Текст книги "Зеркало (СИ)"

Автор книги: Villano

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Совсем-совсем? – громко сглотнул один из представителей юного поколения воителей, который пришел на разборку только для того, чтобы показать всем и вся, что мужик, а никакая не мокрая тряпка и уж тем более не пидорас.

– Совсем-совсем, – не моргнув глазом, соврал Васька и даже предъявил пару фоток, явно сделанных телефоном во время секса: нехилый член пидорил чью-то мужскую задницу по самые яйца. – Мужики, мне плевать, кого из вас ебать – задницы у всех одинаковые, так что не переходите мне дорогу, и все у нас с вами будет пучком.

Васькин это член или нет, проверять желающих не нашлось, переходить дорогу тоже, а потому с разборками к нему приходить перестали. Зато с тайными визитами… Что ни ночь – то посетитель: то муж какой, всю жизнь непристойными фантазиями мучившийся, то вьюноша, радужных надежд исполненный, то молодуха, без секса озверевшая и в байки про голубизну не поверившая, то еще кто. Васька всех ублажал – чего ему, кабану, жалко, что ли? И себе хорошо, и людям приятно.

Со временем, правда, ему это все поднадоело (хуй-то не титановый, в конце-то концов), так что с некоторыми из своих посетителей Васька перешел на задушевные разговоры. Именно эти дамы и господа сделали его по-настоящему знаменитым, потому что для них польза от ночных бесед при свечах в постели оказалась очевидной: кто-то пить перестал, кто-то к жене вернулся, кто-то наоборот с мужем развелся, детей забрал и в город уехал.

Народ потек к Ваське-ведьмаку за советом (и не только) рекой (естественно, не с пустыми руками), так что всего через полгода усиленных консультаций (что-что, а мозги людям трахать он мог без перерыва на обед и ужин), заговоров (с этим поначалу было непросто, но едва Васька перешел от чтения заумных книг к просмотру американских фильмов ужасов в качестве пособий по ведьмачеству, как дело пошло на лад) и приворотов (безобидные аптечные отвары приходилось покупать аж в Перми, дабы контору не палить) юный аферист купил себе шикарную кровать (для тех, кому член был важнее задушевных разговоров) и, хоть и бывший в употреблении, но совсем еще не старый и вполне приличный на вид Крузак.

Мудак, приехавший в деревню спустя год бурной половой (а также магической и мозгоебской) жизни деревенского ведьмака, поставил на ней жирный крест, потому что пользовались заросшей ивами тропинкой вдоль правого берега и бродом через реку в основном именно Васькины тайные (и не очень) посетители – в обход расположенного в двух километрах основательного и хорошо просматриваемого со всех сторон моста.

Васька сразу понял, что вот так запросто приезжего нувориша не одолеть, а потому ждал своего часа и следил за разгоревшейся битвой со стороны. Точнее, из своего дома, который стоял на левом, высоком берегу реки прямо напротив объединенного участка. Видимость из окна спальни была великолепная (особенно с армейским биноклем в руках), так что на полгода любимым Васькиным развлечением стала слежка за психом (он маску вообще не снимал!), его стройкой, а потом и за тем беспределом, что творили под руководством хозяина вечно кайфовые гости.

Поэтому ничего удивительного в том, что он заметил то, чего не заметил больше никто, не было: с тех пор, как мудак поселился в замке насовсем, его словно подменили. Если раньше он бузил с ночи до утра, постоянно таскал в спальню шлюх, бухал с размахом и плевать хотел на дом, то теперь он бузил только в присутствии гостей, ложился спать не позже полуночи, заделался монахом, почти не пил, постоянно что-то в доме переделывал и разрисовывал запредельно реалистичными и большей частью жуткими рисунками все, что попадалось ему под руку.

Васька изнывал от любопытства остаток ноября и половину декабря. Следил за психом днем и ночью, расспрашивал о нем городских работников (из деревенских в доме работал только Петрович, из которого и слова не вытащишь, а из дома мудак носа практически не показывал, так что деревенские в статусе дворников и охранников в качестве шпионов не канали), но ничего нового не узнал. К новому году Васька извелся настолько, что проболтался о навязчивой идее семидесятилетнему деду Михею – своему постоянному гостю, которому море давно уже было по колено.

