Текст книги "Королева великого времени"

Автор книги: Адриана Триджиани (Трижиани)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Статую несут шесть мужчин в черных костюмах и с лентами через плечо. За ними, как почетный караул, следуют «Рыцари Колумба» в киверах с белыми плюмажами и саблями. Потом с корзинами ярко-красных роз идут сестры Мигелины и девочки-старшеклассницы. Отец Импечато шагает рядом со статуей, то и дело поворачиваясь к толпе молящихся. Многим нужно заступничество Святой Девы. Я молюсь о папе, чтобы он выздоровел.

Когда мы проходим мимо парикмахерской Ланзары, я отворачиваюсь.

– Ренато там нет, только его отец, – шепчет Четти.

– А где его мать?

– Она умерла много лет назад. Разве он тебе не говорил? – удивляется Четти. – Все, прошли, – говорит она, глядя через плечо.

Я медленно выдыхаю.

– Я, кстати, хотела тебе кое-что сказать, – начинает Четти. – Я больше не буду ходить в школу.

– Как?

– Я должна работать.

– Разве вам не помогает дядя из Филадельфии?

– Помогает, но все равно этого мало. К тому же мама считает, что неудобно сидеть у него на шее. Я пойду на фабрику.

– Но ты же хотела стать медсестрой. Неужели ничего нельзя придумать?

– Нельзя. Но я думаю, на фабрике тоже будет неплохо.

Я добираюсь до фермы усталая и грустная: мне жалко Четти. Отодвигая щеколду на воротах, я замечаю во дворе машину Алессандро. Из дома доносятся голоса. Когда открываю дверь, то слышу, как папа говорит:

– Ты должен ехать.

Я вхожу, и все смотрят на меня.

– Что случилось? – спрашиваю я.

Ассунта сидит на диване, папа – на кухонном стуле, вытянув вперед ногу в гипсе. Мама меряет шагами комнату. Алессандро прислонился к косяку и держит в руке письмо.

– Алессандро должен ехать в Италию, – тихо говорит Ассунта. – Его отец очень болен.

– Я не поеду, – говорит Алессандро. – Ты плохо себя чувствуешь. Я должен быть рядом со своей женой.

– Если бы у меня отец заболел, я бы поехала, – говорит Ассунта. – Ты должен ехать.

– А как же ферма? – спрашивает Алессандро.

Когда я услышала, что Алессандро придется уехать, у меня упало сердце. Это невозможно! Что мы будем делать? До Италии добираться – месяц туда, месяц обратно. Даже если он побудет там совсем немного, каких-нибудь две недели, он не вернется раньше зимы. Кто же будет работать на ферме?

– Моя нога заживает не по дням, а по часам, – говорит папа, медленно вставая.

– Но она еще не зажила, – вмешивается мама.

– Селеста, – отмахивается папа. – Давай отпустим его. Мы сами справимся.

– Я буду работать на фабрике, – говорит Елена.

Я прикидываю, что вся работа на ферме, которую делала Елена, достанется мне.

– Я могу по утрам перед школой доить коров, – предлагаю я. – А после школы буду кормить лошадей и цыплят.

– Этого мало, Нелла.

– Папа, я сделаю все, что нужно, чтобы помочь.

– Тебе тоже придется пойти работать, – грустно говорит папа.

– Но папа! – Мне становится нехорошо. – Как же школа?

– Это только на время. Через год вернешься.

– Так не бывает, папа. В школу не возвращаются.

– Возвращаются. Я поговорю с учителем.

Если папа решил, его невозможно переубедить. Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Выбегаю из дома, хочу спрятаться от всех. Мне надо побыть одной. Я никогда не стану учительницей. Мои мечты рухнули, и все из-за этой дурацкой фермы! Хоть бы папа ее продал! Тогда мы бы переехали в город и стали жить по-человечески, как все!

Глава пятая

Когда мы с Еленой сворачиваем на Фронт-стрит, до нас доносится гул швейных машин из открытых окон фабрики.

– Нелла!

Это Четти машет нам, стоя у ворот. Мы подбегаем к ней и все вместе входим в здание.

– Эльмира, начальница цеха, отправляет тебя в закройный цех, – сообщает мне Четти.

– А меня? – спрашивает Елена.

– Тебя в гладильный.

– Самый жаркий месяц года, а мне работать в гладильном цеху!

– Я пойду вместо тебя, Елена, – говорю я. – А ты иди в закройный.

