Текст книги "Древо вечной жизни (СИ)"

Автор книги: Windboy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

========== 13. Тьма ==========

Буря ещё не стихла, но понукаемый унизительными тычками язвительных маленьких кулачков пониже спины Кабир идёт открывать дверь под купол. А в выпотрошенной башенке, укрытые любовно сшитым мной из меня же самой лоскутным одеялом сладко спят одержимые каждый своим мраком мальчишки. Нет, не спят, как не спит океан и всматривающийся в его бездонные глубины парящий на вольных крыльях фрегат.

Глаза Бхакта открыты. Они вбирают слабый отраженный от странно-красивого в покойном естестве сна лица свет. Отпечатывающий в подсердечной невинной детскости лик одинокой и в чём-то безропотной привязанности, нуждающейся в утешении души.

Когда ещё не звуки, а лишь намерения с той стороны двери касаются чуткого сердца, он порывисто вскакивает, готовый бежать и открывать наглухо задвинутый засов. Но оказывается пойман и сиднем заключен в кольца скрещенных ног и оплетших трепещущую сердцем грудь рук.

Страх бьётся в его крови с покорным желанием довериться Кириму, его дружеской заботе и защите, жадным стремлением поверить в него. А тот обнимает преданную душу и молча глядит на дверь, тепло дыша в голый мальчишеский затылок. И Бхакт покоряется, потому что устал бежать, устал безнадёжно искать утерянную, как оказалось навсегда, материнскую любовь. И потому не может отказаться от приютивших его сейчас, что бы потом не случилось, объятий.

Дверь со скрипом открывается и, отталкивая мужчину, к ним врывается расплывающаяся в победной улыбке настырная девчонка. Что тут же увядает в её глазах, покрывающихся корочкой ледяного подозрения, когда взгляд натыкается на невесть откуда взявшегося и оккупировавшего ей и только ей принадлежащее место подле спокойного, но предельно собранного и странно повзрослевшего Кирима.

Кабир тоже смотрит на них, на разбитый горшок с позабытым колоском, отсутствующую крышу и засыпанный песком и пылью пол. Руки Кирима сильнее стискивают его грудь. И под замораживающим взглядом чёрных мужских глаз, он внезапно ощущает себя не защищаемым, а защитником, живым, выставленным вперёд щитом. А тот переводит мертвящий взгляд на моё чудное одеяло, и я чувствую, как сердце его в затаённой ото всех радости пропускает пару ударов. Не меняясь в лице, он разворачивается и уходит, оставляя дверь открытой.

– Кто это ещё такой? – двигаясь по звериной дуге, шипит ядовитой змеёй злющая девчонка. – Мало этой, – кивает она на меня, – так ещё и этого притвору пригрел!

– Это не притвора, а Бхакт.

– Шанти, разве ты меня не помнишь? – вырывается из объятий, выдавая себя с головой, маленький глупец.

– Я Шакти! – отталкивает она мальчишку, от чего тот падает голым задом в серую земляную пыль и песок.

– Ты знал её раньше? – тревожно удивляется моя плоть и кровь.

– Мы… Мы вместе путешествовали, шли сюда на Сияние Кабира.

– Врёт он всё! – тычет в мальчишку пальцем Шакти. – Я здесь была. Он тогда ещё не родился! Можешь у неё спросить, – вновь нагло кивает на меня мелкая злыдня.

Кирим не спрашивает. Он и так всё прекрасно знает и понимает, лишь переводит взгляд с яростного лица Шакти на робеющего и по детски страдающего ото лжи Бхакта. Схожесть их черт не заметил бы только слепец.

– Бхакт, я тебе потом всё объясню…

– Нет, объясни сейчас! – лезет в петлю Шакти.

Кирим сжимает кулаки, проклиная упёртость подружки.

– Бхакт, так случилось, что твоих родных покусала ядовитая змея. Нам удалось спасти только Шакти, вернее, только её тело.

– Шанти умерла? – блестя подступившими слезами, дрогнувшим голосом спрашивает мальчик и как-то иначе оглядывается на умолкшую в озарении девочку.

– Да, – обнимает плачущего мальчишку Кирим, – они все погибли. Прости.

Притихшая Шакти не злится, а лишь искоса поглядывает на ведомого за руку вниз по ступеням заплаканного мальчика. Задумчиво покусывает верхнюю губу и хмурит брови.

Всхлипывая и икая, Бхакт, пьёт и пьёт воду. Куда только в него столько влезает, а сам уже глазеет по сторонам, разглядывая деревья.

– Это же абрикосы? – спрашивает он. – А там яблоня и груша?

