Текст книги "Черная пасть"

Автор книги: Африкан Бальбуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Круто и сильно? – отрывисто спросил Джекобс.

– Да. Это утверждают эскимосы, якуты, тунгусы, буряты. А когда все толкуют одно и то же, даже ученые считают, что всеобщее поверие надо серьезно изучать.

– Неужели я увидел первым?

– Из нас двоих, бесспорно, вы – первым!

– Вестовой! Вестовой! – заорал Джекобс, наливая новый бокал водки. – Ты что, спал там? Ответь мне на важный вопрос и не задумываясь: видел сегодня на небе интересное, необычное? Ну?

Вестовой ошалело посмотрел на грозного майора, замычал и отчаянно закрутил головой.

– Н-ничего н-не видал... Виноват! Чистил вашу одежду!

– На, выпей и пошел вон! – с явным удовольствием протянул бокал Джекобс.

Когда вестовой покинул палатку. Джекобс налил полный бокал водки и шумно выпил.

– Уд-дивительная страна! – проговорил он. – Что вы можете еще рассказать об этом интересном явлении?

– Вам, конечно, известно, что, помимо географического северного полюса, есть еще и магнитный...

– Я знаю, что Северный полюс открыт американцем и потому он принадлежит Америке. А насчет магнитного ничего неизвестно – американцы его еще не открывали!..

Джекобс, очень довольный своей шуткой, гулко захохотал.

– Никакой американец Северного полюса не открывал, мистер Джекобс. Ну, меня не удивляет, что вы не знаете ничего и о магнитном полюсе, ибо невежество – привилегия военных! Под вашим командованием отряд американской морской пехоты проник в невообразимые дебри баргузинской тайги в сибирской стороне России. Вы должны гордиться! Вам делает честь, что вы первым из американцев увидели северное сияние в этих широтах Сибири. Конечно, было бы лучше, если бы на вашем месте был ученый!..

– На моем месте могу быть только я! Запомните, мистер Самойлов. Никакому ученому не позволю занять мое место – на нем я стою обеими ногами, черт возьми! Что касается того, что Северный полюс еще не открыл американец, так он его откроет!..

– Вы не сможете рассказать соотечественникам об этих краях, об этом редком явлении ничего! – словно не слыша собеседника, продолжал Самойлов. – А могли бы стать автором увлекательной книги, сделать бизнес! По вам ничего этого не дано – военные способны только убивать людей, мыслить они не могут!..

– Кар-рамба! – взревел Джекобс. – Вы, кажется, меня оскорбляете?

– Ничего подобного! – возразил Самойлов. – В каком-то роде вы у меня в гостях, мистер Джекобс. А у русских не обижают гостя. Это принято только у вас...

Джекобс допил бокал и резко отодвинул его.

– Как то есть «принято»? Вы оскорбляете мою страну!

– Я не такой дурак, чтобы оскорблять страну, в которую собираюсь ехать, мистер Джекобс, – миролюбиво сказал Самойлов, наливая водки. – Такова логика вещей. Первыми в таких местах часто появляются военные. Капитаны Куки вывелись, Пржевальских да Потаниных уже не будет – времена счастливых сочетаний ученых и военных прошли. Но мне повезло, что рядом со мной такой человек, как вы, – из прославленной морской пехоты, а это ведь та самая большая дубинка, которой здорово научились размахивать ваши политики! За вас, мистер Джекобс.

– Это вы хорошо сказали про большую дубинку! – охотно подтвердил Джекобс. – А скажите, мистер Самойлов, не жалко отдавать золото? Хотим дать пять процентов вашего же, добытого на вашем прииске, золота! Я бы, например, стал драться. И так поступил бы, по-моему, всякий. Вы же далеко не трусливый человек.

– Берите золото и не входите в рассуждения! – глухо произнес Самойлов. – Вы, может, слышали историю русской библиотеки вашего конгресса? Ее собрал красноярский купец Юдин. То была уникальная библиотека – лучшая в России. Выросли дети и стали возмущаться: почему такие деньги заморожены в книгах! Наступил в семье ад. И Юдин вынужден был продать библиотеку, ее купило ваше правительство за сто тысяч долларов.

– Сто тысяч долларов! – вскричал Джекобс. – За книги!

