Текст книги "Ты здесь не чужой"

Автор книги: Адам Хэзлетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Хилари отложила письма в сторону и начала раздеваться. Улеглась в постель, выключила ночник у кровати. На мгновение в темноте ей представилось, что она вновь оказалась в той роще и, подняв взгляд к тому, что свисало с гигантского дуба, обеими руками закрыла младшему брату глаза.

Конец войны

Он видел эти утесы прежде – на картинке. Видел широкую полосу пляжа и руины собора. Эллен, жена, показывала ему все это. Такси отъехало от станции, Пол скользнул взглядом по полю для гольфа, и вот он, Сент-Эндрю: колокольня, теснящиеся друг к другу ряды каменных домов, городок на высокой скале над чернильно-синим морем. Вдалеке тянулась над водой низко нависшая полоса грозовых туч; из тумана двигались морские волны. Он смотрел, как волны стремятся к берегу, набухают, вздымают гребень, кипят среди скал.

Эллен, сидевшая рядом на заднем сиденье, взяла его за руку.

Поездка затевалась ради того, чтобы Эллен поработала в библиотеке местного университета. На путешествие ушли остатки ее гранта, пришлось снять деньги с кредитки. Очередной психиатр – слишком дорогой – счел, что перемена климата пойдет Полу на пользу, прервет тупую повседневную рутину. Вот уже год как он бросил работу, депрессия не прекращалась, силы иссякли. В их квартире в университетском городке штата Пенсильвания он лежал ранним утром рядом с Эллен – жена еще спала – и думал, насколько легче стала бы ее жизнь, если бы он вдруг исчез. Но он слишком устал и не мог спланировать даже свое исчезновение.

Но теперь кое-что изменилось.

При виде темной громады утесов его разум оживился и начал прикидывать, как это произойдет. Сидя в такси и держа жену за руку, он на миг почувствовал облегчение.

Зарегистрировавшись в гостинице и распаковав вещи, они отправились на поиски ресторана. Мощеную главную улицу с обеих сторон обрамляли ряды двухэтажных каменных строений мутно-бежевого или серого цвета. Моросил дождь, капли мелкими точками усеяли стеклянные витрины закрытых на ночь магазинов. В пабах уже не кормили. Они пошли дальше и добрались до ресторана на центральной площади, «американского кафе», снаружи подсвеченного семафорами, а внутри увешанного дорожными знаками из Сан-Диего и Гэри, штат Индиана.

– Очаровательно, – пробормотала Эллен, распахивая дверь.

Пол приотстал, его пугало неумолимо надвигавшееся будущее, вечер посреди безжизненных подделок, которые он успел разглядеть сквозь оконное стекло. Он боялся оказаться там, внутри, страшился неправильного выбора. Не лучше ли пойти дальше, продолжить поиски? Правда, и этого ему на самом деле не хотелось, он почуял уже витавший в городке дух заброшенности: студенты разъехались на пасхальные каникулы, пабы опустели, тот каменный прямоугольник, где улочка выходит к основанию набережной, грязен, не прибран, скомканная листовка так и осталась валяться там – все эти разрозненные ощущения навалились на приезжего, этот пейзаж, эти предметы – все отдавало враждебностью. Он попытался припомнить облегчение, которое испытал всего лишь час назад: скоро этому придет конец, мир неодушевленных тел перестанет с упреком глядеть на него. Но горсточка песка, высвеченная га-логеновыми фонарями на тротуаре, бросается ему в глаза, словно многократно увеличенная линзами фотокамеры, слишком резко, зрение не может этого вынести.

Он сделал несколько равномерных вздохов – так доктор советовал поступать, когда предметный мир становится слишком отчетливым и вещи окружают пациента со всех сторон, грозя раздавить.

– Сюда, ты уверена? – уточнил он.

– Уже поздно, какая разница, – ответила Эллен. – Завтра подыщем что-нибудь получше.

Он мог бы остановить ее, попытаться объяснить, но на лице жены, полуобернувшейся к нему в дверях, в легком наклоне ее головы Пол читал зарождавшуюся тревогу. Она-то надеялась разглядеть признаки улучшения, убедиться, что путешествие пошло на пользу. В ближайшие дни нужно получить свободу, остаться одному. Если сейчас Эллен чересчур обеспокоится, она откажется идти в библиотеку без него. Итак, впервые за много месяцев Пол сумел обдумать некое практическое соображение, соотнести цель и средства.

