Текст книги "Ещё одно зло во благо (СИ)"

Автор книги: Ungoliant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Однако Годрик смотрел на Лир снизу вверх, стоя на одном колене, кристально чистым взглядом, не готовым принять истину, отличную от его выдумки. Он – её триумф и главная ошибка – понятия не имел, насколько крепко повязан на самом деле. Лир коснулась его небритой щеки, провела кончиками пальцев под линией чуть раскрытых тонких губ и сама невольно облизнулась, заметив изменения в его взгляде. Кровь обдала сердце жаром.

Лир чуть наклонилась, и Годрик, расценив это как согласие, быстро поцеловал её – коротко, словно пробуя на вкус, – а затем по-хозяйски обхватил талию, приподнялся с колена и навис сверху. Пламя в его голубых глазах чуть отступило – вернулся её прежний замкнутый рыцарь.

– Моя леди, вы не…

Лир понятия не имела, что он пытался спросить или сказать, и просто кивала, разрешая всё на свете – лишь бы избежать разговоров о внутреннем свете и храбрости. Пока Годрик избавлялся от слоёв одежды, её мысли были заняты далеко не страстным порывом: перед глазами всплывали образы погребальных костров, вьюги, крови на сене; слышались прощальные слова матери – что ж, по крайней мере, истощённое тело не сможет зачать в таком состоянии.

Щетина неприятно царапала растрескавшуюся кожу вокруг губ; от них обоих пахло немытым телом, зельями и кислым лазаретным душком близкой смерти. Пальцы едва слушались и не справлялись с пуговицами, но Годрик пришёл на помощь и целовал, словно в извинение, за каждую снятую вещь. Наконец Лир упала обнажённой спиной на шкуры, словно варварская шаманка, но та ходила бы полуголой всю свою жизнь и не стеснялась внимания. Годрик же словно пожирал Лир взглядом – и когда ласкал кожу, прикусывая грудь, пугал на самом деле. В памяти тут же вспыхнул образ зомби, которому она отрубила исклёванную птицами голову.

К счастью, Годрику не хватало терпения или сил на долгие ласки, и когда он навис сверху, лицом к лицу, Лир с готовностью обхватила его бёдра ногами, позволила войти в себя и, чуть откинувшись, прикрыла глаза. Однако нарастающего жара не хватало, чтобы выжечь притаившуюся гниль. Лир старалась то отвлечься, то сконцентрироваться на недостаточно быстрых движениях внутри, подначивала Годрика, впиваясь ногтями в исхудавшие бока и чувствуя под пальцами выпирающие рёбра; кожа отдавала желтизной, но главное – на ней остались шрамы от смертельных ран.

Лир коснулась самого широкого розового рубца и наконец что-то почувствовала – как сладко трепетала плоть. Годрик громко застонал в унисон и выпрямился, чтобы видеть её во всём несовершенстве, приподнял бёдра и ухватился под коленями. Уставившись в потолок, Лир видела застывшую маску смерти – перекошенное лицо солдата, чьего имени она не запомнила, серую кожу с бороздой морщин, вздувшиеся вены и сведённые судорогой мышцы… Она вскрикнула, когда Годрик вошёл так глубоко и резко, что выбил из глаз слёзы.

– Вам больно? Простите…

Лир молча приподнялась на локтях и прильнула губами к длинному шраму от косого удара алебарды. Она помнила, как кровь струилась по груди, окропляя простыни; как теплилась его жизнь в её руках через нити. Словно увидев то же, Годрик судорожно выдохнул, положил ладонь ей на затылок и нерешительно пропустил пальцы под тугой пучок. Боль словно отрезвляла с каждым рывком, ступни успели окоченеть; её лоно почти высохло, когда всё резко кончилось: Годрик опёрся на руку и содрогнулся, глядя вниз, где они соединялись.

Холод накинулся на обнажённую кожу, и Лир поспешила завернуться в сшитые в одеяло шкуры; между ног неприятно холодила влага, и сил не осталось, чтобы как-то это исправить. Годрик выглядел опустошённым и потерянным, словно, как и Лир, успел пожалеть о содеянном. Сквозь морок нахлынувшего сна она почувствовала его заботливые прикосновения, до смешного целомудренный поцелуй в щёку, а затем он просто ушёл, когда собрал вещи.