– Друзей надо держать близко, а сумасшедших врагов еще ближе, – сказал дед, усердно вылизывая пах лежащего на столе в кухне абсолютно голого Васьки. – Проберись в его логово, прикинься другом, узнай слабое место и ударь так, чтоб не поднялся.

Стояка у деда уже лет десять как не случалось, но сперму глотать и литое мужское тело облизывать он любил до безумия, а Ваське в последнее время было не до активного секса, так что спелись они очень быстро. Главное было не забывать на глаза молодому извращенцу повязку цеплять, чтоб не видел, кто его так усердно обихаживает, и с мысли не сбивался.

– Дед, ты чего такой кровожадный?

– Так это… Я в смысле чтоб вражина доступ к тропинке и броду народу вернул. Мне это важнее важного. Пока к тебе через новый мост доберешься, копыта откинешь.

Васька пораскинул мозгами, почесал полегчавшие яйца и на следующий же день подлым шантажом устроился к психу дворником. Познакомился с ним лично, заценил его стройную фигурку и бархатный голос, пришел в тихое бешенство от абсолютно непроницаемой маски и решил со штурмом дома не тянуть.

Ему понадобилась всего неделя (предновогодняя, а посему на закупки богатая), чтобы поймать управляющего хозяйством (а чего мелочиться-то?) на воровстве. На пару с Петровичем они так красиво его спалили, что он вылетел из замка пробкой, а на его место Васька немедленно порекомендовал себя любимого. Пришлось, конечно, поиграть мышцами и поумничать, но оно того стоило: мудак утвердил его в новой должности (с окладом в 40 (!) тысяч рублей) и допустил до тела. В том смысле, что был вынужден общаться с ним лично каждый день и не по разу.

Вот тут-то Васька и убедился в правоте своих предположений: тот, кто строил дом и воевал с деревенскими, вовсе не тот, кто теперь в нем жил.

– Или у него раздвоение личности, или он не тот, за кого себя выдает, – сказал своему отражению в одном из гигантских зеркал, что висели по всему дому, начинающий детектив и опытный психолог Васька (отчего бы не поговорить с умным человеком?) и решил во что бы то ни стало с этим разобраться. – Маска маской, но меня она не остановит.

Ему хватило месяца, чтобы задолбать вежливого (до определенного момента), покладистого (если его не злить, конечно) и грустного (практически постоянно) психа-офигенно-талантливого-художника (которого, вообще-то, звали Алекс) неудобными вопросами и запутаться в своих предположениях насмерть. Но Васька не сдавался: совал нос в финансовые документы работодателя, пытался подловить его без маски и увязал в нем все глубже и глубже, пока не увяз настолько глубоко, что перестал даже бултыхаться.

…

К чести Васьки надо сказать, что окончательно в таинственном работодателе он утонул не сразу – дотянул аж до конца февраля. Мороз тогда стоял лютый, но психа это не волновало. Его волновала баня и возможность во время ее принятия толпой очередных маловменяемых гостей в ледяной реке искупаться. Именно тогда Васька с ним в первый раз серьезно поругался, потому что прорубь в довольно мелкой, но быстрой и полной водоворотов (даже зимой) речке делать отказался наотрез. Они стояли возле бани, на берегу, и орали друг на друга во всю глотку, давая выход накопившемуся за пару месяцев совместной работы напряжению, искрившему так, что мимо проходящие мужики шарахались.

– Вы в проруби потонете, а мне отвечай? Нахуй мне это не надо, срок за вас мотать!

– С чего вдруг мы потонем?

– Затянет под лед, кто вытаскивать будет?

– Ты и вытащишь!

– Ищи дурака в другом месте! Я жить хочу.

– А я не хочу.

– Я тут при чем?

– Я заплачу, – сказал Алекс, как всегда сводя дело к беспроигрышному варианту – взятке. На Кролика из Playboy же Васька согласился! – Сколько?

– Не нужны мне твои деньги!

– А что тебе нужно?

Васька подумал, прежде чем ответить. Псих был упертым сукиным сыном и всегда добивался своего (у него хватит ума деревенских мужиков попросить, а те за бутылку водки в реке не только прорубь – бассейн зубами прогрызут), так что стоило запросить то, что он никогда сделать или дать не сможет, причем здесь и сейчас, пока запал не пропал. И Васька придумал. Расплылся в ухмылке в предвкушении победы (в любом случае в выигрыше окажется!) и сказал:

– Хочу увидеть тебя обнаженным. Полностью.

