Текст книги "Феодал (СИ)"

Автор книги: А. Олакс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Мне кстати вспомнилась подходящая песенка Наджера, я тихонечко запел, притоптывая набойкой в такт.

Я славным рос мальчишкой, и радовалась мать,

Когда мы за руку с отцом шли просто погулять.

Немного погулять, тарам-пам-пам,

Побегать, поиграть – тру-ля-ля.

Когда учился в школе, я полюбил поспать,

Но всё ж вставал и шёл во двор немного погулять.

Просто погулять, тарам-пам-пам,

Что-нибудь сломать – тру-ля-ля!

Настал черёд гоненья мне с лихвою испытать,

Тогда конвой водил меня во дворик погулять.

Просто погулять, тарам-пам-пам,

Небом подышать – тру-ля-ля!

Вот со слезами палача пришлось мне умолять,

Чтоб отпустил меня злодей немного погулять.

Просто погулять, тарам-пам-пам,

Подальше бы удрать – тру-ля-ля!

Настал черёд в сени крестов местечко мне занять,

Но так хотелось лишь разок мне просто погулять!

Под луною погулять, тарам-пам-пам,

Костями побренчать – тру-ля-ля...

Едва закончил припев, как светильник под потолком нехотя разгорелся, и в его тусклом свете беззвучно отворилась дверь.

___

Вошёл мой новый чернявый знакомый Шон Корс с кувшином и краюхой хлеба в руках. Я закрыл глаза и снова положил щёку на ладони. Он заговорил. – Ты плакал. Сам виноват, понимаешь теперь? Нельзя жить без смирения...

Я никак не отреагировал на его слова.

– Молчишь? Понимаю, тебе стыдно. Нужно просто признать вину и принять наказание, просто смириться...

Я зевнул и лёг на ладони другой щекой.

– Ты всё ещё злишься? Это смешно, – он действительно усмехнулся. – Ты смешон, Олакс! Спрятался в пустой кладовой...

Наверное, я напрягся и выдал себя. Шон, почувствовал, что его слушаю. – Да-да, это пустая, незапертая кладовая, здесь лампа загорается, когда открывается дверь, а когда закрывается, гаснет. Я не закрою дверь, чтобы ты не сидел в темноте, не боялся...

Я непроизвольно презрительно дёрнул плечом.

– Ты боишься наказания? Поверь, это страшно лишь первый раз. Поешь и приходи обратно в зал, тебе ждут. Решайся, не тяни, пока у Фидича не лопнет терпение, и он сам не придёт сюда...

Шон замолчал, я подумал, что всё сказал, но он вдруг горячечно зашептал. – Фидич придёт сюда, и ты встретишь его один, захочешь убежать и не сможешь...

Мне он просто надоел, я поднял на него глаза. – Я подумаю, Шон, спасибо тебе за хлеб.

– Попей, я заберу кувшин. Хлеб съешь быстрей и не говори никому, что я приходил, хорошо? – Он сделал испуганные глаза. Я улыбнулся ему, взял кувшин, отпил немного и сразу вернул. Он, склонившись, вложил мне в руки краюху и, не говоря более ни слова, вышел, оставив дверь открытой. Я проводил его взглядом, положил хлеб на пол, встал, размял затёкшие ноги, подошёл к двери и прикрыл её. Как и думал, полностью закрыть не получилось, с внутренней стороны не было ручки. Лампа погасла, но в щёлку пробивались крохи света из коридора. Я прошёл в другой угол, подальше от хлеба, и снова сел, обхватив колени. На душе стало спокойно от принятого решения ждать Шуи. Я был уверен, что Фидич не придёт сюда делать со мной что-то ужасное – дверь не закрывается изнутри, не самое лучшее место, если так уж нужно обойтись без свидетелей. Конечно, с ножом в рукаве я бы чувствовал себя уверенней, но папа забыл вернуть мне нож. Я сразу подумал, что нужно на самом деле быть последней сволочью, чтобы надолго оставить родного сына одного в месте, где может понадобиться нож, да ещё и снабдить им напоследок. Мысль показалась мне смешной. Я представил себе этакую умилительную картинку нашего расставания. – Вот тебе ножик, сынок, спрячь получше и веди себя хорошо!

Я тихонько засмеялся и, придя в хорошее настроение, задремал со счастливой улыбкой. Мне что-то снилось или о чём-то думалось, но я не спал, ощутимо ныли шея и поясница, урчал живот, даже отчего-то иногда что-нибудь чесалось, чаще всего щиколотки. Приход наставника Шуи я не проспал, подскочил, как только начала открываться дверь.

