Текст книги "Бестия (СИ)"
Автор книги: Una Farfalla
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== Часть 1 ==========
На бежевой стене учительской негромко тикали часы – единственный звук, нарушавший тишину. Солнечные лучи врывались в окно и зайчиками плясали на шкафах и плетущихся растениях, свисавших из своих горшков, стоящих на верхних полках.
Тренеры сидели каждый за своим столом, некоторые негромко переговаривались, но по большей части пили кофе, просматривали бумаги и готовились к новому рабочему дню.
Учительской это место называлось в насмешку, в дни подготовки к очередному чемпионату название менялось на штаб-квартиру или Центр, если из-за двери был слышен ор главного тренера, Якова Фельцмана. Какие указания из Центра – самая популярная шутка.
Тихо… Спокойно… Умиротворенно…
Было. Пока дверь, ведущая в кабинет, не врезалась со стуком в стену. На пороге воздвигся монументально краснолицый Фельцман, чем-то донельзя довольный.
– Ну, что, готовы к перераспределению молодежи?
Его прервал приглушенный стон.
– Яков, не кричи, – длинноволосый мужчина морщился и прикладывал ко лбу стакан из толстого стекла, наполненный ледяной водой. Обычно загорелое лицо в данный момент по цвету сливалось с нежно-салатовыми креслами. – И так голова раскалывается.
– Не умеешь ты пить, Чао-Чао, а еще итальянец, – попенял ему Фельцман.
– Наполовину! – поправил Челестино и снова поморщился от звука собственного голоса.
– Раз не умеешь, не берись.
– Никто не в силах выпить столько, сколько ты, – Челестино приоткрыл один глаз. Цветущий вид Фельцмана вызвал у него изжогу. – Как ты можешь быть таким омерзительно бодрым?
В углу захихикал тихонько Пхичит Чуланонт. Каким-то образом не расстающийся с телефоном таец умудрялся оказываться в самом центре любого события, у него скопилось уже приличное количество компромата на всех тренеров, за редким исключением. Злиться на него при обнародовании очередного смущающего факта не получалось – Пхичит не желал зла, не вредничал и не ехидничал, в силу специальности он искренне наслаждался каждым проявлением человеческой натуры в общении.
Дверь распахнулась еще раз, в помещение ввалился запыхавшийся японец.
– Прошу прощения за опоздание, – он прошел мимо Фельцмана и свалился в кресло за своим столом. – Жуткие пробки.
– Ты же на метро добираешься, Кацуки.
– Половину станций перекрыли, пришлось по верхам на трамвае добираться, – отмахнулся японец и стянул с себя шарф и пальто. Передал другу, чтобы тот повесил на вешалку возле своего угла. Пхичит даже с кресла не поднялся, лишь откинулся, прогнулся гибко.
– Так, ладно, не будем отвлекаться! Нам надо обсудить планы нашей школы на предстоящий сезон Гран-при, – Фельцман достал планшет с записями. Тренеры сосредоточились, даже Челестино отставил стакан и открыл глаза, хотя это явно далось ему нелегко. – Планирую перевести Плисецкого из младшей группы в юниоры, ему как раз исполнилось тринадцать. Можно попробовать выступить, посмотрим, что покажет мальчишка. У него неплохие данные.
– Какую программу мне ему ставить? – тут же подобрался Юри.
– Этим займется Минако.
Тренеры с благоговейным ужасом смотрели, как обычно невозмутимый, пробивной Фельцман… занервничал? К тому же это действительно удивительно, Минако Окукава, соотечественница и бывшая наставница Юри, занималась только и исключительно женской частью.
В чем подвох?
– Кацуки, что там с Поповичем?
– С хореографией нормально, с техникой тоже, – на автомате ответил японец, все еще раздумывая, чем ему грозит подобное поведение начальства. Ничем хорошим, это однозначно. Фельцман никому просто так время не освобождает. – Ему бы над эмоциональной стороной поработать.
– Чуланонт!
– Доверьте это мне, – закивал Пхичит, широко улыбаясь.
