Текст книги "Выпьем за любовь (СИ)"

Автор книги: Wicked Pumpkin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Да ладно, лёгонький такой БДСМ. Больше эстетики, чем какой-то жести. Ничего, что травмировало бы или причинило лишнюю боль. Ну, кроме воска и плети, но ему даже нравилось.

– Это я тебе так говорил, чтобы ты не расстраивалась, – наконец Грима нашёл в себе силы поднять голову. Красный, как варёный рак, знатно приправленный паприкой, он посмотрел на Эовин с плохо скрываемым чувством стыда за своё прошлое. Она же изо всех своих сил пыталась прикрыть своё лицо так, чтобы не было заметно её истеричного смеха, но глаза выдавали всё.

– Ой, ещё скажи, что тебе вообще ничего не нравилось, – ответила Амелия с хитрецой в голосе. – Кто зонд для уретры утащил, а? Зачем он тебе, праведный мой?

На этих словах Эовин благополучно не выдержала и согнулась пополам от сдавленного, похожего на хрюканье хохота, сквозь который пробивались быстрые, короткие и не слишком искренние извинения.

– Кажется, я сломала твою девочку, – в голосе по ту сторону телефона не было ни капли сожаления. – Ой, вы же не из-за этого звонили. Так что он натворил-то?

– Да так, уже ничего, – слегка успокоившись, Эовин отняла руки от лица, всё ещё улыбаясь от уха до уха. Грима нахмурился, явно не понимая, ради чего тогда были все его страдания. Но после этого разговора, особенно после его эффектной реакции, следы которой до сих пор не покинули его лицо, у неё не осталось абсолютно никакого страха перед этим человеком.

– Что, у влюблённых пташек с памятью плохо, а ранним утром ещё хуже? Короче, не знаю, что у вас там стряслось, но, милая, запомни главное. Он как гремлин, только ещё проще. Не давай ему пить, и всё будет хорошо.

– Большое спасибо, Амелия. Было приятно с вами пообщаться, – нисколько не кривя душой, прощебетала Эовин и, дождавшись такого же довольного «Чао, бамбини!» в ответ, сбросила звонок.

Эовин перевела взгляд с экрана телефона на всё ещё смурного Гриму. Он старательно всматривался в какую-то очень интересную точку на клетчатой скатерти, делая вид, будто она занимает все его мысли. Плюсы в такой утренней взбучке от бывшей жены всё же имелись: взбодрила она гораздо лучше чая. Сонливость сняло как рукой, и больше он не зевал в кулак и не щурил глаза, одним своим видом умоляя вставить в них спички. Эовин снова поймала себя на мысли, что он почему-то кажется ей похожим на коалу, но на сей раз машина не сбило эту коалу, а лишь очень сильно напугала, да так сильно, что бедное животное теперь никак не выйдет из состояния шока. Вот и Грима всё смотрел, смотрел, смотрел в одну точку, почти не моргая, пока она, наконец, не подала голос, напоминая о своём присутствии.

– Значит, теперь я могу смело рассказывать подругам, что знакома с настоящим порноактёром, да? – она не удержалась от лёгкого смешка. Грима всё-таки отмер, потёр глаза руками, пытаясь прийти в себя, и как-то обречённо выдохнул, будто впереди его могло ждать что-то похуже.

– Я никогда не был порноактёром. Я всего лишь развлекался с женой, и так вышло, что это приносило доход, – возразил он без обиды, пытаясь собрать перед ней осколки своих гордости и достоинства и склеить их воедино. Он не занимался порно, он всего лишь снимал секс с женой и продавал его, это ведь совсем другое, это не то же самое.

Теперь слухи о Гриме Галмодовиче, знавшем, что такое зона, не понаслышке, обрели ещё более интересные очертания. Он уже был вором, насильником, пусть и исключительно в её воспалённом воображении, а теперь становился ещё и полноправным соисполнителем в деле по изготовлению порнографических материалов. Как же ей повезло связаться с таким честным человеком, думала Эовин, как же обрадуется её семья, если узнает. Умница, красавица, выпускница юрфака на страже закона и справедливости и не очень молодой, не очень красивый мужчина с весьма сомнительным прошлым.