Он встал в дверном проёме и заговорил торжественно и властно. Начал с общего вопроса. – Ты испытал терпение?

– Да, наставник. – Ответил я в разы скромней.

– Что помешало тебе выдержать испытание? – продолжил он сурово.

– Ничего, я выдержал, – заявил я уверенно.

– Но ты подходил к двери? – сказал наставник с полувопросительной интонацией.

– Да, я должен был подойти, – отвечаю безмятежно ему в тон.

– Зачем?

– Чтобы закрыть. Я подумал, что по условия испытания дверь должна быть закрытой.

В его глазах блеснула искра интереса. – Вот как? Допустим, ты говоришь правду, кто ж её открыл?

– Шон Корс принёс мне хлеб и воду, – ответил я, нимало не стыдясь, – он уговаривал меня выйти отсюда.

– Где же хлеб и вода? Или ты не выдержал, напился и наелся? – его губы слегка искривились. Чуть позже я б заметил непременно, что Шуи ржёт, как сумасшедший, но тогда я был ещё зелен и не придал особого значения. – Воды пришлось испить, чтоб успокоить провокатора, а хлеб вон, – я указал рукой в тёмный угол. Наставник близоруко прищурился, вглядываясь, я без лишних слов поднял и подал ему краюху.

– Гм, действительно, – он повертел её в пальцах и снова бросил в угол. – Интересно. Как я понял, к тебе пришёл товарищ, принёс воды и хлеба...

Я кивнул в ответ на его вопросительный взгляд, он продолжил, – наверное, просил не выдавать его...

Ещё один кивок.

– Просил не выдавать, иначе его накажут, так?

– Он не говорил, что его могут наказать, – я позволил себе улыбнуться.

– Правда? Что ж ну, конечно, это всё меняет, – он чуть опустил веки и спросил вполголоса. – А если бы сказал?

– Даже если б он сказал правду, – я сделал паузу и небрежно закончил. – Ничего страшного бы не случилось, ему бы пришлось лишний раз смириться с наказанием и только...

– Ему придётся смириться с наказанием, – поправил меня Шуи, – иди за мной.

Мы протопали и процокали уже знакомым путём на первый этаж в большую комнату, названную Шоном "Залом смирения". После мрака подземелья и полумрака коридоров она мне показалась залитой светом, заходящее Солнце било прямо в витражи, на которые я прежде как-то не обратил внимания. Наверное, оттого что слишком уж моё воображение занимало происходящее в центре зала. Теперь же центральной стала полноватая фигура смиренного Токана. Он стоял на возвышении весь такой удачно подсвеченный прямо у большого витражного окна, выставил перед собой ручки открытыми пухлыми ладошками вниз, будто благословляя ребят. Мальчишки обступили его полукольцом и, смиренно склонив головы, завывали что-то неразборчивое, как читали написанное на паркете. Я даже вгляделся под ноги, но увидел только незамысловатый узорчик. Ребята хором замолкли, и в свою очередь подал голос наставник. – В смирении к тебе взываем, о, Мать Познания, Первопричина! Яви нам милость, обернись!

Он говорил так убедительно, проникновенно, что я непроизвольно обернулся, наставник Шуи прошипел, – да не вертись ты, всё испортишь.

– И пусть всё сущее, твоё лишь порожденье, вернётся к истинному своему предназначенью!

Я от шёпота наставника немного осмелел и так же тихонечко спросил, – а что за "сущее порождение"?

– Это о тебе, – спокойно пояснил Шуи. – Пока ты испытывал терпение, они молились о твоём смирении...

– Даруй же Олаксу Лавэру, мятежному собрату нашему, что угнетён в застенке гордыни детской... – Смиренный Токан вздохнул и сладенько пропел. – Блаженное смиренье! Позволь заблудшему приблизиться к тебе, Мать Истины! Верни нам Олакса!

– Верни нам Олакса! – заныли ребята, явно желая добавить: "... наконец! Ну, сколько ж можно"!

Я с возмущением обернулся к Шуи, мол, может, хватит уже измываться над детьми? Его тонкие губы снова чуть дрогнули в ухмылке. – Терпенье, Олакс. Отныне и до смерти вся жизнь твоя – терпение. У этих же ребят другой наставник и своя наука.

