Текст книги "Черная пасть"

Автор книги: Африкан Бальбуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Африкан Бальбуров
Черная пасть
Повесть

ОТ РЕДАКЦИИ. Повесть «Черная пасть» – последняя работа народного писателя Бурятии Африкана Андреевича Бальбурова, автора таких широко известных книг, как «Поющие стрелы», «Белый месяц», «Двенадцать моих драгоценностей». Романы, повести и рассказы, документальная проза в одинаковой мере были доступны его перу. В последней повести, на наш взгляд, проявилась новая грань таланта писателя, как автора приключенческого жанра. Ему удалось создать увлекательное, остросюжетное повествование, не поступаясь художнической правдой реалистических характеров, наполнить повесть серьезным социальным и политическим звучанием.

ОТ АВТОРА. О так называемой «Золотой экспедиции» американцев в Забайкалье в годы гражданской войны впервые рассказал мне профессор Лазарь Ефимович Элиасов, крупный специалист по русскому фольклору Забайкалья. История захватила меня – тогда же решил написать небольшую приключенческую повесть. Но, как это бывает у нашего брата писателя, замысел все откладывался, откладывался – как будто на осуществление заветных желаний нам уготована вторая жизнь. Мой ученый друг вскоре умер в далекой камчатской экспедиции... Я понял: все важные дела своей жизни надо исполнять немедленно, не дожидаясь «лучших времен» – их может я не наступить!

Многое в «Черной пасти» – исторические факты. Но поскольку это художественное произведение, то автор, связывая действительные факты друг с другом, не мог обойтись без домысла.

НЕПРОШЕНЫЕ ГОСТИ

Чимит спускался с горы, у подножья которой уютно раскинулась бурятская станица Доодо Боролдой. К ней устремлялась еле приметная тропинка, что шла с Верхних Караулов и, приближаясь к станице, обретала уже вид торной дорожки, идущей вдоль берега.

Речка показалась Чимиту злее, чем обычно и какая была, когда уходил отсюда пять дней назад. «В верховьях пошли дожди!» – подумал он. Отчаянно она кидалась на скалистый отвесный выступ на правом берегу, с ревом бросалась на громадные валуны и превращалась в белую кипень. Похоже было, что в верховьях пошли сильные дожди.

От вида вздувшейся речки Чимиту стало хорошо и весело на душе – успел все сделать, что надо, до дождей. А работы было много: проконопатил стены зимовья, изрядно нарубил березового сушняка – заполнил им все пространство под лежанками-нарами. Не забыл заменить сухари. Соль и серенки[1]1
  Серенки – спички. Здесь речь идет о старинном обычае оставлять все необходимое на случай, если забредет кто из заблудших – может, каторжник, может ссыльный.


[Закрыть], оставленные им прежде, лежали нетронутые, стало быть, никто не наведывался в зимовье в Верхних Караулах – старинном заброшенном пограничном посту, расположенном высоко в горах, в густой тайге, богатой зверем, где разрешали охотиться казакам на службе и из пограничных станиц.

Чимиту исполнилось нынче двенадцать, и отец пообещал взять его в тайгу. В первый раз на соболевку! Потому и работалось по-особенному.

Чимит спустился с высокого обрыва, помылся, невольно ежась от студеной воды. Он знал, что в это время года вкрадывается в речные глуби Ледяная Душа[2]2
  Время запрета купания в реках, текущих с гор, – примерно 1 сентября, когда в горах уже не тает выпавший снег.


[Закрыть] – коварная, злая сила, она пронизывает тело человека длинными-длинными иглами, а вслед за ними входит хворь. Она так и называется, эта хворь, – набраться холоду... Но казак не должен бояться Ледяной Души – мало ли что случится на войне. Потому и заставляют казаки своих мальчишек лезть в любую воду и во всякое время года – лишь бы река не была покрыта льдом.

Обсушиваясь, Чимит долго смотрел на беснующуюся реку и вдруг засмеялся: ничего себе Амгалан, что по-бурятски значит Спокойная или Мирная! Случается, эта «спокойная» так разбушуется, что несет на себе огромные деревья, вырванные с корнем, говорят, однажды даже дома сносила в Доодо Боролдое. Почему так назвали реку? Интересно!..

