Текст книги "На круги своя...(СИ)"
Автор книги: witchdoctor
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
– Хм… Если хочешь поговорить – приходи завтра, – сказала она, забирая корзинку себе, и развернулась.
– З-завтра? – раскрыв рот от удивления, Калеб пошел за ней, но, обмочив сапог в воде, остановился. Айя уже спрыгнула на свой берег, и в его голосе послышалась досадливая обида. – Но я…
– Мне нужно подоить козу и проверить силки. Волка ноги кормят… – деловито объяснила она, и искоса посмотрела на Калеба. Он явно не хотел ее отпускать, и от этого ей стало еще приятнее. – Приходи завтра… Когда тень будет маленькой.
На том они и расстались. Девушка скрылась за деревьями, а Калеб еще долго дулся с досады, не веря, что так просто упустил… А что он, собственно говоря, упустил? Корзинку с гостинцами? Уж точно не это…
Из чащи полился голос. Ее голос. Айя пела свою песню, будто пытаясь его утешить, и он, вспоминая, о чем было сказано, вновь по-глупому улыбнулся. Заломив руки за голову, юноша пошел в сторону деревни, проклиная и Скверну, и Ожта, что ждать до следующего дня так долго.
========== Песни ==========
***
Он пришел к камню задолго до полудня. Солнце нагрело воду в реке, и над серебрившимся глянцем, замирая в воздухе, тут и там летали лазурные стрекозы. Тень становилась все меньше, и Калеб уже не мог дождаться, вспоминая до мельчайших подробностей их разговор с Лешей. Еще вчера, стоя на поваленном бревне, она грозилась его пристрелить, а затем сама же и позвала. Тогда надо было спросить у нее об имени, но он как-то запамятовал. Ловко она его надурила, умызнув с корзинкой, и он опять вспомнил ее лисий профиль.
Не дождавшись у реки, юноша взобрался на бревно и перешел на другой берег, едва не свалившись в воду. От большого серого камня шел жар, и на его плоскую поверхность повылезали бурые ящерицы. От налетевшего ветра зашелестела листва, шепча о чем-то потаенном. Тень совсем спряталась от солнца, и, услышав треск откуда-то сбоку, он понадеялся, что это она. Нет. Просто белка перепрыгнула с ветки на ветку. Отчасти раздосадованный Калеб осторожно прошел в глубь леса, куда жители деревни старались не захаживать.
Лешую запруду деревенские старались не переходить. Однажды сюда сунулся какой-то охотник, угодив в вырытую яму. Кто-то скинул ему веревку, позволив выбраться, но с тех пор среди желающих прогуляться по лесу существовало правило – не переходить реки. Где именно обитал юродивый с дочкой было не известно, но идти и проверять никто и не рисковал, будучи незнакомым с непролазной чащобой. В конце концов, были и другие места, куда можно было прогуляться, и эту чащу оставили целиком за Лешими.
Калеб вышел на небольшую просеку и уселся под березу. Где-то в зелени противно протрещал фазан. Треск наконец-то умолк, и, опершись головой на ствол, юноша прикрыл глаза, вслушиваясь в несмолкаемые звуки леса.
– Ты должен был ждать там! – Раздался сердитый голос сбоку, и он огляделся. Пришла хозяйка своих леших угодий.
– Ты должна была прийти чуть раньше, – тут же с обидчивой интонацией ввернул он, но, кажется, Калеб догадался о причинах ее задержки.
В корзинку, помимо всяких крендельков и пышек, он положил мешочек с лавандой и пару атласных лент, белых, как парное молоко. Нынче ленты украшали голову Лешей. Она разделила темную копну пробором и, скрутив небольшие косы, вплела в каждую по белой ленте, соединив их жгутом на затылке. Остальные пряди свободно волнились по спине и плечам, отливая золотом на солнце. С лентами Айя промучилась все утро, разглядывая свое отражение в кадке с водой, и, заметив что Калеб пристально смотрит на нее, она нервно убрала небольшой завиток за ухо. Ей хотелось знать, что он о ней сейчас думал, и она, нервничая, пыталась рассмотреть на его лице мало-мальское одобрение своему труду.