– Зачем тебе это?

– Ты ж меня видел. Я тоже хочу.

– Я тебе за это заплатил, так что придумай что-нибудь поинтереснее.

Но Васька отступать не собирался (купаться в реке и правда было очень опасно), да и проверить очередную теорию хотел до умопомрачения. Тот, прежний, псих в спальню девах таскал не по одной за раз, а этот только и делал, что от них отбивался. Мало того, взглядами жаркими исподтишка шкуру Васькину прожигал так, что яйца щемило! Одно только в кролика переодевание чего стоило. А что, если этот Алекс – гей? И Васька пошёл ва-банк:

– Влюбился я. Переспать с тобой хочу страсть как.

– Пиздобол ты, – неожиданно рассмеялся Алекс. Наклонился. Слепил снежок. Бросил его в Ваську. – Давай лучше денег заплачу. Много.

– Зачем они мне? – слепил снежок поболе вражеского Васька.

Взвесил в руке и залепил парню прямо в грудь, но тот ловко увернулся и сходу зафигачил снежком Ваське в моську.

– Купишь себе что-нибудь ненужное.

– Гондоны у меня есть, а вот задницы неоприходованной нету! – бросился на него Васька. Поймал, завалил в сугроб, залез под пуховик руками и защекотал.

– Ха-ха-ха! Отпусти! Я щекотки боюсь!

Алекс барахтался в сугробе, отбивался и в какой-то момент даже сумел завалить Ваську на спину. Сел на него верхом, тяжело дыша сквозь тонкую ткань нарисованного рта маски:

– Я тебя победил! Делай прорубь!

– Это я тебя победил! – мигом поменялся с ним местами Васька. – Раздевайся!

– Что, прямо тут? В сугробе?

– В баню идем.

– Послушай, может…

– Или ты раздеваешься, или купание в реке ждет до лета.

Алекс помолчал. Слепил снежок. Прилепил его наглому спорщику на лоб на манер рога (тут же, правда, отвалившегося) и неожиданно сказал:

– Идем. Спать я с тобой не буду, но обнаженным покажусь. Чтобы не пытался больше меня без маски застукать.

Васька на такую лёгкую победу не надеялся от слова совсем и настолько растерялся, что послушно поднялся на ноги, вытащил парня из сугроба и даже сделал пару шагов в сторону бани.

– Ты бы видел сейчас свое лицо, «влюбленный». Придурок ты.

В голосе, раздавшемся из-за спины Васьки, было столько горечи, что половину деревни отравить можно, и это подкосило его окончательно. Научно-спортивный интерес умер, а вместо него возникло что-то настолько теплое и пушистое, что Ваське стало здорово не по себе. Он решил подумать об этом позже. Дошел до бани, открыл дверь и посмотрел на парня в маске серьезнее некуда:

– Выбор за тобой!

Алекс прошел мимо него, задрав нос, за что и поплатился: запнулся о коварный порожек и чуть не рухнул в предбанник, но Васька был начеку и растяпу придержал. Только хрустнуло что-то у него в левой ноге нездорово.

– Блять! Не хватало еще протез сломать.

– Чего сломать?!

– Протез! – вырвался из его рук парень. – Свет включи, ни хера не видно.

Васька щелкнул выключателем и закрыл дверь на улицу. Алекс, не глядя на него, снял пуховик, толстый вязаный свитер, стянул до середины бедер жуть какие узкие джинсы и плюхнулся на скамейку. Завозился с узлом на высоких ботинках. От души матюкнулся, раздраженно стянул маску с головы и кинул ее в дальний угол.

– Дай, помогу, – опустился перед ним на колени Васька.

Распутал узел, распустил шнуровку, аккуратно снял оба ботинка и увидел вместо левой ступни пластиковую подделку.

– Твою ж…

– Это не самое страшное, – грустно сказал Алекс, запуская руку в Васькины волосы. Поиграл ими, пропуская отросшие за зиму пряди сквозь пальцы.

– А что самое страшное? – посмотрел на него Васька и осекся.

Разделенное полосками тонких шрамов и стяжками ожогов на довольно страшную левую и ангельски прекрасную правую половину лицо молодого парня выбило из Васькиных легких воздух.