Таец преподавал в школе актерское мастерство. Вопреки расхожему мнению, он не повышал навыки актеров у своих подопечных. В современном обществе людям сложно чувствовать себя раскрепощёнными, управлять своими эмоциями, свободно общаться, быть уверенным в себе. Свободное выражение эмоций попросту не приветствуется миром, как будто в этом есть что-то постыдное. Показатель слабости? Большинство чувствуют страх, агрессию, неуверенность, не могут выразить свои мысли, чувства. Эмоциональная подавленность приводит к внутренним зажимам, которые проявляются не только в мимике, речи, но и в движениях. Для фигуриста это может привести к краху карьеры, ведь оценки идут не только за техничность. Курс Пхичита помогал решить подобные проблемы у молодых спортсменов, равно как и преодолеть возможный страх перед выступлением и публикой.
Актёрское мастерство – набор упражнений, направленный не на освоение навыков профессии актёра, а развитие психофизического аспекта человека. Благодаря такой тренинговой программе человек учился раскрываться миру, избавляется от страхов и фобий, связанных с общением с другими людьми, выступлением перед публикой. Никто лучше Чуланонта не мог раскрепостить человека, буквально вывернуть его наизнанку, но оставить самим собой.
– Так что там с Плисецким? – не позволил увести себя от волнующей темы Юри.
Впрочем, Фельцман сбегать не собирался.
– Ты возьмешь себе Никифорова. У него нет проблем с техникой, артистизмом, риторикой, но нет и толковой программы.
Юри обреченно застонал и уронил голову на сложенные на столе руки.
Виктор Никифоров, сын русских эмигрантов, восходящая звездочка их школы, призер многочисленных юниорских, должен был в первый раз выступать во взрослой категории. Яков возлагал на него большие надежды.
Вот только юношу не за красивые глаза прозвали в школе Бестией.
Юри не привыкать было иметь дело с яркими, полными харизмы людьми, но Виктор превосходил их всех. Он светился не только на льду, но и в жизни, непринужденно обаятельный, очаровательно язвительный, невыносимо прекрасный.
И настолько же сложный в плане работы. Чему ну вот совершенно не помогал статус любимчика Якова.
Интуиция уже предчувствовала проблемы. Не мог Яков просто так взять и передать своего фаворита, он и сам способен поработать над хореографией. В принципе, для юниорских соревнований так и делал. Что изменилось?
– За что вы так со мной?
– Юри, – Фельцман улыбнулся, что на его квадратном лице с грубыми чертами и массивным подбородком смотрелось жутко. Как-то хмурые гримасы были гораздо привычнее. – Ты талант, газеты называют тебя гениальным хореографом. Я не смогу дать Виктору и половины того, что дашь ему ты.
В углу поперхнулся Пхичит, Челестино протрезвел, Минако приоткрыла рот от удивления. Фельцман никого никогда не хвалил открыто.
Юри прищурился.
– Вы так хотите от него избавиться?
Фальшивая улыбочка исчезла моментально.
– Да! – рявкнул Фельцман. – Пока не придушил твареныша. Иногда хочется выпороть гениального засранца крапивой по заднице, его спасает только то, что он быстро бегает и хорошо прячется, – ругался тренер долго и со вкусом, но все же закончил тираду, выдохнул и уже более спокойно произнес: – В общем, Кацуки, солнышко ты наше восходящее, только у тебя хватит терпения иметь с ним дело. Так что отныне Виктор Никифоров твоя проблема. Но помни: морально мы с тобой. Если однажды ты прибьешь этого поганца талантливого коньком по башке, я слова не скажу.
Юри ошарашено кивнул, обдумывая печальные перспективы. С подопечными он предпочитал договариваться, как быть с тем, на кого имел управу только кнут и каменный пряник Якова?
Учительская опустела быстро, тренеры рассосались по своим рабочим местам, план на день у каждого был насыщенный. Остался лишь Фельцман, заполнявший какие-то бумаги.
В кабинет проскользнула гибкая тень, мужчина не обратил на нее никакого внимания. Вернее, сделал вид, что не обратил.
– Все, Кацуки официально твой хореограф, – пробурчал он недовольно.