Я понял, что он ждёт, когда на нас обратит внимание смиренный Токан, но толстый был слишком увлечён торжественностью. Наконец, он замолчал на полуслове, мой терпеливый спутник заговорил, как ни в чем не бывало. – Прости, смиренный Токан, но вынужден тебя прервать – всего лишь два момента...

Ребята резко обернулись на звук его негромкого, но потрясающе властного, уничижительного голоса.

– И вы послушайте, братцы, – продолжил он неожиданно душевно. – Не всё же сущему вертеться вокруг вас, иной раз и самому полезно покрутиться...

– Всё относительно, – возразил и в то же время согласился Токан. Он, конечно, заметил, что наставник пришёл не один. – Ты пришёл сказать нам, что наши мольбы были напрасны?

– Отчего же? Продолжайте. Только вам придётся запастись терпением, мнимое возвращение Олакса к вам несколько откладывается...

– Мнимое? Мы верим в его истинность, нам этого достаточно, смирись, – снова влез со своим смирением толстый. Меня он уже начал бесить, я искренне позавидовал терпению Шуи. – Как угодно, это первый момент...

Он замолчал, пристально вглядываясь в сбившихся в кучку ребят. Мальчишки отчаянно держались под его взглядом, казалось, пауза продлится вечно. Однако же терпение не их конёк, им было проще смириться с неизбежным – вперёд несмело вышел Шон Корс.

– Ты приходил в подвал? – Задал наставник обязательный вопрос.

– Да, сэр, – солгать Шон не посмел.

– Ты бросил на пол дар земли и солнца, хлеб, – бесцветным голосом молвил Шуи, – принеси его немедленно.

Шон сорвался с места в галоп. Не прошло и минуты, как он вернулся, тяжело дыша. Подошёл ко мне, протягивая краюху!

– Спасибо, Шон, съешь лучше сам, – сказал я, подражая бесстрастным интонациям Шуи. Он взглянул мне в глаза... его лицо дрожало... всё тряслось – губы, щёки, кончик носа! А в глазах я увидал, что показалось мне тогда прекраснее всего на свете – прекрасней неба, речки струй игривых, полёта Снежика... даже прекрасней маминого лица! Мне не единожды доводилось это видеть в жизни, и каждый раз я наслаждался, как тогда, пресытиться этим зрелищем невозможно. В глазах Шона сквозь испуганную кротость полыхнула ярость, но он не увидел ответной ярости или тупого торжества. Мой взгляд светился ледяным презреньем победителя – всё кончено, теперь подохни! И вот он чудный миг – в глазах врага ярость сменяется удивлением, потрясением, они заполняются отчаяньем... смирением!!! Шон, как сомнамбула, поднёс краюху ко рту и начал есть. Он заплакал, слёзы капали на хлеб, мокрые крошки липли к его груди. Тогда Шон Крос буквально сдох в моих глазах!

– Так вот чего ты добивался, терпеливый! – Воскликнул горько Токан, обращаясь, конечно же, к наставнику Шуи, но я с удовольствием отнёс его слова на свой счёт и обратил на него победный взор.

– Немедленно за мной, – скомандовал Шуи, резко повернувшись к выходу. Я растерянно едва успел заметить его спину, пришлось припустить за ним во все лопатки. Бежал я, словно убегая, и сумел догнать лишь в коридоре, пошёл с ним рядом. Он, не поворачивая ко мне головы, заговорил. – Смиренный прав, именно этого мы добивались.

Я возликовал в душе от его простого "мы". Шуи продолжал. – В этом разница и суть. Смиренье для терпеливых то же, что и отчаянье, когда не нужно верить, и нечего ждать. Терпение же требует награды – за веру, за надежду, за ненависть и любовь. Ты получил награду, Олакс? – он неожиданно остановился, требовательно глядя на меня.

– Да, наставник, спасибо, – я чувствовал, что с ним не нужно притворяться.

– Тебе понравилось, – он покачал головой, то ли одобряя меня, то ли осуждая. – Скажи, награда стоила терпенья?

– Да, наставник!

– И ты готов платить терпеньем долгим за краткие мгновения побед? – спросил он вкрадчиво.

– Да, наставник! – в душе я преисполнился решимости.

– Тогда какого лешего, скажи на милость, ты стал пялиться на Токана? – сказал он жёстко, даже зло. – Уже ли ты подумал, что победил и его тоже?

– Нет, наставник, – я опустил повинную голову.

– Тогда отчего же? – он добавил в голос немного удивления.

Правильный ответ нашёлся сразу. – Я был нетерпелив, наставник.

