Текст книги "The Sound of Settling (ЛП)"

Автор книги: Yokan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

В детстве он постоянно рисовал своих братьев и сестер. Сидя в углу дома, скрытый от посторонних глаз, Клаус рисовал их, когда они этого не знали. Элайджа и Кол, конечно, но больше всего Ребекка. Было непросто уловить движение ее длинных волос, то, какой выразительной и открытой она была. Стоицизм Элайджи и дерзость Кола требовали гораздо менее утонченных навыков.

Он с самого раннего возраста знал, что хочет поступить в художественную школу. Но Майкл, конечно же, даже слышать об этом не хотел. Это был, пожалуй, один из самых судьбоносных разговоров в его жизни, и длился он меньше пяти минут.

– Как ты собираешься платить за художественную школу? – спросил Майкл. – В самом деле, как ты думаешь, сможешь ли ты вообще ходить в школу, если тебе придется работать, чтобы заработать себе на жизнь? Если, конечно, не хочешь спать на улице. Может, ты и сын подлого подрядчика, но ты носишь мое имя, и я не позволю тебе опозорить его своим искусством. Ты можешь либо поступить, как твои братья, и попытаться доказать, что достоин крыши над головой и еды, которую я кладу тебе на тарелку, либо ты точно знаешь, где находится дверь.

В шестнадцать лет Клаус мало что мог сделать. Мысль о том, что он останется один, потеряет Элайджу, Ребекку и Кола, пугала его больше, чем ненависть Майкла – к ней он уже привык.

Его таланты были сведены к простому хобби. Вчера вечером, однако, это помогло ему придумать подарок для Кэролайн. Он долго и напряженно думал, что бы ей подарить, в голову приходило множество идей – браслет? Платье? Современная эспрессо-машина? Ничто из этого не казалось достаточно оригинальным или особенным. Тогда он решил дать ей возможность заглянуть в свой собственный разум, в то, как он видит ее.

Однако дарить кому-то то, что ты сделал сам, всегда очень рискованно. Это не то, что ей нужно, и не то, что она сознательно любит, и есть некоторая самонадеянность в том, чтобы ожидать, что это понравится ей, как платье или драгоценности. Это всего лишь рисунок. К тому времени, когда Клаус добирается до кафе на следующее утро, он уже начинает сомневаться в своем выборе. Может, ему все-таки стоило купить браслет?

Он медлит на улице, глядя на бархатную коробочку с шелковой лентой сверху.

Ну и черт с ним. Во всяком случае, он уже здесь. Если ей это не нравится, он, по крайней мере, хоть чему-то научится. В следующий раз купит что-нибудь с чертовым бриллиантом.

Энзо стоит один за прилавком, закрыв глаза и покачиваясь. Когда над дверью звенит звонок, все его лицо морщится от боли, прежде чем он открывает глаза, испуская глубокий, измученный вздох, смотря на Клауса.

– Тяжелая ночь, приятель? – спрашивает он.

– Заткнись, – угрюмо ворчит Энзо. – Кэролайн! – он вздрагивает от собственного крика.

Кэролайн, спотыкаясь, выходит из кухни, выглядя такой же похмельной, как и сам Энзо. Клаус впервые видит ее не такой отдохнувшей и энергичной.

– Привет, – тихо говорит она, изображая легкую улыбку, которая, вероятно, даётся ей с большим трудом. – Я не думала, что увижу тебя сегодня утром.

– А почему бы и нет?

– Не знаю, то, как ты ушел вчера вечером…

Она замолкает, бросая на него взгляд из-под густых ресниц, а Клаус чувствует укол вины за то, каким грубым, должно быть, показался его поспешный уход вчера, но все равно улыбается ей, стараясь скрыть смущение.

– У меня действительно было много работы.

Она пожимает плечами, ничего не поделаешь.

– Клаус, как обычно?

– Всегда.

– Сейчас будет.

Он неловко переминается с ноги на ногу, дожидаясь, пока она приготовит ему кофе, и сжимает в руках бархатный футляр.

– Вот, держи, – говорит она, протягивая ему чашку.

– Тебе следует принять Аспирин, – предлагает Клаус.

– Да ты что! По-твоему, до этого еще никто не додумался, гений? – отрывается от кассы Энзо.

