Текст книги "Зеркало (СИ)"

Автор книги: Villano

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Да ты ж сукин сын, – не выдержал Васька. Уложил Лешу животом на край ванны, поднялся на ноги… но предусмотрительный мудак уже летел вниз по лестнице со всех ног, натягивая на голову маску. – Беги, Форест, беги. Я тебя все равно достану. Клянусь!

…

В себя после этого инцидента Алексей приходил долго. Все, что с таким трудом день за днем восстанавливал Васька, было разрушено в одночасье. Тяжелейшая депрессия накрыла падшего ангела с головой и погрузила в пучину если и не безумия, то чего-то очень на это похожего. Васька с удовольствием свозил бы его к психиатру, но подлый мудак-братец снял со счетов Алексея практически все средства, так что в доме настали тяжелые времена. Денег не хватало даже на зарплату персоналу, что уж про хорошего специалиста (на среднестатистического гроши тратить смысла не было – Васька вполне с этой ролью справлялся) говорить. Одним ведь сеансом не отделаешься.

Алексей свернул проекты на Фрилансе, на которых в последние месяцы неплохо зарабатывал, погрузился в рисование ужасающе-реальных 3D рисунков, от коих волосы на голове дыбом вставали у всех без исключения, и забил на еду, сон и окружающих. Единственным исключением был Васька (на него хрен забьешь), который сдаваться не собирался и окончательно взял бразды правления Лешиной жизнью в свои руки. Уволил практически всех сотрудников, кроме повара Петровича (должно же было остаться в их жизни хоть какое-то удовольствие!) и мастера на все руки Семеныча (осень на носу, кто мелочевку с грядок собирать будет?), выплатил зарплату остальным из своих сбережений и переехал в одну из гостевых спален (ту, которая средневековая пыточная – она была к спальне Алексея ближе других), чтобы держать любимого психа под круглосуточным наблюдением.

Он с удовольствием поселился бы в его постели, но тот даже на невинные прикосновения реагировал неадекватно и выбора Ваське не оставил. «Давай, насилуй! Чего ждешь? Моя задница в аварии не пострадала!», «Не смей меня жалеть! Я тебя насквозь вижу!», «Что, экзотического секса с одноногим уродом захотелось?» – вот далеко не полный список того, что Алексей выдавал, так что пришлось Ваське обитать среди кандалов, шипов, гильотин и прочей подобной хрени. Он мечтал применить все это к мудаку Саше в те редкие моменты, когда не решал финансовые вопросы, не читал медицинские трактаты, не слушал он-лайн лекции и не капал лечебными каплями веры, любви и желания на потихоньку приходящего в себя Алексея.

Рано или поздно, он добился бы своего, если бы не гигантское ростовое зеркало, присланное погожим августовским днем «доброжелателем, пожелавшим остаться неизвестным» в тот момент, когда он отлучился в магазин за продуктами. Зеркало принял Алексей. Лично. Петрович с Семенычем и хотели бы посылку у хозяина отобрать, но ввязываться в драку не рискнули и позвонили Ваське, который прилетел домой быстрее ветра. Ломанулся на второй этаж, в спальню, и нашел там Алексея, уставившимся на свое отражение в упор.

– Давно я себя в зеркале не видел, – сказал он, едва Васька вошел в спальню. – Тощий, зеленый, безобразный, да еще и безногий к тому же. Красавчик, куда ни плюнь. Ты говорил, что мои шрамы – ерунда, украшающая настоящего мужика. Что ожоги на лице – всего лишь симпатичная татуировка белого и пушистого зайки. Что время лечит абсолютно все, и мои уродства в том числе. Но за полгода, что я прожил вслепую, ничего не изменилось. НИЧЕГО! Я думал, что выздоравливаю, а ты нагло мне врал!

– Я не врал!

– Посмотри на меня! – заорал Алексей и кинулся к Ваське, замахиваясь рукой: то ли чтобы отвесить пощечину, то ли чтобы залепить в глаз. – Я по-прежнему урод!

Васька ее, конечно же, перехватил, а его самого в своих загребущих ручищах запеленал. Этого хватило, чтобы Алексей сорвался: забился в истерике и зарыдал в голос.

– Я верил тебе! Смотрел на себя твоими глазами и плевать хотел на реальные воспоминания! Как ты мог так поступить со мной?! Я же предупреждал!