– Да, мистер Джекобс, всего-навсего сто тысяч долларов за национальную гордость России! А стоила не меньше миллиона и даже, может быть, вообще не имела цены...

– Вы шутите! – не выдержал Джекобс.

– Для русского слишком грустная тема для шуток. Аляску безмозглый царь за триста миллионов продал, а вы в несколько лет выкачали из нее миллиарды! Стоило русским землепроходцам класть жизни свои, разведывая заморские земли на Аляске!..

– Кто позволил им разведывать наши земли на Аляске? Кто был тогда президентом?

Самойлов откинулся на спинку стульчика и странно ласково посмотрел на майора.

– С вами не соскучишься! – сказал он восхищенно. – Закусывайте омулем, милейший мистер Джекобс. Еще раз ваше здоровье! Дорогой мистер Джекобс, незнание имеет великолепно привлекательную сторону – оно наивно и честно. Да будет вам известно: русскую Аляску ваше правительство купило в 1869 году, а наши предки – мои предки! – беломорские рыбаки и охотники да купцы еще в семнадцатом веке начинали осваивать Аляску! Тогда у вас президентов не было, да и вообще вами не пахло на американском континенте, мистер Джекобс...

Самойлов выпил, продолжал:

– Привычно стало вам брать все, что плохо лежит. А мое золото давно плохо лежит, да и вся фантастически богатая Сибирь-матушка давно плохо лежит у России! Я нисколько не жалею о золоте. Даже думаю, что оно сохранилось потому, что ревком в Иркутске не может организовать надежной охраны для его вывозки... Мне не нужно золото. Под вашей защитой я вывезу семейные архивы. Они состоят не из альбомов в переплетах с золотым тиснением. Мои отец промышленник, и отчеты с приисков, тома с документами – в пяти металлических ящиках – переносных сейфах. Могу открыть и показать, что не прячу золото!..

– Я вам верю. Открывать ящики не надо.

В это время ветерок распахнул полог, и в палатку ворвалась мошкара – густо, нахально, настырно. Стала лезть в рот, в нос, в уши. Джекобс зачихал, зафыркал и, наконец, отчаянно отбиваясь руками, взревел:

– Эй, вестовой! Где ты там, Окорок Пенсильванский? Какой дьявол открыл дверь?

Вбежавший вестовой пытался, вооружившись полотенцем, выгнать целую тучу мошкары. Самойлов заметил, что этот вечно напуганный парень настолько искусан, что вместо глаз остались одни щелочки.

– Найди, где эта проклятая мазь от гнуса, – живо!

Проворный вестовой быстро намазал мазью лицо, руки и шею майора.

– А вас что, не кусает эта сволочь? – с величайшим изумлением посмотрел Джекобс на Самойлова.

– Комары и мошка у нас кусают только чужих! – пошутил Самойлов. – Может, выпьете коньяк?

– Сначала водку! – захохотал Джекобс.

– Узнаю офицера морской пехоты! Ваше здоровье!

Самойлов вышел из палатки и тотчас же вернулся.

– Часовые стоят слишком близко! – вполголоса сказал он.

Джекобс, продолжая разжевывать понравившуюся белорыбицу, стремительно вышел и тотчас же донесся его лающий бас:

– Кар-рамба! Я велел охранять, а не стеречь меня! Есть разница, черт возьми? Эй ты, Окорок Пенсильванский, проследи: к палатке никто не смеет подходить ближе, чем на десять метров! Увижу ближе чью-нибудь морду – влеплю пулю! Может, сейчас дверь открылась не сама, а, канальи? Пусть знают: мой кольт промашки не дает.

Вернувшись в палатку, Джекобс постоял, словно прислушиваясь.

– Говорите, никто не слышит.

– Золото передаст комитет самообороны, – тихо сообщил Самойлов. – Завтра с утра поведете переговоры. Нажимайте на Международный Красный Крест. Грозить – ни в коем случае!.. Когда получите золото, позаботьтесь о себе. Вот вам подарок, – Самойлов вытащил из саквояжа шелковый пояс. – Насыпьте и обмотайтесь. Сверху – нижнее белье. Вы заслужили это честно.

Джекобс с затаенным дыханием взял длинный пояс.

– Вы просто чудесный парень, мистер Самойлов! – в волнении выговорил он. – Я вас полюбил, мистер Самойлов. Разрешаю насыпать и себе.