Он взъерошил мои волосы, – молодец, напомнишь мне, чтоб я тебя за это наказал, а пока запомни – Токан тебе не по зубам...

Шуи помолчал и, выдав мне лёгкую затрещину, сказал нарочито небрежно, – главное запомни – Токан мой, не смей и думать мне мешать, тем паче помогать... Уяснил?

– Да, наставник, – я стоял перед ним, понурившись, а сам тихонько ликовал – вот это да! Как интересно! Кажется, я здесь удачно оказался!

***

Наставник зашагал далее и снова заговорил на ходу, не глядя на меня. – Терпение вознаграждает, но не только, всякая его награда несёт с собою новые испытания. Ты унизил Шона Корса, возможно, даже доказал ему, что ты сильней. Хвала тебе – Шон постиг силу терпения, теперь он станет терпеливо ждать возможности отомстить. Шон станет очень терпеливым, я рад. Поверь мне – он дождётся, когда-нибудь решится... впрочем, об этом тебе расскажет другой наставник. Сейчас запомни, что не бывает окончательных побед, и наставник Токан не во всём не прав – с этим можно лишь смириться.

– Что же мне делать? Непрестанно ждать удара? – меня взволновал такой поворот темы.

– Не обязательно, достаточно всегда быть к нему готовым, – ответил Шуи.

– А как? – я всегда интересовался, прежде всего, практической стороной дела.

– Со смирением, – снова удивил меня наставник, – оно бывает очень разным, например, показным. Представь себе, что вот Шон решился... почему?

– Наверное, потому что подумает, что стал сильней меня, – предположил я резонно. Шуи кивнул, – тебе всего лишь нужно сделать так, чтобы он ошибся. Просто живи так, чтоб твои недоброжелатели всегда ошибались на твой счёт.

Я потрясённо замолк, настолько простым и фундаментальным показался мне совет наставника. Неужели всё в жизни происходит, как в детской игре на угадывание? Нужно просто постоянно угадывать, что будет дальше, и всё?!

Мы прошли на второй этаж, здесь наставник неожиданно сменил тему. – Так почему я заговорил об испытаньях и наградах. Смиренные ученики живут на первом этаже в большой общей комнате, тебе же предстоит испытывать терпение твоих соседей по комнате на четверых учеников. Ну и своё заодно...

– А если испытаю, смогу переселиться на третий этаж в отдельную комнату? – я легко экстраполировал последовательность.

– Возможно, – Шуи не стал спорить. – На третьем этаже живут наставники и послушники, их помощники.

– А кандидаты в послушники? – припомнился мне один хмырь.

– Как Фидич? Кандидаты проживают на общих с учениками условиях, он, например, смиренный, – в голосе наставника отчётливо слышалась брезгливость. За разговором мы шли по коридору промеж одинаковых, выкрашенных в зелёный цвет, дверей. Кроме наших голосов не было слышно ни звука. Меня насторожила несуразность тишины – если за каждой дверью находится по четыре пацана, то, либо все они спят, либо их там вовсе нет. Или с ними что-то не так... Мы остановились у крайних двух, отчего-то белых дверей. В одну из них Шуи учтиво постучался.

– Входите уже! – будто откуда-то издалека послышался задорный женский голос. Наставник потянул за ручку, одной рукой открывая дверь, другой слегка подтолкнул меня под спину, таким образом, приглашая входить первым. Впрочем, сам он входить не стал, а, громко проговорив, – принимай новенького, Лиз! – как только я оказался в комнате, тут же закрыл за мной дверь. Не мудрено, что в свете недавних событий я немного напрягся – слишком часто за последнее время меня вот так же куда-нибудь заталкивали, и ничего особенно приятного, как правило, там не ждало. Затравленно оглядевшись, я растерялся, комната показалась мне копией штаб-квартиры Милы, замковой экономки. У стен были установлены стеллажи с широкими полками, на которых аккуратными стопками громоздилось выглаженное бельё, на отдельной железной полке в грозном боевом порядке сурово поблескивали сталью верхушки подошв тяжёлых утюгов, словно воины навершиями шлемов над щитами, прислонёнными к шкафу сложенными гладильными досками. В центре комнаты располагался гладильный агрегат, а чуть дальше за ним я увидел обтянутую цветастым платьицем попу хозяйки помещения, далеко высунувшейся в окно. Она чем-то была очень увлечена снаружи, что от усердия задрала, согнув в коленке, ножку. Фигурку в открывшемся ракурсе я одобрил, прикрытые платьицем до коленей ножки счёл стройными, а ступню, благодаря свалившемуся тапку, миленькой.

