Текст книги "Банда профессора Перри Хименса"

Автор книги: А. Вороной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

* * *

Из динамиков захрипел чарующе Эл Бузep. Он пел о малютке из штата Северная Дакота, о парне с кривыми ногами и в ковбойской шляпе, о том, как они контрабандным путем, облачив своего четвероногого друга в скафандр, переправили его на Луну, и как там скакали во всю, ха-ха-ха, хо-хо-хо, хи-хи-хи, прыть по пыльной дороге к «Морю Дождей». Еще он пел о том, как девушка, обхватив парня руками, прижималась к спине того маленькими упругими штучками, и как споткнулся конь о кусок золота, величиной с тыкву, что осталась у ковбоя дома в огороде.

Задиристый напев, ржание лошади, пощелкивание кнута заставили постепенно всех, сидевших в зале зашевелиться, задвигаться, заулыбаться.

Профессор постучал пальцем по своим часам, показывая их Дагену, но тот продолжал транслировать запись песен Эл Бузера, даже прибавив немного громкость.

К доске направился танцующей походкой конструктор Олсон, сверкая своей лысиной, и быстро, в унисон с ритмом песни, стал набрасывать на доске один из вариантов схемы симбиоза генератора биоволн с шумовым модулятором.

Хименс пригласил к доске и второго ведущего конструктора, Хейса. И тот, не меняя кроткого выражения лица, запрыгал по проходу как-то боком, подергивая плечами и водя головой вверх-вниз, как лошадь. Они минут десять о чем-то совещались у доски, набрасывали разные схемы; те тотчас же записывались в памяти кассетного видмага. Профессор, было похоже, остался доволен результатами этого минисовещания, подал знак, что можно сесть за столики, и, взяв микрофон, громко спросил:

– Возможно, имеются еще некоторые идеи?

– Да, у меня, – поднялась Джун, направляясь к доске. – Я думаю, что следует вернуться к китообразным. Грегори хорошо сказал: «С шумами не нужно бороться».

Хименс незаметно помахал рукой Дагену, мол, убавь громкость, тише, еще тише. Он почувствовал, что намечается еще какая-то новая, вероятно, и неплохая идея. И ее вот-вот выдаст эта взбалмошная, еще заплаканная, миссис Джун.

– Так делают все киты и дельфины, – продолжила Джун Коллинз и начертила мелом на доске три прямые линии, обозначила их осями времени; на самой верхней она нарисовала хаотические сигналы помех, отстоящие на различном расстоянии друг от друга; ниже – правильной формы однотипные биосигналы, заданные с определенной частотой; на третьей оси, самой нижней, показала суммарную картину. – Я подумала вот о чем – между помехами должны проскакивать наши альфа-волны…

– Помехи можно отнести к случайным функциям, со своими амплитудами и частотами. Это я перевожу мысль Джун на язык математики. Следует заложить в наш ГСД модулятор случайной выдачи частотных биосигналов, если его еще не заложили.

– Мун понимает меня с полуслова, – сказала Джун, чуть улыбнувшись. – Из моих рисунков видно, что при очень частых биопосылках нерационально используется временной интервал. Возможны такие случаи, когда ряд одинаковых биокоманд попадает на длинный шумовой сигнал. Это может привести к тому, что мозг «приемника», мозг мутанта, не успевает забыть предыдущий сигнал. Но нельзя делать и большие интервалы между биопосылками. Редкие сигналы могут «провалиться» в шумовые ямы. Оптимальным, на мой взгляд, является вариант, предложенный Муном. Биопосылки следует выдавать через интервалы, все время хаотически меняющиеся.

– Молодец, Джун! – выкрикнул нейрофизиолог Эрик Тэйт, да так громко, что, теперь уже чуть кунявшие без дела миссис Клементс и миссис Боумэн вздрогнули и вытаращили глаза на возмутителя спокойствия. Одна из них, кажется, миссис Клементс, спросонья нажала не ту кнопку, и загорелось красное табло. Но она тут же спохватилась и высветила зеленое. Хименс, кажется, ничего не заметил. А миссис Боумэн захихикала. Ей вторил булькающим смехом и Кэшон, будто он и сам не спал. Кэшон потер ладонь о ладонь, предвкушая ждущие его впереди еще некоторые забавные сценки.