– Ап… Но… Как же…?!

– Авария. Я выжил, а прекрасная женщина, мой самый близкий друг, погибла. Я отдал бы все на свете, чтобы поменяться с ней местами.

– Даже не мечтай! – отрезал Васька, аккуратно прихватывая падшего ангела за шею, под затылок, широкой ладонью.

– Почему?

– Потому что ты должен мне стриптиз. Если все еще хочешь купаться в проруби, конечно.

– Хочу.

– Тогда раздевайся, – скомандовал Васька, но руку с затылка не убрал, разглядывая лицо Алекса тщательнее некуда.

Не так уж и страшно, если разобраться. Шрамы – фигня, они мужчину только украшают, а вот ожоги… Не самое приятное зрелище, но и не самое отвратительное. Да и не такие уж они и большие. Подумаешь, паутина от виска тянется. Вроде как татуировка, только белая. Два длинных уха к виску, моська на скуле, пузико и лапы на щеке. Зайка. Единственный и неповторимый. Весь в хозяина. Эта мысль Ваське понравилась так, что он улыбнулся.

– Что смешного?!

– Как тебя зовут, зайка?

– Охуел? – мигом вернул Ваську на землю ни фига не белый и не пушистый кролик, а вредный и зубастый писец. Засверкал карими глазами на манер прожекторов. – Я те за зайку очко на глаз натяну, понял? Называй меня, как и раньше, Алексом. Что за глупый вопрос?

– Не такой уж вопрос и глупый. Ты Александр или Алексей?

– Какая разница?

– Большая.

– Алекс я – и точка! – насупился парень и вырвал-таки из лап Васьки голову. – Помоги джинсы снять. Только аккуратно! Присоска вакуумная у протеза, чтоб ее, отвалилась.

Васька помог ему не только с джинсами, но и со всем остальным. Ужаснулся нездоровой худобе (понятно, почему Петрович, повар от Бога, злой, как собака, и молчаливый, как могила, ходит), отхлестал в парилке от всей души за все хорошее, отмыл после, одел и донес до дома на руках (каких-то жалких 45 кило, чего там нести-то?).

– Чудо ты конопатое, Василь, – сонно прошептал Алекс, сворачиваясь на постели в своей безумно-белой спальне в клубок. – Повезет тому, кому ты достанешься.

– Хочешь, я достанусь тебе?

– Я такое счастье не заслужил.

Васька спорить не стал, накрыл его одеялом, поцеловал в зайковую щеку и ушел делать прорубь. Огородил ее в воде сеткой, чуть не отморозив пальцы, отогрелся в бане, прихватил оттуда забытый протез и маску, а вернувшись в дом, поставил протез в изголовье кровати и демонстративно спалил маску в ослепительно белой декоративной тарелке, снятой со стены. За что и огреб неебических люлей следующим утром.

– Да как ты посмел! – орал на него Алекс и кидался всем, что под руку попадется, минут десять без продыху. – Идиот! Иди теперь сам гостей развлекай!

– Что такого в том, что они тебя настоящим увидят? – уворачивался Василий. – Шрамы мужчину только украшают. Тебе нечего стыдиться.

– Нечего? Ты что, слепой? Я урод! Моим лицом детей пугать можно!

– Среди твоих гостей детей нет. Да и не страшный ты вовсе. Вот мужики наши после недельного запоя –это да, в фильмах ужасов без грима сниматься могут. Тебе до них, как до луны пешком.

– Блять, что ж ты за человек-то за такой приставучий! – в очевидном и абсолютно иррациональном отчаянии упал на кровать Алекс.

– Зайка, поверь, тебе не нужна маска, – присел рядом с ним Васька.

Алекс прихватил его за волосы, заставил лечь на спину и навис сверху, сверкая глазами, полными сводящей с ума боли человека, которому терять нечего:

– Не найдешь новую маску – я тебя в проруби утоплю, а потом с собой покончу. Клянусь!

Пришлось Ваське тащить ему запасную.

Однако с того дня Алекс изменился: ходил без маски, когда в замке не было чужих, и развесил по второму этажу свои старые фотографии, чем свел Ваську, а заодно и себя самого, с ума. Васька зависал напротив Тибетского фото по десять раз на дню, вглядывался в глаза ангела на ней все пристальнее (он бы в глаза оригинала с удовольствием посмотрел, но тот ловко уворачивался) и тонул в них с головой.

