Текст книги "Древо вечной жизни (СИ)"
Автор книги: Windboy
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)
Это сравнимо с тем, как если бы, прожив шестнадцать лет в знакомом доме, вдруг обнаруживаешь в нём ещё одну комнату. Комнату, благодаря которой способен создать новую жизнь, это так невероятно! Девчонки просто не понимают, каким удивительным даром обладают! Я не мог упустить такую возможность, желая взять от Кабира всё. Великая, как же я его люблю! До дрожи в кончиках пальцев. Припадать к его губам. Так бы и забрал всего в себя. Я и забираю, частично, ха-ха, возвратно-поступательно. А в ребёнке он точно остался со мной. И почему мне кажется, что Кабир нас покинет?
Дитя, кровинка, душа родная зреет во мне, наше с Кабиром единство и любовь новой жизни. Невыразимое счастье, радость и удивление. Кабир был потрясён, улыбался и переспрашивал. До него так до конца и не дошло, что он станет папой – глупый влюблённый мальчишка. Верный мой мальчик, считающий себя взрослым. А как радуется отец, сияет, как миллион солнц, чуть ли не на руках меня носит. В бытность сыном я такой заботой и любовью не одаривался, даже обидно как-то. Пока ребёнок не родится, надо оставаться девушкой. Три месяца прошло, и я более-менее привык, освоился. Только есть почему-то всё время хочется, чего-нибудь вкусненького, но надо сдерживаться, чтобы не раскабанеть, или как там это у девчонок называется? А то разлюбит меня мой милый, хе-хех.
Ночью я проснулся от яростного лая собак и сразу понял: что-то случилось. Выбежал во двор. Страшно подвывая, звери носились вокруг храма, изнутри слышалась приглушённая ругать. Я бросился к заднему входу. Но тут дверь распахнулась, и вышла мама. Увидела меня и изменилась в лице, велела немедленно идти в дом.
– Мама, что происходит?
Она стояла, опустив лицо. От её вида меня охватил иррациональный ужас. Я прикоснулся к ней. Она подняла голову. По щекам катились слёзы, всеми силами души она сдерживала рыдания и лишь мелко подрагивала от невыносимого напряжения. Я порывисто и крепко обнял её, а она меня.
– Мама…
– Это Исход, – безысходное отчаяние в голосе.
– Что? – не желая верить, да что там верить, даже допускать саму возможность подобного, переспросил я.
– Когда храм озарится светом, неистовое пламя солнца пожрёт мир, – процитировала она всем известные строки.
– Кто в храме?!
– Дядя Кабира, он принёс свет, и теперь всему конец.
Я попытался отстраниться, но мама мёртвой хваткой вцепилась в меня.
– Нет! Не ходи туда, он безумен! Ищет Кабира, говорит, что тот убил отца и должен за всё ответить.
– Убил отца, что за бред?! Пусти меня!
– Нет!
– Значит, Кабир пропал? Пусти, я смогу его отыскать. Да не пойду я в храм, обещаю.
Мама нехотя расцепила руки, и я медленно двинулся к дому, а затем, нарушая данное слово, стремглав бросился вдоль стены к калитке. Азартно лая и возбуждённо задрав хвосты, за мной неслись рыжие бестии. Завернув за угол, я влетел в храм. Под вторым занавесом и правда виднелась полоска света.
– Хочешь идти – иди, и собаки порвут тебя в клочья, – холодно произнёс отец.
– Да я их всех перестреляю, – прорычал знакомый хриплый голос дядьки Кабира, и раздался щелчок взводимого курка. – И тебя, проклятый извращенец, если встанешь у меня на пути! Никакая Тьма тебя не спасёт от материнского гнева.
– Настоящая мать никогда бы…
– Не смей, не смей! Слышишь меня?!
Я отодвинул полотнище и вошёл. Мужчины обернулись на шорох. Дядя Кабира, такой же большой и грузный, как младший брат, приподнял лампу. Я впервые видел храм изнутри. Он оказался совсем не таким огромным и высоким, как чудилось в темноте. Чёрные голые стены, пол с позабытыми и сбившимися в углы ковриками да каким-то грязным тряпьём.
– А вот и маленькая шлюшка пожаловала, – повёл он в мою сторону знакомым старинным пистолетом, что висел раньше на стене в домашнем кабинете отца Кабира. – А что, Кабир так и будет под одеялом прятаться?
– Он сбежал? Что случилось?
