Текст книги "Запах скорости (СИ)"

Автор книги: trashed_lost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

После недолгих поисков нашел в соцсети Серого – по году рождения и школе. Обычная такая аватарка, и вообще ничем не примечательная страница. «Был онлайн 17 минут назад». Сообщение висело непрочитанным, казалось, целую вечность, но наконец появилась надпись «печатает». Серый писал, что сегодня на смене и встретиться не может, но я могу в любое время зайти к Эдику: он точно не будет против, даже без предупреждения. Я уже не удивлялся. Это там, похоже, норма.

Дошел до места по памяти, довольно быстро. Подъезд был открыт – носили какую-то мебель, и я юркнул внутрь, так и не позвонив в домофон. Пешком поднялся наверх и остановился перед дверью квартиры. Из-за нее доносился приглушенный стук басов. Опять музыку слушают на всю катушку… Я поднял руку и позвонил.

остановиться

Открыл мне, к моему удивлению, панк Шамиль.

– Здарова, – бодро поздоровался он. – Заходи.

– Опять все в сборе? – поинтересовался я, заваливаясь в прихожую. Все было как и несколько дней назад: темнота, диско-шар и валяющаяся в беспорядке обувь. К носкам без тапочек липла черная грязь.

– Кира и Вика еще. Костян на работе. Мы тут отдыхаем чуток культурно. Давай, присоединяйся.

Быстро раздевшись, я проследовал за Шамилем на кухню. Тут меня ожидал небольшой сюрприз: Эдик был в сознании и сидел на табуретке у окна, куря сигарету. Одет он был все так же в какую-то черную бесформенную хламиду до пяток, из-под которой торчали босые ступни. Мне бросились в глаза его болезненная худоба и длинные, спутанные, давно не мытые волосы. Ему было явно не больше двадцати пяти лет, но осунувшееся лицо, изрезанное морщинами, небритая щетина и фиолетовые круги под глазами сильно прибавляли возраста. Он молча кивнул мне и даже не протянул руку, чтобы поздороваться.

Кира и Вика, о чем-то спорившие в углу за столом, встретили меня с радостью.

– Что не попрощался тогда? – беззлобно попеняла Вика. – Мы даже и не поняли, что ты ушел, стали искать, где же Юрочка.

Я смущенно что-то пробурчал и сел рядом. Мне нравилось чувствовать себя своим. Эдик, все так же не проронив ни слова, встал и медленно вышел. Он горбился и кутался в халат, будто ему было холодно.

– Рисовать ушел, – пояснила Вика, поймав, как я провожал его взглядом. – У него сеанс татуировки сегодня вечером будет.

– Прямо здесь бьет тату? – я содрогнулся, вспомнив лютую антисанитарию в комнате и туалете.

– Ага. Он вообще из дома не выходит. Давно уже.

– А как же он?.. – я не мог найти подходящих слов от удивления.

– А ему много не надо. Эдик – веган, раз в три дня капусту съест какую-нибудь, и все. Он вообще почти не ест. В магазин за продуктами Костя ходит.

– Как же деньги, работа?

– Зачем ему деньги? На наркоту разве что, да на чернила. Костя за съем скинется, пару-тройку раз в месяц тату набьет – вот и на жизнь хватает.

каждую ночь с друзьями ходим на пробежку

будешь бегать с нами?

Шамиль хлопнул дверцей холодильника и, поставив на стол пару бутылок темного пива, достал из кармана небольшой полиэтиленовый пакетик.

– Угощаю, – сказал он и высыпал содержимое на стол. Это снова был порошок, но уже не чисто белый, а легкого розовато-желтоватого оттенка. Он рыхло комковался и по консистенции был похож скорее на муку, чем на сахарную пудру. – Сейчас покажу, что такое настоящий порох, уж я-то в этом толк знаю. У меня хорошие связи есть. Андрюха с Лютым вообще не секут фишку. В прошлый раз такую муть принесли, я барыге бы ебальник разбил, вот честно, за такую подставу. На три четверти – анальгин пополам с крахмалом, я его на вкус всегда отличу. Ты вот ушел тогда, а у нас тут разборки были.