– Да, еще, – добавила Джун, развивая свою мысль, – генератор ГСД должен выдавать не по одной биокоманде, а небольшим пакетом, в котором имеются несколько однотипных сигналов. А уж сколько, это нужно уточнить.

– Мне приходится только восхищаться женской логикой, – засмеялся довольный Хименс, постукивая кулаком по столу. – Вот самое простое, и в то же время самое неординарное решение задачи! Умница наша Джун! Разложила задачу по полочкам! Все этапы ее решения! Единственной теперь проблемой остается найти желающих принять участие в эксперименте. Но и это не проблема. На бирже труда за умеренную плату можно подобрать несколько человек.

– Я этим займусь, – предложил Тэйт.

– Да, я как раз вам и хотел предложить. Вам и Грореману. Вам, конечно, не нужно напоминать – максимум секретности, никаких лишних разговоров. Временные «кролики» не должны заходить в другие отделы. И постараетесь подобрать «кроликов» с разными интеллектами. Как вы считаете, Тэйт, не вредно ли альфа-излучение для здоровья?

– Нет, Перри, если облучать непродолжительное время. Но все же нужно взять с них расписки о добровольном содействии науке и прогрессу.

– Это правильно, Тэйт. Я как-то об этом и не подумал. Этим займется Тони Эдкок. Он у нас большой специалист по таким делам, – сказал Хименс. – И по «хамчикам» тоже!

Совещание в спецзале фирмы «Хименс и Электроника» было окончено. Профессор попросил задержаться начальника координационного центра Паккарда, начальника отдела «Шумовые корреляции» Моррисона, ведущего конструктора Олсона. Сотрудники повскакивали и с шумом стали пробираться к выходу. Джун Коллинз медленно поднималась наверх, к выглядывавшему с антресолей Гарри Грорэману. Она, видимо, хотела еще раз посмотреть тот фильм, те редкостные кадры, на которых были засняты последние, а может быть, и предпоследние дни Семми Рикса.

Дик Ричардсон продолжал сидеть за своим персональным столиком. Он нужен будет профессору, знал он, при обсуждении еще некоторых деталей разработки будущего ГСД. Все мышцы Дика подрагивали, как у той породистой охотничьей собаки, учуявшей за покрытой густой травой кочкой притаившегося бекаса и принявшей уже соответствующую стойку. Он чувствовал всем нутром, что с этого дня что-то изменится, что начинается в его жизни новый этап, да и в работе фирмы «Хименс и Электроника», новый по содержанию, захватывающий и даже чуть рискованный и опасный. Но это его сейчас совершенно не пугало, а только радовало, наводило почему-то на думы о его наивном деде, с его разными «гениальными» проектами, вело его дальше, к его далекому предку, к энергичному и буйному инженеру Петру Гарину, властвовавшему одно время над всем миром.

Глава 10. ХИМЕНС ИДЕТ НА РИСКОВАННУЮ СДЕЛКУ

Это будет уже не то четвертая, не то пятая их деловая встреча. И что на этот раз скажет друг губернатора Ральфа Хилдбера, его компаньон по фирме «Сверхточные приборы», изредка наведывавшийся в Нью-Йорк и звонивший тут же ему, смуглый Вито Фелуччи было неизвестно. И эта неизвестность всегда нервировала и выводила из себя профессора.

Ему нравился Вито Фелуччи. Деловой, цепкий, тот лез стремительно по лестнице карьеры вверх, заправлял и в партии «Сильная нация». Но сколько он с ним не встречался, все время Фелуччи чего-то не договаривал.

У профессора тоже были свои планы, свои потайные мысли. Не мешало бы, думал он, заключить с этой крупнейшей фирмой, выбрасывавшей на рынки сбыта миллионы роботов для домохозяек, солидный контракт. Но все их разговоры, обычно, сводились к научным открытиям, к внедрению их в промышленность, вокруг эффективности некоторых изобретений, экономического кризиса и тому подобного.

На этот раз он долго не соглашался на встречу, – было чертовски некогда, много работы – но Фелуччи настаивал, намекая, что это и в интересах фирмы «Хименс и Электроника», что дело пойдет о крупном контракте в 600–900 тысяч долларов.

