Текст книги "Фотоувеличение (СИ)"

Автор книги: Torry-Katrin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Torry-Katrin

Название: «Фотоувеличение»

Автор: Torry - Katrin

Бета: BeZe

Категория / Жанр : slash; AU, angst, drama, vanilla

Рейтинг: NC-17

Пейринг: Tom/Bill

Размер: 61 страница.

Фотоувеличение

– Ну, как? Что-нибудь видно?

– Фигня какая-то. Нужно найти настройки.

Пока на нашем экране всё мутно. Настолько, что невозможно различить хотя бы общие контуры того, что впереди. Видны лишь расплывчатые, шевелящиеся цветовые пятна, похожие на бактерии под микроскопом. Расфокусировка изображения.

– А ещё лучше – прочитать инструкцию.

– Ма, не нуди. Я знаю, где это, сейчас вспомню.

– Надо было купить что-нибудь попроще для начала.

– Ты же знаешь, что я хотел камеру с функцией…

– …с функцией фотографии во время съемки. Да, да, я помню.

– Ну и чё тогда? О, нашёл! Сказал же, что вспомню…

Раздается едва различимый на общем шумовом фоне щелчок – и вот перед нами кухня жилого частного дома. Окидываем взглядом всё помещение в пределах досягаемости, ни на чём конкретно не останавливаясь. Судя по представшей перед глазами картине, уборки здесь явно чураются. Повсюду разбросаны вещи, выбивающиеся из общего интерьера. Мусорное ведро переполнено, висящие на крючках замасленные полотенца выглядят крайне неопрятно, а на полу валяются крошки от отломанного куска хлеба. Свитера и кофты, непонятно откуда взявшиеся на кухне, небрежно накинуты на спинки стульев. На углу стола примостилась пара томиков женских романов. Неподалеку валяются комиксы, журналы по компьютерным играм. Ожидающая на плите турка всегда наготове. Глядя на все это безобразие, понимаешь, что хозяева дома проводят в этой комнате большую часть своего свободного времени. Самая обыкновенная кухня самой обыкновенной семьи среднего достатка, каких тысячи.

– Получилось? Ох…

Камеру заносит вправо, на короткое мгновение границы предметов снова стираются. Мы видим лицо женщины. Крупный план. Заметив свое попадание в кадр, она тут же рефлекторно расплывается в наигранно стеснительной улыбке, одновременно пытаясь загородить нам обзор ладонью. Но все ее попытки тщетны – камера ловко уворачивается, продолжая свою экспериментальную съемку. Густые каштановые волосы с золотистым отливом, до сих пор не утратившие своего неестественного блеска после покраски. Аккуратный нос, тонкие губы и чёрная точка-родинка на линии левой скулы. Ничего примечательного. Миловидная женщина средних лет, каких миллионы.

– Ради всего святого, Том, не снимай меня, когда я не накрашена.

– Какая разница? Для нас ты всегда красивая, а больше никто не увидит.

– Считай, что у меня комплексы. И вообще, слушайся мамку, – она попыталась дотянуться до сына, чтобы шутливо щёлкнуть его по носу, но тот резво шмыгнул в сторону, переметнув фокус на упаковку размораживающихся на столе окороков.

– О, смотри! – этикета, приклеенная на белый магазинный картон начала стремительно приближаться, пока слова на ней не стали читаемыми. – Так близко! Все так классно видно!

– Что там?.. А, ну это стандартная опция, камеру можно использовать как бинокль.

– И подглядывать за девчонками? – восхищенно спросил подросток, желая подразнить мать, и снова навел на неё слегка подрагивающий объектив видеокамеры.

– Так и знала, что нужно было заранее оговориться, до того, как ты об этом спросишь, – женщина вздохнула и сурово пригрозила сыну пальцем. Но глаза её улыбались.

Том бесшумно рассмеялся.

– Где Билл?

– Последний раз видела его в гостиной. Наверное, смотрит свой сериал.

– Опять делает вид, что ему неинтересно? – парень хмыкнул.

В ответ женщина лишь обречённо пожала плечами и скривила губы в грустной улыбке, которую Том предпочёл не заметить.

– Я к нему пойду.