И всё же ей нравилось ютиться с ним в маленькой кухне за завтраком, узнавать какие-то странные, тайные подробности из его жизни, хихикать и даже откровенно смеяться из-за них и чувствовать, что это нормально, смотреть на него вот такого, в футболке и трико, с криво убранными волосами, засыпающего на ходу.

– И что прикажешь с тобой делать? – по-доброму ухмыльнулась она, подперев кулаком подбородок.

– Казнить или помиловать, – просто ответил он и слегка улыбнулся, уже понимая, какой выбор она сделала.

========== Часть 6. Этому столику больше не наливать ==========

На дворе стоял конец марта, и Эовин всё ещё сочиняла ложь про подруг. Встречайся она с кем-нибудь, хоть сколько-то похожим на Игоря, призналась бы сразу. Игорёк был хорошим, не казанова какой-нибудь, скорее, этакий «эх, Вася, Вася», которому город голову вскружил, и спустя полтора года она с чистой совестью его простила. Но Грима от Игоря был далёк. Эомер и Теодред его не переваривали, и это было взаимно. Дядя, правда, им проникся, но от этого представить его реакцию было ещё страшнее. Всё-таки в новогоднюю ночь он посылал их вместе для того, чтобы Грима в случае чего смог защитить её от посягательств всяких пьяниц, а не сам становился тем самым пьяницей, который будет на неё посягать.

С одной стороны была семья, с другой – отношения, от которых Эовин из принципа и врождённого упрямства отказываться не собиралась. Где-то посередине болталась она сама, одинокая в своей лжи и разрываемая на части мыслями о том, как её семья обрадуется Гриме и как Грима обрадуется фингалу под глазом, который неминуемо появится, стоит им перестать скрываться. Но пока всё было мирно. Она честно ставила своих в известность, что не будет ночевать дома, что находится в полной безопасности, что телефон у неё всегда под рукой, и потому совесть её почти не мучила.

Так было ровно до того злополучного дня. Казалось бы, суббота, на улице светило солнышко, птички пели, полусонные пчёлки жужжали, природа просыпалась, и вообще всё было замечательно. Но просыпалась не одна только природа, не только птички и пчёлки, но ещё и подозрительность.

– Ты что, курил в квартире? – вместо положенного «доброго утра» Эовин поморщилась и сонно потёрла глаза. В гостиной пахло так, словно в комнате выкурили по меньшей мере целую пачку. Собственно, эта самая пачка и валялась, смятая, на краю журнального столика, а рядом с Гримой лежала новая, и он уже успел её почать.

– Ты проспала пятнадцать часов. И это уже не в первый раз, – заядлый курильщик казался обеспокоенным, нервным, каким-то чересчур бледным, даже для самого себя, зажатым, хоть и сидел на собственном диване в собственной же квартире, и у Эовин закрались смутные подозрения, что всё то время, пока она тихо-мирно посапывала в подушку, он гуглил причины такого долгого сна. И догуглился.

– Забей, переутомление. У меня уже было такое. Много ела, много спала, просто нужно отдохнуть.

– Со здоровьем шутить нельзя, – начал он ей втолковывать как маленькой. – А вдруг с щитовидкой что-то? Или с нервами? Или, не дай бог…

– Со мной всё нормально, – Эовин быстро перебила его и плюхнулась рядом, расплывшись в широченной улыбке и будто доказывая, что она пышет здоровьем. – Я прекрасно себя чувствую.

– Ну да, и засыпаешь на ходу, – кивнув, Грима потянулся слегка подрагивающей рукой за сигаретами, но Эовин оказалась быстрее – в следующий миг она уже прятала пачку за спиной, с хитрецой щуря глаза.

– Курить, между прочим, тоже вредно. А у меня просто переутомление,

– От чего? Что-то я не слышал, чтобы твой отдел завалило работой или чтобы дома у тебя обстановка была напряжённой.

– А раз не переутомление, то я обязательно помираю, да? – Эовин не выдержала и сорвалась. Улыбка исчезла, сменившись выражением крайней степени раздражения. – Щитовидка, нервы. Ты ещё скажи, что я залетела.

