Текст книги "Тюремная энциклопедия"

Автор книги: А. Кучинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Но в один прекрасный день случилась осечка. В этот день и именно в этом пункте решил сдать "сотку" сотрудник милиции. Оценив его характерную наружность, которая пробивалась даже из-под штатского одеяния, Светлана отошла в сторону. Пересчитав рубли, мент удалился. К окошку подошла худенькая женщина и молча уставилась на табличку с курсом валют. После минутного колебания она согласилась продать сто долларов первой встречной девице. Однако в последний момент женщину что-то насторожило, и она попыталась забрать деньги. После секундной возни женщина завопила. Милиционер, решивший, на беду Сорокиной, вторично пересчитать деньги, но уже за углом, вернулся на крик. Партнер Светланы, спешивший на выручку и увидевший крепкого, не по-летнему одетого субъекта, притормозил и, не мешкая, ринулся прочь.

При обыске у Сорокиной изъяли пистолет Макарова, который вызвал у арестованной бурю эмоций. "Меня подставили, ствол подбросили", – изрекла она заученную фразу в этом же кабинете и отправилась в СИЗО N 2. Следствие тянулось пятнадцать месяцев. За последние полгода Сорокина близко сошлась со своей соседкой по "каменному мешку". Валентина Воронцова проходила по делу о мошенничестве. Под бутырской стражей она уже отсидела срок, назначенный судом, и на днях должна была покинуть тюрьму. Этим фактом и воспользовалась ее здешняя подруга Сорокина. Начались чудеса, вполне пригодные для сценария кассового боевика. Светлана настолько очаровала соседку, что та подробно вывалила ей мельчайшие подробности своего уголовного дела и прочитала полный курс своей автобиографии. О том, что двигало Воронцовой, которая одной ногой уже стояла за тюремными воротами, можно лишь гадать. Возможно, ей посулили деньги, а возможно, сыграло роль тривиальное сочувствие. Богатая на жесты и мимику лица Сорокина могла без труда выдавить слезу и обставить дело так, что Воронцова первой бы заговорила об обмане. Версиями сыт не будешь.

Камера N 314, рассчитанная на 25 "посадочных" мест, была набита до отказа. Семьдесят три узницы от мала до велика месяцами томились в душной пропотевшей камере, дожидаясь суда, как спасения. Тошнотворный камерный смрад, пропитанный всевозможными выделениями, стал вечным спутником камер. Он пробивался в коридор, заставляя морщиться контролеров и конвой. Он впитывался в кожу, волосы, одежду, преследовал даже после бани. Этот запах запоминается на долгие годы. Попадая в камеру СИЗО, неискушенная тюрьмой женщина шокирована, раздавлена и тешит себя надеждой на скорый суд.

В день президентских выборов в СИЗО N 2, где имелись 434 камеры, было шумней обычного. Большинство узников имели право голоса, и многие из них решили исполнить свой гражданский долг. Наблюдатели, как со стороны коммунистов, так и со стороны демократов, строго следили за ходом выборов в Бутырке. Охрана была вынуждена ходить с избирательной урной по камерам и принимать от зеков бюллетени. В этом нештатном оживлении открылась дверь камеры N 314, и контролер скомандовал: "Воронцова, на выход". Высокая длинноволосая девица вышла из камеры и отчеканила информацию из карты подследственной Воронцовой Валентины Дмитриевны. В коридорном полумраке контролер принялась сличать фотографию с лицом Сорокиной. Сходство не было разительным, но в общих чертах подруги были похожи: тот же овал лица, длинные волосы, темные глаза. К тому же работник тюрьмы учитывал тот грустный факт, что советские застенки могут изменить человека до неузнаваемости. За шесть месяцев толстяки худели, кто-то седел, иному сворачивали в разборках нос или рвали губы.