Как должен идти домой человек, который отмахал без малого верст двадцать, и если этому человеку совсем недавно исполнилось двенадцать? Другой бы еле-еле плелся. Но не таковским должен быть сын у Бадмы Галанова, хоть и небогатого, но знаменитого на всю округу, ходившего проводником с тремя экспедициями через Монголию на китайскую сторону. Быть сыном такого казака – это знаете!.. Чимит попил воды из речки, срезал тальниковую лозу и, со свистом крутя над головой, гикнул, побежал что есть сил.

Подбегая к дому, он остановился, озадаченный. Вокруг двора стояли лошади, привязанные к забору, толпились люди, вооруженные короткоствольными винтовками-карабинами, одетые в незнакомую военную форму. Чимит даже зажмурился, протер глаза. Седла на конях не казацкие, люди чужие, и говор не русский...

Чимит незаметно проскользнул в избу. Там сидели станичный атаман, отец да двое приезжих. Один – высокий, тощий, остролицый – был в мундире со странными погонами. Одежда другого казалась вовсе забавной – матерчатая шляпа, на которой много дыр, галифе, блестящие кожаные чулки, короткая гимнастерка с застежкой у пояса...

Атаман, широколицый, с жиденькой бородкой, испуганно оглядывал гостей щелочками глаз, нервно сжимал ладонями правое колено. Казаки, зная эту привычку, бывало, смеялись: не хочет ли атаман выжать из ноги мысль, которой не хватает в голове!

– Берись, Бадмаха! – густым баском выговорил он. – Дело удачливое. Господин Самойлов обещает: вернутся – коня на выбор, это окромя платы, как уговаривались. Хорошо, что ты из Устья воротился. Есть кому проводить их. Говорил же: не поможет тебе Кеха Бутырин, нет нынче промысла на Байкале!

Отец сидел у печки. Из-под полуопущенных век внимательно рассматривал непрошеных гостей, молчал. В станице хорошо знали – бесполезно упрашивать отца, если с чем он не согласен. Пока не обмозгует все как следует, и слова не вытянешь.

– Ответь-ка, атаман, – ровным голосом, как-то странно выцеживая слова сквозь сомкнутые зубы, не поворачивая головы, спросил отец, – казаков-то в станице – дай бог, и все вроде без дела. Почему ко мне привез этих чертей?

Атаман кинул оторопелый взгляд на гостей, вновь опустил задрожавшую ладонь на правое колено, словно оно у него зазябло, стал судорожно гладить, растирать.

– Ты поосторожней со словами, а вдруг кто из них понимает по-бурятски! И пустое спрашиваешь. Кто лучше тебя те места проклятые знает? А ты нанимался на прииск, золотишко добывал. Не куражься, Бадмаха, слышь! Не дай бог, осердишь господина офицера...

Щеголеватый человек в галифе – это был Самойлов, русский инженер, бывший управляющий прииска – поиграл плеткой на длинной полированной ручке, переговорил полушепотом с офицером и, словно поняв атамана, заговорил, выпрямившись на стуле и слегка наклонившись вперед:

– Господа американцы в дружбе с атаманом Семеновым, а он, кажется, и без того зол на бурятских казаков за отказ воевать с большевиками. Майору Джекобсу ничего не стоит пожаловаться – и останутся от вашей станицы одни головешки!

Рука атамана изо всех сил сжала колено.

– Слыхал? – сипло по-русски обратился он к отцу и, перейдя на бурятский язык, продолжал дрожащим от злости голосом: – Не думай, что живой останешься, случись такое! Отвечай же, согласен заработать деньги и коня или хочешь погубить станицу?

Молчание длилось долго. На улице раздался громкий хохот солдат, видимо, от нечего делать рассказывавших анекдоты.

– До Черной Пасти, почитай, четыре перевала одолеть, – тем же ровным голосом отвечал отец. – Соображаешь, сколько время ухлопаю? Три сенокосных недели!

– Сена от общества накосим, как в старину, когда в караулы наряжали, – обрадованно зачастил атаман. – А если хочешь, наймем русских батраков – накосят!.. Сам буду следить, чтобы стога настоящие были!

