Текст книги "Фотоувеличение (СИ)"

Автор книги: Torry-Katrin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Приходилось постоянно сбавлять темп, чтобы всё не закончилось слишком быстро. Не в этот раз. Качающимися движениями на весу, вдавливая близнеца в кровать, подросток полностью сосредоточился на своих ощущениях. Член внутри пульсировал от перенапряжения, пальцы привычно свело, а сердце колотило, словно набат, подсказывая ритм. Движения из плавных перерастали в несдержанные, резкие и частые, вырывающие еще больше криков из потерявшегося в удовольствии брата. Вгоняя член по самое основание, задевая еле ощутимый мягкий бугорок глубоко внутри, Том заставлял Билла испытывать такое, о чем раньше тот и подозревать не смел. Обхватив скользкое от пота тело брата стройными ногами, закусил ребро своей ладони, младший чувствовал приближающийся финиш. Хотелось потерпеть ещё чуть-чуть, совсем немного. Продлить этот выжигающий дотла танец тел. Но после нескольких особенно мощных толчков, до крови прокусив палец, бесстыдно и протяжно простонав, его член взорвался, запачкав прижимающийся к нему живот близнеца. Тёплая сперма неравномерно извергалась наружу, стекая вниз по бедру. Том зарычал. Его собственный член сдавило со всех сторон, словно в тисках, доставляя ни с чем не сравнимое, сладко-болезненное удовольствие. Он старался двигаться дальше, но любое шевеление вперёд или назад приносило дискомфорт. Так было до тех пор, пока брюнет окончательно не расслабился, позволяя брату довести себя до оргазма несколькими рваными, судорожными толчками. Совершив финальные фрикции, Том без сил упал на все ещё задыхающегося брата, предварительно лениво вытащив из него обмякающий член.

Оба лежали без движения, синхронно закрыв глаза, приходили в себя и молчали. Воздух вокруг пропитался чем-то вязким, дыхание мальчишек было тяжёлым и шумным. Будто они бежали целую вечность, не останавливаясь. Первым очнулся Билл.

– Ты сделал это в меня.

– Да.

– Раньше ты никогда так не делал.

– Прости, – Том приподнялся на локтях, ожидая увидеть отвращение в его глазах. – Сильно противно?

Билл неопределённо пожал плечами, возведя глаза к потолку.

– Да ничего особенного, просто само понимание, что часть тебя теперь во мне…

– Мне нравится, как ты сказал, – расплылся в усталой улыбке подросток.

– Что?

– Часть тебя во мне. И ведь навсегда уже, наверное, да?

– Ну, наверное, – сконфуженно произнёс брюнет. – Сегодня было что-то невероятное. И вообще, слезай, тяжело дышать уже.

Том перекатился на спину, немного полежал, затем резко встал и взял камеру в руки, на несколько секунд перегородив нам весь обзор.

В кадре умиротворённое лицо жутко растрепанного мальчишки. Его глаза с пушистыми ресничками закрыты.

– Эй, Билл, не спи, ну же, – он погладил его по голому плечу. – Побудь со мной ещё немного.

– Я и так с тобой, – промямлил брюнет, только сейчас заметив, что его снимают впритык. – Ты опять за своё?

– Не обращай внимания. Это всего лишь камера.

Билл закатил глаза. Сколько раз он уже слышал эту фразу.

– Что ты делаешь?

– Хочу сфотографировать нас.

Мальчишка фыркнул.

– В таком-то виде? Ты шутишь?

– Нет. Я снова сделаю увеличение, – пристроив в кадр и свое лицо тоже. – Ты смотри в окошко, но как бы и на меня, понял? И я буду смотреть на тебя тоже. Готов?

Он приблизил настолько, что в объектив поместились лишь части их лиц.

– И что, нужно улыбаться?

– Как хочешь. Скажи своим взглядом, что любишь меня.

– Ладно, только давай быстрее, я сейчас вырублюсь.

Видеосъёмка прервалась всего на долю секунды, зафиксировав кадр, на котором двое подростков, мокрые и растрёпанные, с беспечностью в одних глазах и тихой печалью в других, молча признавались друг другу в любви.

Том вернул камеру на место. Мы снова наблюдаем за ними издалека.