– Новенький, ты ещё там? – из окна донёсся голос, видимо, обладательницы попы и ножек в цветастом платьице. Я счёл вопрос адресованным себе и вежливо ответил, – да, хозяюшка.

– Тогда лови, – тут же отозвалась она, – и сваливай пока на большой стол.

Едва она договорила, из окна поверх её спины в помещение влетела скомканная тряпка. Я ловко её поймал и поспешно отбросил на стол, так как следом уже летела другая. Хозяйка не особенно заботило, успеваю ли я ловить, и каково мне приходится, её интересовала только скорость, я б даже сказал стремительность процесса. За какие-то две-три минуты мы навалили на столе внушительную гору тряпья. Наконец, она оказалась в помещении целиком, закрыла окно. Её каштановые волосы до плеч разлетелись волной, следом качнулась маленькая выразительная грудь во вполне пристойном вырезе платья, она обернулась изящным пируэтом. Я засмотрелся на её раскрасневшееся лицо, любовался озорным блеском пронзительно синих глаз, сочными чуть припухлыми губами... наверно, вид у меня был дурацкий, она снисходительно улыбнулась. – Ничего больше на пол не ронял?

Я заворожено помотал головой, спохватившись, нагнулся за выпавшей из ослабевших рук тряпкой. Поднял и, краснея, зачем-то протянул ей.

– Да ладно, перестирывать не будем, кидай на стол. – Она сказала, поддевая ножкой тапок.

До меня начало доходить, каким болваном должен ей казаться, очень стараясь быть небрежным, отбросил тряпку и – проклятье, я не попал! Она запросто подошла и сама подобрала злополучную вещь. – Я кастелянша Лиз, а как тебя зовут?

– Олакс, – ко мне вернулась способность говорить.

– Очень мило, тебе подходит, – она прошла к стеллажам. Я, засмотревшись на её походку, пролепетал. – А почему?

– Почти как олух, – охотно пояснила Лиз, собирая с полки шмотки, – так, трусы и майка, мочалка, полотенце...

– Я не олух, – счёл нужным я заметить.

– Я и сказала "почти как олух", – рассеянно прервалась девушка, – пара повседневки, платки, носки, – она обернулась ко мне, протягивая стопку белья, – не стой столбом, держи!

Поспешно сорвавшись с места, я чуть не вырвал тряпки из её рук. – Ой, прости... те...

– Ничего-ничего, для терпеливого ты ещё нормально держишься, – она снова мне улыбнулась. – Сразу видно, что крепкий деревенский парень. Кстати, чуть не забыла – у тебя ботинки крепкие?

Я кивнул.

– Ну-ка покажи подошвы, – потребовала Лиз. Я, задирая колени к груди, поочерёдно продемонстрировал набойки.

– Набойки лучше сразу отдери, – сказала она деловито. – Хорошо, теперь иди за мной.

Вслед за нею я вышел в коридор и сразу же вошёл в двери напротив. Помещение было отделано плиткой, чем неприятно напоминало подвал, однако освещалось оно через окна, расположенные, с моей точки зрения, высоковато, почти под самым потолком. Вдоль глухой стены справа стояла скамья, а выше рейка с множеством крючков. Пространство слева было загорожено перегородкой выше моего роста с четырьмя дверями.

– Раздевайся, и дуй в душ, – скомандовала Лиз. Я, естественно смутился, но она тут же вышла, сказав, – когда помоешься, оденешь чистое, свои вещи принесёшь ко мне.

Постоял нерешительно и попробовал открыть одну из дверок в перегородке. За ней оказалась тесная кабинка, на полу лежала деревянная решётка, из стены торчал высоченная изогнутая труба, а у его основания на меня парой медных позеленевших глаз уставились ручки, по моему непроизвольному определению, "цветочковой" формы. "Так это же вентили, а всё в целом – кран, как у деда в мыльне, только большой"! – догадался я. Быстро разулся и разделся, прихватив мочалку, зашёл в кабинку, не забыв накинуть на двери крючок. Меня немного смущало, что труба была одна, а вентилей два, у деда для горячей и холодной воды из стены торчали отдельные краны. Присмотревшись, установил, что из стены выходили две трубы, на них и были установлены вентили, они соединялись короткой трубкой, а к ней уже крепился длинный кран. Я осторожно покрутил левый вентиль, кран затрясся, загудел, видимо, собираясь с силами. Покрутил ещё... и ещё... сверху внезапно хлынуло. Вода была тёплой и продолжала стремительно теплеть. "Наверное, это горячая", – определил я и принялся судорожно крутить другой вентиль, предположительно, открывающий холодную воду. К счастью, так и оказалось, достаточно быстро температура стала терпимой, ошпариться я не успел. Под упругими, приятными струями я немного размяк и предался общим рассуждениям.