– Рот, блядь, закрой, пока зубы целы! – заорал он, бешено сверкая глазами.
– Арун, в дом! – приказал отец.
– И ты закрой! – замахнулся он пистолетом.
Из-под занавеса взметнулись рыжие тени. Раздался оглушительный выстрел. Вожак заскулил, отлетая, и чуть не сбил меня с ног. Но три других пса вцепились в руки и ногу мужчины, повалили на пол. И застыли, хрипло рыча сквозь стиснутые зубы. Кровь и слюна закапали на пол. Взгляды немигающих чёрных глаз в ожидании приказа устремлены на отца.
– Тише, Дерзкий, потерпи, – гладил я зверя, а тот скалил зубы и горячим шершавым языком облизывал мне пальцы.
– Как я уже говорил, Кабира нет в моём доме, и, если ты не жаждешь последовать за своим братом, тебе стоит забрать его тело и убраться восвояси.
– Да пошёл ты в свою Великую тёмную манду! А-а! – заорал он, когда собаки сжали челюсти.
– Ты меня понял или хочешь оставить здесь свои руки? Могу устроить. – Отец кивнул псам, и те рыкнули.
– Нет! Хватит! – Дядино лицо скривилось, он был готов заплакать. – Мой брат, мой бедный брат. Кабир, мальчик мой, что с тобой теперь будет?.. Ты, это ты во всём виноват. Ты и никто другой.
– Арун! В дом! Немедленно! – По глазам хлестнуло тёмное сияние, и я пулей вылетел из храма.
Никого не встретив, вернулся в свою комнату и сел на кровать. Надо было погрузиться в себя, чтобы позвать, найти Кабира, но буря чувств и мыслей раздирали меня, не давая сосредоточиться.
«Тише, тише, – успокаивал я их, как подстреленного Дерзкого, переводя внимание на равномерное дыхание с паузами после выдоха, – тише, тише».
«Кабир мёртв?»
«Я бы почувствовал».
«Я никогда больше его не увижу».
«Всему конец!»
«Исход».
«Как же я без него?»
– Да заткнитесь вы все! – заорал я в голос, ощущая себя конченым психом.
«Кабир убил отца? Я бы скорее поверил в обратное».
«Но если его дядя…»
– Замолчите. Замолчите! – бил я себя по лицу, голове. – Заткнитесь, Мрак вас побери! Иначе размозжу башку об стену!
Тишина. Благословенная тишина. Крадусь внутрь себя, удерживая зыбкое равновесие, балансируя, как площадной канатоходец. Дверь внутренних покоев уже видна, ощутима, я открываю её, проскакиваю внутрь и захлопываю за спиной.
Бесконечное серое пустое пространство и я, привалившийся спиной к застывшей в центре двери.
Сижу, прихожу в себя, успокаиваюсь. Зачерпываю и пропускаю сквозь пальцы чёрный песок. Не из него ли папа делает свой порошок забвения? Что-то щиплет изнутри. Опускаю взгляд. В животе клубится тьма и будто прихватывает, покусывает меня причудливыми узорчатыми лепестками пульсирующего бутона жизни. «Вот же злючка, – улыбаюсь я. – Давай найдём твоего папу? Где он у нас спрятался?»
Чёрная молния простреливает сознание, указывая направление. Поднимаюсь и иду в глубь бесконечной пустыни. Серое ничто проясняется, тает, как туман в рассветных лучах. Небольшой железобетонный мост, внизу сточная канава и груды мусора.
«Кабир. Кабир!»
Он спит, но даже во сне его зубы и кулаки крепко сжаты от переживаемой внутренней борьбы и боли.
Оглядываясь по сторонам, примечаю вдалеке знакомую вышку связи и шпиль городского совета. Теперь я примерно знаю, где это место.
Бегу к двери, увязая в песке, что, как всегда, не хочет меня отпускать. Распахиваю дверь, вскакиваю и чуть не падаю из-за онемевших ног. Сколько же я так просидел? Ковыляю на веранду. Небо на востоке посветлело, а звёзды поблёкли, но им на смену пришли всполохи северного сияния. Беззвучного, красивого и отчего-то страшного, словно ткань реальности прорвалась, показывая истинное чудовищное нутро, и всё, что казалось глупой детской сказкой и невежественными россказнями стариков, оказалось правдой.
В доме за спиной шум, суета, шаги. Откинув занавеску, вышел и встал рядом папа.