– Я бы этот снимок распечатал, он особенный. Слышишь, Билл?

Но когда он вернулся на кровать, близнец уже мирно посапывал во сне, обнявшись сразу с двумя подушками.

– Билл? Билл, пожалуйста, мне нужно сказать тебе ещё кое-что.

– М? Том, какого хрена, я спать хочу.

– Я знаю, – парень с щемящей нежностью провёл по тёмным густым волосам, трепетно целуя его в нос, который тут же смешно дёрнулся, высказывая своё недовольство. – У меня кое-что есть для тебя. Запись. Ты найдёшь её, когда придёт время. Там ничего особенного, конечно. Так, глупость. Но это на память. Слышишь, Билл?

– Угу, – промычал брюнет. Его веки всё тяжелели.

– И помни о своём обещании. Не бросай маму. А я попробую выполнить своё.

– Угу.

– Спи, – он выключил ночник. – Я люблю тебя.

Но мальчишка уже не отвечал.

На экране темнота, ничего не разглядеть. Лишь расплывчатые силуэты и чёрные пятна, иногда переходящие в более светлые. Слышно только тихое копошение и чьи-то сдержанные всхлипы. Но вскоре и они замолкают.

Все забыли про камеру. И скоро она засыпает, разрядившись.

*****

– Мам, я дома!

Тишину нарушил радостный крик Билла.

Сегодня камера в его руках. В кадре покачивается прихожая. По глухому стуку можно сделать вывод, что Билл снимает один ботинок о другой, отчего те падают, ударяясь о пол. Закончив разуваться, подросток поудобнее перехватывает камеру, отчего мир перед нами на миг переворачивается, тут же возвращаясь в нормальное положение. Теперь наш путь лежит в коридор. Заглядываем в гостиную. Никого.

– Сынок, ты уже вернулся? Сегодня раньше обычного, обед ещё не готов.

Камеру заносит в сторону. Мы видим женщину, выглядывающую из кухни.

– У нас сегодня математики не было. Я пока есть не хочу. Лучше пойду к Тому, покажу ему съёмку. Получилось здорово. Все так скучают по нему.

– Билл, подожди. Тома нет дома.

– А где он? В магазине?

– Нет. Он… – мать поджала губы, скомкав в кулаке часть фартука. Она не знала, с чего начать. – Поставь её, мне нужно с тобой поговорить, хорошо?

– Ну, – брюнет колебался, но всё-таки оставил камеру на журнальном столике. Он оказался таким низким, что в кадре остались только их ноги. – Ладно.

– Дорогой, ты только не волнуйся. Дело в том, что твой брат в больнице.

– Как? Что с ним? Ему плохо? – взволнованно спросил мальчишка.

– Нет, нет, с ним всё хорошо, не переживай.

– Тогда что он делает в больнице?

– Он не в простой больнице, а в центре доктора Штольца.

– Очередное обследование?

– Боюсь, что нет, – женщина потопталась на месте, а затем присел на край дивана. – Билл, ты пойми…все мы для Тома хотим только хорошего. Никто не желает причинить ему вред, и я уверена, что и он бы не хотел сделать нам больно.

– О чём ты?

– Мы с доктором… – она запнулась. – И с Томом, конечно же, решили, что так будет лучше. За ним будут присматривать, обеспечивать постоянный уход, все необходимые анализы и лечение…

– Мама, – настороженно прошептал брюнет. – О чём ты, чёрт возьми, говоришь?! Зачем его класть в больницу, если с ним всё нормально?

– Ты знаешь, что Том в последнее время стал вести себя не совсем… – женщина шумно выдохнула. – В общем, стал не похож на себя. Его болезнь прогрессирует, сам он не виноват, но его поведение… Оно пугает меня.

– Но он сожалеет об этом. И каждый раз просит прощения. Ты же знаешь это.

– Да, но это только начало. Его агрессия переходит границы. Мне страшно оставлять вас вдвоём в доме, потому что неизвестно, что он может выкинуть в следующий раз. Разбитая в гневе кружка, твоя рана на ноге, драки, а что потом? Что, если однажды он бросится на тебя с ножом?

– Мама, это же Том, – почти шёпотом, не веря, но начиная понимать. – Он и мухи не обидит, а меня тем более, я же его брат.