– Только умоляю, не ссорьтесь. В последнее время у вас это вошло в привычку.

– Да нормально все, ма…

– И скажи, чтобы он допил свою колу в холодильнике, иначе я её выброшу!

Пробурчав что-то невнятное в ответ, Том опустил камеру, не выключая ее.

Несколько секунд перед нашими глазами мелькает лишь раскачивающийся от быстрого шага бежевый линолеум с ромбообразным рисунком, плавно переходящий в потрескавшийся паркет, и, наконец, обзору предстает тёмно-синий ковёр с густым ворсом. Мы в гостиной.

Камера пристально вглядывается в худого нескладного мальчишку, забравшегося на диван с ногами и водрузившего голову на острые коленки. На первый взгляд, ни один человек не смог бы даже предположить, что этот тощий парнишка с растрепанными черными волосами – близнец Тома. Расскажи кому – не поверят, подумают, что над ними пытаются неудачно подшутить, явно держа за дураков, или обвинят, что те сами не знают, о чём говорят – так сильно отличались эти два подростка друг от друга.

Билл не обращает на брата и нацеленную на него камеру никакого внимания, усердно делая вид, что целиком и полностью захвачен происходящим на экране телевизора. Однако ж, на самом деле, он жутко нервничает. И уже с трудом сдерживается, чтобы не схватить первый попавшийся под руку предмет и не зашвырнуть им в камеру или близнеца, а лучше в обоих сразу.

Том стоял над братом вот уже несколько долгих минут и молча снимал его.

– Какого чёрта тебе от меня надо? – громко поинтересовался черноволосый мальчишка, перестав изображать из себя глухонемого. Недобро сузив глаза до враждебных щёлок, он с возмущением уставился на застывшего, словно статуя, близнеца.

– Почему ты так негативно реагируешь? – спокойно спросил Том, не сдвинувшись с места.

– Потому что меня бесишь ты и твоя галимая камера!

– С чего вдруг?

– О, дай-ка подумать, – Билл театрально возвёл глаза к потолку и почесал двумя пальцами подбородок. – Может, потому, что тебе уже пятнадцать, а ты ведёшь себя как придурок?!

– Я просто снимаю тебя на камеру, что тут такого?

– Ты пялишься на меня уже чёртовых двадцать минут, – брюнет мельком взглянул

на настенные часы и снова вперился в брата, скрестив руки на груди, явно ожидая извинений или что-нибудь отдалённо их напоминающее.

– Я не пялюсь, – Тома всерьёз начала обижать такая агрессивная реакция.

– Нет, пялишься! Как, по-твоему, это ещё можно назвать?

– Это она смотрит на тебя, – подросток тряхнул камерой. – А не я. Это она следит за тобой. Я же в это время могу глядеть по сторонам, думать о чём-то своём, разговаривать по телефону – что угодно. Могу даже поставить её на подлокотник кресла или на журнальный столик, сесть рядом с тобой смотреть телик, не обращая на тебя никакого внимания. Но ты всё равно будешь на мушке.

От таких слов Билл опешил и вытаращился на брата.

– Ты больной, что ли?

Том лишь тихонько ухмыльнулся и увеличил зум.

Сейчас на нашем экране только недовольное лицо черноволосого подростка. Теперь можно рассмотреть его как следует. Парень хлопает слегка припухшими после недавнего сна карими глазами, с раздражением взирая на нас сквозь объектив. На щеках до сих пор не разгладились красноватые следы от подушки. Скорее всего, он даже не удосужился умыться и ограничился лишь влажным полотенцем, которым условно протёр лицо. Губы то ли слегка потрескавшиеся, то ли покусанные, помеченные крохотным шрамом в самом углу рта – он однажды очень неудачно спрыгнул с качелей в детском саду. На голове чёрти что. Черные волнистые волосы до того спутались, что сейчас нелепо торчат в разные стороны. По их сильной примятости с одной стороны можно без труда догадаться, на каком боку он провёл большую часть этой ночи. Зачем заморачиваться с причёской, если сегодня суббота, у тебя выходной, и идти в ближайшие часы никуда не нужно? Логично, учитывая, что настроение нахмуренного паренька явно не прогулочное.