Главный зал фабрики – огромное помещение с рядами швейных машин на низких деревянных столах. Швеи сидят на железных стульях на колесиках, позволяющих им не вставая перемещаться по залу. В воздухе висит густая серая пыль.

Женщины нажимают на педали, их ловкие руки направляют ткань под иглой, строчка ложится на ткань, после чего нить отрывается и изделие передается следующей швее, которая притачивает другую деталь. Я глубоко вздохнула и тут же пожалела об этом. Мне в нос попадает пыль, я громко чихаю. Роюсь в карманах в поисках носового платка, и тут кто-то подает мне чистый и выглаженный красный платок.

– Спасибо, – говорю я и чихаю.

– К пыли привыкнешь, – утешает мужской голос.

Я складываю платок и протягиваю ему.

– Нет, нет, оставь себе, – смеется он.

Ему лет восемнадцать. Его темные итальянские глаза как будто видят меня насквозь. Я смотрю на его длинный и прямой барийский нос, и мне вспоминаются фотографии папиных друзей из Италии.

– Мисс Кастеллука? – Эльмира Клементс улыбается, но при этом губы у нее плотно сжаты. Ее круглое лицо, маленький рот и крошечный нос выдают в ней валлийку. На вид ей лет двадцать пять. – Ты должна быть в закройном цеху, – говорит она.

– Можно я поменяюсь со своей сестрой Еленой?

– Мы распределяем назначения по жребию. Тебе повезло – достался закройный. Ты точно хочешь поменяться? Никто не хочет работать в гладильном.

– Да, я уже решила.

Я пытаюсь выдавить из себя улыбку. По мне так: что закройный, что гладильный – все это одинаково ужасно, раз я не могу ходить в школу. И поэтому мне все равно, даже если достанется самая тяжелая работа. Я иду за мисс Клементс. В гладильном цехе оглядываю своих коллег – только мужчины.

Один из них протягивает мне фартук:

– Возьми.

Я завязываю веревочки.

– Я Фредерико, – представляется он. Этот человек гораздо старше меня, и мне неловко называть его по имени.

– Мистер Фредерико?..

– Фредерико Альбанес. Но «мистеры» тут ни к чему, мы все здесь равны.

Он улыбается.

– Если мы вместе работаем, это еще не значит, что можно забыть о вежливости, мистер Альбанес.

Продолжая улыбаться, он отводит меня на мое рабочее место. В огромном ящике лежат тюки с готовыми блузками. Я развязываю один из тюков и надеваю блузку на манекен. Мистер Альбанес дает мне трубку, из которой идет горячий пар. Показывает, как надо гладить, чтобы не прожечь ткань и чтобы блузка не отсырела. Если держать трубку под нужным углом, ткань разглаживается. Но трубку держать неудобно. Как только я беру ее в руку, пар тут же обжигает мне запястье.

– Осторожнее. Постепенно наловчишься.

Мистер Альбанес смотрит, как я разглаживаю следующую блузку.

– Быстрее, – говорит он.

Вскоре я вхожу в ритм. Постепенно привыкаю к трубке и начинаю работать быстрее. Раздается гудок – обеденный перерыв. Гул машин стихает, рабочие расходятся, побросав свои дела. Я хочу покончить с глажкой блузки.

– Не надо, – советует мистер Альбанес, – всегда пользуйся временем для отдыха.

«Как странно, – думаю я, выходя вместе с другими рабочими, – в школе занятия в сверхурочное время только поощрялись. Значит, на фабрике не так: надо делать только то, что положено, и ничего лишнего».

Я беру свою корзинку с обедом и выхожу на поле позади фабрики. Поддеревом вижу Четти и Елену.

– У нас пятнадцать минут, – сообщает мне Четти.

– Мне так неудобно, что ты оказалась в гладильном. – Елена смотрит на меня.

– Правда, закройный тоже не сахар, – замечает Четти.

– Что у тебя с рукой? – Елена разглядывает мой ожог.

– Трубка с паром капризничала. – Я пожимаю плечами. Ни за что не буду жаловаться! Надеюсь, что моя первая зарплата станет неплохим утешением. – А как там в закройном?

– Пыльно. Я все время чихаю, – жалуется Елена, откусывая сандвич.

И тут я вспоминаю о том вежливом молодом человеке.

– Один рабочий отдал мне свой платок.