К счастью для них обоих, на следующее утро Годрик делал вид, что ничего не случилось. Если бы он ползал на коленях, моля о прощении, Лир бы точно его отстранила. Что-то переломилось в нём, взгляд потускнел, и обращение «моя леди» щемило сожалением от тоскливой нежности. Годрик дураком не был – он что-то понял, увидел, и Лир не собиралась возвращать то, чего никогда не существовало.

Она предупреждала, что они сгниют вместе в проклятом Бергольде.

Дни снова потекли в суете и не особо отличались от вечеров: тучи заволокли небо, но хотя бы не изрыгали горы снега. Все здоровые люди, объединяясь в пары и группы, разбредались в поисках любой пищи. Лир с Годриком не собирались отсиживаться и выбрали южную дорогу, чтобы помочь с новой разметкой – старую снесло ветром. Следопыты сообщили о странных следах с глубокой бороздой, так что на сей раз солдаты были настороже. Казалось, что жизнь вот-вот пойдёт своим чередом, и всё наладится.

Годрик заметил птицу и дал знак не шевелиться, затем выстрелил. Снег отражал свет до рези в глазах, но Лир заметила, как с ветки упала маленькая бурая тушка, и возликовала.

– Я ближе, достану! – крикнула она. – Прекрасный выстрел!

Кланяясь и улыбаясь словно на императорской охоте, Годрик махнул ей рукой, а Лир, широко шагая, чтобы успеть до появления какой-нибудь хитрой лисы, по пояс увязла в снегу. Побыть одной оказалось сродни первому вдоху после душной комнаты. Она сопела и загребала руками, едва справляясь с равновесием, и чуть не падала в скрытые ямы. Тушка лежала словно на белом полотне в двух шагах, а выше краем зрения Лир заметила тёмно-синий силуэт и до смерти напугалась – только что в той стороне ничего не было.

Так и замерев в снегу, она перевела взгляд на высокого старика в громоздкой мантии, моргнула, но тот не собирался исчезать. Казалось, он стоял над снегом, но в действительности – на рунном камне, торчащем из сугроба. Что-то в этом совпадении показалось Лир важным, но мысль тут же выместил ужас. Старик покачал головой и заговорил так, словно отчитывал её:

– Ай-яй-яй, госпожа, как же вы так кроху оставили без помощи? Нет у вас сердца…

– Ты! Что ты такое? – Лир сама подивилась своей наглости, хотя убежать она всё равно не сумела бы.

– Просто старик, который попросил помощи, а вы – согласились её оказать. Разговор завязать можно, а развязать нельзя – это каждый ребёнок знает. Дали вы обещание – выполнять нужно, значится.

Лир почти не чувствовала ног от холода, но и сердца – от ледяного укола.

– Так ты демон? Я не собиралась заключать с тобой сделку!

– Ох, как грубо! Сил моих нет. Раньше молодёжь почтительнее была. Смотрите сама, госпожа, что вам важнее: жизни спасти или помереть в упрямстве. Вы-то знаете, как оно в жизни бывает… непросто.

Крик Годрика вывел Лир из оцепенения:

– Леди Лир, отойдите!

Он натянул лук, целясь в старика, но ещё не стрелял – ждал команды или повода; всё ещё сомневался. Однако угрозы не подействовали.

– Прибереги эту стрелу для дракона, мальчик, пригодится, – заметив, как они с Годриком переглянулись, старик хитро усмехнулся. – А то ж, каждый переживает зиму как может. Удачи!

Он испарился в столбе светло-синего света, оставив Лир и Годрика гадать – предупреждение ли оставил или жестоко пошутил. Только местные могли знать, водились ли в горах драконы, да и те вряд ли: на востоке таился перевал, который крестьяне периодически пытались засыпать обвалом, а за ним – покинутый эльфийский храм и портал. В далёком прошлом эльфы могли повелевать драконами, а значит, их появление не исключено.