Кира хмыкнул:

– Я думал, ментов вызовут, так вы орали, дебилы.

– Ты ж громче всех и орал, – отпарировал Шамиль. – Юра, на тебя делать?

Я равнодушно пожал плечами:

– Если говоришь, что лучше, чем в прошлый раз…

– Бля буду, лучше.

И даже несмотря на то, что я не верил в чудодействие пороха, все равно это зрелище завораживало, подогревая возбуждение и любопытство. Шамиль был не менее опытен в «черчении», чем Константин, порошка было больше, а нас – меньше. Хватило даже половины содержимого пакетика, чтобы разделить его на четыре жирные дороги. Самую большую по праву первого снюхал Шамиль.

– Рассчитывай дыхание, – посоветовал он, передавая мне свернутую купюру и морщась, будто выпил стакан самогона. – Чтобы ровно от начала до конца хватило на один вдох. И глубже вдыхай, а то опять все назад вывалишь.

Зачем я в принципе это делал? Меня никто не заставлял, не брал на слабо, не дразнил трусом или слабаком. Я был уверен, что если бы отказался, меня не стали бы переубеждать и даже отнеслись бы к моей позиции с уважением. Но я хотел этого – сам, хотел быть частью этого общества, хотел быть как все. Я хотел быть ими – беззаботными парнями и девчонками, проводящими свое время за веселыми посиделками в теплой компании, не терзающимися одиночеством, сомнениями и бесконечной болью потерь в дырявой насквозь груди…

разлетаемся на части

огибая контуры земли

мы не боимся скорости

и рисковать разбиться

Вставило!

Шамиль не соврал. То ли этот порох действительно был не таким, как в первый раз, то ли я наконец смог вдохнуть его достаточно глубоко и много – но только эффект наступил практически мгновенно. Ноздрю изнутри обожгло ледяным холодом, покалывая сотнями маленьких игл. В затылок что-то мягко стукнуло и будто растеклось. Я откинулся на спинку стула, задрав голову и хлюпая носом. «Только бы глючить не начало», – пронеслось в голове, но реальность убеждала меня в обратном. Я ощущал себя более чем трезво и адекватно. В глазах прояснилось, все кругом имело четкие очертания. Ничего себе наркотики. Да тут все наоборот.

– Ну как? – спросил Кира, закуривая и убирая с лица длинную челку. – Норм?

– Ага.

«Нормально» было самым подходящим словом, которым можно было описать мое состояние. Я именно так себя и чувствовал – нормально. Не в какой-то фальшивой эйфории, а просто на своем месте, комфортно и уверенно. Меня все устраивало и ничего не раздражало. Я чувствовал себя человеком: крайне редкое ощущение, которое посещало меня от силы пару раз. Не опальным чемпионом, не отстающим фигуристом, не студентом-неучем, не плохим братом, не одиноким и злобным мудилой – а просто Юрием Плисецким, таким, каким он есть на самом деле.

мы не устали

мы не устали

Во рту внезапно появилась адская горечь, я сглотнул и закашлялся: по всей видимости, порошок дошел до носоглотки. Вика подвинула мне литровую бутылку с водой, которую я схватил и жадно отпил несколько больших глотков.

– Провалился?

 – Угу.

– Так всегда, запивай, если горько.

Сама она сидела как ни в чем не бывало: в ее поведении ничего не изменилось, только глаза под густо накрашенными темными тенями веками казались бездонно-черными. Шамиль не спеша потягивал пиво из бутылки, Кира смотрел какие-то видео в телефоне. Я перевел взгляд на холодильник и увидел рядом в раковине гору немытой посуды. Дома я вообще не убирался – все это делал Виктор, даже в комнате у меня полы мыл в мое отсутствие, потому что знал, что меня хер заставишь; но тут меня что-то торкнуло изнутри, что невозможно оставить эту грязную кучу в таком виде. Кроме того, захотелось помочь Эдику, который показался мне слабым и больным человеком. Я резко встал, подошел к раковине, включил воду и налил на губку моющего средства. Даже не сразу понял, отчего сзади раздался такой дружный и заливистый хохот.

– Вот это его накрыло, меня бы так. Меня с трех дорог даже так не вставляет.