– Что за рабочий? Как он выглядит?

Я оглядываю людей на поле, но его среди них не вижу.

– Его тут нет. У него черные волосы.

Четти развеселилась:

– Как и у всех итальянцев в Розето!

– Ладно. У него важный вид и ямочка на подбородке.

– Франко! – со смехом догадывается Четти. – Франко Цоллерано! Он механик. И очень умный.

– Ага. На фабрике вообще работают очень умные люди, – ядовито замечаю я.

– Молчала бы! Мы-то тоже тут работаем.

– Я не нас имела в виду.

– Поработав на фабрике неделю, я могу дать тебе совет: лучше измени свое мнение о рабочих. Тут все бок о бок, и твое отношение сразу станет заметно. Так что, если не хочешь потерять работу, подумай хорошенько.

Четти ни разу меня ни в чем не упрекала. И я понимаю, что она права. Нет ничего хуже снобизма.

Раздается гудок, и рабочие возвращаются на свои места.

В четыре часа мы все выстраиваемся в очередь, чтобы отметить рабочий день. У меня все тело ломит.

– Ты молодец, – говорит мистер Альбанес.

– Старалась, – пытаюсь улыбнуться я.

– Скоро будешь делать в два раза больше.

Я хотела развернуться и сказать ему, что это невозможно. Я работала так быстро, что не успевала считать, сколько блузок выгладила. Как можно работать еще быстрее!

Каждую неделю Ассунта получает письмо от Алессандро. Состояние его отца оказалось гораздо хуже, чем он предполагал.

– Он должен быть со мной, – настаивает Ассунта. Она сделала рождественский венок из омелы и воткнула в него свечи.

Я пытаюсь утешить ее:

– Не успеешь и оглянуться, как он вернется.

Алессандро сейчас очень нужен Ассунте. Мы с Еленой теперь все время ночуем у нее.

– Ты уже думала, как назовешь малыша?

– Селестина – если девочка, и Алессандро – если мальчик.

– Мама будет рада, если девочку назовут в ее честь.

– Мне хотелось бы мальчика. И чтобы был похож на отца, – говорит Ассунта, поглаживая живот.

Декабрь выдался снежный. Работа в гладильном цеху, невыносимая летом, зимой оказалась даже приятной. Скоро Рождество, и мы с Еленой ждем не дождемся, когда мама, папа, Рома и Диана приедут в город к Ассунте. Мы все вместе пойдем в церковь, а потом состоится праздничный завтрак с бискотти из кондитерской «Марчелла».

– Нелла, вставай! – кричит Елена.

Неужели уже пора на работу?

– Вставай! Ассунта рожает!

Я подскакиваю на кровати.

– Но ребенок ведь должен был родиться только через месяц.

– Ей плохо, и воды отошли. Идем.

Я встаю с постели и надеваю свои рабочие штаны.

– Я пойду за миссис Аванцато, – говорю я Елене, хватая пальто.

– Только быстрее.

Елена бросается по коридору в комнату Ассунты. Я сбегаю по лестнице и мчусь по Дьюи-стрит, сворачиваю на Честнат-стрит и стучу в дверь. Миссис Аванцато, старушка лет семидесяти, набрасывает пальто прямо поверх ночной рубашки и спешит за мной.

– Раньше срока. Нехорошо. Нехорошо, – приговаривает она.

Мы влетаем в дом Ассунты.

– Елена! Я привела миссис Аванцато!

Я забираю у старушки пальто и веду ее наверх в комнату Ассунты. Ассунта мечется в кровати. Елена приготовила постель, как учила мама, свернула чистую простыню и подложила под сестру. Миссис Аванцато подходит к кровати, утешает Ассунту, уговаривает перевернуться на спину.

– Может, сходить за мамой? – шепчет Елена.

– Некогда уже, – отвечает миссис Аванцато.

Ассунта стонет, вцепляется в акушерку и притягивает ее к себе.

Акушерка кладет руки ей на живот.

– Ассунта, пора тужиться, – говорит миссис Аванцато.

– Не могу, – стонет Ассунта. У нее по щекам катятся слезы.

– Можешь. Тужься! – ласково, но настойчиво приказывает миссис Аванцато.

Ассунта тужится, и вскоре появляется голова ребенка. Миссис Аванцато вытаскивает его. Всюду кровь. Я достаю еще простыни и подтыкаю под сестру. Ассунта теряет сознание.