Лир же посмотрела в противоположную сторону, на юг, борясь с желанием сбежать прямо сейчас, и сама рассмеялась: куда ей, без еды и коня? Только Мортис на потеху. Поэтому она схватила убитую птицу за хвост, выдрала стрелу и спокойно повторила:

– Отличный выстрел, сэр Годрик. Уверена, вы и дракону в глаз попадёте.

Тот поджал губы, выразив глубокое сомнение.

– Кажется, я начинаю ненавидеть здешнюю зиму.

========== 5. ==========

Первым Лир услышала колокол: в крепости уже поняли, с чем столкнулись; значит, горожане укроются в домах. Годрик указал на стены, где лучники вставали на позиции и стреляли вниз. Лишь присмотревшись, Лир заметила движения в снегу – чего-то тёмного и для дракона довольно мелкого. От сердца мгновенно отлегло: старик над ними посмеялся.

Те, кто не успел укрыться за стенами, отходили на запад; следопыты следили за перемещениями твари. Когда подоспела Лир, один из них вздохнул с облегчением.

– Слава Всевышнему, вы живы, госпожа. Отступите к лесу, там точно безопасно.

– И не подумаю, – упрямо заявила она. Годрик поджал губы, чтобы скрыть одобрительную улыбку. – Докладывайте, что произошло.

По меркам драконов тварь была мелковата, но всё же гораздо крупнее человека; она копалась в снегу, что-то разыскивая. Лир наконец увидела длинный гибкий хвост, вынырнувший из снежной массы – тощий и тёмный, – затем задумалась, что же находилось в той части пустошей, вдали от ферм и пустующих хижин.

Кладбище. Эта тварь разоряла могилы. Точнее, из-за бури и усталости жители с недавних пор вкапывали трупы глубже в снег, к земле, чтобы захоронить по весне. Обычно охраны хватало, чтобы отпугнуть волков и медведей, но не на сей раз. Церковники разрешали сжигать только заражённые туши животных, однако людей, подданных Империи – ни за что. Сжигают ведьм, чтобы очистить их пламенем и развеять прах по ветру.

Лир велела построиться всем, кто мог сражаться. Лучники не видели цель, пока та глубоко закопалась, но если её выманить, отогнать – можно будет ударить всем гарнизоном. Возражений не нашлось, и, разделившись на пары, охотники и лесорубы разошлись в разные стороны; поднялся шум – звон щитов, свист, выкрики, – чтобы отвлечь тварь, но та приготовилась защищаться.

Высокий сугроб пошёл рябью и словно взорвался. Лир услышала не рёв – громкий скрежет, словно ржавым гвоздём вели по железу, – затем в нос ударил чудовищный смрад гниения. Так пахли запущенные гнойные раны, отказывающиеся заживать, промороженные до черноты ступни, когда мясо соскальзывает с кости. Если бы нашлась в желудке пища, Лир обязательно бы от неё избавилась, а потому – давилась собственным дыханием.

Через тёмную, сочащуюся гноем плоть прорезались кости, крылья облезли и сложились за спиной дополнительной защитой. Маленькие изумрудные глаза, глубоко посаженные на вытянутой змеиной морде, искали жертву попроще. Тварь нырнула в снег, ударив пару нерасторопных лесорубов костяным хвостом, словно плетью, проползла к столпившимся у стены людям, высунула морду и с тем же утробным скрежетом гвоздём по металлу изрыгнула не пламя или кипяток, а фиолетовую кислоту.

В то же мгновение десятки стрел вонзились в тушу, и парочка разодрала челюсти, оголив прекрасно сохранившиеся зубы. Мёртвая плоть не чувствовала боль, но кожа лопалась, выпуская зловонные телесные соки. Люди срывали голоса в криках, хватались за лица и ползали по снегу, пытаясь потушить жжение, и Лир, повинуясь вспыхнувшей ярости, в несколько прыжков оказалась на расстоянии удара; за ней, словно стряхнув магический паралич, побежали остальные.