Красивое лицо девушки смотрелось как вылезший из грубой проталины подснежник. Именно так подумалось Калебу. Аккуратная головка с вплетенными лентами противопоставлялась мешковатой длинной жилетке из овчины, застегивавшейся на две резные пуговицы. Под ней виднелась самого грубого сукна рубашка с завязками под горло. Почти что мужские штаны, подпоясанные сплетенным жгутом, были заправлены в мягкие сапожки. Руки девушки украшали связанные нарукавники, потрепанные то ли временем, то ли бытностью в лесу, а на поясе под жилетом висел клинок. Колчан и лук в этот раз Лешая, видимо, решила не брать, но в остальном по-прежнему напоминала маленького бойца с лицом сказочной принцессы. Хмурящейся, но принцессы, и Калебу невольно хотелось ее раздеть, чтобы высвободить этот несчастный цветок из грубой и столь неподходящей оболочки. Нагой он ее уже видел, и сейчас смотрел куда-то под одежду, вспоминая каждый изгиб грозной охотницы. Ей бы очень пошло какое-нибудь платье, которое носили девушки в деревне, а, впрочем, можно было и вовсе обойтись без одежды. Вот только клинок девушки, за рукоять которого та гордо уцепилась, отогнал эту мысль подальше.
– Ты смотришь очень странно, – сказала Айя, к досаде не почувствовав столь ожидаемой похвалы.
– Как?
– Не знаю, но… Мне хочется убежать.
– Думаешь, я тебя обижу?
– Как знать.
– Тогда… Зачем ты пришла?
Зачем она пришла? Хороший вопрос. Она и сама старалась дать на него какой-то вразумительный ответ, кривляясь перед кадкой с лентами. Людей она опасалась, это правда, но Калеб вызвал в ней странные противоречия и желания, коих раньше девушка не испытывала. Она не соврала, сказав, что хочет убежать. Но она не сказала всей правды – еще больше ей хочется остаться и поговорить. Ей так этого не хватало. Отец дал ей все, что мог, но звук человеческой речи был для него недосягаемым сокровищем, а ей так хотелось с кем-то поболтать о самых простых вещах, а Калеб к тому же… Он был ее ровесником, и… Она… Путалась, боясь признаться еще в одной вещи. Посади рядом еще десяток чужаков из деревни, она бы хотела поговорить именно с ним, глядя в его лучезарные глаза и слушая его мягкий высокий голос.
– Поговорить, – повторила она за своей мыслью.
– Это хорошо… В деревне говорят, ты – почти что ведьма.
– И? – Айя почувствовала как внутри больно кольнуло. Неужели она напрасно вплела ленточки в волосы! Девушка нахмурилась и надула губы. – Ты тоже так думаешь?
– Если уж и ведьма, то слишком красивая. Впрочем… Как знать. Одно другого не исключает… Да и… Меня это не очень-то пугает.
Калеб простодушно улыбнулся. Еще вчера эта его улыбка вызывала в ней бурю негодования, но сегодня Айя обрадовалась ей. Ее назвали красивой. Щеки девушки тронул стыдливый румянец, и она, убрав руку с клинка, присела на колени перед собеседником.
– У вас в деревне я видела очень красивую девушку.
– Да?
– Да… Она живет в очень большом доме у леса, и по утрам выходит в прекрасном белом платье, чтобы набрать воды. У нее волосы рыжие как беличий хвост. – Айя заговорила с особым вдохновением, видя прекрасную деву наяву, и пригладила прядь своих темно-каштановых волос, будто сожалея, что ее волосы темнее, чем хотелось бы. – Она, наверное, какая-нибудь графиня? – «Графиня». О графинях ей рассказывала Гаэлле, описывая их неземными красавицами, и ей непременно захотелось блеснуть этими своими познаниями.
– Ха-ха-ха… – Вдруг разразился смехом Калеб.
«Графиня» была молодой женой старосты Гувера. По утрам бесстыдница, как ее называла большая часть старых клуш, выходила в ночной рубашке, приспуская ее до груди или же наоборот задирая подол повыше, словно пыталась намеренно совратить кого-нибудь. Староста молодую развратницу порой наказывал, всыпая розг по полной, но той, видимо, это нравилось, ибо на следующее утро она опять выходила за водой в неглиже. Да и… За жалобами на тяжелую жизнь девушка замечена не была.
