Текст книги "Хельсрич"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА XVII
В пламени битвы, на наковальне войны

Район Сульфа Комерциа был бастионом ополчения и опорным пунктом ПВО, защищавшей порт.

Немногочисленные турели – как укомплектованные людьми, так и автоматические, – которые еще оставались на крышах зданий, смолкли. Квартал пылал. Натиск орочьих истребителей и бомбардировщиков больше никто не сдерживал, и ксеносы обрушили сюда свои смертоносные грузы.

Сульфа Комерциа служил торговым центром порта и в мирное время был плотно заселен; тут построили и больше всего наземных убежищ от непогоды, немалая часть которых уже была разрушена зеленокожими. Враги беспрерывно наступали на этот район порта, но вовсе не из-за сопротивления имперских войск, а из-за того, что здесь было кому выпустить кровь и было что разрушать. Оставить этот квартал означало оставить в нем зеленокожих, с восторгом в диких глазах предающихся беспощадной резне.

Описывая события осады через несколько лет после войны, майор Лак из 61-го Стального легиона сокрушался о «невероятном количестве жертв среди гражданских» в порту и охарактеризовал разрушение Сульфа Комерциа как «самое кровавое событие в осаде Хельсрича, которое ни человек, ни танковый батальон, ни легион титанов не могли предотвратить».

В коммерческом центре мало что напоминало былое великолепие. Особняки богатых торговых семей сгорели, как и склады, а те несчастные, что решили остаться в своих домах, а не отправились на поиск подземных муниципальных бункеров, разделили судьбу тех горожан, кто оказался в ловушке в разрушенных противопогодных убежищах. Ксеносы атаковали без пощады, и никакие отряды личной стражи, вне зависимости от уровня подготовки, были не способны защитить имения своих господ от зеленокожих.

Больше всего ксеносов при обороне поместья уничтожила личная охрана Дома Фарвеллов. Это подразделение в течение семи поколений служило богатейшей семье Хельсрича. Однако история об их продолжительном сопротивлении немногим пришлась бы по душе: семейство Фарвеллов простые люди считали декадентствующими свиньями, а его многочисленные представители не были чужды политических скандалов, финансовых афер и мошенничества в торговле. Короче говоря, они мастерски сопротивлялись во время боев в порту лишь благодаря тому, что умелыми махинациями проложили себе путь к огромному богатству и держали в полной боевой готовности армию из шестисот солдат.

В имперских отчетах было отмечено, что Фарвеллы отказались предоставить своих людей для обороны порта или в распоряжение городского ополчения.

Но эти же значительные силы обернулись и бедой. Как только по рядам орков прошел слух, что в обороне порта имеется опорный пункт и он располагается в поместье Фарвеллов, ксеносы всей ордой обрушились на него, сломили упорное сопротивление, а заодно и пресекли род Фарвеллов.

Самой выдающейся оборонной операцией официально провозгласили другую – совсем не похожую на этот акт обреченного эгоизма. Дом Гелиуса Тарацина защищали всего пятеро наемников – выходцы с другого мира, они обороняли скромный особняк партизанскими действиями и автоматическими ловушками в течение девятнадцати часов. И пусть захватчикам удалось разрушить поместье, после окончания боев в порту обнаружили семерых выживших представителей семьи. Их позиции сильно укрепились с началом восстановления города. Четыре дочери Гелиуса Тарацина внезапно стали завидными невестами.

Уничтожение убежища СС/46, одного из немногих укрытий, все еще не тронутых на второй день войны, было предотвращено в самый последний момент.

Подобно удару молнии первая десантная капсула врезалась в шоссе прямо перед центральным входом в купол. Толпу орущих на улице орков охватило смятение, несколько тварей было сожжено пламенем тормозных двигателей и расплющено под тяжестью летательного аппарата.

Края капсулы, взрываясь, разошлись, ударили о поверхность рампами и измололи тех из зеленокожих, которые успели опомниться и начали долбить топорами зеленый корпус.

На территории порта приземлилось еще несколько капсул, учинив такие же разрушения.