Зачарованная сталь прекрасно рассекала гнилую плоть; кожа расступалась лоскутами, выпуская зловонные миазмы. Лир прикрыла лицо свободной рукой и задержала дыхание, ударила снова, наотмашь, чувствуя кистью, как отразили выпад крепкие кости. Тварь обратила к Лир змеиную морду, заскрежетала так громко, что в ушах зазвенело, и вцепилась в клинок. Тот вонзился в нёбо и застрял в кости. С такой силой Лир справиться не могла и потому отлетела в сторону, когда тварь мотнула головой.

Откатившись от когтистой лапы, Лир привстала, закашлялась и вдруг почувствовала поток: тварь не была живой, это другая магия заставляла мёртвую плоть шевелиться, иной голод подгонял сгнивший мозг – и с ней уже приходилось сталкиваться. Без единой мысли о безопасности Лир потянула за нити с воплем злости, и тварь ответила протяжным скрежетом. Она не могла испугаться, но продолжать не-жизнь, пожирая трупы и защищаясь, велел древний инстинкт; вряд ли она вообще понимала, что умерла.

Годрик упал рядом и прикрыл их своим щитом от падающих, точно град, стрел.

– У неё в пасти мой меч! – воскликнула Лир и попыталась отползти туда, где тварь топтала охотников и махала своим хвостом-плетью. Хоть кислотой не плевалась – видимо, запас её не безграничен.

– Мы вернём его попозже, моя леди, – даже в сложной ситуации Годрик пытался подшучивать.

Лир чувствовала его горячее дыхание над ухом, вес тела в латах, но почему-то не прогибалась, несмотря на недоедание и вечную усталость. Часть магии, питающей не-живое существо, перешла к ней с изящностью целительства.

Годрик обернулся на скрежет из мёртвой глотки и вопли людей, разбегающихся от греха подальше. Опёршись на меч, он резко поднялся и потянул Лир за собой, но вместо того, чтобы убежать, она вырвалась из хватки, потеряв латную перчатку. Тварь отметила её – воришку чужой энергии – и сама быстро подползла, извиваясь на распухшем брюхе и перебирая лапами точно ящерица, мотнула мордой. Клинок качнулся в сторону Лир, однако в пасти уже формировалось фиолетовое свечение; куски гнилой плоти перемешивались с ядом.

Деваться было некуда, и Лир поймала рукоять меча, тем самым притянув тварь ближе. Та взвыла, заскрежетала; кислота расплескалась на доспехи, которые словно жаром опалило. Годрик обхватил Лир за запястье и помог воткнуть меч сквозь толстую кость, по самую рукоять, затем потянул за плащ, когда кислота полилась им под ноги. Снег задымился.

– Миледи, вы ранены!

Несколько рук, сталкиваясь друг с другом, принялись расстёгивать нагрудник; Лир им не мешала, боясь зацепить кислоту голой рукой. Правда, повреждения были не опасные – тяжёлая рыцарская броня выдержала бы и полноценный плевок. Поблагодарив своих помощников, Лир подошла к неподвижной туше, где собирались зеваки, и наконец рассмотрела её.

Дракон и правда для своего вида не выделялся размерами: чтобы стать легендарным чудовищем, нужно прожить не одну тысячу лет, а этот был молод, возможно, ещё детёныш. Отчаявшись найти пищу, он перешёл к падали, но вместо короткого насыщения он подхватил чудовищный голод до мёртвой плоти, который невозможно утолить, и Мортис забрала его душу.

– Грустное зрелище, – искренне посочувствовал один из следопытов. – Даже самым древним существам тяжело даются лютые зимы в горах.

– В этом и кроется суть выживания, – ответ ему охотник. – Один умирает – другой выживает. Здесь иначе нельзя.

Власть императора в такой глуши бессильна, да и мало кто из подданных вообще знал о существовании Бергольда. Его жителей не волновала ни судьба Империи, ни козни инквизиции – и Лир нравилось это чувство заработанной страданиями свободы. Ещё пару месяцев назад такая мысль показалась бы ей чудовищной, но сейчас она стояла возле трупа убитого врага, вдыхая тяжёлый воздух, и не желала возвращаться к прежней жизни.

