Текст книги "Одержимость (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Тебе, наверное, нужно поймать машину. Такси.

– Я на метро, – горло саднило. – На метро, Артур, так быстрее.

Нихера.

В памяти как-то некстати всплыли те убийства, а еще сырость… Крысы, суперкрысы, мусорная забастовка. Готэм. Зачем она вернулась сюда? Развестись? Это же неправда. Все это наглая ложь. Бездарная.

Салли сцепила пальцы и бросила взгляд на безымянный палец. Даже без кольца она казалось бы чувствовала его тяжесть, его присутствие, как и того, кто когда-то надел его на палец. Подарок нам не мил, когда разлюбит тот, кто подарил?

Может, оно и было всему виной? Он никогда не любил ее? А Райан опять прибежала верной псиной?

К черту, к черту эти страдания! К черту эту дилемму!

– Знаешь, – она запрокинула голову назад, ощущая боль в шее от резкого движения. – Может, поедем к тебе? Ты же не будешь сидеть здесь всю ночь, а? Домой не хочу, там как-то холодно. Не топят.

– Уверена? – это был не голос Артура, не здравого смысла, а бывшего мужа. Переведя взгляд на собеседника, видя, как шевелятся его губы, как не моргая, сверлят водянистые глаза, Салли слышала другой голос из воспоминаний, будто бы из-под земли, могилы. – Просто не думаю, что…

– Что это хорошая идея? – перебила Райан, остро ощущая эту одержимость, о которой говорили все на свете. – По-моему, чудная. Я не могу оставить тебя (себя) одного, да и какая же после этого буду… подруга. Это не дружба, если оставляю человека в беде, наедине с самим собой. А ночевать здесь не самая радужная перспектива. К себе не позову, там холодно (и призраков много).

Для пущей убедительности своей речи она оставила софу и сделала какой-то полукруг, сцепив руки на груди. Лицемерка. Актриса. Врунья.

Какая возвышенная и очищающая ее речь, будто обсахарить черта, намазаться скрабом для душа, сходить на исповедь.

Уж ей-то зачтется.

– Если ты этого хочешь…

А она хотела? К черту. О последствиях подумаю потом. Провести бы всю жизнь в грезах.

Салли Райан приехала в этот город разводиться. Версия для Уоррена, для Джона, для тех, кто поддерживал после похорон в отчем доме. «Останешься или уедешь?» – единственный вопрос, который задавали ей. Блудная дочь, мать потратила столько нерв, выплакала глаза, чего только не скажут, чтобы надавить, напомнить о том, какое она дерьмо. Или так только казалось?

Такси в тишине плыло к дрянному кварталу, этим жутким домам под снос. Они не обмолвились и словом, просидев еще с час в больнице, будто бы это имело какой-то смысл. Разве что для любящего сына. Может, мамаша сыграет в ящик уже к рассвету, а так он еще может наблюдать за датчиками, кислородной маской и последней каплей, что скатилась по прозрачной трубке. Вернулась бы Салли в то время? Поменялась бы местами на час-другой?

За стенами больницы они молча закурили, дошли до оживленного квартала, где шансы поймать машину увеличивались вдвое. Салли зачем-то постучала трижды сигаретой по руке, а после вернула в помятую пачку. Вязкая слюна наполнила рот. Когда-то она носила мятные леденцы в жестяной банке и периодически пополняла ее. Где же осталась эта штука?

Теперь на смену ей пришли алые пилюли.

Салли вздрогнула, попыталась остудить собственный рассудок, понять, что она делает, зачем и почему, но не могла найти ни одного аргумента «за» или «против». Плыть по течению.

В подъезде пахло гнилью и ощущалась знакомая сырость. Артур что-то пробормотал себе под нос и направился к почтовым ящикам. Салли посмотрела себе под ноги, точно проверка почты или разбор писем, было чем-то запретным и интимным.

– Черт бы его побрал! – почти выкрикнул Артур и ударил рукой по дверце ящика с нацарапанной фамилией «Флек».

Та противно заскрипела, точно бы взмолилась о пощаде.

Салли покачала головой, будто бы сочувствовала тому, что он там не обнаружил или наоборот. Она так давно не проверяла свой почтовый ящик, не занималась счетами. Это всегда делал кто-то еще, кто-то ответственный, взрослый.