– Да, а откуда ты знаешь? – умывая сопливое лицо, интересуется Кирим.

– Я… Я во сне… Они мне снились.

– А что ещё тебе снилось?

– Киты. Я был китом. Огромным преогромным, – растопыривает он руки и проглянувшая из-за туч улыбка озаряет его лицо.

– Киты, что ещё за киты? – фыркает злючка.

– Не знаю, – пожимает плечами Кирим. – Ты нам про них расскажешь. Вот, бери яблоко.

– Расскажу, – впивается оживающий мальчишка зубами в сочный сладкий бок. – Киты живут в океане. Это как небо, только из воды…

Кабир смотрит на детей. На его губах играет улыбка.

«Ты заметил его грудь?» – спрашивает Арун.

«Какую ещё грудь?» – недоумевает Кабир.

«Женскую! А, да что с тобой говорить. Ты кроме его сферы Тьмы ничего не увидел».

«У Кирима женская грудь? Ты совсем там от безделья спятил?»

«Женская и не только грудь, я полагаю…»

«А что же ещё?.. У Кирима? Он что?..»

«Да, тормоз, он как я!»

«Кирим?!»

«О, Великая Тьма!»

Дети наконец-то засыпают прямо на полу у кровати Кабира, двумя пиявками прильнув к моей обители. Спи, мальчик мой, спи в глубинах наднебесного океана. Пусть тебе снятся киты и прочие морские твари, а я, пока ты отдыхаешь душой, тихонько приоткрою оконце и проскользну в твоё тёплое, уютное тело.

Я аккуратно высвобождаюсь из опутавших меня детских рук и ног. Да, зачем я им, если они могут обнимать друг друга? Выглядываю из-за кромки кровати. Кабир спит по-детски обхватив руками подушку. Зачем я здесь, что собираюсь сделать? Ответа нет, но тело его манит меня, заставляя сердце в груди биться сильнее и ощущать некое приятное… Возбуждение? Томление? Вытащив из-под подушки его правую руку, я укладываюсь рядом и кладу грубую шершавую мужскую ладонь себе на грудь. Накрываю и сдавливаю его пальцы своими, поджимая от удовольствия пальцы ног. Трусь задницей об его подвздошную косточку. Ой! А это ещё что?.. Пальцы его уже сами тискают мне грудь. Проснулся? О-ой! Куда?! Куда же ты его суё-о-ошь?..

Волны, океанские волны бьются о берег тела, поникают в прибрежную пещеру, отражаются от сводов гулким многократным эхом, от которого вибрируют стены. В глубинах океана любят друг друга киты, слившись, кружатся, скользя в тёмных глубинах. Поднимают со дна чёрный невесомый песок распавшихся и перемешавшихся в танце смерти душ. Океан жизни и смерти, вечный круговорот.

Бьются волны в грот, заходятся стоном блаженного наслаждения. Тьмой укрывающей глаза дня. Вечной ночью любви и неизбывной тоской израненного сердца, шепчущем в безумной надежде: «Арун, это ты, Арун? Ты пришёл ко мне?»

Белой пеной выплёскивающихся на полыхающий пожаром берег.

«Арун, Арун…»

«Спи, душа моя, спи, а я расскажу тебе сказку. В далёкой-далёкой стране у подножия голубых гор жил храбрый мальчик и был у него лучший на свете друг…»

Кружат песчинки, заполняя формы тел и нет в них постоянства. Распадаются тела, распадаются души. Нет вечных душ, есть только вечная Жизнь нанизывающая чёрный бисер на нить времени и вышивающая неповторимые узоры бытия, соединяющие разрозненные песчинки в новые и новые сияющие кристаллы душ.

Стоит в изножье кровати Песочный человек и смотрит детскими глазами на то, что детям обычно видеть не полагается, прижимает к глазам Кабира сияющие ладошки. Подсчитывает: семьдесят два процента, нет, все семьдесят восемь. Улыбается недетской улыбкой: «Это выдержит, это обязательно выдержит, дети мои. Я ведь любил твою маму, Кабир, как и маму Аруна, и убитую тобой маму Шанти, и пожертвовавшую собой ради сына маму Кирима. Я всех их любил, как и вас, мои сияющие во Тьме чёрные звёздочки».

– Куда мы идём, – спрашивает, зачерпывая и пропуская сквозь пальцы горсть чёрного песка, Бхакт.

– Я же обещал отвести тебя к родным, дитя моё, – отвечает Песочный человек, беря его за руку.

– И Шанти там будет?! – озаряется радостью мальчик.

