Текст книги "Бескрылый ангел"

Автор книги: Аделина Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

«А сейчас на сцене „Эйфории“ непревзойденный Руфин, человек, который творит чудеса», – полился из открытых дверей голос Андрея, ставший вдруг более низким и бархатистым. Его сменил противный тенор Руфина: «Сейчас я буду раздавать шары». Марк почему-то сразу представил себе обладателя этого голоса маленьким сморщенным старичком с длинной козлиной бородой.

Раз, два, три, четыре, пять…

Из дверей медленно выплывали один за другим светящиеся глянцевые шары.

…Шесть, семь, восемь, девять, десять…

Зачем Марку понадобилось считать их?

…Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

Кончится ли когда-нибудь этот дождь?

…Шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один…

Из дверей повалил густой пар. Пульсация музыки остановилась.

Омерзительный голос Руфина расползался по всей улице, городу, планете…

– Ну-у-у, всем хватило шаро-ов?

– Не-е-е-ет!!!!!

– Эй, кто остался без шаров! Подниметесь на сцену! В наказание…

– У-у-у?!!

– …Вы должны будете… Хо-хо-хо…

Послышался всплеск, визги. Хохот Руфина подхватили сотни. Марк зажал уши, закрыл глаза… Раз, два, три, четыре, пять… Перед глазами снова плыли светящиеся шары. Почему я один, ведь за этими стенами сотни людей? Среди них отец, Андрей, Никита…Ангелина… Ну почему, почему никто не выйдет? Холодно. Уже осень. Странно. Она пришла так незаметно. Почему никто не выйдет, почему никто не выйдет, почему никто не… Я хочу, чтобы кто-нибудь вышел, ну хоть кто-нибудь. Ну пожалуйста. Почему вам так интересен этот Руфин?

– Как вы думаете, какое сейчас время года? – снова полился красивый голос Серебряного Элвина.

– О-осе-ень! – ответили сотни выкриков, перемешанных со смехом.

– Нет, уже пришла зима, – мягко возразил Серебряный Элвин. – Вода в этом бассейне совсем замерзла. Верите?

– Верим!.. Не-ет!..

– Кто не верит, может подняться на сцену и убедиться, что вода в бассейне превратилась в лед…..А знаете, что может растопить лед?

– Солнце!.. Огонь!.. Весна!..

– Все это верно, но лучшее средство, – Серебряный Элвин выдержал паузу и загадочно произнес. – Красивая песня.

Голос Андрея перекрыла приятная грустная мелодия. От альта Ангелины и осеннего ветра Марка охватил озноб. Значит, Королина Рубинова…

Ты устало идешь навстречу мне,

Отражаясь в весенних лужах.

Мы так долго мечтали о весне,

Но теперь нам уже не нужен

Сумасшедший апрель,

Его капризы так нелепы.

Как привыкли мы к белой зиме,

Как привыкли мы к белой зиме,

Как боится, боится зима,

Зима умереть.

Никита отдал свою песню Ангелине. Ну и что! Теперь его, Марка Софонова, это не должно волновать. Но все– таки, почему именно ей? Голос Ангелины рвался в небо. Как она могла! Взмыть бы высоко над землей со всеми ее мелкими ненужными страстями и заботами!

Твои мысли печальней, чем луна,

И грязей весеннего снега.

Скоро в заспанный город придет весна

И напомнит тебе обо мне

Сумасшедший апрель.

Его капризы так нелепы.

Как привыкли мы к белой земле,

Как привыкли мы к белой земле,

Как боится, боится зима,

Зима умереть.

Но у него нет крыльев! Горячий ком подступил к горлу. «Никогда не плачь, если хочешь быть сильным», – всплыли в памяти нахмуренные брови деда.

Марк спрятал лицо в колени, зарыдал громко, безудержно. Потом устало поднялся и, совершенно опустошенный, поплелся домой, и струи дождя, смешиваясь со слезами, скатывались по его щекам.

Глава 19

Освобождение

А потом была зима. Холодная белая пелена словно отгородила Марка от всего мира, так равнодушно и безжалостно разочаровавшего его. Он, Марк Софонов, больше никому и ничего не должен, никакие узы несуществующих любви и дружбы больше никогда не свяжут его. И он больше никогда не будет писать картин, непонятных, никому не нужных. А он так хотел любить, так хотел счастья и так слепо верил жизни. А она привела его на край пропасти.

И нет пути назад, где нет ничего, кроме змей, и нет крыльев, чтобы взлететь, и даже не осталось сил сделать последний шаг в пустоту. Нет, у него осталось еще немного гордости! Он будет жить, это жизнь, лживая и бессмысленная, умерла для него.

Марк не отвечал на звонки, перестал встречаться с Андреем и Никитой и, замкнувшись в четырех стенах своей комнаты, находил мрачное удовольствие в своем одиночестве.

