Текст книги "Вера (ЛП)"

Автор книги: Yahtzee

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Когда-то он считал, что может давать советы всем. Что может выслушать любую исповедь беспристрастно и сострадательно. Сейчас его сердце бешено колотилось, а злость копилась внутри, не находя выхода, и Чарльз понимал, каким глупым гордецом он был.

Рейвен сказала ему жестокую правду, которую он должен был помнить: у всех нас есть пределы.

Когда она уходила, Чарльз все же заставил себя сказать:

– Я люблю тебя, – ее пораженный взгляд встретился с его, и он добавил: – Это важнее, чем все остальное.

– Надеюсь на это, – сказала Рейвен, закрывая за собой дверь.

***

Эрик проклинал себя, носился по дому, не в силах поверить, что Рейвен может просто так уйти, едва попрощавшись с Джин. По крайней мере, в первый день. А затем он, видимо, решил не вспоминать о Рейвен вообще.

После некоторых раздумий Чарльз решил на время отложить этот вопрос. Рейвен была права – он не мог контролировать их отношения с Эриком. Помирятся они или нет, когда это произойдет – все это его не касалось.

Но иногда он видел, как на Эрика падала тень потери первого за многие годы близкого друга помимо Чарльза и той преданности, которую они чувствовали друг к другу. Может быть, их связь и была для Эрика чисто платонической, но она, тем не менее, была достаточно сильной.

– Я чувствую себя ужасно, обижаясь на это, – заметил Чарльз, сидя в библиотеке несколько дней спустя. – У Эрика должны быть другие друзья. Я ненавижу то, какими изолированными сделал нас такой образ жизни. Но когда я вижу, как сильно он скучает по Рейвен, это огорчает меня.

– Ты был бы святым, если бы не ревновал, – отец Джером отпил свой кофе. – Но ты не должен позволить своей ревности управлять тобой.

– Я все время думаю о том, что если бы я умер… они в конце концов были бы вместе. Со временем Эрик увидел бы в Рейвен то, что она видит в нем. Может, я и не могу знать это наверняка, но выглядит очень вероятно. И я был так близок к смерти. Как будто всего один шаг, один вдох отделял их от того, чтобы вместе воспитывать Джин в этом доме.

– Почему это так тебя беспокоит?

– Потому что это то, чего бы я хотел в случае моей смерти, – прошептал Чарльз. – Когда я писал то, что считал своим последним письмом, и сказал Рейвен, что желаю ей счастья, я думал именно об этом. Я хотел этого для них с Эриком и для Джин. И теперь эта мысль преследует меня. Может, это напоминает мне о том, как близко я подошел к смерти, настолько близко, что был готов отказаться от того, что теперь никогда не отдам.

Отец Джером кивнул, понимая, но не осуждая.

– Все это время. Она любила его все это время. Как я мог не замечать этого?

– Почему это ухудшает все для тебя? То, что ее чувства к Эрику появились так давно?

– Просто ухудшает, и все, – этого было совершенно недостаточно, Чарльз понимал это. Он заставил себя копнуть глубже. – Потому что это заставляет меня чувствовать себя странно, вспоминая тот день, когда я попросил ее помочь Эрику растить Джин в мое отсутствие. Как будто я… отдал их ей.

– И она приняла их.

– …Да.

– Понимая, что любит Эрика, но он не любит ее. После стольких лет бегства в попытке защитить себя и вас обоих, она взяла на себя эту ответственность.

– Без колебаний, – слишком поздно Чарльз понял, какой бездумно жестокой была его просьба. Он просил Рейвен выдержать больше года неразделенной любви, жить в оболочке той жизни, которую она действительно хотела. И все это время она не переставала бороться со своими собственными чувствами. Она сказала Эрику правду, только пытаясь защитить Чарльза от того, что могла бы сделать. Несмотря на окружающее ее искушение, Рейвен не предала его. – Я сижу здесь, пытаясь понять, как мне простить ее, но, похоже, это я должен просить прощения.

– Возможно, вы оба почувствуете себя лучше, если извинитесь, – отец Джером похлопал Чарльза по плечу. – Хотя для меня очевидно, что вам просто нужно понять друг друга. Ни один из вас не сделал ничего дурного.

– И все же мы причинили друг другу боль, – Чарльз вздохнул. – Я просто хочу увидеть ее, – но это бы значило, что она вернется домой. Готов ли он был к тому, что Эрик тоже будет рад снова увидеть ее?

– Дай ей время. И себе тоже. Говорят, время лечит все раны. Это самая огромная ложь, которую я слышал, но это может помочь, когда ничего другого не остается.