Последовательно уничтожая все вокруг болтерами и шипящим, словно из глотки дракона, химическим пламенем огнеметов, Саламандры присоединились к своим братьям Храмовникам в защите улья Хельсрич.

– Нас семьдесят, – сообщает он мне. – Семь отделений.

Его имя В'рэт, он сержант 6-й роты Саламандр. Прежде чем я успеваю заговорить, он произносит одновременно смиренно и почтительно:

– Сражаться рядом с вами – честь для меня, реклюзиарх Гримальд.

Признание заставляет меня опешить, и я не уверен, что смог скрыть удивление в голосе.

– Храмовники в долгу перед вами. Но скажи мне, брат, зачем вы пришли сюда?

Неподалеку от нас мои рыцари и воины В'рэта ходят и добивают раненых орков ударами меча. Штурмовик и его докеры делают то же самое, используя штыки лазганов.

В'рэт раскрепляет печати и снимает шлем. Даже тем, кто служил прежде рядом с Саламандрами, непросто бесстрастно смотреть на лицо одного из сыновей Ноктюрна. Геносемя их примарха реагирует на крайне радиоактивную поверхность их мира. Пигментация кожи В'рэта такая же угольно-черная, как и у всех воинов ордена, которых я видел без шлема. Глаза лишены зрачков и радужки, В'рэт смотрит на мир янтарно-алыми очами, словно кровь заполнила глазницы.

Его настоящий голос низкий, звуковое воплощение расплавленного камня, превратившего поверхность его мира в темную, бесплодную и серую пустыню. Очень легко представить себе, что эти воины пришли из мира, где текут реки из лавы и вулканы своим извержением заставляют чернеть небо.

– Мы последние из Саламандр на орбите. Повелитель Рожденных в Огне призвал нас, и мы повиновались.

Мне знаком этот титул. Я много раз слышал, как им именовали магистра их ордена.

– Магистр Ту'Шан, да покровительствует ему Император и впредь, сражается далеко отсюда, брат. Саламандры проливают кровь врагов на много лиг восточнее, у реки Болиголов, почерневшей от инопланетной мерзости.

В'рэт склонил голову в молчаливом согласии, и его огненный взгляд, поднявшись, обращается к куполу убежища в самом конце улицы.

– Это так, и я рад, что мои братья сражаются достаточно хорошо, чтобы заслужить похвалу из твоих уст, реклюзиарх. Повелитель Рожденных в Огне сражается рядом с военными машинами Легио Игнатум и Инвигилаты.

– Тогда ответь на мой вопрос, ибо время нам не союзник. Хельсрич пылает. Ты останешься? Ты будешь сражаться вместе с нами?

– Мы не останемся надолго.

Я подавляю гнев разочарования, и Саламандра продолжает:

– Нас семьдесят воинов, избранных для того, чтобы высадиться на планету здесь и остаться с вами, чтобы удержать порт. Мой повелитель услышал о вопиющем истреблении мирных жителей в захваченных прибрежных районах улья.

– Мало сообщений достигает наших союзников на планете. От них мы получаем также немного.

– Саламандры увидели твое тяжелое положение, благородный реклюзиарх. Магистр Ту'Шан услышал. Мы его клинок и его воля, мы обеспечим выживание большинства невинных душ улья.

– И затем уйдете.

– И затем мы уйдем. Наша битва – на берегах Болиголова. Наша слава там.

Одного этого достаточно, чтобы заработать мою вечную благодарность. Впервые за десятки лет от обуревающих меня чувств я не могу подобрать слов. Это все, что нам нужно. Это спасение.

Теперь мы сможем поквитаться с ними!

Я снимаю шлем, вдыхая серный воздух Хельсрича впервые за… недели? Месяцы?

В'рэт глубоко вдыхает, делая то же самое.

– Этот город, – он улыбается, и зубы белым жемчугом контрастируют с ониксовой кожей, – пахнет как дом.

Горячий ветер приятно овевает мою кожу. Я потягиваю В'рэту руку, и он сжимает мое запястье – знак союза между воинами.

– Благодарю тебя, – говорю я, встречаясь со взглядом его нечеловеческих глаз.