Алекс с нескрываемым отвращением смотрел на себя в зеркала, с понимающей усмешкой на восхищенного фотографиями Ваську и никогда его от их разглядывания не отвлекал. Просто уходил в свою жуткую белую спальню, где или напивался вдрызг (двух стаканов вина ему хватало по самое заблевалко), или ел антидепрессанты горстями (не самоубийства ради, а внутреннего умиротворения для).

Васька результатами своей выходки с маской был недоволен, а потому бдил за Алексом и днем, и ночью: приводил в чувство, отмывал и укладывал спать; кормил практически насильно, отвлекал от мрачных мыслей продуманными разговорами (зря, что ли, умные книжки читал?) и все чаще смотрел на него с желанием, скрывать которое становилось все сложнее.

– Мне не нужна твоя жалость! – в очередной раз, срываясь, орал Алекс, замечая сверкающие черт знает чем глаза могучего и очень симпатичного парня, стоящего перед ним на коленях в душе. Терял равновесие, забывая про отстегнутый протез, и падал к нему на руки.

– Это не жалость, зайка, – шептал ему в висок Васька и сгорал в огне желания заживо, обнимая постепенно обретающего нормальную физическую форму парня с каждым разом все крепче и неприличнее.

– Я урод.

– Глупости это. Ты ангел. Немного потрепанный в боях, не спорю, но от этого еще более привлекательный.

– Зеркала не врут, Василь, а ты врешь.

– Я не вру. Может, чуток приукрашиваю действительность.

– Зачем тебе это?

– Чтобы тебя не потерять.

– Ты меня не находил.

– Словоблудие – не твой конек, Алекс. Я могу сказать то же самое тысячей других фраз, и ты не сможешь сделать вид, что не понял.

– Например?

– Ты нужен мне.

– Тот, кто тебе нужен, живет в фотографиях второго этажа, на которые ты смотришь с таким восторгом, а я его страшная тень, влачащая существование в зеркалах и отражениях. Впрочем, все это я заслужил. Мне нет прощения ни на том, ни на этом свете.

Один и тот же разговор, который в один ненастный мартовский вечер вывел Ваську из себя настолько, что он притащил из сарая огромный молоток и расхерачил все зеркала в доме до единого, чем изрядно спрятавшегося в спальне Алекса напугал.

– Хуй тебе, а не отражение! – прорычал Васька, вышибая дверь в оставленную напоследок крепость плечом, и с упоением разнес вдребезги последнее зеркало. Бросил молоток на пол, плюхнулся на кровать и придавил к ней прикрывшегося подушкой парня всем телом. – А теперь мы поговорим по-серьезному.

– Хорошо, – поспешил согласиться милый и покладистый Алекс (поневоле таким станешь, если двухметровый вандал молотком, размером с твою голову, зеркала по всему дому херачит). – О чем?

– О твоей вине. Расскажи-ка мне об этом поподробнее.

– Может, не надо?

– Надо.

На этот раз Васька решил идти до конца: устроился на Алексе удобнее, нагло вклинившись между его ног бедрами, навис, опираясь на локти, и уткнулся губами в лоб. Дождался невнятного чертыхания, чутких рук на спине и ягодице, повел бедрами, вдавливая в постель, почувствовал пахом, как оживает член пленника, и задышал носом в безнадежной попытке усмирить некстати вспыхнувшее желание.

Алекс не выдержал искрящегося обнаженными нервами напряжения и попытался выкрутиться из-под него, но лишь распалил обоих еще больше.

– Слезь с меня, лось!

– Слезу, но сначала ты расскажешь про свою адскую вину.

– Блять, Василь! Отъебись!

– А? Что ты сказал? – оглох на оба уха Васька.

Коснулся поцелуем (настоящим!) ушастых шрамов на обожженном виске (он так давно хотел это сделать!) и практически не почувствовал разницы с нормальной кожей. Выдохнул довольно и продолжил. Второй поцелуй. Третий. Перешел на гладкое заячье пузико щеки и…

– Я расскажу, расскажу! Только слезь с меня!