– Слушай меня очень внимательно и не перебивай. Скоро начнётся паника. Бери Кабира и отправляйся к куполу, оружие, еду и вещи я для вас уже собрал. Поедете на велосипедах, пока трасса безопасна. Вы должны спешить и покинуть город, прежде чем он утонет в хаосе насилия. Спутники уже вышли из строя, но совет страны молчит, скоро отключится наземная связь, электричество, и всё будет кончено. В права вступит закон силы. Мы с матерью едем в приют за городом, соберём детей и пойдём за вами. Не ждите и не ищите нас. У тебя только одна задача: выжить и сохранить ребёнка. Любой ценой! Это самое главное, он наше будущее. До купола почти две тысячи километров, но вы должны дойти во что бы то ни стало! Сторонитесь любых людей, городов и магистралей, двигайтесь только вдвоём, никого не подбирайте, чтобы не замедляться, и никому ни слова о куполе. Если вас попытаются остановить или начнут угрожать, убивайте сразу, не раздумывая. Они и так уже все трупы, просто ещё не знают об этом. Собак я заберу с собой. Карта с маршрутом в рюкзаке.
Отец развернул меня к себе и крепко обнял. А мне хотелось оттолкнуть его, закричать: «Это всё взаправду?! Ты серьёзно?!» Но небо, сияющее небо…
– Я люблю тебя и верю в твои силы, а теперь простись с мамой и найди Кабира, передай ему мои слова. Он должен защитить тебя и ребёнка любой ценой. Даже ценой жизни, но не своей, иначе вы не доберётесь. Я люблю его, люблю вас всех, иди, иди к матери, да хранит тебя Великая Тьма.
Я бежал по улицам просыпающегося душного города, что казался таким же, как всегда, с его запахами свежих лепёшек, пережаренного масла, вони нечистот и экскрементов, трепещущего на пыльном ветру выцветшего белья, деланого смеха мальчишек-попрошаек, пьяной ругани, первых сигналов вечно спешащих такси. Да, всё было как обычно, кроме обращённых в небеса лиц: восторженных, равнодушных, встревоженных, хмурых, помятых со сна или беззаботных. Они видели, но не понимали, не знали, перекликались, шутили, строили догадки, а я бежал к Кабиру, и ветер гнал за мной клубы пыли и мусора.
Я нашёл его в полном раздрае, измученного и отвратительно пахнущего. Мы поплелись домой, и он рассказал, как умер отец, а я поведал о стычке с дядей.
– Значит, это я виноват, что дядя осквернил храм и теперь миру конец?
– Не думаю, наш секс был не настолько плох, чтобы разгневать солнце.
– Великая! Ты можешь думать о чём-то другом, кроме траха? Разве не понимаешь, что происходит?! Исход! Нашего мира больше нет!
– Но мы всё ещё есть, поэтому не раскисай и шевели ногами.
– Это я-то раскисаю? Да ничего подобного, – хрипло проговорил он, украдкой вытирая набегающие слёзы.
Я бы и сам поплакал, но потом, потом.
Мы подошли к дому. Рыжих нигде видно не было, значит, родители уже ушли. Увижу ли я их ещё когда-нибудь?
– Так, губитель человечества, не разбредаться, хватаем рюкзаки – и в дорогу.
– Моя мама, – сглатывая, выдавил он.
– Уехала с дядей.
Кабир уронил голову, но тут же собрался.
– Тогда в путь? – спросил он, глядя на меня блестящими, вобравшими и отпустившими весь мир глазами.
– Да, в путь!
Мы выкатили нагруженные велосипеды. Окинули прощальным взглядом свои дома, покинутый куб храма.
И поехали навстречу сияющему и безжалостному солнцу.
========== 8. Кабир ==========
Проснулся среди ночи с чувством тянущего беспокойства в сердце. Прислушался: звенящая тишина. Сквозь ставший прозрачным купол просвечивали далёкие звёзды. Купол менял проницаемость, поддерживая температуру не выше двадцати семи градусов. Повернул голову: вторая половина кровати пуста. Злючка пропала. Вечером она втиснулась между мной и Киримом и толкала его ногами, пока он не свалился с края и со словами: «Как-то у вас там слишком мягко, спать невозможно» – улёгся на своё покрывало, с которым так и не расстался.
