Текст книги "айный язык птиц"

Автор книги: Голованов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Василий Голованов

Тайный язык птиц

_{Повествование в 23 картинах с музыкальным сопровождением}

_I

Саша, парень лет двадцати пяти, худой, нескладный, на открытой галерее второго этажа сидит и слушает птиц. Астрахань, весна. Галерея старая, вокруг внутреннего двора старого дома. Часть ее когда-то была застеклена, облезлые рамы и сейчас на месте, но квадратики стекол уцелели лишь в двух-трех фрагментах орнамента. Красные шелудивые крыши, истоптанный, вдоль и поперек завешанный бельем двор, дерево акации. Там, внутри листвы, две горлицы – вьюрр! вьюрр!

Порыв ветра на галерее. Книга, как крыльями, встрепетнулась страницами.

Страницы прижимает ладонь. Под ладонью скрывается изображение птицы. Старинный «Атлас птиц».

Так же под порывом ветра «вспархивает» белье на веревке.

Голоса во дворе.

Скрипы дверей.

Тявканье собачки.

Вообще, ощущение населенности двора звуками, жизнью, людьми… Характерные интонации дикторов и музыка радио, звон дешевой посуды, какие-то разговоры и ссоры различимы в хаосе населяющих двор звуков. Два или три кошачьих силуэта, как статуэтки, темнеют в разных местах галереи.

Окно в скорлупках облупившейся краски.

– Штору прикрой (женский голос).

Линялая занавеска задвигается.

– А чего это он там? (Мужской.)

– Да так, сидит. Погоди… Да что…

Женский смех. Мужское урчание, похожее на воркование голубя. Потом – шорох, возня. Тишина.

На галерее – старый стол. Цветы в граненом графине, как на картине Петрова-Водкина.

Ритмический скрип железной кровати.

Два голоса, внятных, несмотря на открытость, продуваемость всего двора звуками, стонут и рычат от финального наслаждения.

Чуть стемнело.

Молодой крепкий мужчина, Федька, выходит через одну из многочисленных дверей, опрокидывает ведро, которое с грохотом катится вниз, – «Черт!» – хватается за ручку дешевой детской коляски и, потерев ушибленную ногу, спускается, толкает дверь общего нужника.

– Погодь! Погодь! – кряхтит старушечий голос.

Интерьер бедной комнаты. Постель еще разобрана, но девушка уже оделась. Это Валя.

– Я схожу, пожрать что-нибудь куплю, – говорит Федька, вынимая из карманов и пересчитывая смятые деньги. – Или, может, в город сходим? – предлагает он, видя, что деньги, хоть и мятые, еще есть. – Зарплата завтра. Живем однова!

– В город… Давай в город, я так давно не была…

В этот предвечерний час дом живет как большой муравейник: какие-то мальчишки барабанят в дверь к другу, люди ходят туда-сюда, опять кто-то с чувством ломится в нужник и опять – «Погодь, погодь!» – возмущенно и волнительно отвечает старушечий голос.

Федька и Валя выходят на галерею. Стол, цветы. Саши уже нет на прежнем месте у перил. Его силуэт виден на фоне синего неба на самом верху крыши. Высоко в небе, освещенная вечерним солнцем, сквозит пара белых голубей.

Лицо, глаза: странные. «Юноша с глазами, излучающими свет звезд». Складывает ладони лодочкой, осторожно дует между двумя большими пальцами.

Раздается голос птицы.

– Это что, он все время так? – изумленно спрашивает Федька свою спутницу.

– Да, иногда целыми днями. Мама боялась – он дурачком вырастет.

– И что?

– Умерла.

– А он?

– А он вот такой вырос. Голубей продает. Саш, слышь, мы пошли! – кричит девушка.

– Ага, – отвечает черный силуэт. И снова складывает ладони лодочкой.

Голос птицы.