Васька вовремя уловил нарастающую панику в голосе распятого на постели парня, неохотно скатился с него и уставился в потолок, а Алекс восстановил дыхание, помолчал, явно собираясь с силами, и голосом раскаявшегося преступника сказал:

– Я убийца.

– Не смешно.

– А это и не шутка вовсе.

– Ты мухи не обидишь! Какой из тебя убийца?

– Самый настоящий. Я был за рулем машины, в которой погибла Настя. Мы были на вечеринке у друзей, потом поехали домой и… не доехали.

– Подробнее можешь рассказать?

– К сожалению, я мало что помню.

– Напился?

– Нет. Я же был моделью! Какой алкоголь?

– Ну… Я думал, звезды шоу-бизнеса жрут, че ни попадя, пьют всякую дрянь и без наркоты ни дня прожить не могут.

– Сказки это все, – улыбнулся Алекс. – Таким макаром долго не протянешь. Я занимался йогой по два часа в день, ел траву и диетическое мясо без масла, соли и специй, запивал их родниковой водой и мечтал о чизбургере, кусочке шоколадного торта и газировке.

– Жуть какая. Нахуй такая жизнь нужна?

– Ради того, чтобы стать знаменитостью.

– Ты своего добился.

– Да. У меня даже фанаты были. По всему миру, представляешь? Тысяч двести, не меньше. А мне тогда 19-ти не было!

– Постой, а сколько тебе сейчас?

– 21.

– Надо же… Я думал, тебе 16-ти нет. Только поэтому, кстати, и не приставал, – сказал Васька, не в силах молчать о том, что все сильнее распирало душу (на самом деле джинсы в паху, конечно, но это не принципиально), получил тычок в бок и на время успокоился. – Что было дальше?

– На вечеринке Настя не отходила от меня ни на шаг, обнимала всяко-разно и даже пару раз в губы поцеловала. Помню, я еще пошутил, мол, ты меня с Сашкой, что ли, перепутала? А она ответила, мол, нет, ты тот, кто мне нужен – любовь всей моей жизни.

– Я ее понимаю и готов подписаться под каждым словом.

– Не говори глупости, – поморщился Алекс.

– Это не глупости, ну да ладно, мы сейчас о другом. Она знала, что ты гей?

– Конечно! Мы с детства знакомы. Когда выросли, в старших классах школы даже эксперимент пару раз проводили.

– Какой такой эксперимент?

– Переспать пытались, чтобы меня от голубизны вылечить.

– Мне ревновать?

– Василь! Прекрати паясничать!

– Так ревновать?

– Нет!

– Ничего не вышло?

– Еще один вопрос на эту тему – я с тобой неделю разговаривать не буду!

– Прости-прости. Ты остановился на том, что твоя лучшая подруга тебя в губы прилюдно поцеловала.

– Да. Сашка увидел это и устроил скандал. Я попытался их помирить, но он сказал, что они сами разберутся, вручил мне свой бокал с соком и увел Настю мириться. В спальню, наверное. Я выпил сок, прошвырнулся по тусовке… и очнулся в больнице.

– Не понял?! – сел на постели Василий. – Как это ты очнулся в больнице?

– Так. В реанимации.

– Неожиданный поворот сюжета.

– Куда неожиданней все это было для меня, потому что в моей дырявой голове было пусто. Я не помнил ничего с того момента, как сел в кресло на террасе на вечеринке, чтобы отдохнуть. Впрочем, я и сейчас не помню.

– Как ты узнал, что произошло?

– Сашка пришел и рассказал, что мы с Настей сели в машину и уехали, но по дороге попали в аварию – врезались в припаркованный у обочины бензовоз. Осень, гололед, занос и все такое. Сашка мне снимки искореженных огнем машин показывал. Такое жуткое месиво – словами не передать! Настя умерла сразу, а меня сумели спасти.

– Я рад, что ты выжил.

– Я не рад, – свернулся клубком на постели Алекс. – Знаешь, что во всем этом самое ужасное?

– Что?

– Я не могу понять, какого черта сел за руль. Я ненавижу водить. Не умею, понимаешь? Путаю право и лево, забываю смотреть в зеркала и не вижу знаки. У меня даже прав нет, что уж про машину говорить!

– Тогда где ты ее взял?

– Это была Сашкина машина. Я ее угнал.

– Угнал? Ты?! Это даже теоретически невозможно!