Васька дрожал челюстью, хлопал мокрыми ресницами, не давал вырываться и шептал, как заклинатель, одно и то же:

– Я люблю тебя. Я думал, так будет лучше. Зайка, для меня красивее тебя никого нет и не будет никогда. Ну же, соберись. Ничего страшного ведь не случилось.

– Сейчас случится! – неожиданным рывком обрел свободу Алексей и бросился к окну.

Зацепился по дороге левой ногой (протез – это вам не живая нога, стучись им о разные предметы, не стучись, все едино) за ножку кресла и потерял равновесие.

– Стой!!! – кинулся за ним Васька.

Алексей ухватился за стоящее возле окна зеркало (специально туда поставленное, чтобы света больше было), обретая иллюзию равновесия, но оно накренилось, а потом и вовсе рухнуло: ударило стоящего на своем пути парня тяжелой рамой в висок и перекинуло через низкий подоконник панорамного окна наружу. Тонкое стекло обрушилось вниз сияющим солнечными бликами потоком, а Василий, ринувшийся за еб-твою-мать-истеричным-долбоебом, успел схватить его за ногу в самый последний момент, падая на зеркало всем своим нехилым весом.

Зеркало разлетелось вдребезги, Алексей повис на стене дома вниз головой, а Васька, распятый на манер морской звезды на подоконнике, сумел продержаться до прихода Семеныча с Петровичем, отделавшись треснувшей лучевой костью на левой руке.

====== Часть 3 ======

Комментарий к Часть 3 Третья часть) Бонус для тех, кто ждал и переживал, позже)

Тяжелая когтистая туша потопталась по мне, сползла на кровать, устраивая голову на моей коленке, и затаилась. Не к добру. Пришлось просыпаться: медленно, неохотно и ворчливо. Как выяснилось, Тимофея во всех грехах я подозревал зря: он с блаженным выражением на полосатой морде расположился возле моей культяпки и явно собирался дрыхнуть так вечность. Я повернул голову и увидел сидящего в кресле возле кровати с книгой в руках Василия. Весьма бледного на вид, надо сказать. Часы над его головой показывали четыре часа, судя по солнцу за окном, дня. Вот это я сурок! Целый день проспал!

– Василь, ты чего меня не разбудил? – спросил я хриплым со сна голосом. – Работа же стоит!

– Тебе нужно было прийти в себя, – отложил книгу в сторону он. Посмотрел на меня с нечитаемым выражением на моське и с места не сдвинулся. – Как самочувствие?

– Если ты соблаговолишь оторвать свою шикарную задницу от кресла и приляжешь рядом со мной, то сможешь ответить на этот вопрос сам. Хотя нет. Я отвратительно себя чувствую, и мне срочно нужна мануальная терапия.

– Мануальная, говоришь? – заулыбался Василий.

Потер виски руками, отложил книгу и плавным движением затевающего пакость хищника перетек на постель. Ух, как это меня завело!

– И целовальная тоже, – вцепился в его солнечные вихры рукой я. Потянул на себя, растекаясь сиропной лужицей от ласковых, почти невесомых прикосновений его пальцев к плечам, ключицам и шее. – И сексуальная до кучи.

– Зайка, я от твоих метаморфоз свихнусь скоро, – простонал Василий.

Сграбастал меня в объятия, роняя кота на пол (бедолага, опять ему не повезло), и исцеловал мое лицо с маньячным энтузиазмом. Я подождал, пока порыв утихнет, обшарил литое тело любимого руками и сдернул с него футболку, заодно укладывая спиной на кровать, чтобы простор для маневров обеспечить. Ну и на принадлежащее мне сокровище полюбоваться. Зрелище, как всегда, впечатляло. Еще бы штаны с него снять…

– Делай со мной, что хочешь, – прочитал мои мысли Василий. Закинул руки за голову, улегся на постели ровно посередине и закрыл глаза. – Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы из окн…

– Не руками? – перебил его я, не желая думать. Вообще.

Потом подумаю. После того как. Расстегнул ремень на Васькиных джинсах и укусил его за сосок на загорелой груди, заставляя невнятно материться. Заулыбался довольно, обвел языком пупок и занялся ширинкой. Василий приподнял бедра, я стащил с него штаны вместе с трусами и склонился над гладко выбритым пахом, зная, что надо делать… чисто теоретически. Ну да ничего. Я парень понятливый, разберусь по ходу дела. Воображение свое буйное подключу, опять же.