Федька вслед за Валей спускается по лестнице в старый двор, оборачивается на вскрик птицы, закуривает.

Валя смотрит на него.

– Ты чего?

– А ведь это мы с тобой, Федя, вдвоем первый раз так выходим… – говорит она.

– Ага, – затягивается Федька. – В первый…

Смотрит тоже на нее, на силуэт на крыше и… ничего не произносит.

Валя понимает, что он не решился продолжить тему их отношений, и осторожно, но нежно улыбается ему. Федька подхватывает ее за талию

и уводит.

_II

Офис нефтяной Компании. Он стоит на краю бедного аула, практически уже в пустыне, ангар в стиле хай-тек, из белых и синих дюралевых блоков; решетки снаружи и трубы, которыми он оплетен, как центр Помпиду, крашены ярко-красным. Рядом – бедные, потрескавшиеся саманные лачуги, и ребятишки играют, бросая друг в друга пригоршни песка. Они играют как раз напротив белых, в цвет здания, ворот, в которых есть еще одна, маленькая дверь. На крыше – небольшая площадка под тентом. Внутри П-образной конструкции здания – бассейн. Чистейшая голубая вода. Хромированные поручни. Несколько кустиков, под каждым из которых установлен разбрызгиватель. За этими кустиками – пустыня. Желтое. Силуэты верблюдов вдали.

Холл, в котором сидит охранник, выполнен в стиле металлик. Абсолютная чистота. В потолке – небольшие галогеновые светильники в несколько рядов. В полу – под стеклом – рельефная карта Каспийского моря с обозначенными на ней нефтяными вышками по берегам. Так сделано, что боязно идти: провалишься в глубину зеленоватых вод. Две или три вышки обозначены красным цветом – это вышки Компании. В тени, как дремлющий зверь, – красный двухместный «порше»-кабриолет. За холлом, отделенным от зала невысокой перегородкой, далеко не достающей до потолка, – зал. По периметру зала, под крышей, – большие окна. Много воздуха, света. Открытость конструкций, удерживающих крышу, создает ощущение объема, невесомости. Странная растительность свешивающихся из-под крыши на разной длины стеблях лампочек в матовых колбах. Несколько рабочих столиков с компьютерами, разделенных белыми перегородками-ширмами. Один компьютер включен. На экране плавают рыбки. Стоят чьи-то туфли. Но никого нет. Здесь, внутри, прохладно, в отличие от жары вовне. В конце зала, где располагаются спальня и кухня, видны блестящие гофрированные трубы. Единственное обжитое место в ангаре – это подиум в центре, где стоит стол с компьютером, пара диванов, на одном из которых – смятые подушка и плед, низкий стеклянный столик, современная музыкальная система, большой плоский телеэкран и лебедка, крутя которую можно поднимать или опускать клетку с довольно крупным зеленым попугаем с красным оперением вокруг клюва. За креслом – абстрактная картина, изображающая нефтяное пятно, в очертаниях которого тем не менее угадываются очень соблазнительные женские формы. И чем дольше смотришь, тем яснее какая-то электрическая, будоражащая соблазнительность этих форм.

Рабочий день начался, но в офисе по-прежнему никого. Видны стоящие под столом на подиуме мягкие дорогие итальянские ботинки. Через минуту появляется шеф, проходит между столиков, босиком поднимается по лестнице…

Если бы не босиком – все было бы идеально: белая выглаженная рубашка, загорелое лицо с абсолютно нужного размера холеной «небритостью», вольная стильная прическа… Вот, все было бы идеально, как на картинке, если бы не босиком и не глаза, в которых то ли «горе от ума», то ли просто нервный блеск – так сразу не скажешь… Проходя мимо клетки, шеф пару раз слегка касается ногтем прутьев.

– Дюша хорроший… – реагирует попугай. – Дюша хорроший…

– Вот молодец. А «пиастры»? «Пиастры!» «Пиастры!» – вскрикивает шеф требовательно, направляясь к столу.