– Я сказала что-то не то? – Покраснела Айя, видя как Калеб утирает слезу от заливистого смеха.
– Нет. Нет… Что ты, – успокоил он ее, и сам выдохнул иссякшую смешинку. – Она совсем не графиня. Просто жена очень уважаемого человека.
– Хм…
– Так… Ты и вправду живешь в лесу? – Огляделся Калеб, меняя тему.
– Да.
– Не страшно?
– А кого боятся-то? – Спросила она, посмотрев на него искоса. Она бравурно выставила подбородок вперед, заявляя каждому о своей храбрости, а прежде всего ему. – Звери меня не тронут, а люди сюда не суются.
– И не скучно? Неужели не хочется выйти в деревню и…
– Ты сам сказал… Я – ведьма, – не выдержав, Айя все же поудобней плюхнулась на землю. – Однажды я попыталась, – призналась девушка, обняв колени. – Там были какие-то мужчины. Они пели такие хорошие песни. Я таких раньше не слышала. И… Они плясали и играли на дудочке. Мне хотелось послушать, но они меня заметили…
– И?
– Они… Они стали хватать меня за руки, и мне показалось, что они хотят сделать мне больно.
Калеб поджал губы. О том случае он слышал. То были пара неразлучных охотников и горе-дровосек – заядлые пьяницы, но песен они и вправду знали много. После они долго уверяли жителей деревни, что видели деву леса – волшебницу необычайной красоты, но жители все привидевшееся списали на пьяный угар. А после разговора с пастором, те и вовсе умолкли.
– Тебе и вправду лучше держаться от деревни подальше, – тихо проговорил Калеб, догадываясь, что могло произойти с девушкой, будь те трое удальцов чуть трезвее. Вряд ли бы их остановила ее красота или наивность. Законы круга Ожта защищали лишь тех, кто внутри, а принадлежность Айи к деревенской общине оставалась под вопросом.
Айя его будто не услышала, пропустив слова мимо ушей. Уткнувшись подбородком в колено, она с головой погрузилась в свои воспоминания, и лицо ее вновь озарило почти детское благодушие. Она утопала в своих мыслях, и Калеб, теряя собеседницу, решился вытащить ее обратно.
– Лишь кот мяукнет, сова тихо ухнет. На небо взойдет луна, – начал юноша. – И звуки флейты тебя разбудят. Нам ночь отведена…
– А? – глаза у Айи вдруг широко раскрылись, и она сорвалась с места, усаживаясь поближе к Калебу. – А как дальше?
Услышь меня. Взгляни в окно,
И дверцы раскрой скорей.
Для флейты нынче уж темно,
С тобою мне светлей.
И ночь темна. Льет воск свеча,
И тени танцуют в ответ.
И о любви тебе страстно шепча,
Я рядом встречу рассвет.
Голос у Калеба был приятный, высокий, а когда мелодия спускалась вниз, отдавал медью. Он хорошо выводил мелодию, и воображение Айи живо нарисовало ночь, ухающую сову. В лесу их было очень много, а вот с котами она была знакома не так хорошо. Ей виделась свеча, истекавшая воском, пляшущие от луны тени деревьев, хотя в песне и пелось о совершенно других тенях. Скрытый смысл песни девушкой был не понят, и Калеб, глядя на ее наивный восторг, устыдился сам себе. Из всех песен, которые он знал, он вдруг решил выбрать ту, в которой был не прочь оказаться.
– Спой мне еще…
– После тебя. Какую песню ты пела? Я такой не слышал.
Айя нагнула голову и, выпрямившись, откашлялась, словно от этого ее исполнения многое зависело.
Когда звезды в небе меркнут,
Может, вспомнишь обо мне.
И позволят милосердно
Нам увидятся во сне.
Когда солнце в небе светит,
ты подумай обо мне.
Лишь услышишь – воет ветер,
Это я лечу к тебе.
– Красивая, – заключил Калеб, сам не отдавая себе отчет: говорил он о музыке или об исполнительнице.
– Я сама придумала.
Похваставшись, Айя хорошенько слукавила. Что-то подобное ей напевала Гаэлле, обожая упомянуть в песне и звезды, и солнце, и луну, но мотив, восходящий и в местах хромающий от ритма, действительно всецело принадлежал ей.