– После той аварии всё изменилось, Билл. Том изменился, и он уже никогда не станет прежним. С этим нелегко смириться, но постарайся хотя бы понять всю серьёзность нашего положения.

– Когда я увижу его?

– Боюсь, что пока это невозможно.

– Что? Мам, я хочу к Тому, отвези меня сейчас же!

– Доктор Штольц сказал…

– Да ср*ть я хотел, что там несёт твой Штольц! Ему лишь бы обследования проводить да премии всякие получать. Ты что, не понимаешь?! Том для него просто очередной эксперимент! Нельзя оставлять его там.

– Ради бога, Билл, что ты говоришь? Не повышай на меня голос. Том останется в центре, это было нашим общим решением.

– Надолго?

– Этого я сказать не могу.

– Навсегда, да? Ведь ему уже не станет лучше, только хуже.

– Всё возможно. Сынок, умоляю, не горячись, подумай хорошенько, тогда ты поймёшь, что это единственно верное решение.

Мальчишка затоптался на месте. Его дыхание стало тяжелым, а руки сами собой сжимались в кулаки.

– Почему вы мне не сказали?

– Том сам так захотел. Это не было спонтанным решением. Мы говорили об этом много раз, но вчера вечером…

– Вчера? Поэтому ты плакала?

– Да. Я не спала всю ночь. Том захотел уехать рано утром, сразу после того, как ты уйдёшь в школу.

– Но он даже не попрощался со мной… Он не мог так поступить, я же…

Билл резко замолчал. Он вспомнил вчерашнюю ночь. Все те странные вопросы, слова, обещания, неожиданные слёзы, их последний секс. Том ничего не сказал ему, но всячески намекал, а он не понял, даже не заподозрил ничего. Как он мог не почувствовать, что это была их последняя встреча?

– Он знал, что ты не отпустишь его, – мягко сказала женщина и снова встала, подходя к сыну. – Не хотел видеть твоих слёз.

– Забери его, – не своим голосом приказал брюнет. В его интонации слышалась угроза.

– Это невозможно. Там ему будет лучше.

– Забери.

– Билл…

– Мы его семья, а он там совсем один! Тогда отвези меня, я буду спать там, с ним, или сам поеду туда на такси!

– Тебя не пустят, доктор Штольц сказал, что тебе лучше сейчас на время забыть о Томе, не встречаться с ним, потому что с каждым днём его память даёт всё больше сбоев, и это чревато для твоей ещё не сформировавшейся психики.

– Забыть о Томе? – мальчишка истерично рассмеялся. – Что за бред несёт твой хвалёный доктор?! Он хотя бы примерно представляет, о чем говорит?? Том мой близнец, как я могу забыть о нём?! Это невозможно! Вы все не в своём уме! Это вам лечиться пора!

– Не кричи. Я предполагала такую реакцию, но…

– Когда?

– Что?

– Когда я увижу его?

– Я не могу сказать.

– Завтра, через неделю, месяц? Когда? Мне нужна дата!

– Билли, родной мой, ты пойми, так гораздо лучше, всё равно, что пластырь сорвать, нежели если бы мы постоянно готовили тебя к этому. Боль была бы куда сильнее.

Парень сделал два шага назад.

– Я не верю, что ты могла так поступить с ним.

– Ты и представить себе не можешь, что сейчас творится у меня в душе. Умоляю, хотя бы попробуй понять меня, – слова женщины становились всё тише. Не в силах больше сдерживать рвущееся наружу отчаяние, она заплакала. – Он же мой сын, я люблю его всем сердцем. После смерти папы я живу только для вас, вы – всё, что у меня осталось. Я стараюсь делать всё правильно, но одной мне не справиться. Не отталкивай меня, Билл, только не сейчас, пожалуйста.

В комнате наступила звенящая тишина. Если бы не тихие рыдания матери, можно было бы подумать, что здесь и вовсе никого нет.

– Обещай, что отвезёшь меня к нему, – мальчишка держался из последних сил.

Мы видим лишь опущенные напряжённые руки. Они мелко дрожат. Пальцы крепко сжаты в кулаки, на кистях выступили уродливые синие вены. Будто ещё немного – и они взорвутся.