– Хорошо, – согласился он и последовал за женой.

Засохшие лужицы кофе и кристаллики соли на клетчатой красно-белой клеенке стола заставили Пола вжаться в спинку стула; ускользая от этих пятен, он перевел взгляд на другой столик и увидел старуху с обрюзгшим лицом – из-за цвета кожи оно напоминало чересчур бледную луну. Присев за столик возле кухни, она прихлебывала из кружки чай. На мгновение их взгляды встретились, ни тот, ни другая не отвели глаза. Они глядели друг на друга в упор, безо всякого выражения, неведомым образом признав друг друга, точно шпионы, почуявшие собратьев в комнате, полной гражданских. Старуха кивнула, слегка улыбнулась, отвернулась.

Подошла официантка, Эллен сделала заказ. Пауза. Пол вновь перечитывает рецепт сэндвича с курятиной. Из динамиков доносится громкое воркование «Братьев Дуби» [ « The Doobie Brothers » – калифорнийская софт-рок-группа, популярная в 1970-е годы ].

Время не движется.

– Пол, ты что-нибудь выбрал?

Он глядит Эллен в лицо, жена слегка приподнимает брови – признак тревоги, знакомый Полу с тех пор, как впервые его настигла депрессия; это случилось за год до свадьбы, когда безо всякой на то причины рухнула вера в разумные основания мира и стало непонятно, зачем человеку есть или работать. Тогда Эллен каждый день являлась к нему домой со своими книгами, болтовней, новостями, такая терпеливая, любящая. Как она решилась выйти за него замуж после того, чему была свидетелем? Теперь Пол не сомневался, что Эллен совершила ошибку, он мог убедиться в этом прямо сию минуту, видя сжатые губы, напряженный взгляд, наблюдая, как привязанность и привычка борются с постоянным разочарованием. Он – цепь, камень на ее шее. Сколько бы она ни билась, он и ее утащит за собой. Здесь, вдали от дома, вдали от тавтологии пустых будней, в этом чужом месте он с еще большей отчетливостью сознавал свое положение.

Официантка таращится на него.

– Дорогой! Что ты закажешь? – спрашивает Эллен, стараясь, чтобы раздражение, накопившееся после долгой поездки, не прорвалось в ее голосе.

Молчание затягивается.

– Он возьмет сэндвич с курицей, – решает наконец Эллен.

В гостинице он долго торчит в ванной перед зеркалом, вспоминая, что привело его сюда. Электрический свет ровно расстилается по белому фарфору умывальника. От окна дует прохладный ветерок, холодит босые ноги. На раструбе крана вздувается капля.

Из спальни доносится голос Эллен. Она что-то рассказывает о своей подруге по университету, у которой тоже не было постоянной ставки, а теперь ее и вовсе «ушли». Потом еще что-то о курсах, где не хватает студентов. Жена задает вопрос, но какой – он не разобрал. Попытался сложить в цельную фразу услышанные слова, но ничего не получилось.

– С тобой все в порядке?

Разжав кулак, Пол видит таблетку, которую ему предписано принять. Она уже оплыла в потной ладони.

Десять, двадцать раз он сидел на кушетке в кабинете психиатра и отвечал все на те же вопросы: как он спит и интересуется ли сексом, как он ест и откуда это отчаяние, и кивал: да, был у него дядя и одна из бабушек, теперь, оглядываясь на прошлое, он понимает, что они были чересчур несчастны, да, его родители развелись, мать неизменно выпивала рюмку-другую перед обедом, нет, он не слышит посторонние голоса и не верит, будто против него сплели заговор. В конце каждого сеанса доктор что-то быстро бормотал насчет новой комбинации лекарств, которую им следует испробовать, сперва, возможно, это средство вызовет дурноту, ил w усталость, или повышенную тревожность. Годами он следовал этим рецептам, на какое-то время вновь начинал чувствовать себя живым, но потом угнетенность возвращалась. Эллен отыскивала другого врача, получше. Снова приходилось отвечать на вопросы. Что касается лекарств – в их действенности Пол всегда сомневался. Как бы ему ни объясняли его состояние с медицинской точки зрения, он не мог до конца избавиться от догадки, что в его страданиях скрыт некий смысл. Что, если пульсирующая конкретность материального мира – не искажение, а реальность, надо лишь иметь глаза, чтобы видеть? Нет, говорили ему, это романтика, опасно цепляться за подобные мысли, а уж человеку с душевным заболеванием и вовсе противопоказано. Может, так оно и есть, но его гораздо больше страшила пустота иной гипотезы: неужто большая часть его души – ненужный придаток, вроде слепой кишки?