Стараясь не шуршать простынёй, я подполз к краю и посмотрел вниз. Девочка свернулась клубочком в объятиях Кирима, зажав в зубах его большой палец, как собака – кость. Вокруг них плотным коконом шевелились сторожевые нити тьмы. Ощутив мой взгляд, Кирим шевельнулся во сне, а Злючка тут же крепче сжала зубы, отчего мальчик проснулся и очень бережно погладил её.
Я отвернулся, пережидая острое желание спуститься и лечь вместе с ними, ощутить живое тепло. Что же меня разбудило? Откинувшись на спину, вновь посмотрел на звёзды и уловил стремительное движение скользнувшей прочь тени. Зверь? Человек? Скорее уж ребёнок. Но так владеть Мраком! Как ни старался, я не мог сфокусировать на нём внутренний взгляд. Он играючи ускользал от моего внимания и появлялся в отдалении, выпустив лучик сияния, словно поддразнивая: «Я здесь, поймай меня». Но я не смог, и через пару минут он совсем убежал или затаился.
Я больше не сиял намеренно, но, видимо, «бабочки» запомнили направление и продолжали слетаться на увиденный огонёк. Сад с лёгкостью мог прокормить до десяти человек, а то и больше, если использовать землю рационально, но это бы слишком усложнило быт, отвлекая меня от исследований, что помогут спасти не десяток и даже не пару десятков, а всех выживших. Завтра же продолжу тренировать Кирима, а сейчас – спать, спать. И не забыть предупредить его о госте, чтобы не бросал дверь открытой и был осторожен снаружи.
*
– Арун, подожди меня здесь, а я схожу к деревне. Слышал там лай собак, может, удастся на них поохотиться.
Обессиленный исхудавший Арун, закрыв глаза, сидел, привалившись к дереву. По лбу катились капли пота. Ребристая мальчишеская грудь, обтянутая болезненно-прозрачной кожей, и большой живот. Уже три месяца мы пробирались через опустевшие умирающие джунгли. Почти все дикие животные ушли на север, спасаясь от невыносимого зноя, или погибли. А мы двигались в пойме реки Вольной на юго-восток, к плато с заветным куполом. По моим прикидкам нам осталось пройти несколько десятков километров, но Арун был совсем плох, и большую часть дня мы прятались в тени, совершая небольшие переходы в сумерках.
– Кабир, моё тело стремится выжить и возвращает мужскую форму. Сначала грудь, а теперь это. – Он оттянул резинку грязных шорт, демонстрируя сжавшийся член. – Как мне теперь родить? – По его щекам покатились слёзы. – Моё тело и ребёнок воюют друг с другом. Если победит тело, оно сожрёт его. Что мне делать, Кабир? Я больше не могу так.
– Мы доберёмся до купола, ты восстановишь силы, превратишься обратно и сможешь родить. Я принесу еды, не плачь. – Я погладил его по голове и ушёл.
«Тьма с ним, с этим ребёнком, сожри его, только не умирай», – хотелось крикнуть мне, но я не мог. Арун, да и сам я, никогда бы не простил этих слов. А если он умрёт, что тогда? Тогда я убью себя и уйду вслед за ним. Без него мне тут нечего делать.
Слева послышался переходящий в визг озлобленный лай собак, и я крепче перехватил самодельное копьё с примотанным на конце ножом и ускорил шаг, продираясь через высохший шуршащий подлесок. О том, чтобы подкрасться беззвучно, не было и речи. Вся надежда на Тьму, с помощью которой у меня получалось ослеплять животных, искажая их восприятие.
Я вышел на чуть заметную дорогу. Покинутая деревушка состояла всего из нескольких хижин на метровых сваях. Две облезлые псины – чёрная и грязно-серая – сцепились над сгнившими человеческими останками, белевшими обглоданными рёбрами грудной клетки. Собаки не обратили на меня никакого внимания, катаясь в облаке поднятой пыли. Я подбежал и сходу всадил копьё в ярящийся клубок, что, тонко взвизгнув, тут же распался. Чёрный пёс метнулся в сторону и скрылся под хижиной, а серый, истекая кровью, лежал у моих ног. Перерезав зверю глотку, я вскинул его над собой, ловя ртом стекающую кровь и жадно глотая. Напившись до тошнотворной отрыжки, я поспешил с добычей обратно. Меня гнало снедающее предчувствие беды. Стоило надолго потерять Аруна из виду, и оно неумолимо захлёстывало меня, зачастую заставляя возвращаться к нему с пустыми руками. Но не сегодня, улыбаясь, порадовался я, ныряя под упавший ствол.