Недовольный прищур Гримы мгновенно испарился, его взгляд забегал по её лицу так, словно он видел её впервые. За три года работы и общения с ним Эовин знала, что так быстро его глаза бегают только тогда, когда он что-то считает, а калькулятора под рукой нет. Обычно она не обращала на это особого внимания – привычка, всякое бывает, но сейчас его мечущийся взгляд беспокоил её.

– А у тебя месячные давно были?

– Извращенец, – скрестив руки на груди в защитном жесте, Эовин надула губы и отвернулась, изображая из себя неженку. На самом же деле она пыталась справиться с внезапно нахлынувшей волной ужаса. По щекам вмиг поползли пунцовые пятна, а по спине пробежали липкие мурашки. О чём о чём, а вот об этом она не думала. И вообще забыла. И не особо страдала. Последние месяцы выдались насыщенными, и за всеми играми в прятки она попросту потерялась во времени и запуталась в событиях.

– Ой-ой-ой, какая запретная тема, как мне совестно, – прекрасно понимая, что её реакция фальшива, он продолжал до неё докапываться. Его вкрадчивый голос проникал в самую душу, снова и снова заставляя думать, вспоминать и переживать от того, что вспоминаться ничего не собиралось. – Сама подумай, мы с тобой встречаемся с середины февраля, и я что-то не припомню…

Не дав ему договорить, Эовин схватила его за руку и наконец обернулась. По всей видимости, она выглядела настолько шокированной и испуганной, что Грима тут же подскочил на ноги, чмокнул её в лоб и, пообещав, что вернётся очень скоро, на всех парах умчался в аптеку. А Эовин так и осталась сидеть на диване, пытаясь успокоиться и найти хоть что-то нормальное в этой ситуации. Про хорошее речи не шло вовсе.

Поначалу не было ничего, кроме шока от осознания, в какой переплёт она попала. И всё же постепенно, снова и снова пробуя эту мысль, разжёвывая её для самой себя, раскладывая по полочкам ответы на элементарнейшие вопросы, Эовин смогла освободиться от сковывавшего ступора и взглянуть на ситуацию чуть более трезво. Она любила детей, любила играть с ними, баловать их, но о том, чтобы завести своего никогда серьёзно не задумывалась. Она попросту не представляла детей в обозримом будущем, всегда задвигая мысли о ребёнке лет на десять вперёд. Однако с материальной точки зрения никаких проблем не было. Да, она жила в доме дяди, но и Теодред с Эомером жили, а им обоим уже за тридцатник перевалило. Просто у них была крепкая семья, и почему бы не жить всем вместе, если дом позволяет, тем более, что Рохановых осталось не так много – всего-то четверо? Сказать, что она жила на деньги дяди, тоже не получалось – у неё было пять процентов акций компании, более того, она в ней работала, а не просто снимала барыши. Поэтому особого стыда и угрызений совести от того, чтобы принести в подоле, она не испытывала. Мысль об аборте появилась где-то на задворках сознания, но Эовин от неё тут же отмахнулась. Её учили с трудностями бороться, а не убегать от них. Несомненно, у кого-то возникали ситуации, когда именно избавление от ребёнка было своего рода актом борьбы, но в её положении, с её любящей семьёй, которая поддержала бы её в любой ситуации, с её возможностью дать ребёнку всё, в чём он будет нуждаться, это было бы именно бегством, причём самым трусливым.

Придя к какому-никакому, но пониманию ситуации, Эовин провела руками по лицу, будто стирая с щёк невидимые слёзы, и гордо подняла подбородок. Она не сдастся без боя, не из такого теста она слеплена.

Но стоило Гриме вернуться с тремя присватанными фармацевтом коробочками разных цветов, как самообладание тут же покинуло её. Нет, нет и нет, она не готова, она совершенно точно не беременна, разве она, как мать, не должна была что-то почувствовать, что-то заподозрить? Оказалось, не должна была. Все три теста укоризненно косились на неё двумя полосками и чуть ли не вопили: «Ну что, мамка, довела тебя скользкая дорожка пьянства и разврата?»