– Все в порядке, – негромко откликнулся он, смывая с руки слипшийся порошок.

В постели Эллен опустила голову ему на грудь, ее рука пристроилась у него на животе. Ничего сексуального нет в этой позе. Секса давно уже не было. Ей тридцать четыре года, она хочет ребенка. И вновь Пол начал составлять список всего, чего он не мог дать жене, но перечень был бесконечен, и он велел себе остановиться.

– Такой милый, теплый, – шепнула она. Он провел рукой по ее волосам. Эллен не пользовалась ни духами, ни косметикой, и это добавляло ей шарма в глазах мужа – никакой саморекламы.

– Точно решила завтра пойти в библиотеку?

– Да, – сказала она и потерлась подбородком о его грудь.

Ей нужно было прочесть переписку времен Второй мировой войны для диссертации, посвященной судьбам женщин в тылу. Эллен гораздо больше интересовала политическая история той эпохи, но научный руководитель предупредил, что тему уже «застолбили» и не стоит браться за нее, если рассчитываешь получить ставку на факультете. Эллен готова была пренебречь советом, но тут Пол бросил работу, и ей пришлось сделаться более практичной.

Впервые они встретились в гостях у друзей – сидели у окна-эркера, глядя в сад. Он и сейчас отчетливо помнил, с каким оптимизмом эта девушка говорила обо всем на свете: и ее работа, и друзья, собравшиеся на вечеринку, и покрой его пиджака – все было просто замечательным. В начале романа он приходил к ней домой по вечерам, закончив работу в старшей школе. Сидел за кухонным столиком и правил контрольные, а она трудилась за своим рабочим столом в спальне. Он попадал в иной мир, в мир, где маленькие радости – например, от ее присутствия в соседней комнате – становились повседневными. Однажды вечером он попытался объяснить Эллен, что с ним что-то неладно. Она взглянула на него удивленно, озадаченно. До балкона ее квартиры, где они устроились после ужина, из распахнутого внизу окна доносился голос поп-певца. Так ему запомнилось.

– Ты слишком требователен к себе, – заступилась Эллен. – Школа тебя выматывает. Нужно больше спать. – Она говорила мягко, но Пол мог убедиться (если б это не было совершенно очевидно и раньше), что Эллен понятия не имеет о том мертвящем страхе, с которым ему приходилось бороться. Тогда он убедил себя, что это не столь уж важно – главное, она его любит. Нельзя же требовать от другого человека полного понимания.

– Завтра огляжусь в библиотеке, всего на пару часов зайду, – пообещала жена, целуя его перед сном. – А потом погуляем по городу, сходим к морю.

Он коснулся ладонью ее щеки.

– Хорошо, – сказал он и выключил ночник.

Раннее утро. Серый оловянный свет заполнил середину комнаты, в углах еще темно, очертания кресла и шкафа размыты.

Он тихонько одевается, бесшумно прикрывает за собой дверь. Снаружи холодно, улицы окутал туман. Он идет к замку, а оттуда по дорожке вдоль стены, ограждающей территорию собора. Дальше – скала, поросшая до самого гребня травой. Он подымается к краю утеса. Внизу слышен плеск и шорох прибоя, порой глухой рокот камня, перекатываемого волнами. Само по себе море невидимо, там, далеко внизу, в пелене тумана. Так будет лучше, думает он.

– Простите, дорогой, вы мне не поможете? – раздается голос у него за спиной.