– Девочка! – кричит Елена.

Ребенок начинает плакать. Мы глядим друг на друга и улыбаемся. Мы рады, что с ребенком все в порядке. Я подхожу к Ассунте, вытираю ей лоб. Она не двигается. Ее грудь едва вздымается от слабого дыхания.

– Что-то не так, – говорю я и беру Ассунту за руку. Я пожимаю ей руку, она не отвечает. – Миссис Аванцато!

Она отталкивает меня и трогает Ассунту.

– Беги за доктором! Скорее! Доктор Латини!

Я выбегаю из дома второй раз за ночь. У меня за спиной слышится плач моей племянницы. Я бегу по Гарибальди-авеню к дому доктора Латини. Дверь открывает его жена. Доктор Латини хватает свой чемоданчик и бежит за мной на Дьюи-стрит. Мы входим в комнату Ассунты и видим миссис Аванцато. Она смотрит на нас и печально качает головой. Доктор Латини подходит к Ассунте, щупает пульс. Я стою у него за плечом, мне страшно оттого, что Ассунта не двигается. Доктор поднимает ей веки – зрачки неподвижны.

– Она умерла, – тихо говорит он.

Елена с младенцем на руках дрожит от ужаса. Миссис Аванцато забирает у нее нашу племянницу.

Я кидаюсь на доктора Латини:

– Что значит – она умерла?

– Успокойся, – тихо говорит он и обнимает меня.

– Но отчего? – рыдаю я.

– От потери крови. Мне очень жаль.

– Но почему... почему?.. – Я не могу прийти в себя.

– Ничего нельзя было сделать.

Мы с Еленой смотрим друг на друга, потом на племянницу, не в силах поверить в то, что нашей сестры больше нет.

Доктор Латини достает из шкафа чистую простыню и укрывает мою сестру. Затем выводит нас из комнаты. Мы идем вместе с миссис Аванцато и ребенком в детскую.

– Надо ее накормить. Сбегайте за Кармеллой Менеколой. У нее есть молоко, – говорит она нам.

И снова я выхожу на улицу, только теперь уже светает. В холодном утреннем свете нахожу Джуэл-стрит. Кармелла готовит завтрак мужу.

– Моя сестра... умерла... при родах... Ассунта... – Я задыхаюсь от бега и плача.

– Тихо-тихо, сейчас пойдем.

Кармелла берет пальто. Мы бежим на Дьюи-стрит. У дома сталкиваемся с Джоном Фиори из похоронного бюро и его помощником. Они пришли забрать Ассунту.

Я сажусь на землю, не в силах осознать то, что произошло. Елена выходит и поднимает меня.

– Прекрати. Мы должны позаботиться о ребенке.

Моя сестра Елена, всегда казавшаяся такой хрупкой и ранимой, в трудную минуту вдруг проявляет свою силу. Она уводит меня в дом.

– Я послала за папой и мамой, – сообщает она. – Мистер Аванцато поехал за ними.

Мы входим в детскую. Там Кармелла прижимает к груди ребенка.

– Проголодалась, – говорит миссис Аванцато. – Идемте, дайте Кармелле спокойно ее покормить.

Кармелла смотрит на нас и улыбается.

Миссис Аванцато выводит меня и Елену в коридор и берет нас обеих за руки.

– Ребенку вредно слышать ваши рыдания.

– Но Ассунта...

В бледно-голубых глазах миссис Аванцато светится огромная мудрость. Она многое повидала.

– Можете оплакивать свою сестру, но не при ребенке. Понятно? – Мы киваем. – Я принесу вам бутылочку и соску. Кармелла может пару раз ее покормить, но у нее свои дети.

– Может, еще у кого-то есть молоко... – начинает Елена, но миссис Аванцато обрывает ее:

– Я спрошу.

Миссис Аванцато заматывает голову шарфом и уходит. В конце коридора мы слышим, как переговариваются мистер Фиори и его помощник.

– Не смотри, – предупреждает меня Елена.

Но я не могу не смотреть. Я гляжу, как они уносят тело Ассунты, завернутое в белый муслин. Знает ли малышка, что она никогда не увидит свою мать?

На следующий день после смерти Ассунты началась страшная метель – такой метели Розето еще не видел. Однако на заупокойную мессу собрался весь город.