Представшая взору картина ещё долгие годы будет мучить меня в безысходных кошмарах.
Весь в крови, с развороченным животом, Арун протягивал мне наше дитя – девочку, чуть подрагивающую в предсмертных конвульсиях.
Я еле успел подхватить её, прежде чем он потерял сознание. И лишь в голове продолжал многократным эхом метаться его мысленный шёпот: «Спаси, спаси её». А следом проклятие матери: «Пусть сдохнут в муках все, кого ты полюбишь». И жадные руки Тьмы, вырывающие из сердца любимых. Укоряющий взгляд Ракеша и ухмылка старого Анкера: «Завистливая сука любит прибирать молодых».
– Не-ет! – прорычал я, сжимая невесомое тельце. – Не отдам!
«В соответствии со смыслами тела, – говорил Ракеш, – душа человеческая кристаллизуется во Тьме. И в ней же растворяется, как соль в воде, когда жизнь покидает его. Но сияющая воля способна отделить душу от плоти Тьмы, и тогда та обретает материальную форму».
Я видел мерцающую, готовую раствориться во Мраке душу дочери и, как учил нас Ракеш, сделал мысленный шаг назад, покидая тело со всеми его эмоциями, волнением и страхом, мечущимися мыслями и неуверенностью в своих силах. Явленный мир проступал на поверхности бездонного океана Тьмы, озаряемый таким же безграничным сияющим простором свободной воли над ним. И этим чистым холодным сиянием я вырезал кристалл новорождённой души из замершего в неподвижности тельца.
«Но если его тут же не вживить в другое тело, он рассыплется в чёрную пыль, поэтому, прежде чем пересаживать душу, надлежит найти подходящее для неё тело и опустошить его, потому что две души в одном теле не уживутся, не сведя друг друга с ума», – хихикал Ракеш.
Глядя на крохотный чёрный кристалл, я уловил движение в сухой траве. Накрыл существо Тьмой, заставив двигаться к себе, и увидел небольшую жёлто-зелёную змейку. Поймав, извлёк её душу и заменил кристаллом дочери. Безвольно обвиснув, змейка лежала на моей ладони, и я не знал, что делать дальше, как вдохнуть в неё жизнь. Но Сияние знало и, отзываясь на моё страстное желание и намерение, стало сплетаться в тонкий узор, соединяя душу и тело сияющими нитями Тьмы. Змейка шевельнулась и, обвив мои пальцы, угрожающе зашипела. Я, продолжая чувствовать её изнутри, послал успокаивающий импульс и приказ быть рядом. Мне предстояла ещё одна операция, чтобы удержать ускользающего от меня Аруна.
Его душа в беспамятстве металась и кричала на всю Тьму, когда я безжалостно, не ведая сомнения, вырезал её из Мрака. Материализовавшийся кристалл души был крупным и многогранным. Я обшарил сознанием всю округу в поисках хоть одного живого существа, но не нашёл даже сбежавшей собаки. Кроме меня, здесь никого не было. Кроме меня…
«Прости, Арун, – я взял в руки нож и приставил холодный кончик к основанию черепа, – придётся нам пожить вместе, в тесноте, как говорится, да не в обиде».
Струйка крови, щекоча, побежала вниз по шее, и, раскрыв надрез, я засунул в него кристалл души Аруна, запечатав замысловатым узором.
«Где я?! А-а-а! А-а-а!»
«Да не ори ты так».
«Кабир?! Ты где?! Я ничего не вижу… и не чувствую!»
«Тише, Арун, тише. Помнишь, твой отец рассказывал о переселении душ?»
«Д-да».
«Я переселил тебя в себя, чтобы кристалл не распался».
«Что ты сделал?!»
«Арун, тише, а то у меня голова лопнет. Это временно, пока я не найду для тебя подходящее тело».
«Что со Злючкой, она жива? Моё тело почти убило её. Прости, я не знал, как ещё её спасти».
«Со Злючкой?»
«Я так её про себя называл, когда она пиналась или покусывала Тьмой».
«С ней всё в порядке, я и её душу пересадил».
«Слава Тьме! Почему я её не чувствую?»
«Я пересадил её не в себя, а в другое тело».
«В какое?»
«Потом расскажу, главное, что с ней всё в порядке. Давай сначала с тобой разберёмся».
«Почему темно и я ничего не чувствую?»