Садится, вытягивает босые ноги, щелкает мышкой, о чем-то задумывается.

– Итак, у нас сегодня «ORIENT» Дона Черри, далее – по ходу… дня… интернет-коктейль, йога… В общем, ничего… Понимаешь… – продолжает говорить он, но замечает, что его помощницы, Литы, еще нет на месте и он говорит в пустоту. Но тут он видит ее: она поднимается по лестнице в легкой короткой юбке, грудь голая, концы волос мокрые. Она явно из бассейна – оставлена открытой дверь, и в дверном проеме, как картина, – голубизна воды и красноватая даль пустыни.

Подходит к столу, расчесывает волосы и влезает в белоснежную блузку, подчеркивающую ее чудесные формы…

– Черт возьми, своей ставкой на секс ты, в конце концов, испортишь все дело…

Она, не оборачиваясь, расчесывает короткие – по плечи – волосы.

– А на что бы ты поставил – на алкоголь?

– Я вообще о другом хотел сказать…

– О чем? – поворачивается к нему.

– О том, какая жопа этот ангар. Каждый день чувствую это. Компьютеры. Чистота. И – никого. Но никто и не подразумевается… Мы с тобой попали в какой-то предварительный эскиз будущего.

Он оглядывает ангар:

– И это жуткое место.

– Ты бы хотел что-то изменить?

– Поставь музыку…

Дождавшись, когда раздадутся первые аккорды джаза, он продолжает:

– Будь моя воля, я запустил бы сюда весь этот аул (кивает в сторону двери) – со всеми бабами, детьми, собаками, овцами…

Помощница не без горечи улыбается:

– Ты никогда не чурался грязненького…

– Грязь – это жизнь… Они бы лазали тут, играли на компьютерах, плескались в бассейне, варили свой плов на кухне… Трахались бы в нашей спальне…

– Ты бы первый не выдержал…

– Не знаю. Не знаю, что буду чувствовать, когда они придут. Мне нужен витамин хаоса, непредсказуемости. Это важно… Просто чтобы дышать… Витамин случайности!

Замолкает, запускает в компьютере Интернет.

– Птица! – попугаю. – «Пиастры!» Представь, птица: полные сундуки монет! Взять на абордаж испанский галион, выдрать из трюмов все золото и сойти на берег в Порт-Рояле! «Пиастры, пиастры!!» Ради этого стоило жить, птица…

Опять влипает в Интернет.

Пробегает одну страничку новостей. Другую.

– О, пожалуйста! – Зачитывает, ни к кому конкретно не обращаясь: -

«На Алтае разбился вертолет с представителем администрации президента, главой местной природоохранной организации и помощником губернатора…» Летели на охоту, стрелять горных козлов из автоматического оружия. Архары. Краснокнижный, между прочим, вид… Из автоматов…

Помощнице:

– Тебе их жалко?

– Кого? Горных козлов?

– Да нет, этих козлов. Которые летели на охоту.

– Наверно.

– А мне не жалко. На охоту, с автоматами, всем кагалом… А? Я представляю: сидят, водочку лимончиком закусывают, рожа к роже, холеные… Тут пилотик: «Ваше благородие, вон они на склоне, взять поближе?» – «Возьми, милый, возьми…» Сейчас мы их из автоматиков пух-пух-пух! Рожки отпилим, на стеночку повесим. Открой-ка дверочку, любезный…

И вдруг – оба-на! – С торжеством. – То ли случайность, то ли ветерок

дунул. Об гору – бах! – винт – вдребезги – и капец! – Вскакивает. -

Если б они не разбились, их надо было бы судить, как последнюю сволочь…

– Ха.

– Что «ха»?

– Когда в Москве был последний скандал по поводу нашей буровой в море – ты что говорил?