– Фартук надень, хозяюшка. Перчатки тоже есть, под раковиной лежат.

– Если совсем невмоготу будет, можешь еще и ванную отпидорить.

В любое другое время я бы обиделся, может, даже и в драку полез за «хозяюшку»; но сейчас было совсем не обидно, а даже наоборот, весело. Откуда-то пробудилось желание говорить без умолку, действовать, не сидеть на месте. Перебрасываясь с ребятами шутками, я действительно надел фартук, завязал волосы в хвост, перемыл всю посуду, почистил плиту и сковородки. Протер столешницу и подоконник, полил пожелтевший фикус, насыпал корма в кошачью миску, вынес мусорное ведро, нашел в углу швабру и совок и окончательно переместился в коридор. Такая неуемная жажда деятельности меня не пугала, скорее, радовала своей необычностью. Вот уж не представлял, что у наркотиков могут оказаться подобные эффекты.

остановиться

не хватит сил остановиться

Из-за приоткрытой в комнату двери доносилась громкая музыка, в щель виднелся силуэт Эдика, сгорбившегося над столом. Пахло сандалом, в воздухе витал легкий дым от курящихся палочек благовоний. Со шваброй наперевес я наконец добрался до ванной комнаты, включил свет и оглядел ее. Пожалуй, это было самое ужасное место во всей квартире. Тусклая мигающая лампочка без плафона, проржавевшие трубы с облупившейся краской, коричневые потеки в пожелтевшей ванне, вонь отсыревших тряпок, плесени и давно не выносившегося кошачьего лотка. Я оперся руками в резиновых перчатках о раковину, чтобы передохнуть, и понял, что они дрожат.

Из треснутого зеркала напротив на меня смотрело незнакомое лицо, освещенное искусственным, мертвенным светом: крепко сжатые зубы, мокрый от пота лоб, обкусанные губы – и огромные угольно-черные зрачки, как две сквозные дыры в иную вселенную.

====== Мысли пачкают мозги ======

Комментарий к Мысли пачкают мозги Schokk feat. Oxxxymiron – Мысли пачкают мозги

«Ты, главное, запомни, – сказал Шамиль. – Зубы когда жмет, лучше жуй какую-нибудь зубочистку, а то сточишь до основания вместе с щеками и языком. Когда отходняк начнется и будут депера, не поддавайся. Пройдет. На уходах проспишься, будешь как огурчик».

Зубы действительно «жало». Они будто сами терлись друг о друга, со скрипом, искажая раскрасневшееся лицо странной вымученной гримасой. Но зубочистку, да и вообще ничего в принципе, жевать не хотелось. Аппетит отсутствовал как класс, меня воротило только от одного вида потенциальной пищи. Зато пил жадно и помногу: было жарко, во рту пересохло, пот лился с меня градом. Руки тряслись, и убираться надоело; внимание расфокусировалось, и было трудно собраться. Просто сидел, залипая в телефон, медленно читая разъезжающиеся строчки, особо не вникая в смысл написанного. Шамиль, Вика, Кира и подошедший попозже Константин вмазали по второй, но я отказался.

Домой пришел поздно, уже после полуночи, держась подальше от людей и надвинув на лицо капюшон как можно ниже, чтобы не разглядели большие, непроизвольно дергающиеся в стороны зрачки. Виктор уже спал, свет везде был выключен. Я заперся в своей комнате и в полумраке подошел к зеркалу в дверце шкафа. Зрачки немного уменьшились, но глаза все равно казались открытыми шире обычного и закрываться не хотели. Я лег на кровать, вытер мокрый лоб. Начинался какой-то озноб, будто подхватил простуду. Черт… Свернулся калачиком под шерстяным пледом, уставившись в квадрат лунного света на стене. От толстовки навязчиво несло табачным дымом и кошачьим ссаньем. Стоило ли оно того?