Самойлов поклонился.

– Очень тронут! – сказал он, пряча улыбку.

– Вот и отлично! Давайте пить!

Перевалило уже далеко за полночь, когда было покончено со всем, что принес Самойлов. Джекобс минут десять полуудивленно, полубессмысленно смотрел на пустую бутылку и вдруг громко расхохотался. Затем – запел.

 
Кар-рамба!
С утра дождик льет проклятый!
Кар-рамба!
Не видно ни зги над головой!
Не знаем, куда идем,
Где свой приют найдем!
Кар-рамба!
 

По палатке, словно в ответ разудалой песне, сильно забарабанил крупный частый дождь.

ИННОКЕНТИЙ БУТЫРИН: «СПАСИБО МЕРИКАНАМ!»

Когда Чимит пришел в сознание, первое, что увидел, – странно большое лицо, наклонившееся над ним, и другое – очень круглое, обросшее, грязное.

– Очухался! – облегченно выдохнул круглолицый. – Ну, ты, ангел, не мог поделикатнее! Ты мог уничтожить источник спасительной информации... Ну, так, молодой человек, задам один-единственный вопрос. Только кивнешь, если «да». Итак, слушай: отец пошел проводником к мериканам? Так, кажется, называете американцев? Не станешь отвечать, дядя ангел опять будет делать тебе больно. Отвечай: с американцами идет отец?

Чимит кивнул.

– Вот ты и поумнел! Куда отец ведет их? Буду называть, а ты кивнешь, когда услышишь тот прииск, куда американцы идут: Варваринский, Никитский, Надежный, Черная Пасть... Стоп! Логично, если иметь в виду, что единственный действующий! Прекрасно! Теперь ты свободен, как вольный ветер, можешь шагать, свое дело ты сделал. Только конька твоего придется забрать. Мне гораздо больше лет – у вашего народа старших уважают, так ведь? До свидания, голубчик, ни пуха, ни пера!

Чимит, озираясь, нырнул в густой кустарник и побежал что есть силы. Бог знает, сколько он бежал, остановился, когда совсем нечем стало дышать, повалился в густой черничник. Лежал долго с закрытыми глазами. Когда же открыл глаза, оказалось – лежит рядом с огромной муравьиной кучей. Насекомые бегали по одежде, по рукам. Чимит встал, осторожно отряхнулся, внимательно посмотрел, чтобы не наступить на мурашей – так учат у бурят, разорить муравьиное гнездо – большой грех! Об этом говорится и в легенде.

Однажды мальчишка палкой раскидал муравьиную кучу. И пожаловались пришедшие в отчаяние муравьи своему Хану Шоргоолзону – погибель им грозит! Возмутился муравьиный царь и сделал так, чтобы все другие муравьи немедленно покинули луга, пастбища и леса, окружавшие улус, в котором жил тот скверный мальчишка. Ушли муравьи в одну ночь. И случилось ужасное: за одну неделю вся трава, все листья на деревьях были съедены, почернею все кругом, для улуса наступило тяжкое время. Видят буряты: окрестные улусы все живут, как жили, только их улус подвергся такому бедствию. «Это неспроста!» – решили улусные старики. Самые искусные гадальщики были наняты, самые великие шаманы были приглашены – и нашли, вызнали: Хан Шоргоолзон решил так наказать улус, в котором живет скверный мальчишка, раскидавший муравьиную кучу! Решили послать к муравьиному царю самых уважаемых людей улуса и с ними виноватого мальчишку. Хан Шоргоолзон допустил к себе тех бурят, принял принесенные подарки, выслушал послов от улуса и сказал:

– Дайте клятву, что отныне и вовеки ваши буряты не будут разорять гнезда моих подданных. Вы убедились, что они и ваши верные защитники. Вы должны навсегда запомнить, какого наказания заслуживает негодяй, кто нарушит эту вашу клятву!

Взмахнул рукой Хан Шоргоолзон – и тут же появился двойник мальчишки. Поставили его на площадь перед дворцом хана, раздели и привязали к столбу. Поднялся Хан Шоргоолзон на крыльцо своего дворца и крикнул что-то. Тотчас же со всех сторон ринулись на мальчика полчища муравьев – и за какие-нибудь минуты от него остались одни белые кости! Подозвал полумертвого от страха мальчишку Хан Шоргоолзон и сказал:

– Знай, что муравьи способны и на такие дела. Вот как могли они наказать тебя за твой несмываемый грех, но ты отныне не тот, а другой мальчик – тот съеден муравьями. И ты дашь мне слово, что отныне никогда и никому не будешь вредить в лесу!..