Мама не плачет, и кажется, что папа страдает больше. Мы вскрываем последнее письмо Алессандро к Ассунте, в котором он рассказывает, как и когда приедет. Мы думаем послать Алессандро телеграмму на корабль, но папа предлагает встретить его в Филадельфии. Он сам расскажет Алессандро, что случилось, и у того будет время немного прийти в себя, прежде чем увидеть дочь.

Мы зовем малышку Bambina. Я сказала маме, что Ассунта хотела назвать ее Селестиной, но мама об этом даже слышать не хочет. Она считает, что девочку должен назвать Алессандро.

Я по-прежнему работаю на фабрике, а Елена сидит дома с ребенком. С появлением малышки мы стали меньше думать о папе и ферме. Мы надеемся, что, когда Алессандро вернется, дела пойдут лучше, поэтому пока решили пожертвовать зарплатой Елены.

– Знаешь, – говорю я Елене, – я ведь всю жизнь мечтала, чтобы она умерла. – Наконец-то я высказала вслух то, о чем столько лет думала.

– Не говори так.

– Нет, правда! Но когда я стала приходить к ним, помогать Ассунте по дому, я стала смотреть на нее другими глазами. Я поняла, что она любит своего мужа и свой дом. Я увидела, как ей хочется, чтобы в доме было уютно и красиво. Ей было трудно на ферме. Столько лет делать мужскую работу, которую она ненавидела, но делала. Конечно, характер у нее был не самый приятный, но зато она всегда выполняла свой долг.

В дверь стучат, я встаю и иду открывать.

– Простите, если помешал, – говорит невысокий мужчина. У него седые волосы и совсем белые усы. Но эти ярко-синие глаза я узнаю сразу. Глаза Ренато. Я несколько раз видела мистера Ланзару в церкви и сквозь витрину парикмахерской, когда проходила по Гарибальди-авеню, но вообще-то мы с ним не знакомы. – Вы Нелла? – спрашивает он.

– Да, сэр. Проходите, пожалуйста.

– Я пришел к вам как почтальон от своего сына Ренато. У меня для вас письмо. – Он протягивает мне голубой конверт.

– Ренато сейчас в Италии с моей сестрой, а я каждую неделю посылаю ему расписание служб в нашей церкви. Он увидел там, что произошло с вашей сестрой, и решил написать.

– Спасибо, – говорю я.

Мистер Ланзара вежливо попрощался и ушел. Я несу письмо в гостиную, сажусь у камина. Осторожно вскрываю конверт из атласной бумаги.

Са rissi та Нелла!

Я узнал про твою сестру Ассунту. Это ужасно! Папа написал, что у тебя появилась племянница. Это хорошо, значит, в твоей душе есть место и для радости. Пожалуйста, передай своим родителям, что я молюсь за них и за тебя, за твоих сестер и за ребенка. Я знаю, как тяжело расти без матери. Эту потерю никто не восполнит, но любовь родственников: тети, дяди, бабушки, дедушки – облегчает эту утрату. Девочке нужно будет тепло и внимание, и я уверен, что ты сможешь ей все это дать. Не забывай, что я сказал тебе на чертовом колесе, потому что я сказал это от всего сердца.

Твой Ренато

Мистер Альбанес был прав: я теперь успеваю делать в два раза больше, чем в первый день. Я не полюбила свою работу, но научилась с ней справляться. Несколько раз я оставалась после работы, чтобы освоить новую технику.

– Нелла, мистер Дженкинс хочет поговорить с тобой. Он ждет тебя в своем кабинете, – объявляет Эльмира, сверяясь со своим блокнотом.

– А в чем дело?

Она пожимает плечами:

– Я не могу знать всего, что происходит на фабрике.

«Это ты врешь», – подумала я и направилась в кабинет к начальнику.

Мистер Дженкинс, высокий, худощавый мужчина, говорит с легким уэльским акцентом.

– Мисс Кастеллука? – Он отрывается от своих бумаг и устало смотрит на меня. – Один из наших цехов остался без начальника.

– Кто уходит?

– Мисс Клементс. Она собирается замуж.

– Но почему она бросает фабрику?

Мистер Дженкинс смотрит на меня удивленно:

– Ее жених не хочет, чтобы она работала. Мне нужна умненькая девочка на ее место. Тебе шестнадцать?

– Да, сэр.

– Ты все-таки слишком молода для должности начальника цеха. – Он стучит карандашом по столу и глядит в окно. – Но больше назначать некого.