– Лорензо сегодня ужасно похож на меня. Мне это не нравится.

Кэролайн качает головой, потом с сожалением морщит нос.

– Просто не обращай на него внимания, – пауза, и она смотрит на него, ожидая, что он скажет что-нибудь, но потом снова кротко улыбается, когда собеседник продолжает неловко молчать. – Ну, тогда всего хорошего.

– Хм, прежде чем я уйду, – выпаливает он, кладя коробочку на стойку.

Кэролайн смотрит на нее, потом на него, приоткрыв от удивления рот.

– Это что?

– Просто так. На твой день рождения, я имею в виду. Прости, что не знал.

– Клаус, ты не должен был этого делать.

– Я хотел.

Улыбка, которая украшает ее лицо, определённо стоила той бессонной ночи, которую он потратил на рисование её портрета.

– Спасибо, – говорит она.

Какое-то мгновение они не двигаются, а потом Клаус понимает, что не хочет быть здесь, когда она увидит подарок. Нравится ей это или нет, он предпочел бы узнать в другой раз. Вряд ли Клаус сможет перенести её реакцию.

– Надеюсь, тебе понравится, – говорит он, уже разворачиваясь и устремляясь к двери.

– Клаус, – зовет она.

– Приятного тебе дня, Кэролайн. И запихни еще один Аспирин в глотку этому тупице.

С этими словами он ушел.

***

Клаус прижимает пальцы к векам, пытаясь прогнать головную боль, которая, как он чувствует, назревает в глубине черепа.

Кто-то откашливается у двери, и он вздыхает, даже не глядя.

– Отвали.

– Извини, я не… Я просто пойду.

Клаус вздрагивает при звуке голоса Кэролайн, его голова раскалывается, как гром, и он уже мысленно проклинает себя. В последнее время ему кажется, что он ничего не может с ней поделать.

– Кэролайн, – она останавливается и оборачивается к нему с неловкой улыбкой на лице. – Прости меня, – говорит он. – Я думал, это кто-то другой.

– Я могу вернуться в другой раз. Или, знаешь… Увидимся завтра.

– Нет, – он отодвигается от стола и встает. После нескольких часов, проведенных в одном и том же положении, у него затекли ноги. – Пожалуйста, проходи.

Кэролайн колеблется, немного шаркая у двери, прежде чем, наконец, робко шагнуть внутрь. Она принесла с собой бумажный пакет и кофейную чашку.

– Это совершенно неуместно, да? Я ждала внизу, наверное, охранник решил, что я слишком нервничаю, потому что даже не знаю, где ты работаешь.

– Извини за это. В прошлом у нас случались инциденты с посетителями.

– Что за инциденты?

– Ужасные разводы, отвратительные ссоры из-за опекунства, люди, у которых составляют завещания, и все такое.

– Звучит забавно.

– В семейном праве никогда не бывает скучно.

Она хихикает, качая головой.

– Во всяком случае, твой брат впустил меня.

– Мой брат?

– Кол.

Клаус выгибает брови. Его младший брат никогда ничего не делает просто так; он, вероятно, использует это потом, чтобы высмеять Клауса, но… На этот раз оно того стоит.

– Извини, это очень странно, да? Я имею в виду, что это твое рабочее место… Боже, что я делаю? Я просто…

– Кэролайн, – останавливает он ее, указывая на диван в другом конце комнаты. – Я все время устраивал лагерь на твоем рабочем месте.

– У меня кафе, Клаус. От тебя этого и ждут.

– Не в этом дело. Поверь мне, твой визит – самое приятное событие за весь день. За всю неделю, если честно. Присаживайся.

– Хорошо, – уступает она, опускаясь на диван.

Она кажется странно нервной, даже напуганной. Прямая поза, пальцы слегка постукивают по коленям. Он не винит ее; у «Майклсон и сыновья» действительно ужасная атмосфера, а Кэролайн похожа на маленькое светлое пятнышко в этом море теней.

– Хороший кабинет, – говорит она, оглядываясь.