Чимит наелся сочной прохладной ягоды-черники, его потянуло на сон. Прилег было, но тут в уши как громом ударило: «Какой же ты сын казака, если у тебя так просто отобрали коня!»

Чимит вскочил. «Коня надо выручать!» – засело в нем гвоздем. Убегая от «ангелов», он ломился напрямик – через кустарники, ломая ветки и сучья, а теперь шел совсем по-другому. Если бы кто наблюдал за ним со стороны, тот сказал бы, что мальчик скользит по тайге с осторожностью соболя, преследующего добычу. Вся древняя наука охотника, скрадывающего зверя, непостижимым образом пришла мальчику на помощь.

Чимит подкрался в тот момент, когда бандиты собрались двигаться дальше. Подполковник подвел коня к валежине, забрался на нее и с неожиданной ловкостью вскочил в седло. «Ангелы» взялись с обеих сторон за стремена. Они поступили, как настоящие казаки. Бывает – остался без коня казак. Что делать спешенному? Он хватается за стремя товарища, бежит огромными прыжками, с силой отталкиваясь. Такому учатся с малых лет. Но ведь то – казаки!..

Подполковник сначала заставил коня идти ходою – мелкой переступью, быстро семеня. Хода – намного быстрее, чем обыкновенный шаг. Потом же он перешел на рысь. «Ангелы» побежали. «Долго не продержитесь!»– со злорадством подумал Чимит.

Не прошло и получаса, как выбились «ангелы» из сил. Видно, требовать стали, чтобы остановил подполковник коня. Но послышался яростный окрик, всадник с силой ударил коня лозой, и тот рванул что есть сил махом. Тот, что бежал справа, оторвался сразу же, второй держался некоторое время, но сорвался и полетел кувырком. Какое-то время «ангелы» стояли неподвижно, ошеломленные, как бы застывшие. Потом отчаянно замахали руками, выкрикивая ругательства, сорвали из-за спины винтовки, открыли стрельбу. Но подполковник уже скрылся за выступом скалы.

Чимит вздохнул посвободней – он ужасно боялся, что попадут в коня. Когда же подполковник ускакал, Чимит тихо засмеялся: без «ангелов» ему коня не укараулить. Человек один ничего не может сделать – как бы ни крепился, он должен спать...

Остановился подполковник на берегу того самого озера, откуда бежал Чимит, вызвав ужасную ярость Джекобса. Вечер был светлым, и «родной племянник великого путешественника», а точнее его однофамилец, с жадностью кинулся ощупывать дрожащими руками несомненные следы того, что здесь лагерем стояли американцы: валялись консервные банки, которые подполковник поднимал с земли, запускал грязный палец и тщательно облизывал; поднеся к глазам одну из банок, подполковник вздрогнул – торжествующий возглас огласил берег пустынного озера.

– Я спасен! – кричал он.

На банках было написано: «Изготовлено в США». Когда же в руки попала скомканная страница газеты, подполковник осторожно её разгладил и, испустив долгий радостный вопль, к ужасу Чимита, стал прыгать на одной ноге, повторяя: «Вашингтон пост»! «Вашингтон пост»! «Вашингтон пост»!

Чимит осторожно отполз. У бурят к сумасшедшим относились с мистическим ужасом – в человека ведь вселился злобный дух! Перебежками между кустами приблизился к уныло стоящему на привязи коню. Дрожа всем телом, вскочил в седло, и пустился вскачь, не оглядываясь, будто толстый подполковник, выкрикивавший непонятные слова и облизывавший банки, мог догнать, схватить его.

Было далеко за полночь, когда Чимит, приехав в Устье, большое село на берегу Байкала, нашел девятый дом с краю и пять раз стукнул в окно. В доме зажгли свет, скрипнула дверь, и на крыльцо вышел человек. Сонным голосом встревоженно спросил:

– Эта-та кого там принесло?

– От Бадмы Галанова!