– Я не могу, – глухо прошептала женщина. Скорее всего, она зажимала рот ладонью.

– Обещай, обещай, обещай!

Он подошёл к камере вплотную, вертясь из стороны в сторону, как волчок, не зная, куда себя деть.

– Мамочка, ну пожалуйста, я же не смогу без него. Я так люблю его, мама, он же мой близнец. Как ты можешь так поступать с нами?

– Прости.

Какое-то непонятное мельтешение, громкий вскрик, и следом за ним оглушающий страшный удар. Наш экран гаснет, как спичка, потушенная беспощадным мощным выдохом. Звук неисправен, всё раздражающе шипит, гудит. Ничего не слышно, но, быть может, ничего и не происходит?

– Ненавижу тебя!

Дикий, полный злобы вопль Билла, прорвавшийся сквозь толщу помех – последнее, что мы слышим.

*****

– Ну, давай, моя хорошая, давай, работай! Я же всё правильно сделал.

Мягкий, уговаривающий голос младшего близнеца. Изображения нет, один только звук.

– Прости, что так долго руки не доходили, но я честно думал, что тогда разбил тебя вдребезги. О…так, так, давай, давай! Молодец!

На экране появляется серебристая рябь, почти тут же её сменяют странной формы цветовые разводы. Картинка то раздваивается, то снова соединяется в одну. Через несколько мгновений наш экран очищается окончательно, все выравнивается и мы снова видим знакомый интерьер. Мы в комнате Тома.

– О да, я гений!

В объектив попадают босые ноги Билла. Он шевелит пальцами, машет перед экраном рукой. Всё работает исправно, мы видим юношу очень четко.

– Постой-ка здесь пока. Мне надо найти шнур, чтобы скинуть с тебя последние записи.

Мальчишка поставил камеру на тумбочку, а сам подошёл к шкафу, открывая сразу несколько ящиков подряд.

– Где же ты его хранишь, а, Том? – он энергично ворошил содержимое, увлеченно разговаривая сам с собой. – Чёрт!

Что-то с грохотом упало на пол рядом с его ногами, издав звенящий непонятный звук. Гитара. Билл охнул и осторожно пристроил её на место.

– А это ещё что такое? – выпрямившись, он покрутил в руках выпавший диск. – На память, – вслух прочитал надпись Билл и сел на кровать, не отрывая взгляда от загадочной находки.

Вставив диск в DVD-плеер, лёг на живот, облокачиваясь на локти, не забыв предварительно развернуть объектив починенной камеры на телевизор.

– Нашёл, куда прятать, – пробурчал он. – Ты же запретил трогать мне свою гитару, помнишь? Ещё повезло, что я нашёл это спустя четыре месяца, и то случайно. А если бы лет через десять или двадцать? Ну, Том… – мальчишка сокрушённо покачал головой. В последнее время он часто вот так разговаривал с братом, особенно, когда находился в его комнате, трогал его вещи.

Устроившись поудобнее, он нажал на play.

На экране телевизора появилась всё та же комната, снятая с немного иного ракурса. Улыбающийся Том возник в кадре почти сразу, выпрыгнув непонятно откуда и помахав рукой. Одет он был в легкую широкую футболку нежно-голубого цвета и чёрные спортивные брюки – его любимая домашняя одежда. Дреды небрежно собраны в толстый хвост и стянуты толстой резинкой. Скорее всего, только что выбрался из душа… Судя по задвинутым занавескам на заднем плане, тогда был вечер.

– Привет, мелкая вредина. Поздравляю, ты нашёл клад. Интересно даже, сколько времени тебе понадобилось, чтобы отыскать этот диск? Месяц, год, два, а может, десять? Ты всегда был не очень-то внимательным к мелочам. Но да ладно. Если ты думаешь, что здесь будет что-то особенное, спешу разочаровать – это всего лишь я. Петь и плясать пред тобой не буду, не имею таких талантов, хотя, как знать. Я это к чему веду, – парень прокашлялся в кулак, слегка смутившись. – На всех записях только ты с мамой, а меня почти нет, и я подумал, что было бы неплохо оставить вам что-нибудь на память о себе. Может, и не стоило, не знаю, но мне бы хотелось. В общем, я тут просто побуду, а ты посмотри, если будет желание. Ничего необычного я делать не собираюсь, развлекать тебя тоже не буду, просто займусь своими обычными делами, так что решай, будет тебе это интересно или нет.