– Я говорил, что это безопасно. Я говорил, что это – новые рабочие места. Я говорил, что нефть – это стратегический продукт экономики… Да мало ли что я тогда говорил? Мне платят за то, что я треплю языком… Если б они знали, что я думаю, мы бы давно оказались на улице…

Помощница смотрит на шефа и понимает, что с ним на самом деле что-то не то, и она даже догадывается – что. В глазах ее проступает тревога, подчеркнутая сексуальность вдруг оборачивается глубокой нежностью, в голосе прорезается что-то материнское…

– Виктор…

– Что?

– Сегодня – жара. Плюнь на все. Не думай. Не надо, иначе у нас крыша съедет…

– Господи, Лита…

– Пойди искупайся. Ты же не плавал сегодня. Или – чего хочешь?

– Кофе с утра – как всегда. Что из Москвы?

– Еще не смотрела. Сейчас – кофе, через минуту – новости.

– Знаешь, люди – чертовски неблагодарные твари…

– Это точно.

– Не соглашайся со мной. Я, может, с ума схожу… А ты соглашаешься…

– Пиастры! – вдруг вскрикивает птица в клетке.

– Он сказал «пиастры»! – Шеф вскакивает и некоторое время возится возле клетки с попугаем, пощелкивает ногтем по прутикам, явно пытаясь стимулировать птицу повторить сказанное слово. Но та молчит. Он чуть-чуть отпускает лебедку, и птица оказывается на уровне его живота, а не на уровне лица. Он еще и еще скребется к ней, но результат повторить не удается.

Лита готовит и приносит кофе.

Шеф берет чашку, вновь садится за стол.

Смотрит в монитор, потом вдруг криво усмехается:

– Ого, какая Ляля приглашает нас к общению… Исключительный экземпляр…

– Секс по телефону? Тебе не хватает?! – с какими-то странными нотами произносит Лита.

– Мне не хватает общения. Мне мало тебя! А тебе – меня, и не говори, что нет! И весь этот ангар, этот театр на двоих… Это разделенное пополам время… Мне отец рассказывал про нефтепромыслы прошлых лет. Всюду люди, мастера, капитаны, сто тысяч одних курьеров, машинистки, экспедиторы, о господи, и до Баку – рукой подать. А там – город! Рестораны, пляжи, друзья, девушки… Никто не ставил буровые в тайге, на шельфе или вот здесь, в пустыне, будь он проклят!

– Кто?

– Нефтяной бум!

Он достает откуда-то пакетик с кормом для птиц и, подсыпая попугаю зерна, постукивает пальцем по прутьям клетки.

Лита подходит сзади, нежно гладит его голову, ерошит волосы…

Он чувствует ее прикосновение, оборачивается, обнимает ее, сползает к коленям. Она опять проводит ладонью по его волосам:

– Бедный Витенька… Надо было ему родиться пиратом – и не стал бы он тогда нефть добывать, работать на Компанию и сидеть тут со мной в пустыне… – Она горько улыбается.

Он закрывает глаза. И не поймешь – хорошо ему или он смертельно устал. Бормочет:

– Я устал… от самого себя. Взрослый человек… Он должен жить. Жить! Одной птички мало, чтобы не сойти с ума!

– Знаешь что? – решается Лита. – Поедем сегодня в город!

– О, в город! И напьемся, как последние пролетарии!

– Ну, если хочешь…

– Нет, блестящая идея! Именно – как последние… Ради такой перспективы стоит работать! Итак – циркуляры из столицы. Что там?

– Сейчас посмотрю.

Лита садится за компьютер и начинает работать. Шеф возвращается к клетке с птичкой и о чем-то шушукается с ней. «Пиастры… Скажи: пиастры… Негодник этакий… Негодник… Толстая жопка… Красная головушка…» Мур-мур. Мур-мур. Еще высыпает из пакетика зернышки, ласково дает их попугаю, поправляет поилку, добавляет свежей воды. Видны зеленые с отливом перья птицы, пальцы человека. Смеющиеся глаза, глаза птицы, клюв. Клюет. Пьет. Красные и желтые перышки.