«Что же он потребует от нас? – никак не мог домыслить Перри Хименс. – За так, за здорово живешь, такие деньги давать не станут. Речь пойдет, не исключено, о наших ГСД…»

Профессор криво улыбнулся, припоминая большую и пространную статью в «Дейли ньюс», появившуюся на той неделе. Какой-то писака, некий Л. Дардик, сыпал словечками «потрясающие», «замечательные», «восхитительные», расхваливая успехи губернатора Ральфа Хилдбера в борьбе с преступностью в штате Пенсильвания. Упоминалась там и лаборатория Дональда Мак-Кея, большие заслуги доктора по разработке «удивительных невидимых лекарств» по излечению порочных наклонностей отдельных членов нашего общества. И ни слова о фирме «Хименс и Электроника», ни слова о нем.

Хименс взглянул на часы. До запланированной встречи оставалось еще полчаса. Он специально выехал чуть пораньше, чтобы пройтись по свежему воздуху, подышать, еще раз обдумать детали щекотливого разговора с Вито Фелуччи.

– Где вас ждать, шеф? – спросил Майкл, высаживая профессора на углу Центрального парка.

Тот ничего не ответил, хлопнул сильно дверцей и, распрямляя плечи, убирая почти незаметную сутулость, направился к аллее.

* * *

Шелест листьев под ногами, желтых, оранжевых, красных, – их специально днем не подметали – создавал обстановку уединения, легкого контакта с этой частью природы, осмелившейся отвоевать себе кусочек земли у каменных домов, у небоскребов и асфальтовых катков. Легкий ветерок чуть шевелил кронами, сквозь них уже просвечивалось голубое небо. Лучи солнца проскакивали между веток, падали на лицо, попадали в глаза. Было приятно остановиться, будто у тебя и нет никаких важных встреч, и подставить лицо под эти лучи. Он так и сделал. И кожа лица тут же ощутила ласку осеннего солнца. И он, словно испарившись и поднявшись высоко в небо, улетел мысленно с этим ветерком очень далеко, в тот край, где было еще больше этого тепла, где солнце не спускалось на зиму от зенита, где среди вечнозеленой растительности, среди причудливых деревьев, выделяющихся пестро своей зеленью на фоне возвышающейся у горизонта розовой дымчатой стены, было их древнее семейное бунгало. И они с меньшим братом пропадали по целым дням в лесу, плескались на мелком в реке, спускали по воде бумажные и бальсовые кораблики. А устав, чуть живые, возвращались домой, и уже высохший как мумия худой прадед что-то бурчал, а потом рассказывал уже в который раз им перед сном страшную историю, как возникло оно, то розовое сияние, как туда ушли его соплеменники и больше никогда не дававшие о себе знать…

Хименс медленно брел по аллее, с юношеской жадностью вглядывался в сидевших на скамейках молодых нянь с разодетыми в разноцветные курточки малышами. Те, маленькие изверги, а так их, конечно, обзывали про себя няньки, и себе таращили на редких прохожих глазенки-пуговки. Одни уже научились ходить, но все продолжали по привычке цепляться за подол юбок, за ноги своих воспитательниц. Другие ползали среди листьев и каштанов.

Он присел на скамейку. С противоположного ее конца малыш пнул мячик; тот покатился к профессору. Хименс подал его няне. Девушка поблагодарила, покраснела, смутилась, настороженно окинув его взглядом. Ее нельзя было назвать ни белой, ни черной, в отличие от других нянь, склонявших свои добродушные негритянские физиономии над колясками, напевая что-то малышам, поминутно улыбаясь и сверкая белыми зубами. Метиска, со смуглыми свежими щечками, симпатичная, с чуть длинноватым раздвоенным как у утки носом, с черными большими глазами. Она чем-то напомнила ему его самый акафистский день, когда его чудесный картонный кораблик, – над ним он провозился тогда с месяц, устраивая мачты, паруса, ванты, прикрепив даже на баке длинный, раздвоенный спереди бушприт – подгоняемый ветром, уткнулся носом в высунувшуюся из воды бугристую пасть аллигатора. И тот проглотил его, а он потом весь день плакал, молился богу, расхваливая все того деяния, и просил наказать этого зубастого обидчика и утопить его в той же реке. Метиска, с монголоидным разрезом глаз, с широким ртом, скуластенькая, чувствовалась примесь индейской крови, без сомнения, была чем-то напугана. Она, вероятно, приняла Хименса за налогового инспектора.