Он оборачивается и видит старуху в наглухо застегнутом зеленом шерстяном пальто. Она стоит всего в ярде от него, в руках – сумка с продуктами. Как она ухитрилась незаметно подобраться чуть ли не вплотную? Присмотревшись внимательней, он узнает в ней ту пожилую женщину из ресторана, карие глазки на морщинистом лице уже знакомы ему.

– Не хотела вас пугать, дорогой. Я тут кое-какие покупки разроняла. Надо было сперва зайти домой, а потом уж выводить Полли.

Позади нее на утесе возникает из тумана фигура белого терьера. На земле у ног старухи лежит коричневый бумажный пакет.

Он молча наклоняется за пакетом.

– Аптекарь – то одно, то другое, – поясняет старуха. Понадежнее ухватив пакет, она добавляет: – Вы американец.

Пол таращится на нее, словно она – призрак.

– Покатать мячик приехали? Приехали поиграть в гольф?

Он качает головой.

– Летчик? Из Лейчарс[ В Лейчарс находится база ВВФ ] или?…

– Нет. Моя жена. Она…

– Что, дорогой? Она в университете? Он кивает.

– Ну конечно. Многие иностранцы приезжают сюда за этим. С гольфом не сравнится, по правде говоря. Прошлый год было что-то страшное. У нас проводили финал Кубка Британии. Можно было подумать, у восемнадцатой лунки ожидается воскресение Христа. Кажется, телевизионщиков собралось больше, чем игроков. Кошмар! В Техасе живете?

– Нет, – качает он головой. – В Пенсильвании.

– Недалеко от Техаса?

– Далеко.

Наклонившись, она гладит по голове подбежавшего терьера.

– Жена зачиталась, а у вас свободный день.

Пол не отвечает. Старуха делает шаг вперед, теперь их разделяет лишь пара футов.

– Тут в одиночку особо не развлечешься, – сочувственно кивает головой она. – Если, конечно, вы не увлекаетесь гольфом. -

Она пристально всматривается в его лицо, словно пытаясь прочесть маленькие буквы на карте. – Не заглянете на чашку чая?

Сам не зная почему, он побрел за ней. Старуха позвала, и он пошел.

Они прошли мимо башни с часами. Спутница его передвигалась медленно, то оглядываясь на собаку, то перебирая свои пакеты и сумки. По дороге сплетничала насчет студентов, жаловалась на шум, от которого спасу нет во время учебного года, что касается туристов, они, как правило, люди воспитанные, вот только надоели проносящиеся по городу экскурсионные автобусы.

Они свернули направо, а потом налево, на узенькую улочку с двухэтажными домами. Возле одного из таких домишек старуха остановилась, нащупала в кармане пальто ключ и вставила его в замочную скважину. Собака первой вбежала в сумрачную прихожую, старуха последовала за ней, а Пол задержался в дверях.

Когда он переступил порог, его накрыло облако тяжелой, теплой вони. Хотелось зажать нос, вдыхать только через рот. Преодолев первую реакцию, он осторожно втянул в себя воздух. Пахло плотью – не потом, не затхлым запахом одежного шкафа, но чем-то похожим. Гниющим телом.

Дыша через рот, Пол прошел по коридору навстречу свету, вспыхнувшему в ближайшей комнате. Не стоит засиживаться в гостях, подумал он. Как люди могут жить в такой вони? Что-то старуха скажет по этому поводу, попытается извиниться, конечно. Однако она преспокойно распаковывала в кухне покупки.

– Садитесь, дорогой. Чайник вот-вот закипит.

На улице день, но занавески плотно сдвинуты, и единственный источник света – голая, без абажура, лампочка. Пол пристроился на краешке стула у кухонного стола и вновь осторожно вдохнул этот воздух. Вонь защекотала ноздри.

Кухня несколько запущена, всюду громоздятся банки и кружки, но с виду кухня как кухня. Откуда же этот запах? Ему представляются обнаженные, истекающие потом тела, притаившиеся во всех остальных уголках дома.

– Где-то тут у меня были бисквиты, куда ж я их дела? Вы пьете с молоком и сахаром?

Старуха шустро снует между раковиной и столом, а Пол вновь теряет ориентацию в пространстве и пытается припомнить, где он находится, какой нынче день недели, что за страна.