– Если вы нужны где-то еще, – В'рэт смотрит мне в глаза, – тогда исполните свой долг, благородный реклюзиарх. Мы будем стоять рядом. И вместе не позволим порту пасть.

– Сначала расскажи мне о войне на орбите. Есть новости о «Крестоносце»?

– Ситуация по-прежнему патовая. Печально произносить, но это так. Мы изнуряем врага битва за битвой, но это все равно что стрелять по скале. Немного можно добиться против такого подавляющего превосходства в силах. Пройдут еще недели, прежде чем ваш верховный маршал сможет рискнуть начать полноценный штурм, чтобы освободить небеса. Он прозорливый воин. Мои братья и я имели честь служить с ним вместе.

Слушая сержанта, я обретаю надежду. И связь с тем, что находится за разрушенными стенами этого проклятого города. Но я жду от него большего.

– А что с ульем Темпест? Они страдали так же, как мы.

– Пал. Занят врагом, а защитники отступили. В последнем сообщении говорилось, что город оставлен и выжившие отправились на встречу с полками Гвардии, которые сражаются рядом с моим повелителем.

Потрепанные защитники и отряды гвардейцев, пересекающие сотни километров пустошей. Подобное упорство достойно восхищения.

Этот мир никогда не оправится. Это ясно уже сейчас. Может, фатализм и не впитался в мои кости, но в том, чтобы жить во лжи, нет героизма. То, что мы делаем здесь, – это всего лишь попытка продать свои жизни как можно дороже. Мы сражаемся не потому, что можем победить, а только из ненависти.

У этого Саламандры есть своя судьба за пределами Хельсрича. Я понимаю это.

– Скоординируйте движение отделений с сержантом Бастиланом. Сфокусируйте внимание на самых западных районах, там скопление убежищ. Бастилан обеспечит вас необходимыми вокс-частотами, чтобы соединиться со штурмовиками, командующими защитой гражданских. Не ожидайте постоянной связи. Многие из вокс-башен города разрушены.

– Будет сделано, реклюзиарх.

– За Императора. – Я отпускаю запястье В'рэта.

Его ответ необычен и передает своеобразие его ордена.

– За Императора, – отвечает он. – И за Его народ.

Юризиан, мастер кузни и рыцарь Императора, запрокинул голову и расхохотался. Он не смеялся уже много лет, ибо не был наделен чувством юмора. Но увиденное сейчас повергло его в невероятное веселье. Так что он смеялся, забыв обо всем.

Звук эхом пронесся по громадному залу, резонируя от окованных металлом каменных стен и громадной фигуры из адамантия, которая уходила метров на пятьдесят в темноту.

Ординатус Армагеддон. «Оберон».

Единственные звуки здесь издавала броня Юризиана: пластины из керамита защелкали и зажужжали, когда рыцарь двинулся в обход громадного орудия. Он обошел его несколько раз, внимательно рассматривая, изучая каждую деталь – как собственными глазами, так и через ауспик брони.

Это, бесспорно, было самое прекрасное творение, которое он когда-либо видел аугментическими глазами.

В плане эстетики оно, возможно, и не взывало к поэту или художнику. Но не в этом дело. Это был триумф проектирования и воплощения, славный успех в задаче человечества создать величайшее оружие для уничтожения врага.

Грандиозная конструкция состояла из мощного, из трех секций, основания, которое держало на подставках и распорках оружейную платформу. Само орудие располагалось на ней. Юризиан раздумывал над каждой из частей безмолвной и отключенной военной машины.

Шириной «Оберон» был как два поставленных рядом массивных танка «Лендрейдер». В длину он был около пятидесяти метров, что придавало оружию сходство с длинным и сегментированным большегрузным транспортером. Можно было сравнить его и с лежащим на спине титаном.

Основание боевой машины разделялось на три секции – кабина управления с приводным модулем и дополнительно бронированной рубкой, грудная секция, державшая вес массивных металлических колонн, и, наконец, брюшной отдел, несший тот же вес, что и предыдущая секция. По бокам каждого из этих тяжелых модулей, под защитой еще более толстой брони, располагались энергетические установки. Юризиан знал, что это были гравитационные суспензорные генераторы. О подобных антигравитационных технологиях в Империуме уже позабыли, исключение составляли развернутые военные машины такого калибра.