Профессор и в самом деле выглядел таковым, одевшись на скорую руку. Светло-кофейный плащ, затянутый широким поясом, широкополая шляпа, башмаки на толстой кожаной подошве, потертый портфель в руках. «Наверное, подрабатывает, – подумал он. – Вот и пугается». Он и сам в бытность студенческого периода своей молодости старался утаить от городских властей свой приработок.

– И как же зовут этого маленького гангстера? – спросил Хименс.

– Он вовсе не гангстер, – буркнула обидчиво девушка, прижимая к себе малыша. – Это будущий наш президент, Билл Ванбрук…

Она снова покосилась на профессора, очевидно, теперь уже принимая его за какого-нибудь комиссара из ФБР. Он понял, что пошутил неудачно, грубовато, собирался уже извиниться. Но метиска повернулась опять к нему, глазки ее заблестели, она открыла рот, намереваясь объяснить свои слова, но тут карапуз, уловил, что речь идет о нем, залепетал:

– Хочу быть плезидентом! Хочу быть плезидентом!

– Вот видите, сэр, – засмеялась та, – и так каждый день: «Хочу быть президентом! Хочу быть президентом!»

Она еще что-то говорила гортанным голосом, с каким-то знакомым акцентом, сообщала, что ее зовут Эхина Альфарес, что их род происходит из Эквадора, что у нее есть родители, но она сама хочет зарабатывать себе на образование, что учится она в колледже на врача, – тут Хименс подсознательно отметив, что он не ошибся, еще подумал, что и сел-то он на эту скамейку не так уж и случайно: его поразила яркость наряда девушки, на плечах наброшена розовая накидка, юбка из красно-желто-зеленой полосатой ткани – он ее уже не слушал, поглядывал на часы. А Эхина, поборов робость, перестав дичится, чуть краснея спросили, а не в ФБР ли он работает.

– О, что вы, мисс Альфарес! Избавь меня бог от такой службы!.. – встрепенулся профессор, отгоняя невеселые мысли. – Мой сын работает в этом заведении. Вылавливает бандитов, – криво усмехнулся он, протягивая девушке свою визитную карточку.

– Это же опасная работа! – воскликнула с испугом Эхина, еще крепче обнимая малыша.

Тот вытаращил на профессора синие глазенки, скорчил на личике угрожающее выражение, почуяв, наверно, что незнакомый дядя чем-то обидел его няню.

– Ого! Теперь я вижу, что он будет президентом, – пробасил Хименс, трогая сжатые в кулачки руки Билла, выставленные в его сторону; но храбрости малышу хватило ненадолго, он взял и как-то совсем не по-президентски разревелся.

– Вот те на! А еще хочешь стать президентом, – Эхина старалась утихомирить карапуза, но тот все ревел, настойчиво, требовательно, вероятно, самоутверждаясь таким образом. Она косилась на Хименса, ожидая от него помощи. – Ведь президенты никогда не плачут. Не так ли, мистер Хименс?

– Да, да! Никогда! Самые настоящие мужчины – это наши президенты!.. Вот хотя бы этот, наш настоящий, Джимми. Так тот один раз упал со стула… Вы верите мне, мисс Эхина, прямо при мне и с такого высокого-превысокого стула, и набил себе шишку на лбу! И что же вы думаете? Ни слезинки! Ни единой слезинки! Даже и не захныкал!

Маленький Билл внимательно прислушивался к голосу профессора. Потом, видимо, решив, что будущему президенту не личит так долго находиться на руках у няни, сполз на землю, отошел от скамейки и, повернувшись к ним, заулыбался, сверкая молочными зубами.