– Как насчет губ, а, Василь?

– Ууууух!

– Хлюп-хлюп, согласен.

Воображение меня не подвело, а потому надолго Василия не хватило. Да что там! Его не хватило даже на пару минут:

– О-господи-боже-ты-мой-не-могу-больше! – простонал он, и я попробовал его сперму на вкус.

Неплохо. Вполне себе, если не слишком часто. Я вспомнил, что он говорил про мою, и решительно пополз к изголовью. Хочу минет! С сексом у нас вечно облом получается, а мне уже тоже было невмоготу. Василий смотрел на меня, распахнув бездонные зелено-голубые глаза во всю ширь, и полыхал ушами, как факелами.

– Теперь моя очередь, – сказал я, устраиваясь возле его головы с таким расчетом, чтобы…

– Хлююююп… хлюююююп… Чпык!

– Мать моя женщинааааах!

В общем, железная хватка на ягодице и умелый рот Василия срубили меня едва ли не быстрее, чем я уделал его. Я от накатившего облегчения мурашками с ног до головы покрылся и на постель упал с дрожащими конечностями. Василий меня немедленно в себе запеленал. Поцеловал в висок. Прижал к себе спиной. Укрыл нас одеялом чуть ли не с головой. И сказал тихо-тихо:

– А теперь тебе пора вспомнить все, любимый. Хватит прятать голову в песок.

– В маску, ты хотел сказать.

– И это тоже. Толку никакого. Как и от убранных зеркал. Ты же понимаешь, что причина твоего неадекватного психического состояния не только физические травмы и вина за смерть Насти? Ты нутром чуешь, что с этой аварией все не так просто, как пел тебе все эти годы твой мудак-братец. Мы должны понять, что именно, а значит, ты должен вспомнить как можно больше с того момента, как Настя начала приставать к тебе на вечеринке.

– Думаешь, надо во всем этом опять ковыряться? – засомневался я.

– Да. Ты ведь не хочешь, чтобы настоящий убийца остался безнаказанным?

– Это ты о чем?

– Пришли ответы на мои запросы. Ты знаешь, что официально по документам за рулем машины был Александр?

– Да. Он соврал ментам и врачам, чтобы меня не упекли за решетку.

– Заботливый какой! А ты знаешь, что врачи нашли в твоей крови следы клофелина? Ментам на тебя было наплевать, ведь официально ты был пассажиром и выжил, другое дело твой брат. Врач, который тебя оперировал и втюхал тебе навороченный ножной протез до того, как ты начал хоть что-то соображать (спасибо ему за это огромное!), сказал, что Александр пытался забрать эти документы, но он их не отдал. Мало того, зная продажность своего персонала, положил в регистратуру их копии, а оригиналы убрал в сейф. Догадайся, что выяснилось, когда я сделал запрос?

– Документы из регистратуры пропали? Это ничего не доказывает.

– Лешка, наивный ты мой ангел. Хватит! Твой брат врал тебе, и ты это знаешь. Просто не хочешь верить в то, что он – мразь, не только убившая Настю, но и пытавшаяся убить тебя. Ты не мог быть за рулем той машины, потому что был в отключке!

– А ты подумал о том, что будет, если я, в очередной раз (!), поверю тебе и по-серьезному закопаюсь в обрывки воспоминаний, а в итоге выяснится, что Сашка не врал? Ты понимаешь, что я опять свихнусь?

– Не свихнешься.

– Откуда ты знаешь?

– Ты уже столько раз свихивался, что больше просто некуда.

– Блять, Василь! Ну что ты за засранец-то за такой?! Я серьезно!!!

– Тсссс, расслабься, успокойся и закрой глаза. Я буду рядом и помогу со всем, что бы ты ни вспомнил, справиться. Только вслух вспоминай, ладно? Все подряд!

– Хорошо, – тяжело вздохнул я, зажмурился и позволил себе вспомнить то, о чем вспоминать не хотел.

…

Я иду по террасе, думаю о некорректном поведении пьяной в дым Насти и о том, что у апельсинового сока, что дал мне Сашка, какой-то странный привкус.

…

Я зеваю и оглядываюсь в поисках кресла, на котором можно покемарить, но вокруг только разноцветные бабочки и птички. Они теребят меня, хохочут и не дают сонному ангелу, которого я вижу в зеркале напротив, отдохнуть. Ему это точно не помешает. Вон какой бледный!