– Не обманывайся, любимая, – говорит он с кривой усмешкой, садясь на стул напротив нее. – Это скотобойня, в шкуре мечты, – просто говорит он, не желая тратить хорошее время в ее компании, обсуждая свои любовные/ненавистные связи с корпоративным правом. – Прошу прощения за свою грубость. Я подумал, что это Кол или один из моих бесполезных помощников. Я не привык к тому, что сюда иногда заходят обычные люди.

– А кто сюда обычно приходит?

– Адвокаты. Мы больше похожи на зверей.

Кэролайн смеется, явно забавляясь его мрачным юмором. Только она понятия не имеет, насколько это правда.

– Что это у тебя там? – он кивает головой в сторону бумажного пакета в ее руке.

– Торт! – она слегка взмахивает пакетом в воздухе, прежде чем положить его на разделяющий их кофейный столик. – Вчера ты так ничего и не попробовал. А это латте. Соленая карамель, взбитые сливки, абрикосовый сироп – всего одна порция эспрессо, потому что для большего уже слишком поздно.

Губы Клауса кривятся в улыбке.

– Ты в последнее время много общалась с Элайджей? Говоришь в точности как он.

– Элайджа очень мудрый человек.

– Никогда не говори ему об этом, если не хочешь, чтобы его эго стало больше Нового Орлеана.

Клаус первым берет кофе и делает большой глоток. Это не его четвертная порция «Клауса», но так же хорошо, как и все, что придумает Кэролайн.

Даже легкого толчка кофеина в его венах достаточно, чтобы он расслабился, а напряженные мышцы внезапно размякли. Это заставляет его задуматься, есть ли магия в кофе вообще, или только особые рецепты Кэролайн делают с ним такое.

– Не то чтобы я жалуюсь, спасибо, кстати. Но… Почему ты здесь?

Ее улыбка дрогнула, когда она сунула руку в сумочку и вытащила маленький бархатный футляр, который он подарил ей сегодня утром, положив его на стол.

– Это ты нарисовал? – спрашивает она.

Он перевел взгляд с коробочки на нее.

– Да.

– Прямо своими собственными руками?

– Ну, мой стиль требует, чтобы я скорее использовал ноги, – она хмурится, Клаус хихикает. – Да, своими руками. Точнее, правой рукой. Ерунда.

– Ерунда?! – с легким негодованием восклицает Кэролайн. – Клаус, это… Я не могу… Я имею в виду, не знаю… Ты действительно так меня видишь?

– Это вопрос с подвохом?

– Я не это имела в виду, – Кэролайн вздыхает, ее лицо искажается от разочарования, пока она ищет нужные слова. – Просто не знаю… То есть я смотрю на этот рисунок, и я… Красивая. Выгляжу, как… Муза или что-то в этом роде. Излучаю…

– Свет, – предлагает он.

Кэролайн застенчиво улыбается.

– Не думаю, что когда-либо видела себя такой.

– Ты не считаешь себя красивой?

– Нет, не знаю. Только не так. Наверное, по-другому.

– Кэролайн, – торжественно произносит Клаус. Он наклоняется вперед, ставит чашку и смотрит ей прямо в глаза. – Этот рисунок не передаёт тебя полностью. Он не захватывает твою сущность. Это слишком скромное изображение и, боюсь, я недостаточно талантлив, чтобы передать всё твоё очарование. Ты сильная, излучаешь энергию и жизнь. И ты… Самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал.

Взгляд, который бросает на него Кэролайн, заставляет Клауса почувствовать что-то потустороннее, ее глаза горят эмоцией, которую он не может назвать, не осмелится.

Линия ее губ становится напряженной, как будто она пытается что-то сдержать. Внезапно ее глаза сияют ярче в слабом свете, и он понимает…

– Это ты… Почему ты плачешь? – спрашивает он, смущенный и почти раздраженный.

– Нет, – говорит она, вытирая слезы и убирая футляр в сумку.

– Кэролайн…

– Я веду себя глупо.

– Почему ты плачешь? – спрашивает он снова, более настойчиво.

– Потому что я счастлива.

Она натягивает на лицо широкую улыбку, которая совсем не вяжется с болью в её глазах. Клаус чувствует укол вины, хотя и не может сказать, что сделал не так.

– Ты не выглядишь счастливой, дорогая.