– Это конечно. А то вроде и стога поставлены, а сена нет – сгнило оно, сгорело, – отец повернул голову к Чимиту. – Ну, а сынишку куда?

Атаман кинул повеселевший взгляд в сторону Чимита, тихонько стоящего у двери, и глаза его жадно сверкнули.

– Можешь оставить у меня! Как в родной семье будет. Маленько подсобит, денег подзаработает!

Отец сдвинул брови, жестом подозвал Чимита.

– Ну, как в Верхних Караулах? – ласково улыбнулся он.

Чимит, торопясь, словно боялся, что оборвут на полуслове, рассказал обо всем, что сделал на зимовье, что там видел и что старался запомнить для передачи отцу, повторяя про себя много раз.

– В Амгалане вода сильно прибыла, дожди в верховьях! – заключил он.

Отец повернулся к атаману.

– Передай: поеду! – сказал он. – Только деньги – золотом или серебром – пусть сейчас платят. А сына с собой заберу!

Атаман вскочил, приняв стойку «смирно» перед американцем, передал слова Бадмы. Самойлов весело улыбнулся и перевел его слова офицеру, сидевшему с угрюмым, нахохлившимся видом.

– Идти придется быстро, – сказал отец атаману, вставая. – Пусть решают тут же. А то, сам понимаешь, в пути бывает всякое.

Когда Самойлов перевел, американец нахмурился и буркнул что-то злое, резкое.

– Господин майор Джекобс как начальник экспедиции желает скорость передвижения оставить в полном своем ведении, – перевел Самойлов.

Бадма круто повернулся к американцу и скрестил руки на груди.

– Передай господину начальнику, – сказал он, – что Черная Пасть нужна не мне, а ему. Мне там зимовать не к чему.

Джекобс, услыхав о зимовке, вздрогнул.

– Мы пойдем самым скорым маршем, – буркнул он.

Чимит, услыхав о том, что берут его в этот поход, обрадовался, но подавил это желание и сумел сохранить спокойствие, как и подобает казаку.

ЧИМИТ ДЕЛАЕТ БОЛЬШИЕ ОТКРЫТИЯ

Дорога называлась трактом, а по-бурятски Ехэ харгы или Великая дорога. Когда отряд двинулся по ней, углубившись в лес, Чимит удивленно приподнялся на стременах и присвистнул: широкое корыто, наполненное грязью!

– Это и есть Великая дорога? – сдерживая готовый вырваться смех, спросил он.

– Не смейся! – оборвал отец. – Есть стариковская мудрость, и эта мудрость говорит: «Всегда уважай дорогу – она проложена руками людскими, самая плохая дорога лучше, чем бездорожье!» Отпусти повод – пусть конь сам выбирает, куда ступать, а то не увидишь яму, и конь сломает ногу.

Долго свыкался Чимит с мыслью, что и дорога, и американцы, и этот забавный русский в ботинках и кожаных чулках с нелепой плеткой – сама плетка в три раза короче рукоятки! – что все это видится не во сне.

На одной из полянок в лесу майор Джекобс приказал построить отряд. Подозвав Самойлова, проводника с Чимитом, произнес короткую речь.

– Солдаты! – переводил Самойлов. – Выступаем в далекую экспедицию. Она будет трудной. Все вы рассчитываете вернуться домой живыми. Могу гарантировать успех нашего похода только при условии: полное послушание, за нарушение – расстрел! Объявляю порядок следования: впереди проводник и господин Самойлов, за ними я с сыном проводника. Замыкает движение дежурный офицер с комендантским взводом. Вопросы есть?

– Мистер Джекобс, – тихо обратился Самойлов. – Зачем решили мальчишку оторвать от отца?

– Очень хорошо, что спросили, – улыбнулся Джекобс. – Можете передать проводнику: сын будет находиться при мне в качестве своеобразного заложника. Я хорошо награжу при добросовестном исполнении договора, но он лишится сына, если вздумает улизнуть. Вы слышите об этом решении? Мы так далеко залетели – не имеем права на беспечность! Мальчика этого буду держать при себе на коротком поводке.

Эту речь Самойлов перевел Бадме по-своему.

– Ваш сын, – сказал Самойлов, – очень понравился командиру. Он пожелал оставить его при себе. У майора тоже есть сын, ваш мальчик будет напоминать ему родное дитя.

Самойлов заметил, как при последних словах проводник усмехнулся в усы. А Джекобс, будь повнимательнее, поймал бы на себе тяжелый, недобрый взгляд проводника. Чимит сначала не понял, почему он должен ехать с американцем, но отец успокоил:

– Ничего не поделаешь, сынок! Так даже безопаснее!

Чимит повеселел: с американцем даже интересней! Когда его подвели к Джекобсу, он не удержался, рассмеялся громко.

– Кар-рамба! – воскликнул майор, обращаясь к Самойлову. – Над чем смеется мальчик?

На вопрос Самойлова Бадма с усмешкой кивнул на Джекобса.

– Посмотрите, как сидит ваш начальник. Мальчик вырос на коне, ему ни разу не приходилось видеть, чтобы так сидели в седле!

Самойлов перевел, как показалось майору, со злорадством. Выслушав, Джекобс отвел его в сторону и спокойно сказал:

– Советую держаться поосмотрительней, мистер Самойлов! Могу выйти из себя и пристрелить вас, спутав с паршивой бездомной собакой. Россия за вас не заступится, а Америка – это я. Вы поняли?

– Что я значу для России или для Америки, – с самой доброй улыбкой отвечал Самойлов, – поговорим в свое время и в надлежащем месте. Что касается смеха мальчишки, вы не должны забывать: Америка – страна ковбоев, а Россия – родина казачества. Наш проводник и его сын – казаки. Маленькому наезднику показалось смешным, как вы сидите. Только и всего!

Улыбка на лице Самойлова была такая, что Джекобс почувствовал, как внутри у него всколыхнулось что-то темное, горячее. Но он решил сдержать себя: кто знает, почему был так любезен с этим богатым инженером, управляющим прииском, полковник Морроу – командир бригады морской пехоты в Верхнеудинске? Это загадка. Надо присмотреться повнимательней – что за гусь и с чем его можно будет потом съесть.

– Вряд ли стоит диких казаков сравнивать с нашими ковбоями, – заговорил он, подавив приступ острой злости. – Как я погляжу, вы, русские, заслужили вашу страшную революцию! Вооружать дикие племена и им присваивать звание казаков?! Сказано же в Библии: прежде, чем убить, бог отнимает разум!..

Самойлов как можно глубже вдохнул воздух и медленно выпустил – так учит старинная арабская книга, которую с удовольствием читал в студенческие годы, учась горному делу в Калифорнии. Книга представляла собой поучения молодым аристократам и, обращаясь к ним, во множестве вариантов развивала главную мысль: умному и образованному, вращаясь среди людей низшего круга, не следует гневаться при обнаружении в собеседнике очевидного невежества – иначе он ставит себя в один ряд с этим несчастным! Вместо гнева надо проявить снисходительность, надо улыбнуться и семь раз вдохнуть воздух полной грудью и семь раз выпустить, делая это как можно медленнее. Гнев сокращает жизнь человека, а этого не стоит никакой собеседник!..

Чем дальше, тем дорога становилась уже, и отряд в конце концов вытянулся в колонну почти на полверсты. Бадма повел своего коня скорым шагом – переступью. Слышно было, как торопливо чавкают в грязи копыта лошадей. Самойлов чуть не расхохотался, увидев случайно, как нелепо держится в седле майор Джекобс: откинувшись назад длинным сухопарым корпусом, выпрямив колени и оттопырив стремена в стороны. При этом майор держался не за поводья, а за седельную луку.

– Позвольте кое-что сказать о казаках, – заговорил Самойлов ровным и уже бесстрастным голосом.

– Я вас слушаю! – выдавил Джекобс.

– Конечно, иностранцу трудно понять такое чисто российское явление, как казачество. Это – по той же анекдотической логике, по которой три слепца пытались определить, каков слон, ощупывая один ногу, другой хобот, а третий хвост. Не забывайте, что казаки входили в Париж, брали Берлин. Известно, что первая в мире демократия была создана именно казаками. Они создали военно-крестьянскую республику, в которой высшая власть была в руках Казачьего Круга. Это был орган народовластия, когда народ не через выборных, а сам непосредственно осуществлял власть, пользуясь абсолютными правами не только в отношении войны и мира, но и жизни и смерти каждого казака. Атаманы всех степеней назначались и смещались Казачьим Кругом беспрекословно. Иных за злоупотребления не только смещали, но и по решению Круга подвергали смертной казни! Вся история Запорожской Сечи и донских казаков – это история непрерывной борьбы казаков именно за эти вольности. Вряд ли вы, если хоть немного познакомитесь с историей казаков, станете сравнивать их с вашими ковбоями!..

– Вы говорите интересные вещи! – поспешил одобрить Джекобс. – Но наш проводник, как вы сами видите, никак не может относиться к выходцам из Запорожской Сечи?

– Вы назвали их «дикими племенами». В составе Кубанских, Уральских и Забайкальских казачьих войск были и полки из инородцев. Калмыки и башкиры входили в Париж. Бурятский Селенгинский полк отличился в Отечественную войну 1812-1814 годов, в Крымскую войну 1854 года, когда спас от пленения французами адмирала Нахимова, и в войну на Шипке. В Китае в русско-японскую войну четыре полка бурятских казаков были главной кавалерийской силой. Эти казаки вынесли на себе основную тяжесть так называемого «сплава по Амуру», когда проводилась граница между Китаем и русским Дальним Востоком. Муравьев-Амурский очень высоко ценил их боевые качества.

– Скажите, откуда вы все это знаете? – спросил Джекобс. – Вы же инженер-геолог!

Самойлов ласково оглядел Джекобса.

– Я имею честь, мистер Джекобс, принадлежать к русской интеллигенции! – очень мягко сказал он. – Я не знаю, будет ли понятно то, что я скажу вам. Русская интеллигенция – это не только инженеры, врачи, юристы, учителя, а это широко образованные люди и обязательно общественные деятели!

– Вы меня простите, – язвительно возразил Джекобс, – но кажется, именно эта ваша интеллигенция породила и большевизм?

– Революцию, мистер Джекобс! Революцию, которую узурпировали большевики. Позвольте вас спросить: что вас заставило, мистер Джекобс, объявить полковнику Морроу, что вы родились в прериях и считались мастером верховой езды? Для российского интеллигента подобное было бы вообще немыслимо. А вы, надо прямо сказать, сидите на лошади не очень... И потом: должен вам сказать в самом начале нашего пути – не грозитесь больше пристрелить меня, спутав с паршивой бездомной собакой! Помимо всего, русский интеллигент не робкого десятка, и я никак не могу позволить вам стрелять в меня. Не только полковник Морроу, а значительно более высокие американские чины заинтересованы в том, чтобы я не был пристрелен. Это во-первых. А во-вторых, вам просто не выбраться из тайги целыми и невредимыми без моего участия. Надеюсь, вы поняли? Учтите – цель экспедиции – золото с «Черной Пасти», а сей прииск ведь моя собственность!

– Вы правы, – усмехнулся Джекобс, – нам надо внести ясность в наши отношения в самом начале. Давайте больше не говорить о прииске «Черная Пасть» как о вашей собственности. Во-первых, большевики национализировали всю частную собственность – и золото на прииске «Черная Пасть» вам давно уже не принадлежит. Во-вторых, вместо того, чтобы насмехаться над моей посадкой на этом чертовом животном, помогите мне! Я, конечно, не кавалерист, а майор морской пехоты. И ничуть об этом не жалею. Родился и вырос в портовом городе и никогда не сидел на коне. Надеюсь, вы понимаете, что когда вернусь с золотом, полковнику Морроу будет в высшей степени наплевать, где я родился и умею ли сидеть на коне. В-третьих, не скрою: имею предписание внимательно, не спуская глаз, следить за вами, мне дано право уничтожить вас, если захотите изменить, от чего сохрани вас бог! Могу открыть маленький секрет: комендантский наряд – это мои люди, с которыми шляюсь по разным рейдам и экспедициям вот уже десяток лет. Они исполнят любое мое приказание – вплоть до того, чтобы содрать с вас это жокейское обмундирование и влепить дюжину шомполов!.. В ваших интересах вести себя умно, а когда вернемся, перед полковником молчать как рыба!

– Если я правильно вас понял, вы мне угрожаете? – холодно спросил Самойлов.

– Вы поняли совершенно неверно, мистер Самойлов! – майор отстегнул от пояса флягу, отвинтил колпак и налил в него виски. – Я внес ясность в характер наших отношений. А теперь предлагаю выпить за успех экспедиции и за то, что вашу долю я намерен повысить до пяти процентов!

Это меняет дело! – дрогнувшим голосом произнес Самойлов. – Полковник узнает, что вы были на высоте положения. Исправления в контракте будут внесены сейчас же?

– Разумеется! Ваше здоровье, мистер Самойлов! Вы мне понравились. Вам не кажется, что этот ваш казак прислушивается?

Самойлов даже поперхнулся от смеха.

– К английской речи? Бадмаха? Уморили, мистер Джекобс!

Они выпили. Самойлов протянул Джекобсу вчетверо сложенный листок. Майор взял и, тщательно разгладив, прочитал, сунул в карман френча.

– Считайте, что я подписал! – весело сказал он. – Смотрите не в два, а в четыре глаза за проводником. Как бы вы ни хвалили ваших казаков, не нравится мне эта каналья. Готов съесть собственную голову, если он не напоминает мне чемодан с двойным дном!

Самойлов с интересом посмотрел на Джекобса. Этот сухопарый янки ростом не меньше двух метров удивил его. Оказался не таким ординарным человеком, каким представлялся. Подобного типа военные – обычно консервативнейшего склада ума и характера: привычка не рассуждать при исполнении приказов породила главную черту – поступательную прямолинейность суждений. Джекобс оказался гибче. Значит, он способен воспринимать некоторые важные для Самойлова идеи и явления. Он непременно пригодится!

Стоял тот самый удивительный день, когда после обильных дождей небо видится тщательно умытым, посветлевшим, когда воздух, все еще насыщенный влагой, кажется пахучим, когда легко дышится, мысли в голове на редкость ясные. Самойлов улыбнулся, подумав, что задуманное дело подвигается к исполнению, искоса поглядел на молчаливого проводника. О чем думает этот человек с непроницаемым лицом? Чувствует ли редкостность или даже неповторимость такого состояния природы? Не может быть, чтобы нормальный человек не испытывал тех же чувств, какие переполняют его! Ведь это так прекрасно: солнце светит с неба во всю мощь, но не жарко, мир окружающий в таких ярких красках – словно дожди смыли со всех предметов серый налет и все засверкало, зазеленело по-особому, заголубело, забелело.

На ночевку отряд расположился на берегу большого таежного озера. Оно появилось вдруг, когда Самойлов выехал из-за скалы, которую огибала тропа. Широкая гладь озера, окруженного темно-бурой густой тайгой, покрывающей крутые склоны гор, казалась застывшим стеклом. Даже не верилось, что вода перед глазами, столь безмятежной была водная поверхность!..

Когда спустились к воде, Бадма сказал:

– Тут рыбы много. Карась сам в ведро лезет! Такого нигде больше нет – иной на два фунта. Можно быстро наловить на уху.

Мысль об ухе из карасей понравилась Самойлову, и он решил поговорить с майором. Но, подойдя, сообразил, что явился крайне некстати, что Джекобсу явно не до ухи: майор только что собрался слезть с коня, для чего укрылся за густым сосняком. Лошадь, пользуясь отпущенным поводом, жадно рвала сочную таежную траву. Самойлов решительно подошел к несчастному майору и подставил плечо. Опершись на него, Джекобс со стоном сполз на землю. Затем, страдальчески морщась, дотащился до места, где проворный вестовой с помощью двух солдат натягивал командирскую палатку, способную вместить человек двадцать, с большими слюдяными окнами, вентилятором, работающим от батареи.

– Есть хорошая идея, мистер Джекобс, – сказал Самойлов майору, пристраивающемуся на раскладной стул. – Не хотите ли поужинать свежей рыбой? Говорят, карась здесь, какой нигде больше не встречается!

Джекобс с подозрением взглянул на улыбающегося Самойлова. Конечно, прекрасно, что помог слезть с коня. Но не кроется ли за улыбкой подлая насмешка над его несчастьем – человека, у которого все те места, которыми прикасался к седлу, воспалены так, что горят огнем?

– Какая идея? Откуда может взяться свежая рыба? Кар-рамба! – проскрежетал зубами Джекобс, с величайшей осторожностью меняя положение на стульчике.

– Проводник с сыном берутся наловить.

– А не сбегут? Меня все время точит беспокойство: деньги вперед выдали!

Самойлов покачал головой.

– Взгляните на озеро: оно такое, что нигде, кроме как на нашей стороне, пристать к берегу нельзя! Оно вулканического происхождения, почти повсеместно берега круто обрываются в воду. А на открытой воде деваться некуда. К тому же кони на виду – казак без коня не уйдет!

Джекобс внимательно оглядел берега.

– Убедили, – сказал он, поворачиваясь к Самойлову. – Разрешаю! На чем поплывут?

– Это уж их забота! – засмеялся Самойлов. – Народец изобретательный чертовски. Кстати, поговорю с проводником: не может быть, чтобы у природных наездников не находилось средств от такой беды, как у вас!

В глазах Джекобса появился живой интерес.

– Берите контракт, – сказал он. – Я подписал. Если найдете доброе средство – с меня бутылка виски. Скажите, чтоб далеко не отплывали. Передайте: снайперам из комендантского взвода приказано держать их на прицеле!

Не прошло и получаса, как на крепко сбитом плоту отец с сыном отплыли от берега. Самойлов, с интересом наблюдавший, как Бадма соорудил плот не только без гвоздей, но без ремней и веревок – бревна были связаны жгутами из тальниковых ветвей, – теперь с неменьшим интересом ждал, как и чем он будет ловить карасей. Об этом же думал Чимит, восхищенно глядя, как ловко управляет отец плотом, загребая шестом.

– А чем будем рыбу-то ловить? – спросил он, когда плот уже изрядно отошел от берега.

Перестав грести, Бадма взялся за переметную суму из нерпичьей кожи.

– Запомни, – сказал он, – дальняя дорога – это близкие беды, если не подготовишься как следует. Смотри, вот чем будем ловить!

Отец вытащил две бутылки, наполненные чем-то белым.

– Бери хлеб, кроши, подманивай рыбу.

Не прошло и десяти минут, как возле плота засновала рыба. Чимит – первый удильщик среди станичных мальчишек – никогда не видывал таких крупных рыбин. Он склонился лицом почти к самой воде и затаил дыхание. Отец тем временем привязал бутылки тонкой шпагатиной за горлышко и сказал:

– Отойдем немного.

Едва они отплыли на расстояние в длину шеста, Бадма подцепил бутылки на конец шеста и осторожно опустил в воду, где кормилась рыба. Едва бутылки скрылись, раздался глухой взрыв. Вода взбурлила, выкинув на поверхность десяток больших окуней и карасей вверх брюхами.

– Ты чем это? – спросил ошеломленный Чимит.

– Подбирай скорее. Оживет! – приказал отец.

Вытаскивая рыбу на плот, Чимит даже вспотел от охватившего волнения: такую рыбу ни в какое ведро не столкать! Отец, взявшись за шест, усмехнулся:

– Что, думаешь, в бутылке было?

– Не знаю, – признался Чимит.

– Известка!

– Известка?! Не-е.

– А вот так, самая простая известка, только негашеная. В пробке дырочка... и вся хитрость! Теперь слушай. Сегодня перед утром тебе надо уходить. Поедешь в Устье к Иннокентию Бутырину. Дорогу знаешь. Слышал, что сказал американец? У него рука не дрогнет! А впереди всякое может случиться... Поэтому не надо тебе оставаться с ним. Понял?

– Понял. А что сказать дяде Иннокентию?

– Расскажешь, что видел, что за золотом идем в Черную Пасть, да скажешь, чем вооружен отряд. А скажи-ка, чем он вооружен?

У Чимита заблестели глаза.

– Отряд в полтораста сабель из трех конных взводов, в каждом взводе по три ручных пулемета!..

– Ишь ты! Да тебя в разведку можно посылать! Но это я так, может, пригодится Кехе. Конь оседланный будет пастись, в суме переметной еда будет.