Текст книги "Культура времен Апокалипсиса"

Автор книги: Адам Парфрей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Адам Парфрей
Культура времен Апокалипсиса

ПРЕДИСЛОВИЕ СОСТАВИТЕЛЯ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Если что-то и наступает, то вовсе не хваленый Конец. Никаких решений, никаких окончаний, никакого третьего акта.

Апокалипсис лопнул, – система веры раздувалась, раздувалась, пока курильщик не иссяк за облаками фантазмов. И хотя мы не сорвали никаких плодов, у нас есть апокалиптическая культура, эпоха, настолько сбивающая с толку, настолько зрелая, настолько… совершенная. Совершенно печальная, совершенная выродившаяся, совершенно разложившаяся. «Культура времен Апокалипсиса» задумана с тем, чтобы помочь читателю занять передние ряды и присутствовать при извращенных наслаждениях и странных решениях.

Поскольку эта книга выходит в Запретную зону, в сферу моральных затруднений, то в ней нет и простых ответов на вопросы. Читатель будет вынужден сам анализировать странные и противоречивые тексты в этой книге, и сам решать вопрос об их ценности. Мы не собираемся, вслед за телевикторинами или желтой прессой, заполошно кричать о морали при виде фотографий нацистов или изнасилованных детей.

Отдавая дань хрупким и заводным темам книги, я чувствую необходимость пояснить, что в этой книге собраны экстремальные и, видимо, далеко идущие социальные отклонения, но она – вовсе не манифест или «шведский стол» личных фетишей или верований. Редактор не подписывается под мнениями, высказанными здесь… Но не обращать на них внимания – не значит их уничтожить.

Считаете ли вы его дьявольским или что-то предвещающим, но время культуры апокалипсиса уже наступило.

Май 2000 года

Адам Парфрей
ДЖИ ДЖИ АЛЛИН: ПОРТРЕТ ВРАГА

Люди Дна жаждут благополучной судьбы – приятной, безмятежной, управляемой, куда просачивается только та информация, которая не вступает в противоречия с их искусственным мирком. Степень ухода от реальности контролируется достаточным количеством незначительных, но разрешаемых забот и тревог, позволяющих одолеть скуку и создать видимость индивидуального превосходства. Эти нарколепти-ки способны отыскать возвышенность в банке майонеза. Вследствие атрофии инстинкта выживания, Люди Дна способны порождать одних лишь чудовищ.

Лишенные привилегий отпрыски, как и весь их нестареющий класс человеческих отбросов, знают лишь то, что они обречены. Их влекут шипы и пентаграммы, бензин, гитары, визжащие, словно рассекающие воздух кнуты, синтезаторные звуки, имеющие достаточную амплитуду, чтобы заполнить пустоту, оставленную ушедшим сознанием. Эти дионисийцы уничтожают себя тем, что, удалив из сознания все фильтры, доводят разум до предельной бесчувственности. Подобная манера поведения происходит из суеверного мнения о том, что степень достигаемой трансцендентности обратно пропорциональна объему уничтожаемого разума.

Джи Джи Аллин вырезает на коже грубые татуировки при помощи перочинного ножа. Он объявил себя «самым отвратительным и порочным рокером всех времен», желая подкрепить свое заявление намерением покончить с собой прямо на сцене (прихватив с собой пару фанатов), как только его выпустят из тюрьмы, где он отбывает срок за нанесение ожогов и порезов одной из его поклонниц. Аллин утверждает, что наказание в виде полутора лет тюремного заключения отражает лишь чувство отвращение Людей Дна к дионисийскому образу жизни, и что порезанная поклонница «знала, на что идет». В суде она заявила: «Мистер Аллин порезал мне кожу в зверской и грубой манере. Нанося порезы на моей груди, он сказал, что это сравнимо с написанием картины. Я была абсолютно уверена, что умру».