– Сашка сказал, что я спер у него ключи и забрал тачку. Мерседес С180. Новехонький.

– Зайка, – улегся обратно на постель Василий. Погладил Алекса по плечу. Накрыл одеялом. – Тебе не кажется, что вся эта история – полный бред от начала и до конца?

– Кажется. Иногда я думаю, вдруг это мне просто приснилось? Тогда я встаю и иду к зеркалу, которое все расставляет по своим местам.

– Понятно.

– Василь, без зеркал отделять выдумки от реальности будет намного сложнее. У меня буйная фантазия, и если я буду слушать тебя и не буду видеть себя, то однажды, совершенно безосновательно, могу искренне поверить в то, что шрамы рассосались, ожоги затянулись, и я снова стал тем, кем был всю мою сознательную жизнь.

– Ослепительно красивым ангелом? Ты и сейчас такой.

– Блять, хватит врать! Сколько можно-то уже?!

– Я не вру! Я просто… немного недоговариваю.

– Немного?!

– Если на тебя справа смотреть, то ты по-прежнему идеален, так что нечего тут, понимаешь!

– Ты скользкий и пронырливый, как угорь. Тебя не поймать!

– Я готов сдаться тебе добровольно.

– Мне зеркала нужны, а не ты. Может, вернем все в доме на свои места?

– Нет.

– Хотя бы парочку зеркалец, а? Малюсеньких… чтобы бриться можно было.

– Я твое зеркало, – отрезал Васька. – И расставлю все на свои места в твоей жизни, а не в доме. Хочешь ты того или нет.

Алекс грустно улыбнулся, взял его за подбородок и пристально посмотрел ему в глаза:

– Не вороши прошлое. Никому от этого лучше не станет.

– Мне станет.

– Тебе и так неплохо живется, а мне уже все равно.

– Раз тебе все равно, значит, ты мне палки в колеса вставлять не будешь.

– Василь! Ты опять оглох?

– Ничего подобного. Я одно сплошное ухо.

– Не вздумай писать письма, рассылать запросы и задавать вопросы!

– Злишься? Очень интересно.

– Ничего интересного.

– Ну да, конечно. То, что ты мне рассказал, – это еще не конец истории, верно? И, кстати, ху из Сашка?

– Блять, отъебись от меня!

– Да я даже не начи…

– Василий!!! Ты хоть когда-нибудь хоть кого-нибудь слушаешь?!

– Да. Слушаю. Свое сердце. Оно у меня очень разговорчивое. О тебе треплется, не переставая.

– Ну, ты и… мозгоеб!

– Я тоже тебя люблю, зайка.

– Иди нахуй.

В тот день Алекс подкинул столько дров в топку Васькиного любопытства, что тот, чтобы не сгореть заживо, развил тайную, но зело кипучую деятельность, рассылая простыни запросов всем, кто хоть как-то мог помочь в расследовании этой весьма темной и полной явных нестыковок истории.

…

Беда случилась в конце мая, когда Васьки в доме не было – он уехал в Чусовой по хозяйственным делам, оставляя работающего над коммерческим эскизом Алекса на попечение Петровича, а когда вернулся, вместо деловой тишины напоролся на орду полувменяемых гостей, бесновавшихся по всему дому. Ему пришлось приложить максимум усилий, чтобы отыскать среди них хозяина, который обнаружился в дверях ванной при спальне – стоял, глядя внутрь, опершись руками о косяки, и шипел на кого-то таким змеиным голосом, что Ваське впервые за все время пребывания в этом сумасшедшем доме стало страшно.

– Какого хера ты творишь, а?

– Я не понимаю…

– Не понимаешь?! Только не говори, что не знаешь о том, что твой цепной пес роет тебе могилу.

– Какую еще могилу?!

– Ту, в которой ты должен был оказаться три года назад, убийца! Ты, а не Настя! Я дал тебе шанс искупить вину, но ты… Ты предал меня. Ударил ножом в спину! Снова!

– Да я не…

– Заткнись и слушай меня внимательно, братец. Если твой хитро выебанный Василий мелькнет там, где не надо, еще хоть раз, я тебя уничтожу.