– Вопрос на засыпку, – отозвался Том, снова уменьшая зум.

Запоздало поняв, какую глупость он сморозил, Билл тут же стушевался, опустив глаза в пол. Пальцы принялись нервно пощипывать джинсовую ткань на коленках и карябать кожу на руке, оставляя на ней белые полоски, плавно превращающиеся в красные. Мальчишка не знал, куда себя деть он неловкости. Хотелось провалиться сквозь землю. Как у него вообще язык повернулся спросить такое! Болван!

– Прости, – тихо промямлил Билл, сгорая от стыда.

– Ты же знаешь, что мне это нужно, – Том предпочёл пропустить мимо ушей последний вопрос брата. Ведь тот, наверняка, не со зла.

Младший близнец коротко кивнул и робко, почти умоляюще посмотрел на него.

– Надеюсь, ты будешь использовать ее только дома?

– Неа, – улыбнулся брат. – И у бабушки, и у тёти Марты, и в магазине, и когда пойдём гулять, в школе, на тренировке, на…

– О нет! В школе? Ты что, издеваешься?! Ни за что! – снова взбеленился мальчишка, подскочив на диване от возмущения.

Тома очередная вспышка гнева импульсивного братца не впечатлила.

– Везде, где буду я, и где будете вы с мамой. Вместе или по отдельности. Я буду выключать её, – он показательно хлопнул по камере, отчего изображение слегка исказилось на мгновение, – только перед сном или когда никого не будет дома, ну и на подзарядку ей иногда нужно становиться.

– Нет и нет! Этому не бывать, понял?!

– Почему?

– А ты подумай! – Билл присел на корточки и начал возбуждённо размахивать руками. Он был практически в панике от заявления брата. – Что все скажут, когда увидят тебя, везде таскающегося с этой штуковиной?

– Тебя это реально так беспокоит?

– А тебя нет? – мальчишка изумлённо уставился на близнеца и замер, ожидая ответа, но так и не получив его, продолжил: – Том, ты будешь выглядеть смешно, тебе так не кажется?

– Мне кажется, что ты больше переживаешь за собственную репутацию. Как ты будешь выглядеть рядом со мной в тот момент, что скажут про тебя, ведь мы всегда вместе.

– Вовсе нет, – слабо возразил Билл, моментально растеряв весь свой пыл, чем тут же и выдал себя.

– Именно так.

– Я же сказал! – яростно выкрикнул подросток, предприняв ещё одну попытку оправдаться. Спокойствие Тома его просто убивало. Как можно быть таким упрямым и бесчувственным?!

– Неважно, что ты или я сказали, главное, что мы оба знаем правду, – безапелляционно заявил Том, чем окончательно смутил брата.

– Бред какой-то, – Билл нахмурился, от бессилия поджав пухлые губы. Он рассердился на самого себя, поняв, что близнец снова увидел его насквозь. Надо сказать, что такое взаимопонимание его не всегда радовало. Например, в таких ситуациях, как эта. – Этому не бывать. Мама всё равно не разрешит тебе взять её с собой в школу, – мальчишка тут же встрепенулся, расплывшись в хитрющей улыбке, довольный обнаруженной лазейкой.

– Уже разрешила, – зевая, нараспев протянул Том, снова нажимая на приближение, чтобы запечатлеть разочарование близнеца, растерявшего все свои козыри.

Билл расстроено рухнул на подушки и уставился в одну точку. А Том решил окончательно добить брата:

– Поэтому, дорогой мой братец, я буду снимать тебя везде: на всех уроках, на переменах, дома, на заднем дворе, даже в сортире, если нам приспичит пойти туда в одно время.

Глаза черноволосого парня ошарашено расширились, он в ужасе метнул колючий взгляд на невозмутимого брата, силясь понять, шутит тот или же говорит серьезно. Симпатичное лицо побагровело от злости, губы сложились в тонкую линию, а грудь начала вздыматься чаще, выдавая с трудом скрываемое бешенство. Не выдержав, Билл громко заорал:

– Мама!!!

– Ябеда! – едко бросил Том. Не желая дожидаться начала неминуемых разборок, он шустро развернулся и бегом рванул на второй этаж.