Сколько бы Эовин не готовила себя к положительному результату, она всё равно не смогла набраться мужества как следует. В голове копошилась мысль, что, возможно, отсутствие месячных, сонливость и приступы обжорства – симптомы самого обычного переутомления, или стресса, или чего-то ещё в том же духе. Но реальность оказалась куда более суровой. Из туалета она вышла на негнущихся ногах, прислонившись к двери, закрыла её и сползла вниз, глядя на стенку перед собой, как заяц, напуганный светом фар машины, которая вот-вот его собьёт. Но сквозь кокон испуга пробивалась реальность, и Эовин всё острее и острее ощущала, как на неё таращатся, без стыда и совести подавляя её замешательство своим радужно-единорожным настроением.

Эовин была в ужасе, а Грима расплывался во всё более и более широкой улыбке деревенского дурачка.

– А что ты радуешься? Вот узнают братья, посмотрю, как тогда радоваться будешь.

– Я молчу, – после возвращения из аптеки он и впрямь не произнёс ни слова, но на его лице живописно и красочно было написано всё. Почему-то казалось, что он уже и список имён состряпал. Вот пока возвращался из аптеки – тогда их и перебирал. Конечно, ведь не ему предстояло ходить с этим ребёнком, рожать его, а потом носиться с ним до тех пор, пока он не станет совершеннолетним, а быть может, и после тоже. Грима лишь получил женщину, которую хотел, а теперь она ещё и ребёнка от него ждала. Мрачнее его положение могло бы быть, если бы он был закоренелым детоненавистником, но в таком случае он бы не светился от счастья, как лампочка. Однако, возможно, это и к лучшему, думала Эовин, ещё один человек в команде по воспитанию ребёнка лишним не будет.

– Вот что ты стоишь? – посмотрев на него глазками Бэмби, Эовин поджала губы так, словно собиралась расплакаться от волнения. – Обними меня, успокой, скажи, что всё будет хорошо.

Это сработало: Грима тут же пристроился рядышком с ней на полу и обнял её за плечи, притягивая к себе и успокаивающе поглаживая по волосам.

– Прости, милая, прости. Я обещаю, что я всегда буду рядом. Когда бы то ни было, когда бы я ни понадобился, тебе стоит лишь шепнуть, лишь взглянуть, и я буду у твоих ног.

«Вот спасибо, свезло так свезло, мне нужен режим ответственного папы, а не полотёрки», – проворчала про себя Эовин и прикрыла глаза, пытаясь в который раз успокоиться. Ведь прошёл от силы час, а сколько событий, сколько переживаний.

– Как так вообще вышло? Мы же всегда…

– Не всегда. На Новый год мы и не думали о презервативах.

– Какие мы везучие, – хмыкнула Эовин. – Некоторые пары годами на ППА живут, и ничего, нормально, а у нас всё через одно место. Нет, я в целом хотела детей, но не сейчас, а когда-нибудь потом. Я собиралась выйти замуж, спланировать беременность, а не вот так резко с головой в омут падать.

Грима поёрзал, и Эовин напряглась, ожидая, что сейчас он не вытерпит, сейчас он что-нибудь ляпнет.

– Одна из проблем решаема. Выходи за меня.

Вот, не вытерпел.

– Ты шутишь? – она покосилась на него с таким видом, будто он был сумасшедшим и теперь выкладывал ей все свои бредовые идеи, но Грима говорил совершенно серьёзно и выглядел соответственно. Собственно, а какой бы был из него сумасшедший, если бы он не верил своим фантазиям?

– А что? Твой дядя всё равно заставит нас пожениться. И даже если мы оба будем говорить «нет», работник ЗАГСа всё равно услышит «да».

Эовин закатила глаза. Замечательно, пронеслось у неё в голове, перевалил всё на дядю, как будто ему самому не хочется.

– Всегда мечтала о свадьбе после месяца отношений, – пробубнила она, но всё же теснее прижалась к его груди. Потом она свыкнется, станет сильнее, но в эту минуту ей очень нужна была поддержка, напоминание, что она в этом мире не одна, что как бы ни было тяжело, рядом всегда будут люди, которые смогут помочь, не прося ничего взамен. Ну, или почти ничего.