…

Машина. Заднее сиденье. Меня трясет и мотыляет. Ангел придерживает мою голову и кричит на водителя так, что уши закладывает:

– Зачем ты подмешал Лешке клофелин в коктейль, придурок?!

– Это ты виновата. Нечего было к нему липнуть!

– Да какая разница, к кому я липну, ревнивый мудак!

– Большая! Он мой брат, и это усугубляет его вину.

– Что ты несешь? Какую еще вину?! Лешка гей!

– Вот именно! Он пидорас! Но при этом богат, знаменит и любим, а я, нормальный мужик, проклят всеми и вся. Где справедливость?

– Он трудолюбивый ангел, а ты ленивый и распущенный дьявол! Ненавижу тебя!

– Не преувеличивай. Ты же со мной спала. Значит, любила. И сейчас любишь.

– Если бы Лешка не был геем, я бы к тебе на пушечный выстрел не подошла. Ты подонок, игрок и самодовольное ничтожество. Полный ноль в постели! Лешка меня до оргазма доводил, несмотря ни на что, а ты обо мне ни разу не подумал!

– Тебе же нравилось! Ты кончала, я чувствовал!

– В эти моменты я думала о Лешке. Всегда. Я люблю его и буду любить до конца моих дней. Его, а не тебя, понял?!

…

Конец Света. Скрежет металла. Крик женщины. Хруст костей. Вонь бензина. Голос Первого Всадника Апокалипсиса полон ярости и ненависти:

– Ты хотела быть с ним до конца жизни? Я выполнил твое желание! Вы предали меня. Оба! И будете гореть за это в Аду!!!

Мир взрывается пламенем, которое ласково лижет мой висок и щеку. Красивое такое. Оно бы лизнуло ниже, но там море крови, в котором легко утонуть, так что оно не торопится, а я тону, тону, тону…

– Эй! Есть кто живой?

– Тону…

– Твою ж мать! Пацаны!!! Скорее! Он еще жив!!!

…

Белый потолок. Белые стены. Белая простыня. Невыносимый писк больничных приборов. Отвратительно бодрый голос хирурга:

– Мы не смогли спасти вашу левую ногу, Алексей. Ниже колена ее у вас теперь нет.

– Лучше бы вы перерезали мне горло.

– Не все так плохо, как могло бы быть. У вас есть деньги, а значит, вы можете позволить себе протез, который заменит ногу на 99%. Я могу заказать его для вас через знакомых в Штатах.

– Мне все равно.

– Тогда подпишите здесь, здесь и вот здесь. Это бланк заказа, я на всякий случай с собой прихватил.

– А лицо мне новое случайно не прихватили?

– Нет, но у меня есть парочка знакомых пластических…

– Идите нахуй, доктор.

– Ладно. Я понял. В другой раз.

…

Сашка, бледный, как смерть, бродит по палате из угла в угол и сводит меня с ума, повторяя одно и то же:

– Она мертва. Настя мертва. Сломала шею и сгорела. Превратилась в пепел. Навсегда. Умерла.

– Сашка, перестань, – прошу я.

– Ты убил ее. Убил! Я любил ее, а ты убил. Просто так. Ни за что!

– Сашка…

– Гори в Аду, сукин сын! Ей было всего 18!

– Прости…

– Простить? Вот так запросто взять и простить?!

– Я сделаю все, что ты скажешь. Даже покончу с собой.

– Ну уж нет. Огонь обнажил твою истинную сущность, чудовище, но оставил в живых, чтобы ты до конца своих дней помнил о том, что натворил.

…

Я смотрю в зеркало, и меня снова рвет. Мое лицо с детства было мной, а теперь меня тошнит от одного только взгляда на то, что от него осталось. Почему я не умер в огне? Почему ни черта не помню о том вечере? Может, это наказание? Может, кто-то там, наверху, решил, что я претендую на лавры ангелов, и превратил меня в демона в назидание другим?

Я не могу больше смотреть на свое отражение. Я сойду с ума! Маска поможет мне сохранить остатки разума. А еще рисунки. Они помогут выплеснуть эмоции, разрывающие меня на части. И Сашка. Я должен искупить свою вину перед ним. Он любил Настю больше всего на свете, а я ее у него отобрал.

