Текст книги "Выпьем за любовь (СИ)"

Сонный Грима был похож на страшненькую коалу, которую слегка переехало машиной. На его лице, и прежде не отличавшемся свежестью, чуть ли не чернилами был написан весь список выпитого им алкоголя, а в завершение этого списка, как подведение итогов всей ночи, значилась анестезия. Его сосед по палате, отвернув голову к стене, тихо сопел, и Эовин была несказанно рада этому – ещё одного свидетеля их разборок она не хотела.

– Мой ангел… – еле ворочая языком, прошептал Грима и протёр глаза, чтобы проснуться. – Ты пришла…

– Пришла. Принесла тебе кефир, бельё и всё то, что мы собрали ночью, но забыли взять, – она слегка потрясла спортивной сумкой, висевшей у неё на плече, и принялась вытаскивать самое необходимое на прикроватную тумбочку.

– Спасибо. А мне трубку вставили. И побрили, – он начал неуклюже ворочать руками, явно пытаясь приподнять лёгкое покрывало, чтобы она могла полюбоваться на это сомнительное зрелище.

– Какое счастье, что кто-то до этого додумался, – она снова закатила глаза, но уже по-доброму, не так, как утром. Хоть она и успела подремать лишь пару часиков, этого хватило, чтобы немного взбодриться. – Как ты себя чувствуешь?

– Жжётся, но лучше, чем ночью, – хмыкнул Грима, с плохо скрываемым удовольствием наблюдая за тем, как она раскладывает вещи.

С учётом того, что это был первый визит в его квартиру, она собрала всё самое необходимое в рекордно быстрые сроки, но всё оказалось напрасно – сумка впопыхах осталась забыта. Радовало лишь то, что им хватило ума не положить туда документы и телефон с зарядкой. Их держали в руках, как самые необходимые, потому и взяли.

– Я помыла фужеры, застелила постель и пустила твою заначку под матрасом на бельё, – поставила она его перед фактом, удовлетворённо оглядывая результат своей работы и вставая с корточек. Грима от её откровений лишь сонно и мечтательно улыбнулся.

– Хозяюшка…

– И не мечтай, – огрызнулась Эовин. – Послушай, я не хочу, чтобы ты питал иллюзии. Да, этой ночью мне было хорошо. До определённого момента, разумеется. Но в том-то и прелесть, что это было на одну ночь. Я не хочу продолжения.

– Хоть посиди немного со мной, пожалуйста, – захныкал Грима, понимая, что её дозор окончен, долг выполнен, и теперь она просто развернётся и уйдёт.

– Не могу. Я должна идти. Выздоравливай.

Она направилась в сторону выхода, но он окликнул её голосом хоть и слабым, но уверенным, и Эовин подумала, что он и впрямь та ещё змеюка: и в жопу без мыла пролезет, и цапнет так, что мало не покажется, и мёртвым притворится ради дела.

– Сделаешь ещё один шаг, и я позвоню твоему дяде. И всё ему расскажу.

Эовин была почти уверена, что это лишь блеф. Но толика сомнений всё же оставалась. Приклеив к лицу лёгкую надменную усмешку, больше похожую на гримасу отвращения, она повернулась обратно к нему.

– И что? Надеешься, что ваша дружба тебе поможет?

– А почему нет? – стоял на своём Грима. – Поплачусь, скажу, как стыд от того, что я обесчестил племянницу друга, чистую и невинную девушку, давит мне на душу, и как я искренне, от всего сердца хочу хоть как-то загладить свою вину перед тобой и перед твоей семьёй, взяв тебя в жёны перед богом и перед людьми.

Ухмылка Эовин стала шире. Хорошо поёт, гладко, да только Теоден в гневе быд страшен, а эта расчудесная новость несомненно вызвала бы лишь его. Но кроме Теодена, слишком уважавшего Гриму как винтик в механизме конезавода, были ещё Теодред и Эомер, у которых уже давненько руки чесались подправить ему что-нибудь.

– Если ты думаешь, что это прокатит, то глубоко заблуждаешься. Дяде ты эту лапшу, может, и сможешь на уши повесить, но не моим братьям. Дай им малейший повод, и они оторвут тебе то, что только утром врачи зашили. Думаю, ты всё ещё помнишь, насколько это больно, – на последних словах она сощурила глаза, угрожающе вцепившись в спинку его кровати, но Грима оставался непоколебим.