– Я просто боюсь. Мне очень понравился подарок и я пришла сюда, чтобы поблагодарить тебя.

– Не надо меня благодарить.

– Конечно, знаю. А теперь мне пора.

Кэролайн вскакивает, поправляя сумку на плече. Клаус вскакивает вместе с ней, пытаясь что-то сказать.

– Пожалуйста, не надо.

– Ты занят, я должна оставить тебя с твоей работой.

– Кэролайн.

– Клаус.

Она бросает на него взгляд, в котором слышится тихая мольба остановиться. Он подчиняется, его плечи опускаются в поражении. Можно с уверенностью сказать, что всё произошло не так, как он ожидал. Клаус был готов к тому, что ей может просто не понравиться подарок, но что он заставит ее плакать?

Кэролайн обходит кофейный столик и одним быстрым движением заключает его в объятия. Почти мгновенно руки Клауса крепко обхватывают ее за талию. Он зарывается лицом в ее волосы, вдыхая ее запах. От нее слабо пахнет молотыми кофейными зернами и чем-то более легким, сладким. Ваниль или абрикосы или летние дни под солнцем, когда он терялся в саду виллы, будучи ребенком.

Его сердце колотится в грудной клетке, бум, бум, бум. И на мгновение Клаус беспокоится, что она может это почувствовать, может заметить, как он взволнован, просто находясь так близко к ней, просто чувствуя, как ее тело прижимается к его. На одно блестящее, совершенное мгновение мир перестает двигаться, часы перестают тикать, и все стихает. Они окутаны этим чувством покоя, завершенности, и впервые за многие года Клаус чувствует себя здоровым. Сбалансированным. Будто он уходит от бездны, а не бросается в нее головой вперед. Клаус почти боится думать об этом, позволять себе просто чувствовать; это слишком похоже на искушение судьбы.

Ему приходится с трудом сдерживаться, чтобы не закричать, когда она отстраняется.

– Спасибо за рисунок, – тихо говорит она. – Это самая удивительная вещь, которую мне когда-либо дарили.

Клаус поднимает руку к ее лицу, обхватывает ладонью щеку, кончики его пальцев слегка касаются ее бархатной кожи. У Кэролайн перехватывает дыхание, напряжение сковывает мышцы, но она расслабляется в его прикосновении, как будто не может избежать этого.

Его взгляд падает на изгиб ее губ, желание взрывается внутри него, как фейерверк. Воздух мерцает вокруг них, как пар, и Клаус вдруг осознает глубину своего желания, насколько сильны плохо скрываемые чувства, которые он питает к этой женщине уже несколько месяцев. И все же… Пространство между ними кажется странно нежным.

Клаус наклоняется, чтобы поцеловать ее, наконец, попытаться избавиться от ноющего чувства на губах, но Кэролайн вырывается из его объятий, как будто ее обожгли.

– Спокойной ночи, Клаус, – говорит она, выбегая за дверь.

========== Часть 7 ==========

Дело вот в чем. Клаус нетерпеливый человек. Он делает своей жизненной миссией всегда идти в погоню. Будь то в бизнесе или в своей, по общему признанию, бесплодной личной жизни, он может быть очень грубым. Несколько раз за последние полтора года он выходил на улицу, пытаясь успокоиться и выпустить пар более физическим способом. В девяти случаях из десяти это срабатывает.

С Кэролайн, однако, все по-другому.

Конечно, его влекло к ней с самого начала. Он не хочет просто смотреть на нее из-за прилавка и думать о ней, как о недосягаемой музе. Он хочет прикоснуться к ней, почувствовать ее, ощутить вкус ее восхитительных губ, отметить все долины и равнины ее тела. Она красивая, опьяняющая женщина, а он всего лишь мужчина. Но что-то в ней всегда заставляло его задуматься, заставляло быть крайне осторожным.

Он подумал, что, может быть, это потому, что если они переспят и все испортится, как это случалось чаще всего, то ему придется перестать показываться в Мистик-кафе и снова довольствоваться дешевым кофе. Или, может быть, это было потому, что они стали чем-то вроде друзей, прежде чем что-то действительно произошло, что делало более прямой подход к вовлечению другого рода опасным и определенно более неловким. В конце концов, им будет что терять. Что-то большее, чем просто отличный кофе.