Возможно, это часть не-живого в потоке горела в крови, и голод, который невозможно утолить, уже втыкал в душу чёрные иглы, ведь Годрик не разделял те же мысли. Позже он отдал Лир латную перчатку и попросил прощения за трусость – что пора выбросить образ дамы в беде из своей фантазии. Хотя бы в тот вечер у них был ужин из подбитой им птицы.

Местные заметно зауважали Лир после сражения с мёртвым драконом: раньше они исполняли приказы, но придирчиво взвешивали каждое слово, будто волчья стая следила за успехами нового вожака; теперь же они приняли её как равную. Лир казалось, что она прошла некий обряд посвящения, но больше волновалась о том, видел ли кто некротическое вмешательство.

Через пару дней переживания отошли на дальний план: один посланник вернулся из соседней деревни, но с плохой новостью, которая Лир, впрочем, не удивила. Она собрала горожан в церкви, чтобы честно рассказать обо всём, но заготовленная с ночи речь застряла в глотке. Возвышенные слова Ламберта попросту не работали в Бергольде.

В гробовой тишине, подгоняемая эхом, она сообщила, что Империя им больше не поможет: все силы и ресурсы собирают для очередной войны, но на сей раз сама инквизиция восстала против императора Мередора.

– И что нам с того? – равнодушно вопрошали фермеры, лишившиеся скота.

– Из благородных вы тут первая: им до нас никогда дела нет, – вторили грозные ополченцы.

– Не первый раз голодаем – сами прокормимся, – уверили охотники.

Наконец, когда гул утих, Лир высказала то, что давно мучило каждого:

– Я предлагаю всем желающим покинуть город. Возможно, южнее будет больше шансов выжить.

Люди переглядывались в тишине, словно ждали того, кто первым струсит. Однако сенешаль пояснил, почему идея не приживётся в головах:

– Посланник сказал, что все северные земли пострадали. Может так статься, что идти некуда: сколько беженцев готовы принять наши соседи? Скольких мы бы сами приняли? В трудный час люди объединяются под одной крышей против всего мира, чтобы выжить: прокормить бы своих, а чужие – это непредсказуемая обуза.

Некоторые кивнули, но большинство молча сидели на скамьях, разглядывая витражи и кресты с безразличными выражениями на лицах. Даже дух Небесного Отца не взращивал надежду. Лир перестала что-либо обещать, но распорядилась отправиться на юг за домашним скотом – если для его охраны понадобится армия, они все соберутся. Следопыт рассказал, что иногда торговал с гномьим кланом – осколком древнего королевства – и эльфами-пилигримами, и Лир ухватилась за эти нити.

Однако её мысли всё чаще обращались на юго-восток, к городищу нежити, которое преграждало Бергольду короткий путь к цивилизации. Для масштабного нападения не было сил, но, возможно, существовали альтернативные пути? Это же горы – всегда может случиться лавина или оползень.

За мыслями о благополучии города Лир не заметила, что не обеспокоилась судьбой родных в столице, словно она осиротела. Должно быть, противостояние отца вышло из тени, позиции бездетного императора давно шатались, поэтому инквизиция перестала сдерживать свои аппетиты. Лир впервые за долгое время помолилась Всевышнему за душу Ламберта, и наивная девочка в ней напомнила о благословении – обещании вернуться.

В Бергольде и весной держался снег, хотя к лету, как говорили рыбаки, лёд на реке иногда приходил в движение. В лучшие месяцы земля оголялась, но оставалась твёрдой как камень, а горные вершины никогда себе не изменяли. В фантазиях о видах без снега пролетел следующий месяц – хмурый, тёмный, с яркими зелёными вспышками в небесах, что всем показалось плохим знаком. Зелёный – цвет проклятия Мортис. Однако мертвецы и так не давали передышек.

Когда люди начали падать в голодный обморок прямо на улицах, Лир поняла, что ни одно чудом подоспевшее стадо или внезапно наплодившаяся дичь их уже не спасут, да и ловить её будет некому. Выводку нужно вырасти, рыбе – вернуться на нерест. Зимой, когда казалось, что хуже быть не может, Годрик сказал, что только Лир способна принять трудное решение – и весь город словно замер, ожидая последнего слова, её решительности. Кому, как не ей, идти против догматов церкви? Возможно, именно поэтому она здесь?