– Месяц – это не так уж и мало, – Грима продолжал гнуть свою линию и гладить её по волосам. – Ты уже знаешь, что я аккуратный и не раскидываю носки.

– Ага, даже слишком аккуратный. За разводы на кружке меня пилишь.

– Но согласись же, из чистой белой кружки пить приятнее.

– И ворчишь из-за моих волос повсюду.

– Не повсюду, только в сливе. Ты же мои волосы в сливе не видишь? Потому что я его каждый раз чищу.

– Пинаешься во сне.

– А ты бормочешь. Но зато никто из нас не храпит.

– Да, вместо нас это делают твои соседи за стенкой, – не унималась Эовин, ровным, уставшим тоном перечисляя приходившие на ум изъяны. – А ещё ты деньги крадёшь.

– Больше не буду, – так же спокойно пообещал он. – Какой смысл обкрадывать свою семью?

– Я ещё не сказала «да».

– Но не сказала «нет», – он поцеловал её в макушку и снова прислонился к стене. Его руки слегка напряглись – Грима явно надеялся услышать хоть какое-то её решение и желательно, чтобы ответ был положительным.

Как ни странно, Эовин не слишком переживала из-за предложения: конкретно в этот период её жизни брак был не самым серьёзным поступком. Оставить ребёнка – поступок куда более серьёзный. С Гримой она и развестись сумеет, а вот с ребёнком не сядешь, не поговоришь и не объяснишь, насколько велика между ними разница и что по отдельности им будет лучше, чем вдвоём. С ребёнком в порыве гнева не поругаешься. Точнее, можно, но какая же она мать после этого будет? Та самая, которую ребёнок потом станет во всех своих бедах винить? Неприятные мурашки снова поползли по коже. Оставалось надеяться лишь на то, что такие страшные мысли её посещают только сейчас, пока она всё ещё пребывает в шоке от внезапных перемен.

– Остановлюсь пока на варианте “мне надо подумать”, – Эовин немного натянуто улыбнулась и почувствовала, как он облегчённо выдыхает ей в волосы.

– Подумать так подумать. Надо вставать, а то ещё простынешь на полу. Ромашковый чай заварить? – получив кивок в ответ, Грима напоследок оставил ещё один поцелуй где-то в районе её виска, а затем поднялся и протянул руку, чтобы помочь ей встать.

*

Дрожащими руками Эовин подняла меч. Друзья, враги – все смешались в мясорубке битвы. Её цель, тень в чёрном плаще с капюшоном, была близка. Не мешкаясь, она рванулась к ней и занесла над головой оружие, чтобы одним сильным ударом расколоть скрывавшийся под накидкой череп. Но существо в капюшоне оказалось достаточно осторожным. Оно почувствовало надвигающуюся угрозу и обернулось, держа в каждой из своих облачённых в латные перчатки рук по арбузу.

– Ай, налетай! Арбуз – двадцать за кило! Сладкий как девичьи уста! Девушка, купи арбуз, не пожалеешь.

Мгновение – и вокруг уже повсюду вместо бьющихся насмерть людей и всякой нечисти были арбузы, много, много арбузов, бери не хочу. Эовин была не против купить парочку, но не могла дотянуться ни до одного из них, как ни старалась: они либо выскальзывали у неё из рук, будто были вымазаны в масле, либо попросту укатывались к своему хозяину, словно она обидела их тем, что не сжала хорошенько и не похлопала по бокам.

На подобное нахальство обиделась уже Эовин: она воткнула меч в землю и уселась рядышком с ним, хмуро подпирая щёки кулаками и наблюдая за тем, как сверкают на солнце круглые и овальные арбузы, как они перемешиваются между собой, будто танцуя, и жмутся к ногам страшной нечисти, оказавшейся обыкновенным продавцом. Один и вовсе сделал сальто, но неудачно приземлился и разбился о твёрдую иссохшую почву. Жизнь арбуза наверняка оказалась краткой и бессмысленной. Ветер поднялся, явно оплакивая его, горемычного, и Эовин в нос ударил сильный и невероятно аппетитный запах недавно почившего. Первобытное нутро, требовавшее утолить голод, взяло над ней верх, и она направилась к валявшимся кускам арбуза, надеясь, что теперь он от неё не убежит. Но стоило ей поднести ко рту вожделенную розовую мякоть, как над головой круто спикировал ковёр-самолёт с Эомером на борту.