И профессор, глядя на этого малыша, которого не касались никакие экономические кризисы, никакие заботы, на ковер из разноцветных опавших листьев, на гладкие и поблескивающие каштаны, только что народившиеся на свет и еще не успевшие обсохнуть, ощущал, как в него стало что-то проникать, что-то внешнее, бодрящее, вселяющее уверенность в завтрашнем дне и говорившее, что жизнь – прекрасная штука, прекрасная вот этим свежим воздухом, этим осенним днем, этой случайной встречей с Эхиной, этим карапузом-президентом, что даже из самых сложных ситуаций всегда да найдется хоть бы один выход.

Потянуло почему-то в горы, на природу, в прерии. «Взять бы с собой Дика, Грегори, Бранта, Ленга, Джун, Майкла… и махнуть бы куда-нибудь. И им нужен отдых».

И как бы прочитав его задумки, Эхина Альфарес посоветовала профессору с женой и друзьями съездить на ранчо к ее отцу, в предгорья Северных Аппалачей. Она сказала, что тот держит там небольшую хижину, предоставит им за умеренную плату ночлег, все удобства, есть хорошая кухня, небольшой ресторанчик. Они смогут там отдохнуть и поохотиться на диких животных.

Хименс обрадовался такому предложению, пустился тут же в изъяснения, что он вовсе не женат, что он старый холостяк, что его жена давно сбежала от него с каким-то политиканом в Вашингтон, брыкнув напоследок его копытом под дых, забрав с собой сына.

Эхина с минуту с недоумением смотрела на профессора, потом гортанно рассмеялась. И сам Хименс, обнаружив с некоторым запозданием свой юмор, сравнение жены с лошадью, удачной шуткой, тоже захохотал на всю аллею, чуть не напугав до смерти будущего президента. Все няньки на ближайших скамейках заулыбались, особенно выделялись лица негритянок, рот до ушей, зубы так и белеют, как фосфорические вставки. А Билл, набрав в руки каштанов, вернулся к скамейке с явным намерением запустить их в голову Хименса. Мисс Альфарес шлепнула «президента» под зад, посадила в коляску, – малыша пора было кормить – попрощалась и, помешкав, слегка краснея и сверкая черными светлыми глазами, зачем-то сказала, что через неделю она едет к родителям и могла бы сообщить им о предстоящем визите группы отдыхающих, и те бы приготовили все необходимое.

* * *

Проводив взглядом удаляющуюся по аллее Эхину, – цветастая юбка широко развевалась и долго еще маячила среди деревьев – профессор минут пять еще сидел на скамейке. Он уже прикидывал, как наилучшим образом распределить деньги Фелуччи. В первую очередь нужно пополнить заработный фонд фирма; выдать ряду сотрудников премии, те их заслужили, хотя и небольшие. Это будет стимулировать дальнейшие исследования, и, что самое главное, покажет, что дела фирмы «Хименс и Электроника» пошли лучше, что они уверенно держатся на плаву. Остальные тысяч сто нужно оставить на «черный день». Тысяч 200 пойдет сразу же на оплату помещений, коммунальных услуг, на закупку нового оборудования. Работы по мгновенному перемещению двуногого мутанта следует формировать как можно более ускоренными темпами… Но нужна очередная встряска!

Хименс поднялся, сдвинул набок шляпу, направился к оранжевой будке, набрал номер отдела «Мгновенное перемещение», вызвал к тевиду Дика Ричардсона.

– Дик, как видимость? Узнаешь? Это я, Перри Хименс. Звоню тебе вот по какому поводу. Как ты относишься к двухнедельному отпуску? Не кривись! Не кривись! Отпуск будет оплачен мною! Это будет разгрузочная прогулка… Даген советовал ее устроить.

– Гранд каньон?

– Нет, не угадал.

– Йеллоуcтонский парк?

– Дик, да ты совсем потерял нюх! Я предлагаю немого размяться! – заревел, как бык, наливаясь кровью, Перри Хименс. – Ты понял? Размяться! Пройдемся по Аппалачской тропе километров 200–250, пока не выдохнемся. Ну как? Подходит?

– Согласен, шеф. Но не многовато ли? Не будем ли мы бежать все эти дни, как угорелые?

– Струсил, Дик, – засмеялся Хименс, довольный произведенным эффектом. – И еще свернем в одном месте и несколько дней поживем на ранчо, поохотимся там.