Примитивные, грязные звуки злобных, отвергающих жизнь текстов песен существуют лишь в качестве ритмического звукового фона для импульсивного театра, порожденного отравленными глубинами сознания Джи Джи. Он испражняется на сцене, набирает полную руку собственных экскрементов и швыряет их в толпу, сбивая журналистов с ног их же собственными средствами. Находясь на сцене, Джи Джи мастурбирует, призывая девушек из числа зрителей «выйти на сцену и сделать минет». Заправленный до краев алкоголем, Джи Джи превращает микрофон в оружие самоистязания, вышибая им собственные зубы. Там же Джи Джи вышибает дух из девчонки, достаточно безрассудной, чтобы решиться засунуть свои пальцы в его задний проход.

Джи Джи Аллин является не столь деятелем рок-н-ролла, сколь расхваленным участником американской игры в цыплят. В романтической вере Аллина в искупительную природу мечты рок-н-ролла есть некая доля мученичества, в то время как другие рассматривают ее как карьеру, способ попасть в вымышленную страну Людей Дна.

«Сцена – это поле битвы, – говорит Джи Джи. – И даже когда я заступил за их черту, я остался на своей территории. Я оторвусь на своей чертовой аудитории. Я здесь не для того, чтобы ублажать этих вонючих козлов. Мне плевать на них. Публика – это мой враг. Они не желают ничего знать, а только наблюдают». Джи Джи приписывает своей аудитории сознание тьмы, которую они притворно чтят, несмотря на то, что она несет им гибель.

Письмо Дж. Дж. Аллина из тюрьмы

В тюрьме Джи Джи непрерывно извергает из себя поток поэзии и прозы, которая звучит скорее как признание в убийстве, нацарапанное человеком, не в полной мере овладевшим английским языком, к тому же страдающим бешенством. Основная их суть заключается скорее в эмоциональной интенсивности, а не в значении написанного.

Большинство его выступлений имеет целью оживить то, что когда-то было спланировано заранее. Есть лишь имитация непредсказуемости. Каждый раз Джи Джи пытается сделать нечто новое. Вот его метод: «Я вспоминаю собственную жизнь, и мое сознание начинает вращаться. Вся эта ерунда просто выплескивается из меня. Я ничего не планирую заранее».

Несомненно, существует множество способов самосовершенствования для такого рокера-подонка, как Джи Джи Аллин, и смерть станет естественным апогеем его особой формы противоборства. «Я не хочу быть очередным наркоманом, нашедшим свой конец с иглой в руке. Я хочу почувствовать восторг от пули, которая разнесет мою башку. Не хочу упустить такое захватывающее ощущение. Почему бы не умереть и не испытать это? Почувствовать боль и риск?

В постскриптуме к письму Джи Джи пишет: «Все, что мне нужно, это свобода, месть и залитое кровью шоссе. Приятного зрелища не обещаю».

Адам Парфрей
ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ТЕРРОРИЗМ

ЭСТЕТИКА – раздел философии, изучающий природу красоты, искусства и вкуса, а также создание и оценку красоты.

ТЕРРОРИЗМ – систематическое использование террора, особенно в качестве средства принуждения.

Терроризм можно продвигать в искусстве лишь при условии, если искусство угрожает действием. Чтобы случился такой феномен, как Эстетический Терроризм, эстетические устремления должны начать символизировать не только свои собственные декадент-ско-солипсистские удовольствия (проявившиеся в сумасшествии дез Эссента в романе Гюисманса «Против природы»), но и действие, происходящее за пределами мира искусства.

