апреле.

– Прошу вас, поверьте мне, я не настаиваю, что именно это явилось причиной его исчезновения, но необходимо принимать во внимание любую возможность, которая может пролить свет на это дело!.. Последнее время он не был расстроен, взволнован, обеспокоен чем-то, может быть, раздражен?

– Нет, нет, нет!

– Вы знаете, миссис Беттертон, люди становятся нервными на такой работе, которой занимался ваш муж. Постоянно жить в условиях строгой системы безопасности… В общем, – он мучительно улыбнулся, – быть нервными для них – почти норма.

Она не ответила ему улыбкой.

– Он был таким, как всегда, – вяло сказала она.

– Был доволен своей работой? Обсуждал ее когда-нибудь с вами?

– Нет, его работа была слишком специфичной для меня.

– Вы не замечали, чтобы он испытывал угрызения совести, связанные с вредным воздействием, которое может быть при практическом применении его исследований? Ученые иногда подвержены такому.

– Муж никогда не говорил ничего подобного.

– Понимаете, миссис Беттертон, – Джессоп подался вперед, утратив на время напускное безразличие, – что я пытаюсь сделать, так это составить для себя представление о вашем муже. Вы же мне не помогаете.

– Но что еще можно сказать или сделать? Я ответила на все ваши вопросы.

– Да, вы ответили на все мои вопросы, и главным образом отрицательно. А мне нужно что-нибудь положительное, что-нибудь конструктивное. Понимаете, что я хочу сказать? Значительно легче искать человека, когда известно, что он собой представляет.

Какое-то время она размышляла.

– Понимаю. По крайней мере, думаю, что понимаю. Что ж, Том был веселым и уравновешенным. И умным, разумеется.

Джессоп опять улыбнулся:

– Это перечень качеств. Давайте попытаемся перейти к характерным для него особенностям. Он много читал?

– Да, очень много.

– Какие книги?

– О, биографии! Книги, рекомендованные Литературным обществом. Детективы, если уставал.

– Весьма обычный читатель, правда? Какие-нибудь любимые занятия? Любил играть в карты или шахматы?

– Играл в бридж. Мы обычно играли с доктором Эвансом и его женой раз или два в неделю.

– У вашего мужа было много друзей?

– О да, он очень общительный человек.

– Я не совсем это имел в виду. Хочется знать, был ли он человеком, который… для которого друзья много значат?

– Он играл в гольф и кое с кем из наших соседей.

– То есть никаких близких, закадычных друзей у него не было?

– Нет… Понимаете, он долго жил в США, родился в Канаде – и не успел завести широких знакомств.

Джессоп взглянул на клочок бумаги, находившийся ближе к локтю.

– Насколько мне известно, три человека из Штатов встречались с ним в последнее время. У меня записаны их фамилии. Как мы смогли установить, эти трое были единственными, с кем он контактировал. Поэтому мы уделяем им особое внимание. Итак, во-первых, Уолтер Гриффитс. Он приезжал к вам в Харуэлл.

– Да, Уолтер гостил в Англии и заехал навестить Тома.

– И какова была реакция вашего мужа?

– Том удивился, когда увидел Уолтера, но был рад. Они очень близко знали друг друга в Штатах.

– Каким вам показался этот Гриффитс? Опишите его своими словами.

– Вы ведь знаете о нем абсолютно все?

– Да, мы знаем о нем все. Но я хочу услышать, что лично вы думаете о нем.

На минуту она задумалась.

– Ну, очень важный и велеречивый. Был очень вежлив со мной и очень рад Тому. Рассказал Тому обо всем, что случилось после отъезда в Англию. Кажется, какие-то местные сплетни. Мне было не очень интересно, так как я не знаю никого из тех людей, о которых они говорили. В любом случае я готовила обед в то время, пока они предавались воспоминаниям.

– Они не затрагивали никаких политических вопросов?