– А ещё у меня есть видео, – совершенно спокойно выдал он смехотворную, как казалось Эовин, информацию. Если там её пение, то флаг ему в руки. Если домашнее порно, то он может начинать рыть себе могилу. Но всё, на что она надеялась в этот день, шло прахом.

На том самом видео она стояла на какой-то сцене и пыталась в ритме танца снять с себя платье. Правда, ниже груди оно спускаться ни в какую не хотело, что, однако, не помешало в стельку пьяной Эовин снять лифчик и под довольный рёв наблюдающих за этим шоу людей бросить его в толпу.

– Когда… Почему… Почему я этого не помню? – еле выдавила она из себя, шокированная увиденным.

– Откуда же мне знать? После караоке мы поехали в стриптиз-клуб, причём женский, но ты очень быстро разнообразила их программу, – состроив удивлённое до глубины души выражение лица, он продолжил показывать ей фотографии, на которых криво-косо одетая и нажравшаяся в хлам Эовин пыталась залезть на барную стойку, целовалась с Гримой, использовала бутылку текилы как микрофон, снова целовалась с ним, а потом, под финал, спала на заднем сидении такси, вольготно устроив голову у него на коленях.

– Между прочим, выгнали нас за то, что мы чуть не занялись любовью в туалете. А фото, где ты спишь, я поставлю на свои обои везде, где только можно, так и знай. Ты, кстати, говоришь во сне.

– Что ты от меня хочешь? – у Эовин от нервов начинали дрожать пальцы. Она не боялась Гриму – слишком много чести. Но расстраивать дядю ох как не хотелось, и потому она всерьёз начинала рассматривать вариант рукоприкладства, думая, как бы получше выцепить телефон у него из рук.

– Я всего лишь не хочу, чтобы ты от меня шарахалась, – произнёс он так, словно был чуть ли не великомучеником. И, внезапно, Эовин поверила: сейчас он вовсе не казался злым, раздражённым, лишь отчаянно желающим удержать её.

– Мужик, у тебя не выходит. Ты даже меня пугаешь, – прогнусавил его сосед по палате, не поворачиваясь к ним.

– Совершенно верно, не выходит, – согласилась Эовин.

– Этой ночью нам было хорошо, мы болтали, веселились. Поэтому я и подумал: что, если нам попробовать ещё разок? Если хочешь, можешь удалить все фотографии. Чтобы по-честному, – он протянул ей телефон, и она тут же вцепилась в него мёртвой хваткой.

На этом Грима и прокололся. Смягчил тон, сбавил обороты, показал, что готов ради неё не только на гнусности, но и на признание собственных косяков. И Эовин, невероятно уставшая от его общества за сутки, да и вообще уставшая от всего, не преминула этим воспользоваться. Она удалила всё, кроме фотографии из машины – в ней не было ничего предосудительного, но при её виде сердце всё же кольнуло. Это был её прокол, но рука просто не поднялась, особенно под его жалостливым взглядом оставшегося под дождём, лишённого тепла и ласки пса. Эовин не знала, что это: маска или настоящие эмоции. Возможно, Грима сам уже не понимал, где он врёт, а где честен. Потому у неё и хватило сил развернуться и уйти, стоило только вернуть телефон владельцу.

– Дяде я скажу, что у тебя грыжа из-за того, что ты тащил меня до машины, – предупредила она его с победоносным, но горьким выражением на лице, а затем бросила короткий взгляд на его соседа. – Выздоравливайте оба.

И с этими словами Эовин наконец вышла из палаты, оставляя за своей спиной всю эту ночь, все сомнения, все странные необдуманные решения и поступки и расстроенного Гриму, с которым, как она была уверена, её больше ничего не связывало. Но именно этому её ожиданию не суждено было оправдаться самым наиподлейшим образом из всех возможных, ведь песец всегда подкрадывается незаметно, хоть виден он издалека.

========== Часть 5. Пиво на День всех влюблённых ==========

Покидая больницу днём первого января, Эовин была уверена, что подводит черту. Неудавшийся шантаж довёл её до ручки. Она никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах больше не свяжется с этим человеком, и точка. Конечно, на следующий день ей пришло огромное сообщение с извинениями, какими-то дурацкими объяснениями и отговорками, но прочитав его, она написала лишь краткое, ничего не значащее «Ок». Хватит, она больше не будет терпеть его выходки.

Но затем случился День святого Валентина, и всё снова пошло под откос.