И снова наша картинка совсем смазанная, почти ничего не разобрать. Слышно лишь шумное сбившееся дыхание, грохот от тяжёлых кроссовок по ступеням. И откуда-то издалека доносится зов матери, которая просит вернуться.

*****

– Билл, что с тобой творится?

– В смысле?

– В самом обыкновенном. Ты стал слишком раздражительным и нервным, огрызаешься направо и налево, грубишь Тому.

– Но ма, он меня бесит!

– Он или камера?

– Камера, конечно… И он тоже, потому что теперь она у него вместо башки!

– Тише. Я всего лишь хотела поговорить с тобой об этом.

Изображение ходит ходуном – Том никак не может установить камеру таким образом, чтобы она не свалилась со второго этажа и захватила в поле зрения сидящих внизу маму и брата. Наконец, нам удаётся их увидеть. Женщина разливает кипяток по чашкам, а Билл не очень аккуратно высыпает печенье из пакета в вазочку. Будто издалека слышатся гудящие звуки работающей посудомоечной машины. Том старается быть тихим и даже дышит осторожно. Вообще-то, он понимает, что подглядывать нехорошо, но ведь говорят о нем, так что тут сам бог велел.

– Скажу прямо: твоё отношение к брату меня огорчает.

– Мам, ну не начинай, а, – мученически протянул брюнет. – Давай просто чай попьём и всё.

– Нет уж. Пока мы одни, давай-ка всё выясним, – безапелляционно заявила непреклонная родительница и села за стол. Насыпав в чашку две ложки сахара, она пристально посмотрела сыну в глаза, давая понять, что разговор будет долгим и серьёзным. – Он тебя обидел?

– Нет, – невнятно пробурчал подросток, заталкивая себе в рот сразу три печенья.

– Ударил?

– Да нет же, ну!

– Ты прекрасно знаешь, что любое волнение может навредить ему и ещё сильнее усугубить положение. Спокойствие, забота и понимание – вот что он должен получать от нас.

– Я знаю.

– Правда? Тогда зачем делаешь всё наоборот? У меня возникает ощущение, что ты специально его доводишь.

– Это я его довожу? – горячо воскликнул Билл, даже слегка привстав на стуле от возмущения, и с изумлением вытаращился на мать. – Да он спокоен, как после наркоза. Его вообще ничего не волнует! Делает вид, что наплевать на всё, но ведь это невозможно! И в итоге я виноват в том, что переживаю за обоих. Ну просто супер! Ему всё по барабану, а меня это бесит, потому что это ненормально!

– Так вот в чём дело, – женщина тяжело вздохнула, то ли от облегчения, то ли от новой навалившейся проблемы, и с пониманием кивнула, на какое-то время прикрыв глаза. На самом деле, она догадывалась, более того – сама не раз замечала равнодушие второго сына ко всему происходящему. – Тебя беспокоит то, что Том не зацикливается на своей болезни?

– Он даже со мной не говорит об этом. Делает вид, что всё зашибись, что ничего не изменилось, – обиженно проворчал мальчишка, вращая чашку вокруг своей оси. Его глаза вдруг заметно потускнели.

– Но, может, он просто не хочет нас волновать? Ты об этом не подумал? Не хочет видеть в наших глазах жалость и сочувствие. Том ведь очень гордый и независимый, ты же знаешь. И, возможно, он по-прежнему радуется жизни, смеётся, не впадает в уныние и депрессию только для того, чтобы сохранить ту жизнь, к которой мы все привыкли.

– Но ведь это иллюзия. После гибели папы уже ничего не будет как прежде. Всё изменилось.

– Да, но для Тома та авария и то, что его болезнь начала стремительно прогрессировать, два этих события… Они неделимы. Он ведь помнит, что с нами было в первый месяц, как мы плакали, как вели себя, что говорили. Иногда мне кажется, что он единственный из нас троих, кто действительно всё ещё пытается держаться на плаву, несмотря ни на что. Ещё и за шкирку остальных держит, тех, кто пытается собственноручно перерезать себе кислородную трубку. Нас держит, Билл, понимаешь? Ты злишься, но нельзя винить его лишь за то, что он хочет всех спасти. Твой брат очень сильный, я горжусь им и готова сделать всё, чтобы он как можно дольше ощущал себя самым обыкновенным подростком, который ничем не отличается от остальных.