…

Я стою на берегу реки в глухой деревне, смотрю на свое отражение в спокойной, как зеркало, воде заводи возле пирса, мерзну и отчаянно хочу умереть. Не помогла мне маска и рисунки. Не помогли психологи и даже психиатры, потому что пластический хирург, к которому привез меня Сашка, сказал, что огонь слишком сильно повредил нервные окончания, и никакая пластика не сможет сделать мое лицо прежним. Это конец всего. Кому нужен уродливый калека, если он не нужен даже себе самому?

Я покончу с собой, но не сейчас. Сашка – это все, что у меня осталось. Он ненавидит меня и имеет на это полное право, но он мой брат, и я люблю его. Я обещал искупить вину и выполню обещание: отдам свою жизнь в обмен на его. Он продолжит мою карьеру и порадует моих друзей, продюсеров и поклонников новыми работами. Они не заметят подмены, потому что меня не было рядом с ними почти два года. Долгий срок для шоу-бизнеса.

– Никто не должен заподозрить обман, – говорит Сашка. – Мои друзья будут наведываться сюда часто, так что веди себя, как я, и не вздумай снимать маску. Пусть думают, что ты, то есть я, псих, ведь это недалеко от истины. Может, мои карточные долги спишут. Чем черт не шутит?

– Хорошо.

– Займись рисованием, в школе у тебя неплохо получалось. Это поможет тебе оплачивать счета. На мои, то есть свои, деньги больше не рассчитывай. Я не дам тебе ни копейки!

– Хорошо.

– Имей в виду: я буду молчать о том, что ты натворил и кем стал; буду притворяться тобой на показах и фотосессиях; буду общаться с фанатами и не буду появляться здесь до тех пор, пока ты не искупишь свою вину до конца.

– Тогда мы больше никогда не увидимся.

…

– Васька, еб твою мать, ты зачем снег на саженцы березовые кучей навалил? Сломал, поди, нахер все!

– Что ты, как пожарная машина, воешь? Задумался я. О смысле жизни, высоких материях и бесконечности. Вот скажи мне, Семеныч, ты о смысле жизни часто думаешь? Тебе же уже под шестьдесят. Пора подводить итоги и делать выводы.

– Ты мне свои мозгоебские штучки брось! Ты сюда дворником работать пришел? Вот и работай. Молча.

– Я и работаю. Но молча работать неинтересно. Данные, полученные эмпирическим путем…

– Я те щас лопатой по башке дам, и закончатся твои эмпиздрические пути в сугробе. Разгребай, чего навалил, и иди гараж откапывать.

Я стою на крыльце, ловлю диковинные снежинки пальцами и не могу оторвать глаз от лениво ковыряющего снег могучего деревенского парня, который нетривиально отлынивает от работы и то и дело бросает на меня крайне заинтересованные взгляды. Я не могу их игнорировать.

Они будят во мне того, кто умер. Того, кто уже давным-давно не думает о сексе. Того, кто вспоминает о нем, когда парень, заметив мой интерес, окончательно перестает притворяться, что работает: подходит ко мне, смотрит в лицо хитрющими зелено-голубыми глазами, а потом стягивает с головы черную пидорку, являя миру золото растрепанных волос, и расправляет плечи. «Косая сажень в плечах». Теперь я знаю, что это выражение значит.

– Босс? Хотели чего?

– Тебя, – беззвучно отвечаю я и впервые радуюсь тому, что мое лицо надежно скрыто маской.

– Босс?

– Меня зовут Алекс.

– А я Василий.

– Новый дворник?

– На самом деле я умник и мозгоеб, а в дворники к вам пошел, чтобы форму не потерять, – улыбается Василий и нагло мне подмигивает. – Хотите, продемонстрирую?

– Хочу, – говорю я и тыкаю пальцем в сугроб, из-за которого на него ругался Семеныч. – Иди, разгребай дело рук своих, умник.

– Эх, Босс, ну что вы, в самом деле! Я ж о другом говорил! Что вы, намеков не понимаете?

– Еще как понимаю и будь уверен, как только представится возможность, я твоим предложением поиграть мышцами на публику, воспользуюсь.

– Заметано.

…

– Саня, привет, братан, как жизнь? Все еще в маске? Ты это, давай, заканчивай с ума-то сходить.

– Не беспокойся, Сереж, в следующем месяце я закрою долг полностью, если ты об этом.