Мальчишка не сдвинулся с места, продолжая наблюдать за братом. Запись длилась уже сорок пять минут. За это время Том успел полистать музыкальный журнал, сыграть на гитаре свою любимую песню, покачать пресс, и даже сделал попытку станцевать стриптиз под Уитни Хьюстон, используя часть поломанного карниза в виде шеста. Билл чуть со смеху не помер от этого зрелища. Он хохотал так, что совсем скоро у него начал болеть живот. Давно этот дом не слышал звуки смеха.

– Ну вот. А представляешь, через десять или двадцать лет появятся такие технологии, которые позволят помещать живого человека в электронную запись, наподобие этой. А что, всё может быть! Только представь… Бах – и ты уже здесь, рядом со мной. Вот было бы круто. Мы бы с тобой оторвались по полной, – подросток соблазнительно облизнул губы и послал воздушный поцелуй. – Честно, не знаю, что ещё можно сделать. И вообще я писать хочу, скоро из ушей польётся. Так что, наверное, надо заканчивать. Хотя нет, нужно ещё что-то сказать, да? Чёрт… – запыхавшийся Том смотрел прямо в камеру, почти вплотную подойдя к экрану. Привычным движением он стер пот со лба и широко улыбнулся. Его глаза светились счастьем, искренним и всепоглощающим, и казалось, будто уже ничто в этом мире не может омрачить его и погасить этот необыкновенный свет. – Ты там это…ну, не реви сильно, ага? А то я тебя знаю, нытик ты ещё тот. Не нужно жалеть, винить тоже никого не надо. Так уж вышло. Что поделаешь? В жизни всякое случается. Мама сказала, что судьба никогда не подбрасывает нам испытания, которые мы не можем выдержать. А ты сильный, Билл. Веришь? Уж я-то знаю. Нужно просто смириться с неизбежным и жить дальше. Необязательно при этом всё забывать, вовсе нет, просто нельзя давать себе напрасные надежды и стоять на месте, или того хуже – двигаться назад, пытаясь что-то исправить на давно пройденном пути. Помнишь, я говорил, что боюсь? Это правда. Но этот страх другой, не тот, что у тебя или мамы. Вы боитесь, что я забуду вас. А я нет. Я не боюсь. Ведь нельзя забыть то, что ты не знаешь. Пока я помню ваши лица, имена, мне хорошо. А когда забуду…будет уже всё равно. Прости, звучит жестоко, знаю, я и сам не в восторге, но такова реальность, нам придётся жить с этим. Не вешай нос, ладно? – Том задорно подмигнул и отошёл на пару шагов. – Вот тут у меня небольшие сбережения. У ящика двойное дно, просто подковырни чем-нибудь острым. Всё, что там есть – твоё. Бери и трать, как тебе вздумается. Только не покупай слишком много мороженного, – он сурово погрозил пальцем и едва слышно рассмеялся. – Кстати, в этом во всём есть и положительные моменты. Да, да, не удивляйся, я так и вижу, как ты вытаращился на меня и наверняка подумал: «Том, ну ты и дубина». А вот и нет. Смотри, – начал загибать пальцы. – Все подарки теперь достанутся тебе. Мне-то они ни к чему. Ну, подарят mp3-плеер – и что мне с ним делать, если я даже не знаю, что это за хрень такая? Пойду в окошко выброшу или в унитаз смою. Кошмар! Дальше. Больше карманных денег, м, двойная порция, и только попробуй сказать, что ты не рад. Ты, наконец, сможешь поехать в Америку. У мамы всегда не хватало денег на двоих. И самое главное, – Том смешно поиграл бровями, сделав театральную паузу. – Тебе разрешат завести собаку! Моя аллергия не позволяла сделать это раньше, но теперь можно хоть зоопарк устроить. Я бы на твоем месте был счастлив. Серьёзно, Билл, это только часть тех плюсов, которые первыми пришли в голову. Нет, конечно, я всё понимаю, не думай, что я полный идиот, что считаю, будто вся эта хрень тебе хоть как-то поможет, но такое вот у меня чувство юмора. А что ещё остаётся делать в этой ситуации?