Сейчас, наверное, следовало бы похлопать его по плечу, ободряюще, мол, ерунда, расслабься, все будет отлично. А будет ли? Салли не могла ответить на этот вопрос даже самой себе, но верить во что-то светлое следовало бы. Кто ей говорил, что все у нас в голове? Или никто?

Артур нажал на кнопку вызова лифта. Он выглядел удрученным. Ее компанией, почтовым ящиком, матерью и чем-то еще. Следовало бы оставить его одного, но пасовать, бежать обратно, сказать, что она передумала? Салли вспомнила, как в старшей школе подрабатывала сиделкой у соседей, кажется, Петри или Роджерс. Она активно флиртовала с мужем бедной домохозяйки Лоры, которая вечно переваривала рис. Как же его звали? Роб? Стив? Аллен? Он поцеловал ее лишь однажды, когда Лора ушла играть в бридж с другими женщинами. И Салли, и этот приятель понимали, что миссис Роджерс солгала и никто уже не играл в бридж, но, наверное, это и было самым ценным.

А потом они переехали.

Или она переехала. Неважно. Кто-то переехал и не было в памяти ни Петри, ни Роджерс, ни даже Лоры. Они стерлись, словно никогда и не существовали.

К чему же все это заиграло в памяти свежими красками, точно было вчера? Салли никогда не пасовала перед дверьми этой семьи, напротив, наверное, сама бы прыгнула на коленки главе семейства и обхватила бы его жилистую шею тонкой рукой. Ни на грош не милая, банальная и пошлая фантазия – школьница и мужчина на грани кризиса.

«Но до чего ж ты хороша», – однажды прошептал он, дыша на нее водкой вперемешку с вишневым соком. «Как жаль, что я уже не так молод!»

От него пахло еще и леденцами. «Винтергрин». Она носила эту жестянку раньше на дне сумки.

В лифте пахло мочой и немытым телом. Вот она ваша программа, мистер Уэйн! Посмотрите, как живут те, кто не могут построить себе отдельный особняк и охранять клочок земли двадцать четыре на семь.

– Стойте!

Артур среагировал куда быстрее, чем она, смотрящая за тем, закрывается дверь лифта. Салли бы молча поехала вверх, плевать вообще, а мистер комедиант благородно придержал ногой, не жалея начищенных туфель.

Женщина с ребенком на руках залетела во внутрь со словами благодарности. Поздновато для прогулки. Брошенка с прицепом. Салли оценивала ее с ног до головы с плохо скрываемым отвращением. Нищета везде нищета. Девочка на ее руках уже спала, а женщина, молодая мамочка, выглядела крайне измученно. Хотя, черт побери, ее прическе Салли позавидовала. Всегда мечтала иметь в себе каплю африканской крови.

Артур смотрел на нее с интересом.

Она почувствовала укол зависти и… ревности? Будь она, Салли Райан, угнетаемой веками афроамериканкой с ребеночком на руках, то тоже представляла бы интереса больше? Это как орденами себя увешать.

«У меня рак!» – воскликнет оппонент, а ты шлепнешь ладонью по колену и парируешь: «А у меня два!»

Райан еле сдержалась, чтобы не захихикать. Ничего смешного.

Женщина вышла на том же этаже, что и они. Дочка на ее руках все еще спала. Если бы Салли не сделала аборт, то была бы такой же. Вряд ли бы ребенка подняла на руки, она и бутылку с джином, то удержать, не расплескав, не в состоянии.

Флек шаркающими шагами направился к двери, мучаясь с хлипким (на первый взгляд) дверным замком.

Мрачная и прокуренная комната навевала ту же грусть, что и собственное пристанище. Забравшись на чужую кровать с ногами, Салли первым делом включила телевизор, случайно сбросив рукой газету об убийствах в метро. У нее дома такая же. Ток-шоу, фильмы тридцатых, новости. Готэм охвачен огнем, несогласованными митингами, криками, трещащей по швам политикой Уэйна.

Мы все клоуны.

Салли устало прикрыла глаза. Проклятый город. Надо убираться отсюда.

По одному из кабельных каналов шел «Милдред Пирс». Мать Джона любила этот фильм. И ее мать тоже его любила, и «Любовь в бегах» тоже. (1)

Постель пахла старческим телом, лекарствами и одеколоном. Хотелось вдохнуть другой запах. Стирального порошка, мужского дезодоранта или дыхание Роджерса после пары конфеток «Винтергрин».