Почему Лиз сказала, что для терпеливого я неплохо держусь? Что это значит и почему в её словах мне чудилась насмешка? Гм, наставник Шуи, кажется, её и вовсе избегает, странно. Неужели он боится за своё драгоценное терпение? Кстати, какому испытанию его может подвергнуть очаровательная Лиз? Я спохватился – она ведь ждёт меня, а я тут прохлаждаюсь, и шустро взялся за мочалку. Мытьё для меня всегда было привычным делом, лишь в гостях у деда меня мыли, как барчонка, а в общей замковой бане просто приходилось поворачиваться, чтоб на твою долю досталось воды ополоснуться. Впрочем, я не торопился, старательно работая мочалкой, – за водой бежать пока не требуется, к тому же неизвестно, когда выпадет случай ещё здесь оказаться.

Намывшись, я спокойно вышел из кабинки, в предбаннике, к моему облегчению было пусто. Я тщательно вытерся и надел предложенные вещи. Серые штаны, зелёную рубашку и коричневую курточку. Вполне сносная повседневная одежда пришлась мне впору и, в общем, по душе – удобная, немаркая. Свои вещи я связал в узелок, лишь "эльфийский поводок" скомкав, сунул в карман – добровольно его повязывать я и не подумал. Через секунду я замер у двери Лиз, просто войти я не мог и постучал, как Шуи.

– Входи, – немедленно отозвалась хозяйка. Я вошёл, она сноровисто орудовала гладильным агрегатом. Не отрываясь от своего занятия, крикнула. – Свои вещи свяжи узлом и брось на полку. На них есть бирки?

– Не-а. А что это?

– Неважно. Тогда возьми с полки пустой мешок и брось в него шмотки. Тащи сюда, – она отошла от гладильного стола к небольшому столику в углу. Взяла маркер и написала на принесённом мною мешке: "Терпеливый Олакс".

Я улыбнулся, – тогда добавь "отмытый и голодный".

– А ты шустрый! – она обрадовалась и удивилась. – Тогда садись за стол.

Девушка отошла к шкафчику, по виду, явно буфету. Я без уговоров занял место за столом и уточнил, – для терпеливого?

– Особенно для терпеливого! – Лиз рассмеялась и поставила на стол кружку, налив молока из кувшина, протянула мне крендель с маком, – лопай, терпеливый, вымытый, голодный Олакс, заслужил.

Не вдаваясь в подробности, чем же заслужил такую милость, я приступил.

– Ужин ещё не скоро, придётся подождать, – Лиз нахмурилась, – но запомни, я тебе ничем не угощала и ничего не говорила.

– А почему? – спросил я с набитым ртом.

– Потому что здесь никто ничего никому не объясняет, скоро убедишься сам, – она поморщилась и, передразнивая кого-то, понизила голос. – Имей терпение.

Я кивнул, будто бы всё понял, и вновь набросился на крендель.

– Да говорят же тебе, не торопись... вернее, говорили. Всё, крендели кончились, допивай молоко. Уже допил?

Я показал ей пустую кружку, что, мол, да – нет там больше молока.

– Тогда куль со своими вещами положи на полку...

– Спасибо, Лиз, за угощение. – Нехотя я встал из-за стола, поставив пустую кружку, взялся за мешок с горестным вздохом.

– Не вздыхай, терпеливым не положено, – она построжела, – так, не забудь бельё и туалетные принадлежности. Ой, а где ж твой поводок?

– В кармане, – буркнул я ворчливо. – Ну, твоё дело, мне важно, чтоб он у тебя просто был. Теперь я отведу тебя в твою комнату, иди за мной, – Лиз решительно направилась к выходу. Я нехотя поплёлся следом. Не то, что мне не хотелось увидеть свою комнату, или боялся встречи с другими ребятами – просто мне очень хотелось оставаться с ней. Но делать нечего, не умолять же её подождать ещё чуть-чуть, ведь чуть-чуть меня категорически не устраивало. Лучше совсем расстаться, пока. А там что-нибудь придумается, я был в этом абсолютно уверен. Лиз тем временем постучала в одну из зелёных дверей.