– Вот! (Внезапный голос Литы.)

– Что это?

– В связи с углублением кризиса… Приказ по нашему отделению…

Шеф вырывает из рук распечатку, пробегает глазами, нервно:

– Shit!

Потом перечитывает еще раз, овладевает собой.

– Сглазил, – спокойно говорит он. – Вот вам и витамин непредсказуемости! Придется звонить нашему министру внутренних дел…

– Мне позвонить или ты сам?

– Я позвоню и приглашу на обед. Он любит заезжать, у нас прохладно. Такие вещи лучше обсуждать с глазу на глаз…

Берет со стола шикарный телефон, набирает номер:

– Олег Рахимович, вы забыли нас… Да, непростое время и жара… Вы знаете, что я рад видеть вас всегда, но тут возникли обстоятельства, которые завтра могут существенно помешать нашему-вашему спокойствию.

Я предлагаю обсудить их за бутылочкой «Шато дю Рон» 2002 года разлива. Лучший год виноделов на юго-западе Франции… Разумеется! Буду ждать!

Вешает трубку. Усмехается:

– Вру, как Геббельс. Ну откуда я знаю про год? Какой был лучше, какой хуже? Верят.

– И я поверила.

– И ты вот поверила.

_III

Раннее утро в Астраханском заповеднике. Четверо молодых людей загружают лодку, стоящую у причала. Всем им от 24 до 27, выделяются оператор Андрей с шевелюрой темных волос, по-пиратски прихваченных красной банданой, «звучок» Миша, бритый наголо, как лампочка (зато в шляпе), с серьгой в одном ухе и черном свитере, Брайан – видимо, музыкант, с шапкой курчавых волос, в модной, но потертой замшевой куртке и заплатанных джинсах, заставляющих вспомнить времена хиппи. И если на остальных одежда, так или иначе соответствующая походным условиям, то на Брайане – только высокие болотные сапоги, зато масса фенечек на запястьях рук и несколько шнурков на шее.

Командует всем немного чересчур серьезный Алексей – на нем непромокаемый плащ с капюшоном, бейсболка, бинокль на груди. Он пытается выполнять функции менеджера, но так как никто его ими не наделял, он не совсем уверен в своем командном тоне. Однако роль ему нравится. Ему доставляет удовольствие распоряжаться погрузкой и представительствовать.

– Осторожно с аппаратурой! – командует он. Очевидно, не без умысла. Рядом на берегу еще трое: пожилой сотрудник заповедника и двое немцев, бёрдвотчеры, – они поняли, что творится что-то необычное, и подошли посмотреть. У одного и сейчас, когда нечего снимать, перекинут через плечо ремень фотоаппарата.

– Николай Иванович, – обращается немец (по-русски, но с выраженным акцентом) к научному сотруднику, – куда направляетесь? Будете делать кино?

– Да нет… Тут такая странная подобралась компания, пусть они сами расскажут… Алексей!

– Что? – тут же реагирует Алексей, бросает ребят возиться в лодке и с шумом выходит из воды.

– Вот Андреас Видлинг из Германии, он спрашивает, что вы затеваете.

Алексей приближается к Андреасу, с готовностью жмет его руку:

– Алексей.

– Очень приятно. Андреас. Вы – делаете фильм?

– Oh, no. – Почему-то Алексей пытается озвучить свой рассказ по-английски. – We’re not the moviemakers. We are musicians. (О нет. Мы не киношники. Мы музыканты.)

– Musicians? А ваша цель?

Видя, что немец неплохо говорит по-русски, Алексей с облегчением переходит на родной язык:

– Это наш абсолютно новый проект. Называется «Тайный язык птиц». Вы знаете Джетро Талл? Айана Андерсона? Флейта? Нет? У него есть диск: «Secret language of birds». Красивое название, но он очень… он очень крутой, но подошел поверхностно – в одном месте просто пустил птичьи голоса как фон. А можно все сделать иначе: сыграть вместе с птицами.