– Молока, дорогой?

– Я видел вас вчера в ресторане, верно? – спрашивает он вдруг.

– Да, дорогой, именно там. Иногда я хожу туда по вечерам, если кто-нибудь согласится посидеть с Альбертом. Это мой внук. Вы скоро с ним познакомитесь.

Хозяйка раскладывает на тарелке печенье.

– Где вы еще побывали? – любопытствует она.

– Проезжали Эдинбург, – отвечает он.

– Жуткий город. Полным-полно чужаков. А чем вы занимаетесь в Штатах?

Пол мысленно повторяет ее слова, прежде чем ответить.

– Раньше я преподавал, – говорит он. На мгновение перед ним всплывают классная комната на третьем этаже школы, ободранные пластиковые окна, стулья из хромированной стали, светло-коричневые парты, привинченные к полу, карта Америки, портрет Линкольна на дальней стене. Старшеклассники смотрят на него, ждут его слов.

– Замечательно. Педагог – благородная профессия, – восхищается старуха и ставит возле его локтя кружку. – Вот сахар, если любите сладкий.

Она ставит на стол вторую чашку и садится напротив гостя.

– А что вы преподавали?

– Историю.

– Даты. Вот как. Альберт любит даты… Дети у вас есть?

– Нет, – отвечает он, недоумевая, как и зачем попал сюда.

– Дети – и благословение, и проклятие. Чего только с ними не случается! Но маленькие – это прекрасней всего на свете. Вы маленьких учили?

– Подростков.

– С ними нелегко.

Пауза. Старуха подается вперед, всматриваясь.

– У вас усталый вид, – замечает она.

– Что такое?

– Усталый вид, дорогой, вон как веки набрякли. Плохо спите.

Внезапно Пола охватывает гнев. Он готов наорать на старуху. Какого черта она к нему лезет? Но лицо ее дышит такой откровенностью, что его вспышка тут же угасает. Нет, она вовсе не оценивает, не судит.

– Перемена часовых поясов, – оправдывается он.

Отхлебывает глоток чая. Вонь становится ощутимее. Того гляди стошнит.

– Свежую баранину ели когда-нибудь? – спрашивает хозяйка.

Пол качает головой.

– Самое лучшее мясо. Моя подруга Сибил берет прямо с бойни. Розмарин, капелька мятного соуса. Вкуснятина. Приходите к нам на обед. Небось в гостинице вас не угостят настоящим шотландским мясом.

Запах становится невыносимым, кружится голова.

– Который час? – спрашивает он.

– Рано еще, дорогой. Только перевалило за половину восьмого.

– Пора возвращаться.

– Что за спешка? – Она помешивает ложечкой чай. – Вы же просто вышли прогуляться спозаранку, верно?

Он заставляет себя поднять глаза.

– Жена уже проснулась, наверное, – мямлит он. – Надо идти. – И подымается со стула.

– Ну, раз вы торопитесь… Какая жалость, только пришли… Ладно, жду вас завтра, непременно. В два часа, на обед. С утра будет дождь.

– Не знаю, право…

– Не стоит волноваться заранее. – Она успокоительно поглаживает его по плечу. Каким-то образом они уже оказались в передней. – Холодает. К концу недели весь город будет в инее. Вот тогда лучше сидеть дома.

Она открывает входную дверь. Пол выходит на улицу, вдыхает морозный воздух, но это не приносит облегчения.

Добравшись до конца мощеной улочки, он смотрит по сторонам в растерянности: как он попал сюда? На вторые этажи тесно прижавшихся друг к другу домов ведут наружные лестницы, из приземистых труб валит дым. Мимо проезжает мальчуган на велосипеде. Пол смотрит вслед маленькой фигурке и решает свернуть за угол вслед за ней.

Он идет на шум людских голосов до самой Маркет-стрит. На площади торговцы уже расставляют прилавки с зеленью и старыми книгами. Продавец придерживает рукой шест с афишей и читает «Откровение» Иоанна, жена стоит рядом и молча подает книги покупателям. Пересохший фонтан, изъеденный морской солью. Пол медленно идет мимо столиков с пирожками и посудой, на ходу принюхиваясь, пробуя местный воздух.