– Там был еще куплет, но я его забыла… А ты знаешь другие песни?
– Конечно. Я знаю много песен, – настал черед хвастаться Калебу, и он остался довольным тем восторгом, который озарил лицо Лешей.
– Спой мне… Пожалуйста, – девушка сладко упрашивала, подсев к нему еще ближе. От ее былой грозности не осталось и следа. И всего-то нужно было спеть песню, но он некстати вспомнил, что не может весь день сидеть рядом с ней в лесу.
– Нет. – Калеб почесал над правым виском. – Не сегодня. А то ты больше не придешь.
– Я приду. Обещаю, – взмолилась Айя, но тут же нахмурилась. – Только…
– Только?
– Обещай и ты…
– Что же я должен пообещать?
– Что не сделаешь мне… Ничего плохого.
– Обещаю, – без колебаний ответил Калеб.
Переглянувшись, они оба улыбнулись. Айя подняла руку. На ее ладони сидела божья коровка. Девушка наблюдала за ней, пока та не улетела, и вновь покраснела, поняв, что все это время с нее не сводили глаз. Прежде чем вновь заговорить, они молчали, и то и дело украдкой разглядывали друг-друга.
– Как тебя зовут? – вспомнил Калеб о столь важной вещи. – Или мне звать тебя… Лесной ведьмой?
– Если только я буду звать тебя Деревенским остолопом!
– Заманчивое предложение.
Они вновь улыбнулись.
– Меня зовут Айя. А тебя?
Калеб поднялся с земли. Он вроде как приготовился заговорить, но памятуя вчерашний ее уход, развернулся и небрежно бросил через плечо.
– Завтра скажу…
– Завтра? – Айя вскочила вслед за ним. – Нет! Я сказала тебе, как меня зовут.
– Тебя никто не заставлял.
– Ах ты… Скажи, а то я… Выстрелю в тебя из лука!
– Ты его не взяла… К тому же… Тогда ты точно ничего не узнаешь, – игрался с ней Калеб, и веселился и от своей игры, и от ее напыщенной ярости.
Не зная, как получить свое, девушка так и прошла с ним до самого серого камня. Там она вдруг резко остановилась. Голос ее стал ниже, брови ее насупились, и совершенно искренне она заявила.
– Если ты мне не скажешь… То я не приду. Ни завтра, ни когда либо, – сказала Айя, и эта угроза показалась ему куда весомей.
– Калеб.
– Калеб, – повторила она столь волшебное имя.
Вскочив на свой серый пьедестал, Айя наблюдала, как Калеб переходит на другой берег, вдоволь насмеявшись от того, что юноша едва не свалился с дерева-моста. Он на это ничуть не разозлился. Когда девушка смеялась, задатки грозной фурии исчезали, она забывала о своем оружии, опасливости. Светло-карие глаза светились от радости, и Лешая походила на игравшуюся лисицу, и такой нравилась ему. Очень.
Калеб пошел в деревню, слыша позади себя, как его новая знакомая, усевшись на камне, напевает спетую им песню. Он вспоминал ее слегка вздернутые глаза и родинку на правой щеке. Айя… Странное имя и даже глупое для такой девушки. Слишком простое. Какая странная девушка, страшившаяся людей, а не леса…
Калеб думал, думал и думал.
Наверное, она и вправду была ведьмой, околдовавшей его сознание своей песнью, да вот только зачарованный был не прочь зачароваться еще больше, не понимая, что и сам очаровал.
========== Сплетение ==========
***
По холмам полз туман, заволакивая все белесыми клубами. Размытое солнце едва приподнялось над землей, освещая укутавшуюся в полудрему деревню. Белая в крап коза смачно жевала траву во дворе, пуча глаза в разные стороны. Из открытого окна слышался раскатистый храп. Сонно урчали голуби на крыше, а у цветущего куста жасмина мерно жужжали шмели. Погруженное в сон поселение едва отмирало от сладкого и умиротворяющего сна.
Айя вышла от лавочника. Ей удалось обменять пару кроличьих и бельчачих шкурок с корзинами, которые наплел отец. Теперь ее кошелку оттягивал мешок муки. Еще там лежал кусок масла, и… Мужская шляпа. Темно-коричневая. С пестрым пером. Для отца.
