Текст книги "Тайны Сан-Пауло"

Автор книги: Афонсо Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Под открытым небом

В камере, охваченной унынием, воцарилась гробовая тишина. Домингос открыл дверь и приказал арестованным выстроиться. Они знали, что это означает. Предстоял очередной отбор: бродяг, которые были всего лишь бродягами, собираются выбросить на улицу, так как полицейская машина привезла новую партию арестованных.

Стоя у двери вместе со своим помощником, Домингос пристально разглядывал каждого из тридцати узников, прислонившихся к стене, и приказывал:

– Вот ты!..

– И ты!..

– Ты тоже…

По буйно отросшей гриве он определял время пребывания в заключении. Его метод был всем настолько хорошо известен, что обеспокоенный Напо счел необходимым предупредить:

– Домингос, примите во внимание, я лысый!

– И на бороде лысина?… – с иронией спросил тюремщик.

Все засмеялись. Домингос, удовлетворенный своей остротой, сказал:

– И ты, Напо!..

Восемнадцать человек, обросшие и изъеденные язвами, отпуская шуточки, по очереди вышли из участка. Среди них был и Марио. Он стал совсем другим. Не только внешне, но и внутренне.

В эту дождливую ночь, промокший до костей, он не нашел уголка, где мог бы укрыться. Марио достиг дна. Он стал королем нищеты, подобно тому как есть короли кофе или муки.

Очутившись у какого-то дырявого забора, он протиснулся через одну из узких щелей, прошел в глубь сада, улегся на мокрую землю под кустами, с которых капала вода, и тут же заснул.

Через несколько часов он проснулся от холода, у него зуб на зуб не попадал. Дождь усилился и превратился в настоящий ливень. Но у Марио не было сил подняться. Да и к чему вставать? Где он найдет лучшее пристанище? Глаза снова сомкнулись, и Марио забылся.

Глубокой ночью он услышал голос, настойчиво звавший в тишине:

– Куика!.. Куика!..

Разомкнул веки. В двух шагах от него горела яркая звезда. Марио зажмурил глаза. А голос продолжал упорно звать:

– Куика!.. Куика!..

Марио сделал над собой отчаянное усилие и приподнялся, опершись на левую руку. Его лицо и туловище находились в полосе яркого света. С трудом соображая, он пытался догадаться, в чем дело.

– Куика!..

Наконец он увидел человека, державшего в руке фонарик.

Сначала это видение не возбудило в нем ни любопытства, ни изумления, ни страха. Ровно ничего. Потом, пристально вглядевшись, он увидел, что перед ним стоит, опираясь на толстую палку, старик в берете и темных очках.

Где он встречал его раньше?

– Вы Куика?

Марио молчал.

– Буфетчик из 38-го кафе?

– Э… Когда-то был им…

– Ну, а я Жоаким.

Это имя ничего не говорило Марио, но весь облик бродяги, опирающегося на палку, в очках и берете, был ему знаком: он узнал того несчастного посетителя кафе, который неизменно ровно в 5 часов 55 минут приходил выпить одну «медиа», проглотить бутерброд. Марио, как это ни покажется странным, пожелал узнать кое-какие сведения об этом субъекте:

– Но как вас, собственно, зовут?

– Жоаким… Свистун.

– Разве это человеческое имя? Неужели отец не мог подыскать для вас в календаре чего-нибудь более благопристойного?

– Имя Жоаким я получил в церкви, а Свистун – в тюрьме.

– Хороша визитная карточка…

– Какая есть… люблю говорить все начистоту. Если вы брезгуете помощью шарманщика, скажите сразу, и я оставлю вас в покое.

Марио испугался.

– Что вы? Брезгливость – это прихоть того, кто накопил больше восьмисот конто…

– Очень хорошо! Вижу, что мы понимаем друг друга. В таком случае для сна вам следует подыскать более подходящее местечко. А потом, если соблаговолит господь бог и позволит полиция, мы позаботимся о том, как утолить голод…

Старик протянул Марио палку, чтобы тот, опершись на нее, мог подняться.

С большим трудом, охая и вздыхая, Марио встал, сделал несколько шагов. Ноги у него совсем застыли. Свистун поддерживал его. Увидев, что Марио ступает уверенно, он приказал:

– Идите за мной!

В подвале

Они пустились в путь. Дождь лил не переставая. Холод пронизывал до костей. Некоторое время шли молча. Ноги утопали в лужах. Предрассветный ветер начинал раскачивать деревья, с них капало. Неожиданно Марио остановился:

– Это не Жардиндас-Флорес?