Зря она сюда приехала, но Артур не приставал к ней. Не пытался раздеть, погладить промежность или запихнуть язык ей в рот. И это, конечно, хорошо. Но не хотелось бы увидеть его с утра. Проснуться и увидеть, как дрожат его ресницы, как вздымается грудная клетка, услышать чужой храп.

Голова слишком тяжелая, чтобы резко дернуться, переместиться в другую комнату, усесться за обеденный стол и подпирать подбородок кулаком. Боги. Чертовы ресницы. Надо перестать их клеить, перестать прятаться за масками.

Рядом послышалась возня. Артур, очевидно, размышлял над тем, стоит ли ему присоединиться, лечь рядом или, боже правый, притянуть ее к себе. Он ограничился тем, что выключил телевизор, а после чиркнул колесиком зажигалки.

Запах благородной старости отступил перед табачным дымом.

Она притворялась, что спит, чувствуя, как старый матрас чуть прогнулся под чужим весом. Чужое тепло, чужое присутствие. Чуждо.

Салли крепче зажмурилась, зная, что в темноте этого не различить. В ярких пятнах она видит их. Лица, лица, множество лиц, они не отпустят, не растворятся сизым облаком, не оставят в покое.

Одержимость.

_________

(1) Золотой нитью в моих работах фигурирует старая любовь к Джоан Кроуфорд. Но клянусь, что название работы не имеет никакого отношения к одному из ее проектов.

Комментарий к

Если Вам не нравится глава, то… я разделяю ваши чувства)))

Немного пропала потому что была.. где? Правильно, в ебаном алкогольном трипе, но в свое оправдание скажу, что не так уж и долго.

Прошу прощения за длительную задержку и то, что исчезла с радаров. Произошло много событий: трагикомичных, странных и не поддающимся объяснению.

Отдельная благодарность за слова поддержки. Они были очень нужны в тот момент.

p.s В примечаниях нервный срыв. Я описывала и описываю это так, как было когда-то у меня. Sorry not Sorry.

========== Часть 7 ==========

Понедельник начался в субботу, которая теперь была настоящей субботой, а не каким-то еще днем среди недели, которому по ошибке присвоили это название.

Салли медленно покачивалась на стуле, завалив его на задние ножки. Она подумывала через пару недель купить в аптеке тест на беременность, ну, так, забавы ради или же по старой памяти. Те события, которые никак не поддавались объяснению или еще чему-то, Райан предпочла не вспоминать, будто бы их и не было. Как и прошлого, в принципе. Застряв в этом промежутке настоящего, она уже вторые сутки пыталась найти в себе силы, чтобы придумать занятие по лучше, нежели наблюдать, как с каждым днем темнеет все раньше, и эта отвратительная студия погружается во тьму.

Тем утром, когда Салли оставила Артура и его конуру, окутанную меланхолией с душком лекарств и старческого тела, она окончательно потеряла себя. Или ей так показалось, что последняя значимая, в самом деле, вещь в жалкой жизни обесценилась. В почтовом ящике без указания фамилии, лишь нацарапанным номером квартиры, в окружении агитационных листовок, нескольких счетов и парочки смятых телеграмм, точно набухший труп папаши, – Господь, душу его упокой, – заполнял пространство большой белый конверт от Уоррена. Никакого тебе «лично в руки Салли Райан» или же грифа «конфиденциально», «не кантовать» или что еще следует писать на ценной корреспонденции?

Сложенное вдвое свидетельство о расторжении брака и крошечная записка с текстом: «Теперь довольна?».

Разведена.

Салли Райан официально была разведена, и теперь со спокойной душой могла говорить, что никому не принадлежит. И никому больше не нужна. Родственников ни по крови, к которым следовало бы бежать за советом, родственников по бумажке, глупому штампу и колечку на пальце тоже.

Ни работы, ни друзей, ни семьи.

Она сказала, что приехала сюда разводиться, зачем-то продолжила наслаждаться прошлым, а теперь, прижимая к себе горсть пепла, звавшуюся собственной жизнью, оставалась на грани.

На грани того, чтобы завтра же, блять, выйти в окно, устроиться на холодных рельсах, встретить смерть, словно старого друга и навсегда уйти за ней.

Холод.

В воскресенье она заложила обручальное кольцо.