Как бы дядя не распинался о том, что это иностранный праздник, и русскому народу он не сдался, ведь есть замечательный День семьи, любви и верности, Эовин при виде фотографий со счастливыми целующимися парочками в Instagram поддалась тлетворному влиянию запада. От того, что этот день ещё сильнее давил на осознание собственного одиночества, она сорвалась и сделала то, что обычно и делали Рохановы в любой непонятной или неприятной ситуации, благо, что этого добра всегда дома всегда было в избытке.

Не то чтобы у неё в личной жизни всё было плохо. Всё было ещё хуже. Своих бывших Эовин могла пересчитать по пальцам одной руки, даже если бы она учитывала и Гриму тоже, и ни одного из них она не вспоминала с приятным чувством ностальгии.

С первым она встречалась ещё в школе и делала это скорее из жалости: Серёжа был ботаником с брекетами на зубах и кучей прыщей на лице, а Эовин была дурой, но дурой совестливой. Расстались они самым неприятным образом: во время её прощальных слов ему стало нехорошо, и, упав, он приложился головой о кафель, а когда проснулся, то не вспомнил все те два месяца, что они вместе гуляли. Теперь же тот мальчишка возмужал, подкачался и с чистой кожей и ровными зубами стал настоящим красавчиком. И успел жениться, к тому же.

Второго парня она встретила во время учёбы в университете. Женя был очень весёлым, общительным, и Эовин нравилось проводить с ним время. Пока однажды она не сказала какую-то глупость про инвалидов, которая была на грани между «забавно» и «обидно». А Женя в ответ рассказал историю о своём дяде, который пошёл в поход с друзьями, и в лесу его укусила гадюка. Пока они добирались до больницы, яд успел разойтись по ноге, противоядие не смогло полностью его нейтрализовать. Ногу дяде в итоге ампутировали, и теперь он ходил с протезом. Женя расстался с ней через три дня. А теперь был в отношениях с балериной.

С третьим познакомила подруга, сказав, что он очень добрый, скромный и вообще хороший парень. Лёша оказался начинающим блогером, любителем залипнуть в видеоигры, и он сильно расстроился, когда она убила его персонажа в игре один на один. Причём настолько, что не разговаривал с ней две недели. А Эовин не разговаривала с ним с тех самых пор и по сей день. Но подписалась на его канал и знала, что последние полгода он встречается с некой Ми-Ми-Милой и время от времени записывает видео с её участием.

С четвёртым она повстречалась в тренажёрном зале, и с ним у Эовин были самые серьёзные отношения. Игорь учился на агронома, что в глазах дяди сразу ставило его на пару ступеней выше, чем всех её бывших. Компьютерщик, юрист и уж тем более видеоблогер не могли сравниться с тем, кто работает с землёй. В общем, он нравился её семье, и даже Эомер стал спрашивать, когда они уже съедутся. И они стали съезжаться. Потихонечку. Пару дней в неделю она стабильно ночевала у него, завтракала с ним, а потом как пойдёт. Но трещины в их быте появились очень быстро и почти мгновенно разрослись до полного разрушения их уютного гнездышка. Выяснилось, что агроном Игорь, как только закончит учиться, собирается вернуться в свой посёлок, и там он женится на Арине, дочери главы администрации. Прикинув, что от падения со второго этажа такие, как Игорь, не умирают, Эовин без зазрения совести спихнула его с балкона.

С тех пор минуло полтора года, и она продолжала оставаться одна. Ровно до той злополучной новогодней ночи. Внезапно, с Гримой она почувствовала себя хорошо и комфортно. Но теоретические новые отношения накрылись медным тазом спустя всего несколько часов. Она признавала, что та ночь была тяжёлой и сорваться после неё было бы вполне объяснимо, но никакой уверенности в том, что манипулирование и шантаж и впрямь представляли собой единичную акцию, не было. Да, песни Игоря Николаева стояли у неё на повторе. Да, иногда она думала о том, как её фотография стоит на рабочем столе его домашнего ноутбука. Да, она узнала, каким парфюмом он пользуется, и пару раз заходила в магазин, чтобы понюхать пробники. Но не купить же, в конце концов.

Однако на пятой банке пива идея завалиться к Гриме и отпраздновать вместе с ним уже не казалась такой сумасбродной и отчаянной, как раньше. Тем более, что прошло уже полтора месяца, и ему можно было буквально всё. Лучше так, чем поодиночке. Лучше побыть любимой в руках человека, которого не то чтобы любишь, но отвращения точно не испытываешь, думала она, чем обнимать подушку, размышляя об одинокой смерти в окружении сорока кошек. Потому, недолго думая, Эовин быстро надела самую удобную одежду и самое неудобное бельё и направилась к своему какому-никакому, но Валентину.