– Где ты был? – вскрикнула Эллен, едва он вошел в вестибюль. – Где, где ты пропадал?

Он посмотрел на нее, взглядом пытаясь выразить мольбу.

– Пол, – с трудом выговорила она, обхватила его руками, заставила опустить голову себе на плечо. – Почему ты меня не разбудил? Что происходит?

Он испробовал уже все слова, пытаясь описать жене свое состояние. Что остается – лишь повторять их вновь. Какой эгоизм! До каких пор он будет искать у нее утешение и надежду, в которые сам не верит?

Давно пора покончить с этим.

Но он цепляется за Эллен, все сильнее прижимает ее к себе, потому что сказать ему нечего.

Утро они провели у себя в номере. Пол сидел в кресле у окна, Эллен читала газету. Она позвонила в библиотеку и сообщила куратору, что приступит к работе на день позже.

С годами она вроде бы научилась справляться с его недугом. Прочла множество книг и статей, посвященных симптомам депрессии и ее лечению, говорила с врачами, к которым он обращался, исследовала проблему – она ведь настоящий ученый. Теперь жене были известны все клинические подробности, и она постоянно напоминала, что вся проблема в лекарствах, болезнь поддается лечению, надо лишь дождаться, чтобы врач подобрал правильную комбинацию.

Из окна Пол увидел, как человек на той стороне улицы опускает письмо в почтовый ящик, и задумался над тем, как пахнет изнутри его кожаная перчатка. Поднес ладонь к носу, принюхался.

– Позвонить доктору Гормли? – осторожно предложила Эллен.

Взгляд его, оторвавшись от окна, замер на шерстяной обивке кресла, где узкие полоски пыли чередовались с темно-синими нитями. Он покачал головой.

Ночью он не мог уснуть и пошел в туалет. Несколько капель мочи брызнуло на край унитаза, и он опустился на четвереньки, принюхиваясь. Потом обнюхал щели между плиток пола, сырой коврик на полу, нижнее белье жены, волосы и чешуйки кожи в сливе ванны. Провел пальцами по задней стенке аптечки, попробовал на язык серовато-белую пыль. Нет, ничто не напоминало вонь, которую он ощутил утром в том доме.

На следующий день с утра зарядил дождь, как и предсказывала старуха. Ланч они ели в полупустой столовой отеля. За дальним столиком супружеская пара из Германии о чем-то негромко спорила, склонившись над картой. Эллен предложила мужу пойти в библиотеку вместе с ней: он бы почитал английские газеты. Ей и нужно-то поработать всего денек-другой, сказала она, а потом можно поехать на поезде в Эдинбург, как следует посмотреть столицу.

К краю ее чашки пристала чаинка; тающее масло блестело; черная муха терла лапки на белой скатерти. Пол вообразил читальный зал библиотеки и тут же ощутил страх перед ожидавшей его несвободой – знакомый страх оказаться в каком-то конкретном месте, стать вдруг заложником собственного выбора.

– Лучше я погуляю, – возразил он.

– Ты принял утром таблетку? – спросила она. Само терпение. Годами Эллен училась сдерживать раздражение, но ее нежный голос опять же напоминает мужу, каким бременем он сделался для нее, как мучительно ей пришлось учиться этой осторожной заботе. Он кивает в ответ, хотя на самом деле снова утопил таблетку в унитазе, поскольку жена ведет им счет.

Эллен ушла в библиотеку, а Пол, вновь пройдя через площадь, мимо рядов с книгами и посудой, углубился в лабиринт узких улочек. Добрался до ставшего знакомым дома и только было потянулся постучать в низкую дверь, как она распахнулась, и старуха, отступив, пропустила его внутрь.

– Добрый день, – поздоровалась она. – Вчера мы так и не успели познакомиться. Я – миссис Маклагган.

– Пол Льюис, – бормочет он в ответ.

– Вот и славно, мистер Льюис. Хорошо, что вы пришли. – Они проходят по коридору в кухню. – Отлучусь на минутку, – извиняется хозяйка и выходит в соседнюю комнату. Его вновь обдает столь же густой воздух, насыщенной вонью, как и накануне. В соседней комнате зажигается свет, женщина окликает его, и Пол бредет к ней по коридору.