– Сколько вы мне будете платить?

Он явно удивился, что я задала этот вопрос.

– Двадцать центов в час плюс по одному центу за каждый тюк в вашем цехе.

– Мисс Клементс вы платили тридцать пять.

– Откуда ты знаешь?

– Она говорила, что накопила на свадьбу в «Пинто Холле» ровно за два месяца работы. Вот я и подсчитала.

– Странная ты, очень уж откровенная.

– А еще я умная и сообразительная. Я придумала, как повысить производительность труда, если вам это интересно.

– И как? Повысить зарплату рабочим?

– Это потом. Но для начала надо переставить машины. Они стоят не в том порядке, в каком используются, а это неудобно.

– Но рабочие используют сразу несколько машин.

– И зря. Поставьте самых быстрых девочек на трудную работу, они придумают, как с ней справляться.

Дженкинс прищурился:

– Ладно. Тридцать пять центов за час и цент с тюка.

– Цент с тюка – до тысячи в неделю, а дальше – пять центов.

– С ума сошла! – расхохотался Дженкинс.

– Ну что, по рукам?

Я видела, как папа торгуется с хозяевами магазинов. И он лучше вернется домой с полной телегой молока и масла, чем продаст свой продукт за бесценок.

– Ты заставляешь принять совсем невыгодные для меня условия.

– Извините, пришлось. Мне надо помогать своей семье, а теперь у меня еще и маленькая племянница. Так что приходится требовать положенного. Ну, так по рукам?

Мистер Дженкинс печально качает головой, но говорит:

– По рукам.

Я выхожу из его кабинета, и меня начинает трясти. Я могла потерять работу, а вместо этого получила повышение. Мама и папа будут мной гордиться.

У выхода с фабрики ко мне подходит Франко Цоллерано и улыбается.

– Ты собираешься возвращать платок? – спрашивает он, вытирая руки о тряпочку.

– Разве тебя так легко найти? – нагло отвечаю я. После повышения я изрядно осмелела.

Он улыбается:

– Я все время поблизости.

– Только что-то тебя не видно.

– Я работаю на всех фабриках Дженкинса. Так что много времени провожу в Джерси. Поэтому ты меня и не нашла.

– Я и не искала.

– Ну, значит, будешь искать. – Франко запихивает грязную тряпку в задний карман комбинезона и складывает руки на груди. – Мы ведь так и не познакомились. Я Франко Цоллерано.

– Нелла Кастеллука, – протягиваю я руку, но он не пожимает ее, показывая свои грязные ладони.

– Понятно, ты же механик.

– Ага. А ты?

– В гладильном, с воротничками, и только что меня назначили начальником цеха.

Он закидывает голову и смеется:

– Да ладно! Ты же еще ребенок! Дженкинс, наверное, тебя нанял задаром.

– Нет, не задаром. Я знала, сколько просить.

– Ну что ж. Поздравляю. – Он разворачивается и уходит.

– Эй! – кричу я ему вслед. – Не любишь начальство?

– Не люблю.

Франко открывает дверь и выходит. Меня обдает потоком холодного воздуха, и дверь за ним захлопывается. Мне неловко, оттого что я ему похвасталась. Но есть в нем что-то такое, из-за чего с ним хочется состязаться.

Елена прибралась в доме и нарядила ребенка к приезду Алессандро. Она приготовила овощи, испекла хлеб и пирог. Перемыла весь дом, постелила чистое белье. Эти выходные мама, папа, Рома и Диана проведут с нами в городе.

– Идут! – кричит Рома со своего наблюдательного поста на подоконнике.

Папа все еще хромает, и Алессандро помогает ему идти по обледеневшей дорожке. Диана открывает дверь. Мы с мамой и Ромой выходим навстречу. Алессандро обнимает нас.

– Где она? – тихо спрашивает он, снимая пальто. Лицо у него очень бледное, а глаза – красные от слез.

– Елена! – зовет мама.

Елена выходит из кухни, неся в руках розовый сверток. Алессандро протягивает руки, Елена отдает ему ребенка. Она развязывает ленточку, расправляет одеяльце. Алессандро смотрит на свою дочь. У него выступают слезы.

– Bella, – целует он малышку. – Спасибо, что заботилась о ней, – говорит он Елене и снова нежно целует ребенка.

– Мы ее еще не назвали. – У Елены по щеке скатывается слезинка.