«Терроризм в искусстве называется авангардом», – саркастически замечает Альберто Моравиа в своем эссе «Эстетика терроризма». Если так когда-то и было, то сейчас уже нет. Сегодня авангардное искусство по большей части рассматривается и создается просто как обволакивающая реакция на свою собственную историю. Эти лицемерные правила игры гарантируют, что авангард больше не может стимулировать или хотя бы провоцировать. Практика дадаизма и футуризма, которые попытались вывести искусство из классных комнат и музеев на улицу, легко воспроизводится в постмодернизме, который схватывает форму, почти не отражая суть оригинала. В любом случае, это едва ли имеет значение. Авангардное искусство занялось ничем иным, как отсиживанием на скамейке запасных вместе со списыванием корпоративных налогов, и нашло себе прикрытие в виде PR. Искусство, которое открыто поддерживает антикорпоративную идеологию, принимается до тех пор, пока оно соответствует произвольным стандартам, придуманным теми законодателями мод и нанятыми гадалками, которых это искусство критикует. В конце концов, что может случиться с деловым миром, позволяющим людям говорить то, что они хотят (поскольку это не имеет значения)?

Эстетический Терроризм – это более реалистичный термин, используемый по отношению к безликому режиму потребительской культуры, чем термин «авангард». Атака набивших оскомину шлягеров и джинглов, билбордов, топ-листов, рекламных видеороликов, логотипы корпораций и т. д. и т. п. – всему этому свойственна террористическая динамика вторжения и принуждения. Почти забывают о том, что когда-то эстетика предполагала дружбу между создателями и ценителями искусства с согласия обеих сторон. Часто ли теперь можно услышать, как кто-то признается в любви к какому-либо медиапродукту, «наступая себе на горло»?

Как часто вам приходится слышать какой-нибудь слоган или тошнотворную мелодию, похожие на разъедающую мозг мантру? Когда авангардный аналог потребительского террора, поп-арт, стал неотличим от объекта своей предполагаемой социальной сатиры, он смыл умаляющий его перед крупным бизнесом позор. Многие из сегодняшних звезд авангарда появились из мира бизнеса или вошли в него. Кое-кто из них весьма преуспел в тайном искажении цифр во время проворачивания афер со спекуляцией и товарами. Даже житье за счет государства и частных фондов стало честной игрой лишь для тех, чьи бюрократические способности дополнены бесстыдным подхалимажем. Неудивительно, что большинство получателей грантов мало чем выделяются, разве что типично адвокатской болтливостью и застарелой робостью художников.

Еще чище. Надписи на листовке Национального социалистического движения: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Иоан. 8:44). «Обороняясь против евреев, я сражаюсь за дело Господа» (Адольф Гитлер, «Mein Kampf», 1:2)

Завязанный на критику постмодернизм породил гибрид слова и искусства, нашедший отражение в творчестве Барбары Крюгер и Дженни Хольцер, в котором похожий на рекламу слоган комбинируется с подразумеваемым посланием либо визуальным намеком (обычно стянутым из какого-нибудь старого журнала). Они заняли позицию беспощадного цинизма, от которого ждут, что он уничтожит «рабство» у рекламной власти. Крюгер и Хольцер играют на рынке как умелые двойные агенты, активно демонстрируя себя общественному мнению посредством умной кражи образа поведения с Мэдисон-авеню и в то же время разглаживая зашифрованный марксистский жаргон с целью подработать на критической и академической валюте. Их самореклама работала, когда они были ответвлением истеблишмента. Но сейчас социальный комментарий все больше и больше становится пустым. Пестуемые Мэри Бунн, миллионершей из Сохо, желающей добиться признания работ Крюгер у «сливок общества», вклад последней в Уитни-Биеннале в 1987 году, за который она получила кругленькую сумму, напоминал не что иное, как шутку еврейской принцессы: «Я делаю покупки, следовательно, я существую». Подмигивание и виляние хвостом перед иерархией истеблишмента – это часть игры по выкачиванию денег с названием «я мягко пошучу над вами, а вы мне заплатите», в которую художники играют со времен королевских дворов Ренессанса. Как и многие их собратья предшествующих столетий, эти современные придворные художники самодовольно притворяются, будто они плюют в глаза эксплуататорам, позволяя себя баловать, вычесывать вшей и незаметно выдергивать у себя когти.