– Замечательно, – промурлыкал полным довольства голосом Виктор Никифоров, краешком телефона водя по точеным губам. – Как и договаривались, снимки уничтожаю. Нет, в самом деле, Яков, трико тебе идет. Даже стройнит. В некоторых местах, – звонко расхохотался парень.
Фельцман заскрипел зубами, отложил ручку и уставился на поганца.
– Кацуки ты тоже будешь завоевывать шантажом? Имей в виду, с ним такой номер не пройдет, после первой подобной выходки ты потеряешь его доверие навсегда.
– Ну, что вы, тренер, какой шантаж! Нежность и ласка, исключительно нежность и ласка. Пока-пока, увидимся! – помахал ручкой и вышел из кабинета.
Фельцман подумал и потянулся к припрятанному в сейфе возле стола графину. Прости, Кацуки, либо ты, либо снимки в спортивном трико красного цвета.
Виктор, чуть ли не пританцовывая, уходил от спортивной школы. Душа пела от радости, воздух казался сладким и вкусным-вкусным.
Шантаж? Ну в самом деле, Яков! К Юри Кацуки нужен совершенно иной подход. С нежностью и лаской, ага.
Виктор привык получать все самое лучшее. Лучший костюм для выступлений, лучшая школа, лучший тренер, лучший результат в соревнованиях. И хореограф ему тоже нужен только лучший. Тот, кого называют гением, кто способен прославить своим выступлением или авторством любую программу.
С самого детства, с первого шага на лед, Яков учил его быть сильным, скрывать слабости. Виктор давно уже не тот робкий мальчик, способен дать сдачу, причем не кулаками – что вы, право слово, ему нельзя разбивать костяшки пальцев, вместе с изящным костюмом для выступления это будет смотреться совсем не красиво.
Любые отношения можно рассмотреть с точки зрения получения выгоды. Люди никогда не делают ничего просто так, бескорыстно, и Виктор, попав в мир фигурного катания, быстро научился отвечать тем же. Потакать собственным желаниям, маленьким сиюминутным прихотям… Яков считал его эгоистичным засранцем – о, Виктор в курсе любимых характеристик тренера – но не мог не признавать, что это придает выступлениям особенную эмоциональность.
В автобусе парень подключил наушники к телефону.
На видео в центре темной сцены, в единственном пятне света, танцевал молодой парень. Строго-облегающий костюм делал его движения по-змеиному гибкими. Несмотря на то, что танцор был “застегнут на все пуговицы”, ткани как будто не было, словно обнаженный, открытый до безумия выгибался он под страстную песню, предлагал себя так непринужденно и бесстыдно. Волосы были тщательно растрепаны стилистом, обрамляли белое на фоне тьмы сцены лицо. Темные, как полночь, глаза прожигали взглядом обещали даровать сладчайшую муку. Он манил, завораживал, тянул к себе, заставлял дыхание сбиваться, а горло пересыхать. На его фоне главные артисты казались маловыразительными.
“Эрос” – часть малоизвестной рок-оперы в исполнении Юри Кацуки. Сама опера так и осталась неизвестной, а вот танец прогремел на весь мир.
Виктору показала видео жена Якова. Лилия Барановская, известная прима-балерина в прошлом. Мол, смотри, как надо отдаваться танцу.
Захотелось узнать, как сильно сможет прогнуться гибкая спина, прорвут ли тонкую кожу острые косточки изящного запястья. А его поперечный шпагат… И то, как он стелется по сцене кошкой, тенью…
Хореография Юри Кацуки божественна, он сам воплощение музыки, ему не нужна вторичная внешняя мелодия, мужчина способен создать ее своим телом.