– Проверка из налоговой! – гаркнул он изо всех сил и на полной скорости унёсся куда-то в арабскую ночь.

– Я не сплю! – тут же проснулась Эовин от кошмара и огляделась.

Никаких арбузов не было и в помине, лишь кабинет её отдела, маленького, да удаленького. На её столе беспардонно расселся глупо улыбающийся брат, и Эовин захотелось как следует огреть его дыроколом. И за шутки про налоговую, и за прерванный сон – уже три дня кряду она страдала из-за того, что очень хотела арбуз, но в конце марта единственными приличными заменителями были разве что жвачка да мороженое. Естественно, это было не то. А арбуза хотелось так, словно ещё немного – и она перелетит полмира ради него одного. И вот её мечта почти сбылась во сне, но явился Эомер и всё испортил.

– Дай-ка сниму, – брат протянул руку к её лицу и снял с щеки прилипший стикер. – И долго длится это сонное царство?

– Придурок… – буркнула она себе под нос и стала укладываться обратно, надеясь, что сон не испорчен окончательно и арбузы всё ещё ждут встречи с ней. Но не тут-то было, Эомер и не думал уходить.

– Первое апреля же, – усмехнулся он, будто не обратив внимания на то, как она демонстративно закрыла глаза. – Птички поют, что ты хахаля себе нашла. Светишься вся, сонная ходишь.

– Скажи, что за птичка такие глупости болтает, я ей пёрышки вырву, – она огрызнулась, но не подняла головы, опасаясь увидеть в глазах брата ответ, насколько далеко ушли местные сплетники в своих предположениях.

– Может, и глупости, – с беззлобной усмешкой начал брат, и Эовин еле заметно поджала губы: семья в курсе, что у неё кто-то появился, но не в курсе, кто именно. – Но спишь ты постоянно, это точно. Забуришься, как сурок, в свою комнату – и не выходишь оттуда. Ладно ещё дома, но на работе-то?

С каждым словом Эомер становился всё серьёзнее и серьёзнее, и Эовин это не нравилось. Мало того, что он испортил ей сон, так ещё и собирался промывать ей мозги в реальности. Не то чтобы его опасения были безосновательными, но он давил именно на то, о чём думать хотелось в самую последнюю очередь. Час икс – день рождения дяди – приближался, и чем меньше дней до него оставалось, тем проще Эовин впадала в панику.

– Сейчас обед, имею право.

– Сестрёнка, я же тебе добра желаю, – говорил Эомер назидательно, с толикой той житейской мудрости, какой он, видимо, набрался за те пять лет, что провёл в этом мире, пока не родилась она.

– Чья бы корова мычала, – не выдержав, Эовин подняла голову и пошла в атаку. – Сам со стероидов не слезает, а меня ещё учит.

– Это не стероиды, – возмутился Эомер, – а биологически активные добавки.

– От этого, конечно, твои таблетки сразу перестали быть дрянью.

– Надеюсь, ты меня услышала, – наконец, подытожил он, слезая со стола и сдвигая на своём пути все возможные канцтовары, затем совестливо поправил случайно задетые вещи и уточнил с самым важным видом: – Иначе ещё пара таких недель – и я отведу тебя сам, под ручку.

– С нетерпением буду ждать этой минуты, – она приторно улыбнулась и снова положила голову на руки, давая понять, что не собирается продолжать разговор.

Убедившись, что иного ответа от неё он не получит, Эомер вышел из кабинета. Эовин недовольно втянула носом воздух и, разогнувшись из позы тетриса, откинулась на спинку стула. Выигран лишь один бой, но не вся война. Вскоре её ожидал серьёзный и непредсказуемый разговор с семьёй, а она так и не придумала, как его начать. Одно было ясно: действовать нужно тогда, когда у всех будет слишком хорошее настроение и слишком заторможенная реакция, иначе для одного конкретного человека последствия из непредсказуемых превратятся ещё и в опасные для здоровья.