«Наверное, потому, что моя душа осталась на месте и ты можешь быть только зрителем».
«Ты тупой? Я же говорю, что нихера не вижу!»
«Кажется, я начинаю понимать, что имел в виду Ракеш, говоря, что две души в одном теле сведут друг друга с ума».
«Сука, я так теперь и буду болтаться в этой пустоте?»
«Арун, если ты хоть минутку помолчишь, я попробую разобраться и придумать, как подключить тебя к каналам восприятия».
«Ладно, извини, я немного не в себе».
«Это точно, ты во мне».
«Ну, не всё же только тебе во мне быть».
«О, узнаю прежнего Аруна».
«Всё, я молчу, молчу, только включи свет, а то мне страшно. Вдруг мне только кажется, что я с тобой разговариваю».
*
«Быстрее! Быстрее!» – вопил в голове Арун, а я сбрасывал на бегу рюкзак.
Пожар, которого мы так долго ожидали и боялись, настигал меня, хоть я и бежал против ветра. Да и тот мог в любую секунду измениться. Огненная волна пронеслась по кронам в вышине, вниз полетели горящие листья и пепел.
Лёгкие жгло, в боку нестерпимо кололо, пространство впереди заволокло дымом.
«Поднажми, миленький, а то мы тут мигом изжаримся!»
Гул пламени и треск приближались; я прыгнул прямо в дым и, споткнувшись, упал на острые камни, ободрав ладони и коленки. Над головой дохнуло жаром, завоняло подпаленными волосами. Не распрямляясь, на четвереньках, я полез в гору. Вокруг кружились и падали горящие листья, всё заволокло удушливым дымом, глаза слезились, но я упрямо карабкался вверх по сухому руслу ручья с вымытыми и торчащими, как ступени, камнями, что сильно облегчало подъём. Забравшись выше клубов дыма, я откашлялся и посмотрел назад. Вся долина реки полыхала, объятая пламенем, горизонт заволокло дымом. Скоро здесь не останется ничего, кроме голой выжженной пустыни.
Взобравшись на плоскогорье в его начале, я пошёл вдоль края, созерцая утопающее в дыму подножие. До купола оставалось с десяток километров, и мне не верилось, что я всё-таки до него доберусь. Надо бы успеть до заката.
«Если отец с мамой и детьми где-то внизу, им конец».
«Они могли не спускаться в долину, а подняться выше и зайти на плоскогорье с севера». «Тогда мы нескоро их увидим. Кабир, там что-то блестит!»
«Да, ты прав», – вгляделся я, ускоряя шаг.
«Это купол, Кабир, купол! Мы дошли, Кабир, дошли. Ну что ты плачешь, мы же дошли?»
Дверь была заперта и не поддавалась. Я нашёл камень и принялся стучать в неё, производя неимоверный грохот. Никакого ответа.
«А если он умер?» – спросил Арун.
«Не смей даже думать об этом!» – Я вновь принялся колотить в дверь, а затем обессиленно привалился к прохладному металлу спиной.
Уже соскальзывая от усталости в сон, я услышал скрип колеса и скрежет открывающегося засова. Вскочив, я потянул дрогнувшую дверь на себя.
Высокая согбенная фигура упиралась рукой в стену.
– Всё-таки не дали старику помереть спокойно, – проворчал Анкер, позволяя заключить себя в сопливые слёзные объятия. Отстранил на вытянутую руку. Я тёр глаза, размазывая по щекам грязь и сажу. – Ты один? – От его вопроса горло у меня перехватило, и я не смог ничего ответить. – Вижу, не один, – кивнул он на обвившую шею змейку и заглянул в глаза, проникая взглядом в самые потаённые уголки души, и не только моей. – Даже так, – произнёс он, опуская тяжёлую ладонь мне на макушку и пропуская мимо себя внутрь. – Даже так…
========== 9. Кирим ==========
Злючка сидела на корточках, широко расставив ноги, а я поддерживал её под мышки.
– Чем это вы тут занимаетесь?! – напугал меня Кабир, с ехидной улыбочкой возникая из-за дерева.
– Пи-пи, ка-ка! – хмуря брови, страшным голосом пробасила Злючка.
– А-а, новые слова учите, ну-ну, учите-учите, раз кому-то наконец надоело ей ноги постоянно мыть.
– Если б только ноги, – пробурчал я.
– Что-что?
– Ничего, господин учитель Кабир, мы сами со всем справимся!