Чарльз кивнул:

– Я бы хотел увидеться с вами, когда в следующий раз буду в городе. Есть… так много всего помимо этого, что бы я хотел обсудить. Я хотел бы прийти на исповедь, если монсеньор не будет возражать.

– Конечно, – рука отца Джерома легла на плечо Чарльза. – Тебя что-то тревожит? Мы слышали все эти истории по поводу войны…

– Нет. В смысле, да. Но меня тревожит не только то, что произошло там. Но также… – Чарльз тщательно обдумал следующие слова, – пределы моего собственного сострадания. Не говоря уже о пределах моего понимания.

– Я предупреждаю тебя, дитя, исследование собственного невежества – это преследование длиною в жизнь.

– Могу в это поверить, – рассмеялся Чарльз.

– Я бы тоже хотел поговорить с тобой. Несколько молодых мужчин вернулись из Вьетнама, и это давит на них. Эта война отличается от всех других, известных нам. Разговор с тобой помог бы мне лучше понять их и помочь им.

Чарльз вспомнил Тони Каталину и тот урок, который он ему преподал: в этом мире для него все еще остались пути служить воле Господа.

– Я согласен.

– Было приятно повидаться с тобой, мой друг, – отец Джером усмехнулся. – Особенно теперь, когда ты одет должным образом – для разнообразия.

– В данных обстоятельствах это меньшее, чем я могу отблагодарить вас, – Чарльз потрогал края шляпы «Нью-Йорк Янкиз». – Вы и понятия не имеете, что сделали для меня. И для Эрика. Мы никогда этого не забудем.

Отец Джером пожал плечами.

– В следующий раз, когда я приду, отцу Эрику лучше не быть в парке с мисс Джин. У меня есть для него предложение.

– Предложение?

– Ходят слухи, что монсеньор собирается на пенсию, и, возможно, Эрик должен занять его место. В конце концов, нам нужен священник с опытом.

***

Старинные ванные с медными ножками были прекрасны, но Чарльзу было тяжело забираться в них теперь, когда его нога была в таком состоянии. Возможно, они в конце концов заменят одну из них на что-то более скучное, но более полезное. Сейчас же Чарльз наслаждался возможностью опереться обнаженным телом об Эрика, прежде чем опуститься в воду.

– Ох, это здорово, – вздохнул он, распрямляя ногу.

– Да, – с усмешкой согласился Эрик. – Я соскучился по тому, чтобы видеть тебя раздетым.

До сих пор флирт был почти пределом их близости – Чарльз вряд ли был в форме для чего-то большего, но он так соскучился по Эрику. Может, они могут хотя бы… быть немного ближе. Он посмотрел на Эрика через плечо. – Мне кажется, в этой ванне раньше хватало места для двоих.

Эрик поднял бровь, а затем начал снимать с себя одежду.

Они едва поместились, но было так приятно лежать спиной на груди Эрика, чувствуя, как его влажные пальцы прочесывают волосы Чарльза, убирая их со лба. Он положил раненую ногу на бортик ванной, освобождая для Эрика больше места.

Чарльз так сильно концентрировался на том, как он ощущает свою ногу, что почти не замечал того, как она выглядит. Теперь же это снова обрушилось на него: изорванная асимметрия голени, темная петля шрама вокруг колена, отделяющая его от остальной кожи. Толстые красные линии сверху и снизу его живота не были настолько же уродливыми, но это было лучшее, что можно было о них сказать. Неровные розовые пятна на его плечах и руках показывали, где медикам пришлось отрезать заплесневевшую форму, которая начала врастать в кожу. Со временем они полностью заживут, но сейчас было еще слишком рано.

Когда он дотронулся до шрама на животе, Эрик накрыл его руку своей:

– Ты же не беспокоишься из-за этого, правда?

– Совсем немного, – Чарльз вспомнил удовольствие от своего натренированного тела после базового обучения. Он и тогда знал, что это тщеславие, но теперь понял еще одну причину, почему тщеславие было таким разрушительным. Потому что когда теряешь его – это ранит, и так было всегда.

– Ты же знаешь, что для меня ты всегда прекрасен, – Эрик уткнулся носом ему в шею.

– Не преувеличивай. Я знаю, что ты любишь меня таким, какой я есть. Но назвать это прекрасным нельзя даже с натяжкой.

– Это доказательство того, что ты выжил и вернулся домой, ко мне. Для меня нет ничего более прекрасного, чем это.

Чарльз поднял руку Эрика и поцеловал ее, затем развернул и поцеловал ладонь, более медленно, прижался губами по очереди к каждому пальцу. Теплые капли воды стекали с кожи Эрика на его губы.