Сорокина-Воронцова сдала под роспись казенное имущество, указанное в той же карте, и двинулась на выход. Впереди она должна была сдать короткий экзамен дежурному офицеру. Женщина-офицер вновь начала сверять снимок с "оригиналом" и вновь подмена осталась вне подозрений. Однако торжествовать победу было еще рано. Согласно служебной инструкции все, кто покидает стены СИЗО, должны пройти собеседование с кем-то из руководства тюрьмы. В тот день Сорокина предстала перед заместителем начальника СИЗО по хозяйственным вопросам. Тот держал в руках уже не карту подследственной Воронцовой, а ее уголовное дело. Девичья память не подвела. Она четко отвечала на вопросы, называя фамилию следователя и судьи, имена подельников, дату и место ареста Воронцовой... После допроса Светлана подписала все документы (не подкачала и роспись, заученная в камере) и, минуя еще ряд постов, оказалась на Новослободской улице.

Валентина Воронцова обещала сообщить об обмане лишь на следующий день. За это время ее счастливая подруга должна была покинуть Москву и убраться как можно дальше. Но вместо этого Сорокина не только осталась в Москве, но и плюнула на элементарную предосторожность. Ее приютила давняя подруга. Через неделю беглянка бойко торговала на Дорогомиловском рынке голландскими тюльпанами. Спустя три недели ее опознал оперативно-поисковый отряд...

Нет ничего хуже, чем непогода

Если бы семь лет назад почетному комбайнеру из глухой украинской деревни Леониду Сердюку сообщили, что через те же семь лет он начнет косить не только зерновые, но и "капусту". Сердюк бы удивился. Тем не менее его судьба дала поворот, вырвала из родной Былбасовки и забросила в Харьков, где жил брат, старший инспектор ГАИ. Там 25-летний Леня окончил курсы кройки и шитья, но в ателье проработал чуть больше года.

О Сердюке-старшем история умалчивает. Младший брат был менее скромным и достиг высот. В подделке документов. Мозолистые крестьянские руки могли смастерить "ксиву", где ее хозяин значился кем угодно – рыбинспектором, товароведом, прокурором и т.п. Сердюк обладал потрясающей зрительной памятью. За два года он сформировал картотеку самых различных служебных удостоверений, где от руки набросал их основные параметры и цвет вклейки. Удалось переснять и красную книжицу брата. За свое изобразительное ремесло Сердюк брал деньги, сбывая липовые документы друзьям и знакомым. Такса зависела от статуса "ксивы". При себе Сердюк держал удостоверение штатного сотрудника украинского журнала "Перець", которое могло бы заменить дюжину иных. Едва "фельетонист" Сердюк ступал на порог магазина или базы, как глава ведомства начинал нервно подергиваться, хлопотливо перебирать на столе бумажки и заговорщицки подмигивать. Через полчаса Сердюк выходил со служебного входа, едва волоча тяжелую сумку или же грея в кармане парочку червонцев.

Доверчивых торгашей он бомбил по пяти областям Украины, пока не нарвался на директора обувного магазина, знавшего собкора "Перця" лично. Сердюка галантно вывели из магазина и усадили в милицейский "бобик" При обыске на его квартире были изъяты самодельные резиновые печати, настольный переплетный аппарат, листы красного коленкора и уже готовые вклейки. Особенно милицию поразила "ксива", выданная инспектору по личному составу облУВД. С левой страницы взирало доброе лицо Сердюка. Этим удостоверением, еще пахнущим типографской краской, Леонид Семенович намеревался облегчить себе общение с работниками милиции. Опасаясь, что энергичный и подвижный Сердюк пустится в бега, милиция поместила его в следственный изолятор. К тому времени вчерашний капитан степных кораблей уже обрел городские манеры, связную речь и аристократическую худобу лица. Но все же очаровать судей ему не удалось: ему присудили четыре года общего режима. Сердюк вернулся в общую камеру и стал дожидаться этапа. На третий день он внезапно потребовал встречи с заместителем начальника по хозчасти.

– Я художник, – орал он в кормушку во время очередного получения пищи. – Мне нужно двигаться, работать кистью, искать образ. Среди этих недоумков я завяну. А вы все будете отвечать!