То самое, что хранила в бархатном мешочке, периодически надевала на безымянный палец и представляла что-то еще. В сиянии бриллианта она была кем угодно – миссис Райан, леди Салли Райан, дешевой копией Холли Голайтли.

Салли Райан лишенная романтизма вернула кольцо не на Пятую Авеню, как завещали еще в шестьдесят девятом, а в единственный работающий в воскресенье ломбард, где тощий мужчина с впалыми скулами и пустым взглядом через решетку сунул ей помятую сотню-другую долларов.

Кольцо стояло в разы больше.

В десятки раз, если добавить еще и воспоминаний, то во сто крат.

Уже поздно ночью Салли совершила небольшую прогулку по городу. Готэм – мрачный, гнилой снаружи и внутри, ниже Нью-Йорка и всех его трущоб, скользкий и вызывающий, как оттраханная проститутка в красных туфлях из комиссионки. Райан смотрела по сторонам, впитывая эту радиацию, уничтожающую человечность, витающую в воздухе и постепенно убивающую, размягчающую мозг. Живые трупы – жители проклятого города сновали туда-сюда, позабыв, что это не земля у Гудзона, не город Ангелов.

Лишь чудовищ.

Клубы дыма валили из труб теплоэлектроцентрали, растворяясь во мраке. Джон говорил ей, что это не опасно.

Не безопасно, конечно, но не опасно.

Когда-то Салли находила это веселым. Не ТЭЦ, не метро, не людей, а что-то другое, что давал ей только Джон, когда они неслись на такси на запад, смеялись, пили в барах и растворялись друг в друге.

Но теперь и Джона не было. Прошлого, видите ли, не вернуть.

Она посмотрела в ту сторону, где когда-то стоял старый кинотеатр, стены которого внутри были исписаны любовными посланиями, просьбами отменить снос и строительство какой-то башни, кажется, теперь это империя Уэйнов (нужно же на кого-то перевести стрелки), а еще там были уютные залы и звалось как-то иначе.

В понедельник Салли не проснулась.

Она засыпала снова и снова, готова была взвыть от головной боли, уставала даже от этого, а еще решила пропустить этот день. Больше делать было нечего. Телефон не прогонял гробовую тишину, только увеличивал невыносимую тяжесть от собственного бытия.

Во вторник, распивая двухдневный чай, Салли выложила в ряд деньги полученные в ломбарде. Так мало! Этого бы не хватило и на пару месяцев безбедной жизни. На неделю – да, две – возможно, но не месяц. Она ничего не выручила в деньгах, только потеряла на своей жадности. Эти грязные, хранившие следы кокаина, зеленые бумажки протянутые сухой жилистой ладонью не восполнили душевную пустоту. Ох, как Салли могла бы избавиться от этого украшения!

Она могла бы бросить его в воду, замахнуться, точно кидалась горстью речных камешек в проплывающие мимо буксиры, могла бы прислать его бывшему мужу, а лучше швырнуть в лицо при встрече: «К чему твои подарки, коль в них не осталось любви?».

А лучше бы… Если бы в день свадьбы Салли бы сбросила кольцо у алтаря, разрыдалась бы на коленях его сестры, разорвала бы тонкую вуаль, задыхалась и шептала, что передумала.

Пока что Салли Райан передумала разводиться, но это уже было прошлым. Свидетельство о расторжении бессмысленного брака пылилось у зеркала в коридоре.

В среду ей позвонил Уоррен. Его голос казался обеспокоенным, а может, сама Салли была взволнована. Правда, не в ее положении волноваться. Что еще могло произойти ТАКОГО, чтобы выбило почву из-под ног? Уоррен был лаконичен и галантен, наверное, как хороший адвокат. Салли было сложно судить на этот счет. Она не знала плохих адвокатов. Никаких не знала.

Уоррен – еще один знакомый Джона.

Старая крыса. Суперкрыса.

Салли нервно засмеялась в трубку.

– Ты находишь это смешным, Сал?

Она даже не слушала его. Райан лежала на диване, скрестив руки на груди, и придерживала телефонную трубку щекой. Она откровенно скучала и потеряла азарт к беседе в первые тридцать секунд, когда послышалось знакомое кряхтенье.

– Не-а, – Салли провела пару раз языком по внутренней стороне щеки, имитируя, черт-знает-что.