Свистун, не ответив, свернул на улицу Жозе Кустодио. Марио последовал за ним. Пройдя около пятидесяти метров, они остановились перед старыми дощатыми воротами; одна створка была полуоткрыта. Старик зажег электрический фонарик, и дрожащий круг света затанцевал у его ног. Вошли во двор. Жоаким, освещая дорогу, шел впереди, Марио плелся сзади, теряясь в догадках. Обошли вокруг погруженного в сон дома. Огромный пес бросился на них. Марио испугался, однако Жоаким успокоил его:

– Он на цепи… Ложись, Кретоне, ложись!..

В темном небе, нависшем над соседними крышами, проступили пятна цвета тусклого золота – предвестники дождливого утра.

Стали спускаться по лестнице, ведущей в подвал. Должно быть, это и было убежище Свистуна.

Луч света упал на замок. Свистун сунул фонарик в карман пиджака и, старательно ощупывая прилипшую к телу одежду, стал искать ключ. Наконец он открыл дверь, и, протиснувшись через нее, оба оказались в квартире, если только такую дыру можно назвать этим словом, которое относится и к особнякам в фешенебельных кварталах города.

Сноп света прорезал мрак и разбился в глубине, ударившись о стену. Скользнув вправо, осветил наваленную в углу груду пустых мешков. Потом переметнулся влево, вырвал из темноты хромоногий стол, продавленную корзину, бачок из-под керосина, на котором стояла глиняная, жестяная, стеклянная посуда… Старую шарманку и на ней клетку для попугая.

Марио, не без страха переступивший через порог, наконец решился последовать за хозяином, который, оставив где-то фонарик, ощупью пытался отыскать подвешенную к потолку лампу. Наконец он зажег ее. При бледном свете, который полился сверху, подвал бесстыдно обнажил всю свою убогость. Цементный пол и сгнившие балки, пересекающие низкий потолок. Никакой вентиляции. Все пропахло сыростью и плесенью. Но гостю было не до таких пустяков. Он улыбнулся при виде того, как Жоаким поставил свою палку в угол, показывая тем самым, что больше в ней не нуждается, и швырнул на бачок темные очки, довольный, что наконец освободился от этой обузы. Однако берет старик не снял, возможно, потому, что боялся простудиться.

Марио, у которого веки налились свинцом, а ноги подкашивались от слабости, побрел к груде джутовых мешков и со вздохом облегчения повалился на них. Он уже собирался заснуть, когда к нему подошел Свистун. Старик держал в руке маленькую жестянку с отверстием сбоку. Когда он ее сжимал, оттуда выбрасывалось густое, сухое облачко, которое постепенно рассеивалось в воздухе.

– Куика, эта забавная вещица вам очень полезна… Это белое облачко состоит из талька и ДДТ. Нет лучшего средства против насекомых, которых вы, должно быть, принесли из пансиона Домингоса. Можете израсходовать всю баночку. Посыпьте тело, одежду, не жалейте…

Хотя Марио одолевал сон, он сразу принялся за дело. Осыпал тело белым порошком, остаток израсходовал на одежду, с нее стекала вода, на полу образовалась лужа. Занятый этой работой, он наблюдал за неторопливо раздевавшимся хозяином. Впалая грудь, поросшая пучками волос, дряблые мышцы. На вялом бицепсе правой руки виднелось фиолетовое пятно старой татуировки.

– Что это у вас на руке, приятель?

– Глупости молодости… Можете посмотреть…

Марио подошел поближе. Старик согнул руку в локте. На сморщенной восковой коже вырисовывался синий кружок размером с монету. Внутри него был изображен якорь между двумя сердцами, инициалы и дата.

– Где вы это сделали, приятель? В Карандиру?

– Нет, в Лимуэйро… далеко… И много лет тому назад…

Отвечая с важным видом, старик продолжал переодеваться, потом стал ходить взад и вперед в поисках какой-то вещи, разговаривая при этом сам с собой:

– Давно не работаю… Гардероб пришел в ветхость…

Будучи гостеприимным, Жоаким не мог позволить, чтобы гость спал голый, закутавшись в джутовую мешковину. Перебрав всю одежду, висевшую на гвоздях вдоль стены, он бросил ему то, что некогда было элегантной пижамой:

– Возьмите, Куика, накиньте это тряпье на ваши кости. По крайней мере не придется спать в мокрой одежде.