После этой тирады мрачные "недоумки" провели на лице Сердюка несложную пластическую операцию. Одинокий художник не унимался. В конце концов ему таки пофартило. У главы тюремной хозчасти выдалась свободная минута, и он решил пообщаться с чудаковатым зеком. Сердюк был как всегда краток:

– Геннадий Анатольевич, – зек по дороге в админкорпус вытащил из контролера эти два слова. – Я не привык сидеть сложа руки. И скажу вам прямо: с пропагандой и агитацией в этой тюрьме дела обстоят не лучшим образом. Где плакаты о честном труде и чистой совести, где профилактические стенды, где, наконец, стенгазета о буднях тюрьмы? Я не поверю, что вы все пустили на самотек. Просто тюрьме не хватает человека с ярко выраженной индивидуальностью, который хотел бы отбывать свою трудовую повинность в вашей тюрьме. Этот человек сидит перед вами.

Сердюк действительно уже сидел в кресле, забросив ногу на ногу. Слушая весь этот бред, начальник ХОЗО не сводил глаз с припухшего лица. Под конец встречи он произнес лишь одно слово: "Уведите". О Леониде Семеновиче вспомнили через неделю. Поначалу ему вручили ведро с кистью и отправили на побелку забора. Затем он трудился в мастерской, готовя первомайские плакаты. Наконец он таки стал главным тюремным пропагандистом и агитатором. Первым его детищем был лозунг: "Заслужи трудом досрочное освобождение". И хотя буквы слегка косили и коричневая краска местами растекалась, плакат повесили на стене одного из корпусов. Пробный шар имел успех. Работа закипела. На фанерных листах и кусках холщовой ткани, найденных на хоздворе, стали появляться: "На свободу – с чистой совестью", "Не человек управляет трудом, а труд человеком", "За курение в неположенном месте вы будете строго наказаны". Пиком его творчества стала стенгазета в штабном клубе. Она называлась "Служить и охранять". Сердюк листал годовые подшивки в красном уголке, передирал положительные статьи о буднях исправительных учреждений и адаптировал их на здешний лад: изменял фамилии, города, квартальные показатели. В шкафу клуба Сердюк вдруг обнаружил пыльный фотоувеличитель и парочку треснувших пожелтевших ванночек. После такой находки он начал клянчить фотоаппарат, пока кто-то из офицеров не принес старую добрую "Смену".

Об агитационной затее СИЗО заговорили в облУВД. Корреспондент городской газеты наведался в тюрьму и потратил почти всю фотопленку. Он заставлял Сердюка встать рядом с газетой, вдумчиво склониться над очередным плакатом, таскать по двору фотоувеличитель, вешать на стену новый лозунг "Грубая пища – путь к здоровью" и тому подобное. Администрация тюрьмы с умилением взирала на инициативного редактора "Служить и охранять". Ему выделили кладовку, купили пленку и реактивы. Стенгазета посвежела. Ее стали украшать портреты некоррумпированных офицеров и сержантов, фоторепортажи с праздничных мероприятий, моменты вручения гуманитарной помощи. Бурная редакционная деятельность Леонида Сердюка продолжалась три месяца и прервалась с появлением в СИЗО нового сотрудника – младшего лейтенанта внутренней службы Коника.

О появлении на тюремном КПП новичка Сердюк узнал одним из первых. Для газеты как раз готовился материал о молодом пополнении. На редакторском столе даже нашли черновой вариант заметки со свежим незатасканным заглавием "Доверим вахту молодым". Как только новость о кадровом вливании коснулась ушей Сердюка, он начал спешно готовиться к побегу. Прежде всего он занялся "служебным удостоверением". Отыскав в красном уголке материалы партийной конференции, он содрал красный переплет и за час склеил добротную книжицу, где с внешней стороны красовался золоченый герб СССР, вырезанный с обложки Конституции СССР. Под гербом имелся золоченый текст "Свод директивных материалов...", в котором издали должно было угадываться совсем иное. Сложней оказалось с вклейками. Среди обширной агитационной литературы Сердюк едва нашел бумагу с бледно-зелеными знаками. Это был форзац книги "В помощь районному лектору".

На вырезанных прямоугольниках Леонид Семенович аккуратно вывел тушью все, что вызубрил на документе старшего брата. Затем он попросил одного из "шнырей" (тюремной обслуги) сфотографировать его на фоне свежевыбеленной бетонной стены. Из полученного снимка редактор вырезал свою физиономию и поместил ее в удостоверение. Последним ударом кисти была темно-красная печать. Поставив свою работу на стол, Сердюк отошел на некоторое расстояние. По его мнению, "ксива" имела эффект на расстоянии не ближе двух метров.