Домофон возвестил о приходе внезапного гостя, и Грима ждал её чуть ли не у самого порога, открыв сразу же, стоило раздаться звонку. Эовин подумала, что хоть она и припёрлась к нему без приглашения и по собственному желанию, она всё же не пальцем деланая, а потому начать следовало не со слов «добрый вечер, к вам диспетчер», а с праведного и никогда не бывающего лишним наезда.

– Ты так и не извинился за тот закидон в больнице, – слегка пошатываясь, Эовин оперлась плечом о дверной косяк, нахмурив брови и весьма элегантно, по её мнению, пытаясь сдуть свисающие на лицо волосы. Ей казалось, что она похожа на грозную валькирию, но валькирия так грозно надула щёки, что была больше похожа на обиженную девочку лет пяти в теле девушки, старше лет на двадцать.

– Я же написал письмо с извинениями. Помочь? – спросил он, указывая на злосчастную прядь, которая никак не хотела сдуваться. Эовин прищурила глаза, уставившись на его руку так, будто у неё была очень сильная дальнозоркость, но затем кивнула, позволяя убрать мешавшие волосы за ухо.

– Это не извинения, а отписка, – она уткнула руки в бока и икнула будто бы в знак подтверждения силы своего гнева.

Грима с каким-то слегка напуганным выражением лица поднял руки так, словно она была полицейским и поймала его с поличным за варкой мета, в то время как он был всего лишь самым обычным учителем химии, решившим подзаработать на стороне.

– Прости меня, пожалуйста. Мне очень стыдно за своё поведение. Я, когда выпью, сам не свой становлюсь. Как будто вроде бы я, а вроде бы уже и не я. Потому и стараюсь не пить вообще.

Эовин смерила его взглядом, полным подозрения, прикидывая, насколько она ему сейчас верит. Несмотря на все те гадости, что он натворил в новогоднюю ночь, и все те странные вещи, что делал прежде, почему-то ей очень хотелось верить. Она пыталась припомнить всё самое плохое, пыталась вспомнить его взгляды, сообщения, неловкие прикосновения, и теперь ей казалось, что многое она надумала. Если бы он действительно смотрел на неё с нескрываемой похотью, разве не пошли бы по их дружному конезаводу слухи? Одна его секретарша чего стоила, такую сплетницу ещё поискать. И на корпоративе он вроде обнимал кого-то ещё, и из пуховика действительно могло вылезти пёрышко, и подкаты были глупыми, но по-своему милыми, да и сама она пусть и язвительно, но всегда отвечала на них. Эовин уже не понимала, права ли она или же просто его оправдывает, потому что сейчас ей грустно и ни за что не хочется быть одной, но это было и не важно. Под действием алкоголя она становилась бесстрашной, и она бы руку в пасть льву не побоялась положить, что уж там какой-то Грима.

Кивнув собственным мыслям, она решительно расстегнула пуховик и бросила его прямо на пол. На большие чудеса ловкости её не хватило.

– Хорошо, так и быть, я тебя прощаю, – торжественно заявила она, схватила его за руку и, топая по ковру мокрыми от снега ботинками, со знанием дела повела молчащего от шока Гриму в сторону спальни. – Доставай свои кружевные труселя, мы будем заниматься любовью, дико и необузданно.

Что было дальше, Эовин не помнила, но утром было стыдно. И противно от самой себя. И плохо из-за пива. Вернее, сначала плохо, а потом уже всё остальное подтянулось. Воспоминания предыдущей ночи обрывались на самом интересном месте, но судя по тому, что спала она в одежде, дело так ни до чего и не дошло.

Подавляя позывы к встрече со старым белым другом, Эовин тихонечко прокралась в туалет. Из кухни доносились звуки возни и запах жареных яиц, который в любой другой момент показался бы аппетитным, но сейчас вызывал только отвращение и заставлял ускорить движение к пункту назначения. Оттуда она плавно перекочевала в ванную и, приведя себя в хоть какое-то подобие порядка, наконец отправилась на зов всё ещё не самого приятного аромата завтрака.

Грима стоял у плиты, сонно глядел на шкварчащую яичницу и попивал чай из кружки. Без костюма, в домашней одежде и с растрёпанными, еле убранными в пучок волосами он производил совсем другое впечатление. Не вредного финдиректора, докапывающегося до любой мелочи с гаденькой ухмылкой, не приставучего извращенца, а самого обычного человека, который проснулся ни свет ни заря в выходной день и отчаянно пытается не заснуть обратно.