– Обязательно! Она больше всех тебя ждёт.

– Пойдём, пойдём скорее! – бежит он вперёд.

– Да, мой милый мальчик, пойдём, ведь твоё чудесное тело не выдержит нас двоих, оно-то и меня одного долго не выдержит. Так всегда происходит, если тело слишком отличается он кристалла души, а ты мой только наполовину.

– Эй, Песочный человек, не отставай! Ты такой старый!

– Слишком старый, дитя, слишком старый…

Я сижу у распахнутого окна Кирима и сама леплю из чёрных песчинок новую душу для зародившейся в нём жизни. Созданной с моим непосредственным участие жизни, и потому испытываю странные, доселе неведомые чувства.

– Это опять ты, старый Ракеш? – раздражённо спрашиваю я, заслышав его вкрадчивые шаги. – Хочешь, чтобы я вновь засунула твой кристалл сам знаешь куда для сохранности, пока ты будешь захватывать тело и убивать душу очередного мальчишки?

– Нет, Великая, я хочу получить тело его дитя, – указывает он на Кирима.

– А ты не забыл, что обещал создать для меня настоящие тела, чтобы я могла воплощаться и жить в них как живут люди. Как ты их назвал, биороботы? И ты ещё не расплатился за тело Бхакта. Твой обман с Кабиром я в расчёт не беру, он шептал вовсе не моё имя!

– Прости, Великая, я сделаю всё, что ты хочешь. Как мне искупить свою вину?

– Старый хитрый лис. Я знаю все твои уловки, меня как этих малых детей не проведёшь!

– И в мыслях не было, Великая. Моя лаборатория био-мрака к твоим услугам.

– Тогда, слушай. Я хочу построить из этого песка башню, как мальчишки у реки, только высокую-превысокую и чёрную-пречёрную и тогда…

========== 14. Кирим ==========

Я сидел на краю плоскогорья, глядя на зеленеющую долину бывшей реки. Та ушла под землю, но грунтовых вод было достаточно, чтобы за прошедшие шесть лет деревца подросли и дали первый урожай абрикос. Удерживаемый мною купол Тьмы накрывал обозреваемые земли до самого горизонта, создавая благоприятный для жизни микроклимат. За моей спиной чёрным сияющим кристаллом росла вверх Башня Мрака. Идея её создания принадлежала Бхакту.

«Наш мир живое существо и как у любого живого существа у него есть душа, которую можно кристаллизовать и использовать в благих целях».

Боготворивший Бхакта Кабир придумал, как использовать Башню для ретрансляции моей воли с целью расширения купола Тьмы. Мне даже не надо было больше поддерживать непрерывную осознанность во время сна, сливаясь сознанием с океаном Мрака. Достаточно было нескольких сонастроек днём, чтобы Башня поддерживала купол в автоматическом режиме. Когда её строительство будет завершено, сфера Тьмы охватит всю планету, защищая землю от разрушительного солнечного излучения.

На самом деле Башню никто не стоил, она росла сама, как организм, переносящий и кристаллизующий смыслы душ погибших во время Исхода живых существ из непроявленного мира Тьмы в проявленный, возвращая и возрождая утерянный мир расширением защитной сферы.

Также башня служила маяком для всех выживших. Они слетались на её сияние, как ночные мотыльки на пламя свечки. В основном это были сияющие дети, родившиеся после Исхода. Их собралось около двухсот, превратив маленький купол в тесный жужжащий и оглашаемый криками улей. Как-то так само собой получилось, что с самого начала Бхакт взял на себя руководство этим гвалтливым неугомонным сборищем. И у него отлично получалось, даже ребята постарше слушались его беспрекословно. Сначала они разбили виноградники, затем вырыли у подножия плоскогорья целый пещерный город и высадили сад.

Сейчас под малым куполом вновь было тихо. Кабир со спокойной душой мог заниматься своими изысканиями и наблюдением за растущей Башней. Собственно, кроме нас с Кабиром под малым куполом больше никто не жил. Даже Шакти ушла с Бхактом. Следом за ними увязался и мой маленький Ракеш, названный в честь дедушки – отца Аруна. С ребятами ему было гораздо интереснее и веселее, чем в мёртвой тишине прекрасного сада.

Потому я всё чаще просиживал дни над обрывом, разрываясь между сыном, Бхактом, Шакти и Кабиром. Я не мог далеко отходить от Башни, чтобы не ослаблять силу сигнала. В идеале я должен был всё время сидеть в ней. Будто специально для этого в Башне появились просторные залы и ажурные галереи. В них можно было погружаться во Тьму или бесконечно бродить по изменчивым лесенкам и переходам, наслаждаясь красотой и переливами материализованных смыслов душ. А всмотревшись в них пристальнее, пропускать через себя, проживая, бесконечную череду ушедших жизней.