Конечно, есть и такие художники – обычно они только-только окончили университет – которые не умеют заполнять заявки на гранты и потому считают себя «ниспровергателями». Большая часть этих арт-роковых, стилизованных под журналы бунтовщиков разыгрывает восстания-психодрамы для того, чтобы упаковать и продать их консьюмеристам-лизоблюдам. Подобная стратегия является (простите меня за этот термин) симулякром терроризма: содержание застывает в фиксированной неестественной форме и дальше не движется.

В поисках художника, действительно способного на эффективный контртеррор в ответ на коварные мантры консьюмерист-ского промывания мозгов, мы должны обратить свой взгляд на подлинных непрофессионалов и тех, кто не станет «своим». Террор означает угрозу, и непрофессиональная версия Эстетического Терроризма принадлежит тем перформансам и переделкам слов и картин, которые выпускают на волю реакционные импульсы полиции и буржуазных художников/критиков. Тот род искусства, что вызывает это глубокое возмущение, страх и порицание, обладает языческим духом злорадства, отвергающего гуманистическое благочестие «просвещенной жертвы». Впрочем, антисоциальный садизм редко находит покровителей. Находящийся за пределами продажного королевства социальных подачек, Эстетический Терроризм – во многом так же, как это определение может коробить его, – является последним бастионом эстетической чистоты. Операция «Солнечный дьявол» – это название правительственной акции, направленной против компьютерных специалистов, а также разномастных мошенников и суперумников, способных додуматься до того, как взломать электронные файлы компании Ma-Bell. Знающие люди утверждают, что гамбит «Солнечный дьявол» был вызван острой реакцией и страхом трудолюбивой и тупой бюрократии и направлен против разведки. Джон Перри Барлоу (Whole Earth Review, осень 1990) так описывает типичные действия против хакера-подростка в рамках операции «Солнечный дьявол»:

В шесть часов утра отец в Нью-Йорке… открыл дверь, и в его лицо уткнулся дробовик. В квартиру вошел десяток агентов. Пока один из них держал жену мужчины за горло, остальные, готовые открыть огонь, вошли в спальню их спящего четырнадцатилетнего сына. Прежде чем уйти, агенты конфисковали все электронное оборудование, включая все телефоны.

Четвертая Поправка, запрещающая необоснованный обыск и конфискацию, не принимается во внимание правительственными агентами, утверждающими, что увлеченные хакеры – это террористы, и имеющими «возможность получать доступ и просматривать личные дела пациентов больниц». «Больше того, они могли добавлять, уничтожать и изменять жизненно важную информацию о пациенте, что могло вызывать ситуации, угрожающие его жизни». Мегакорпоративные интересы претендуют на всю полноту киберпространства, и они не собираются терпеть присутствие цифровых чужаков. Кого-то это может отпугнуть, но другие пираты наподобие таинственного Legion of Doom[1]1
  Самая известная, самая многочисленная и самая авторитетная на протяжении 1980-х годов группа хакеров, идол компьютерного андеграунда. Существовала до 1994 года


[Закрыть] или NuPrometheus League, которая нелегально распространяла исходный программный код для «Макинтошей») поднимутся и бросят вызов явному врагу нововведений, свободе личности и личной свободе.

Возможно, кого-то удивит, что в наши дни немногие художники создают работы, классифицируемые как интеллектуальное преступление (thought crime) и наказуемые ссылкой в Сибирь нераспространения, а в некоторых случаях – судебным процессом и лишением свободы. Чикагский журнал Pure, отксерокопированная пропаганда детских пыток, убийств и крайнего женоненавистничества, прищемил слишком много носов с развитым чувством гражданского долга, и его редактора Питера Сотоса заткнули на девять месяцев и подвергли затяжному судебному процессу, в результате которого он был окончательно признан виновным во владении детской порнографией (то есть одного журнала – Incest IV). Дело Сотоса стало первым успешным результатом применения нового закона штата Иллинойс, принятого под влиянием Доклада о порнографии комиссии Миза[2]2
  Эта комиссия была создана во времена президентства Рональда Рейгана, чтобы оценить социальный ущерб, наносимый порнографией


[Закрыть] – этого пересмотра Первой Поправки[3]3
  Суть Первой поправки к конституции США состоит в том, что правительство не вправе препятствовать выражению какой-либо идеи только потому, что общество находит ее оскорбительной


[Закрыть] par excellence.