Потом наступила очередь униформы. Неделю назад удалось достать комплект тюремной одежды. Зек вывернул казенную куртку и задумался. Пришлось слегка изменить покрой. Пригодились курсы кройки и шитья. Края материи были прихвачены не нитками, а клеем. Разведя в ванночке темно-синюю гуашь, зек выкрасил робу и повесил ее сушиться в кладовке, в которую никто почти не заходил. К утру она высохла. Та же участь постигла и брюки, но в этот раз был выбран радикально черный цвет. Словно папа Карло, бывший портной выкроил из ватмана верх белой рубашки с воротником и рубашечной планкой. Из черного книжного переплета родился приличный галстук. Не остались без внимания и ботинки, также получившие черный цвет. Последним появился темный берет, перешитый из тюремной кепки. Под конец зек вынес из штабного клуба папку с поздравительным адресом в бордовой коленкоровой обложке. Все было готово к побегу.

Утром осужденный Сердюк как всегда вышел из камеры и двинулся на хоздвор. Через несколько часов молодой офицер Коник должен был заступить на вахту у тюремных ворот. Уединившись в мастерской, редактор местной газеты приступил к маскараду. Он продел голову в бумажный ворот и закрепил на нем коленкоровый галстук. Поверх была надета довольно симпатичная куртка, от соприкосновения с которой на руках оставались пятна краски. Куртка предательски шуршала и слегка обсыпалась, но откладывать операцию не хотелось. Как назло, осеннее небо затянуло тучами. В любой момент мог сорваться дождь, и модному одеянию пришел бы конец. Представив мутные потоки, стекающие с робы, галстука и, главное, берета, зек вздрогнул. Он собрался с мыслями, надвинул на глаза берет, вымыл руки, сжал в руке милицейское удостоверение и вышел из мастерской. Сердюку удалось незаметно выбраться с хоздвора. Впереди лежал контрольнопропускной пост N 1. В это время с неба упали первые капли дождя. Зек заспешил.

Чем ближе он подходил к дежурке, тем уверенней себя чувствовал. Возможно, потому, что играл ва-банк. Думы о последствиях провала таяли, уступая место наглости, граничащей с отчаянием. Когда до поста оставался десяток метров, сердце Сердюка остановилось, сперло дыхание. Зеку показалось, что на вахте кто-то из старой команды, которая отменно знала неформального идеолога в лицо. Но в следующую секунду вырвался вздох облегчения. У "главной кнопки" дежурил незнакомый младший лейтенант, уши которого напоминали прямоугольные трапеции. Крашеный зек резко замедлил шаг, небрежно развернул "ксиву" и лениво пробасил:

– Следователь Забирко. Чепурной проходил или нет?

Взгляд офицера упал на книжечку и слегка заострился. Выждав мгновенье, зек сложил документ. Коник вопросительно уставился на Сердюка. Тот повторил вопрос.

– Кто такой Чепурной? – спросил дежурный.

– Адвокат, мать его так. Уже час его жду.

Осыпая бранью непунктуального адвоката, Сердюк пошел прочь. Он так же тайком вернулся на хоздвор и быстро переоделся в старую форму. Помаячив минут двадцать среди местной публики, он вновь закрылся в кладовке. Черед десять минут к посту N 1 вновь вальяжно шагал "следователь Забирко" с папкой в руке.

– Не было адвоката?

– Не было.

– Во мудак, а?

С минуту Сердюк бродил возле поста. Уже начинал моросить дождь. Зек решительно подошел к зарешеченной двери:

– Ладно, открывай калитку. Посмотрю на улице. Может, пропуск потерял.

Дежурный офицер колебался. Сердце зека вновь сжалось. Поместив несколько секунд, Коник положил руку на кнопку. Щелкнул электронный замок решетки. Чуть позже открылась наружная дверь. Сердюк был свободен.