Порой я ловил себя на том, что иду, увлеченно беседуя с девочкой подростком, что слушала меня с удивительно серьёзным лицом, вызывая в сердце странную гордость или по-детски весело и беззаботно смеялась, предварительно рассмешив меня, рассказом о последней проделке любимого всем сердцем Ракеша. Откуда-то она всё-всё знала о жизни моих друзей и с удовольствием мне о ней рассказывала, бесподобно изображая и играя тех в лицах.

Сидя над обрывом, я всей спиной, всем своим существом чувствовал, как Тёмная Башня тянет, манит меня и зовёт. Именно девочка рассказала мне, что отец Ракеша Кабир, а не я сам, как тот уверял меня. Пытаясь объяснить мою беременность самооплодотворением из-за пристрастия потеребить себя на сон грядущий. Она же открыла его и Аруна тайну. Почему мы с Кабиром не помнили той ночи, оставалось загадкой. Ладно, я мог так вымотаться, что не проснулся, но Кабир… Не мог же он отыметь меня, не приходя в сознание. Или стёр память об этом событии, чтобы не ругаться с Аруном? А может, это из ревности провернул его возлюбленный.

Примерно через год, перестав сосать мою грудь и научившись ходить, Ракеш всё больше и больше времени проводил с Бхактом, трясшимся над ним почище моего. Да так прикипел к тому, что превратился в повсюду следующий за ним хвостик. Перенимая от него повадки и манеру держаться. Я пытался вернуть сына, но у меня ничего не вышло. Я тогда слишком много времени пребывал в океане Тьмы, расширяя купол, а Бхакт всегда был рядом, любил, заботился, и я вчистую проиграл этот бой за милое детское сердце. Теперь он там, с ним, как и Шакти, что так, видимо, и не простила мне общества Тьмы.

Эта девочка в Башне. Порой я ясно вижу и осознаю кто она такая – Великая Тьма. А порой будто забываю и думаю о ней как о таинственной интересной незнакомке.

– Здравствуй, Кирим, я совсем тебя заждалась. Зову, зову, а ты всё не идёшь и не идёшь.

Что? Как я здесь оказался. Я ведь только что сидел над обрывом и смотрел вниз, выглядывая среди играющих детей Ракеша.

– Он сегодня три гола забил. Правда, дружок Карна ему немного поддался. Шакти учит его читать, но ему, конечно больше нравится гонять мяч.

– Мяч?

– Да, они играют в него ногами, я же тебе рассказывала! Кирим, ты опять где-то витаешь? Вернись ко мне.

– Да, вспомнил, эту игру придумал Бхакт. Я так хочу посмотреть, как играет, как смеётся мой мальчик.

– Садись и я покажу тебе.

Я устраиваюсь в удобной нише под уходящими ввысь сводами величественного храма Тьмы. Храма? Лёгкие прохладные ладони накрывают усталые глаза, приятно холодят лоб, успокаивая, будто воспалённое сознание. Я вижу две команды малых ребят по пять игроков в каждой азартно гоняющих набитый соломой мяч, сшитый из кожи крупной ящерицы. А вот и Ракеш! Несётся, поднимая босыми пятками, пыль и со всей силы пробивает в отмеченные камнями ворота. Гол! Смеётся, глаза сияют от счастья.

Но что это коснулось меня ледяным крылом смерти. Взгляд, чей же это взгляд? Бхакт!? Почему он так смотрит? Почему не радуется вместе со всеми? Что грызёт его душу? Так страшно осунулся, чёрные круги под запавшими тусклыми клазами.

– Как там Бхакт?

– Он умирает.

– Что? – Вскакиваю я. – Не может быть!

«Выть, выть, выть», – метается эхом под тонущими во тьме сводами.

– Его тело приходит в негодность.

– Почему, ведь ему только двенадцать лет? Он болен?

– Да, он болен душой.

– Неужели ему нельзя помочь? Кабир! Он же вырастил несколько тел из моих яйцеклеток! Пусть они безмозглые, но ведь его можно пересадить в одно из них хотя бы на время, пока мы ещё что-нибудь не придумаем. Он ведь для этого затеял это эксперимент? Знал, что смертельно болен?

– Его это не спасет. Перенос кристалла души в такое тело погубит индивидуальное сознание, а это всё равно, что умереть.