Том замолчал, что-то обдумывая, стараясь тщательно подобрать слова. Закусив краешек губы, он терзал её с минуту, не поднимая глаз.

– Я хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Ради меня, ладно? Постарайся вопреки всему и всем стать счастливым. Голова у тебя варит хорошо, главное – не сдаваться и идти только вперёд. Ты по жизни победитель, пусть твои победы станут… Чёрт, ну надо же… Забыл слово… Такое знакомое… Сейчас, сейчас… – парень нахмурился, усиленно потерев пальцами переносицу. – Традицией! Точно, традицией… Фух! – он широко улыбнулся, но всего на мгновение. Совсем скоро его лицо снова стало серьёзным и сосредоточенным. В глазах читались неловкость и стыд от такого конфуза. – За меня не переживай. Я живой, здоровый… Ну, относительно, конечно, за мной наверняка ухаживают куча молоденьких сестричек. Только не ревнуй! – поспешно добавил парень, хитро посмотрев с экрана. – Жизнь продолжается. Может, когда-нибудь увидимся, братишка. И помни: ты всегда со мной. Не здесь, – он постучал пальцев у виска. – А вот тут, – ладонь у сердца. – Я люблю тебя, Билл. И уже скучаю.

Запись резко оборвалась, словно кто-то ножницами отрезал кусок ленты.

На экране пошла рябь, всё раздражающе зашипело, но Билл не спешил выключать. Его голова низко опустилась, отросшие почти до плеч волосы едва касались покрывала, футболка задралась на пояснице, открывая небольшой участок бледной кожи. Плечи периодически вздрагивали. Он сел, поджав к груди колени, уткнулся в них лбом и начал медленно раскачиваться, постепенно увеличивая амплитуду, периодически колошматя по кровати кулаками, как ненормальный в приступах бешенства.

Какой-то шёпот, отдельные слова, случайно долетающие фразы, но мы не можем разобрать ни слова – мешает шипящий телевизор. И только нечаянно вырвавшийся сквозь рыдания крик, полный безысходности, печали и невообразимой тоски, даёт нам понять, что мальчишка, на самом деле, протяжно воет, словно волчонок, потерявший в тёмных непроходимых лесах свою стаю.

Все звуки постепенно стихли, оборвалось даже шипение включенного телевизора, сменившего раздражающий серый фон с шуршащими помехами на пустой, черный экран.

Билл лежит на спине, отвернувшись к окну. Мы так и не видим его лица. Руки безвольно опущены вдоль тела, грудная клетка почти не шевелится. Он словно и не дышит. Ничто не выдаёт в нём жизни. Возможно, он просто спит?

*****

Билл быстро спускался по лестнице. Камера по-прежнему работала и была у него в руках. Преодолев коридор и гостиную, он остановился напротив кухни. Мать стояла у плиты и увлечённо нарезала какие-то овощи. Заметив сына, она робко улыбнулась и подошла к нему, вытирая мокрые руки о фартук. В её внешности почти ничего не изменилось, разве что волосы стали чуть короче и немного потускнели.

– Ты всё-таки починил её. Я бы хотела посмотреть некоторые записи, если ты позволишь.

– Когда ты повезёшь меня к Тому?

– Милый, ты что, плакал? – она попыталась разглядеть его лицо за аппаратурой.

– Когда? Отвечай.

– Билли…

– Скажи мне.

– Сейчас не самое подходящее время, – сокрушённо прошептала мать, пряча глаза.

– Он мой брат! – яростно выкрикнул брюнет, заставив её отшатнуться от неожиданности.

– Том больше не твой брат, – не менее импульсивно отозвалась мать. Эти слова отозвались глухой болью в израненном сердце мальчишки. Как хлыстом по голой спине. – Как бы жестоко это ни прозвучало.

– Что? Хочешь сказать, что он больше и не твой сын?

– Этого я не говорила, ты что?!

– Да только что. Если он мне больше не брат, значит, и тебе не сын, так? Думаешь, если Том нас забыл, то и нам можно? Да что ты за мать такая?!

– Не смей! Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду.

– Мне и так всё ясно.