А когда растаял последний снег, он, к огромному удивлению и удовольствию Вячеслава, надел строгий костюм и, взяв с собой папку для бумаг, отправился в «Эйфорию».

Марк шел по весеннему городу, равнодушно осматривая девушек и женщин, стучащих каблучками по сухому асфальту, и вдыхая запах духов. Да, теперь у него, Марка Софонова, будет много, очень много женщин. Он будет просто использовать их. Ведь они сами хотят этого. Им нужны деньги. А у него, Марка Софонова, будет много, очень много денег. «Эйфория» будет приносить в два, в три раза больше прибыли. И поможет ему в этом Андрей со своей неуемной фантазией, ведь друзья хороши только тогда, когда приносят пользу.

Открыв стеклянную дверь, Марк равнодушно и уверенно прошел мимо застывших от удивления Кристины и Ангелины, сидевших на диванчике в холле. Нет, Ангелина больше не волнует его. Таких, как она, у него будут сотни. Всего лишь неприятное напоминание о его прежней глупости. Нужно будет сказать отцу, чтоб уволил ее. Впрочем, хватит о ней. У него, Марка Софонова, будущего владельца «Эйфории», еще много дел. Нужно внимательно осмотреть шоу-комплекс и многое обдумать. Пожалуй, Зеркальный Лабиринт и Лабиринт Ужасов нужно или как-то усовершенствовать, или заменить на что-то другое. Сами по себе идеи неплохие, но вряд ли приносят много прибыли. Большинству достаточно один раз увидеть лабиринты. Мало кто захочет снова и снова возвращаться к этому развлечению. К тому же, не практично, что они занимают целых два этажа. Вполне хватило бы одного. А на другом можно разместить еще какие-нибудь аттракционы. Надо подкинуть папе эту идею! А «Эдем»! Ведь из него можно сделать просто конфетку. Вкусную и оч-чень дорогую. С этими мыслями Марк поднялся на лифте на девятый этаж. Да, например, когда одни диванчики – это банально и неинтересно. Среди лиан можно развесить качели. А здесь, в пальмовых зарослях, неплохо бы поместить маленький оркестр. И хорошо бы разбросать среди всей этой экзотики шалаши для интимных встреч. Одной звездной карусели слишком мало. Можно еще запустить в Эдем каких-нибудь ручных животных. Косуль, например. Нет, косули будут гадить. Разве что если держать их в клетках. А в клетках – уже не то. Вот удава можно заиметь. В раю ведь был змей-искуситель. Да, а с ним будет танцевать девушка. Обнаженная. С золотыми волосами. Прямо здесь, в центре Эдема, у этой пальмы. Нет, лучше приобрести в ботаническом саду что-нибудь этакое. Редкостное. Какой-нибудь гибрид яблок и апельсинов. Будет настоящее древо запретных плодов. И, соответственно, пикантное удовольствие вкусить сии плоды обойдется весьма недешево.

И надо бы как-то задействовать балкон. Может, установить на нем телескоп? Обогнув Звездную карусель, сын владельца «Эйфории» вышел на балкон.

Апрель обдал Марка непорочной свежестью. Ветер развевал ветви берез, доносил со двора старого пятиэтажного дома детский смех. Маленькие люди куда-то спешили по тротуару и в автомобилях, наполняли игрушечные автобусы и трамваи. Беспомощные существа, бессмысленно копошащиеся на поверхности земли, погрязшие в мелких заботах и не желающие, боящиеся посмотреть в открытое лицо истины. Это они лишили его, Марка, чего-то очень важного, придавили к земле, обескрылили. «Отче! прости им, ибо не ведают, что творят», вспомнил он вдруг молитву Иисуса на кресте. Иисус простил людям их несовершенство. Что же остается ему, Марку? Да, у него нет больше крыльев. Но он все равно любит этих маленьких, беспомощных существ. Да, любит! Сейчас, в такое восхитительное, переполненное расцветающей жизнью утро, он отчетливо осознал это. Что-то весеннее, чистое, радостное белой птицей впорхнуло в оттаявшую душу Марка, заставило по-детски беззаботно рассмеяться. Да, жизнь стоит того, чтобы жить! Она бесконечна, невероятна, полна головокружительного счастья и беспредельной свободы. Марк с радостным всхлипом вдохнул сияющий апрельский воздух и запрыгнул на широкие каменные перила. Ликующе-голубое небо с пушистыми облаками переполняло его восторгом, и он легко оттолкнулся от своей непрочной опоры. Значит вот для чего он жил! Ради этого мгновения стоило родиться! Марк купался в потоках весенней свежести и света, и ему хотелось, чтобы весь город, вся планета увидела его полет, чтобы люди, отбросив страхи и сомнения, устремились вслед за ним. Но прохожие, видимо, были слишком заняты своими делами, и никто не поднимал головы. Марк засмеялся в вышине, потом спустился пониже, до уровня крыши девятиэтажного дома. На пустынной детской площадке мальчик лет трех возил большую машинку от песочницы до мамы, скучавшей на скамейке. Подняв головку, малыш увидел Марка и радостно закричал: «Он летит!» Женщина посмотрела вверх и испуганно вскрикнула: «У него же нет крыльев!»