А может, она ему просто нравилась, по-настоящему нравилась, и он не хотел все испортить. Может быть, Клаус предпочел бы быть с ней на расстоянии, чем не быть вообще. Может быть, он не хотел портить все это добро и свет своим гнилым анти-мидасовым прикосновением.

Однако, увидев, как она выскочила из его кабинета, Клаус понял, что больше всего он боялся именно этой сцены. Кэролайн отвернулась от него, разбив его, казалось бы, давно мёртвое сердце.

Осознание своих чувств к ней пришло так, как будто он запустит бумеранг вдаль, наблюдая, как тот улетает, поворачивается назад и все равно ударяет Клауса по голове. Он отрицал это так долго, как только мог, желал, чтобы оно исчезло, пытался задушить эти чувства. Но они были слишком сильны, сильнее даже тщательно построенного Клаусом безразличия.

Каждый раз, когда он пытался обмануть кого-то из своих родственников или даже самого себя, то чувствовал этот укол внутри себя, то, что просто отказывалось уходить и хотело напомнить ему, что всё ещё было там, сопротивлялось, выживало.

Клаус был абсолютно уверен, что Кэролайн чувствует если не то же самое, то что-то очень близкое. Она была уверена, что не оттолкнет его, если он сделает первый шаг. И прошлой ночью… То, как она смотрела на него, как держала… Может быть, он давно не практиковался, может быть, даже торопился, но не мог же он так плохо все понять. Не с учетом того, как долго они ждали. И все же она по-прежнему убегала от него.

Клаус всю ночь напролет сводит себя с ума. Когда он засыпает на пару часов, то продолжает беспокоиться, но уже во сне. Когда зазвонил будильник, напряжение в груди не ослабло. К тому времени, как он добирается до «Мистик кафе», Клаус уже не просто волнуется, он на самом деле нервничает. Сердце бешено колотится, ладони потеют, а сам Майклсон нервно переминается с ноги на ногу.

Клаус никогда так не нервничал, поэтому даже не представляет, как с этим справиться.

Все становится только хуже, когда вместо нее он находит за прилавком сонного Энзо.

– Доброе утро, – ворчит Сент-Джон, но когда поднимает голову и видит, что это Клаус, его глаза вспыхивают.

– А где Кэролайн?

– Она придет позже, – коротко отвечает он.

– Почему?

– Я не допрашиваю своего босса. Что тебе надо?

– Она заболела?

Энзо раздраженно выдыхает.

– Какую часть из того, что я не знаю, что с ней, не понимает твоя тупая голова?

– Почему бы тебе не пойти к черту? – рявкает Клаус.

Не может быть совпадением, что предрасположенность Энзо к нему, никогда не отличавшаяся особой силой, пошла на спад примерно в то же самое время, когда Кэролайн стала крайне странной. Разница в том, что Клаус не относится к нему с таким же уважением, как к ней, поэтому Энзо и не получит такого же вежливого обращения.

– Хочешь повторить это еще раз, приятель? – Энзо скрипит зубами, крепко стиснув челюсти.

– С удовольствием: пошёл. к чёрту. Еще раз, с чувством? – взгляд Энзо становится прямо-таки убийственным. – Сегодня утром я итак чувствую себя не слишком милосердным, а ты не помогаешь. Я просто хочу знать, что с Кэролайн все в порядке.

Энзо смотрит на него с бесстрастным выражением.

– Я не уверен, что с ней все в порядке, – говорит он медленно, отрывисто, голосом, пропитанным снисходительностью. – Звонок был коротким, и мой мозг все еще спал. Я очень надеюсь, что с ней все хорошо, потому что точно знаю, что она приходила к тебе вчера вечером. Мне также все равно, в каком ты настроении, и у меня есть работа. Так что ты можешь либо сделать заказ, либо уйти, – а потом, помолчав, добавляет: – И ты платишь, придурок.

Клаус неохотно покупает кофе у Энзо, потому что очень нуждается в нем (стук в голове начался сегодня раньше обычного). Это не то же самое, что у Кэролайн, не на милю, но достаточно близко, чтобы Клаус мог, по крайней мере, проглотить свою гордость и все же заплатить за кофе. Не без того, чтобы прошипеть очень мелкое: «Хорошего дня, придурок», прежде чем уйти.