наркота промежуток и порой накрывало так жутко

казалось я в фильме о Новом Завете снимаюсь Иисусом

холодная ночь жаркое-жаркое утро

жаркое утро

жаркое утро

Я не мог уснуть до самого утра, вращаясь с боку на бок с ощущением явно повышенной температуры. Затаившись, слушал, как встает Виктор на утреннюю тренировку, плещется под душем, жарит на кухне яичницу. И только когда входная дверь наконец захлопнулась, поднялся с постели, с отвращением стащил с себя вонючие шмотки и устало поплелся в ванную. Есть не хотелось по-прежнему, хотя в последний раз, получается, я ел еще вчера днем, перед тренировкой. Вчера – а кажется, прошла целая вечность.

Я включил воду и сел на дно ванны, обняв колени. Теплые струи лились по голове, стекали в слив, барабанили по клеенчатой занавеске, как тропический дождь. Мокрые волосы налипли на лицо, но я даже не пошевельнулся, чтобы убрать их. Такая бессмысленная жизнь. Катаешься, тренируешься, прыгаешь выше головы, а толку? Есть у тебя медали, нет их… всем похуй. А ты разве ждал другого? Каждый просто пытается занять себя, чем может, развлекается, чтобы не сойти с ума при мысли о том, что рано или поздно все равно придется сдохнуть. Собственно, какая разница? Одни летят к звездам, а другие скатываются на дно; но итог всегда одинаков…

мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги

обесцвеченный мир свет или тьма

серые дни под метамфетаминами или MDMA

С трудом я осознал, что это, похоже, подъехали обещанные Шамилем «депера», и послушно настроился терпеть и не поддаваться. Такие мысли не были мне в новинку, но обычно я довольно быстро отметал их в сторону: меня злило само ощущение слабости и покорности, которое они вызывали. Моей обычной эмоцией была злость – она была топливом, заряжающим меня энергией нестись вперед; питаясь бешеной яростью, я сворачивал горы, делая все назло: Виктору, Якову, другим… себе. Моя сущность заключалась в том, чтобы выживать и побеждать наперекор судьбе – и я жил, зубами выгрызая себе дорогу в будущее. Поэтому так и выбивала меня из колеи ситуация с моим положением в ФК: она бросала вызов всему моему существованию, подвергая сомнению мою волю и мои способности.

мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги

покалеченный вид руки в ранах

черно-белые дни под звуки баяна

Почти час я сидел под душем, уставившись в одну точку, пока не почувствовал, что унылое настроение потихоньку начало отпускать. Вылез из ванны, вытерся полотенцем и внезапно ощутил дикую слабость – словно все силы разом покинули меня. Я никогда не чувствовал себя таким усталым, даже после самых долгих и тяжелых тренировок: сейчас меня буквально прибивало к полу, колени подгибались, руки беспомощно повисли. Собрав последние остатки воли, дополз вдоль стенки до кровати, упал ничком и мгновенно заснул глубоким, тяжелым сном, даже не успев прикрыть одеялом голую задницу.

Глубоко вздохнув, выехал на середину пустого катка и застыл, запрокинув голову и отведя руки назад. Сквозь стекла высоких окон под куполом пробивался грязно-серый рассвет. Мне повезло забронировать время для тренировки только для себя одного: ранним утром в выходной никто не спешил вылезать из кровати.

В тишине огромного зала я слышал только эхо росчерка лезвий по льду и собственное дыхание. Я еще не определился, какую музыку выбрать под свою будущую новую программу, но она уже звучала у меня в голове. Начинаясь мистически таинственно, постепенно она переходила в потрясающую по своей силе симфонию, чтобы прерваться на середине напряженной, натянутой паузой – и снова взорваться грандиозным и окончательно утверждающим финалом. Огонь и вода, свет и тьма, жизнь и смерть: я был единственным, кто мог воплотить в себе все контрасты, передать всю гамму бушующих чувств, отдать всего себя во имя искусства. Вторая половина произвольной должна была стать моим подлинным триумфом и возвращением на большой лед после долгого прозябания на задворках фигурного катания – отражением моей судьбы: взлетов, падений и нового взлета.

Для меня не существовало никакого другого места, кроме первого. Я должен был выиграть чемпионат, любой ценой – и был готов пойти ради этого на что угодно.

В последнее время я зачастил с визитами в квартиру Эдика – практически через день. Никто меня не звал, я сам приходил, зная, что не прогонят. Давно забил на колледж, иногда ехал тусить сразу после тренировки, не заглядывая домой. Возвращался поздно, но Виктор, как ни странно, не докапывался. Он сам теперь часто задерживался по вечерам – видимо, прибавилось клиентов, – и мы практически не пересекались. Ну, мне же лучше.