– О, я понимаю! Делать музыку вместе с птицами – это супер, я очень хорошо понимаю… Я не понимаю – как.

– Ну, надо записать максимальное количество птичьих звуков. Крики, трели, фон: как они гомонят все вместе. Как звучит стая, поднимаясь в воздух… Потом все это свести на пульте и нарезать такую звуковую болванку… Расписать, что за чем звучит. Это самое трудное, потому что это должно быть талантливо, это – предварительная партитура, по которой пойдут потом инструменты. И надо заранее чувствовать, как это может раскрыться в музыке. Но Брайан, думаю, с этим справится… Потом мы дадим это прослушать джазовым музыкантам. И даже не обязательно джазовым, просто музыкантам, достаточно сумасшедшим, чтобы попробовать сыграть вместе с птицами… Это ясно?

– Думаю, да…

– Прогнать эту запись и сыграть – один раз, другой… Найдутся какие-то музыкальные ходы. Потом сыграть в третий раз. Послушать, что получилось. Постепенно, слой за слоем, наращивать звук… Потом выждать. Прослушать как бы отстраненно. И на десятый раз – сыграть уже на всю катушку – и все получится! Настоящая сюита: «Secret language of birds»…

– Да, да… – кивает головой немец.

Алексей отходит, чтобы помочь притащить в лодку два ящика с едой.

– Это куда? Так: Андрей с камерой на носу, я следом, Миша со звуком следом. Брайан! Ты будешь сидеть на этом ящике и молчать, потому что прямо рядом с тобой – Миша. На моторе сзади – Николай Иванович.

– По-моему, это трудно – сыграть музыку так, как поют птицы, – оборачивается к Николаю Ивановичу немец.

– Раньше я слушал только записи орнитологов, – сознается Николай Иванович. – В жизни не встречал музыканта, которому бы пришло в голову такое. Но они милые ребята, хотя и абсолютно сумасшедшие…

– Это очень хорошо, – говорит немец. – Я боялся – какой-нибудь коммерческий проект.

– Нет, все чисто: настоящие сумасшедшие.

– Good luck!

– Спасибо. Вам тоже удачи. Сфотографируйте филина – и у вас будет один из самых редких снимков в Европе. Попросите Степу. Он знает, где филин сидит днем. Подходите, выключив мотор. Просто плывите мимо, как бревно. Я так делал сто раз. Он будет от вас в трех метрах.

Николай Иванович садится в лодку, заводит мотор, медленно разворачивается в узком русле и тихонько наддает газку, пуская лодку вниз по течению. Ребята рассаживаются. Внезапно с ветки обгорелого дерева делает медленный шаг огромная птица.

– Андрей, снимай! – вскрикивает Алексей.

Тот срывает крышечку с объектива, пытается поймать птицу в глазок, но за это время она, сделав два мощных маха крыльями, уходит за кулису молодой зелени на той стороне протоки.

– Кто это? – спрашивает Алексей Николая Ивановича.

– Белохвостый орлан.

– А как он кричит?

– Да он на самом деле почти никогда не кричит. Я всего несколько раз в жизни слышал, около гнезда. Обычный высокий вскрик, как у всякого хищника. Когда беспокится: ки-и, ки-и!

– Натурально у вас получается!

Ребята не успевают переваривать впечатления:

– А вон, под деревом, у воды…

– Колпица, род цапли.

– Она тоже не кричит?

– Она прячется.

– Андрюха, ты снял?

– Снял.

– Снимай все! Это базовый материал, для памяти.

Николай Иванович:

– Сейчас выйдем на раскаты, я заглушу мотор, и вы попишете. Если уж вам нужен базовый материал. Как раз моряна дует – навалит птицы, крика, гогота будет! Пиши что хочешь. Надо – подойдем поближе.