Повисла звенящая тишина. Каждый смотрел в свою чашку, наблюдая, как полупрозрачный пар витиевато и лениво поднимается вверх, медленно растворяясь в воздухе. Сложно было вот так сразу справиться с чувствами от нахлынувших болезненных воспоминаний двухмесячной давности.

Вдруг раздается жуткий грохот, картинка на секунду пропадает, но уже в следующее мгновение снова возобновляется. Мы видим стену холла, рядом стоящую тумбочку и напольную вазу. До нас доносится тихий недовольный шёпот. Очевидно, Том, стараясь незаметно сменить позу и сесть в более удобное положение, случайно задел камеру, а теперь ругается, виня за это то ли себя, то ли её.

Одно движение – и перед нами снова кухня. На лицах матери и сына вырисовываются одинаковые эмоции. Они подавлены и чувствуют неловкость от начавшегося разговора, но назад пути уже нет. Она, поджав губы и еле сдерживая слёзы отчаяния, пальцем собирает крошки со стола в неровную кучку. А мальчик, чтобы не расстраивать её ещё больше, делает вид, что не заметил случайно упавшей на скатерть солёной капельки, деланно безразлично глядя в окно.

– Зачем ты купила ему эту дрянь? – вышел из раздумий мальчик, с укором посмотрев на мать.

– Видеокамеру, – мягко поправила та, тоже переведя взгляд обратно на сына.

– Какая разница, – небрежно отмахнулся подросток. – Он везде таскается с ней, не расстаётся ни на минуту, разве тебя это не напрягает?

– Относись к этому проще. Подумаешь, побудем какое-то время киноактёрами, – женщина примиряющее улыбнулась и подмигнула смотрящему на неё из-под нахмуренных бровей сыну. – Разве тебе никогда не хотелось почувствовать себя звездой?

– Меня такой расклад не устраивает. Почему я должен выполнять роль цирковой обезьянки?! – пылко воскликнул Билл, но ту же осёкся под мгновенно потяжелевшим взглядом матери. Он никак не мог понять, почему она не хочет встать и на его сторону тоже. Хотя бы на пять минут.

– Ему это необходимо. Доктор Штольц одобрил эту идею. Он сказал, что камера – это та вещь, которая будет отвлекать его от симптомов болезни.

– Да как так?! Разве камера не напоминает ему об этом каждую минуту? Она не даёт ему отвлечься, а только заостряет внимание! Или ты забыла, почему и зачем он снимает всё подряд?

– Нет, Билл, я как раз не забыла, а вот ты, похоже, периодически эгоистично перестаёшь об этом помнить. Даже если тебе не нравится, что Том везде за тобой ходит, даже если ты не доволен этой затеей с камерой, будь добр, держи себя в руках! Считаешь себя взрослым, а поведение как у капризного ребенка. Таким отношением ты только делаешь хуже брату, но уж никак не помогаешь, – женщина устало отклонилась на спинку стула и слегка потёрла лицо ладонями, обдумывая следующие слова. Давить на сына и разговаривать с ним на повышенных тонах совсем не хотелось. Но если это единственный способ, который заставит изменить его упертую позицию по отношению к брату, то она должна им воспользоваться. – Мне тоже сейчас непросто, пойми. Если я улыбаюсь, это ещё не значит, что мне весело. Когда я говорю, что всё хорошо, то, возможно, вовсе так не считаю. Он даже не знает, что я давно уже не в отпуске, что уволилась лишь для того, чтобы быть рядом с ним каждый день, каждую минуту. До самого конца.

– Мама, ты что такое говоришь?! – пискляво воскликнул подросток, изумленно посмотрев на мать. Его возмущению не было предела. Как она могла сказать такое?! Неужели опустила руки и перестала надеяться? Билла накрыло ощущение, что его посадили в бочку с кипящей смолой, а потом с головой окунули в лёд.

– Прости, прости, это слишком… – женщина виновато потупила взгляд, и смяла в руке салфетку. – Слишком грубо.

– Том поправится, – твёрдо заявил брюнет, слишком быстро кивнув, словно в подтверждение самому себе.