– Это ваша пижама? – спросил Марио, чтобы хоть что-нибудь сказать.

. – Отныне здесь нет моего или вашего – здесь все наше! Подождите, сейчас… Я как-то прихватил пару новых красивых туфель… В одно из моих посещений Эспланады…

Он вывернул наружу кисти рук и разразился сиплым смехом. Видимо, это была привычка, которой он за собой не замечал.

«Ловкач!» – подумал Марио и, надевая пижаму, украдкой продолжал наблюдать за Свистуном. Судя по тому, как он теперь свободно двигался, старик нуждался в палке и очках, только выходя на улицу. Время от времени он старательно поправлял черный берет на голове, которая по-видимому, была гладкой, как бильярдный шар. С проворством юноши старик подошел к спиртовке и, убедившись, что в ней достаточно спирта, принялся искать спички, Наконец нашел их в ящике стола, где хранилась пенковая трубка и жестяная коробка английского табаку. Он не мог устоять против соблазна сделать несколько затяжек. Набивая трубку ароматным табаком, Жоаким задумался. Марио пришел в восторг от этой великолепной трубки.

– Красивая. Дорого стоит, а?

– Когда-то она принадлежала графу Шикиньо. Я взял ее на память…

– И привратник выпустил вас?

– Я не видел его. Предпочел воспользоваться черным ходом. Было, наверное, три часа ночи.

– А… Тогда конечно…

Несколько раз с наслаждением затянувшись, Свистун предался серьезным размышлениям. Он не вычислял квадрата гипотенузы, а был озабочен тем, как бы отыскать одну из немногих имевшихся в доме разрозненных чашек, чтобы напоить из нее гостя. Он все перерыл в углах, даже пошарил за корзиной, которая, кроме многих других предназначений, служила также диваном.

Наконец через несколько минут с дымящейся чашкой в руке он подошел к Марио:

– Выпейте, Куика, чашечка горячего кофе подкрепит вас…

Марио, в полусонном состоянии, проглотил подогретый кофе, повернулся лицом к стене и тут же заснул глубоким сном.

Он проснулся неожиданно. Должно быть, давно наступил день, но в подвале продолжала гореть лампочка, так как дневной свет не проникал сюда, а лишь заглядывал под дверь. По шуму падающей на цементную площадку воды он догадался, что дождь еще продолжается. Зевнул, потянулся…

Жоаким, расхаживавший взад и вперед, – он забыл и думать о палке и очках, – увидев, что Марио проснулся, показал ему на спиртовку:

– Я вам оставил глоточек. Чтобы согреть желудок, сойдет…

Марио еще долго лежал на мешках. Мысли его путались. Как объяснить присутствие здесь посетителя 5.55? И – что любопытнее всего – в качестве хозяина дома! Совершенно очевидно, что это галлюцинация или следствие лихорадки. Он открывал и закрывал глаза, протирал их. Ничего не менялось. Снаружи по-прежнему барабанил дождь, внутри – старик в натянутом до ушей берете, застыв, как изваяние, сидел на корзине. На его желтоватых висках торчали редкие седые волосы; опаленные уличным солнцем руки, лицо, шея казались почти черными. Рыжевато-седая борода была лохматой и запущенной.

Жоаким, вспомнив о своем госте, заговорил:

– Возьмите деньги, которые я нашел на столе… Но не привыкайте – я не дойная корова…

– Спасибо!

– А теперь пойдите сбрейте щетину… Вы похожи не на человека, а на кисть…

Оба засмеялись.

– Однако, Жоаким, найдется ли парикмахер, который сможет это сделать?

– Найдется. Я вам укажу такого. Знаете, где винокуренный завод Пивелли? На проспекте?

– Знаю. Я там проходил четыре раза в день.

– Прекрасно. Рядом с заводом есть переулок. Там по левой стороне парикмахерская с одной дверью. Это салон Салафры, плута, который в свободное время занимается скупкой краденого. Салон – это липа, чтобы сбивать со следа полицию. Если он не захочет вами заняться, скажите, что вас прислал Свистун, – этого будет достаточно…

Жоаким открыл дверь, Марио вышел на улицу. В лицо ему ударили ветер, дождь, холод. Марио постоял, колеблясь: возвратиться назад, в подвал, или пойти побриться? Наконец решил пренебречь непогодой. Пес Кретоне кинулся на него, и Марио пустился бежать под проливным дождем. Так он домчался до улички, где находилась парикмахерская Салафры, неподалеку от 38-го кафе. У тротуара стоял спортивный автомобиль бежевого цвета, принадлежавший не иначе, как какому-нибудь разбогатевшему выскочке. И Марио подумал: «Эта машина пахнет сделками с совестью, в которых не признаются». Философствуя таким образом, он продолжал идти под ливнем. В это время из машины высунулась женская головка и воскликнула:

– Это колоссально! Куика!..