Только оставь нас в покое, Песочный человек тебя забери!
– Что ты там про себя бормочешь, думаешь, я не слышу?
Я прикусил нижнюю губу, чтобы ни о чём не думать.
– Всё! Всё! Всё! Всё! – запрыгала Злючка.
– Всё так всё, теперь берёшь листик и вытираешь попу, как мапа нас учил, ага, и в ямку кидай, да, загребай.
Я отпрыгнул, уворачиваясь от полетевшей во все стороны земли.
– Так! Так! Так!
– Да, пойдём руки мыть.
– Эй, не так быстро, – остановил нас злоде…
Молчать! Молчать! Молчать!
– Ты это мне или себе?.. – осведомился Кабир и, не дождавшись ответа, продолжил: – Судя по запаху у входа в спальню, кто-то перестал пользоваться ладонями по назначению.
– Тут и так воды полно! А ты сам говорил, что почву надо удобрять и поливать.
– Так поливай подальше от места, где мы отдыхаем.
– Хорошо, буду поливать на противоположной стороне.
– На противоположной у меня лаборатория, давай где-нибудь сбоку.
– Хорошо!
– Лестницы подмёл?
– Да!
– А фрукты все собрал?
– Меня Злючка отвлекла.
– Так иди собирай, чего стоишь, разговоры разговариваешь?
Р-р-р! Р-р-р! Р-р-р!
– Ты это прекращай, а то Злючку говорить научишь, а сам разучишься, и что потом с тобой делать?
– Ничего со мной не надо делать, и не делать можно прямо сейчас.
– Ладно, иди поучи её плавать.
– Да?! Правда?! – не веря своим ушам, обрадовался я.
– Всё равно после мытья рук она вся мокрая будет. Так хоть не зря.
– Злючка, айда купаться, – протянул я ей руку.
– Да! Да! Да!
Она ухватилась за неё, и я закинул девочку на спину, подхватил под коленки. Вышел на лестницу и поскакал вниз к бассейну. Всего лестниц было четыре, они пересекали сад крест-накрест, деля его на четыре сектора. В саду – четыре спускающихся двухметровыми ступенями яруса. На верхнем, по периметру, поднимаясь под самый купол, плёлся виноград, колосились злаки и созревали овощи. Испаряющаяся влага стекала с купола по гладким стенам и впитывалась в землю. На втором ярусе росли невысокие деревца персиков и всевозможные кустарники, сливы, вишни, фундук, за ними черешни, яблони и груши, на самом нижнем – высокорослые абрикосы и пальмы. В центре каждого сектора стояло по пчелиному улью. Посередине располагался пятиметровый колодец бассейна, на такую же глубину уходивший вниз. Пологая лестница заканчивалась на трёхметровой высоте, спускаясь ко дну вертикальной лесенкой. Если вода опускалась ниже отметки в полтора метра, её надо было подкачивать ручной помпой. Так велел Кабир.
«И почему я только его слушаюсь?» – задал я сам себе вопрос.
«Потому что тебе здесь нравится и ты боишься, что он тебя выгонит, а ещё ты любишь Злючку».
«И вовсе не люблю я эту Злючку-вонючку!»
– Буль-буль! – кричала та, покусывая в возбуждении и слюнявя мне ухо. – Буль-буль!
Я замер на краю лестницы и оглянулся. Кабира видно не было.
– Прыг! Прыг! – понукала Злючка, стукая твёрдыми пятками мне по бёдрам и вонзая зубы в основание шеи.
Я оттолкнулся и прыгнул. До воды было всего-то метра полтора, но Кабир чуть не убил меня, когда увидел, как я сигаю со Злючкой на закорках в первый раз. А той это так нравилось.
Воды было по шейку, если стоять на носочках. Она была прохладная, но не так, чтобы сильно, а приятно. Я по-прежнему испытывал трепет, ощущая её всем телом, это было так необычно восхитительно. Если бы не Кабир с его делами и заботами, я бы вообще из неё не вылезал. Он же это сразу просёк и безжалостно манипулировал мной, играя на моих чувствах и желаниях. Но Злючке тоже нравилось плавать, и этим уже пользовался я, так как Кабир трясся над ней, как ненормальная мамаша. Вида, конечно, старался не подавать, но я-то чувствовал его страх за дочь, а порой и жгучую ревность.
– Вас ночью друг от друга не отодрать, – ворчал он.