Это самый непродуктивный день Клауса за всю его жизнь, и к тому времени, как наступает вечер, он чувствует себя больным бездельником. Его попытки отвлечься контрактами, прецедентами и нервирующими переписками по электронной почте с треском проваливаются. На протяжении всех встреч и звонков, когда Кол расхаживает по кабинету с чередой возмутительных и слегка оскорбительных провокаций, он думает о Кэролайн.

Поэтому, когда наступает 7 часов, он бросает всё. Сегодня Клаус ничего не сделает. Он упаковывает ноутбук, надевает пальто и выходит на улицу, решительными шагами направляясь в «Мистик Кафе». Удивительно, что у него вообще ясный ум, учитывая, что все, что ему пришлось пережить днем – это пара доз ядовитого растворимого кофе Джошуа, который едва его поддерживал.

Кэролайн держит поднос под мышкой, погруженная в разговор с двумя девушками, постоянными посетительницами, как и Клаус, но имена которых он так и не удосужился узнать. Она выглядит совершенно спокойной, здоровой, как всегда. Когда она, наконец, замечает его, ее улыбка становится горькой, вся ее непринужденная поза внезапно становится жестче. Это ударяет Клауса ниже пояса, и он чувствует, что его собственная решимость колеблется.

Не то чтобы он уже не знал, но, увидев подтверждение, только усугубляет ситуацию. Он и есть проблема.

– Привет, – коротко говорит она.

Вместо того чтобы подойти к нему, как обычно, Кэролайн занимает свое место за прилавком.

Бариста и ее клиент, между которыми выросла невидимая стена профессионализма.

– Хочешь латте? Ты же знаешь, что я ничего тебе не продам с четырьмя порциями…

– Мне нужно с тобой поговорить, – выпаливает он. – Если у тебя найдется минутка.

Кэролайн испускает сокрушенный вздох, как будто надеялась избежать разговора.

– Да, хорошо. Конечно.

Она делает ему знак следовать за ней на кухню и тычет Энзо в плечо, когда проходит мимо.

– Ты можешь немного последить?

Рот Энзо кривится, когда он видит Клауса прямо за ее спиной.

– Что он тут…

– Не начинай, – обрывает она его протест, толкая дверь и жестом приглашая Клауса войти первым. Прежде чем ответить, он бросает на собеседника испепеляющий взгляд. – Просто следи за кафе, я сейчас вернусь.

– Что это было? – спрашивает Клаус, когда дверь за ней закрывается, и на кухне остаются только они.

Кэролайн лишь пожимает плечами и тут же начинает ходить по комнате, словно ей есть чем заняться: роется в шкафах, вынимает ингредиенты и раскладывает их на островке из нержавеющей стали посреди комнаты.

– Ничего особенного.

– Он вел себя как настоящий придурок. Причём только со мной.

– Не обращай внимания на Энзо, он всегда ведет себя как идиот, – она достает мешок с мукой, бросает на него быстрый взгляд и продолжает двигаться. – Ты хотел поговорить?

– Что ты делаешь?

– Проверяю, есть ли у меня все необходимое для завтрашней утренней порции черничных кексов и бананового хлеба. Я слушаю.

Клаус кладет портфель, глубоко вздыхает и расправляет плечи.

– Все было… Неловко вчера вечером. Я просто хотел… Тебе обязательно делать это прямо сейчас? – огрызается он, когда Кэролайн начинает стучать кастрюлями.

Она виновато поджимает губы, ставит сковородки и подходит ближе, хотя между ними все еще остается расстояние, от которого у Клауса мурашки бегут по коже.

– Извини, – говорит она.

Он вздыхает.

– Что происходит?

– Я не понимаю, о чём…

– Кэролайн, – обрывает он ее, но голос мягкий, почти умоляющий.

Она смотрит на него, и он видит в Кэролайн то, что еще не раз не видел: печаль.

– Мы больше не можем этого делать, Клаус.

– Что делать?

– Это, – она проводит рукой между ними. – Кларолайновская штука.

Брови Клауса морщатся.

– Кларолайн?