Эта свобода длилась чуть больше часа. Дождь усилился. Чтобы не вызывать подозрений, беглый редактор должен был имитировать поиски адвоката. Проклиная все на свете, он походил туда-сюда вдоль тюремных стен и заспешил прочь. Можно было укрыться под козырьком одной из контор, расположенных возле СИЗО, но Сердюк рвался подальше от тюрьмы. Лишь психически больной позволил бы себе после побега пережидать внезапный дождь в сотне метров от осточертевших застенков. В любую минуту Сердюка могли хватиться, обыскать тюремные дворы и наконец сделать запрос на пост N 1.

Небо расколола молния, и хлынул ливень. Пробежав еще десяток метров. Сердюк сорвал берет и бросил в мусорную тумбу. На руках остался темно-коричневый след. Зек был уверен, что такой же след красуется на его стриженой голове, и надежда была лишь на дождь. Он не рискнул сесть в автобус, чтобы не пачкать пассажиров направо и налево. Темно-синие потеки залили белый ворот. Сердюк остановился, чтобы перевести дух, и нырнул под навес остановки. Под его ногами сразу же растеклась цветная лужица. Какая-то бабка во все глаза уставилась на него и открыла рот. Сердюк показал ей кукиш и побежал дальше. Через десять минут дождь прошел так же неожиданно, как и начался. Но это беглеца уже не радовало.

Леонид Семенович представлял из себя в лучшем случае странное зрелище. Короткостриженая голова с коричневыми пятнами на лбу и затылке, "облысевшая" куртка с отклеившимся рукавом, грязные клочья воротника, поверх которых свисал вздувшийся от воды галстук. В таком виде можно было продвигаться лишь глубокой безлунной ночью, да и то проселочными дорогами. К своему проигрышу Сердюк вдруг отнесся философски. Он побрел в подворотню, еще надеясь укрыться в какомто подвале. Навстречу ему бодро вынырнул милицейский патруль, прятавшийся от дождя под аркой. Все три сержанта вытаращили глаза и на мгновенье остановились. Где-то на ремне трещала рация. После краткого замешательства патруль обступил Сердюка, который был ко всему равнодушен.

– Вы здесь живете? – поинтересовался тот, что с рацией.

Леонид Семенович тупо смотрел перед собой. В его душе вдруг оборвалась невидимая нить, и, распахнув промокшую "ксиву", которую еще держал в руке, он истерически завопил:

– Я следователь Забирко! Я вынужден вас арестовать! Не трогать меня, не имеете права! Менты поганые, гады, гады, гады...

Сердюка вели под выкрашенные руки. Беглый зек изрыгал проклятия и твердил, что он редактор газеты и что он заставит всю областную милицию подать в отставку. Дежурный отделения, где истекающему краской субъекту выделили угол в коридоре, вначале сделал запрос в психиатрическую лечебницу. Офицер с интересом рассматривал мокрую книжицу, озаглавленную "Свод директивных материалов". На ней еще пробивалось "Забирко Михаил Дементьевич" и "..ель по особо важн..." Лучше всего сохранилась фотография три на четыре, с которой уверенно смотрел подозрительный тип.

Задержанного Сердюка попросили встать с пола и отойти от стены. Тот покинул загаженный угол и безучастно стал снимать холодную мокрую куртку. На свет явилась голая грудь в клочках грязного ватмана. Заодно дежурный попросил снять и странные брюки. Через минуту Леонид Семенович стоял в характерных казенных трусах. Ждать ответа из психбольницы офицер не стал. Он снял телефонную трубку, набрал номер следственного изолятора и передал дежурному сообщение о странном субъекте. В тюрьме об участи Сердюка даже не подозревали. Когда прозвучало слово "Забирко", дежурный Коник напрягся. Его трапециевидные уши в момент налились кровью. На его служебной карьере был поставлен крест.

В тюрьме забили тревогу. Оказалось, что бесследно исчез агитатор и пропагандист Сердюк. Его не нашли ни в кладовке под звучным названием "фотолаборатория", ни в красном уголке, ни в мастерской. На его рабочем столе валялись засохшие кисти, пакетики из-под химикатов, баночки с краской, обрывки ткани. Их хозяин словно растворился. Забрать голого художника-оформителя приехали лишь после обеда.