– Как бы нас не приняли там за дичь, – пошутил Дик, намекая на инцидент в Скалистых горах: их тогда обстреляли издали какие-то «охотники» и скрылись.

– А Тони Эдкок зачем? А Майкл? Они тоже пойдут с нами? У Майкла, как я знаю, есть автоматический винчестер! Из него не то что пуму, а и медведя уложить можно. Да, Дик, слушай меня внимательно! Нужно сразу же закупить лицензии на отстрел диких кабанов, лосей и канадских оленей. Дик, это нужно провернуть быстро. Бросай все дела. Послезавтра мы выходим. Поговори с Грегори, Брантом, Ленгом, Джун… Пусть собирают рюкзаки!

– И откуда же мы начнем? – Дик ехидненько улыбался и смотрел куда-то поверх головы профессора.

– Откуда?… Гм!.. Я думаю, от стоянки «Ущелье старой ведьмы». Это вштате Мэриленд… Ну а закончим… у «Вигвама индейца», штат Западная Виргиния. Да, вот еще что. Охотиться мы будем по-настоящему, с егерем, в штате Oгaйo… Ну, это где ранчо Эхины!

– Странное имя, шеф. Вы и ее уже уговорили идти с нами?

– Гм… Не смейся, Дик! Я говорю серьезно… Уговорю, если надо.

– А как вы смотрите, если с нами пойдет и Кэти?

– Вот ты-то, Дик, и есть самый, что ни на есть, самоуверенный тип! Она же, хи-хи, на третьем месяце! Ты, как я посмотрю, времени зря не теряешь! Потому у нас и работа застопорилась. Не там ты выкладываешься, Дик! – захохотал профессор.

– Но… она сама попросится с нами. Она хочет больше двигаться.

– Ну, это твое дело, сам договаривайся с Кэти. И еще вот что, проверни-ка маршрутный листок с охотничьими талонами. Эдкок тебе поможет… Передай это ему. Хотя нет, ладно, я ему сейчас сам позвоню.

Дик что-то хотел еще спросить, наверно, поинтересоваться, как у профессора идут переговоры с Вито Фелуччи, он был в курсе дела, но Хименс поспешил, выключил тут же тевид. Ему было сейчас не до вопросов: он уже начал догадываться, какие услуги потребует от него этот представитель концерна «Сверхточные приборы», сцепившегося в схватке за рынки сбыта со своим конкурентом, с фирмой «Цейтис и Джексон».

* * *

Можно было подумать, глядя на сияющую физиономию Вито Фелуччи, прогуливающегося с небольшим лакированным чемоданчиком у входа в музей им. Н. К. Рериха «Красная птица», что тот специально прилетел из Питтсбурга в Нью-Йорк, чтобы поглазеть па полотна великого художника. А почему бы и нет? Вот уже почти неделю подряд все газеты броско извещали об этой выставке. В просторных залах трехэтажного здания были собраны все картины русского художника Н. Рериха. Все! Так утверждали организаторы этого уникального шоу. И из частных коллекций, и из сверхсекретных комнат подозрительных меценатов, застраховавших свои шедевры на миллионы долларов, и из богатых коттеджей, где они хранились под многими замками, и из государственных музеев многих стран мира были доставлены сюда картины. Более тысячи картин прославленного художника, рисунков, эскизов, театральных декораций, иллюстраций к произведениям Блока, Метерлинка, виньеток, заставок украсили стены музея. Устроители оговорили и условие – никаких расспросов, никаких притязаний к ним, даже если кто и обнаружит в залах похищенные ранее картины.

И профессору давно хотелось побывать на этой грандиозной выставке, но проезжая бывало мимо этого, сверкающего стеклом и золотом, здания, он чуть ли не хватался за голову: очередь с километра два-три, опоясав несколькими кольцами весь парк, тянулась к кассам. Так было и утром, так было и в обед, так было и поздно вечером. И за эти дни она не убыла нисколечко. А через три дня выставка должна закрыться.