– Давай хорошенько потрем тебя, – прошептал Эрик.

Ради практики Чарльз должен был дойти до кровати самостоятельно, но весь путь он опирался на Эрика, а затем был подвергнут энергичному растиранию банным полотенцем. Тело Чарльза покраснело в тех местах, где к нему прикасалась грубая махровая ткань. Кожа Эрика оставалась влажной, пока он вытирал Чарльза, начиная с плеч, опускаясь вниз, вдоль спины к бедрам. Когда он опустился на колени и раздвинул его ноги, тело Чарльза откликнулось с болезненной чувствительностью, твердея практически моментально.

Эрик медленно массировал бедра Чарльза, пробираясь пальцами все выше. Не поднимая головы, он посмотрел на него, медленно приоткрыл губы и провел языком вдоль члена, заставляя Чарльза задохнуться.

Когда Эрик взял его член в рот, весь остальной мир растворился для Чарльза в этом влажном тепле. Он дернулся, пошатнулся и вцепился Эрику в волосы. То, как наклонялась и двигалась его голова, сводило Чарльза с ума. Он так хотел делать все то, к чему его тело еще не было готово… хотел толкаться в рот Эрика, хотел опрокинуть его на кровать и взять так отчаянно и жадно, как он мечтал той ночью, когда писал письмо…

Эрик сосал быстро и сильно, его язык кружил вокруг самой головки, и Чарльз почувствовал дурманящий прилив неизбежности. Это было в каком-то смысле даже лучше, чем сама кульминация. Сильная, сладостная судорога такого долгожданного оргазма накрыла его, поднимая, опуская, вырывая из собственной кожи и возвращая обратно. Пальцы Чарльза запутывались в волосах Эрика, пока он пил его со стоном удовольствия.

Чарльз пошатнулся – частично от наслаждения, частично потому, что его тело еще не могло уверенно справиться с такой сильной стимуляцией. Эрик мгновенно оказался рядом с ним.

– Все в порядке?

– Все намного… намного лучше, чем в порядке…

– Ложись.

Эрик уложил его на матрас. Чарльз дышал быстро и поверхностно, пытаясь отогнать размытую пелену, которая иногда предшествовала обморокам. Наконец он спала, оставив после себя только чувство сильного удовольствия. Он представлял себя на пляже после прилива, все еще влажного от морских брызг, распластавшегося под солнцем.

Но Эрик выглядел обеспокоенным.

– Мы не должны были торопить события.

– Все хорошо. Я в порядке. Правда, – Чарльз обхватил ладонями лицо Эрика. – Иди сюда.

– Ох, нет. Ты не в том состоянии, чтобы заниматься любовью.

Чарльз хотел бы возразить, но знал, что Эрик прав. Его чувствительный живот не выдержит определенных поз, другие же были невозможны из-за его колена. А его сердце стучало так, будто он только что пробежал через футбольное поле.

Но это не значило, что Эрик должен остаться ни с чем.

– Иди сюда, – он дотянулся до прикроватной тумбочки, лосьон лежал там, где он его и оставил. – Ложись рядом со мной.

Эрик колебался, разрываясь между осторожностью и желанием. И тем не менее, он снова начал возбуждаться. Когда же Чарльз вовлек его в долгий, глубокий поцелуй, он сдался.

Чарльз обхватил его член скользкой рукой, поглаживая медленно и легко. Эрик вздохнул и опустил голову на плечо Чарльза, его волосы все еще были влажными и теплыми. Он начал толкаться в ожидающий его захват, и Чарльз, улыбнувшись, ускорил темп. Большим пальцем второй руки он провел по соску Эрика, заставляя его хватать ртом воздух.

Затем что-то в Эрике надломилось. Он вцепился в Чарльза и полностью отдался тому, что происходит. Он вбивался в его руку так, словно хотел только этого, словно и не мог хотеть ничего больше.

– Вот так, – прошептал Чарльз. – Я хочу, чтобы ты взял меня вот так, как только мы сможем… вот так, Эрик…

Эрик громко вскрикнул, и излился в его ладонь, горячо и влажно. Когда Чарльз поцеловал его, Эрика все еще трясло.

Какое-то время они просто лежали, истощенные, и смотрели друг другу в глаза. Хотя Чарльз сам едва сохранил самообладание, именно Эрику пришлось сморгнуть слезы.

– Ш-ш-ш. Все хорошо, – Чарльз поцеловал его щеку, его губы.

– Я сдался. Той ночью в госпитале… Чарльз, я никогда не хотел сдаваться, но ты выглядел таким слабым. Ты был уже практически не здесь. Я даже не смел надеяться.

– Так и было. Слава Богу, ты вернул меня.