Тяжкие думы о грядущем прервал звук уведомления. «Зайди ко мне. Это срочно». Ещё один раскомандовался, думает, что теперь она от него не убежит. Последние дни выдались тяжёлыми, и Эовин была почти готова к тому, чтобы запрыгнуть на какого-нибудь породистого скакуна и умчаться в звенящую апрельскую даль. И всё же, выждав десять минут, она встала, сокрушённо покачала головой при мысли о своём ныне совершенно безвыходном положении и потопала к Гриме, раз уж он говорил, что дело срочное.

Несмотря на множество недостатков, положительные черты у него тоже имелись, хоть и весьма сомнительные. Раскрылись они при более близком знакомстве, а некоторые дали о себе знать буквально на днях. Так, у Гримы была замечательная память, и потому теперь рядом постоянно находился человек, который в любую минуту готов был перечислить весь тот список вещей, которые ей нельзя делать, и продуктов, которые нельзя употреблять. Даже если ей не слишком хотелось его слышать, но тем не менее. А ещё оказалось, что ему есть дело до всего и сразу, хотя за три года общения до знаменательных посиделок в караоке не было ни малейшего повода предполагать, будто этот человек вообще знает, что такое простая человеческая забота. Но, по всей видимости, Грима очень долго скрывал и накапливал в себе нормальные человеческие чувства, настолько долго, что теперь буквально душил её потоком невыплеснутых эмоций. Хоть какое-то спокойствие приносила мысль, что большая часть этого приступа гиперопеки закончится всего через полгода, а потом всё вернётся на круги своя, где пиком проявления нежности были купленные для неё зубная щётка и тапочки.

Но сейчас были другие времена, и с этим приходилось мириться. Всё-таки донимал он её из благих побуждений, хоть от вопросов из разряда «Ты ела сегодня фрукты?» или «Ты подкладываешь подушку под живот?» уже сводило зубы от злости. И всё же случались редкие мгновения, когда Эовин радовалась тому, что отцом её ребёнка стал не какой-нибудь пофигист, а вот такой приставучий и дотошный человек. То самое срочное дело красовалось на его рабочем столе, и полулитровая стеклянная банка призывно сверкала на солнце. Услышав звук открывающейся двери, Грима оторвался от своего контейнера с обедом и разулыбался так гордо, словно уже получил медаль «Отец года».

– Арбузный сок, настоящий, – уточнил он, дожевав кусок котлеты и расплывшись в совсем уж довольной улыбке, на что Эовин было совершенно начхать. Пусть сколько влезет радуется тому, какой он молодец. В конце концов, так оно и было: он смог найти дурацкий арбуз посреди весны, пусть и в виде закрытого на зиму сока, и спас её от трёхдневных страданий.

Словно дикий варвар, не знающий, что такое «спасибо», она вцепилась в банку обеими руками и огляделась в поисках того, чем можно было бы снять крышку. По счастью Грима уже протягивал ей невесть откуда взявшуюся в его кабинете открывашку.

Иногда казалось, будто у этого человека под рукой было вообще всё. Как-то раз во время посиделок на восьмое марта забыли взять штопор, так у Гримы нашёлся, хоть он и слыл непьющим. Правда, штопор в тот вечер потеряли, и ор стоял выше гор. Раньше Эовин казалось, что это проявление сволочного характера, не больше и не меньше, но теперь она видела его квартиру, где всё и всегда лежало на строго определённых местах, ванна сверкала без единого пятнышка и застрявшего где-то волоска, а кружка гордилась тем, что уже несколько лет сохраняла первозданную чистоту. У Гримы был пунктик на порядке. Да что там, целое пунктище. И крысился за штопор он не потому, что хотел ссориться, а потому что штопор должен лежать там, где ему отведено место. Но ей ссора не грозила – открывашка вернётся к своему хозяину, чего бы ей это не стоило.