Фелуччи крепко пожал ему руку, улыбнулся, помахав перед лицом профессора двумя билетами. Как ему удалось их достать, было уму непостижимо. Не мог же Фелуччи приехать сюда ночью и выстоять все это время в очереди. Одет тот был, как всегда аккуратно, но не броско. Светлое легкое пальто, с большими нашивными карманами, чуть темнее шляпа, оттеняющая красиво его загорелое смуглое лицо, подстриженные черные волосы, выбивавшиеся ровными прядями и из-под шляпы. В руке небольшой лакированный чемоданчик. Шел уже третий час, а они все еще переходили от картины к картине. Фелуччи быстрее осматривал их, а Хименс задерживался возле некоторых минут по десять-пятнадцать. И Фелуччи чуть ли не силой, дергая его за рукав, вел профессора дальше.

После Сальвадора Дали никто так не воздействовал своими картинами на психику профессора, как вот этот взрывокрасочный русский живописец Н. Рерих. Его картины как бы втягивали тебя в неведомый мир, в иное бытие, полностью поглощая и перенося тебя в загадочно-фантастическое новопоселение, в мир красок, звуков, магии, таинств.

Уже минут двадцать профессор стоял около картины «Властитель ночи», и его правая нога подергивалась, сама собой собиралась ступить в ту «белую дыру», подернутую синевой, что открывалась между приподнятых тяжелых охристых занавесей в центре несложной композиции. И как бы продолжая его внутренний замысел, будто специально для него разместили чуть правее картину «Генисаретский лов». И она служила вроде доказательством, что он, шагнув в ту «сине-белую дыру», смог попасть в иное пространство. Необозримое, чудное, вечное, безграничное. И фигурка в нижнем правом углу человека, застывшего у залива с нимбом вокруг чуть склоненной к воде головы, напоминала самого бога, тоже переселившегося в эти удивительные края и созерцающего деяние свое, созданных им же рыбаков в лодке.

Произведения Н. Рериха были дополнены картинами мексиканца X. Ороско, американца Р. Кента и другими последователями этого живописца. Вито Фелуччи рассматривал красочное полотно Ороско, отойдя от него чуть ли не на середину зала, где застыл, как монумент, полисмен, скорчив меланхолическую рожицу.

– Я вам очень благодарен, Вито, – сказал ему профессор, подходя. – Вам удалось вытащить меня сюда. Вы знаете, здесь все наши заботы и треволнения кажутся такими мелкими и утилитарными.

– Должен с вами не согласиться, – с иронией ответил Фелуччи. – Мелочные заботы не позволяют нам с вами находится в этом зале, постигать сущность бытия. Вы обратите внимание на публику, Хименс. Ни одного нищего или безработного. Цена билетов им недоступна. Вот вам и утилитарные заботы.

– Вы меня превратно поняли, Фечуччи. Мастера кисти, действительно, заставляют нас лучше ощутить все многообразие мира. Я вовсе не отрицаю фактора упорядочения взаимоотношений посредством денег. Хотя, уже давно от них можно было бы и отказаться.

Полисмен покосился на профессора, крякнул, кашлянул.

– Не нужно к художникам совать политику, профессор, – недовольно прошипел Вито и зло посмотрел на подвалившую к ним дамочку с черной сумочкой, та стала рядом и тоже начала разглядывать картину Ороско.

– Лет десять назад, – продолжил Хименс, не обращая внимания ни на полисмена, ни на дамочку – я летел с представителями вашей фирмы на Сатурн. Мы сделали промежуточную посадку на Марсе. Так я вам скажу, дорогой Вито, ничего подобного на Земле я не видел, кроме, возможно, картин Рериха. Необычный ландшафт Марса, его изрезанные трещинами в сотни метров высотные горы и равнины, почти абсолютно черное небо, покрытое звездами. И представьте себе, на этом фоне голубые купола поселений шахтеров с молибденовых рудников, красные стартовые площадки. Все это как-то перекликается с картинами Рериха.

– Но вам еще больше, – Вито снова ехидненько улыбнулся, – я подозреваю, понравилось на нашей Земле, Хименс. Или я ошибаюсь? Как мне известно, вы после того больше не стремились на другие планеты!?

– Да-а!.. Не стремился! Не стремился! Вы правы, Вито. Там я понял, как чертовски хорошо дышать без скафандра, вдыхать аромат опавших осенних листьев, смотреть на разукрашенные детские коляски и на ползавших у ног нянь малышей.