– За это благодари отца Джерома.

– И тебя. Ты помог мне снова начать молиться. Я думаю, это меня и спасло.

Эрик ближе прижался к Чарльзу среди путаницы влажных простыней.

– Я думал, ты считаешь, что Бог редко отвечает на такие молитвы.

– Я молился не о том, чтобы выжить. Я благодарил Бога за свою жизнь. За каждую часть своей жизни. Я стоял перед Ним и знал, что Он видит меня целиком, – как ему объяснить все это? Чарльз лежал молча, пытаясь подобрать слова. Эрик терпеливо ждал. – Я посмотрел в глаза Господа и понял, что есть грехи, за которые я должен каяться, но любовь к тебе – не один из них. Только тогда, когда я предстал перед последним судом, я на самом деле осознал, что Бог понял. Раньше, в моменты сомнений я думал, что, возможно, Он… принимает меня таким, какой я есть. Что Он смирился с нашими отношениями, но не больше, понимаешь? Но я понял, что для Него моя любовь к тебе – лучшая часть меня. Что я могу гордиться этой любовью так же, как и любой другой Божьей благодатью, которую познал. Может быть, даже больше.

– Это действительно то, во что ты веришь? – прошептал Эрик.

– Я верил в это раньше. Теперь я знаю.

***

На следующий день Чарльз был приглашен на вечеринку.

Он сидел в кресле в комнате Джин и пил невидимый чай, пока его любезно знакомили со всеми куклами и игрушками, приобретенными после того, как он уехал во Вьетнам. На самом деле, их было достаточно много. Эрик балует ее…

Нет, не Эрик. Это был не его способ. Рейвен утешала одинокого ребенка розовой плюшевой собакой, куклой младенца, который открывал и закрывал глаза, Барби в золотом вечернем платье.

– Все хорошо, – сказала Джин, ни на секунду не отвлекаясь от Барби. – Тетя Рейвен теперь счастливее.

– Ты так думаешь? – Чарльз поставил голубую пластмассовую чашку так осторожно, как поставил бы настоящую.

– Она хотела выйти замуж за дядю Эрика, но он уже замужем за тобой. Из-за этого она грустила. Она должна найти кого-то другого, за кого выйти замуж. Но ты не волнуйся. Она все равно любит нас.

Было так много всего, с чем Чарльзу предстояло немедленно разобраться, что он даже не знал, с чего начать.

– Джин… ты знаешь, что дядя Эрик и я…

– Это секрет, – она продолжала расчесывать золотистые кукольные волосы. – Я знаю это.

Как? Как она узнала о чувствах Рейвен к Эрику? Восприимчивый ребенок мог бы догадаться о таких вещах – это не было за пределами его понимания. Но как она узнала о том, что он будет беспокоиться, если она расскажет кому-то о них с Эриком?

– Так же, как и ты всегда знаешь, глупенький, – Джин посмотрела на него.

Чарльз начал по-другому воспринимать свой дар много месяцев назад, когда впервые оказался во Вьетнаме. Теперь тот небольшой сдвиг превратился в революцию. Его глаза расширились, когда он осознал, что его дочь такая же, как он. Что дар, который он получил от Бога, не уникален.

Когда-то это могло бы уязвить его. Теперь же эта возможность сияла ярким светом – настолько невероятная, что едва можно было поверить.

Всю свою жизнь Чарльз верил, что ему была дарована способность видеть души людей, чтобы он мог понять их внутреннюю борьбу, сострадать им. Быть свидетелем. Он говорил Эрику, что быть свидетелем – это благородная цель. Это позволило ему посвятить свою жизнь благотворительности, наставлять и утешать тех, кто в этом нуждался.

Но что, если он только начинает осознавать, на что действительно способен его дар?

Нет, не его дар. Их дар.

Щедрость Господа была намного больше, чем он мог представить. И, может быть, Чарльз сможет сделать для мира гораздо больше, чем когда-либо мечтал.

– Джин, ты помнишь, как говорила дяде Эрику, что хранишь свои мысли, пока я не вернусь? – осторожно спросил он.

– Ага, – Барби была моментально отброшена в сторону, Джин не могла устоять на месте от волнения. – Я сохранила много-много мыслей для тебя. Хочешь посмотреть?

Чарльз протянул руку, и Джин положила свою маленькую ручку на его ладонь, широко растопырив пальцы. Восторг дочери тек сквозь него так же, как его собственный – сквозь нее. Чарльз понял это, когда она начала улыбаться.

Похоже, все, во что он верил раньше, теперь изменится. Но Чарльз не боялся.

– Покажи мне все, – прошептал он.