Каково же было удивление Виктора, когда он увидел Юри Кацуки в списках хореографов старшей группы спортивной школы Фельцмана. Более того, никто не подозревал, что Эрос и Юри – одно лицо. Виктор узнавал, остальные ученики знали, что хореограф выступал, занимался танцами, но где и с кем… Мысль, что он первым открыл Юри Кацуки, первым из многих фигуристов – не считать же женатиков Барановская-Фельцман – увидел подлинного Юри, будоражила воображение. Виктор заслуживал быть единственным, уникальным. С тех пор мысль завладеть им не оставляла фигуриста. Яков, безусловно, хорош, как тренер и хореограф – это подтверждают многочисленные победы Виктора под его руководством, и то, что Лилия до сих пор не сбежала от мужа. Но Никифоров желал, чтобы для взрослой группы программу ему ставил Кацуки Юри. Мужчину он видел лишь издалека, когда тот занимался с другими фигуристами, поддерживал Гошу. Ничем не напоминал японец тот страстный эрос на видео, но что-то засело в мозгах Никифорова, какая-то заноза, не дающая покоя. Наверное, все дело в словах Поповича, который нахваливал хореографа. Мол, тот всего себя отдает подопечным, ничего не требуя взамен.
Да быть такого не может! Виктор мечтал доказать, что Кацуки – та еще расчетливая сволочь, как и все остальные люди.
А с другой стороны желал присвоить его себе.
Чтобы темные глаза смотрели только на него, Виктора, видели только его, прожигали взглядом только его. Чтобы все внимание Юри Кацуки было сосредоточено только на нем.
В конце концов, Виктор Никифоров заслуживает только лучшего.
Юри остановил видео последнего соревнования группы юниоров и откинулся на спинку кресла, задумчиво нахмурился.
Яков преувеличил размеры проблемы: зачатки программы имелись. Тем более странно, что он решил передать подопечного другому человеку, а не издеваться – или как он там называет свои занятия с фигуристами, тренировки? – над ним самостоятельно. Но об этом можно подумать дома, в спокойной обстановке. Гораздо важнее то, что эти самые зачатки подходят Виктору, однако сам Никифоров почему-то сопротивляется. В отличие от многих фигуристов, русский не стесняется обыгрывать все, даже самые женственные, черты своего тела. Тем более, как подозревает Юри, таковым спортсмен останется не надолго.
У Виктора высокий для фигуриста рост, это компенсируется стройным станом, изящным телосложением и небольшим для мужчины весом, совсем как у девушки. Длинные волосы красиво развеваются, вьются атласными лентами. Широкие плечи, узкие бедра и офигительно длинные ноги, что только подчеркивается мастерски скроенными костюмами.
Юри покраснел, поперхнулся от поворота, куда зашли его мысли. Нет, надо думать о другом. Сейчас он хореограф, тренер, а никак не озабоченная девочка-фанатка. Но надо признать, у мальчишки талант, настоящий гений.
Тем сложнее придумать программу, которая отразила бы полностью способности Виктора.
В хореографы могут пойти балетные и обычные танцоры, даже сами фигуристы, ведь у них имеется опыт. Последнее предпочтительнее, так как многие элементы, доступные на паркетном полу перед зеркальной стеной студии, не повторить на льду. Стоит еще учитывать требования судей ко второй оценке.
Юри сам долгое время занимался фигурным катанием, пока ему не пришлось выбирать между льдом и танцами, и он выбрал танцы. Не последнюю роль в этом сыграла наставница Минако. Да и кататься Юри нравилось для себя, а не на медаль.
Однако требования он знал. Распределение элементов и связующих шагов, использование всей поверхности льда и различные уровни пространства, использование тела и элементов для выражения настроения и характера музыки в соответствии со структурой выбранного музыкального сопровождения.
А что делать, если сопровождение не выбрано? Нет, мелодия имелась, но она категорически не нравилась Юри. Не подходила Виктору, а нащупать образ японец пока не мог. Что-то неуловимое вилось на краю сознания, ухватиться не получалось.
Ему необходимо увидеть Виктора живьем, на льду. Возможно, пригласить Пхичита посмотреть. Многие не понимали, зачем актерское мастерство, если есть хореография. Разве это не одно и то же в фигурном катании? Не говорить же спортсменам, что профильным образованием у тайца шла спортивная психология и психотерапия? Испугаются, сбегут. Мозгоправов не любят нигде, а так, под прикрытием актерского мастерства, Пхичит из самых зажатых и стеснительных делает звезд. Хотя корочки об оконченных курсах актерского мастерства друг тоже имеет.