Марио обернулся, желая убедиться, что окрик относится к нему. Женщина засмеялась:

– Куика! Как это прелестно!

Марио подошел ближе. Это была Людмила, подруга Нисии, толстушка из «Мод Ривьеры», сиявшая шелками, драгоценностями и улыбкой. Она затараторила:

– Вы знаете, Куика? Я и Пивелли скоро поженимся. Непременно пошлю вам приглашение…

Затем, вглядевшись получше и увидев, в каком жалком состоянии находится бывший буфетчик кафе, приятель ее подруги, она прикрыла рот рукой в перчатке, как бы останавливая готовый вырваться оттуда поток неуместных слов.

– Какой ужас, Куика! Нисия дала вам пинка… Но Бимбо разочаровал ее. Он не товарищ, а импрессарио… Понимаете? Какой ужас!..

Неожиданно появился Пивелли, в плаще с капюшоном, перчатках, очках, в галошах, с зонтом и хроническим бронхитом:

– Люд, чего хочет этот?…

– Ничего, дорогой! Он когда-то жил с Нисией…

– Вот как…

Пивелли открыл дверцу и сел за руль. Машина сделала рывок и покатила к проспекту, запруженному автомобилями, автобусами и трамваями. Людмила, боясь вызвать неудовольствие Пивелли, даже не сказала Марио «до свидания».

Марио почувствовал себя униженным и возмутился. И, чтобы как-нибудь отомстить бывшей швее, мысленно обругал ее: «Жирная сука!».

Он направился к салону, где Салафра должен был снять его гриву. Разозлившись на Людмилу, Марио внезапно почувствовал прилив энергии, чего с ним уже давно не случалось. В глубине его сердца родилось желание преуспевать, даже если для этого придется убивать и грабить. Он должен утереть нос этой Людмиле и сбить с нее спесь!..

Он вошел в салон. Внутри – стул, зеркало и ни одного посетителя. Салафра у клетки менял семя для канарейки. Увидев Марио, он все понял.

– Каким образом вы покинули Домингоса?

– Я должен благодарить за это свою бороду.

– Кто вам указал мой салон?

– Свистун.

Через час Марио вернулся на улицу Жозе Кустодио. Спустился в подвал и постучал в дверь. Жоаким открыл и, взглянув на Марио, разинул рот от удивления.

– Вот это да! Оказывается, у вас совсем человеческое лицо, его только нельзя было разглядеть за трехмесячной бородой, – сказал он и осторожно закрыл дверь.

В подвале Марио застал двух субъектов – он безусловно видел их раньше, но сейчас не мог припомнить, где. Свистун познакомил их на свой манер:

– Этот шут – мой друг, хочет работать с нами. Зовут его Куика…

– Мое имя Марио… Но Свистун продолжал:

– Это Макале, лучший повар в квартале.

Крепкого сложения негр, улыбнувшись, показал свои ослепительно белые зубы.

– А это Сухарь, король разносчиков…

Худой, как скелет, паренек, одетый в синий костюм и спортивную рубашку, с мокрыми, спадающими на глаза волосами, чуть кивнул головой.

Гости, не обращая внимания на вновь пришедшего, продолжали разговор о каком-то деле; Марио не оставалось ничего другого, как снова отправиться в свой угол, там он постарался поудобней улечься на мешках. – Где же, черт возьми, он видел этого улыбающегося негра-верзилу вместе с этим тощим длинноволосым пареньком? Силясь вспомнить, Марио уставился глазами в потолочную балку.

В это время Макале воскликнул:

– Помощник комиссара очень влиятельный человек!

У него был детский голос. Эта деталь подобно вспышке молнии сверкнула в памяти Марио. Он вспомнил негра и парнишку на площади, близ кафе, и ясно представил весь эпизод от начала до конца, со всеми подробностями.