– Ее надо назвать в честь матери. – Алессандро заплакал, а девочка принялась гулить, как будто утешая его. Он вдруг резко перестал плакать и внимательно поглядел на дочку. Она серьезно смотрела на отца, как бы ожидая его решения. – Да, она будет Ассунтой.

Глава шестая

Задолго до того, как отец Импечато стал священником в церкви Богородицы на Маунт-Кармель, священником в Розето был отец Паскуале Де Ниско. Он-то и превратил шахтерский лагерь в процветающий городок. Он умер в 1911 году, но то, что он сделал для Розето, не пропало даром. Он учил итальянцев английскому, потому что понимал: иначе они не смогут выжить в этой стране, – а потом помогал им получать гражданство. Он организовал первую спортивную команду в Розето и составил из добровольцев первую пожарную бригаду.

На прошлой неделе мои рабочие сделали больше тысячи тюков. И за каждый тюк сверх тысячи я получила по пять центов. Этими деньгами я больше всего горжусь. Дженкинс был уверен, что мне их не видать, поэтому так приятно было войти к нему в кабинет и сообщить, что мы перевыполнили план.

Когда я заняла место Эльмиры Клементс, то стала добиваться улучшения условий труда. Я потребовала, чтобы машины расставили по-другому. В результате производительность труда заметно выросла. Да и качество работы улучшилось. Я потребовала для всех рабочих гладильного цеха перчатки до локтя. У меня на запястье навсегда останется шрам от ожога в мой первый день на фабрике. И я не хочу, чтобы мои рабочие подвергались такому риску.

Скоро будет год, как я работаю на фабрике, из них шесть месяцев – начальником цеха. Я не задумываюсь, нравится мне моя работа или нет, а просто стараюсь делать ее хорошо. К тому же, получая зарплату, я понимаю, как важно, что работаю. Моя семья нуждается в моей помощи. И я рада, что могу ей помочь.

Алессандро трудится вместе с папой на ферме, а мы с Еленой и малышкой живем в городе. Регулярно заходит речь о том, чтобы продать дом на Дьюи-стрит, но я довольна, что это пока только слова: отсюда легче добираться до фабрики. Есть и еще одна причина не продавать дом: в этом году Диана пойдет в школу в Розето. Моей младшей сестренке не придется работать на фабрике.

Ранним утром в понедельник Четти догоняет меня, и мы вместе идем на фабрику.

– Энтони Маруччи пригласил меня на свидание. В эту субботу. Мы поедем в кино в Истон. Хочешь с нами?

– Нет, спасибо. Третий лишний.

– Да ладно. У Энтони много друзей. Франко Цоллерано, например, ты очень нравишься.

– Ну нет. Уж больно он самодовольный.

– Все они такие. Он просто хочет произвести на тебя впечатление. – Четти бросает на меня проницательный взгляд. – Я кое-что слышала о Ренато. Кто-то из девочек слышал от его отца, что он сегодня возвращается.

Я застываю от неожиданности. Почему он не написал, что возвращается? С тех пор как он прислал то письмо об Ассунте, мы с ним регулярно переписывались.

Сегодня прибудет машина из Нью-Йорка, и мне придется допоздна следить за погрузкой. Раньше этим занимался мистер Дженкинс, но теперь поручил мне: он мне доверяет, знает, что я пересчитаю все честно и правильно.

Когда раздается гудок, рабочий день заканчивается, фабрика быстро пустеет. Я выключаю основное освещение в главном цеху, захожу в закройный и там, к своему удивлению, вижу Франко Цоллерано. Поскольку механики работают на нескольких фабриках, их видишь далеко не каждый день. Иногда я ловлю себя на том, что высматриваю, нет ли его сегодня, но потом вспоминаю Ренато. Никто не сравнится с Ренато, и тем более какой-то острый на язык механик.

Франко разобрал конвейер и теперь стоит, склонившись над закройным столом, и что-то делает.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Шестеренка полетела. Меняю.

Франко нажимает на рычаг и осторожно вынимает шестеренку. Не понимаю, как он умудряется разбирать все эти мелкие винтики своими огромными руками. Он в одной майке, и я не могу не заметить, какие у него широкие плечи.

– Ты что-то хотела? – Он отрывается от работы и глядит на меня.

– Да нет. Просто вот смотрю на... как ты работаешь. – Я боюсь, что Франко догадался, что я разглядывала его плечи.