ПОЕЗДКА В АВТОЗАКЕ

Приемка этапа

Прием этапников из ИВС в автозак (и далее – в СИЗО (тюрьму) осуществляется конвоем внутренних войск. Начальник конвоя буквально осматривает передаваемых ему "граждан" на предмет побоев, ярко выраженных болезней (температуры и т.п.). Может и не принять кого-то, если неправильно оформлены документы, есть жалобы (отобрали вещи, не вызвали врача). Это не нравится работникам ИВС (КПЗ), им обязательно нужно разгрузить камеры, отправить в тюрьму всех, кому положено там быть. Впрочем, обычно договариваются все три заинтересованные стороны: работники ИВС возвращают, скажем, отобранные незаконно сигареты (или дают из своих запасов), гражданин – зек – берет назад претензии, а начальник конвоя дает "добро" на погрузку. Автозак – специальная машина-фургон, разгороженный внутри решетками плюс по бокам два т.н. "стакана" для одиночных заключенных, которых по той или иной причине нужно изолировать от общей массы. Иногда это просто женщины.

Как сельди в бочке

10-15 пассажиров в автозаке – достаточно просторно; но бывает, экономя бензин на ездках, набивают под сорок человек; ну, держитесь, сердечники, астматики и просто пожилые преступники!

Вперед в таком случае лучше не лезть (по возможности); последнему, у решетки, легче дышать. Были случаи: придавливали в жаркую погодку сердечников – во двор тюрьмы они мешками вываливались из автозака.

Иногда придавливают нарочно: какого-нибудь извращенца (особенно неумолима зековская братва, если преступление совершено в отношении ребенка). Часто менты сами помещают подобную сволочь не в отдельный "стакан", а в общую массу. "Задохнулся на этапе, сердце слабое, ничего не поделаешь". Тюрьма спишет, а суду – работы меньше; или зоне – забот...

Многие из подобных случаев – легенды, обросшие красочными подробностями, но родились-то они из реальных фактов...

Раскачка

Фургоны некоторых автозаков делятся надвое перегородкой вдоль – едут две группы заключенных. Это делается для того, чтобы обезопасить конвой от раскачки автозака. Раскачка (с последующим переворотом и падением автозака) – один из способов борьбы бесправного зека за свои малые права.

Овчарки

При погрузке в автозак используются служебные овчарки. Скажем, фургон уже полон, а остается еще человек десять. При помощи команды "Фас!", кулаков и прикладов "солдатиков" и эти десять вбиваются в плотную массу "пассажиров". Хорошо, если тюрьма находится в этом же городе: 20-30 минут езды в сдавленном состоянии выдержать все-таки можно. Но могут везти и далеко – например, в областной центр из района, километоов сто...

Конвоиры

Многое зависит от начальника конвоя и от самого личного состава.

В застойные времена зеков-россиян частенько сопровождали "русофобы" прибалты или жители среднеазиатских республик. Если с азиатами еще можно было договориться, то прибалты, особенно литовцы, просто свирепствовали. Один из таких "солдатиков" аргументировал свою ненависть так: "Рюский, сволотшь, отнял у меня свободную Литву!" При этом его не смущал комсомольский значок на собственной гимнастерке и присутствие среди этапников двоих "антисоветчиков".

Да и со "своими", русскими, договориться было тоже нелегко. Известная поговорка "вологодский конвой шутить не любит" часто получала реальное воплощение в виде битья прикладами в самые неожиданные места.

Но все же как бы ни было велико расстояние от ИВС (КПЗ) до ворот СИЗО (тюрьмы), – это один из самых кратких периодов жизни подозреваемого, обвиняемого, подсудимого или уже осужденного гражданина. Часто главный путь – от тюрьмы до зоны – длится месяцами тряски в "столыпинском" вагоне – например, по разнарядке из Питера в Амурскую область. Но это уже другая история, другая глава.