Собирались обычно одни и те же лица, хотя периодически общительный Костя притаскивал откуда-то новых знакомых. Но если Эдику кто-то не нравился, таких бескомпромиссно выпроваживали. Редкое слово молчаливого хозяина здесь было законом. И конечно же, каждый раз, в дополнение к пиву и прочим напиткам, на столе появлялся порох. Иногда вставляло сильнее, иногда вообще не вставляло: но я уже не мог представить себе иного времяпрепровождения. Скорость раскрывала глаза и развязывала язык: она была неотъемлемой частью вечеринки.

Отсыпаться я успевал где-то за сутки. Иногда, когда совсем не было времени разлеживаться, закидывался энергетиками или кофеином. Поначалу немного ломало, но затем тело приходило в норму.

у всех как всегда на столе полоса

и каждый второй сидел зависал подсел и упал

В среду тоже начиналось как обычно. Играла музыка, курили на кухне, играли в покер. Постепенно я поймал себя на том, что с нетерпением ожидаю появления белого порошка. Желание набить ноздри просто жгло изнутри, а волшебная пудра так и не появлялась, хотя времени было уже порядком. Не выдержав, спросил у Шамиля, который сидел, потягивая пиво, будто ничего необычного не происходило.

Шамиль посмотрел на меня странным взглядом.

– Эм, Юр, так мы тоже не против-то… только денег нет. Мне до зарплаты еще неделю, у Киры вообще по нулям. Откуда?

Вспыхнув от смущения, я торопливо полез в карман и вытащил из кошелька последнюю наличность.

– Косарь пойдет?

– Угощаешь? – оживился Шамиль.

– Угощаю, конечно.

– Сейчас тогда быстренько сообразим. Ребзя, давайте хоть по стольнику еще наскребите.

мысли пачкают мозги мысли пачкают мозги

обесцвеченный мир свет или тьма

серые дни под метамфетаминами

«Я заплатил за наркотики», – неустанно вертелось в голове по дороге домой. Да, мне сейчас было неплохо, но на этот косарь я мог бы прожить еще неделю. Заново просить у Виктора не представлялось возможным: выебал бы мозг в труху и ни копейки не дал бы в придачу. Что делать, откуда достать еще? Или похер, проживу как-нибудь?

Дома снова никого не было. Я включил везде свет и прошелся по комнатам, критически оглядывая стены. Может, из вещей что-нибудь продать? Да нет, и продавать-то нечего. Только старые часы с кукушкой: но это память о деде, я их никому не отдам ни за что на свете. Вернулся в свою комнату, пошарил по ящикам стола – ни единой заначки. Вывалил из шкафа всю одежду на пол и начал рыться по карманам в надежде отыскать случайно завалявшиеся монеты. Ничего.

Вернулся в прихожую, обыскал куртку сверху донизу, как будто веря, что в ней могло что-то появиться. Рядом на вешалке висело осеннее пальто Виктора: сейчас он ходил в зимней куртке, но пальто оставил на случай внезапного потепления. Я сжал зубы и запустил руку в карман пальто. Носовой платок, перчатки, несколько монет. В другом кармане пусто. Резко перевернув изнанкой кверху, сунул руку во внутренний карман на груди и замер: в прорези лежала свернутая пачка купюр.

Я быстро вытащил их и пересчитал. Три тысячи, четыре пятихатки и десяток сотенных. Некисло Витюша зарабатывает, если позволяет себе такие богатства забывать по карманам! Пожалуй, если одолжу у него немного, не обеднеет. Для него это мелочь, а для меня серьезные деньги. Да и вряд ли он помнит, сколько и где у него лежит! Убеждая себя таким образом, я отсчитал тысячу восемьсот рублей, а остальные деньги положил обратно и повесил пальто в первоначальное положение.

Виктор ничего не заметил.

Через два дня я снова скинул полтора косаря на амфетамин.