Без этих генераторов, которые были самым ценным на планете, «Оберон» представлял собой просто груду металла.

Подпорки и колонны поддерживали колоссальную оружейную платформу, лафет, на десятках квадратных метров которого размещались энергетические двигатели, фузионные камеры и генераторы магнитного поля. Впечатление было такое, что на колоннах установили промышленную мануфакторию.

Эти генераторы, если их активировать, питали оружие транспортера: громадную пушку, покрытую керамитом и присоединенную к силовым генераторам. Охлаждающие отверстия покрывали всю поверхность орудия, словно чешуйки рептилии. От пушки змеились вторичные силовые кабели, а поддерживали ее промышленными клешнями.

Пушка «Нова». Оружие, которое используют друг против друга космические корабли в необъятной пустоте. Вот оно – установленное на бесценную и сверхбронированную технологию из забытых эпох.

– Убийца титанов, – прошептал мастер кузни.

Юризиан благоговейно провел пальцами по металлической коже секции привода, чувствуя броню, мощные заклепки… все, до малейших различий в толщине слоев адамантия: мельчайшие перемены и несовершенства, появившиеся за прошедшие сотни лет.

Он отвел руку и именно тогда рассмеялся.

«Оберон», погибель титанов. Он был здесь.

И он принадлежал ему, Юризиану.

Он забрался в передний командный модуль по лестнице, ведшей к люку, который пришлось открывать вручную. Оказавшись внутри обесточенной кабины, Юризиан оглядел лебедки, рычаги и пустые черные экраны над двигательной консолью. Все это было новым, чужим для него, но Юризиан решил, что его интуиции и подготовки Механикус вполне хватит. Еще один люк перекрывал путь во второй модуль. Его тоже пришлось открывать вручную, поворотом металлического колеса.

Сопротивлявшийся тугой шлюз с визгом открылся. Юризиан вгляделся в черноту впереди, используя фильтры визора. Помещение оказалось замкнутым и очень тесным, несмотря на то что там не было ничего, помимо прикрепленных к стенам бронированных капсул, в которых и помещались антигравитационные генераторы. Далее лестница вела наверх, в главный генераториум. Юризиан поднялся через поддерживающие порталы, открыв по дороге еще два люка.

Внутренности генераториума оказались довольно знакомыми: Юризиан стоял в сердце оружейной системы космического корабля. Она обладала меньшей мощью и дальнобойностью, но зато большей маневренностью и более легкой управляемостью. В конце концов, чтобы поразить цель, снарядам из священной пушки не нужно было лететь через тысячи километров открытого пространства.

Грубо говоря, из пушки «Нова» сделали обрез. Понимание вызвало улыбку на мрачных губах Юризиана.

Понадобилось еще три часа обследований, проверок систем питания, генераторов, чтобы выяснить, можно ли активировать Ординатус Армагеддон.

Конечный результат исследования был горек.

Это оружие войны должен был обслуживать экипаж из десятков скитариев, магосов и техножрецов, которые были созданы и обучены именно для этой цели. Ординатус должен был быть благословлен Повелителем Центурио Ординатус, а по всей длине корпуса должны были почтительно прочесть девяносто три молитвы пробуждения.

Вместо того чтобы просыпаться от песнопений и молебнов, подходивших духу военной машины, душа «Оберона» пробуждалась в тишине и во тьме. Его неясное, измененное сознание не почуяло униженных, взывавших к нему душ Центурио Ординатус. Только одну душу в союзе со своей собственной.

Эта душа оказалась сильной, непреклонной и господствующей.

Она идентифицировала себя как Юризиан.

В модуле управления мозг, позвоночник и нательная броня Храмовника с помощью телеметрических кабелей соединились с разъемами интерфейсов в троне принцепса, магистр кузни закрыл глаза. Вокруг него возвращались к жизни системы. Сканеры издавали мелодичные звуки, когда вновь начали видеть. Огни над головой вспыхнули и замерцали в энергосберегающем режиме.

Под аккомпанемент грохота пробуждавшихся силовых генераторов все три модуля вздрогнули в унисон раз, два и затем сильно сотряслись.