– Вот эт-та да-а! – восхищенно откликнулся, спрыгивая с крыльца, хозяин и поспешил распахнуть ворота.

Чимит взялся было за луку седла, чтобы сойти с коня, по вдруг у него закружилась голова, он упал бы, не подхвати его сильные руки.

– Да ты же... Спишь! – словно издали донесся до сознания Чимита голос, странно знакомый, добрый, даже ласковый, но встревоженный – чей же это голос? как зовут хозяина? почему не может Чимит вспомнить его имя?..

...Говорят, солнце будит человека, даже спрятавшегося от него за каменные стены, в нору, в подземелье. Но никто Чимита не прятал никуда. Он проснулся на широкой лежанке русской печки. Было уже за полдень. Изба Иннокентия Бутырина, просторная и чистая, была вся залита солнцем, вся блистала, искрилась. Казалось, блеск этот шел не только от окон, но и от покрашенных светло-желтой масляной краской стен, от потолка, оттого, что пол был выскоблен тоже до светлой желтизны. Ярко блестел начищенный самовар, пофыркивающий струйками пара, блестел медный поднос, на котором громоздилась горка только что нарезанного пшеничного свежего хлеба, а за столом чинно, степенно сидели мужики. От всего этого на душе Чимита стало светло. Он улыбнулся дяде Иннокентию радостно.

– Ну, паря, давай знакомься! Это командиры партизанские, – сказал дядя Иннокентий, обводя взглядом семерых мужиков. – Это сынок Бадмахи Галанова. С отцом мы в японскую бедовали, помесили грязищу маньчжурскую, попили ханшиуу, яз-зви ее дери, дрянной китайской водки из гаоляна... Ну, садись, паря, подкрепляйся!

Хозяйка внесла большую деревянную чашу с дымящимися пельменями.

– Чем богаты, тем и рады! – с поклоном проговорила она. Чимиту показалось, что хозяйка пропела эти слова. Мужики стали накладывать пельмени в глубокие деревянные чашки. Чимиту пельмени наложила сама хозяйка.

После обеда Чимит рассказал все, что видел в американском отряде и что передавал отец.

– Ну, мужики, подумали? Давай говорить будем! – после нескольких минут молчания сказал Бутырин.

– До ущелья Согжоев, кажись, сутки ходу? – уточнил один.

– Ежели долгий бой – нам будет хана. Патронов мало. Надо придумать наподобие летнего грома: трах-бах! Шуму чтоб было – до небес! – заметил другой.

– Гранатами надо их да залпами – коней сбить, чтобы очумели да подавили своих же, – предложил третий.

Дядя Иннокентий, подытоживая, заговорил неторопливо:

– Ладные мысли высказаны, мужики. Верно, гранатами их надо глушить. Их хватает у нас, вчерась из Иркутска подослали по морю. Обещаны патроны, но ждать нам недосуг. Надо отобрать хороших ребят-городошников – пусть они пошвыряют, чтоб мериканам небо с ладошку показалось! И верно насчет залпов. Коней напугать надо как следовает – тогды долгому бою не бывать. Залпа четыре трахнем. Ежели удержатся – прицельно бить. Ишо нет вопросов? Через два часа выступать! А знаете, мужики, я сначала ни хрена не понял из задумки ревкома: как это отдать золото мериканам? А потом дотумкал: здорово придумано! Выходит, мериканам этим спасибо сказать надо – золото помогают нам вывезти! А то ить чисто замучили из ревкома: «Что слышно из Черной Пасти?», «Хорошо ли вооружены шахтеры?». Теперь, кажись, все!

– Дядя Иннокентий, а я? Поеду с вами? – поняв, что разговор закончен, подал голос Чимит.

Иннокентий Бутырин оглядел его, махнул рукой.

– Возьмем! Придется ему и ружьишко дать, а то ить заплачет казак. Как думаете, мужики: можно казака безоружно в бой посылать?

– Надо, надо ему ружжо выдать! – сказал один из командиров. – Коня-то как здорово выручил!

Мужики еще попили чаю, не торопясь, разошлись. Чимит никак не мог сообразовать такое их поведение с тем, что было решено: выступать через два часа! Почему же они нисколько не торопились? С этим вопросом он обратился к дяде Иннокентию.