– Билл…

– Он поправится!

– Хорошо, – сдалась мать, поняв, что спорить сейчас бесполезно. – Вот с таким оптимистичным настроением и разговаривай с ним, хорошо? Он должен чувствовать от тебя поддержку. Не отталкивай, попробуй понять. Как бы безразлично и холодно он себя не вёл по отношению к своему недугу, тяжелее всего сейчас именно ему, не забывай об этом. Вы же братья, Билл. Близнецы. Самые родные друг другу люди. Том так любит тебя…он и сам не замечает, что постоянно говорит о тебе. Билл то, Билл это… А вот если бы Билл это слышал, видел… Ему очень важно, где ты и с кем. Мне иногда даже кажется, что он зависим от тебя настолько, что страшно представить, что с ним было бы, раздели вас сейчас. Меня он тоже любит, но как-то иначе. К тебе у него любовь особенная, разве ты не чувствуешь?

Единственное, что Билл сейчас чувствовал, так это то, как заливается краской по самую макушку, а сердце, которое вдруг почему-то оказалось в животе, обезумевшей птицей заметалось внутри. Он прекрасно всё понимал, но никак не предполагал, что со стороны это выглядит настолько явно. Нет, наверняка мать имела в виду несколько другое, не то, о чём он сначала подумал. Однако, факт налицо – она засекла перемены. И теперь просто так это не оставит.

Подросток судорожно соображал, как увести её от этой темы, поэтому наигранно непринуждённо спросил:

– Ну и сколько он будет с ней шататься? И вообще, можно было бы купить фотоаппарат, а не эту…

– Билл, послушай…

– Да, да, знаю, она ему нужна, чтобы ничего не забыть, – кривлялся мальчишка, повторяя слова матери, которые он слышал уже сотню раз.

– Дело не только в этом.

Билл заерзал на стуле, моментально напрягшись. Неужели от него что-то скрыли?

Женщина заметила на себе молчаливый любопытный взгляд сына, и, собравшись с духом, продолжила.

– В тот день, когда Том с папой ехали в студию, буквально за несколько минут до аварии твой отец невзначай обронил одну фразу…знаешь, вроде бы ничего особенного, но твой брат накрепко запомнил ее. Папа сказал, что всю жизнь проработал оператором, сделал целую кучу роликов, намотал километры плёнок, снял сотни и тысячи посторонних лиц, но до сих пор так не запечатлел своих родных, и пошутил, что скоро начнёт их забывать, – она осторожно накрыла своей ладонью руку сына. Тот застыл с нечитаемым взглядом, почти не дыша. – Теперь ты понимаешь, насколько важна для Тома эта камера? Всё, чего он хочет, это просто помнить нас, помнить всё, что с ним произошло когда-то. Ты ведь знаешь, что он и раньше не мог вспомнить некоторые события многолетней давности, но то, что происходит сейчас, гораздо серьёзнее и опаснее. Он забывает имена наших соседей, адреса, какие-то элементарные вещи, как, например, был ли он сегодня у бабушки или нет, сколько оценок получил, когда последний раз ходил на тренировку, и даже какого числа будет концерт его любимой группы, которую он так долго ждал. Ты понимаешь, Билл? Эта камера – его спасательный круг. Мы не можем ее отнять.

– Я не знал о словах папы, – сипло выговорил брюнет, чувствуя себя очень глупо. Почему мама молчала, отчего не сказала раньше? Возможно, тогда всё было бы иначе, и он не вёл бы себя с Томом как последний бессердечный кретин.

– Я не хотела тебя лишний раз расстраивать, – мягко сказала мать. – Но сейчас не было выбора. Ты должен быть рядом с братом, несмотря на все его капризы. Ты обязан понимать его, Билл.

– Хорошо, но школа… – осторожно начал совсем растерявшийся подросток, чтобы хоть как-то скрыть свою неловкость и уже дважды зардевшиеся предательским румянцем щёки. – Ты и вправду считаешь, что ему позволят снимать во время уроков?

– Нет, не считаю. Именно поэтому я перевела Тома на домашнее обучение. Конечно, не только из-за этого, но…

– Что? Куда перевела? – Билл как ужалённый вскочил с места, не веря в услышанное. Том должен ходить в школу вместе с ним, так было всегда! И по-другому просто невозможно! Как же так, что за глупости?