– Вы пытаетесь намекнуть на то, что Уолтер был коммунистом? – Лицо Оливии Беттертон вспыхнуло. – Уверена, что ничего подобного! Он был на государственной службе… мне кажется, в канцелярии окружного прокурора. И даже когда Том сказал что-то смешное об охоте на ведьм в Америке, он серьезно ответил, что мы здесь этого не понимаем. Охота на ведьм, дескать, была необходима. Мог такое сказать коммунист?!

– Прошу вас, миссис Беттертон, только не волнуйтесь!

– И Том не был коммунистом! Я все время вам это повторяю, а вы мне не верите!

– Нет, верю, но мы должны все досконально выяснить. Теперь перейдем к его второму контакту из-за границы. Доктор Марк Лукас. Вы встречались с ним в Лондоне, в Дорсете.

– Да, мы ездили в театр, а после ужинали в Дорсете. Внезапно подошел этот человек, Льюк или Лукас, и поздоровался с Томом. Марк был химиком-исследователем и последний раз видел Тома еще в Штатах. Марк – эмигрант из Германии, принявший американское гражданство. Но вы, конечно же…

– Но я, конечно же, знаю все это? Да, знаю, миссис Беттертон. Ваш муж удивился, увидев его?

– Очень удивился.

– Был ли рад?

– Да… думаю, что да.

– Но вы не уверены?

– Ну… этот человек не очень интересовал Тома, по крайней мере муж так сказал мне потом! Вот и все.

– Это была случайная встреча? Они не договаривались, чтобы встретиться еще раз?

– Случайная и неожиданная! Больше я ничего не знаю.

– Третьим контактером из-за границы была женщина, миссис Кэрол Спидер, также из Штатов. Как прошла эта встреча?

– Мне кажется, она выполняла какую-то работу по линии ООН. Кэрол была знакома с Томом по Америке и позвонила ему уже из Лондона, чтобы сообщить, что она здесь, и спросить, не приедем ли мы как-нибудь пообедать вместе.

– И вы поехали?

– Нет.

– Вы – нет, а ваш муж поехал!

– Что?! – Она в недоумении уставилась на него.

– Он не сказал вам об этом?

– Нет.

Оливия Беттертон выглядела озадаченной и смущенной. Джессопу стало ее жалко, но он не позволил развиться этому чувству и впервые за все время подумал, что, возможно, что-то нащупал.

– Я не могу представить, – нерешительно сказала она. – Мне кажется очень странным, что он ничего не сказал мне об этом.

– Они обедали вместе в Дорсете, где жила миссис Спидер, в среду, 12 августа.

– 12 августа?

– Да.

– Он действительно тогда ездил в Лондон… Но ничего не сказал… – Она замолчала и затем резко спросила: – Какая она?

Ответ последовал быстро и ободряюще:

– Вовсе не очаровательная, миссис Беттертон. Служащая тридцати с лишним лет, даже не привлекательная. Нет ни малейших оснований подозревать ее в интимной связи с вашим мужем. Как раз поэтому и странно, что он не сказал вам ничего об их встрече.

– Да, да!

– Теперь подумайте как следует, миссис Беттертон. Вы не заметили никаких изменений в поведении вашего мужа, скажем, в середине августа? Приблизительно за неделю до конференции.

– Нет… И нечего было замечать.

Джессоп глубоко вздохнул.

На столе тихо зажужжал телефон. Он поднял трубку:

– Да?

Голос на другом конце провода произнес:

– Здесь человек, который хочет поговорить с кем-нибудь, кто занимается делом Беттертона, сэр.

– Как его имя?

На другом конце провода раздался осторожный кашель.

– Не совсем уверен, как оно произносится, мистер Джессоп. Может быть, я лучше скажу его по буквам?

– Хорошо. Говорите.

Он быстро записал в блокнот буквы, которые называли ему по телефону.

– Поляк? – спросил он, закончив.

– Он не сказал, сэр. По-английски говорит свободно, но с легким акцентом.

– Попросите его подождать.

– Слушаюсь, сэр.