– Не об этом, но ты молодец. Не думал, что скажу тебе это, но ты – парень, что надо. Слово держишь. Как отдашь денюжку, можешь в клуб возвращаться. Буду рад тебя за столом видеть.

– Я подумаю.

– Океюшки. Дела порешали, пора на отдых?

– Конечно.

– Чем удивишь на этот раз?

– Охотой за двухметровым кроликом-плейбоем. Секс с ним бонусом победителю.

– Аха-ха-ха! Саня, блять, ну ты затейник. Пошел я, Светку позову, да в комнату какую интересную заселюсь. Без нас не начинай!

Бритоголовый бандюган хлопает меня по плечу и уходит, а я поднимаюсь на второй этаж, захожу в спальню и, опираясь на косяк двери спиной, смотрю на переодевающегося в костюм кролика Василия, не моргая. Хотя… Какой костюм, господи?! Длинные уши на ободке. Черная шелковая полумаска. Белоснежная манишка с черной бабочкой. Широкие белые манжеты с черными запонками. Узкие черные трусы с белым помпоном хвоста сзади. Тяжелые армейские бутсы. Все.

Василий раздевается полностью, возится с трусами и манишкой, играет мышцами и никуда не торопится, словно знает, как меня от его сногсшибательного тела плющит. И не только плющит, но и колбасит. И выворачивает наизнанку от отчаяния, потому что я никогда не смогу подойти к нему, чтобы сказать, глядя прямо в зелено-голубые хитрющие глаза:

– Я влюбился в тебя с первого взгляда и хочу, чтобы ты полюбил меня в ответ. Таким, какой я есть. Несмотря ни на что.

– Поможешь? – протягивает руку он. – Манжета с запонками. Хер знает, как их застегивать.

– Помогу, – соглашаюсь я.

Подхожу к нему. Вожусь с манжетой. Нервничаю. Топчу огонь желания ногами, но он не гаснет.

– Ты понимаешь, что я делаю это не ради денег? – неожиданно прихватывает меня рукой за шею, под затылок Василий. Сверкает глазами.

– Да, – вырываюсь я. Выравниваю сбившееся дыхание и вцепляюсь в его квадратный подбородок пальцами. – Я обещал дать тебе возможность поиграть мышцами на публику?

– Я хотел поиграть мышцами для тебя! Не делай вид, что не понял.

– Так играй. Я буду среди публики.

– И станешь победителем, с которым я займусь сексом?

– Тебя это напрягает?

– Меня это возбуждает. Я займусь с тобой сексом, даже если ты маску не снимешь. Но лучше, конечно, без нее.

– Не интересует.

Василий хмурится, а я провожу рукой по широкой груди, как бы поправляя манишку, и выгоняю его из спальни. Мне нужно время, чтобы успокоиться, выпить горсть таблеток и обрести умиротворение. Это помогает. Я смотрю на занимающего сексом Василия спокойно и думаю не о нем, а о смерти. Она мой бонус, а не он.

…

– Василь, перестань, ты же мужик! Мужики не плачут.

– Плачут. Просто делают это, когда никто не видит.

– Но не в таких же количествах! Подушка насквозь мокрая.

– Тебе что, жалко?

– Нет, но если ты не перестанешь рыдать, то я зарыдаю вместе с тобой. Буду оплакивать себя любимого, погружусь в депрессию и…

Как я и думал, этого оказалось достаточно, чтобы Василий вынырнул из моего безмерно гадкого прошлого и озаботился настоящим.

– Никаких депрессий!

– Согласен, – кивнул я, подхватывая с пола кота, которого едва не раздавил скатившийся с кровати Василий. – Ты куда собрался?

– Вставай, одевайся. В замок пойдем, ужинать.

– Может, ну его? Давай лучше сексом…

– Никакого секса, пока не поешь! Да и о мужиках подумать бы не мешало.

– О мужиках? Сдурел? Я те харакири мигом…

– Ха-ха-ха, ревнивый ты мой зайка. Я про наших мужиков говорю, про деревенских. Петрович с Семенычем, поди, волосы друг на друге повыдергали.

– С чего вдруг?

– Они машину с зеркалами прошляпили. Понадеялись один на другого, и проебали все на свете.

– Надеюсь, ты их за это не покалечил? – начал одеваться я. Желудок при упоминании еды проснулся и требовательно заурчал.