В двигательной секции Юризиана подбросило метров на пять.

Затем секции обрели устойчивость, покачиваясь на пульсирующих антигравитационных полях, деформирующих поверхность под собой чем-то похожим на переливающееся тепловое излучение.

–  Первая фаза активации, – раздался из вокс-станций по всему командному модулю машинный голос.

В механическом тоне сквозила горячая и все возраставшая ненависть. Юризиан склонил голову в знак уважения, но не прекратил работать.

– Братья зовут меня в Хельсрич, – сказал он в холодный контрольный модуль, не ожидая ответа и не получив его. – И хотя это может ничего не значить, я знаю, что война взывает к тебе.

Через соединения интерфейса дух «Оберона» заревел звуком нечеловеческим и непереводимым.

Юризиан кивнул:

– Я тоже так думаю.

Асаван Тортеллий замер над пергаментом.

Он не мог придумать, в каких эпитетах описать, насколько он замерз.

Игнорировать разрушение собора было еще труднее. Он стал таким больше тридцати дней назад, когда инопланетные захватчики поставили богоподобную машину на колени. Статуи лежали, словно трупы, разбитые, лицом вниз, конечности отломаны и валяются в отдалении. Стены украшены выбоинами от выстрелов и паутиной уродливых трещин. Витражные окна – единственные защитники Асавана от раздражающего Щита наверху – зияют пустыми дырами в почерневших стенах. Смотреть на них так же неприятно, как на беззубую улыбку святого.

День за днем Асаван сидел в одиночестве в созерцательной тишине собора и сочинял, как он считал сам, поэму, описывающую грядущую победу в улье Хельсрич. Он уничтожил больше половины написанного, морщась, когда перечитывал свое творение.

Конечно, здесь прочитать произведение больше было некому.

Собор стоял почти пустым с тех пор, как подвергся осаде. Храмовники пришли «в чистоте, защищая нас, с верой, несгибаемые», написал Асаван (прежде чем навсегда уничтожить эти корявые строки), но они прибыли слишком поздно, чтобы уберечь от ран полые кости монастыря «Герольда Шторма». С тех пор прошли недели. Недели, за которые ничего не заменили и не восстановили.

Асаван был одним из немногих, кто еще оставался в соборе. Его собратья состояли главным образом из сервиторов. Прикрепленные проводами к пушкам на стенах, порабощенные, они управляли прицеливанием и перезарядкой систем на стенах. Он часто видел этих несчастных, потому что его обязанностью было поддерживать в них жизнь. Подвергшиеся лоботомии и аугментированию, эти когда-то люди теперь были всего лишь автоматами без конечностей, с раскрытыми ртами, помещенными в поддерживающие жизнь люльки рядом с пушками. Сами они никак не могли поддерживать собственное существование. Во время осады от повреждений часть из них лишилась кабелей, по которым подавалось питание и забирались отходы, и даже спустя все эти недели оставшиеся в живых магосы из главного тела «Герольда Шторма» еще не добрались сюда из-за крайне длинного списка починок. На первом месте стояли ключевые системы, а выживших адептов Механикус осталось слишком мало. Битва внизу была чересчур жестокой.

Так что пришлось Асавану, как одному из немногих выживших в соборе, кормить этих безмозглых существ с ложки мягкой, богатой протеинами пастой, чтобы не дать им умереть, и раз в неделю промывать фильтры для отходов.

Он делал это не потому, что так приказали, и не потому, что его сильно волновало продолжение функционирования горстки уцелевших орудий на стенах монастыря. Он делал это потому, что ему было скучно, и потому, что он был одинок. Пошла вторая неделя, как он начал беседовать с безответными сервиторами. К четвертой он дал им имена и придумал прошлое.

Сначала Асаван пробовал отдавать приказы одному из семи стандартных сервиторов, которые патрулировали собор, чтобы тот исполнял поручения аколита, но эти модели были малопригодны к перепрограммированию. В них заложили односложные задачи – ходить с метлой из комнаты в комнату и подметать пыль под ногами молящихся.