После нападения мёртвого дракона покойников перестали выносить за стены, а прикапывали в самом дальнем уголке, под сторожевой башней. К счастью, их было всего трое – пока что трое. Монахини отпевали усопших, чтобы Мортис не возвращала их посреди города, и Лир, раскопав снег, не обнаружила следов расползающейся скверны. Поток высох, а значит, души упокоились на небесах, подле Всевышнего. Часовые молча наблюдали за ней, сидя на парапете – чтобы стоять, нужны лишние силы.

– Перенесите их в хлев, – тихо, но твёрдо приказала Лир первым попавшимся сквайрам. Один, всё сразу поняв, отказался, но остальные подчинились. Годрик шёл за ними, глядя себе под ноги потерянным взглядом – снова примирялся с совестью.

Все они однажды утешатся мыслью, что просто выполняли приказы. Лир не собиралась перекладывать ответственность, и когда сквайры положили одно тело на разделочный стол и побыстрее ушли, она не стала кого-то останавливать. Годрик застыл за спиной мрачной тенью, – как бы чувство долга его не придушило! – но и над ним Лир сжалилась:

– Сегодня вы свободны от своей клятвы, сэр Годрик.

Лишь когда он ушёл, она смогла собраться с мыслями; в одиночестве всегда лучше думалось – правда, не всегда со счастливым итогом. Когда-то Лир не могла кольнуть мышь иголкой, а теперь – с безразличием срезала промёрзшую одежду с мертвецов и примерялась, каким инструментом легче воспользоваться – пилой или тесаком? Студенистая плоть проморозилась до кости, так что выбор пал на пилу.

Лир ещё раз прислушалась к потоку и лишь затем, придержав мертвеца за плечо, начала пилить. Кровь скупо сочилась из надрезов, ведь большая её часть давно отлила вниз, к спине и затылку. С костью пришлось повозиться: руку не удавалось зафиксировать, да и сил не хватало, но Лир справилась, затем перешла выше, к предплечью.

Стук в дверь и скрип половиц не всколыхнули ни одну эмоцию, кроме раздражения.

– Госпожа, меня прислали вам в помощь. Я мясник… точнее, я был мясником.

Лир обернулась, продемонстрировала лежащего на столе человека, но мясник тихо закрыл за собой дверь, подошёл вплотную и наперво протянул ей замызганный передник, затем довольно уверенно выбрал тесак и без лишних слов пустил его в дело. Невольно Лир засмотрелась на длинные мускулистые руки, как филигранно наносились удары, без лишних движений. Он знал, как разрубить плоть так, чтобы её природа не бросалась в глаза, хотя с тощего мужчины на столе особо нечего было взять. На впалых щеках мясника Лир приметила очаровательные ямочки; теперь за такой работой хмурая отчуждённость вселила бы любому ужас.

Годрик вернулся с группой молчаливых молодых людей, которые заворачивали в мешки всё, что отделял мясник. Лир помогала ему в самом чёрном деле, когда тело преобразилось до неузнаваемости и лишь чертами напоминало что-то человеческое. Голос подрагивал, но мясник коротко объяснил, какие органы и как можно приготовить, сколько вываривать кости. Бульон – для самых слабых людей, ведь жирная пища могла быстро убить долго голодавшего, печень – для тех, кто постоянно болел, чьи зубы крошились и кожа желтела. Стянув грязные перчатки, Лир всё записала и подсчитала: один мужчина мог прокормить собой примерно шестьдесят человек за день – безумно мало, но это лучше, чем отдать его Мортис или закопать в землю.

Все три тела моментально разобрали на части, словно птичья стая налетела на куст смородины. Когда ушёл мясник, появились женщины с вёдрами и швабрами – они тоже боялись поднять взгляд, словно ждали грома, светящегося ангела, который спустится с небес и метнёт молнию. Однако ничего не произошло. Если бы Всевышний видел их, то давно бы помог.