– Доброе утро. Хорошо спалось? – пробубнил он, а затем, прикрывая рот кулаком и зевая, выключил конфорку и переложил готовую яичницу на тарелку.

– Доброе, – насупившись, ответила она и уселась за маленький столик, тут же закрывая лицо ладонями.

Воображение подкидывало различные сценарии того, как пройдёт это утро, и каждый новый был хуже предыдущего. Ещё одной ссоры было не миновать, и все её варианты, проносившиеся в голове, были не ахти. Радовало лишь то, что на этот раз она так и не успела раздеться.

– Не смотри на меня так, – проговорила она, почувствовав на себе его взгляд.

– Я тарелку поставить хочу, а тут твои локти, – в подтверждение своих слов он слегка постучал вилкой о тарелку.

Эовин убрала руки со стола, позволяя поставить перед ней завтрак и другую кружку с чаем. Яичница глупо улыбалась ей ртом из сосиски, как в каком-то диснеевском мультике, и ей ужасно захотелось нарушить эту идиллию каким-нибудь шрамом из кетчупа или вытекающим глазом. Всё, что угодно, лишь бы не эта давящая дружелюбная атмосфера перед грядущим. Но прикинув, что участь её неминуема и думать нужно было вчера, она решилась сорвать этот пластырь как можно скорее.

– Слушай, извини, что я приехала и нарушила твои планы, но всё это…

– Только на одну ночь, – совершенно спокойным тоном закончил он за неё и после продолжительной паузы отложил вилку и озадаченно посмотрел на неё. – Что?

– Жду, когда ты начнёшь выяснять отношения, – прямо заявила она, скрестив перед собой руки.

– Не начну.

– Отчего же? Тогда ты себя не сдерживал.

– Я же уже объяснял, – выдохнул Грима и устало прикрыл глаза. – Под действием алкоголя я сам себя бояться начинаю. Как будто всё самое худшее, что есть во мне, и даже то, о чём я не знал, пробивается наружу. А тогда и алкоголь, и наркоз, и стресс с недосыпом – всё смешалось. Я себя не оправдываю, но обычно я всё-таки не такая сволочь.

Эовин вспомнила, как ровно то же самое он рассказывал вчера, и она ему поверила. Но тогда в ней было слишком много алкоголя, а под этим делом она становилась очень эмоциональной, доброй и любила всех и вся. Сейчас же она была более критична. Возможно, он говорил правду. Возможно, врал напропалую. Эовин вглядывалась в его глаза и никак не могла дать точного ответа. Почему-то её тянуло к нему. Она не позвонила подруге ныть, какая она несчастная, она не попыталась зарегистрироваться в приложении для знакомств. Она просто собралась и поехала к нему, слушая по дороге свой маленький плейлист с песнями Николаева.

– Я хочу тебе верить, но не могу. Не сейчас, – подытожила она и снова посмотрела на завтрак. Завтрак посмотрел на неё в ответ, и растянувшаяся сосиска будто едва удерживалась, чтобы не захохотать. «Даже еда – и та не на моей стороне», – подумала Эовин, отворачиваясь и от Гримы, и от завтрака, вид которого всё ещё вызывал лёгкую тошноту. Ей было стыдно за свой поступок. Она не ответила на то его письмо как положено, и казалось, что на этом всякое их общение вне рабочих вопросов должно было прекратиться. Но вчера она дала ему надежду, а сегодня снова её отобрала. На душе от этого было невероятно гадко.

Внезапно Грима снова посмотрел на неё, и Эовин напряглась от движения, которое заметила боковым зрением, но тут же расслабилась, стоило повернуться обратно. Его взгляд не был сосредоточенным и безжалостным, как тогда, лишь воодушевлённым, будто у него появилась хорошая идея.

– А другому человеку ты поверишь? Я могу позвонить своей бывшей жене, если это хоть как-то исправит ситуацию, – предложил он с лёгкой ухмылкой, плохо сочетавшейся с неуверенностью во взгляде. Эовин даже показалось, что он немного боится этого разговора. – Она о моих проблемах с алкоголем знает столько… С ней мы, собственно, и выяснили, что пить мне вообще нельзя, даже сироп от кашля.