Свистун на почтительном расстоянии шел за Сухарем и проверял, как паренек овладел ремеслом. Тот залез в карман пиджака какого-то разини, приехавшего из деревни, и стянул у него туго набитый бумажник. Однако крестьянин, сразу спохватившись, схватил вора за руку. Тогда, как водится у карманников, воришка стал вырываться, и в это время украденный бумажник выскользнул из руки новичка в руку его опытного учителя. А тот, в чем нет никакого сомнения, искусно передал его в проворные руки жулика, работающего на перехвате, или другого вора-карманника. Ведь Свистун не такой простак, чтобы позволить поймать себя с поличным… Марио удалось более или менее ясно восстановить в памяти всех присутствовавших при этой сцене взволнованных людей. В их числе были две женщины: одна – крашеная блондинка, заступившаяся за Сухаря, другая – смуглая, с черными как смоль волосами, одетая в красное. Которая из них принимала участие в ограблении деревенского ротозея?…

Что же касается мнимого агента полиции – негра с нежным детским голоском, задержавшего тогда Сухаря и прихватившего с собой Свистуна в качестве свидетеля, – то вот он собственной персоной, со своей неизменной улыбкой – это симпатичный Макале.

Каташо

Марио еще размышлял об этом, когда двое посетителей, не удостоив его даже взглядом, попрощались со своим главарем (а Свистун, несомненно, был им) и вышли во двор, где все еще барабанил дождь. Хозяин проводил их, но не из вежливости, а чтобы запереть дверь на ключ. Вернувшись, он устремил недоверчивый взгляд на Марио:

– Если вы сыщик, почему не забираете меня? Если не хотите сделать это сами, пойдите на угол за полицейским. Или не поленитесь, зайдите в участок к помощнику комиссара Просперо и расскажите, что я – Жоаким Свистун, заключенный № 3891 – здесь. Вас за это наградят!.. Марио глубоко оскорбило это подозрение. Он помрачнел, настроение его сразу упало, и он с жаром начал оправдываться:

– Что это значит, старина?… Ссора – оружие глупца. Неужели вам могло прийти в голову, что после того, как вы меня подобрали, я побегу в полицию рассказывать все, что я видел, и все, о чем могу догадываться?

Ответ Марио понравился Жоакиму, и он продолжал разговор уже в доверительном тоне:

– Куика, вы сможете стать вором, но полицейским агентом – никогда! Вы слеплены не из того теста, что доносчики, которые сажают в тюрьму своих же товарищей, – это видно сразу. Вы не кабан и у вас нет склонности к предательству. Чтобы ввести вас в курс дела, я расскажу все. Если вас это не устроит и вы не захотите с нами работать, берите этот ключ, открывайте дверь и проваливайте пока не поздно.

Жоаким чиркнул спичкой и зажег трубку.

– Я именно тот, за кого вы меня принимаете. Я каташо, – сказал он.

– Что такое каташо?

– Я сам не знал этого, пока не очутился в тюрьме. Каташо – это чернокожий бездельник из Португальской Африки, который, развалившись в гамаке в своей деревне, приказывает родичам охотиться для него на зверей и ловить ему рыбу или похищать для его услады девушек. В нашей среде каташо – это вор-ветеран, который эксплуатирует труд молодых, зеленых воришек. Как вы уже, наверное, заключили, я не более чем скромный взломщик, ушедший на покой.

– Скромный, как бы не так!..

– Не будьте невежей! Я взываю к вашей учтивости. Будь я другим, разве стал бы я жить в этом хлеву? Фешенебельный особняк, контора на главном проспекте, шикарный автомобиль и прелестная красотка… ведь старому, беззубому коту тоже хочется мышки…

– Но зачем вам влачить такую жизнь, ведь вы могли бы…

– Я не люблю половинчатости. Я не хочу, как другие, быть вором во фраке. Богатый вор напускает на себя порядочность и становится невыносимым. Не найдется человека, который был бы в состоянии терпеть его лицемерные ужимки. Когда он застает своего товарища на месте преступления, то готов вырвать ему глаза и орет больше всех, чтобы показать, что он порядочный. Куика, я хочу дать вам один совет – это пропахшая потом истина: никогда не служи тому, кому служил, никогда не грабь того, кого ограбил.

– Они всегда норовят переметнуться в другой лагерь…

– И делают это потому, что порядочность дает им значительно большие барыши. Да еще какие! Истинный грабитель не меняет профессии: рождается воришкой, а умирает вором.

– А как же вы?…

– Теперь я уставший старик и живу тем, что обучаю новичков. Для курса обучения я избрал пособие «Искусство воровать» падре Антонио Виейры – известного богохульника. Говорят, что ему стоило больших трудов составить этот полезный букварь… Когда мне попадаются способные парни, такие, к примеру, как вы, еще не сломленные следственной камерой, я беру на себя обеспечение их будущего. Правда, я не взимаю плату за уроки, но мои бывшие ученики время от времени приходят навестить меня, и я обнаруживаю здесь, на столе, гонорар за свои труды.