Лир же, чуть не падая от усталости, думала лишь о том, чтобы помыться не по расписанию, однако Годрик и здесь опередил её, распорядился заранее. Когда она вернулась в комнату, то почуяла аромат бульона, и слюна тут же наполнила рот. Воспоминания о том, как руки в перчатках разбирали органы, словно сладости в столичной пекарне, вспыхнули и тут же исчезли. Лир села за стол в одиночестве и ложкой помешала бульон – настолько прозрачный, разваренный, что вряд ли бы тот утолил зверский голод.

Разглядывая разваристые серые кусочки мяса, она вспомнила о словах охотника над мёртвым драконом-трупоедом: «Один умирает – другой выживает. Здесь иначе нельзя». Аромат пробуждал воспоминания о далёких временах – дома, где лето существует, манящих запахах с кухни; мать просит не чавкать и есть как человек, а не животное, но впереди так много дел, что на еду просто нет времени…

С первой же ложкой по телу разошлось благое тепло; поток в Лир заливался энергией и требовал большего. Так и нити тянули жизнь из тела, даря второй шанс тем, кто ещё не обречён. Постукивая каблуком по полу, отбивая ритм какой-то мелодии, Лир в задумчивости допила бульон и жадно облизала тарелку.

Она собиралась выжить любой ценой.

========== 6. ==========

Снег не растаял и поздней весной, но утрамбовался достаточно, чтобы лошади и повозки могли спокойно проехать в горы и на радость голодным хищникам не застрять на подъёме. Лир удалось купить стадо и пару десятков кур, но ради них пришлось в прямом смысле повоевать с соседними деревнями. Однако благодаря частым стычкам с нежитью, волками и медведями ополченцы Бергольда не теряли ни форму, ни боевой настрой, в отличие от запуганных жизнью крестьян южнее. Крепость принимала первый удар, и если она падёт – все знали, – северные земли сметут полчища оживших мертвецов. Так что переговоры быстро увенчались успехом. В столице такую практику назвали бы вымогательством, но Лир считала её справедливой платой за безопасность.

Гномов осталось так мало, что налаживать с ними торговые отношения оказалось невыгодно. В основном ей попадались отшельники, которые приручали волков и облачали белых медведей в боевую броню – но хотя бы с ними удалось поддержать перемирие. С сожалением Лир думала о судьбе их некогда гордой расы и с удовольствием слушала истории о былых временах, боге Вотане, его божественном наместнике Видаре, который до сих пор ждал возвращения кланов в разрушенной столице, и павшей от рук эльфов последней королеве.

– Не знал, что эльфы были настолько… кровожадными, – растерянно прокомментировал Годрик, когда старый гном-отшельник настолько разошёлся, что перешёл на крики и брань на родном языке.

– Только дай им волю, я говорю! Это ваша братия любит их стишки про листву, а я своими глазами видел, какая резня здесь произошла!

В голове у Лир будто что-то щёлкнуло, и она указала на юго-восток.

– Их город не там находился?

– Вроде бы, не помню, – гнома будто вдруг поразила старческая забывчивость, он отвёл взгляд. – Храм их божка выше на горе, где и портал. Только место то странное, гиблое.

Годрик прищурился, тоже почувствовав смену настроения.

– Уж не потому пилигримы пропадали, что ты былое им припоминаешь?

– Больно нужны они мне, – пропыхтел гном, и Лир почему-то ему поверила: тот больше причитал, а сам боялся чего-то – это читалось во взгляде, когда речь зашла о городище нежити.

Лир продолжала мучить загадка старика и его «внучки», но лишь сейчас она получила ощутимую зацепку: давнюю резню, связанную с эльфами и – очевидно – гномами. Она снова просмотрела все старые свитки и краткую летопись Бергольда, однако, видимо, люди наведались так далеко на север позже и не застали те времена.