– Эт-то хорошо ты заметил, – улыбнулся Бутырин. – У нас мужик сурьезный, суеты он не любит, он тебе скажет: «Хочешь торопиться – не спеши!» В назначенный час он будет на коне... Так, говоришь, энтот круглолицый к Черной Пасти подался? Ужели он лазутчик от банды?..

– Нет, дядя Иннокентий, они только втроем и блукали в тайге. Никак не может быть, чтоб от банды!..

– Хорошо, ежли так, – задумчиво произнес Бутырин. – А то вдруг от банды какой, и она расколотит мериканов?..

ДИПЛОМАТЫ ИЗ ЧЕРНОЙ ПАСТИ

Семь Старцев[3]3
  Семь Старцев – Большая Медведица. Есть такое предание. Жили когда-то семь братьев волшебников. Им было велено вызнать все тайны человеческих преступлений, чтобы искоренить их на земле. Но они увлеклись своим занятием настолько, что позабыли о своей цели. Разгневанный Эсэгэ Малаан-тэнгри, владыка тэнгринов – покровителей людей, велел им убраться на небо, и они превратились в Семь Старцев.


[Закрыть], вдоволь наслушавшись воинственных выкриков майора Джекобса, смеясь, начали продвигаться к зениту, чтобы успеть к рассвету заглянуть в дымоходы юрт всех злодеев, готовящих преступления. Эти Старцы, говорится у бурят, ведут счет преступлениям на Земле – все они видят со своей ночной высоты, все они знают, но ничем помочь не могут никому. Могут только плакать от жалости к жертвам преступлений – и слезы их ложатся росой на предутренней Земле. Наверняка Семь дотошных Старцев заглядывали в один из домов поселка, а точнее в землянку, где всю ночь не спали люди, собранные для решения важного дела. Стены этого дома возвышались над землей всего на три-четыре бревна. Вряд ли видели даже Семь Старцев такое сооружение. Чтобы попасть в него, надо спуститься по ступенькам в подземелье. Но войдя в него, всякий остановится ошеломленный, ибо попадает в настоящий дворцовый зал! Паркетный пол, стены из карельской березы, потолок из мореного дуба, который опирается на столбы-колонны, с трех сторон обшитые полированными листами, а с четвертой – чудо-зеркалом, то невообразимо вытягивающим человека, превращая его в худосочное змеевидное существо с громадной головой, то в карлика чудовищной толщины с крошечной головкой. Три незеркальные стороны этих столбов были разрисованы, изображая ветви всех деревьев, какие только растут в Сибири, а на этих ветвях так похоже, так красочно нарисованных, что хотелось даже потрогать, сидели все птицы, что водятся в сибирских лесах. Было видно, что над этими листами работали не мастера из азиатских стран, а умельцы с русского севера, с Беломорья, родного Самойлову.

В тот час, когда Джекобс еще допивал свой «Наполеон», который Самойлов полностью предоставил в распоряжение майора, в подземном зале на скамьях-плахах, поставленных на круглые пиленые чурбаки, сидели шахтеры. Судя по тому, что люди сидели в напряженном молчании, даже не курили, можно было сразу же догадаться – не пустяковое дело собрало их в полночный час! Призрачный свет от двух масляных плошек освещал сидевшего перед собравшимися рыжебородого гиганта, сверлившего взглядом молчаливые ряды. А когда он поднялся, то язычки пламени на коптилках качнулись, и оттого рыжебородый показался еще более высоким, грозным.

– Вы, мужики, знаете: отряд мериканов у нас, а с ним Самойлов– наследник. Проводником у них Бадмаха Галанов. Вам надобно знать: Бадма сполняет задание ревкома. Давайте, послушаем его, пущай он сам все и обскажет. Говори, Бадмаха!

– Тут дело вот какое... – начал Бадма, вставая. – В ревкоме велели сказать... Наши лупят белых в хвост и в гриву! Пятая Армия Иркутск взяла. Беляки мелкими бандами, как блохи, в тайгу, на Якутск поперли. Везде ищут золотишко, хотят к морю да за границу! Сказали, до вас добираются... Ревком велел передать вам: золото ваше отдать американцам!

Тяжкая оглушительная тишина словно навалилась на головы. Шахтеры с минуту сидели совершенно неподвижные, будто их всех поразила молния. Потом вдруг заговорили разом, наперебой, с возмущением и ненавистью.