– Сядь, пожалуйста. Ничего страшного не случилось. Учитель будет приходить к нам домой и заниматься с твоим братом четыре часа в день. С перерывами, конечно же. Ничего, по сути, не изменится.

– Если ты решила пошутить, то у тебя не получилось! – не сдержавшись, выкрикнул подросток, тяжело задышав, словно после пробежки. Негодование отозвалось разъедающим кожу жаром, а по телу пробежала нервная дрожь. Нестерпимо захотелось подскочить к матери и со всей силы тряхнуть её за плечи, чтобы она очнулась и перестала нести чушь.

– Потише, Билл. Он точно спит?

– Ты не можешь так с ним поступить! – проигнорировав вопрос, Билл разгневанно сверлил мать взглядом, словно намереваясь проткнуть им и посмотреть, сдуется она или нет. Ведь невозможно быть такой жестокой!

– Это не обсуждается. Ты в курсе, что он стал отставать от программы?

– Но я помогаю ему!

– Этого не достаточно. Он не справляется, к нему нужен индивидуальный подход. Обычное обучение уже не годится, Тому сложно учиться наравне с остальными.

– Но ведь тогда я буду ходить туда один… – окончательно растерялся мальчишка. Жалобным, умоляющим взглядом он бегал по невозмутимому лицу напротив, резко ставшим ненормально чужим.

– Думаешь только о себе, Билл, – женщина разочаровано покачала головой и поднялась из-за стола, собирая чашки и блюдца. – Том будет обучаться дома и точка. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя ущербным в школе. Не хватало ещё насмешек и намёков. Никто не должен знать, что с ним.

– Ты что, стыдишься его? – чуть ли не плача, прошептал мальчишка. Он перенервничал до такой степени, что перестал адекватно воспринимать информацию.

– Что за ерунду ты несёшь? – женщина с силой тряхнула полотенцем, заставив Билла дернуться от неожиданности. Он оторопело захлопал ресницами, так и замерев на вдохе. – Я желаю Тому только добра. Он мой сын, я люблю его. И если ты имеешь хоть каплю уважения ко мне и хочешь помочь брату, заставь себя быть менее наглым. И начни, чёрт возьми, переживать не только за себя!

Она демонстративно отвернулась к раковине и включила воду, тут же загремев посудой, и принялась слишком быстрыми и рваными движениями намывать её, так и не взглянув на сына. Она уже не видела, как он прижал ладонь ко рту, как его лицо исказилось гримасой обиды и вины, но зато отчетливо слышала громкий всхлип, скрежет отодвинувшегося стула и быстро удаляющиеся шаги.

Наш экран погас.

Наверное, Том уже далеко. Вероятно, он на носочках пробежал по коридору, и незаметной тенью скрылся за дверью своей комнаты.

*****

– Вот же мерзость, а! Если Билл тебя увидит, орать будет на весь квартал, так что давай, вали отсюда побыстрее, иначе хана тебе, понял?

Серое шевелящееся пятно на весь экран – это пока всё, что нам удаётся увидеть. Том крутит камерой из стороны в сторону, пытаясь наладить картинку, но чётче она не становится – слишком большое приближение. Парень понимает это, и, огорчённо вздохнув, возвращает изображение в исходное положение. И вот перед нами никто иной, как самый обыкновенный паук. Почти прозрачный, с тоненькими полусогнутыми лапками. Такие обычно живут в сырых непроветриваемых помещениях, например, в ванной или туалете. Маленькие, безобидные создания, которые почему-то наводят страх на очень многих людей.

– Ну, чего застыл, жить надоело? Придурок, надо ценить выпавший шанс, а умереть ты всегда успеешь. Давай, уматывай.

Том топнул ногой, и паучок в мгновение ока исчез из поля зрения. Подросток даже не успел заснять то место, куда он умчался, и щель, в которую наверняка забился, дрожа от страха.

– Ты комнатой случайно не ошибся?

Камеру резко заносит вправо. Она двигается быстро, захватывая в свой объектив сначала босые ноги, затем бежевое махровое полотенце, а потом и недовольного брюнета, скрестившего руки на голой груди.