Уткнувшись в тупик, Лир вернулась к сказкам, которые забросила из-за вечной занятости: теперь она совала нос во все дела, в каждый угол, познакомилась практически с каждым жителем крепости, услышала сотни историй и прониклась духом хранителей севера. Это не столичные маги, оберегающие пыльные полки с разлагающимися книгами – местные одной волей могли раскалывать камни и прореживать леса, они читали ветер и знали сотни видов снега, ночевали в пустоши, застигнутые непогодой, и мастерили из шкур прекрасные изделия. К слову, торговля мехом стала весомой строкой доходов Бергольда – жаль лишь, что сезон для неё быстро кончался, с первыми осенними бурями, когда караваны возвращались в центральные земли.

Раньше, взяв в руки книгу, Лир терялась для остального мира, но теперь – едва могла сконцентрироваться на прочитанном, пока фоном размышляла о делах. Наверное, это и значило наконец вырасти. Она тяжело вздохнула, и Годрик поднял голову от карты, в которую постоянно вносил какие-то пометки после очередной экспедиции.

– Не идёт? – он понимающе усмехнулся. – А чем закончилась та легенда о старике, который столкнул жену в яму к демону? Хотя в действительности на том бы всё и кончилось…

Лир напрягла память и вдруг рассмеялась.

– Это очень странная история: демон вылез из ямы и предложил старику работать вместе. Первый насылал болезни, а второй лечил и брал за это золото – и так продолжалось, пока демон не решил заразить дочь местного барона и не зажить красиво. Старик долго покрывал подельника, но после сжалился над бароном и вылечил его дочь, затем обманул демона, сказав, что жена вылезла из ямы, и тот может возвращаться домой. Никого не сожгли, старик и внезапно вернувшаяся жена жили долго и счастливо.*

Годрик озадаченно смотрел куда-то в сторону, явно желая выругаться, и Лир невольно расхохоталась. Фыркнув, он вернулся к карте.

– Ох уж эти тёмные времена.

– Да уж. Интересно, насколько тёмными они были здесь. – Настала очередь Лир задуматься, и новая безумная идея вдруг захватила её неугомонный разум. – У меня есть одна мысль, но тебе она не понравится. – Годрик глянул на неё исподлобья, но промолчал. – Мне нужно отправиться в лес. В одиночку.

– Вы, как всегда, правы: мне не нравится.

Если бы Лир спрашивала хоть у кого-то разрешение, то никуда бы не продвинулась за эти долгие месяцы, однако Годрик был исключением: рыцарь заслуживал знать, в какую беду на сей раз собиралась ввязаться его леди. Она слишком многим была ему обязана.

В один из ясных дней Лир решилась уйти, и Годрик проводил её до кромки леса. Он не отговаривал, но поглядывая с тоской и такой нежностью, что сердце съёживалось. Они никогда не обсуждали и даже не намекали на единственную проведённую вместе ночь, зная, что далеко не взаимная симпатия их тогда столкнула вместе, а нечто тёмное – дух близкой смерти. Вспоминать о нём – значит привлекать его внимание.

На самом деле Лир до сих пор боялась правды: что старик действительно знал слишком много и мог стравить их специально, на потеху; эта тьма – её личное дело. Долго искать не пришлось – Лир направилась к кругу из рунных камней, где видела старика последний раз. Теперь она могла рассмотреть светящиеся синие письмена, притронуться к древности и задать вопросы, которые давно её грызли.

Старик поглаживал бороду и с высоты разглядывал Лир, словно малое дитя. Доспехи совершенно не внушали чувство защищённости перед ним.

– Так кто ты на самом деле?

– А вы, госпожа?

– Герцогиня Лир Вайнрайт, – отчеканила она, и старик снисходительно улыбнулся.

– Хорошо, тогда я Шлаахши – так прозвали меня эльфы. – Лир тяжело вздохнула, без слов признав своё поражение на первом же вопросе. – Имя – пустой звук, форма ветра, образ в чужой голове. Так кто вы, госпожа, на самом деле?

Озноб пробил до костей; Лир понимала, какого ответа он добивался, но не собиралась подыгрывать и попадаться в ловушку сожалений.

– Я – та, кто хочет спасти свой город от нежити, вот и всё. Второй подобной зимы мы не переживём.

– Да, они как зуд под кожей – не дают покоя, – с удовольствием подхватил старик. – А зуд этот вызывает особо мерзкий клещ – вот от него вы и должны избавиться!