– Так нас называют люди.

– Какие люди?

– Некоторые клиенты. Завсегдатаи. Они видят тебя здесь все время, видят, как мы разговариваем, видят твое имя на стенде… – она замолкает, пожимает плечами. – Они придумали это название. Я слышала, что идет спор.

– Что за спор? – она бросает на него многозначительный взгляд.

О, думает он. Люди делали ставки на то, когда они будут вместе. Твою ж…

– Это, случайно, не была идея Кола?

– Похоже, это по его части, – Кэролайн коротко улыбается, но улыбка быстро угасает. – Мы больше не можем кормить людей сплетнями. Я не могу, Клаус.

Он делает шаг вперед.

– А почему бы и нет?

– Потому что, – говорит она, ее голос поднимается на октаву. – Мы бродим вокруг да около уже несколько месяцев.

– Так давай больше не будем.

– Мы не можем, – говорит она с решимостью, которая пронзает его насквозь. – Ты мой друг, и я хочу остаться друзьями, поэтому мы должны подвести черту.

Клаус хмыкает.

– Ну вот, опять ты бросаешь это слово, – рычит он.

– А что плохого в том, чтобы быть друзьями?

– Я не хочу быть просто друзьями, Кэролайн! Как ты ещё не поняла этого?!

Что-то в ее глазах застывает, она наклоняет голову.

– Как ты предлагаешь нам быть больше, чем просто друзьями, будучи в Нью-Йорке?

Ее слова – выстрел в грудь, груз вины давит на него. Нью-Йорк. Он рассказал ей о переводе в тот вечер в баре. Он рассказал ей в красочных подробностях, как неустанно трудился над этим, как отчаянно хочет вырваться из безжалостной хватки отца, как вот уже больше года офис на Парк-авеню стал его единственной мечтой.

Только это уже не так, давно не так, а он никогда… Вот дерьмо.

– Так вот в чем дело? – спрашивает он, и голос его снова становится спокойным. – Это из-за Нью-Йорка?

– Это касается всего. О нас с тобой и о том, чего мы хотим в жизни. Все это время мы флиртовали или – что бы мы там ни делали – и я думаю, что часть меня всегда думала, что это неизбежно случится. Это было похоже на вопрос «когда», а не «если». Но я понятия не имела, что причина, по которой ты все это время изнемогал, заключалась в том, что ты так отчаянно хотел убраться к черту из Нового Орлеана.

Ее голос срывается в конце, те же слезы, которые он видел прошлой ночью, угрожают снова овладеть ею. И наконец Клаус понимает…

Она бежала от него не потому, что не хотела его. Она бежала, потому что не думала, что сможет заполучить его.

Клаус хочет дотянуться до нее, обнять и поцелуем прогнать боль, которой нет места внутри. Но боится, что она снова сбежит. Боится, что он не выдержит, если она это сделает.

– Кэролайн… Ты должна понять. Я ненавижу свою жизнь здесь, я ненавижу своего отца. Я занимался этим задолго до того, как встретил тебя.

– Я знаю. И именно поэтому я понимаю, что мы больше не можем этого делать. Я не могу притворяться, что не знаю, что ты хочешь уйти, и не могу просить тебя изменить свое решение, изменить свои планы, терпеть работу, которую ты ненавидишь. Друзья не заставляют тебя выбирать, – она тяжело сглатывает, ее губы дрожат, а лицо сжимается от горя. – Ты мне слишком нравишься, Клаус. Однажды, будь то через неделю, или через месяц, или через год, ты получишь перевод, а потом разобьешь мне сердце, а я не могу так поступить с собой, – она замолкает, судорожно вздыхая, словно готовясь к следующим словам. – А это значит, что ты и твои романтические рисунки должны оставить меня в покое.

Клаус чувствует, как весь жар уходит из его тела.

– На самом деле ты не это имеешь в виду, – говорит он слабым голосом, чувствуя неприятное покалывание в глазах.

– Нет… Но я должна. Всю свою жизнь я умела обращаться с вещами только двумя способами. Либо контролировать, либо отпустить, – она поворачивается на каблуках. – Не ходи за мной, – говорит она прямо перед тем, как исчезнуть через заднюю дверь в темном переулке.