Юри потер лоб. Нет, ему определенно надо увидеть Виктора на льду. Когда там у них назначена первая тренировка?
Завтра.
Было что-то еще, что-то важное, некая деталь, не дававшая покоя. Юри солгал, если бы сказал, что совсем не следил за успехами подопечного Фельцмана. Виктор Никифоров заслуживал пристального внимания.
Кацуки открыл более ранние видео, когда Виктор был младше. Не отрастил такие длиннющие волосы, не приобрел гибкости и стати, но уже не являлся одним из многих. Мальчишка с серебристыми волосами и васильковыми – Мила уши прожужжала про подобное сравнение – глазами выделялся из толпы, как белый лебедь. Задатки, склонность, любовь…
Вот оно!
Юри снова перешел на последнее видео, затем на предпоследнее. Выступления Виктора изменились, стали более жесткими и менее… одушевленными. Пропала одухотворенность, удовольствие от катания, как будто мальчишка выкрутил лампочку. Посчитал недостойными зрителей видеть совершенство.
– Тоже это заметил?
Кацуки подскочил. Соседнее кресло надсадно закряхтело, принимая в себя массивное тело начальства, Фельцман, достал сигареты. Тренером быть хорошо еще и потому, что можно позволить себе некоторые послабления. На зависть спортсменам.
– Витя совсем дурной стал. Не сказал бы, что звездность ему в голову ударила, – как всегда грубовато, но прямолинейно.
– Вы ведь не просто так меня назначили? – прищурился Юри.
Дело попахивало заговором.
Мужчина махнул рукой.
– Мне кажется, это я мальчишку испортил. Всегда говорил, что потакание своим желаниям делает его выступления незабываемыми, вот и договорился. Ему необходим новый человек в окружении, который не поведется на провокации.
– Но почему именно я? Он вас что, шантажировал?
Мужчина покраснел, закашлялся.
– Да ладно?! – Юри не удержался от смеха.
Многие знали, что в молодости Яков мог дать фору молодому Джакометти, якобы специализирующемуся на эротике на льду. Любвеобильный, дерзкий, даже наглый, Фельцман отрывался на пару с тогда еще неженатым Леруа, который, разумеется, в то время не был старшим. Потом встретил молодую еще не приму балета, женился и стал вести достойный, респектабельный образ жизни. Лилия держала мужа в ежовых руковицах. Впрочем, его товарищу по развлечениям повезло не больше. Мадам Леруа, при всей своей мягкой, уютной внешности, отличалась стальным характером, поводок у мужа был коротким.
Но, что примечательно, компромата тех времен ни на того, ни на другого не имелось. Пхичит последние коньки заложил бы, если бы мог достать хоть пару снимков.
– Я не хочу об этом говорить! – с видом оскорбленного достоинства отрезал Фельцман.
Юри захихикал, собрал вещи и направился к выходу. Но на пороге не удержался.
– Если о тех снимках, где вы в красном обтягивающем трико, то их уже все видели. Пхичит не удержался.
И вымелся под грозное рычание:
– Чуланонт!!!
Виктор Никифоров кружился по катку, выполнял сложнейшие – для своего возраста – элементы. Нет-нет, краем глаза посматривал на хореографа, сидевшего на трибунах.
Их первая с Юри встреча, Виктор решил показать все, на что способен, удивить, поразить, взбудоражить. Чтобы мужчина упал к его ногам, сраженным талантом, который признавали все. В конце концов, что-что, а удивлять Никифоров умел. В этом с ним не сравнится ни один из нынешних фигуристов.
Он готовился к встрече не один день. Подбирал костюм, выбирал прическу, которая наиболее бы подходила ему. Даже предлагал сам себе заплести косичку, но в конце концов остановился на привычном высоком хвосте – волосы очень красиво развевались во время поворотов. Было в этом что-то от художественной гимнастики с лентами. Отрабатывал перед зеркалом мимику, движения, жесты.