====== Долби мой лед ======

Комментарий к Долби мой лед Баста & Смоки Мо – Лед (feat. Скриптонит)

До чемпионата оставалось чуть более двух недель, когда я понял, что пора брать себя в руки и завязывать – хотя бы временно. Жизнь в ритме «нон-стоп пати хард» могла продолжаться бесконечно, но впереди меня ожидали вещи поважнее. Сейчас надо было максимально собраться и кинуть все силы на подготовку к соревнованиям, а этих самых сил почти не было. После каждого посещения Эдика мне требовалось время, чтобы прийти в себя, и драгоценные минуты тренировок уплывали сквозь пальцы. Если я, превозмогая сон и усталость, полз кататься еще на «уходах», то ничего путного, естественно, не выходило. А чтобы приехать на каток отдохнувшим, я должен был отсыпаться минимум двенадцать часов. Нет, я не мог позволить себе так беспечно разбазаривать временной ресурс.

В композиционном плане все было готово, дело оставалось за техникой. Музыку – ту самую, что хотел – нашел совершенно случайно: услышал по радио, пока стоял в очереди в продуктовом ларьке. К счастью, успел запомнить название и композитора. В том, что это она, не было ни капли сомнений, словно искра вспыхнула внутри: «Мое!» После этого я уже точно знал, что делать дальше. Образ и костюм родились сами собой.

Отказ от пороха дался мне сравнительно легко. Просто встал утром и сказал себе: «Больше никаких вписок до чемпионата». Со страхом ожидал, что будет ломать, но никакой зависимости не ощущалось. Тело в целом вернулось в форму, и я чувствовал себя достаточно бодро – чего нельзя было сказать о моем моральном состоянии. Морально я был подавлен.

Хореография, которую я написал самому себе, была запредельно сложной для обычного смертного. Я кинул максимум самых дорогих прыжков во вторую половину, сопроводив их безумными спиралями и моими коронными бильманами, тянущими на высшую оценку за художественную составляющую. Иного выбора у меня не было: я должен был выложиться, не жалея себя, чтобы обогнать по очкам остальных участников. Рассчитывая выехать вперед на общей сумме баллов за короткую и произвольную программы, короткую я оставил прежней. Во-первых, она была мне хотя бы не противна (в отличие от моей бывшей убогой произвольной), во-вторых, заменить сразу две программы было нереально, а в-третьих, я знал, что первое место в короткой займет Каримов – в этом сезоне он считался лидером со своим совершенно идиотическим «Танцем с саблями». Соответственно, пыжиться не имело смысла.

Но когда приступил к разучиванию, с ужасом понял, что по сравнению с четырнадцати-, пятнадцатилетними мальчишками – точь-в-точь такими же, каким был я сам еще совсем недавно – я смотрелся заурядно. Да, у меня было больше опыта, больше энергетики и артистизма, но этого было мало. Мое исполнение было безупречным, но каким-то несвежим, несмотря на обилие элементов. Все равно продолжало чего-то не хватать, чтобы удивить, поразить, ошеломить зрителей – а как раз на это я и делал главную ставку.

Внимательно понаблюдав за другими в течение пары тренировок, я нащупал свое слабое звено. Скорость – вот чего мне недоставало до идеального проката. Слишком медленно! Попробовал ускориться вдвое, но после череды опасных падений выяснил: у этого гребаного девятнадцатилетнего тела есть пределы. Я должен был тянуть – но не вытягивал. На уровне себя прежнего я был великолепен, но новое поколение ставило новые рекорды и вместе с ними новые стандарты. То, чем я завоевывал лед несколько лет назад, сейчас было в порядке вещей. Вчерашние юниоры крутили четверные с такой легкостью, будто им это ничего не стоило, а баллы за прокат составляли уже какие-то астрономические цифры, даже несмотря на очевидные ошибки. Бабочки-однодневки, они забирались на пьедестал почета один за другим, чтобы через год, забрав свое золото, объявить об окончании карьеры.

Неужели Яков был прав? Нет, никогда!!!