Том поднялся с колен, увлекая за собой послушную камеру и снова на миг размазывая картинку.

– А что, мне уже к собственному брату в гости зайти нельзя?

– Я только из душа.

– Тем лучше, – прошептал Том, быстро отменяя приближение, чтобы захватить в кадр как можно больше всего.

Билл стоял в одном полотенце, туго замотанным на узких бёдрах, и растерянно переминался с ноги на ногу. Присутствие брата и тот факт, что он застал его в практически обнаженном виде, приятно волновали расслабленного теплой водой подростка. Билл слегка удивленно ощущал то ли нервозность, то ли зарождающееся ликование от предвкушения. Близнец никогда не приходил к нему просто так, без повода. Обычно они встречались в гостиной или на кухне. Ну, или в комнате Тома, ведь у того вечно царил ужасный хаос, среди которого с трудом можно было бы отыскать даже огромный рояль, если бы он там был. У Билла в комнате все было совсем наоборот. Братья стояли в идеально чистом помещении и смотрели друг на друга.

– Чем ты тут занимался, пока меня не было? Надеюсь, в моих личных вещах не рылся? А то я тебя знаю. И опять эта хреновина у тебя в руках, – брюнет презрительно фыркнул, развернулся спиной к шкафу, и, чуть помешкав, прикидывая все «за» и «против», решительно сбросил с себя полотенце на пол, ногой плавно отодвигая его в сторону. Теперь он был абсолютно обнажён, но это его ничуть не стесняло. Закусив губу и отчаянно пытаясь сдержать шаловливую улыбку, он краем уха прислушивался к любому звуку позади, нарочито медленно и долго копаясь в шкафу, пытаясь отыскать свежее белье.

Том напрягся. Камера в его руках слабо дрогнула. Едва справляясь с овладевающим им волнением, он пытался наощупь отыскать кнопку приближения, не отводя потемневшего взгляда от обнаженного близнеца. Парень внимательно, с любовью и трепетом исследовал каждую видную ему часть тела Билла. Глаза скользнули по изящной, до сих пор слегка влажной шее, плавно перешли на узкую худощавую спину, под кожей которой был виден каждый позвонок и выпирающие лопатки, приходящие в движение каждый раз, когда брюнет поднимал или опускал руки. Обласкав каждый миллиметр родной спины, взгляд нашел то, на чём задержался дольше всего. Маленькие упругие ягодицы, со слегка розоватым оттенком – наверняка Билл слишком усердно тёр их мочалкой. Плотно сомкнутые половинки выглядели настолько восхитительно, что подростку захотелось прижаться к ним губами и ощутить невероятно нежную, приятно пахнущую гелем для душа кожу. И совсем не важно, что об этом подумает обладатель желанных ягодиц. Он и сам не заметил, как, не отрывая глаз от костлявых, стройных, самых любимых ног на свете, машинально поставил камеру на прикроватную тумбочку, перемещая наш взгляд чуть в сторону, но так, чтобы не потерять брата из поля зрения и заснять всё в мельчайших подробностях.

Теперь мы видим их обоих. Неизменно работающая камера позволяет тихо наблюдать за двумя парнями почти одинакового роста, стоящих к нам боком.

Том подкрался и обнял брата со спины, положив подбородок ему на плечо, а руки сомкнув в замок на талии.

– Дразнишься? – с придыханием прошептал подросток, плавясь от ощущения свежей и гладкой кожи у себя под пальцами, которые вдруг стали чересчур чувствительными.

– О чём ты? – непринуждённо поинтересовался Билл, с явным трудом скрывая радость, исходившую из самых глубин его тела. Он всё ещё продолжал выбирать себе бельё.

– Да ладно, чё, – игриво отозвался Том, уже вовсю гладя мягкими круговыми движениями низ живота вмиг напрягшегося близнеца, одновременно раскачиваясь с ним в такт слышной лишь ему одному музыке. – Я же вижу, ты хочешь поиграть со мной.

– Ошибаешься. Я не в настроении, и вообще, где ты был всю эту неделю, м? То в упор меня не замечал, но стоишь теперь и трёшься об меня своим…своим…