– Но ведь он потом опять разовьётся, как Шакти.

– Но это будет уже совсем другая личность, а не прежний Бхакт.

– Но для нас, для нас он останется жив! Неужели ты не понимаешь?!

Я мерею шагами зал, нервно стискивая в замке пальцы рук и думаю, думаю, думаю.

– Надо сказать Кабиру! Он…

– Нет, не надо. Кирим, просто побудь эту ночь со мной, пока всё не закончится.

– Что, что ты хочешь сказать?..

– Он умрёт этой ночью.

Я бросаюсь в темноту и натыкаюсь на стену, щупаю её, ища неведомо куда подевавшийся выход. Сердце изнывает от тревоги и боли за друга. Или за что-то ещё? Конечно, глупый дурак! Ракеш! Мальчик не переживёт этого. Ели Бхакт умрёт… Я должен быть с ним, должен быть с Ракешем! Поддержать его, утешить.

– Тьма! Тьма, выпусти меня немедленно! Или…

– Или что?

Тонкие сильные руки обвивают крест-накрест вздымающуюся грудь, она прижимается ко мне сзади и уже совсем не кажется такой уж маленькой.

– Ты прав. Башня стабилизирует моё сознание и впервые за миллионы и миллионы лет мне исполнилось восемнадцать. Отпразднуй эту ночь рождения со мной, подари своё тепло и тело. Я в долгу не останусь. Кабир был прав насчёт самооплодотворения. Ты можешь родить свою точную копию и перенести в неё сознание, я научу тебя как. Лучше всего это делать, когда ребёнку исполнится шесть, чтобы не потерять собственного осознания и легко поглотить душу дитя. Ты сможешь жить вечно. Здесь. Со мной.

Рука Тьмы скользит вниз, оглаживает член, сжимает в горсти мошонку.

– Вечно жить и трахаться с тобой, пожирая души собственных детей?

– Да, – шепчет она на ухо, ласкаясь, и моя плоть сама собой отзывается, идёт ей на встречу. – Я же ем вас всех. – Облизывает, целуя шею. – Я уже была в твоём теле, теперь хочу, чтобы ты побывал им в моём. Жаль, что это возможно пока только в Башне, а не под открытым, усыпанным звёздами небом. Но если всё пойдет, как я задумала… А хочешь, мы и других научим переселяться? Ты знаешь, что созданная нами сфера способствует появлению двуполых. Как ярко они сияют! Из них получатся отличные управители Тёмным Сиянием. Мы будем вместе править нашим новым миром.

– Желаешь, чтобы я вошёл в тебя? – спрашиваю я, заваливая её на спину и раздвигая ей ноги, глядя в сочащееся влагой зазывное лоно и понимая, что действительно хочу этого, хотел всегда, от начала всех времён.

Провожу рукой по бархатистой матово-чёрной, как сама летняя ночь, коже. Сердце моё разрывается от боли за сына и стон срывается с губ, когда я вхожу в неё, всем весом наваливаясь на точёное гибкое тело.

– Так? Так?! – неистовствую я, жестоко, со всей силы вдалбливаясь в неё, стремясь причинить, передать ей испытываемую боль.

– Да, – неровно выдыхает она, нервно дрожа и выгибаясь подо мной, оплетая ногами, направляя и владея.

Капли пота бегут по спине, слипаются и звучно разъединяются на выдохе животы. Бьётся лобок об лобок, воспламеняя нервы, всё тело. Океан Тьмы уходящей в небо стеной цунами накатывает на замерший в ужасе берег. Несётся, сметая всё на своём пути, и разбивается о неколебимую скалу сияющей воли и невыносимого наслаждения, когда мои зубы погружаются в её трепетную шею.

По взмокшей спине из возникшей в стене двери веет ночной прохладой. Тяжело поднявшись, я выхожу прочь и бегу к обрыву. На полпути в свете луны замечаю два силуэта. Ускоряя шаг, они спешат мне навстречу и заключают меня в объятия.

– Он умер, – всхлипывая, сообщает Ракеш, а Шакти, утешая, гладит его по голове.

Я целую сына, чувствую на губах солёные слёзы и поражаюсь тому, как же невероятно он сейчас похож на оставившего нас Бхакта.

А из нависающей над нами огромной Тёмной Башни доносится не по-детски яростный, безумный и неумолчный плач народившегося младенца. От него где-то на другом конце земли трескается земля и проваливается в невообразимую бездну, из которой, слепо натыкаясь друг на друга, лезут аморфные тени и, разевая жадные голодные рты, вторят младенческому плачу беззвучным рёвом.