долби мой лед но не замерзай

под ногами грязь над головою бирюза

Возвращаясь домой после беспрерывной восьмичасовой тренировки, я был в таком одурелом состоянии, что не замечал ничего вокруг. Поэтому, ввалившись в квартиру и раскидав обувь по прихожей, буквально охуел, столкнувшись в коридоре нос к носу с незнакомым чуваком в очках. Даже слова произнести не мог, просто тупо разглядывал незваного гостя с головы до ног. Черноволосый, пухленький, азиат какой-то, но не чурка; китаец, что ли? На вора не похож, выглядит интеллигентно. Одет прилично, даже модно, явно не с рынка.

С минуту мы пялились друг на друга, затем китаец нервно поправил очки, сощурил и без того узкие поросячьи глазки, залопотал что-то непонятное и начал часто-часто кланяться. Из кухни вышел Виктор – в переднике и с засученными рукавами – и нежно приобнял азиата за плечи. Ох ты ж блять!

Я все еще стоял столбом, пытаясь осознать происходящее, когда до меня дошли слова Виктора:

– …зовут Кацуки Юри. Считай, твой тезка. Японец, но по-английски говорит свободно. Будет жить с нами. Такие дела, Юр. Надеюсь, ты понимаешь.

Я наконец обрел дар речи.

– Что значит «будет жить с нами»? Откуда ты его выкопал?

– Мой частный клиент. Катается у меня месяц. Не хочу, чтобы ты превратно понял, но, в общем, жизнь зачастую имеет более разнообразные формы, чем нам может казаться… Мы не можем предугадать, с кем в будущем столкнет нас судьба и кем мы будем, но когда это случается, нельзя отказываться от своего счастья из-за каких-то стереотипов… Все серьезно, Юра. У меня еще никогда не было…

Он нес весь этот бред с таким умным видом, что чаша моего терпения переполнилась. Вся моя ебаная жизнь разом рухнула мне на голову, и я взорвался.

– Серьезно? Ты без моего ведома приводишь сюда какого-то узкоглазого, с которым знаком без году неделю, и говоришь, что у тебя с ним все серьезно? Я, конечно, подозревал, что ты пидор, братец, но не настолько! Если тебя беспокоит мое мнение, то мне абсолютно параллельно, как и сколько вы там долбитесь в очко, но я не потерплю у себя в доме ни японцев, ни узбеков, ни вообще кого-либо постороннего! Даю три минуты на то, чтобы он съебался отсюда, пока я не попортил его жирную голубую рожу!

Японец жалобно взглянул на Виктора, видимо, догадываясь по моей интонации, что я не слишком доволен его присутствием. Виктор нахмурился.

– Юра, я не спрашивал твоего разрешения. Я предупредил. Он будет жить в моей комнате, остальное тебя не касается.

– Еще как касается! Хотите жить вместе – валите и снимайте себе хату где угодно, а мою попрошу оставить в покое!

– Квартира твоя ровно настолько же, сколько моя, Юрий. Учитывая, что я полностью оплачиваю все расходы и еще тебя содержу, я имею полное право распоряжаться имуществом, которое сам же и купил. К тому же у меня здесь прописка, не забыл?

Я аж задохнулся от такой наглости.

– Прописка у тебя временная! Это ничего не значит!

– Пока временная, – глаза Виктора превратились в две щелочки, сделав его похожим на своего дружка. – Но скоро будет постоянная. Покупатель на квартиру в моем городе уже найден, но для того, чтобы продать ее, мне нужно официально сменить место жительства. И ты, Юра, мне в этом поможешь.

– А пососать тебе не завернуть?! Хуй тебе, а не прописка!

– Поговорим позже, – угрожающе сказал Виктор и, повернувшись к японцу, начал тихо убеждать его в чем-то на английском. Я стоял, обтекая и осмысливая услышанное. Затем попробовал сделать еще одну попытку:

– Если через десять минут этот еще будет здесь…

– Если ты хотя бы пальцем тронешь Юри, будешь иметь дело со мной, – жестко отрезал Виктор. – А сейчас остынь и успокойся. Кстати, как у тебя с учебой? У тебя ведь сессия на носу, кажется?