Крышка, однако, была другого мнения и не хотела так просто поддаваться. Вернее, Эовин предавали её собственные руки. От нетерпения на ладонях выступил пот, и ручка то и дело норовила выскользнуть из её хватки. Грима предложил помощь, но она от неё отказалась. Это её бой, и лишь ей его заканчивать. Наконец, крышка поддалась, и Эовин, проверив, нет ли на поверхности сока плесени или чего ещё, задвинула приличия подальше и начала пить прямо из банки.

– Вкусно? – осторожно спросил он, глядя на то, как она млеет и вальяжно усаживается на стул для посетителей.

– Угу, – Эовин кивнула, расплываясь в довольной улыбке. – Где ты его достал?

– Тамара Геннадьевна консервацией занимается. Оказалось, что у неё в закромах и арбузы имеются.

– Дорого взяла? Если хочешь, я верну.

Грима скривился так, словно подобные вопросы глубоко задевали его достоинство. Кем он, по её мнению, был, мужчиной или жмотом? С другой стороны, материальные вопросы они не обговаривали, а сок был лишь опосредованно для ребёнка и в первую очередь – для неё.

– Вовек не расплатишься, – Грима издевательски улыбнулся, подмигнул ей и с чистой совестью вернулся к недоеденной котлете.

Но в Эовин проснулась благодарность. Награда должна была найти своего героя.

– Может, мы сможем как-нибудь сойтись в цене? – невинно хлопая глазами, томно проговорила она и невзначай дотянулась до его ноги под столом. Вилка с нанизанной на неё и всё ещё недоеденной, но обкусанной со всех сторон котлетой снова очутилась в контейнере, на этот раз надолго.

– Не знаю, не знаю, – Грима сцепил ладони в замок и заговорил наигранно высокомерно, строя из себя какого-то злого колдуна. – Что ты можешь мне предложить? Меня не интересуют ни серебро, ни злато, ни драгоценные каменья. Но что же ещё ты можешь мне дать? Разве что дитя в твоём чреве?

– Прошу, только не мой ребёнок, сжальтесь. Неужели нет ничего другого, совсем ничего?

– Есть одна мыслишка. Отдашь ли ты мне свою добродетель, подчинишься ли моей воле и моим замыслам, тёмным и коварным?

У Эовин вырвался смешок, но Грима опасно сощурил глаза. «Ох, какие мы серьёзные, Станиславский бы позавидовал», – пронеслось у неё в голове. С нежной улыбкой без капли притворства и игры она встала со своего места, обошла стол и, приблизившись к Гриме, взяла его за руку и потянула к себе.

– Ваше темнейшество, может уже перейдём от слов к делу?

На смену игривому тону и развалившейся сказочке про злого волшебника, требующего плату с бедняжки, пришли поцелуи и объятия. Его руки ласкали её тело, то и дело заползая под рубашку и перекочёвывая со спины на выпуклый живот. Грима и прежде любовался её телом, не раз говорил, что считает его совершенным, со всеми шрамами, растяжками на бёдрах и кривыми пальцами. Теперь внутри неё рос ребёнок, и уже становилось очевидно, что она не пополнит ряды тех беременных, кто до самых родов ходит с деликатным животиком. Как ни странно, Гриме это нравилось, и Эовин подшучивала над ним, отпуская фразочки вроде «фетиши – не порок». На деле же всё было гораздо проще. С той опекой, которой он её окружил, и останавливаться явно не намеревался, она приходила к единственному разумному выводу – он просто-напросто хотел семью, и как бы ни выглядел её живот в будущем, для Гримы он был доказательством того, что у него есть не просто молодая девушка, которая через пару недель и испариться может, но женщина, носившая под сердцем его ребёнка.

Эовин нравилась его нежность. И пускай сейчас она чувствовала, как он прикладывает усилия, чтобы быть аккуратным, медленным, терпеливым, её грела мысль, что превыше своих желаний он ставил их с ребёнком здоровье. И хоть врач сказал, что беспокоиться сейчас не о чем, беременность протекает хорошо и никаких отклонений от нормы не наблюдается, он всё равно боялся навредить лишним движением.

Назад к карточке книги "Выпьем за любовь (СИ)"