Побеги

"Черный ворон"

15 сентября 1994 года в Москве из автозака – автомобиля для перевозки заключенных – сбежало четверо подследственных. Дело близилось к полудню, когда на Рублевское шоссе выехал "ГАЗ-53". В боксированном салоне между зарешеченными камерами находился вооруженный пистолетом конвоир. Его напарник сидел в кабине водителя, не спуская глаз с сигнальной лампы. Внезапно она замигала. Завизжали тормоза, и младший лейтенант внутренней службы Махеев выскочил из кабины. Расстегнув кобуру, он открыл дверь автозака и увидел перед собой вороненый ствол Макарова. Один из зеков сумел выломать замок решетки и обезвредить конвоира. Тот лежал на грязном полу без сознания.

– Ключи! Ключи давай! Глухой или как?

Отобрав у шокированного охранника связку, зек перебросил ее своим корешам, а сам спрыгнул вниз и в считанные секунды обезоружил младшего лейтенанта. Затем подбежал к водителю, который уже начинал проявлять любопытство, выволок его из кабины и вместе с охранником загнал в камеру салона. Вновь щелкнули запоры, захлопнулась дверь. Заключенные ехали на следственный эксперимент из следственного изолятора. Как выяснилось позже, мысль о побеге возникла спонтанно. Бывший слесарь, а ныне профессиональный вор Григорьев заметил, что запоры на решетке доживают свой век. Перемигнувшись с братвой, которая парилась в соседних боксах и которая начала оттягивать внимание на себя (а попросту затеяла возню, напоминающую разборки), он разломал замок, вырвался в коридорчик и двумя-тремя ударами свалил охранника. Потом нажал аварийную кнопку вызова.

Получив на руки два пистолета, зеки бросились к припаркованной на обочине "Волге". Ее водитель испуганно заторопился, прыгнул за руль и повернул ключ. Однако беглецы уже были рядом. Шофера положили на асфальт у бордюра. "Волга" сорвалась с места и понеслась в сторону Кутузовского проспекта.

Пленники автозака подняли шум. Они кричали и били ногами по металлическим бокам "ГАЗа". Прохожие спешили пройти мимо, опасаясь, что из мрачного серого авто с единственным зарешеченным окном в любой миг могут вырваться стриженые субъекты. Дверь автозака открыл наряд милиции. Последний побег из автозака на дорогах Москвы случился четыре года назад. 12 июля 1990 года по аналогичному сценарию действовали шестеро подследственных.

Автозак (его также именуют и "черный ворон") пришел на службу тюремной системе еще в 20-е годы. До этого заключенных переправляли пешим этапом. Людными городскими улицами шла колонна, сопровождаемая усиленным конвоем. Это было зрелище. Организованная толпа зеков под лай собак и окрики перекрывала проезд, надолго загораживала тротуары, вызывала массу зевак. В середине 20-х автозаки, впрочем, как и обычные грузовики, для России еще были редкостью. Горьковский автозавод не мог угнаться за аппетитом ГУИТУ СССР (Главного управления исправительнотрудовых учреждений). Поначалу спецавтомобиль был пустым стальным загоном, в который зеков набивали, словно селедку в банки. Это имело свой резон. Когда ноги и руки зажаты соседними телами, и ты стоишь, помимо воли вытянувшись в струну или же скорчившись у стенки, возникает лишь мысль доехать в добром здравии. Зек, решив бежать, физически не сможет продвинуться к двери или попытаться раздолбить днище. Положение рук и ног изменялось лишь на дорожных ухабах.

Чуть позже появились скамейки вкруговую у стен. Конвой не имел права сопровождать подследственных (подсудимых или уже осужденных) внутри салона: их просто вталкивали внутрь и закрывали стальную (иногда бронированную) дверь. "Воронок" имел зловещий серый цвет и строгую внешнюю конфигурацию. После войны, когда страна вновь бодро зашагала под барабаны и трубы, его стали окрашивать в обыденные тона. На стальных стенах появлялись надписи "Мясо", "Хлеб", "Аварийная служба газа", "Пейте советское шампанское!" и тому подобное.

Автозак совершенствовался. В его задней части появился узкий стальной бок. Этот одноместный шкаф служил для особо отличившихся зеков, скажем, склонных к побегу. Бывало, в салоне ехал лишь один подследственный, запертый в камеру, под присмотром трех-четырех охранников, сидящих на лавках у стен. При малейшей попытке освободиться из-под стражи конвой имел право стрелять на поражение. Предупредительные выстрелы в спецавтомобилях запрещены.