– Почему ты не захотела пойти со мной в кино?

Я не ожидала, что он об этом заговорит.

– Ты меня не приглашал, – отшучиваюсь я.

– Тебя приглашала Четти. От моего имени.

– Кто же так приглашает девушку в кино?

– Мисс Кастеллука, не окажете ли вы мне честь в субботу вечером отправиться вместе со мной в кинематограф?

– Нет.

– Вот видишь, даже так не вышло, – смеется Франко. – Тебе нравится кто-то другой?

– Можно и так сказать.

– Я наблюдал за тобой: ты все время ходишь одна. Что-то непохоже, чтобы у тебя кто-то был.

– И тем не менее... Видишь ли, он старше меня и... и знаешь, я не собираюсь с тобой все это обсуждать.

– Но я тоже старше.

– Не настолько.

– Значит, он гораздо старше. Зачем тебе такой старик? Со мной будет веселее.

– Не слишком ли ты высокого о себе мнения?

– Для тебя – нет.

– Ты когда-нибудь слышал о неразделенной любви?

– А кто говорил о любви? – смеется Франко.

– Ну... не о любви... – начинаю выкручиваться я. – Короче, когда кто-то кому-то нравится меньше, чем тот ему.

– Проще говоря, я тебе нравлюсь не так сильно, как ты мне?

– Верно.

Франко обходит стол и приближается ко мне. Я отступаю, думая, что смогу выйти в открытую дверь, но упираюсь спиной в стену.

– Когда-нибудь ты полюбишь меня.

Он подходит вплотную. Я упираюсь руками ему в грудь и отталкиваю его.

– Меня ваша самоуверенность не впечатляет, мистер Цоллерано.

– Значит, еще впечатлит.

Я выбегаю в соседний цех, где грузчики заканчивают свою работу. Прохожу между рядами вешалок, перевожу дыхание. Успокоившись, выглядываю из-за угла: Франко не видно. Должно быть, ушел. Мне становится легче. Я иду к автомату с напитками, беру бутылку содовой, открываю крышку и пью.

– А мне можно глоточек? – в дверях стоит Ренато Ланзара. – Мне сказали, что ты сегодня допоздна. Поздравляю, начальник цеха! – Он подходит ко мне и целует в щеку. – Видел Четти. Она сказала, что ты меня ждала.

– Нет, она не говорила! – Вот я задам Четти, как только она мне попадется.

– Да-да, сказала, что ты скучала по мне каждый день, а она утешала тебя, когда ты проливала целые океаны слез.

– Да я ни разу не плакала! – Господи, как бы мне хотелось сказать ему, что я скучала.

– Странно, а Четти мне по-другому рассказывала, – поддразнивает он и вручает сверток в полосатой оберточной бумаге с бантом. – На, открой.

У меня в руках оказывается шелковый платок с моими инициалами с краю.

– Какая прелесть! Спасибо! – Я гляжу на него и не удерживаюсь, чтобы не подразнить его в ответ: – А ты, конечно, тоже рыдал обо мне круглые сутки?

– Еще бы!

И тут, так же как тогда, на чертовом колесе, он стал целовать меня. Послышался скрип половиц. Мы с Ренато обернулись.

– Простите.

Франко посмотрел на меня с каменным выражением лица, отвернулся и вышел. Но, как ни странно, я не почувствовала себя неловко, наоборот, меня наполняла гордость оттого, что он увидел, как Ренато меня поцеловал. Теперь сам убедился, кого я люблю.

Малышка Ассунта у нас красавица: глазки светло-карие и густые черные волосы. Елена от нее просто без ума, и девочка относится к ней как к матери. Елена старательно заботится о доме Алессандро: моет, убирает, стирает, готовит. Кажется, она нашла свое место в жизни. Никогда прежде не видела ее такой счастливой.

Все свободное от работы время я провожу с Ренато. Мне нравится, как на нас смотрят, когда после ужина мы прогуливаемся по летней Гарибальди-авеню. Ренато знает все тропинки в округе. Мы с ним гуляли по лесу в Поконосе и катались на лодке по реке Делавэр. Он уже окончил колледж и провел год за границей, но все еще не решил, что будет делать дальше. Школе в Розето требуется учитель литературы, но он сказал, что не хочет преподавать.

Сегодня мы поехали на озеро Минеи, неподалеку от Розето. Ренато достает рюкзак из багажника отцовской машины.