Изображение резко уходит влево. Перед нами предстают прихожая и входная дверь. Картинка дёргается – мальчик пытается обуться.

– Билл, – женщина выбежала следом.

– Ну что ещё?

– Тебе нельзя к нему, – мягко попыталась объяснить мать. В её и без того опухших от вечных слёз глазах собралась влага. – Пойми, всё не так просто. Не из-за своей вредности и прихоти я держу тебя на расстоянии. Это очень тяжело – видеть его таким. Ты даже не представляешь, как это страшно.

– Я хочу сам решать. Он мой брат, я не видел его уже четыре месяца. Ты говоришь, не представляю. Да это гораздо хуже – знать, что он жив, и не иметь возможности быть с ним рядом такую х*рову тучу времени. Мне кажется, я схожу с ума. Мне реально плохо без него, понимаешь ты или нет? И я точно знаю, что нужен ему не меньше. Попроси доктора Штольца выписать мне пропуск. Умоляю тебя, пожалуйста, больше я никогда и ни о чём не попрошу, только сделай это.

Женщина провела рукой по волосам, пропуская сквозь пальцы густые, струящиеся каштановые волосы, и прикрыла рот рукой, медленно покачав головой, словно с опаской, глядя в наведенный на нее объектив.

– Я не могу, – наконец, произнесла она.

Билл молчал несколько минут, прежде чем снова заговорить. Мать не узнала голоса родного сына.

– Как только нам исполнится восемнадцать, я выкраду Тома из больницы, чего бы мне это не стоило: сколько бы денег не пришлось потратить, кого бы не пришлось просить – всё неважно. И тогда я увезу его так далеко, что никто нас не сможет найти, даже ты. Пойду на всё, потому что я единственный, кто у него остался. Единственный, кто его не предал.

Хлопок двери – и мы снаружи.

Оба брата так и не смогли сдержать своих обещаний, данных друг другу в тот прощальный вечер.

*****

Билл шёл, куда глаза глядят. Чтобы не споткнуться и не упасть, он поставил видеокамеру на плечо, придерживая её одной рукой. То и дело мелькали супермаркеты, парковки, закусочные, бары, на перекрёстке мигал светофор.

Дорога резко ушла вправо и декорации тут же изменились. Перед нами возникает большой красивый парк, с множеством деревьев разных видов, ухоженных кустарников и ярких, вкусно пахнущих клумб, усеянных цветами экзотических сортов.

Это было особенное место. Билл всегда так считал и любил ходить сюда после уроков. Здесь время останавливало свой ход, замораживало душу, унимало даже самую нестерпимую боль. Только в этом сказочном, почти нереальном месте, он мог чувствовать себя в безопасности. Заметив, что идёт слишком быстро, мальчишка сбавил шаг.

Мы не знаем, смотрит он по сторонам или же полностью сосредоточен на своих мыслях, но его шумное и беспокойное дыхание говорит о том, что он всё ещё не пришёл в себя после просмотра видеозаписи, оставленной братом, и недолгого, но весьма неприятного разговора с матерью.

Чей-то голос пытался прорваться в его сознание.

– Э-эй, ты меня слышишь? Билл, верно?

Ему показалось, что она появилась из ниоткуда. Невысокая, худосочная девушка, практически без намёков на грудь, в кожаных чёрных бриджах и такой же жилетке, одетой поверх белой обтягивающей футболки. На ногах красовались поношенные кроссовки, через плечо перекинута сумка, свисающая чуть ли не до колен, копна тёмных прямых волос, собранных в высокий густой хвост. И дополняло всю эту картину щедро намазанные на веки угольные тени, четыре колечка в одном ухе, два в другом, одно в брови. И сигарета в зубах. Её лицо показалось Биллу знакомым.

Пока он не без подозрения разглядывал девушку, та смело протянула ему руку.

– Ты, наверное, меня не помнишь, мы с тобой играли в одном школьном спектакле в прошлом году. Я Агата, только сразу предупреждаю: никаких сокращений вроде Аги, Ата, или Аг, – девушка выдохнула дым через ноздри и поморщилась. – Терпеть это не могу. Ну что, так и не вспомнил меня? Я на год младше, мы редко пересекались, но всё же.

– Нет, извини. Не помню.