Джессоп положил трубку. Затем посмотрел через стол на Оливию Беттертон. Она сидела совершенно тихо, с обезоруживающим, безмятежным спокойствием. Он вырвал из своего блокнота листок с именем, которое только что записал, и подтолкнул ей через стол.

– Знаете кого-нибудь с такой фамилией?

Она взглянула на листок, и ее глаза расширились. На какое-то мгновение он решил, что она напугана.

– Да, – ответила она. – Да, знаю. Он писал мне.

– Когда?

– Вчера. Он двоюродный брат первой жены Тома. И только что приехал в Англию. Он очень заинтересован исчезновением Тома. В своем письме спрашивал, не известно ли мне что-нибудь новое, и… и выражал искреннее сочувствие.

– До письма вы о нем что-либо слышали?

Она покачала головой.

– Ваш муж когда-нибудь говорил о нем?

– Нет.

– То есть в действительности он может и не быть двоюродным братом первой жены вашего мужа?

– Ну… Думаю, такое невозможно. Я никогда не задумывалась над этим. – Она выглядела встревоженной. – Но первая жена Тома была иностранкой. Она была дочерью профессора Маннгейма. Из письма видно, что этот человек, похоже, знает все о ней и Томе. Письмо было очень правильное, официальное и, знаете, какое-то иностранное. И тем не менее казалось искренним. Хотя какой смысл писать, если не быть искренним?

– Об этом-то мы всегда и спрашиваем себя… – Джессоп слабо улыбнулся. – Мы занимаемся здесь этим так часто, что начинаем обращать внимание на малейшие несоответствия.

– Ничего удивительного. – Она внезапно вздрогнула. – Эта ваша комната в середине лабиринта коридоров, из которой никогда не выбраться, как бывает в кошмарном сне…

– Она может вызвать ощущение боязни замкнутого пространства, – сказал, улыбаясь, Джессоп.

Оливия Беттертон подняла руку и отбросила прядь волос со лба.

– Поверьте, я не могу больше этого выносить, – сказала она. – Просто сидеть и ждать. Хочу уехать куда-нибудь для перемены обстановки. За границу, например. Куда-нибудь, где журналисты не будут постоянно звонить мне по телефону и люди не будут на меня оглядываться. Встречаю друзей, и они меня расспрашивают, узнала ли я что-нибудь новое. – Она помолчала, потом продолжила: – Мне кажется… мне кажется, я на грани нервного расстройства. Стараюсь держать себя в руках, но все слишком тяжело для меня. И мой врач говорит, что мне нужно прямо сейчас отправиться куда-нибудь на три-четыре недели. У меня есть его письмо. Я покажу. – Она пошарила у себя в сумочке, достала из нее конверт и передала его через стол Джессопу: – Почитайте, что он пишет.

Джессоп вынул из конверта письмо и прочел его.

– Да, – проговорил он, – с врачом не поспоришь.

И вложил письмо обратно в конверт.

– Так… так мне можно будет уехать? – Ее глаза нервно следили за ним.

– Конечно, миссис Беттертон, – ответил он и приподнял брови. – Почему бы и нет?

– Думала, вы можете быть против.

– Против? Почему? Это ваше личное дело. Только сделайте так, чтобы я мог связаться с вами и сообщить, если у нас появятся какие-нибудь новости.

– О, конечно.

– Куда вы настроены поехать?

– Куда-нибудь, где солнце и поменьше англичан. В Испанию или Марокко.

– Чудесно. Уверен, это пойдет вам на пользу.

– Большое вам спасибо.

Она встала, взволнованная, воодушевленная, но все еще с явными признаками нервозности.

Джессоп пожал ей руку и надавил на кнопку, вызывая дежурного, чтобы ее проводили. Затем вернулся и сел. Некоторое время его лицо оставалось таким же невозмутимым, как и раньше, потом очень медленно на нем появилась тихая улыбка. Он поднял трубку телефона.

– Я приму майора Глидра сейчас, – сказал он.