– Скажи, почему велел ревком отдать наше золото?

– Что же это получается-то: прииск у Самойлова отняли, богатство его конфискуем, а добытое нами золото отдать тем же буржуям – только заграничным? Непонятно!..

– Русское золото мериканам?

– Тут дело нечисто!

– Ни хрена мы не отдадим!

Рыжебородый медленно поднялся, строго оглядел всех и так же медленно повел, словно успокаивая, ладонью с растопыренными пальцами.

– Хватит шуметь! – отрубил он. – Дайте досказать Бадмахе!

И он остался стоять, внимательно оглядывая зал, пока не стих шум.

– Да, так приказал ревком! – словно собираясь бодаться, пригнул голову Бадма. – Какой дурак может думать, будто ревком хочет Самойлову с помощью американцев золото отдать? Тут придумана штука хитрая: пускай американцы золотишко вывезут да подтянут поближе к нашим, а там... Не дадут золоту уйти!

– А где силенка-то, чтобы с мериканами совладать? – выкрикнул злой тонкий голос так пронзительно, что у Бадмы зазвенело в ушах.

– А самойловский наследничек, значит, на прогулку приехал? С нами захотел попрощаться?

Бадма решительно махнул рукой.

– Наши и не полезут на Америку, пускай она сама своих солдат уберет отсюдова. У роты же солдат отобрать золото наши смогут! Пускай вывезут – будет им встреча в одном месте. Отдадут золотишко как миленькие!

– А где энто место?

– Много будешь знать, скоро стариком станешь...

– Ты про Самойлова обскажи, про наследничка, – чего ради он прикатил?

– Он при американцах. Хочет бумаги свои вывезти, по ним, говорят, он получит наследство в Харбине.

– Видали мы, как паковались энти ящики железные – золота в них не прятали. А он ничего мужик, нам его бумаги ни к чему!

В это время снова встал рыжебородый гигант.

– Бадмаха Галанов все правильно обсказал! – с паузами, роняя слова, будто каждое из них стоило ему неимоверных трудов, заговорил он. – Мы от ревкома губернского письмо имеем. В таком сурьезном деле только лишь на совесть людскую полагаться не приходится – золото ить! Значит, что здесь сказал вам Бадмаха, письмом губревкома подтверждается. Вот оно, энто письмо!

Рыжебородый вынул из кармана листок бумаги и медленно развернул. Лица посветлели, появились улыбки, послышались шутки.

– Что мы имеем? – продолжал рыжебородый. – К нам прет банда анархистов – это двести сабель и две роты головорезов, которым терять нечего. Вчерась видели в тридцати верстах отсюдова. Можем вывезти золото сами? Честно – не вывезем! Не одни анархисты, три-четыре банды стерегут выход, ждут, дьяволы, когда овечка сама выйдет из загона. Пока мы здесь – неприступны. Ну, а дальше? Жахнет на нас банда анархистов? У них станковые пулеметы да пятнадцать ручных и ишшо, говорят, есть пушка. Мериканов никакая банда не тронет. Так что выдаем золотишко мериканам! Решено? Дальше: нам приказано послать отряд, чтобы никто им сзаду, мериканам, не ударил. Есть ишшо вопросы?

– Хитро! – раздался восхищенный возглас.

– Здорово придумано!

На следующее утро Джекобс вышел навстречу Самойлову в полной парадной форме майора морской пехоты.

– Мы готовы, – объявил Джекобс. – Как вы думаете, может, взять флаг?

– Если такой, чтобы прицепить к френчу, – стараясь быть серьезным, отвечал Самойлов.

– К сожалению, такого нет, – с искренним огорчением сказал Джекобс.

Джекобсу пришлось сильно нагнуться, чтобы войти в дверь землянки. Когда же он разогнулся, то издал какой-то странный булькающий звук, потом уж обрел дар речи.

– Мистер Самойлов! Это что такое? Подземный дворец?.. И я не сплю?

Майор настороженно, словно боясь наступить на мину, стал обходить зал, зачем-то ощупывая стены, трогая канделябры. Увидев себя укороченным раз в пять и столько же раздувшимся в одном из зеркал, он сначала ничего не понял, а узнав свое лицо, форму, ордена и медали, разразился раскатистым хохотом. Джекобс смеялся, как ребенок, тыча Самойлова в бок и показывая на свое изображение, менявшееся от зеркала к зеркалу.