Сам Билл подумал, что такой экземпляр вообще-то трудно не заметить в их небольшой школе, пусть даже и учится она в другом корпусе.

– Да ладно, ничего страшного, – Агата хитро прищурилась, с улыбкой наблюдая за подростком. – Чего это ты так уставился?

– Твой макияж, – смущённо проговорил парень, наверняка краснея до кончиков ушей, не зная, что ещё сказать. Ему было неловко, что он так бесстыдно пялился на девушку посреди общественного парка. Но та лишь задорно подмигнула и рассмеялась.

– Что, нравится?

– Вообще-то, да, необычно.

– В этом мы схожи.

– В чём? – заинтересовался Билл. Однако она решила пропустить этот вопрос мимо ушей.

– У тебя вроде брат есть? Вы с ним похожи, но не так, чтобы очень, – девушка сделала очередную затяжку и пошла дальше по тропинке, махнув рукой, приглашая за собой. – Только давно его что-то не видела. Он ничё так, симпатичный вроде.

– Том.

– Что?

– Его зовут Том. Мы близнецы.

Агата развернулась и замерла, о чём-то задумавшись, но потом кивнула чему-то своему и пошла дальше.

– А, ну ясно, – она пнула валявшийся рядом камешек, потом ещё раз. – Странно, да? Я тебя помню. А ты меня – нет. Почему?

Они гуляли по парку ещё минут двадцать, болтая о всяких пустяках. Хотя Билл в основном слушал Агату, а если та что-нибудь спрашивала, отвечал односложными предложениями. Дорожка привела их к маленькому искусственному пруду. Рядом стояла скамейка, но садиться на неё никто из них не пожелал.

– Чё-то я хавать захотела. Ты как? – спросила девушка, доставая и прикуривая ещё одну сигарету.

Судя по слегка дёрнувшемуся изображению, Билл пожал плечами.

– Прикольно. А ты всегда такой разговорчивый?

Неожиданно откуда-то со стороны раздался крик «Берегись!», и в воду, прямо у их ног, плюхнулся огромный булыжник, щедро забрызгав штаны и обувь подростков. Один из компании резвящихся детишек, видимо, не рассчитал силы и закинул слишком далеко. Когда Агата, не совсем нецензурно выражаясь и отряхиваясь, огляделась по сторонам в поисках проказников, тех уже и след простыл.

– Маленькие засранцы! И как теперь в таком виде в кафе идти?! Билл?

Он не ответил.

Объектив направлен на прозрачную гладь воды, в которой мы чётко видим оператора. Мальчишка не шевелится, он просто снимает сам себя, заворожено глядя на лёгкую рябь. Чуть выше его макушки отражается заходящее ярко-оранжевое солнце, которое придаёт этой и без того волшебной картине ещё более сказочный вид.

– Наверно, везде таскаться с камерой и снимать всё подряд, это что-то типа хобби. Мне, конечно, нет никакого дела до всех этих твоих заморочек, но, может, выключишь её хотя бы ненадолго? Она меня пугает, – будто из-за стены слышится приглушенный голос Агаты.

Билл всматривался в своё отражение так долго и тщательно, что в какой-то момент ему показалось, будто он слился с ним в единое целое, потерял точку опоры, растворился в каплях и теперь течёт по течению. Тело словно потеряло границы, а глаза стали воспринимать окружающую реальность иначе, и уже невозможно было сказать наверняка, что человек по ту сторону экрана, отражавшийся в воде, и есть он сам. Кто-то до боли знакомый держал сейчас эту камеру, скрывая половину лица. Кто-то, чей блеск глаз нельзя было спутать ни с чьим другим. Тот, кто был так нужен, кого так не хватало всё это время.

Видение прорывается и к нам. Том счастливо улыбается и машет нам рукой. Его дреды свободно спадают на плечи и кажутся совсем светлыми в лучах солнца. На нём всё та же светло-голубая футболка и спортивные брюки. Его любимые. Билл улыбается в ответ, задыхаясь от чувств, и точно так же машет ладошкой до тех пор, пока ещё один камень не падает в воду, расплескивая слишком живое видение.

– Не обращай внимания. Это всего лишь камера.

Свет погас. Все звуки умерли.

Конец