Все, чтобы сразить Кацуки с первого взгляда наповал. В этом был некий охотничий азарт, желаемое чувство превосходства еще над одним человеком. Виктор обязан был доказать сам себе, что Кацуки – такой же, как многие.
Хотя упрямый внутренний голосок утверждал обратное. Не может Эрос быть настолько скромным и беззаветным, не может традиционная японская сдержанность быть такой сексуальной.
В голове сумбур и хаос. Виктор все бы свалил на гормоны, если бы не знал, что до просмотра видео Кацуки об этих самых гормонах не вспоминал вовсе.
Своим телом фигурист говорил: “Смотри как я могу, только я, никто другой!”
Прогнуться в спине, вильнуть бедрами, почти провокационно, напоминая об “Эросе”. Стрельнуть из-под дымчатых пушистых ресниц. И облизнуть губы при виде коньячного румянца на смуглых щеках. Юри прожигал его взглядом. Да, да, все так, как он хотел!
Это триумф, пьянящий вкус победы. Он докажет, что Кацуки Юри ничем не отличается от остальных наставников, покоренный талантом, японец войдет в его свиту, станет одним из многих фанатов.
Юри поднялся, глаза его блестели. Виктор фыркнул про себя, подъезжая к наставнику. Слишком быстро закончилась игра. Неужели уже все? Как-то… разочаровывает. Обычно люди, подобные Юри, сваливались с ног после второго выступления. Так просто, что даже неинтересно.
– Ну, как? – повел он плечами. Хотелось зевнуть в ответ на похвалы.
– Отвратительно.
Ч… Что?!
Все не то и все не так. Теперь, пожалуй, Юри понимал, что имел в виду Фельцман в те дни, когда произносил данную фразу.
Многонациональность обитателей учительской заставляла коллектив пропитываться, проникать друг в друга. Этакая культурная и ментальная диффузия. Челестино до знакомства с Фельцманом не пил ничего крепче вина, все знали тайские поговорки, по привычке кричали, приходя с занятий в кабинет “Я вернулся!” От своих коллег они брали только самое запоминающееся – не сказать, что лучшее.
Мальчик на льду изображал страсть, но понятия не имел, что это такое на самом деле. Не банальная похоть, а подлинное наслаждение от одного взмаха ресниц другого человека, от желания прикоснуться к руке, к пальцам, к костяшкам губами, языком, просто дыханием. До пересохших губ и комка в горле, до головокружения и цветных звездочек перед глазами.
Он привык играть, а сейчас как будто доказывал кому-то что-то. И одновременно доказывать не желал. Его разрывали внутренние противоречия – шестнадцать лет, чего вы хотели. Эгоистичный, избалованный – да, но что скрывается под этим налетом.
Теперь Юри четко видел: Яков вовремя забил тревогу. Виктор медленно, постепенно, шаг за шагом терял индивидуальность, то, что выделяло его из основной невыразительной массы, и становился одним из техничных спортсменов, способных без души, наигранно откатать любую сложную программу. Но безнадежно утративших себя в плане творчества и актерского мастерства.
Фельцман потакал своему любимчику, ради него сделал исключение – сам ставил хореографию, технику, хотя в школе принято, чтобы этим занимались разные люди. Виктор изучил тренера от и до и старался соответствовать. Но при этом тратил себя, закрывался внутри.
Играл, мастерски, профессионально, но заметно. Как его Пхичит не раскусил? Или наоборот, уже рассказал наставнику? Надо будет поговорить с другом.
Виктор притворяется. Обычным зрителям не видно, но судьям… смешно и горько. Еще один загубленный талант.
Яков прав: нужно переломить мальчишку, пока есть время. Пока он не стал одним из зазвездившихся выскочек.
Проблема в том, что доверил он это дело не самому лучшему кандидату. Юри в принципе не способен на что-то шокирующее, а именно такие поступки требуются сейчас Никифорову. Продемонстрировать наглядно, что он не один тут самый-самый. Причем уникальность заключается далеко не в технике.
А что если… Юри прикусил губу. Давно он не пробовал подобного. В ушах заиграла казалось бы позабытая мелодия, японец стянул очки и вышел на лед.