– Мистер Самойлов! Кар-рамба! Такого я не встречал нигде: снаружи – убогая землянка, а внутри дворец! Такое могут устраивать лишь миллионеры. Я поражен!

Самойлов улыбнулся и с грустью прошелся по залу.

– Запомните, мистер Джекобс, и русские промышленники умели кое-что делать, – сказал он. – Мир считает, что американцы изобрели рекламу. Чепуха! Каждая нация с древнейших времен вносила в это дело свое. Нам, русским, тоже была доступна великая истина: к любому делу, в котором необходимо участие других, надо привлекать внимание! Это касается всего в нашем пестром мире. В нем есть так много достойного внимания человека, что за это внимание надо вести борьбу, в это дело надо вкладывать средства. Ученый обязан привлечь внимание к своему открытию, писатель – к своему произведению, крестьянин – к своей корове, свинье, к хлебу, инженер – к своим техническим знаниям, военные – к своим выдающимся способностям в убийстве людей, ну, а нам, промышленникам – что мы заслуживаем всяческого доверия, что с нами стоит иметь дело. В России возникла поговорка, иронически довольно точно отражающая смысл всего, что здесь видят ваши глаза: «Пускать пыль в глаза». Вот этим залом ваш покорный слуга и привлекал внимание нужных людей к делам фирмы «Самойлов и сын». Здесь бывали люди, мистер Джекобс. Губернское начальство любило заезжать сюда, бывали крупные чины и из столицы!.. Нашему брату промышленнику, расположение сильных мира сего ой, как нужно! Ваши соотечественники научились с помощью рекламы вытрясать карманы, несмотря на отчаянное сопротивление. Но нельзя думать, что изобрели рекламу именно ваши соотечественники. Строгановские музеи, паровая машина Ползунова, сооруженная до Уайта, многие другие чудеса достойны восхищения и признания, мистер Джекобс. Я мечтал о железной дороге, чтобы в этих сказочно богатых местах начать разработку на современном уровне. Намечал привлечь и иностранный капитал. Так вот, этот зал поразил бы внимание даже Рокфеллера, если бы мне удалось затащить его сюда. Сибирь мы только начинали разрабатывать. Здесь есть все. Мы бы нажили не миллионы, а миллиарды... Но мы опоздали! И я спасаю семейные архивы!..

Тут чинно вошли члены комитета самообороны. Их вел рыжебородый гигант. Майор расправил плечи, выпятил грудь с орденами и щелкнул каблуками.

– Господа! – зычно выкрикнул он. – Я – майор морской пехоты Северо-Американских Соединенных Штатов Уильям Джекобс, уполномочен передать письмо командира бригады морской пехоты полковника Морроу, в настоящее время находящегося в городе Верхнеудинске. Смысл данного официального документа в следующем: Международный Красный Крест обратился к правительству Северо-Американских Соединенных Штатов, как к стране, которая не участвует в гражданской войне в России, с просьбой помочь в выполнении гуманной миссии Красного Креста в оказании помощи раненым, военнопленным и пострадавшему гражданскому населению. Дано приказание в обеспечение деятельности Красного Креста конфисковать золото, добытое на вашем прииске. Я надеюсь, господа, что вы проявите высокое понимание вашего долга и не заставите моих солдат применить оружие. Я кончил, господа! Думаю, что вы дадите мне возможность доложить о вас моему начальству в наилучшем виде.

Джекобс повернулся к Самойлову:

– Прошу перевести этим господам!

Самойлов поклонился, пряча улыбку: Джекобс, оказывается, неплохой актер. Самойлов ловил себя на том, что говорит, поддаваясь апломбу майора, так же торжественно.

Рыжебородый, внимательно выслушав, перекинувшись шепотом несколькими словами со своими, вышел вперед и сказал:

– Мы согласны передать через вас Международному Красному Кресту золото прииска Черная Пасть. Но только при условии: вы дадите бумагу, в ней должно быть написано так: «Золото, изъятое на прииске Черная Пасть отрядом американской армии, пойдет только на пользу трудовому народу России».

Джекобс, едва скрывая радость, сохраняя на лице выражение достоинства, церемонно обратился к Самойлову: