Текст книги "Тайны Сан-Пауло"

Автор книги: Афонсо Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Неисчерпаемый источник

Марио, увидев, что его одежда, сваленная в кучу, все еще мокра, решил разложить ее на полу в надежде, что так она быстрее просохнет.

Оба были заняты своими делами, когда Кретоне на кого-то набросился; вслед за этим они услышали, как дождь барабанит по натянутому зонту. Вопросительно взглянули друг на друга. Подождали. Кто-то тихо постучал в дверь. Свистун пристально посмотрел на Марио, поднес к губам указательный палец, подавая знак молчания, и пошел посмотреть, в чем дело.

– Кто там?

– Откройте скорее, дядя! – ответил женский голос.

Успокоенный Жоаким, дважды повернув ключ, широко распахнул дверь. Вошла женщина, сложила зонтик.

– Дядя, куда мне поставить свою подводную лодку?

И, не дожидаясь ответа, поставила зонт в угол, чтобы с него стекла вода. Увидев одетого в пижаму Марио, который раскладывал на полу свои брюки, удивилась:

– Что это, дядя, у вас гость, и вы ничего мне не говорите?

Марио, который с первого взгляда запомнил ее, подумал: «Это она, женщина в красном, которая в тот вечер получила бумажник из рук Сухаря и затерялась в толпе. Напарница вора-карманника».

Свистун, старавшийся закрыть отсыревшую от непогоды дверь, отвечал отрывисто, в такт своим движениям:

– Это бездельник Куика… помните?

Марио вмешался:

– Мое имя Марио.

Девушка пристально посмотрела на него и бойко спросила:

– Тот из кафе, что намазывал вам хлеб маргарином?

– Он самый.

Все трое засмеялись. Свистун, закрыв наконец дверь, рассказал подробнее:

– Вчера ночью во время бури Куика проходил здесь поблизости, он был похож на мокрого цыпленка. Я заставил его войти сюда, чтобы хоть немного согреться, а он сразу заснул на мешках.

Марио оправил пижаму и, чтобы показать себя благовоспитанным человеком, взял лежавший на бачке из-под керосина крохотный кусочек желтого мыла, накинул на плечо грязное полотенце – он вытащил его из массы тряпок, развешанных на стене – и, открыв дверь, выбежал ка цементную площадку, на которую падала хрустальная завеса дрожащих дождевых нитей.

Под ливнем Марио направился в глубь двора. Какое веселое развлечение – ливень! Вернувшись через десять минут, он застал учителя и ученицу беседующими вполголоса.

Жоаким резко бросил ему:

– Закройте дверь!

Когда Марио, дрожа от холода, проходил мимо, Жоаким спросил:

– Куда ходили, приятель? В такой ливень…

– Умывался. А вы тем временем могли спокойно поговорить о своих семейных делах…

– Послушайте, Куика, бросьте дурить. Эта смуглянка в шутку назвала меня дядей. Она была моей ученицей и не забывает своего учителя. Когда это угодно богу, она приходит повидать меня, что доставляет мне большое удовольствие. Не так ли, Карола?

Девушка одарила обоих очаровательной улыбкой.

Марио, по всей видимости, решил серьезно заняться своей внешностью:

– Старина, позвольте воспользоваться вашей расческой?

– Если у вас хватит мужества, пожалуйста, она там… Но в ней нет половины зубьев…

Гость пошел в угол и перед осколком зеркала, висевшим на стене, принялся расчесывать свои мокрые, слипшиеся волосы. При этом он искоса посматривал на Каролу. Та, чувствуя, что молодой человек с любопытством разглядывает ее, смеясь и кокетничая, беседовала со Свистуном, делая вид, будто не замечает, что ею любуются.

Особняк в глубине сада

Кароле – хорошо сложенной девушке с чуть смугловатым лицом – было не больше двадцати лет. Кожа ее по цвету напоминала жамбо.[7]7
  Жамбо – коричневатый плод дерева жамбейро.


[Закрыть] Кстати, в литературе и в живописи жамбо имеет гораздо больше оттенков, чем на базаре. Из-под бежевого тюрбана с голубыми узорами виднелись иссиня-черные волосы. Нарядное платье цвета красного вина, который, как утверждают женщины, делает брюнеток еще более смуглыми, было ей очень к лицу. Часто улыбаясь, Карола показывала свои крепкие белые зубы. Голос у нее был глубокий, с нежными модуляциями.

Видя, как она беседует со Свистуном, Марио снова ощутил у себя в петлице тыковку. Он побледнел. Но, набравшись решимости и зажмурившись, отбросил ее от себя. Со стола полетела чашка и разбилась вдребезги. Не чашка, нет, – это была тыковка. И с этого момента молодой человек почувствовал себя свободным от наваждения, которое мешало ему разговаривать с женщинами, как другие мужчины.

Хозяин, не знавший об этих сложных психологических явлениях в сознании своего гостя, стал собирать осколки и, выбросив их, начал рассказывать:

– Знаете, Куика, что я делал на рассвете, на пустыре на улице Даль? Не говорите, что знаете, не поверю!.. Поверх забора я высматривал, что находится в глубине двора!.. Это мог сделать только я сам. Бедный старик, опирающийся на палку, на рассвете, на глухом пустыре… Ни у кого никаких подозрений!.. Случайные прохожие, несомненно, думали, что нищий собирается искать гнилые овощи в отбросах, которые каждое утро выкидывают хозяйки…

– И что вы там заметили, дядя?… – спросила Карола.

– Барыш, и немаленький. Куш от двух до трех миллионов. Денег хоть завались! Дельце мне кажется легким, если, конечно, нам повезет.

– Речь идет об ограблении? – поинтересовался Марио.

– Да. Надеюсь, вы с нами? Согласны?

Карола пристально посмотрела на Марио, и он радостно улыбнулся ей.

– Конечно, согласен! Свистун продолжал:

– Дом номер двадцать девять на улице Бугенвиль, задняя сторона которого выходит на улицу Даль, вовсе не крепость… Каменный забор сравнительно низкий; даже я, поднатужившись, могу перелезть через него. Я видел две боковых пристройки: слева от дома – нечто вроде прачечной; справа – навес для автомобиля; как я успел заметить при тусклом свете фонарика, машина дорогой марки. К задней двери дома ведут три ступеньки. Справа от двери – окошко. Должно быть, комната служанки. Впрочем, это только предположение… Если вы, Карола, найметесь туда, то сможете помочь нам попасть внутрь… если только…

Карола, которая думала о том же, попыталась продолжить мысль своего наставника:

– …если только они, опасаясь воров, не запираются как следует – обычно так и делается в богатых домах.

– Для меня нет закрытых дверей! Ни дверей Бразильского банка, ни даже тюрьмы одиночного заключения! – отпустил Свистун одну из своих шуток.

– Надеюсь, дядя, вы не думаете, что я поверю, будто вы собираетесь участвовать в этом пустяковом деле? Рисковать из-за ерунды… Для таких новичков, как Куика и я, это дело еще подойдет… Но для Жоакима Свистуна!..

Жоаким весь просиял… Марио, видя, как на него подействовали слова девушки, понял, что ахиллесова пята главаря шайки – тщеславие.

Свистун порылся в груде хлама, вытащил оттуда связку ключей и передал их Кароле:

– Возьми. Это отмычки.

Карола тщательно осмотрела инструменты и вернула их учителю:

– Послушайте, дядя, эти отмычки были хороши в ваше время, а сейчас всюду американские замки… Нате!

– Но не на внутренних дверях?

– Я готова поклясться, что и на них…

– Это препятствие легко преодолеть. Расстелите на полу газету и просуньте ее под дверь так, чтобы половина листа находилась по другую сторону. Понятно? Потом возьмите шпильку для волос или пинцет для выдергивания бровей, всуньте в замочную скважину, поверните ключ и вытолкните его. Ключ упадет на газету. Вам останется только потянуть бумагу, и ключ окажется в ваших руках. Операция эта требует времени и терпения…

Каролу это не устраивало:

– Лучше и проще украсть ключ и сделать с него слепок.

– Что ж, если это удастся, считайте, что половина дела сделана.

– А как быть с несгораемым шкафом? Ведь деньги хранятся там?

– Это уж моя забота, – важно ответил Свистун. – Ну, говоря откровенно, я умираю от голода. А вы?…

Они завтракают

Услышав эти слова, Карола встала и осмотрелась. – Увы, здесь нет ничего существенного. Придется немного подождать…

Она взяла свой зонт и направилась к выходу.

– Пойду поищу чего-нибудь, хорошо? – И, открыв дверь, побежала под дождем.

Марио, все еще с полотенцем на шее, вышел из своего угла. Свистун удивился: бывший буфетчик стал совсем другим человеком, он даже улыбался.

– Вы все слышали, Куика?

– Все.

– Согласны?

– Согласен. В моем положении согласишься на все.

Марио подошел к столу, взял корку хлеба, по-братски поделился ею с учителем, и оба они, поджидая девушку, принялись усердно жевать.

А время шло. Часы на церкви пробили два. Хозяин и гость прилегли отдохнуть… Через час они снова услышали барабанную дробь дождевых капель по зонту и тихий, на особый лад, стук. Это возвратилась Карола. Свистун бросился к двери. Девушка вошла веселая, довольная. Она принесла в парусиновой сумке поистине царский завтрак: бутылку вина в соломенной упаковке, молотый кофе, сахар, хлеб, масло, сыр, ветчину, вареные яйца и килограмм винограду. Мужчины восторгались, наблюдая, как она раскладывает на столе покупки. Хозяин дома спросил:

– У вас кредит, а?…

– Какое там!.. У меня было немного мелочи, на которую ничего не купишь… На эти деньги я приобрела билет в кино, села в кресло и по рассеянности поменялась кошельком с соседкой. А когда в зале погас свет и начался сеанс, я пошла к выходу. В это время сеньора обнаружила обман и подняла крик, но было уже поздно. Кошелек я выбросила, а деньги сохранила. Деньги – не улика, на них нет имени владельца. В общем пожива невелика, но ее хватило, чтобы купить все это…

Все трое весело смеялись, представляя себе лицо пострадавшей. Однако соловья баснями не кормят, и они принялись за еду, которая оказалась очень сытной и располагала к откровенной беседе. К концу этого импровизированного пиршества Марио и Карола стали уже настолько близкими друзьями, что девушке пришла в голову счастливая мысль:

– Дядя, в этом Ноевом ковчеге случайно не найдется утюга?

– Утюг-то есть… Он должен быть там, под ящиком…

Но в исправности ли он?…

Карола нашла утюг и воткнула штепсель в розетку. Расстелила на столе несколько тряпок и, попробовав утюг, обрадовалась – он нагревался.

– Что собираетесь делать, дорогая? – спросил Свистун.

– Поглажу одежду сеньора Куики!

– Меня зовут Марио!

– Нет Куика, сеньор! – и она весело засмеялась.

Пока Карола гладила, Марио любовался девичьей гибкостью ее движений. А она, чувствуя его молчаливое и сдержанное восхищение, довольная, улыбалась. Учитель прошелся несколько раз взад и вперед по комнате, потом прилег в углу. Зевнул, потянулся и сказал:

– Когда колокол Церкви одиннадцати тысяч девственниц пробьет пять, разбудите меня.

– Зачем? – полюбопытствовала Карола.

– Затем, чтобы пойти выпить свою чашку кофе в 38-м кафе, где Фирмино и Бигоде принимают меня, как отца родного… Нужно, чтобы я вошел туда ровно в 5.55…

– Я не знала, что эта точность нужна для…

Свистун, засыпая, едва успел ответить:

– Да, чтобы засвидетельствовать, что шарманщик всякий день в это время посещает кафе… Правда, простакам, вроде вас, этого не понять…

И он заснул сном праведника, так и не закончив загадочной фразы.

Часть II
Преступление на улице Бугенвиль

Страница из путеводителя

Откроем путеводитель по Сан-Пауло. Район Жардиндас-Флорес тянется вдоль проспекта, от которого его отделяют кварталы почерневших старых домов. Сведения об этой части Сан-Пауло в путеводителе очень скудны. Поэтому мы прибегнем к помощи старожилов, прихожая местной церкви. Район этот образовался, как здесь обычно бывает, на месте обширного, но убогого поселка, состоявшего из дощатых лачуг, крытых жестью. На краю поселка был большой огород с кое-как сколоченными сарайчиками. Босоногие жители этого поселка доили коров и продавали молоко на соседних улицах. В то время земля была дешева, и ее владельцы, чтобы продать участок, даже по самой низкой цене, давали покупателям в придачу кирпич для первой постройки. В поселке жили по преимуществу разносчики, продавцы газет и лотерейных билетов, жестянщики, лица без определенных занятий. Владелец участка осуществлял функции блюстителя порядка на всей своей территории. Было у него какое-то имя, но все называли его Кровопийцей – попробуйте угадать, почему. Жил он одиноко в лачуге на краю поселка. Высокий и худой, одетый во все черное, в шапке, надвинутой на глаза, он любил обходить свои владения. Ни с кем не говорил, но всегда ворчал что-то себе под нос. Согнувшись, с заложенными за спину руками и бьющейся об икры ног палкой, он переходил от одной лачуги к другой, надзирая за старухами, готовившими обед, за девушками, занятыми стиркой белья и распевавшими над корытами, за ребятишками, игравшими у ворот. Он бранился по поводу разбросанных капустных кочерыжек и банановой кожуры, но особенно гневался при виде помоев, которые образовывали во дворах целые заводи.

Когда смеркалось, он сам жарил себе на обед кусок мяса, купленного в ближайшей лавке, затем выносил к воротам плетеный стул и, усевшись на него, закуривал глиняную трубку с длинным мундштуком. В этот час жители поселка возвращались домой и, проходя мимо хозяина, здоровались с ним:

– Добрый вечер, Кровопийца!..

А тот ворчливо отвечал:

– Проходи!.. Проходи!..

Так продолжалось много лет. Город рос и богател. А хозяин этого участка все не понимал, что сделался миллионером. Однажды вечером он почувствовал боль в животе и так и остался на месте с застывшим, стеклянным взглядом. Сосед, человек с добрым сердцем, позвал аптекаря Перейру. Тот пришел и с едва скрываемой радостью заявил, что Кровопийца сыграл в ящик.

Врач выдал свидетельство о смерти, после чего сосед положил тело на стол, зажег свечи и остался сидеть у двери. Как бедняка, покойника должно было похоронить «Общество попечительства о бедных». Жители поселка, возвращавшиеся позже обыкновенного, по большей части пьяные, останавливались перед лачугой Кровопийцы и подмигивали единственному человеку, который был с покойником:

– Увидите, что он жив… обманывает нас… Только выдает себя за мертвого, чтобы узнать, кто бросает в сточную канаву банановую кожуру.

На следующий день, когда уже ждали катафалк от «Общества», в поселке появились один за другим семь подозрительных субъектов в черном, наглухо застегнутые до самого горла. Вытирая сухие глаза, они назвались племянниками покойного. Четверо, которые пришли раньше, поговорили между собой, завладели трупом и с ожесточением набросились на остальных трех наследников После продолжительных споров и взаимных угроз трое опоздавших бежали с поля боя, растирая те места, где обычно располагаются задние карманы штанов, и злобно выкрикивая непристойности по адресу своих более счастливых соперников.

Вечером, переворошив кучу бумаг и пролив океан крокодиловых слез, четверо племянников взялись за ручки гроба и зашагали по направлению к проспекту, сказав, что несут тело на кладбище.

Через неделю жители поселка получили предписание о выезде в кратчайший срок, что привело их в неописуемую ярость. Перейра, всеведущий хозяин аптеки, расположился на балконе с двумя бутылками и принялся выводить мошенников на чистую воду:

– Какие они племянники? Черта с два! Просто-напросто охотники за бумажниками… Узнали о смерти Кровопийцы и примчались сюда. Подписались на всех документах, заплатили все налоги и продали не принадлежащее им наследство некой земельной компании. Получили кой-какую мелочь и скрылись. Компания знала, что делала: ей нужен был какой-нибудь документ, хотя бы и поддельный, но заверенный печатью, чтобы доказать право владения земельными участками. Выгодная сделка, ничего не скажешь! Когда настоящие родственники, если они и существуют в действительности, приедут из Европы, будет уже поздно. Кому предъявить иск?… И зачем? Пока будут доказывать, что обезьяна не слон, все перемрут…

Вскоре после этого началось строительство нового жилого района Жардиндас-Флорес. Дабы это подобное нектару название,[8]8
  «Жардиндас-Флорес» в переводе означает «цветник».


[Закрыть] призванное услаждать слух будущих покупателей, в какой-то мере соответствовало действительности, компания решила увековечить имена известных ботаников. Главная улица получила имя Барбозы Родригеса, волшебника наших пальмовых рощ. Поперечным улицам были присвоены следующие имена: улица Магно – в знак уважения к отцу магнолий; улица Даль – в честь популяризатора георгин; улица Бугенвиль – в честь покровителя прекрасных декоративных цветов, которые в народе зовутся первоцветом. И далее в том же духе…

Центральная улица и первые поперечные уже застроены с обеих сторон. На них кичливо выделяются стильные, богатые особняки. Перед некоторыми из них разбиты цветники, и вечерами грациозные супруги ревностных чиновников и преуспевающих дельцов сажают семена дорогих цветов; они продаются только в одном-двух магазинах в центре города в красивых пакетиках, которые больше похожи на конверты, предназначенные для любовных писем.

Последние поперечные улицы застроены мало; наряду с новыми райскими виллами там и до сих пор еще попадаются старые хибарки времен Кровопийцы. В солнечные дни заботливые хозяйки раскладывают на подоконниках постельное белье…

Жардиндас-Флорес славится длинными каменными заборами, опоясывающими дома. Попадаются и неогороженные расчищенные участки, где блеют одинокие козы и, хрюкая, бегают молочные поросята. Самочинно возникшие здесь улички официально еще не узаконены и не окрещены муниципалитетом, поэтому их обитатели вынуждены сами, хотя бы на время, давать им наименования. Та, на которой в уже известном нам подвале поселился великий человек, откликающийся на прозвище Свистун, известна как улица Жозе Кустодио. Именно это наименование начертано на дощечке от ящика, прибитой на углу. Парикмахер, по кличке Катон Утический,[9]9
  Катон Младший, Марк Порций Утический (95–46 гг. до н. э.) – государственный деятель древнего Рима.


[Закрыть] из салона «Синяя борода», позеленевший от зависти, правя бритву о ремень и трясясь от злобы, говорит и не устает повторять любому: «Таинственный автор таблички не кто иной, как Жозе Кустодио, известный кутила, обладатель множества галстуков, совладелец бакалейной лавки „Гаргантюа“, наиболее преуспевающей во всем нашем районе…»

Другая улица, которая пересекает главную несколько дальше, заканчивается церковью и носит название улицы Одиннадцати тысяч девственниц.

Так мы, руководствуясь справочником, подходим к последней улице – имени доны Марикиньи, где еще нет ни одной постройки. Кто она, эта дона Марикинья, столь добросердечная, столь любезная и щедрая, что, никого не спросясь, подарила свое имя этой будущей магистрали, – никому не известно. Есть и другие поперечные улицы такого же типа; они отмечены на городских планах и разбиты на четырехугольные участки, продаваемые з рассрочку, без аванса и процентов. Впрочем, это не имеет отношения к делу.

Экспортер каолина

В доме № 29 по улице Бугенвиль проживает Оливио Базан. Внутри дом холодный, унылый и загроможден мебелью. Однако снаружи, отделанный со вкусом, он представляется приветливым, полным семейных радостей. Что стало бы с этим несчастным миром, если бы вещи казались точно такими, какие они есть на самом деле? Что стало бы в таком случае с ломтиками сыра? С белокурыми волосами соседки из дома № 31?

Резиденция Базанов отгорожена от улицы низкой каменной стеной с массивным решетчатым забором из толстых железных прутьев, заканчивающихся острыми наконечниками. Справа – неизменно закрытые ворота с тяжелыми, начищенными до блеска запорами. Отсюда начинается широкий въезд, посыпанный песком, он огибает здание и заканчивается в глубине двора у гаража. Около ворот – маленькая калитка, которой пользуются обитатели дома, также запертая на ключ.

Между оградой и домом видна лужайка, подстриженная, похожая на ковер, разостланный на полу. В центре этого зеленого квадрата, где ни одна травинка не поднимается выше другой, растет темный куст, редкая и колючая листва которого кровоточит многочисленными ярко-красными цветами, не так уж часто встречающимися в разнообразном цветочном царстве. Под тенью куста забавляется сеньор Жило, карлик из фаянса. Он лежит, покуривая трубку, подпирая рукой прикрытую красным колпаком старческую голову.

Любой прохожий непременно улыбнется при виде этой статуэтки. А Тареко, сын саксофониста Бернардино, проживающего с семьей в третьей лачуге по улице доны Марикиньи, тот и вовсе без ума от Жило. Чтобы было удобнее им любоваться, Тареко залезает на забор. Клелии, хозяйке дома, это не нравится, и она поговаривает о том, чтобы посеять вдоль ограды колючие растения, – надо положить конец набегам этого и других мальчишек. Когда в Жардиндас-Флорес кто-либо говорит о Тареко, то добавляет «брат Луситы», когда же говорит о Лусите, непременно уточняет – «сестра Тареко». Лусита – худенькая, бледная, плохо одетая девочка с необыкновенными глазами, ни дать ни взять как у кошки в темноте. Но, когда она улыбается, свершается волшебство: золушка становится принцессой!

Дом стоит в глубине двора. Посетитель поднимается по двум каменным ступеням и, пройдя под аркой из плюща, оказывается в холле, где стоят шезлонги с сиденьями из парусины в красную и синюю полоску. Слева дверь, обычно запертая на ключ. Наконец посетителя проводят в комнаты. Разумеется, это не относится к тем, кого не пускают дальше входной двери или даже во двор. Когда гость пересекает священный порог, бесстрастный женский голос неизвестно откуда предупреждает:

– Вытирайте ноги о коврик!

Тот, кому адресован этот звучащий, как выговор, совет, оглядывается по сторонам, но никого не видит. Он в приемной, забитой мебелью, драгоценными вазами, дорогими картинами и полками, прогибающимися под тяжестью китайских, индийских и греческих статуэток… Снова раздается тот же бесстрастный, глухой, невыразительный голос:

– Присядьте, подождите.

Вскоре открывается дверь кабинета, и Оливио Базан с застывшей улыбкой на лице приглашает посетителя войти. Он смуглый, с мясистым, всегда чисто выбритым подбородком, ему под сорок. Когда он смеется, что случается только за воротами дома, обнажаются его почерневшие нижние зубы.

Оливио Базан начал свою карьеру в качестве коммивояжера ювелирной фирмы. Представительный, красноречивый с барышнями, он кончил тем, что женился на дочери всеми уважаемого отравителя, который покупал марганцевую соль и после определенных манипуляций продавал вино лучших сортов. Клелия, будущая супруга Оливио, была красива и обладала многими достоинствами, но отец в погоне за модой определил дочь в один из самых дорогих пансионов Баии, совершающих чудеса, из которых наиболее скромным является превращение умной девочки в глупышку. Ее там учили не тому, как стать хорошей хозяйкой дома, а тому, как отличаться от девушек, которые не побывали в этом заведении.

Только тот, кому довелось видеть за столом воспитанницу Баианского колледжа, сможет оценить продуманную, калечащую систему воспитания, которая там практикуется. Д каковы взгляды этих девиц на жизнь, на мир? Единственное, что спасает доброе имя общества, – это строптивость некоторых воспитанниц, этих милых созданий, которые, слава богу, несвоевременными взрывами смеха и проказами, свойственными молодости, компрометируют загробный уклад подобных воспитательных учреждений, за что их нередко возвращают в родительский дом, как неисправимых.