Случай с Сотосом особенно тревожит потому, что он доказывает: тюрьма «светит» даже за владение спорным материалом. Нет сомнений в том, что этот юридический прецедент был осуществлен с целью зажечь зеленый свет будущим облавам, устроенным на других идеологических преступников. Мастерски управляемая Война (бойня) в заливе, когда данные о потерях подвергались цензуре в Сети для предотвращения «вьетнамского синдрома», позволяет ограниченно взглянуть на динамику будущего массового контроля. Любой внимательный человек явно плохо питается, сидя на сегодняшней информационной диете. Происходит это по причине прямого заговора Государства или это устроил олигархический рынок – не суть важно. Но такая ситуация внесла свой вклад в новый Американский Samizdat, где «постыдные», «сумасшедшие» или «опасные» темы обсуждаются отдельными людьми или небольшими независимыми группами, которые не пошли на компромисс с институциональными приоритетами или не поддались им. Могут ли «оскорбительные» интересы стать политическим преступлением в будущем?

Очевидно, что могут. С тех пор, как предыдущие фразы были напечатаны в «Культуре Апокалипсиса» издания 1987 года, за неприличные тексты были арестованы музыканты, анархистов-оборванцев поймали за сожжение флага, родителей подвергали аресту за то, что они фотографировали своих малышей нагишом, а художника и актера Джо Коулмена арестовали в Бостоне за приведение в действие некой «адской машины», а в Нью-Йорке – за убийство крысы; кураторам музеев угрожали арестом за размещение гомосексуальных фотографий; Дж. Дж. Аллин оказался в тюрьме за садомазохистские действия со своей подружкой, осуществленные с ее согласия; ФБР стало «наблюдать» за определенными группами, практикующими нетрадиционный секс, и т. д. и т. п. Даже книга, которую вы сейчас читаете, попала под огонь широко разрекламированной критики в сборнике «Painted Black» издательства Harper & Row. Один из авторов этого сборника, Карл Рашке, выступает за отмену Первой поправки в отношении тех, кто распространяет «культурный терроризм», в число которых, вероятно, входит и редактор этой пагубной иллюминатской идеологической бомбы под названием «Культура времен Апокалипсиса».

Становится все очевиднее, что эти пугала – эстетические террористы – не кто иные, как символические козлы отпущения, нужные для того, чтобы отвлечь внимание от реальных проблем. Для американцев страх – это не еще одна форма понимания, а просто очередная форма распускания сплетен. Как сказал Чарльз Мэн-сон, настоящий подрывной террор можно осуществить, лишь выключив из сети все телевизоры. Пока это не произойдет, эстетический терроризм будет плясать под дудку тех, кто уже командует борьбой с мнимыми или несуществующими злодеями.

А в будущем, когда пантомима богемы изживет себя в пряничной форме политически корректного мученика/жертвы, эстетические террористы не побегут за сомнительными наградами, сопутствующими известности. Проникнув в стан врага, лучшие из них будут работать в одиночку и, как хамелеоны, изменять алгоритмы в пятой колонне, разрушая старый режим. Их имена будут нам неизвестны, но их вознаграждением станет возможность влиять на судьбу планеты. Однако до этого нужно проделать еще кучу работы.

Пол Лемос
ИНТЕРВЬЮ С ПИТЕРОМ СОТОСОМ, ИЗДАТЕЛЕМ ЖУРНАЛА PURE

Что заставляет вас создавать прописанные до мельчайших деталей графические изображения жестокого, извращенного человеческого поведения?