========== Часть 8 ==========

Клаус пытается сварить себе кофе, но он получается пресным, безвкусным и наполняет его скорее болью, чем энергией. Он пьет растворимую смесь Джошуа до тех пор, пока ему не хочется умереть. Он идет в «Старбакс» и чувствует, что с каждым глотком теряет кусочек своего чёрствого сердца.

Клаус не думал, что можно чувствовать себя более несчастным, чем он уже чувствовал, не думал, что есть какой-то способ опуститься ниже, чем он уже был. Но он ошибся. Теперь даже хороший кофе разбивает ему сердце. Вот какой он жалкий.

Клаус бросается в работу, мало спит, часто забывает пойти домой. Хорошо, что Элайджа хранит в офисе чистые рубашки и носки, а также внушительный набор галстуков. Его счет за химчистку вырастет на пару сотен с учетом того, как часто Клаус заимствовал костюмы у брата. Но пока все остальное разваливается, работа взлетает.

За полторы недели Клаус делает больше успехов, чем за последние два месяца. Сочетание плохого характера и тонкого терпения, кажется, побеждает. Если бы он только раньше понял, что крики и грубость облегчат ему жизнь… Избавился бы от скуки навязывать элайджевскую вежливость, которой он просто не обладает.

В конце концов, однако, все, что имеет значение – это оплачиваемые часы и закрытые сделки. Это то, что освободит его, если он не сойдет с края первым. Похоже больше на танец на острие ножа, но это единственный путь к спасению. Если процесс в конечном итоге будет стоить ему немного больше кусков собственной души, то так тому и быть.

Сегодня среда, или, может быть, все еще вторник, он не уверен, он больше вообще ни в чем не уверен. Клаус проводит еще одну бессонную ночь, когда раздается тихий стук в дверь. Он поднимает глаза от разбросанных перед ним бумаг.

– У тебя есть минутка? – спрашивает Элайджа.

– Не совсем, – отвечает он, впервые за последнее время взглянув на часы.

Уже перевалило за 10, а он даже не думал уходить. С усталым вздохом Клаус роняет ручку на стол и, откинувшись на спинку стула, проводит рукой по лицу.

– Ты постучал, – говорит он, жестом приглашая Элайджу войти. – Должно быть, это серьезно.

Его брат закрывает за собой дверь, прежде чем опуститься на сиденье напротив Клауса с той же элегантностью, с какой он делает почти все. Он и Элайджа не могли бы быть более разными, даже если бы попытались. Его брат движется по жизни с грацией оленя; Клаусу постоянно кажется, что он спотыкается, как слепой кабан посреди охоты, просто пытаясь не отставать.

– На тебе моя рубашка, – сухо замечает Элайджа, неодобрительно оглядывая растрепанный вид Клауса. – И заметь, это не лесть.

– Да? Что же ты собираешься делать? Подать на меня в суд?

– Когда ты в последний раз был дома, Никлаус?

– Если это то, о чем ты хотел поговорить, то уходи.

– Возможно, для тебя это будет сюрпризом, но я не могу контролировать свои чувства, когда вижу, как ты проваливаешься под землю.

– Ну, как тебе больше нравится, брат, – отвечает он, пренебрежительно пожимая плечами, протягивая руку за кружкой и допивая остатки растворимого кофе, который простоял там несколько часов. Он ледяной и отвратительный, но не намного хуже, чем когда был еще горячим. – О чем ты хотел поговорить?

Элайджа пристально смотрит на него своим пронзительным, глубоким взглядом.

– Я хотел, чтобы ты знал об этом до завтрашнего официального объявления, – начинает он с необычной осторожностью. – Майкл назначил меня руководить нью-йоркским филиалом.

Клаус становится жутко тихим, еще глубже погружаясь в свое кресло. Он чувствует, как что-то поднимается с него: тяжесть, ожидание, раздробленные кусочки его души, нельзя точно сказать.

Элайджа позволяет тишине растекаться между ними, терпеливо ожидая реакции.

– А, – говорит он удрученно после долгой паузы. – Полагаю, мы оба знали, что у меня никогда не было шанса. Тогда поздравляю тебя.

– Ты не должен притворяться, что рад за меня, я не виню тебя.