Не зря он коньки зашнуровывал.
Виктор выглядел удивленным, но игру принял. Ему казалось, что принял. Юри ухмыльнулся. Что-то менялось, когда он притворялся Эросом. Привычная стеснительность уходила на задний план, он чувствовал, что достоин быть самым сексуальным и привлекательным на льду. Сомнения, тревоги, страхи и комплексы – ракетно-зенитные, как шутила Лилия – испарялись, словно дымка поутру. Юри становился до ужаса смелым.
Потом ему обязательно будет стыдно, ну а пока…
Поднять Виктора на руках он не сумеет, хотя бы потому, что Никифоров со своими восхитительно длинными ногами уже перерос его на пяток сантиметров. Будет выглядеть глупо и нелепо, испортит весь педагогический эффект. Поэтому только танец, только наклоны, ласточки и бильманы, толчки на прыжки, мотивация.
Тело фигуриста льнуло, прилипало к рукам, как зарытое разбойниками золото. Под тонкой тканью черного костюма горела гладкая кожа, мышцы послушно отзывались на малейшее движение, гибко принимали требуемую форму. Виктор расширенными глазами смотрел на нежданного партнера, зрачки его сужались до точки, а после расширялись, как будто он находился под кайфом и отходил, снова и снова. Белые зубы измучили нижнюю чувственную губу.
Да, это восхитительное чувство свободы, что дарит лед.
Музыка в голове замерла, а вместе с нею остановился Кацуки. Пелена спала с глаз, щекам стало жарко-жарко.
Виктор лежал на его руках, дышал шумно и прерывисто, кончик розового языка быстро-быстро облизывал пересохшие губы. Казалось, мальчишка до сих пор не может прийти в себя.
– Если ты хотел изобразить страсть, то надо делать это так, – поднял бровь Кацуки.
Поставил фигуриста осторожно на лед и быстренько вышел из павильона, чтобы попытаться утопиться от стыда в ближайшей раковине.
Ва-ау – единственная мысль, звучавшая сейчас в голове Никифорова. Почему-то произнесенная нараспев сразу тремя голосами.
Виктор на автомате, не видя перед собой ничего, с трудом дошел до раздевалки и опустился на широкую скамейку.
Это… что сейчас такое было?
Нет, в принципе понятно. Юри Кацуки только что морально отымел его прямо на льду. Занялся с ним самым восхитительным ледовым сексом. Вообще такой термин имеется в арсенале фигуристов? Да японца нельзя выпускать на каток, особенно при зрителях, потому что аплодировать ему не будут – одной рукой делать это неудобно.
Это был тот самый Эрос.
Виктор до сих пор ощущал на теле руки Кацуки, перед глазами стояли картины, как тот крутил его, молчаливо заставлял выполнять прыжки, кружиться на одной ноге, и Виктор слушался. Подчинился целиком и полностью, отдал власть над собой другому человеку. Собственные потуги на страсть выглядели теперь так неубедительно. Кожа горела в тех местах, где ее коснулся Юри. То есть во всех. Его облапали под предлогом парной прокатки? Нет, его прокатили под предлогом облапывания.
Дыхание все еще никак не могло прийти в норму.
Появившаяся ниоткуда внутри девочка-школьница-фанатка восторженно пищала, размахивала помпонами и порывалась упасть в обморок.
Ва-ау.
Виктор опустил взгляд вниз. У него стоял. Крепко, железобетонно. Гвозди забивать можно.
В принципе, он же подросток, у него на цветочек встать может, если припомнить, что там кроются пестики и тычинки. Но ведь… раньше никогда такой реакции на других спортсменов не было. Даже на сексуально озабоченного и не менее сексуально привлекательного Джакометти.
“Так, приди в себя, возьми себя в руки! – Виктор похлопал себя по щекам. – Ты же не тряпка. Ты фигурист, чемпион среди юниоров, талант и вообще гений!”
Какой там гений, когда его так… прокатили. Виктор с трудом вспоминал, как его зовут, в голове только трение тела Юри о пах и было.