Под конец автозак разгородили узкими камерами по обе стороны, оставив коридор для охранника. Существуют автомобили для особых перевозок. В одном из них – с бронированным днищем и стенами – возили на судебный процесс Вячеслава Иванькова. За неделю до первого заседания была получена информация, что Японца попытаются отбить в пути следования. В автозаке, где сидел закованный в наручники Иваньков, несли караульную службу три офицера, которые поддерживали постоянную связь с кабиной и эскортом сопровождения. В эскорте имелись автоматчики и две сторожевые собаки. Несмотря на эту предосторожность, вора в законе повезли отдельным маршрутом, который был получен перед самым выездом.

В 1982 году в окружной суд Бруклина бронированный автомобиль вез главного бухгалтера фирмы, через которую отмывались деньги американской мафии. Обвиняемый сидел в клетке, его руки были прикованы наручниками к решетке, охрана велась двумя полицейскими и двумя агентами ФБР. За автомобилем следовали две патрульные машины и три дорожных инспектора на мотоциклах. Вся эта процессия на огромной скорости неслась улицами, слегка притормаживая у светофоров. Во время переезда один из полицейских внезапно выхватил пистолет с глушителем и всадил по пуле в головы троих охранников. Затем отстегнул бухгалтера и заставил его переодеться в полицейский мундир. На запросы, которые по переговорному устройству шли в салон каждые пять минут, предатель-полицейский отвечал: "Олл райт". При подъезде к светофору они попытались вырваться из автомобиля, который открывался снаружи. Полицейский несколько раз выстрелил в замок, но он не поддался. Тогда он подал сигнал остановиться. Когда открылась бронированная дверь, сержант полиции и мафиози начали палить из пистолетов и уложили еще троих конвоиров. Однако автоматная очередь, выпущенная из машины сопровождения, смертельно ранила обоих. Автоматчик, который отвечал за жизнь подсудимого так же, как и прочие охранники, принял бухгалтера за полицейского.

Сбежать из автозака трудно, во время посадки или высадки – еще трудней. В открытые двери зеков загоняют в бешеном темпе, чтобы они не успели даже сориентироваться, не то что рвануть сквозь цепь "вертухаев". Оглушенный криками "Вперед! Быстро! Вперед!" и подталкиваемый сзади, он в считанные секунды пробегает эти жалкие метры свободы сквозь живой коридор охраны. Попытка к бегству – это риск потерять зубы или внутренний орган. С обеих сторон надрываются огромные поджарые псы, натасканные на этот контингент.

В конце 80-х в маленький сибирский городок (Тюменская область) привезли на следственный эксперимент двоих заключенных, которые обвинялись в убийстве пенсионерки М. После процессуальных формальностей зеков вновь погрузили в машину и отправили в СИЗО. На шестом километре автотрассы один из них ухитрился достать конвоира заточкой, переданной кемто во время эксперимента. Пика вошла под сердце. Конвоир зашатался, сделал два-три шага и упал. Оставшись без надзора, уголовники самодельным крюком вытащили из кармана лежащего в коридоре прапорщика ключи от камер и наручников. Раненый "вертухай" успел подать сигнал тревоги. Машина мгновенно остановилась. Однако наружный охранник не спешил открывать дверь, а громко спросил о причине остановки. В ответ – тишина. Он постучал эффект тот же. Так и не добившись ответа, конвоир бросился в кабину и приказал водителю гнать автозак до первого милицейского патруля. Возле поста ГАИ машину окружили три сотрудника милиции и охранник. Открыв дверь, они увидели в глубине салона двоих освободившихся зеков, которые прикрывались телом окровавленного "вертухая". Огнестрельного оружия при нем не было. Зек приставил заточку к горлу заложника и приказал милиции положить пистолеты на землю. Те не шелохнулись и продолжали целиться в зеков. "Еще секунда – и я перережу ему глотку!" – закричал бандит. Второй жался за спину своего товарища, боясь оказаться на линии огня.