– Пальцем не тронул, но если бы ты так долго не спал, в живых бы их сейчас не было.

– Остынь, любимый, они нам еще пригодятся.

– Для чего? – насторожился Василий.

Я подошел к нему, утонул в медвежьих объятиях и сказал так ласково и многообещающе, что его передернуло:

– Я искупил свою вину полностью, и кое-кто скоро об этом крепко пожалеет.

…

– Зайка.

– Ммм?

– Зааайкааа.

– Мммм!

– Ну зайка…

– Ммнямхрхрмхм.

– Хоть вздрочни мне, что ли. Третью ночь ведь мучаюсь, на твой труп глядючи. Пожалей, а?

– Извращемняммммхрхрммхм.

– Вот же блядство. Опять уснул!

…

Я загонял всех и себя в том числе. Один Василий держался бодрячком, но я знал, что и он на пределе, хотя бы потому, что вот уже вторую ночь подряд он меня не домогался. Вообще! Падал рядом со мной в обновленной спальне замка бревном и с трудом просыпался утром. Но я был неумолим. Я имел на это право, потому что мой родной брат-близнец сделал все, чтобы превратить мою жизнь в Ад и весьма в этом преуспел. Мало того, он убил Настю – девушку, которую, я знаю это совершенно точно, любил. Если черную зависть ко мне я еще мог хоть как-то понять, то ее убийство было выше моего понимания. Как можно убить того, кого любишь?! Мой брат – сумасшедший мудак, и это было очевидно всем.

Увы, Сашка был умным мудаком, иначе не прожил бы так долго и не наворотил столько дел. Мне пришлось собрать в кучу все мои покоцанные мозги, чтобы придумать план, благодаря которому я смог бы не только вернуть себе имя, деньги и друзей, но и отомстить. Василий, Семеныч, Петрович, а также дед Михей (примкнувший к нашей команде во время ремонта дома и окопавшийся в нем настолько прочно, что выгнать его не было никакой возможности) не верили в закон, но верили в правосудие, а потому поддерживали меня во всех моих злодейских начинаниях.

Очередная переделка дома была закончена ударными темпами, а новые зеркала развешаны на старые места. Информация о последних месяцах жизни Сашки, а также обо всех моих счетах (которые изрядно за время моего отсутствия истощали) и контрактах (половину из которых он благополучно проебал) получена. Актриса, в гриме похожая на Настю как две капли воды, призвана к нам в деревню, массовка рвалась в бой, а место в краевой психиатрической больнице пригрето. Так, на всякий случай.

Оставалось только подготовить декорации, чем мы, собственно, не покладая рук, и занимались. Вот тут-то и пригодились девайсы, оставшиеся от безумных вечеринок и садо-мазо-пыточных гостевых комнат. Они вписались в мои нереально реальные 3D рисунки как родные. Нам пришлось завешивать всю эту красоту простынями, потому что даже мне, автору и исполнителю, было от наведенного на дом временного марафета не по себе, что уж про остальных заговорщиков (коих с каждым днем становилось все больше и больше) говорить.

Василий, правда, делал вид, что не боится, однако после того, как я примерил черный облегающий костюм, на котором светящейся в темноте краской нарисовал абсолютно правдоподобный скелет и за который он меня чуть с перепугу не прибил, делать вид перестал. Обматерил с ног до головы и на полном серьезе пообещал свернуть шею, а следующим утром, не успел я глаза толком проковырять, вынес мне мозг.

– Леша, я так больше не могу. Ты сделал все, чтобы свести с ума своего брата, но еще чуть-чуть, и сведешь с ума нас всех. За компанию! Петрович боится ходить по дому не только ночью, но и днем. Дети из Школы Искусств воруют огурцы с твоих грядок, закрыв глаза. Семеныч носит в кармане святую воду. Дед Михей гремит кандалами и днем, и ночью!

– А ты?

– А я хочу заняться с тобой любовью, но обламываюсь с этим так долго, что скоро стану импотентом.

– Кто мешает тебе заняться этим замечательным занятием прямо сейчас? – томно потянулся я, незаметно укладываясь на левый бок: уродливой половиной лица в подушку, а культяпкой в одеяло. А что такого? Ангелом быть мне нравилось куда больше, чем демоном. Я им скоро снова стану (пластическая хирургия (настоящая, а не липовая, добрым братцем рекомендованная) мне в помощь), только вот с местью разберусь.