После той истории с куклой, свой костюмчик он отмыл и хранил, как она хранила свою куклу. Он порой надевал его и даже танцевал с дочерью, напевая какую-то веселую мелодию. Это был какой-то странный обряд. Они будто праздновали что-то. Отец в подобные “праздники” часто мычал, с особенным волнением, словно пытаясь о чем-то рассказать. Возможно о прошлом… Добрый наивный старик, которого жизнь совершенно не пощадила.
Айя почувствовала, как глаза пронзила острая боль, и она зажмурилась. После их знакомства с Калебом, отец не спрашивал у нее про частые отлучки от хижины. Ей почему-то за них было немного стыдно, но и ужасно радостно. От этого ей хотелось порадовать и старого родителя. У нее теперь были красивые ленты, подаренные Калебом, а у отца теперь будет шляпа с красивой темно-зеленой лентой и пестрым совиным пером.
Прижав ношу, девушка кралась околицами, как делала не раз. Лавочник, старый друг юродивого Франциска, никогда не рассказывал в деревне о своей особой гостье от греха подальше. Уж слишком часто стали поговаривать о лесной ведьме, насылавшей порчу на урожай и людей. Приходила девушка к нему всегда на заре, трижды стучала в оконце, и после обмена побыстрее, стараясь не попасться кому-то на глаза, проскакивала в лес. Так было каждый раз, и каждый раз Лешей удавалось остаться незамеченной.
Свернув за угол, Айя скрылась в тени какого-то дома. Она тихо проползла под окном, спугнув запищавшую полевку, и из-за ее спины раздался женский стон. Почему-то он заставил ее остановиться. Задерживаться в деревне, среди людей было опасно, но оглянувшись, она присела на корточки и подползла к окну.
За подобранной занавеской на кровати лежала женщина. Пухлые губы ее раскрылись розовым бутоном от частых вздохов, а темные брови то и дело изгибались над прикрытыми глазами. К упругой груди ее льнул мужчина, и она, вскрикнув, пальцами зарылась в его темных кудрях. Он целовал ее в губы, по-орлиному сжимая бедра в своих руках. Их нагие тела, колыхавшиеся будто от ветра, все больше переплетались подобно прутьям корзин, и Айя завороженно смотрела на них, потерявшись в своих мыслях. В сомкнувшихся телах виделись ей совершенно другой мужчина, другая женщина, и она, приоткрыв рот, нежилась в своем воображении, замерев на месте…
На нее смотрели. Айя не знала насколько долго, но предавшиеся страсти перепугано смотрели на нее, а она не менее испуганно смотрела на них. Девушка подхватила свою кошелку и со всех ног бросилась в лес, слыша, как мужчина от отчаяния произносит те слова, которых прежде она никогда не слышала.
***
– Я тебе говорю! Это была она, – несколько дней спустя Томми, боявшийся, что о его похождениях к молодой вдове прознает община, едва ли не пеплом голову посыпал, рассказывая о привидевшейся в окне Лешей. – Какого Ожта она была в деревне. Твоя вина! – обвинил он Калеба, напрочь забывая, что в своих проблемах был целиком виновен сам.
– Даже если она… Если кто-то об этом узнает от нее, то не поверит. – Опершийся на плетень Калеб посмотрел далеко в лес.
Ничего страшного в произошедшем он не видел. Айя не знала, кто такой Томми. Не знала, кто та женщина, да и вряд ли ей в голову пришла бы мысль кому-то о чем-то рассказывать. К тому же сейчас ему было настолько наплевать на опасения друга. Мысли его были далеко за холмами, вблизи лесной реки, и все эти чертыхания он слушал вполуха.
– Чтоб ее Скверна поглотила.
– Калеб прав, – вздохнул Джонни. – Но если в следующий раз тебя увидит не Лешая, а кто-то из деревни…
– Айя…
– Что? – вопросительно посмотрели на него Томас с Джоном.
– А… Я пошел… Наверное, – как-то растерянно огляделся по сторонам Калеб.
– Куда?
– Прогуляюсь до леса.
– Не часто ли ты стал прогуливаться до леса? – подбоченившись, Том дразняще кивнул головой, на что-то намекая. На лице его расплылась задиристая ухмылка, и Калеб почему-то разозлился.