Эовин хватило уже этого маленького предложения, чтобы сделать свои выводы. Раз Грима опасался разговора, но был уверен, что жена его оправдает, значит, скорее всего, он не врал на счёт алкоголя. Но было что-то другое, и Эовин не терпелось узнать, что же именно.

– Хорошо, давай, – кивнула она, откидываясь на спинку стула и готовясь к шоу, свидетельницей которого ей, возможно, предстояло стать. Так просто люди, в конце концов, не разводятся.

Грима без раздумий взял телефон и принялся искать нужный номер, потирая глаза и всё ещё пытаясь проснуться. Но вот номер был найден, набран, и спустя несколько секунд обратного пути уже не было.

– Амелия? Привет. Я тебя не разбудил? Отлично. Слушай, ты не могла бы поговорить с одним человеком? Да. Да, натворил. Не имеешь права, ты уже не моя жена, – Грима говорил спокойно и почти непринуждённо, явно не в первый раз после развода. Всё это заставляло Эовин поверить в то, что расстались они если не друзьями, то людьми, сохранившими какое-то уважение друг к другу. Грима тем временем убрал телефон от уха и положил на стол прямо посередине, расположив микрофоном и динамиком в её сторону. – Попросила громкую связь включить.

– Здравствуйте, я Эовин, – неуверенно поздоровалась она.

– Приветик! Я Амелия. А тебя тянет на странные имена, да, Грима?

Голос Амелии был приторным, и даже через телефонную связь в нём отчётливо слышались издевательские нотки. Шоу определённо начиналось, и Эовин пожалела, что у неё в руках нет попкорна.

– Эовин, ты кажется хотела что-то спросить? – он с надеждой посмотрел на неё, а она в ответ улыбнулась и приподняла брови. «Неужели ты так быстро от неё устал?» – подумала она, но ничего не сказала. Пока они играли в гляделки, снова заговорила Амелия.

– Слушайте, раз уж на то пошло и вы сами мне позвонили. Эовин, скажи по секрету, а то он молчит как партизан: он удалил то родимое пятно, которое у него на… – начала спрашивать Амелия явно с широченной улыбкой на лице, но Грима громко прервал её, будто она была в паре слов от того, чтобы сболтнуть что-то лишнее.

– Амелия!

– Какое родимое пятно? – тут же зацепилась Эовин, наблюдая за тем, как Грима обречённо опускает голову на сложенные перед собой руки. Уши его порозовели, и она невероятно сильно захотела узнать, действительно ли такая реакция была вызвана лишь упоминанием родимого пятна.

– Значит, удалил, – наигранно расстроенным голосом произнесла Амелия, а затем ещё более удручённо выдохнула. – Зачем, а? Я же тебе говорила, что это твоя фишка. Я же рассказывала тебе, какие были отзывы, а ты взял и удалил.

– Простите, отзывы? – в душу Эовин стали закрадываться первые подозрения. Если прежде ей казалось, что это будет самое худшее похмельное утро в её жизни, то теперь она даже на головную боль не обращала внимание, полностью сконцентрировавшись на беседе, складывающейся между нею, пытающимся провалиться сквозь землю Гримой и его бывшей женой, доводящей его до ручки.

– Ты расскажешь или лучше я? – спросила Амелия, корча из себя саму невинность. Грима в ответ лишь громко несчастно застонал, но не оторвал головы от рук.

– Ненавижу тебя, – раздражённо прорычал он и продолжил. – Мы были на мели и по уши в долгах, и поэтому занялись съёмкой домашнего порно.

Эовин от неожиданности аж вскрикнула. Что-то такое проносилось в её воображении, и всё же казалось невозможным, чтобы Грима, гроза всех работников, использующих маркеры и степлеры не по назначению, когда-то промышлял актёрством, и не где-нибудь, а в фильмах для аудитории постарше. Теперь же он буквально прирос лбом к своим рукам, а кончики его ушей из чуть розоватых превратились в почти багровые.

– Да-да, Джульетта Еблетти и её ручной зайка Джорджио, – Амелия буквально промурлыкала эти слова, Грима начал медленно, не торопясь, уползать под стол, а Эовин держалась изо всех сил, чтобы не засмеяться.

– Это я сейчас правильно поняла? Ручной?

– Да, мы снимали видео с уклоном в БДСМ, – пробубнил себе под нос Грима, упираясь лбом уже в край столешницы и крепко цепляясь за неё пальцами обеих рук. Эовин снова пискнула, на этот раз уже от плохо скрываемого смеха и тут же закрыла рот обеими ладонями.