Я большой любитель крайнего сексуального насилия и садизма, и поэтому провожу много времени с теми, кто разделяет мои вкусы, изучая этих людей и получая от них удовольствие. Часто случается, что информация, с которой я сталкиваюсь, оказывается искажена морализаторством, либо порядком разбавлена «хорошим вкусом». Я собираю сведения и материалы из многих источников и затем представляю их в куда более честном и сексуально удовлетворяющем свете. Pure – это продукт моих увлечений.

Понятно, что, если ты сам втянут в преступление, ты не станешь кричать об этом криминале на всех углах, и, тем не менее, мне хотелось бы узнать, являетесь вы участником происходящего или лишь пассивным наблюдателем и поклонником?

Мои сексуальные пристрастия вытекают из самой настоящей философии и мировоззрения, и, уверяю вас, существует бесчисленное множество способов и возможностей полноценно удовлетворять их и не марать при этом руки, выставляя грязь напоказ. Никакой пассивности в моих сексуальных предпочтениях нет.

Что влечет вас к людям, участвующим в актах крайнего садизма, и почему вы тратите так много своего времени и энергии на публичные заявления о своих предпочтениях и одобрение тех, кто нарушает табу?

Меня привлекают реальные люди, которым удалось вырвать максимальное наслаждение из своей жизни. Люди, достигшие вершин власти и удовольствия.

Издавая Pure, я в какой-то незначительной степени разом компенсирую часть энергии, затраченной на получение своего собственного наслаждения. Кроме того, я могу заставить себя погрузиться еще глубже в материал, доставляющий мне удовольствие. Некоторые подписчики журнала оказались очень полезны: они помогли открыть те сферы, доступ в которые раньше был запрещен.

Что может быть восхитительного в свирепом убийце и палаче?

Я не нахожу всякого, кто убивает, избивает или насилует, восхитительным. Меня интересуют те люди, которые в полном объеме видят и правильно понимают свои инстинкты, а затем начинают удовлетворять их. Я уважаю таких людей. Мои вкусы роднят меня с Йеном Брэди, и мне нравится его работа, потому что она на сто процентов искренна и отражает интерес к самому себе. Он трахал и мучил маленькую Лесли Дауни всеми возможными способами, пока не раскроил пополам ее крошечный череп. Таких идиотов, как Чарльз Мэнсон и Эд Гейн, я считаю ужасно скучными и смехотворными, ибо они не имели ни малейшего понятия о том, чего же они на самом деле хотели. Возможно, их толкали похожие инстинкты, что воздействовали и на Брэди, но на этом все сходство и заканчивается. Это как с музыкой: любой может ударить по инструменту и извлечь из него звук, но лишь искусный, умный и проницательный человек может сыграть настоящую музыку.

Что вызвало ваш интерес к изображению насилия, и что вас привлекает и привлекало в нем?

Я всегда следовал трудным путем самопознания и индивидуации. Было нетрудно разглядеть общую неудовлетворенность обычными и принятыми в обществе формами сексуального поведения, и вскоре я понял, что в половом акте есть лишь одна интересная вещь. Ее реальность очевидна. Йен Брэди, Тед Банди, Сатклифф, Кертен – они делали в точности то, чем хотели бы заняться все люди на свете, просто слишком многие из них так неуверенны и напуганы, что предпочли бы, чтобы их с ними нянчились.

Знают ли о журнале Pure ваши родители, друзья, работодатели? И как они на это реагируют?

Я не чувствую никакой необходимости привлекать на свою сторону кого-либо или читать проповеди на эту тему. У меня есть много знакомых и коллег, которым не нужно знать о моих интересах. Таким путем я могу сделать гораздо больше.

У вас были проблемы с женскими объединениями, какими-либо организациями, властями, таможней?

Таможня всегда была настоящей проблемой. Тираж журнала был конфискован служащими английской таможни как порнографический. Закончилось все тем, что в дом к одному из подписчиков вломилась «полиция нравов» в поисках «похожего материала». У Aquilifer Sodality, одного из наших самых лучших и безбашенных распространителей, тоже были кое-какие проблемы в этой области.