Правда, молящихся больше не было. А у сервиторов больше не было метел. Асаван знал одного из сервиторов до аугментации – это был туповатый аколит, который заслужил свою судьбу кражей денег у мирян. Наказанием стало превращение в бионического раба, и тогда Асаван не пролил по вору ни слезинки. Но ему не доставляло радости видеть, как примитивное существо слонялось, громыхая обломком метлы по полу, даже отдаленно не подступая к тому, чтобы навести порядок в этом хаосе. Он был неспособен отдыхать, пока долг не будет выполнен. Сервитор не подчинялся приказу прекратить работу, и Асаван подозревал, что жалкие остатки разума в его голове каким-то образом повредились во время битвы. Быть может, все дело в незаметной травме головы.

На шестой неделе сервитор рухнул между скамьями, его человеческие части больше не могли функционировать. Асаван сделал с ним то же, что с остальными убитыми. Выбросил тело за борт. Пагубное любопытство (то самое, о котором он потом всегда жалел) заставляло его смотреть, как тела падают с высоты пятидесяти метров и разбиваются о землю внизу. В таком зрелище он не находил ничего ни ужасного, ни привлекательного, но никогда не мог отвести глаз. В конце концов Асаван признался себе, что зрелище это напоминало ему самому о том, что он все еще жив. Но что бы ни было причиной, оно также питало его ночные кошмары. Интересно, как солдаты умудряются привыкать к подобным вещам и почему они вообще хотят это делать.

Главной его заботой за прошедшую неделю стал холод.

Титан вступил в длительное сражение. Повреждения, полученные несколько недель назад в засаде, полностью устранили, но их уравновесили и даже увеличили новые раны. Командный экипаж титана («Да снизойдет на них благословение, ибо они ведут нас к триумфу», – привычно шептал Асаван) отнимал все больше и больше мощностей от вторичных систем гиганта.

Малочисленная команда техноадептов не ремонтировала незначительные механизмы, а рассеялась по огромной конструкции и трудилась над жизненно важными системами. Некоторые системы вообще остались без питания, когда отсоединили кабели, и их топливо сливалось в ячейки с плазмой, питавшей Щит и главные орудия.

Неделю назад отопительные системы собора перестали функционировать. Со свойственной Механикус эффективностью на случай такого развития событий существовали вторичная и третичная запасные опции. К несчастью для Асавана и еще нескольких выживших послушников, обе запасные системы оказались бесполезными. Вторичная резервная система была небольшим генератором, который не требовал ухода и питался от резервного источника питания.

Разрушение этого генератора уничтожило и план включения третьего варианта, который заключался в том, что четыре однозадачных сервитора, не годившихся больше ни для чего, были бы активированы и установлены так, чтобы вручную крутить насосы генератора. Даже если бы генератор функционировал, все четыре сервитора оказались убиты в битве пять недель назад.

Асаван храбро попробовал повернуть одну из рукояток самостоятельно, но сил у него было куда меньше, чем у сервитора, и все, чего аколит достиг, – это боль в спине. Рычаг не сдвинулся и на сантиметр.

Так что теперь он сидел на упавшей колонне, пытаясь сочинить что-нибудь, чтобы описать, как он промерз – прямо до костей – и как было жутко холодно все последние шесть дней.

Одним из органов «Герольда Шторма» был генератор-сердце с радиоактивной раскаленной плазмой. Вот ведь парадокс: несколькими палубами ниже герметично запечатан жар самого настоящего солнца, в то время как Асаван тут замерзает до смерти.

Он мог бы записать это и затем уничтожить от стыда, что посмел жаловаться в то время, когда каждую секунду столь много невинных умирает в горящем городе.

Именно в этот момент Асаван Тортеллий решил, что сам изменит свою судьбу. Он не замерзнет до смерти на спине титана, в покинутом монастыре. И не будет стенать о холоде, пока внизу тысячами умирают достойные и верные Императору люди.

Собратья-аколиты никогда не признавали его большим умником, но самому Асавану нравилось думать, что он всегда выбирает правильные решения. И теперь он его выбрал.

Да. Пришло время сделать что-то значимое для жителей Хельсрича.

Пришло время покинуть титан.