Они действительно идут рекой, но потом река не то чтобы делается шире, просто суши становится меньше, а затем и вовсе не остается, кроме камышовых крепей, похожих на острова, залитые мелкой водой, а после лодка вылетает на эти самые «раскаты» – где берегов уже нет, река «раскатилась» и повсюду – вода и птицы, бесконечное количество, в тростниках, вблизи, вдалеке… Взлетают и садятся стаи. Стоит неумолчный гомон, и за последней стеной камыша уже мерещится море…

– Все звуки надо записать: как они взлетают с воды, как тростники шумят… Может, с тростника начнем?

– Смотрите, цапли!

– Тихо!

– …

– Они тоже молчат.

– Потерпите, всякая птица свое слово скажет, – говорит Николай Иванович. – Подойдем к гнездовьям – они вас не только оборут, но и обгадят, предупреждаю.

– Брайан, – хлопает друга по плечу Алексей. – Ты один без капюшона. Может, тебе шапку дать?

– Дай.

Дает свою бейсболку.

Вдруг впереди, по ходу лодки, начинают удирать какие-то маленькие утки. Они смешно бегут по воде, отталкиваясь лапками и крыльями. Получается звук, как будто они бегут босиком по лужам.

– Стоп! – командует Алексей. – Вот это пишем. Если заглушим мотор и пойдем на веслах, они побегут?

– Побегут.

– Тогда приготовились. Николай Иваныч, глуши мотор! Звук!

Миша:

– Тихо! Я записываю!

Они далеко забираются в птичий мир. Андрей снимает то общие планы – цапель, стоящих у стены камыша, уток и лебедей, громадными стаями кормящихся на мелких местах, чаек, сотнями срывающихся с отмели, то, наоборот, «крупняки»: овсяночку-ремеза, пикающую из своей сплетенной из травы «рукавички», ныряющих за рыбешкой зимородков, варакушку – птичку, превосходно выводящую соловьиные трели, жадно заглатывающих рыбью мелочь пеликанов… Разных, в общем, птиц – поющих, летящих, сидящих на гнездах. Без единого человеческого звука. Ну, может, лодка скрипнет или шепот: «Я чувствую. Это получится. Если бы Гарик был с нами, он бы вложил бы в эти паузы свое железо и отсюда бы как раз пошли вибрации…»

Потом, когда многое уже снято и записано, они вновь оказываются на раскатах. Их разрывает от впечатлений. Они громко говорят, хохочут, кто-то курит.

Брайан:

– Тут основная фишка в том, что идут параллельные потоки времени. Не удастся делать одну тему, потом другую, потому что они одновременно звучат. Это звук Хаоса. И это самое офигительное: гнать три-четыре темы одновременно – причем, может быть, в разных направлениях… Одна – на угасание, другая – на подъем. Третья – только крупными крапинами, как бы вспышками… Хендрикс умел такие штуки делать. Ну и Майлз.

Алексей:

– Да, обалденно.

Они тихо скатываются по реке среди птичьего гомона.

– Когда я бываю здесь, – вдруг тихо вступает Николай Иванович, – я почему-то не могу избавиться от мысли, что Бог есть. И чем больше узнаю – про Большой взрыв… Про то, что весь этот мир, вся вселенная создалась из какого-то невероятного по плотности кусочка материи величиной с орех… с зерно… Непредставимо, да и не имеет значения… Какое нужно количество совпадений, чтобы это зерно породило такое разнообразие жизни, как здесь? Не-ве-ро-ят-но-е. Нигде во вселенной никакой жизни не обнаружено… А это значит – либо Бог… Либо законы эволюции на этой планете, вопреки космическим законам, божественны…

Брайан:

– Точно. Такая мысль здесь запросто может прийти в голову.