– Но я и так уже…

– Э нет. Вот когда я расскажу миру моды правду, тогда ты поймешь, что такое презрение, отвращение и унижение на самом деле. Ты был любимцем известнейших кутюрье Европы, тебя носили на руках фанаты аниме в Японии, на твою шею вешались звезды модельного бизнеса обоих полов. Они уничтожат тебя, увидев таким, и ты это прекрасно знаешь. Я поменялся с тобой местами, чтобы спасти то, что от тебя осталось, а что сделал ты? Принялся копаться в нижнем белье моей любимой женщины! Она гниет в могиле три года! ТРИ ГОДА, черт возьми! А твой цербер роется в ее останках, как шакал.

– Не называй Василия шакалом!

– Ты его защищаешь?

– Я не защищаю, просто он не шакал.

– Ах, вон оно что… Ты влюбился!

– Я…

– А он?

– Не твое дело!

– Ясно. Делает вид, что ты ему интересен. Опомнись, придурок. Ты страшный, как смертный грех, инвалид! Забыл?

– Не забыл!!! Но…

– Но попытался забыть. Я заметил, что ты убрал из дома все зеркала. Хочешь обмануть себя? Не выйдет!

– Я не убирал, это…

– Василий? Я смотрю, ты многое ему позволяешь. Посмотри на него без розовых очков, дебил, и ты увидишь, что его любовь – это всего лишь низкопробная жалость, смешанная с алчностью. Он ведь думает, что ты богат.

– Я богат.

– Нет, дорогуша. Это Я богат, а ты – убийца, мот и игроман – беден, как церковная мышь. Я позволил тебе платить по моим счетам, чтобы ты мог искупить свою вину передо мной. И перед Настей! Но тебя это, судя по всему, больше не волнует.

– Если бы не волновало, я бы не пытался Василия остановить!

– Не надо пытаться, надо заткнуть ему пасть! Что в этом сложного? Он всего лишь деревенский лопух, возомнивший себя Шерлоком Холмсом. Вытащи на свет божий того, кто затыкал истерящих кутюрье щелчком пальцев, и разберись с ним как можно быстрее!

– Тот, о ком ты говоришь, умер вместе с Настей.

– Вот только не надо давить на жалость. Ты все это дерьмо заслужил!

– Я знаю. Я все исправлю.

– Ничего уже не исправить. Просто оставь все, как есть.

– Хорошо.

Васька подобрал упавшую челюсть за миг до того, как стоящий в дверях ванной комнаты парень развернулся, и уронил ее снова, разглядывая в оба глаза чуть поплывшую и поюзанную, но все равно ангельски прекрасную копию того Алекса, которого он знал.

– Охуеть!

– Ты, стало быть, тот самый Василий, – шагнул к нему парень. Просканировал с ног до головы и зло сплюнул на пол. – Слушай сюда, увалень мухосранский. Я…

– Выражения выбирай, мудила, иначе я тебе ебало так расхерачу, что никакой хирург не соберет, – пришел в себя Васька и сжал руки в кулаки, зверея на глазах.

– Василь, остынь, – возник в дверях ванной бледный до синевы Алекс. Постоял секунду и сполз на пол, неловко подворачивая ногу с протезом. – Ты уже достаточно дров наломал.

– Я наломал? – кинулся к нему Васька. Рухнул на колени, обнял его, поцеловал в висок. – Да я даже не начинал! А эту мразь за один только этот разговор с тобой расчленить надо!

– Приструни своего пса, Леша, иначе пожалеешь!

– Я все понял, Саш. Уходи.

– Зато я не понял! – обернулся к стоящему возле лестницы двойнику Алекса Васька. – Дай мне пять минут, мудила, и мы с тобой на улице по душам поговорим! Заодно скорую вызови. Она тебе понадобится.

– Василь, – прошептал Алекс, цепляясь слабеющими пальцами за Васькино плечо. – Скорая понадобится мне.

– Зачем?

– Я психанул… и съел слишком много антидепрессантов.

– Зайка, господи, ну какой же ты дурак, а? – засуетился Васька. Поднял безвольного парня на руки и потащил к ванне. – Давай, блеванем для начала. Потом я вызову скорую, и мы промоем тебе желудок.

– Эй ты, медбрат липовый, имей в виду: если Алексей умрет, я шкуру с тебя спущу. В прямом смысле слова. Он нужен мне живым! По счетам заплатит – тогда и свободен.