Этот мужчина должен быть его! Должен принадлежать ему! Виктор облизнулся. Фиг остальным, а не Эрос. Какого черта? Вообще, сколько еще человек видели Кацуки таким живьем?
Никифоров бы подозрительно прищурился, но ему было хорошо, и у него стояло на собственного хореографа.
Дверь распахнулась, и Виктор еле успел накинуть олимпийку на выпирающий компромат. В раздевалку заглянул Юри.
– Виктор, ты как, в порядке?
Вот теперь Никифоров прищурился. Кацуки издевается, что ли? Он только что перевернул весь мир своего нового ученика, а теперь строит из себя невинность?
При мысли о том, как можно было бы развратить эту невинность и в каких позах, девочка-школьница-фанатка в груди таки свалилась в обморок.
– Наверное, не стоило так много сложных элементов выполнять сегодня, – продолжал тем временем озабоченно японец.
Выглядел искренне расстроенным. Нет, не издевается.
– Все в порядке, – Виктор махнул рукой. – Ты это… иди-иди, я пока тут посижу. Немного.
Выглядел он, наверное, не слишком убедительно, но Юри лезть не стал, кивнул, улыбнулся.
– Хорошо, буду ждать тебя в студии. Кажется, у меня есть кое-какие наметки новой программы. Отойдем от того, что придумал тебе Фельцман.
Да иди уже, а то штаны прорвутся, и олимпийка флагом взмоет ввысь. Юри послушался мысленного крика и вышел. Виктор облегченно вздохнул, скинул олимпийку на пол.
Нет, он не отступится от мужчины, пока тот его еще раз так не прокатит. Во всех смыслах.
========== Часть 2 ==========
– Юри-и-и!
Кацуки невольно вздрагивает, когда на него налетает белокурый растрепанный вихрь длинных волос, распахнутой куртки, застегнутой всего лишь на две пуговицы рубашки и футболки.
– Привет, Гоша! Пока, Гоша!
Георгий Попович, с которым Кацуки разговаривал, не успел ничего ответить, как вихрь утащил хореографа в неведомые дали.
В направлении студий.
С подобной беспардонностью остается только смириться – Никифоров же.
– Это было не совсем вежливо, Виктор, – Юри слегка покраснел, поправил очки.
Подопечный тащил его к студиям.
– А я тебе кофе принес, – как ни в чем не бывало протянул стаканчик из Старбакса. Виктор улыбнулся мысленно и возложил себе на чело лавровый венок, глядя, как Юри отвлекся и уже забыл про Гошу. Гоша переживет, не маленький. – А у меня чай, – правильно истолковал выразительный взгляд на второй стаканчик фигурист.
Он вообще был понятливым. И диету соблюдал. И режим. И наставления Якова. Временами.
Как бы еще донести это до Юри?
Виктора ведет. Когда они занимаются с Юри наедине, его окутывает густая аура чувственности, энергетическая завеса, бьющая ледяными струями и молниями по всем нервным окончаниям. Хочется утонуть в запахе легкого свежего пота, смешанного с синтетическим морским ароматом дезодоранта. Юри напоминает плотно захлопнутую раковину моллюска-жемчужницы. Снаружи ничего особенного, даже страшненькая, но стоит хоть чуть-чуть распахнуться створкам, и наружу прорывается концентрированная властность и чувственность, страсть. Юри доминирует неосознанно, и Виктор, никогда не принимавший ничьего главенства над собой, проклинает в такие моменты узкие штаны. После встречи с Юри он как никогда ощущает себя подростком: эмоциональным, вспыльчивым, с трудом контролируемым. Вечно возбужденным.
Девочка-школьница-фанатка внутри него приходит в себя только для того, чтобы наткнуться на глубокие, таинственные карие глаза напротив и со сдавленным писком рухнуть обратно в обморок, чувствуя, как заходится сердце и не хватает воздуха.
Юри должен быть его.
В своих предпочтениях Виктор не сомневается. Не при жизни в Америке – стране, которая придумала, как зарегистрировать однополые отношения без заключения брака. Тем более в Сан-Франциско, где пятнадцать процентов населения – сексуальные меньшинства.