Всю дальнюю стену комнаты вместе с окном загораживает батарея прозрачных пластмассовых бутылей, наполненных чем-то с виду похожим на превратившийся в желе бензин. Батарея глубиной в один ряд высится от пола до самого потолка. У примыкающей стены – металлическая вешалка на колесиках, на ней – примерно двадцать или чуть больше одинаковых синих комбинезонов. Напротив – откидной столик, уставленный тарелками с бараниной, картошкой и бобовыми стручками. Посреди комнаты, под такой же голой лампочкой, как и на кухне, стоит миссис Маклагган. В центре комнаты – накрытый на двоих стол.

Низкий потолок, электрическое освещение, стены светло-коричневого цвета, вся эта странная обстановка превращают комнату в подобие грузовой станции где-то на заброшенном маршруте или бункера, обитатели которого еще не слыхали, что война закончилась.

– Ну, дорогой, берите и накладывайте себе из каждого блюда, – предлагает миссис Маклагган, отодвигая свой стул.

Он не голоден, однако послушно наполняет тарелку и усаживается.

– Миссис Льюис, значит, успешно работает в университете? – осведомляется хозяйка, тоже кладет в свою тарелку еду и садится.

– Да.

С минуту они едят молча.

– Я подумала, сегодня вы могли бы познакомиться с Альбертом, – говорит она. – Я рассказывала ему про вас. Иногда с ним не поймешь, но мне показалось, он хотел бы вас видеть.

– Вы часто так делаете?

– Что именно, дорогой?

– Приглашаете в гости незнакомцев. Чужаков.

Миссис Маклагган смотрит в тарелку и улыбается.

– Вы здесь не чужой, – говорит она. – В ресторане тем вечером… Как это передать?… Я узнала вас, хотя никогда раньше не встречала ни вас, ни кого-то похожего, и все же… И вчера утром… – Голос ее затихает.

– Хотите стакан вина? – внезапно оживляется она. Пол годами не брал в рот спиртного, его предостерегали, что алкоголь не сочетается с лекарствами.

– Охотно, – откликается он. Она щедро наливает в оба стакана.

– Понимаете, внук мой хворает. – Сказав это, женщина умолкает, взгляд ее скользит влево, потом вправо, будто в поисках подходящих слов.

– Моя дочка Гленда была такой молоденькой, когда он родился. Отца его я даже ни разу не видела. Старухи тут знай себе твердят: «В наше время не бывало ничего подобного!» – но я бы так не сказала. В этом мире на долю девочек всегда выпадало достаточно бед… Другое дело, что она уехала, бросила Альберта на меня. В свое время, когда я была молода, это было бы непросто для девушки, вот так, одной, отправиться Бог знает куда. Так уж оно вышло. Сперва она поехала в Манчестер. Потом сколько-то пожила в Лондоне.

Она отпивает глоточек вина.

– Я старалась не судить слишком строго. Конечно, когда Альберт заболел, я ей позвонила. Сказала, что мальчик попал в больницу.

Набрала последний номер, который она мне оставила. Никакого ответа, номер отключен. Уже три года как он заболел.

Она поглядела на Пола, слабо улыбнулась:

– Вот я и пустилась жаловаться на свои беды.

– Все нормально, – ответил он. Стакан уже наполовину пуст. С ароматом вина смешивается специфический запах этого дома, ударяет в голову, но теперь Пол почти не борется с ним.

– Вы очень добрый человек, – обрадовалась старуха.

Покончив с обедом, они вернулись в кухню, миссис Маклагган поставила чайник на огонь.

– Что ж, пойдем наверх, познакомимся с Альбертом?

– Хорошо.

Она заварила чай, расставила чашки на подносе. Вслед за старухой Пол поднялся на второй этаж. Они прошли по узкому коридору. Запах все сильнее. Остановившись у двери, хозяйка жестом попросила его открыть.

– По первости нелегко, – предупредила она.