– Это её не отодрать, я не виноват, что она ко мне липнет.
– Да ладно, я видел, как ты её гладишь!
– А иначе она меня за палец кусает! Больно, между прочим!
Злючка плескалась, цепляясь за мою шею и плечи, пиналась или оплетала ногами, отчего я периодически с головой уходил под воду. А кожа будто дышала водой, впитывая и выпуская её обратно, создавая ощущение, что тело моется изнутри. Именно так я себя и чувствовал – чистым и лёгким изнутри, так здорово.
Накупавшись, я лежал, нежась на нагретой солнцем нижней широкой ступеньке, а Злючка возилась, укладываясь, на моей спине. Наконец, свесив по бокам ноги и устроившись ухом и щекой на правой лопатке, замерла, легонько гладя мне руку кончиками пальцев. Я закрыл глаза и расслабился. Было приятно чувствовать тепло её прижавшегося тела и прикосновения. Сознание уплывало, погружаясь в нежную дрёму.
– Ки! Ки! – вскрикнула Злючка, вырывая меня из сна и указывая на стайку мелких рыбок, что жили в бассейне.
Если замереть и не двигаться, они подплывали и покусывали кожу, дёргая за волоски, но от непрестанно бултыхающейся Злючки разлетались врассыпную. Собственно, я не учил её плавать, потому что и сам не умел. Нам просто очень нравилось купаться.
– Эй, Кирим! – донеслось сверху.
Я вздохнул, ссадил с себя подружку и нехотя поднялся.
– Кирим!
– Да! – откликнулся я.
– Ко мне!
Эксплуататор!
– Бегом!
Что там у него ещё стряслось? Вроде я ничего больше такого не делал, чего он не любит.
– Иду! – крикнул я, присаживаясь на корточки и помогая девочке забраться на меня. – Раз, два, три, четыре, – считал я ступени, – девять, десять. Раз, два… – произнёс я, приостанавливаясь.
– Три! Три! – выкрикнула Злючка мне в ухо так, что я чуть не оглох.
– Правильно, три, молодец, – похвалил я, делая шаг.
Злючка радостно засмеялась и от переизбытка чувств вонзила зубы в моё и без того покрытое синяками и укусами плечо.
– Ай! Не кусайся, а то ссажу, – грозно сказал я, склоняясь набок, чтобы стряхнуть её. И тут же получил по уху.
– Но! Но! – обиженно и угрожающе прикрикнула девчонка, сверкая тёмными глазищами и скаля зубы.
– Ладно-ладно, – выпрямился я. – Но ты слишком больно кусаешься, на мне уже живого места нет. Сколько там у нас было?
– Три! Три!
– Четыре…
– Пять! Шесть!
– Не так быстро, думаешь, легко тебя наверх тащить?
– Сама! Семь! Сама!
Я опустил её перед собой на землю, поставив её ноги на свои и держа за поднятые руки.
– Семь! – скомандовала она, и мы вместе сделали шаг на ступеньку левой ногой. – Во! Семь! – шагнули правой.
Злючка засмеялась, запрокидывая голову и глядя на меня сияющими глазами.
– Молодец, – улыбнулся я. – Де…
– Вять! – ещё один шаг и взрыв радостного смеха.
– Кирим!
Я вздрогнул от недовольного окрика. Злючка оглянулась на меня.
– Надо бежать, – сказал я, подхватывая её на руки и устремляясь вверх.
Девочка прижалась к моей груди, обхватив руками за шею, но не кусая, а крепко-крепко обнимая.
– Ну где вас носит? – ворчал Кабир, пока я пытался отдышаться. – Надо мышиные клетки почистить, а то воняет.
Мы стояли в дальнем левом углу лаборатории. Здесь располагались аквариумы со змеями и клетки с мышами, которыми Кабир их кормил. Блестя серыми шкурками, грызуны сновали, прячась в сене под корягой. Они были такими красивыми и аппетитными…
– Так, кончай облизываться, бери пустую клетку, вычисти и замени солому. Рви прямо с колосьями, пусть едят.
– А ты и мышей сам, как змей, создал?
Кабир выразительно на меня посмотрел, вскинул брови и закатил глаза.
– Да не создавал я никого! Ты что, совсем юмора не понимаешь?
– Не создавал?! – отступил я на шаг. – Значит, про змей… – Я сжал пальцы, просовывая их между прутьев клетки. – Ты мне соврал?!