Они вновь включают мотор и правят к голой глинистой косе, последней суше у моря. Вся коса покрыта следами птиц.

Андрей с камерой спрыгивает на землю, смотрит на эту клинопись следов и снимает.

Алексей:

– Что увидел?

– Я поместил бы это на обложку альбома. Есть у кого-нибудь нормальный фотоаппарат? Щелкните. – Продолжая рассматривать окрестности в глазок камеры, вдруг видит вышку: – А это что за елда?

– А это вышка. Буровая. Компании «Глобал ойл». Из-за нее был большой скандал, опасались, что зимой – тут же льды – будет авария, разлив нефти на границе с заповедником. Но оказалось, ничего – пять лет уже. Видно, что на буровой сидит, отдыхая, множество птиц.

Брайан отходит от других, садится на бревно, слушает. Николай Иванович, желая, видимо, продолжить разговор и не очень-то интересуясь разгрузкой лодки, приближается к нему:

– Брайан… Кстати, почему вас называют Брайан? Это ваше настоящее имя? – Чувствует себя неловко. – Извините…

– Да нет, я люблю рассказывать о Брайане. Был такой музыкант – Брайан Джонс. Настоящий денди эпохи битников! Когда в Европу стали приезжать первые рок-банды из Америки, он ездил с ними из страны в страну и в точности снял их манеру играть. А потом создал группу «Роллинг Стоунз», которая стала играть ритм-энд-блюз по-настоящему, как это делают черные. А еще он ездил по миру и собирал звуки. Короче, для меня музыка началась с одной пластинки, где он представляет марокканских трубачей из Джуджуки. Вот поэтому я и Брайан…

– Вот как… А я, признаться, до вас не имел дело с музыкантами…

А теперь – у меня в голове не укладывается, как за всю мою жизнь, слушая птиц, я ни разу не подумал о музыке? Наверно, музыка была не нужна. Птиц хватало. Но то, что вы придумали, меня просто ошеломляет, потому что… Ведь это разные уровни сознания… И нужно обладать редким чувством гармонии мира… Вы понимаете?

– Думаю, да.

– А я не пойму, пока не услышу… – признается Николай Иванович.

– Услышите.

– Но гармония мира?

– Она офигительна.

– Тогда я скажу: на самом деле эта буровая не должна торчать здесь! Она все портит! Вы согласны? Такой вид не стоило бы портить и за миллион долларов. В конце концов, нефти много – а такая картинка, – он обводит рукой горизонт, – одна. И Волга одна.

– Можно и так подумать обо всем этом, – соглашается Брайан.

Некоторое время все топчутся на косе.

– Ну, палатку мы здесь поставим, – говорит Алексей. – А вот дров на костер не наберем. Если только вон то, – показывает белое, как кость, давно прибитое к берегу дерево, – не распилим. Я топор взял, а пилу – нет.

– А зачем пила? – аккуратно интересуется Николай Иванович.

– Да вон какой ствол лежит – а распилить нечем.

– Вы знаете, Алексей…– говорит Николай Иванович. – Здесь каждое дерево обычно облюбовано какой-нибудь птицей. Тут ваш знакомый, Белохвостый Орлан, любит сидеть. Мы его спугнули – но вон видите помет? Это его место…

– Ну а обед мы как будем готовить? – смеется Алексей.

– Я примус взял. – Тоже смеется. – Опыт, знаете… Я еще маленьким с отцом, с матерью по нескольку дней так же вот, в лодке, путешествовал… Никаких моторов – на веслах, на шестах. Иногда прямо в лодке и ночевали. И вот – вечером примус раскочегаришь – и слушаешь отца…

– На шестах? – с видимым изумлением спрашивает Андрей.

– Ну да… Тут же мелко почти везде… Так и плавали… Семечки лотоса ели, чилим ^[1]

[Закрыть], хлеб. Арбуз еще с собой прихватишь – роскошь…