В наш адрес звучат какие-то нелепые угрозы, но все они лишены смысла. [Очевидно, что это интервью было взято у Сотоса до его ареста. ] Есть проблемы и с рекламой. Даже журналы, посвященные садомазохизму, отказали нам, как и большинство якобы вольнодумных газетенок.

Вы работали с Whitehouse. Что предшествовало вашим встречам, и какие аспекты их работы вам нравятся? Вам по-прежнему по душе их работа?

Уже какое-то время я поддерживаю связь с Come Organisation и отношусь к Уильяму Бенетту и Кевину Томкинсу с огромным уважением. Сочиняя ту или иную статью, я часто замечаю, что хочу использовать строчку или заголовок их песни – похоже, наши вкусы во многом совпадают. В текстах Whitehouse много силы, энергии и похоти, которые, на мой взгляд, являются неотъемлемой частью сексуального насилия и крайней формы садизма. Да, мне все так же нравится их творчество. «Great White Death» – это, несомненно, классический альбом.

Какая еще музыка, искусство или фильмы вдохновляют вас, и что удостаивается вашего внимания?

У меня есть два любимых фильма про половые акты с собаками. Их сняли Боб Вулф и Чак Трейнер, а в главной роли там Линда Лавлейс. Это «Dog Fucker» и «Dog-A-Rama». Гений Чака и его власть над Линдой видны невооруженным взглядом. Ползая на четвереньках, Линда преследует собаку, а потом долго сосет и вылизывает волосатые красные яйца кобеля. Это из «Dog Fucker».

Похоже, что искусство – это неплохая работенка для людей, склонных смущаться. На самом деле такие люди меня не слишком-то интересуют. Хотя мне действительно нравится творчество Германа Нитча, но, разумеется, совсем по другим причинам, а не из-за его смехотворных теорий. По-моему, большинство людей, которых я уважаю, которыми восхищаюсь и которые меня вдохновляют, стали просто прекрасными примерами, преуспев в своей жизни. Гитлер, Гиммлер, Геббельс и Штрайхер – вот еще одна порода гениев, вдохновляющих меня чрезвычайно. Сад, разумеется.

Если говорить о реакции на ваш журнал, то где он наиболее востребован или лучше всего продается, и, как по-вашему, какие типы личности привлекает Pure?

Отзывы были очень благоприятные, и, рад отметить, что число их быстро растет. Журнал очень хорошо пошел в Европе. Вероятно, больше всего читателей он нашел среди тех, кто связан с жесткой электронной музыкой или интересуется ей. Во многом это объясняется тем, что большинство распространителей журнала имеют дело с музыкальной индустрией.

Многие сказали бы, что вы ненавидите женщин, человечество и гомосексуальность – может быть, вы поделитесь своим мнением об этих явлениях.

Ненавижу немногое: мало есть того, что досаждает мне настолько, чтобы это ненавидеть. Женщины – это собаки, единственная ценность которых заключается в том, чтобы служить для моего удовольствия. Почти во всех случаях это подразумевает физическое насилие. Мужчины чуть более привлекательны женщин, когда они сверху, но вызывают неподдельное отвращение, оказываясь снизу. От такой покорности несет феминностью. Еще мне не нравится фальшивый садизм, например, тот, что практикуют мальчики в коже, зато я ценю их склонность к промискуитету. Подлинной властью и настоящим насилием можно наслаждаться лишь тогда, когда они применяются к людям со всей жестокостью и продолжаются бесконечно.

Я получаю от жизни немалое удовольствие и не люблю мизантропов. Кроме того, я нахожу, что люди, считающие себя гуманитариями, и в самом деле доставляют удовольствие. Нередко их слезы, вопли и страдания по поводу детей, которых домогаются, или зверски убитых студентов, очень даже возбуждают.