Василий тяжело вздохнул, пересчитал мои (че-то как-то слишком сильно выступающие) ребра пальцами, коснулся глаз (надо полагать, серых кругов недосыпа под ними) губами и сказал:

– Ты похож на сбежавшего из концлагеря ребенка. От тебя за прошедшую неделю одни глаза да локти остались. Какой секс? Обнять и плакать.

– В депрессию впаду, – показательно надулся я и заполз к нему на грудь змеей.

– Я на тебя зеркало уроню, мигом в себя придешь, – обнял меня он.

– Тогда я опять все забуду, – обхватил его бедра ногами я и сел на него верхом. Поерзал попцом по паху. – И тебе придется начинать все сначала.

– Я начну с главного. Скажу, что ты любитель гамбургеров и газировки, и буду кормить тебя ими с утра до ночи до тех пор, пока ты в колобка не превратишься, – засопел носом Василий и провел руками по моей спине, а потом и по ягодицам. Потискал их. Прошвырнулся до коленей и вернулся на мой напрягшийся попец.

– Если я превращусь в колобка, ты меня разлюбишь, – склонился над ним я.

И начал прокладывать поцелуйную дорожку с соска на его широкой груди к шее. По кадыку языком. В колючую челюсть губами до губ, и не подумавших мне сопротивляться.

– Я буду любить тебя любым, – прошептал Василий, гуляя руками по моей спине и все чаще ныряя под плавки на заднице.

– Лучше люби меня сейчас. Таким, какой я есть, – поймал его на слове я.

– Мертвого уговоришь, – рассмеялся он. Скинул меня на постель, запустил руку в трусы, чтобы…

Бам. Бам. Бам.

– Парни, Настя приехала. Я ее по дому не поведу. Помрет еще со страху, а мне отвечай.

– Блять! Да что же это!

– Семеныч, ты специально?!

– Пацаны, сил нет никаких! Давайте уже с делами покончим и расслабимся, а? Вы будете трахаться, как кролики, мы будем бухать, как запойные алкоголики, а мудак, который все это заварил, получит по заслугам. Ну же, ребята, отличный план!

Василий коснулся моих губ виноватым поцелуем и скатился с постели:

– Пора, зайка.

– Пора, – согласился я.

Взял с прикроватной тумбочки телефон, позвонил брату… и умер.

…

Если бы не дед Михей со своими чудовищно бренчащими кандалами, я бы начало веселья банально проспал. В гробу было темно, тихо и очень удобно, так что я сначала задремал, а потом и вовсе уснул. Бабульки, которые должны были меня ночью отпевать (то есть караулить и помогать по мере необходимости), были выгнаны из дома Сашкой (пошли нахер, ведьмы старые, развели тут хуйню всякую!) ближе к полуночи, так что спать мне никто не мешал, чем я и воспользовался.

– Лешка, слышь, пора воскресать, – снова побренчал кандалами дед Михей. – Полночь через пять минут.

– Настя готова? – откинул половинку крышки гроба я. Сел, белоснежный балахон на себе поправил. Потянулся как следует.

– Чур меня, чур! – отпрыгнул от гроба дед Михей. Перекрестился пару раз.

– Красавец? – рассмеялся злодейским смехом я.

– Не видел бы своими глазами, как тебя детишки разрисовывали, обделался бы враз!

Я принюхался. Дед покраснел даже сквозь привиденческий грим и поспешил сбежать. По делам как бы. Я похохотал злорадно ему вслед, прочищая горло, и вылез из гроба полностью. Снял ткань с зеркала, улыбнулся своему отражению и летящей походкой хромого зомби двинулся на раздавшийся из коридора крик:

– Еб твою мать, отвали от меня! Ты же мертва!!!

– Хр-хр-хр.

Мы прогнали Сашку через девять кругов Ада, оставляя меня напоследок.

Полуразложившаяся Настя выгнала его из моей спальни, в чем мать родила. Пол в коридоре пылал рекой адского огня в бездонной пропасти вулкана (чуть дом не спалили, выставив обогрев пола на максимум), так что объемный рисунок обжег голые пятки засранца по-настоящему и заставил бежать на выход быстрее ветра. Темные покрывала, которыми были завешаны зеркала на стенах, слетали с них перед его носом, являя 3D картины аварии, которые я срисовал с найденных в бумагах фотографий.