Более действенного способа отвязаться от меня вряд ли существовало. Я мгновенно испарился в свою комнату. Закрыл дверь, упал на кровать и забарабанил по ней руками и ногами. Ярость и ненависть душили горло; я чувствовал отчаяние и бессилие. Никакой поддержки – весь мир против меня! Теперь мне придется делить жилплощадь с Витькиным любовником, смотреть на их тошнотворное сюсюканье и слушать по ночам стоны за стенкой. А еще можно даже не надеяться, что Виктор, который клещом вцепился в московскую прописку, когда-нибудь уедет и оставит меня в покое. Он тут наизнанку вывернется, но добьется своего, гребаный замкадыш. Надо будет изучить материалы на юридическую тему, как выкурить его отсюда… но не сейчас. Сейчас у меня нет времени…

Мне было физически противно находиться в этих стенах. Надо отвлечься, забыться, утихомирить рвущееся наружу негодование, иначе могу начать ломать и крушить все, что попадется под руку, в том числе себя – были уже прецеденты. Куда пойти? На этот вопрос у меня был единственный ответ.

Виктор с японцем на кухне пили чай, пахло свежевыпеченными блинчиками. Твари… Я остервенело обыскал пальто Виктора, а заодно и куртку в поисках денег. Выгреб все подчистую, что нашел, не считая; внутри даже ничего не дрогнуло. Слабая плата за моральный ущерб. Я заслуживаю намного больше.

Когда я добрался до Эдика, вечеринка была в полном разгаре. Праздновали день рождения Кости. Так много народу я здесь еще ни разу не видел: больше тридцати человек толкалось на кухне, в комнате и коридоре. Знакомые и незнакомые личности разной степени фриковости все прибывали и прибывали, принося с собой алкоголь и закуски. Верхняя одежда и обувь валялись горой где попало, воздух был пропитан дымом сигарет и марихуаны, гудели басы колонок, сотрясая пол. Это была уже не вписка, а самая настоящая оргия – и я погрузился в нее с порога, едва успев поприветствовать тех, кого распознал в толпе.

юзай

Текила и виски лились рекой, и я опрокидывал стакан за стаканом – не пьянея, потому что спиды отрезвляли. Наркоты было много и на любой вкус. Эдик и еще пара человек лежали под грибами и кислотой, на кухне Константин и незнакомая мне низенькая девочка на пару забивали бонги травой, кто-то глотал колеса, – но мне все это было неинтересно. Меня интересовала только скорость: и я ускорялся, улетая в вышину на гиперзвуковой тяге. Пороха сегодня было, как в трюме колумбийской шхуны. Чертили везде, где только находили ровную свободную поверхность: книгах, журналах, компакт-дисках. Среди общей суеты запомнилось, как Кира при полном параде (залаченная челка, накрашенные глаза и ногти, узкие черные джинсы и ремень с заклепками на бедрах) снюхивал дорожки с Библии, как Мэрилин Мэнсон. Скорее всего, Библия тут лежала специально для подобных вещей.

Скорость была как расходный материал, ее юзали, просто чтобы продолжать оставаться в сознании. Шамиль внезапно загорелся желанием подстричься, нашел машинку и пошел в ванную. Вернулся он оттуда со странными проплешинами на голове, в итоге Костя лично побрил его наголо одноразовым станком, потому что не мог выносить этого антиэстетичного зрелища. Какая-то пьяная парочка громко трахалась в туалете, игнорируя отчаянный стук в дверь; смутно знакомый чел, кажется, Демон, сидя на полу, перебирал струны акустической гитары, будто не слыша гремящей повсюду музыки. Но мне казалось нормальным творящееся вокруг меня безумие: в любом случае, здесь было лучше, чем у меня дома.

полжизни за катафалком и скорой

полжизни от той жизни что считаем стремной

Я протиснулся через переполненную, задымленную кухню и вышел на балкон, закрыв за собой дверь. Оперся на бетонное ограждение, позволив морозному воздуху обдувать мокрое разгоряченное лицо. Глядя вдаль на однообразно-сумрачный пейзаж из голых деревьев и домов, даже не сразу заметил, что в углу кто-то стоит, и обернулся, только услышав чирканье зажигалки. Это была Вика. На ее худенькие плечи была накинута темная куртка, почти сливавшая ее со стенкой, капюшон с меховой опушкой скрывал лицо в тени. Рядом, возле переполненной банки с окурками, валялось несколько бычков.