Здесь, в комнате, стоит настолько густая вонь, что Полу кажется, будто его лицо вмяли в тело больного и заставили дышать сквозь поры чужой кожи. Ставший уже привычным запах достигает одуряющей силы. Маленькая комната, свод окна, наверху открыта форточка. В углу лежит в постели мальчик лет десяти или двенадцати, на синем комбинезоне проступили жирные пятна. Под коркой засохшей и отваливающейся кожи видны ярко-красные лицо и шея. На запястьях и тыльной стороне кистей мокнущие болячки чередуются с пятнами обнаженного мяса. Мальчик едва пошевелился при виде гостей, лишь слегка качнул головой на подушке.

– Это мистер Льюис, Альберт. Я вчера рассказывала о нем. Зашел тебя навестить.

Миссис Маклагган поставила поднос на столик у кровати. Мальчик обратил взгляд к Полу, глаза его были едва видны в складках бледно-розовой и красной кожи.

– Садитесь в кресло, вон там, хорошо? – предлагает старуха. Сама пристраивается на низеньком стульчике, пододвинув его к кровати, наливает в чашку чай. Одной рукой она держит чашку, другой – ложку, подносит горячую жидкость к распухшим губам внука.

– Ромашка, – негромко говорит она. – Ты же любишь ромашку.

Мальчик пытается оторвать голову от подушки, губы его дрожат, он глотает с трудом.

– Вы уж извините, мистер Льюис, он почти не разговаривает. В последнее время боль сильнее, да, Альберт? – Она снова поворачивается к Полу. – Могу поклясться, даже Иов так не страдал.

На другом конце кровати из-под покрывала высовываются ступни мальчика, покрытые толстым, как шкура, слоем коричневато-белых мозолей.

– Помнишь, Альберт? Я тебе говорила, мистер Льюис преподает историю. Он знает все на свете, честное слово.

Напоив внука чаем, старуха отставила чашку в сторону и расстегнула верхнюю половину комбинезона. Грудь мальчика покрывала та же красная сыпь – незажившие болячки вперемешку с пятнами облезающей кожи. Бабушка окунула тряпку в стоявшее возле стула ведерко и начала бережно накладывать мазь на тело Альберта. Мальчик тихонько вздохнул.

– Больше всего Альберт любит Генриха Второго. Мы как раз начали про него читать, верно? А вы что-нибудь знаете о Генрихе Втором, мистер Льюис?

Запах, вид разлагающегося тела просто невыносимы. Пол едва не теряет сознание.

– Я… я ничего не читал об этом периоде с тех пор, как закончил университет, – признался он. – Я специализировался на истории Америки.

– Но что-то же вы помните из Средневековья? – оптимистично настаивала старуха.

Пол несколько раз втянул воздух ртом, и сумятица в желудке вроде бы улеглась. Мальчик смотрел на него с мольбой, не похожей ни на отчаяние, ни на страх. Он чего-то хотел от него, чего-то ждал.

– Он был замечательный король, – начал Пол, словно загипнотизированный взглядом мальчика. – Это я помню,

– Вот видишь! Ему все известно о королях. Могу поклясться, у него в запасе полно историй, каких ты еще и не слыхал. Может, он кое-что и тебе расскажет. Расскажете Альберту про короля?

Пол кивнул, поспешно соображая, что сказать дальше.

– Бабушка уже рассказывала тебе про Стефана? – спросил он, выхватывая наугад имя из курса, пройденного много лет тому назад.

Альберт слегка покачивает головой.

– Ну… это был предшественник Генриха, сын… – В голове пусто. Тряпочка с мазью перемещается выше, к груди Альберта. На красной коже – небольшие белые пузыри; на безымянном пальце старухи – потемневшее золотое кольцо; над кроватью – выцветшие обои с героями мультиков.

– Не помню, кто был его отцом, но, во всяком случае, они заключили соглашение: Стефан правил до конца жизни, но на нем эта династия обрывалась, и на престол должен был взойти Генрих…

Пол снова умолкает, в памяти всплывает просторный лекционный зал, преподаватель с немецким акцентом, читавший историю средневековой Европы.

– Вскоре Стефан умер, и Генрих сделался королем – ему было двадцать или даже восемнадцать лет. Повелителем самого большого из тогдашних европейских государств.