Марк засмеялся и взмыл к облакам, откуда город казался нарисованным. «Это невозможно! – пронеслось в голове ядовитой стрелой. – Я не могу летать. У меня же нет крыльев!» Внезапный страх сковал тело и душу. «Господи, спаси меня!»– лихорадочно вспыхнула и тотчас же угасла, затерявшись в хаосе отчаяния, последняя мысль Марка…

Эпилог

Сияющим апрельским утром к Н-му кладбищу подъехал темно– синий перламутровый автомобиль. Из него вышли два человека в одинаковых серых костюмах и черных очках: молодой и еще не пожилой, но уже поседевший и полысевший. В первом проницательные прохожие с удивлением узнавали экстравагантного Серебряного Элвина, а во втором – одного из владельцев «Эйфории». А непроницательные принимали пару в серых костюмах за сына и отца.

За год, истекший со дня гибели Марка, Вячеслав Софонов очень привязался к Андрею и даже собирался сделать его преемником «Эйфории».

Андрей и Вячеслав подошли к могиле, над которой возвышалось мраморное надгробие с большой фотографией красивого смеющегося юноши с длинными волосами.

На рыхлой могильной земле крест– накрест лежали две увядшие белые розы. Их принесла девушка в белом платье. Она долго стояла над могилой, а потом быстро зашагала в сторону церкви. На следующий день Ангелина вышла замуж за Никиту и уехала с ним в другой город. В этом все слишком напоминало о Марке.

Вячеслав был давно равнодушен к Ангелине, как и ко всем другим дочерям «Эйфории», исключая разве что Карину, которую он иногда, пьяный, приводил к себе домой, и рояль то радостно всхлипывал, то грустно томился, чтобы вновь разразиться исступленно-радостными рыданиями. Марии было все равно. Она не узнавала мужа и верила, что ее сын стал ангелом и улетел на небо.

О смерти Марка много говорили. Газеты писали, что он покончил с собой, прыгнув с высоты, а в одной даже появилась статья о том, что в день смерти сына владельца «Эйфории» над К. видели летящего юношу и, вероятно, это и был Марк Софонов.

– Ему было бы только двадцать два, – вздохнул Вячеслав и опустился на скамью. – Из него мог бы получиться гениальный художник.

– Все люди – гении, – небрежно заметил Андрей и сел рядом.

– Я не понимал его, – продолжал владелец «Эйфории». – Вернее, не хотел понять.

– Думаю, он простил вас.

– Я страстно люблю джаз, – признался вдруг владелец «Эйфории» и, помолчав, добавил. – А ты… ты еще можешь…

– Я переделал «Крылатого мальчика», – улыбнулся Андрей.

– Как? – испугался Вячеслав.

– В последней сцене он летит к синим горам и зовет за собой людей.

– Но это неправдоподобно!

– Потому что побеждает добро? – возмутился Андрей.

– Сейчас ты напоминаешь мне сына, – после недолгой паузы произнес Вячеслав и, помолчав еще немного, добавил. – А знаешь, я не оставлю тебе «Эйфорию».

– Как? – испугался Андрей и засмеялся.

Легкий ветер беззаботно перебирал новорожденную листву. В прозрачной вышине пели птицы и плыли облака. В это апрельское утро Вячеслав Софонов точно знал, что однажды неизбежно будет спасен.

ГОТИЧЕСКАЯ ПОЭМА

I

Умиротворение

Был небосклон ясен

И облака – легки.

Черный монах в рясе

Травы искал у реки.

Сильный поток света

Золотом дня озарял

Нежное жаркое лето,

Стены монастыря.

Из-под земли тленной

Били святые ключи.

Зов могильной Вселенной

Дрогнул – смирился – молчит.

Мы не умрем! Все ясно!

Так же как дважды два.

Так же как жизнь – прекрасна.

Так же как я – жива.

Все на земле не ново!

Небо в веках – то же!

Лето придет снова,

Значит и мы тоже.

II

Одиночество

День или ночь – не важно,

Белый ли, черный фон ли,

Суть-то одна и та же:

Я лишь крупица соли

В пресном безбрежном море.

Иду вдоль домов унылых…

Мне все уж давно постыло.

Я с этим миром в ссоре!

Если мы сестры и братья,

Зачем мы друг другу волки?