– Тебе то что? Я пока не женатый. Мне многое позволено.
– Иди ты, Калеб! – Взорвался мужчина, вскинув руками. – Поговорим, когда тебя женят на той высехе. Вот тогда не так запоешь, – грозился он, но Калеб уже перепрыгнул через плетень и шел проторенной дорожкой. – И куда его черти носят?!
Джон собирался ответить, но около них появились люди.
– Ах, ни капли с весны. Посохнет все, – запричитал какой-то мужчина, в жилистой руке растирая комья сухой земли. – Скоро будем траву варить. Точно ведьмин навет.
– А я говорила! В лесу та ведьма, – раздался скрипучий голос толстой неприятной бабы.
– Скверна дери всю эту ведьму, – ответил им третий, и, уповая на силу Ожта, причитая, они прошли мимо двух товарищей, глядящих вслед удалявшемуся Калебу.
– Будь осторожней, Том. – Джонни устало поковырялся в ухе. – Мать Калеба не спасло даже то, что его отец в совете старост. Мои родители рассказывали он был первым, кто кинул в нее камень.
– Утешил, блин. И куда он все-таки ходит?
***
Калеб был уже далеко, когда друзья разошлись по домам. Пронизанный особенным воодушевлением он вошел в тень леса. За ним сквозь листву бились лучи солнца, блестя на сплетенных тут и там паутинах. Трещали под ногами сучья. Подальше от тропы пробежала испуганная куропатка. В воздухе стояла летняя согревающая духота, и Калеб, стирая испарину со лба, уверенно шел к лесной реке.
С Айей они виделись почти каждый день, если получалось. Иногда опаздывала она, порой задерживался он. Сперва, опасаясь его, девушка выбирала себе место поодаль, демонстративно кладя или лук, или кинжал на видное место, но… Разговоры их становились все легче и непринужденнее, и Лешая подходила к нему все ближе и ближе, садясь почти что вплотную.
Приходя, он обязательно пел ей какую-нибудь песню, усевшись либо под березой, а то и у раскорячившегося пня. Однажды он даже принес флейту, пытаясь что-то наиграть. Калеб всегда о чем-то рассказывал и расспрашивал, и Айя, улыбаясь, тихо отвечала, млея от его голоса и от его взгляда. Он и сам пьянел от леса и от своей Лешей. Будь его воля, он бы уже давно прижал ее к себе, целовал и нежился под кронами деревьев, уподобившись Томми и его любовнице. Порой ему казалось, что стоило лишь протянуть руку и сорвать этот плод. Даже через силу…
Как-то девушка подкараулила его на переправе и обрызгала с ног до головы. От неожиданности он свалился в самую глубокую часть речушки, а когда промокший до ниточки вылез на берег – погнался за ней. Он был готов поклясться, что она специально дала себя поймать, залившись и смехом, и румянцем.
Как же она была хороша тогда. Даже ее лохматый овчинный жилет показался ему до безобразия мягким и красивым. Она вертелась в его объятиях, визжа от щекотки, и он, поймав себя на желании овладеть ею, скинул девушку с серого камня в воду. От греха подальше. Потом, пытаясь высушить одежду, она пряталась от него в разлапистом орешнике, но он, говоря о чем-то постороннем, все смотрел и смотрел, думая о вещах ужасных…
Она была слабее, чем казалась. Он понял это именно в тот день, когда с легкостью поднял ее на руки. Пусть и грозная охотница, но Айя была женщиной, и он с легкостью мог с ней совладать. Возьми он тогда свое силой, никто бы не узнал. Айя никому не смогла бы рассказать о том, что с ней сотворил один из молодчиков из деревни, а даже если бы и сказала, никто бы ей не поверил.
С тех пор он каждый раз вспоминал об этой своей подленькой мысли, стараясь отбросить ее прочь. Дело того не стоило… Скорее всего, тогда бы они с ней больше не увиделись, а этого он не хотел. К тому же, он дал ей обещание не причинять вреда, и это его останавливало.
Рядом с ней было как-то особенно легко, и ему нравилось быть с ней. Лешая дикарка, свободная и непосредственная, жила согласно своим правилам. Она не верила ни в какого Ожта, не выводила кругов в воздухе и не целовала круглых медальонов. Когда он попытался объяснить ей, что такое Скверна, являющая собой все зло, кто такой Ожт, создатель и повелитель всего живого, она лишь рассмеялась.