– Разве вы оставляете дверь открытой?

– Нет. Опасаясь честных людей, я ее закрываю.

– А как же удается войти вашим ученикам?

– Для взломщика, получившего образование в моей школе, закрытых дверей не существует…

Свистуну стало зябко. Он встал с корзины и начал ходить из одного конца подвала в другой в поисках какой-нибудь теплой вещи. Неожиданно он что-то вспомнил, вернулся к корзине, достал оттуда пару фиолетовых носков и начал натягивать их.

– Шелковые, но создают приятное ощущение тепла в ногах.

– Где вы взяли такие роскошные носки?

– В ризнице церкви… они были развешены на ручках носилок, на которых выносят святых во время торжественных процессий.

Свистун согрелся. Снова зажег трубку и оживленно продолжал:

– Я даже подумывал об организации заочных курсов для воров-карманников, но, поразмыслив над трудностями, связанными с частыми переменами адресов и невозможностью проверить работу тех, кто живет далеко, решил ограничиться отбором наиболее способных здесь, в Сан-Пауло. На каждом шагу мы встречаем людей, неудачно выбравших профессию. Это происходит потому, что не всегда человек может следовать своему призванию. Многие родились с воровскими задатками и могли бы стать великими людьми, но в том тесном мире, где им приходится жить, они не поднимаются выше бездарных врачей, перепачканных машинным маслом инженеров, унылых сельских священников или мелких торговцев. А по призванию все они – грабители.

– Отчасти вы правы, но ведь ваше искусство трудное и опасное.

– Что вы, Куика!.. При соответствующем желании и благоприятных условиях можно стать «порядочным».

Наступило молчание, во время которого слышалось только клокотание воды в водосточных трубах. Оба погрузились в свои мысли. Но вот Свистун взял какую-то потрепанную книжонку и стал читать.

Марио поднялся и подошел к нему.

– Знаете, старина? У меня нет склонности к такой жизни. Я родился честным, как мог бы родиться хромоногим, – в этом не моя вина.

Жоаким недовольно оторвался от чтения.

– Послушайте, только гении родятся с непреодолимым призванием. Только они могут извлекать пользу из законов. Они придумывают всякие общества взаимопомощи, системы восстановления в правах и должностях, кампании по отчуждению земельной собственности. А другие поступают, как король Пенакор.

– Король Пенакор?

– Он был португальцем, имя его, к сожалению, не сохранилось. Дело было в тысяча шестьсот с хвостиком году. Сын гончара из местечка Алькобаса отмыл свои заскорузлые от глины руки, пошел на базар и принялся кричать, что он король дон Себастьян, вернувшийся после сражения у Алкасер-эль-Кибир, которое произошло примерно за сто лет до того. Жители местечка разинули рты от удивления и поверили ему. Тогда бездельник завербовал их под свое знамя и овладел замком Пенакор, построенным тысячу лет назад некоей сеньорой, доной Фламулой, имя которой не забыто и поныне. Так простой крестьянин стал королем. Позднее злые люди разоблачили его хитрость, и бывший гончар был схвачен, судим и сослан пожизненно на галеры. Надели ему железные кандалы и посадили гребцом на галион рядом с другими такими же несчастными. Когда судно шло под парусами вдоль берегов Франции, король Пенакор сумел освободиться от кандалов, бросился в воду и поплыл к берегу. Аркебузы извергали огонь, пушки изрыгали ядра. Но беглец не погиб от пули и не утонул. Выбравшись на пустынный берег, он скрылся в лесу, и с тех пор никто не слышал об этом мошеннике…

Свистун умолк, отбросил в угол потрепанную книжку, пососал трубку, но, так как она уже совсем потухла, отложил ее и, убаюканный доносившимся снаружи шумом, погрузился в дремоту.

Марио сидел в углу на мешках. Его мучила одна и та же мысль. Он не мог от нее отделаться. До него доносились далекие приглушенные звуки: болтовня радиоприемника, жалобный детский плач, простудный старческий кашель, перебранка женщин. Но все это было по ту сторону, за толстыми стенами подвала.

Свистуну, видимо, стало жарко в косках: он сел на хромоногий стул и стал снимать их.

– Удивительно! Не представляю, как его преосвященство может носить такие носки.