И не могу понять я,

Зачем вместо белых крыльев

У нас за спиной иголки?

Бегу по ночным дорогам.

Сигналят автомобили.

Их много, их очень много!

Но только какое дело

Этим огням и машинам

До моего тела

И до моей души?

Ах да, не хотят брать вину!

Да и я не хочу в ад.

Жаль, я уже не вернусь

В небытие назад:

Ни радостей – ни проблем —

Ни нереальности сна.

Я не была ничем.

Я не была одна.

Но как же назад опять?

Ведь я не умею терять…

Не надо назад, во мглу!

Оставьте меня здесь!

Я здесь не могу! не могу!

Но все-таки я – есть…

Все это нельзя рассказать,

Об этом никто не спросит.

А на щеке – не слеза.

Это все дождь и осень!

III

Отчаяние

Холод сердца, зимы и ночи

Мою душу бесстыдно раздел.

Эта грозная снежная толща —

Слепок белых беспомощных тел.

… Белая пленка кожи…

Может, и я весной…

Может быть, я тоже

Стану речной водой?..

Эй, мудрецы, ответьте:

Кто мы? зачем? откуда?

Как мне не верить смерти?

Как мне поверить в чудо?

Молчите?.. Ну что ж, молчите!

Болтливым глупцам проклятье —

Молчанье без гордой прыти.

Но знайте же, знайте, знайте:

Мы комки одинокого страха,

Что от смерти бегут наугад.

Все мы – бывшие атомы мрака.

И пора возвращаться назад.

И нельзя изменить ни на точку

Самых правильных хаосных схем.

Что просить у мгновенья отсрочку?

Все мы были ничем,

Все мы станем ничем

Насовсем…

IV

Поиски смысла жизни

Не важно, совсем не важно,

Что в небе парит весна.

Я буду одна однажды,

Непоправимо одна.

Но кто мы сейчас? Кто мы?

Робко шепнут мудрецы:

«Бывшие эмбрионы.

Будущие мертвецы».

Мясо!!!.. Всего лишь мясо… —

Стоит ли жизнь свеч?

Черный монах в рясе,

Что ты хотел сберечь?

Мясо!!!.. И райским утром

Будем мы тихо гнить.

Вскрикнет вдруг кто– то мудрый:

«Мясо желает жить!

Хватит в кишках копаться!

Пусть истеричный смех

Судорожного счастья

Бурно охватит всех.

Закройте глаза и уши

И пейте весенний хмель.

Зачем ворошить души?

Пока с нас довольно тел…»

– Но что же потом?

– Не важно!

Ведь в небе сейчас весна.

Я буду одна однажды,

Непоправимо одна.

V

Любовь

Сердце рвется ритмично на волю,

Хочет слиться с дыханьем весны.

Сердце, я – то тебя не неволю.

Просто вены– веревки прочны.

Я темница твоя – поневоле.

Так смирись: ты во мне рождено!

Рвется гордое сердце на волю

И не верит, что мы – одно.

Как горячо и больно,

Словно во мне пустыня.

Хватит! С меня довольно!

Сердце! Остынь! Остынь!

Поздно! Уже слишком поздно!..

Вот далеко Земля,

И разноцветные звезды

По кругу плывут, сияя.

Огненный замкнутый круг

Сильных и ласковых рук

И фейерверк звездопада…

Круг разорвался… Не надо!

Я опять на Земле. Все прошло.

Я все та же. И все же не та.

Звезды снова окутаны мглой.

И считает шаги суета.

VI

Возвращение на Землю

Бездна. Бездна без дна.

Черные дыры. Кометы.

Я здесь совсем одна.

Я здесь ищу ответ.

Вечная мгла! Гробница миров!

Дай мне ответ! Сбрось свой покров!

Слышишь! Я жду ответа!

А на Земле лето…

Больше нельзя медлить.

Мне нужен воздух! воздух!

Дайте ступить на землю!

Дайте мне хлеб и воду!

Вечная мгла холодна.

Вечность не знает пощады.

Бездна, бездна без дна,

Что от меня тебе надо?

Хочешь, холодная мгла,

Крови, что так тепла?!

Дома! Я снова дома!

Земля, прими свою дочь.

Все здесь предельно знакомо:

Утро– день– вечер – ночь,

За этой синей ширмой – звезды,

Под этими одеждами – тела…

Еще не поздно жить! Еще не поздно!

А высота прозрачна и светла…

Цветут цветы, не думая о смысле

Жизни. А над ними – мотыльки.

Монах под черной рясой прячет мысли

И собирает травы у реки.

VII

P. S. После смерти

Знаешь, что такое смерть?

Просто голубая мгла!

Ты не веришь, что я есть?

Так не верь, что я была!

Лето 1997– 30 июля 1998 гг.

© Copyright Белая Аделина ([email protected]), 24/05/2012.