– Трава растет, потому что ей хочется расти к солнцу, а не потому что ей кто-то это велит.
В этом была вся Айя. Она делала то, что велело ей ее желание, а не священнослужитель, община или родители. Он ей завидовал и восхищался. Сын старосты был в подчинении отца и общественного мнения, а она была свободной, и эта бившая через край свобода рядом с ней наполняла и его.
– Ты задержался.
– Нужно было уладить пару дел.
– Каких? – каждый раз спрашивала девушка, но Калеб о своей жизни рассказывал ничтожно мало.
– Я принес тебе кое-что.
– Что же?
– Посмотришь потом, – протянул он ей кулек, перетянутый грубой колючей нитью.
– Мне уже нужно идти, – опустив голову, грустно сказала девушка. – Увидимся завтра?
– Завтра?
– Да… – Айя виновато посмотрела на готового обидеться Калеба. – Ты пришел слишком поздно. Сегодня мне нужно побыть с отцом.
– Ты проводишь со мной времени куда меньше, чем с ним.
– Хм… Не говори так.
Они замолчали.
Айя крепко задумалась над мыслью, что прежде даже не возникала в ее голове. Вся ее жизнь протекала в лесу подле отца. Существовали лишь они вдвоем. Заботились друг о друге, и она никогда не представляла, что может быть иначе. Теперь в ее жизни появился Калеб. Ей нравилось быть с ним, нравилось разговаривать с ним. Она ощущала странное воодушевление, от которого была готова вопить во всеуслышание, и порой очень сожалела, что не может остаться и побыть с ним подольше… Для чего?
Порой в ней просыпались странные желания. Ей хотелось обнять его, и если сначала она держалась от него подальше, то в их последние встречи нарочно искала повода прикоснуться к нему. Гаэлле говорила ей, что после того как в храме в круг вводят молодого мужчину и девушку, они становятся неразлучны и могут возлежать на ложе. Прежде она не очень хорошо представляла себе, для чего было нужно лежать в обнимку, зная лишь, что так получаются дети, но недавно…
Ей отчетливо вспомнилась та женщина с изогнутыми бровями и приоткрытыми лепестками алых губ. Вспомнились переплетенные тела, и мужчина, прижимавший ее к себе. Их плавные движения. Искоса она поглядывала на Калеба и, думая об этом сплетении тел, краснела и хмурилась… Может быть… Она могла быть на месте той женщины, а на месте целовавшего ее мужчины… Калеб. От этих мыслей ей становилось страшно, но это не останавливало ее, и она вновь шла к реке для встречи с ним. Голос матери-природы все отчетливее шептал ей о желаниях, обретавших все более четкую форму с каждой последующей встречей. В отважной охотнице просыпалась женщина, слабая и нежная, и она сама не замечала, что начинает двигаться, думать и говорить по-другому.
– Может быть… – буркнула она, стыдливо отвернувшись.
Айя передумала уходить, решив, что с отцом ничего не случится, если она побудет с Калебом чуть подольше, и юноша воспрял духом.
– Ты знаешь загадки? – видя сомнения девушки, Калеб решился удержать ее проверенным способом.
– Загадки?
– Да. – Он уселся под свой пень, хлопнув рукой подле себя, и девушка, погодя, присела напротив, облокотившись на его колено. – Это когда ты говоришь о какой-то вещи, не называя ее, а тот, с кем ты говоришь, должен угадать. Например… Его бьют – он говорит, а висит – молчит.
– Когда кого-то бьют, он кричит.
– Нет. Ты не поняла… В этом спрятана какая-то вещь. Подумай… Что висит без звука, а впрочем… Это колокол, – пояснил он, боясь, что про колокол девушка, живущая в лесу, не догадается. – Когда его бьют, он говорит. – Тут лицо Лешей просияло, и она протяжно выговорила «А». – Но если его не трогают, он висит и молчит. Например… На одной ноге стоит, сто рук имеет. Это дерево…
– Кажется, я поняла.
– Тогда… Твоя очередь.
– Загадка… Когда холодно – голые, когда тепло – одетые.