– Вы стали сентиментальным, Перри.

– Стал, Вито, стал! И хватит!..

– Цвет этих детских колясок, уважаемый мистер Хименс, обусловлен нашими земными потребностями. И наши доллары тоже имеют цвет. Предлагаю продолжить наш с вами разговор об особенностях восприятия цвета глазом человека на свежем воздухе. Не возражаете, Перри?

– Одну минуту, Вито! Одну минуту! Я только взгляну еще раз на картину Эль Греко, на его «Наводнение»…

* * *

Они свернули в боковую аллею. Позади них, метрах в тридцати, появились два типа в коричневых одинаковых плащах. Вероятно, люди Фелуччи по партии «Сильная нация». Возникшая откуда-то дамочка с черной сумочкой ринулась было и себе в боковую аллею, но те бесцеремонно преградили ей дорогу. С противоположного конца аллеи замаячили еще два каких-то рослых типа в таких же коричневых плащах.

Вито предложил сесть на скамейку, с ухмылкой покосился на метавшуюся дамочку и на своих ребят.

– Что же вы хотели предложить, Вито?

– Ну, сначала сандвичи с ветчиной, – ответил тот, открывая свой чемоданчик. – Надеюсь, у вас еще нет язвы, Хименс?

– Бог миловал, бог миловал! Спасибо, Вито. Я и в самом деле сильно проголодался.

Профессор чуть нервничал. Для него вся эта детская игра в разбойники была не совсем приятной. В то же время ему никак не хотелось упустить и такой куш, так необходимый сейчас фирме.

– Вы уж извините меня, Дока, но я, знаете, после сандвичей привык созерцать и слушать легкую музыку. Врачи говорят, так лучше усваивается пища. Вы верите врачам, Хименс? – спросил Вито, включая празистор.

– Как же не верить эскулапам, дорогой Вито? Вы ведь тоже обратились ко мне как к некоему «эскулапу». Чем же я могу помочь концерну «Сверхточные приборы»? – Хименс попытался взять инициативу переговоров в свои руки.

– Улучшить ее финансовое положение.

– Каким образом. Вито? Говорите яснее.

– При помощи ваших ГСД.

– Подавление забастовок? Самоубийства?…

– Зачем так заострять вопрос, Хименс? Поменьше эмоций.

– Что же тогда?

– Сбои в работе конкурента.

– Аварии?

– Случайные аварии, профессор! Случайные! Каждый день в мире происходит до тысячи аварий. Поверьте мне, наша затеряется среди них как песчинка в Сахаре.

– А человеческие жертвы?!

– Это уже ваша забота, Хименс. Но мой вам совет – нельзя все время оставаться чистеньким, если хотите добиться чего-то в этом мире.

– Вы меня взялись перевоспитывать, Фелуччи?

– Извините, Перри. Я сказал банальную чушь… Знаете, наглость фирмы «Цейтис и Джексон», наших главных конкурентов, кого хочешь выведет из себя. А их еще и подкармливают эти болтуны от демократической партии своими бредовыми лозунгами о всеобщем благе. К тому же куча дел по подготовке к предстоящим президентским выборам… Тут хочешь ли ты того или нет, а станешь раздражительным… Но вы держитесь за нас, профессор. Не прогадаете.

– Ответьте, Вито, еще на один мой вопрос. Как вы узнали о наших работах в области биогенераторов? Если, конечно, это не секрет.

– Ну какие же это секреты, профессор. Вы сотрудничаете с лабораторией «Послушные животные», крупно помогли губернатору Ральфу Хилдберу, инрегиональные отклики на статейку доктора Мак-Кея… А с другой стороны, профессор, я же вас не спрашиваю, о чем вы так мило беседовали с моим компатриотом Чезаро Кассини.

Хименс был не на шутку встревожен. Он заерзал на скамейке, поглядел то в одну сторону аллеи, будто ожидая, что там вот-вот появится наряд полисменов и его арестуют тут же, то в другую. Но кроме тех типов в коричневых плащах, там никого не было. Профессору тогда думалось, что его случайная, конечно, беседа на скачках с молодым Чезаро осталась никем не замеченной.