– Это просто. Деревья. Моя…
– Нет! Дай еще… – Схватила она его за руку и сжала в своей. – Днем спит, а ночью со всеми соглашается.
Калеб почему-то подумал о вдове, к которой наведывался Томми, и это сбило его с верной мысли. Он задумался непростительно долго, и Айя победоносно задрала нос.
– Это Филин! У-гу, у-гу. – Перекривляла девушка ночную птицу, рассмеявшись.
– Теперь моя очередь, но… Если ты не угадаешь, то…
– То?
– То… Сделаю кое-что.
– Кое-что? – девушка подозрительно нахмурила брови.
– Хм-хм… Испугалась? Так и думал…
– Даже не думай… Я ничего не боюсь! Ну. Загадывай свою загадку.
Калеб будто знал, что так она и скажет. В этом была вся она, и он, немного подумав, загадал ту загадку, с которой надеялся взять свой приз.
– Поет, но не птица. Охотится, но не волчица. Крадется, но не кошка. Стреляет, но не ружье.
– Поет… Стреляет. – Айя подумала про свое несменное орудие. Когда она отпускала стрелу, тетива будто пела. – Охотится. Охота! – подтвердила она свою догадку. – Это лук и стрела?
– Нет.
– Погоди… Крадется, охотится. Поет… Стреляет. – Айя перебирала всех лесных зверей, которых знала, но стрелять их них точно никто не мог. Может, этот кто-то был вовсе не из леса? Верно! Красться, петь, охотиться и стрелять мог какой-нибудь охотник из деревни. – Это охотник? Человек?
– Хм… М-м-м… Нет. Но это было близко. – Калеб приблизился к сидевшей перед ним девушке, и еще думающая над верным ответом, она не сразу поняла, что он приобнял ее за талию.
– Дай подумать… – засмеявшись, она попыталась отстраниться, но он лишь покрепче перехватил ее, прижав к себе, и она в миг забыла о загадке. – Калеб?
– Это ты… Закрой глаза.
Он мягко улыбнулся. Взгляд у него стал масляным, и ей вновь захотелось и убежать, и остаться. Впервые он был так близко, и от неведомого испуга она уперлась руками в его плечи. Чего она боялась? Чего хотела? Казалось, девушка потерялась и теперь лишь беспомощно смотрела на своего… Кто он? Кто он ей? Разве сама она не грезила ночами о том, что окажется так близко к нему?
Щеки у нее зарделись. Лицо его было близко-близко, и она видела желтые лучики в его голубых глазах, которые прежде не замечала. Он смотрел на ее губы, и ей казалось, она знает, что сейчас произойдет. Напряжение в ее конечностях спало, и лесная дикарка, томно прикрыв глаза, обмякла в объятиях, позволяя целовать прежде не обласканные уста.
Губы у нее были мягкими и нежными. От нее пахло лесом, хвоей. Пробиравшееся сквозь листву солнце золотило темно-каштановые растрепанные волосы, как и в тот день, когда он впервые ее увидел. Рука его переместилась на девичью талию, задрав мешковатый жилет. От него ее отделяла лишь льняная рубашка, и он чувствовал, как пойманным в силки зверем бьется ее сердце. Поцелуи его стали более пылкими. Рубашка ее задралась, и, обжигая ее шею разгоряченным дыханием, Калеб сжал ее грудь. Она было попыталась одернуть его, но он оказался настойчивей, и она покорно опустила руку.
До чего же нежной ему казалась нетронутая прежде никем кожа, а девушка не сопротивлялась, поддаваясь на его прикосновения. Бесстрашная Лешая, обомлев окончательно, готова была сдаться полностью, и он, до конца не веря, готов был зайти так далеко насколько то было возможным.
В шаге от них зашуршал куст, прервав их ласки, и они испуганно обернулись. На небольшую полянку к ним вышла лисица. Зверь, не ожидавший встречи с человеком, прижался к земле, вылупив большие желтые глаза, и, отскочив в сторону, спешно засеменил в другом направлении, шурша ветвями кустарника.
– Мне пора, – все еще пылая, проговорила девушка и, высвободившись из желанных объятий, быстро поднялась с земли. Она прихватила подарок, небрежно брошенный Калебом на пень, и стремительно побежала вслед за лисой.
– Постой… – Калеб лишь успел как-то глупо встать на колени.