Ей хотелось приукрасить свою жизнь перед Уорреном. Это была минутная слабость; как прощальный секс с бывшим, затянувшийся на пару-тройку раз. Можно было бы сказать, что она познакомилась кое с кем, он жестко отымел ее, слюнявя ухо, приговаривал: «Ты маленькая траханая дырка», а после бы оплатил такси до неотапливаемых студий. Но что с этого рассказа? Ни-че-го. Уоррен бы чиркнул зажигалкой на моменте с такси, глубоко затянулся и про себя бы подумал, что Салли Райан после развода позволяет кому попало сливать в себя.

– Ты под чем-то? – это прозвучало, точно допрос, а не вопрос. Какое его дело? Никакого.

– Не-а, – говорить было лень, как и оправдываться перед каким-то Уорреном, который даже не ее друг, а так. Адвокат.

– Ты довольна разводом? Я выслал тебе свидетельство, не потеряй. Как обычно.

– Ага.

Он тяжело выдохнул, чиркнул зажигалкой, затянулся, а потом произнес тихо: «Пока, Салли».

Катись к черту, Уоррен.

Салли Райан ненавидела среды. Глупый день недели. Когда она там замуж вышла? В среду?

Она приняла горячий душ, растерла тело дешевой губкой, которая подошла бы больше для обуви, нежели нежной женской кожи, а после обернулась в не менее жесткое пересушенное полотенце. Надо бы начать следить за собой, пока от запаха собственных выделений, вони изо рта не стало рвать.

И как бедные женщины, которым приходится работать с утра до вечера, успевают все это? Салли напрочь забыла какого это работать. Вставать как все, завтракать не по паре часов, распивая остывший кофе, бежать в метро или на автобус, толкаться, ругаться, огрызаться. Столько глаголов, столько действий.

Она вообще работала раньше? Приехала же, чтобы работать, да? Салли дернулась, сбросила полотенце и быстро надела на голое тело длинную ночную сорочку, пропахшую табачным дымом.

Какая-то путаница в голове, ничего не помнила. Было же?

Джон. Они же познакомились на работе? Он водил погрузчик или она? Или это было в каком-то фильме про болтливую принцессу и безобразном чудовище? Или наоборот.

Салли паниковала.

Красные райские пташки шептали, что она поступает правильно, когда раскусывает их пополам, заглатывает с помощью обжигающего горло виски.

Все верно, дорогая Салли, ты поступаешь правильно.

На четвертый день ее разбудил телефон.

Она с трудом разомкнула глаза, когда попытка наощупь отыскать источник шума провалилась. Голова гудела, комната плыла, отдалялась, трансформировалась, черт подери, пока Салли шумно рухнула на софу и прижала холодную трубку к щеке, рявкнув хриплое: «Да?!»

– Я вас не слышу, – уже мягче проговорила Райан, потирая кулаком глаза. Очертания становились ярче, приобретали форму и какие-никакие детали. – Кто это?

– Салли.

– М?

– Это Артур. Артур Флек, – она вздрогнула. Уточнять было бессмысленно, в ее жизни нет знакомых Артуров, как и нет никого по фамилии «Флек». Как-то не красиво Салли попрощалась с ним, сбежала после того, как они попробовали заняться сексом с утра. Да уж. Лучше бы не звонил, она только забыла об этом. – Ты меня слышишь?

– Угу, – еще невежливей. – Слышу, я… Я просто… Просто только проснулась.

Райан мямлила так, точно бы придумывала отмазку, трахалась направо и налево, позволяла разыграть в два… Чересчур. Она просто спала, просто не могла проснуться, немножко переборщила вчера ночью, всего ничего.

– Знаешь, я же комик, – вдруг начал Артур, – мое выступление заметил Мюррей. Я сегодня один из приглашенных гостей.

– М-м-м, – Салли сделала глоток содовой, что уже несколько дней стояла у дивана. На вкус, точно моча. Фамилии, имена, уточнения доходили до нее с запозданием. Кто такой Мюррей, каких гостей, какой из этого болвана комик. Он даже шутку не может рассказать. – Прости меня, пожалуйста, я… Я не понимаю.

Жалкое мяуканье.

– Мюррей, – голос стал серьезнее. – В прямом эфире с Мюрреем Франклином. Его ассистент пригласила меня. Я думал, что ты любишь это шоу.

Что она ему успела уже сказать? Салли откинула голову назад, чувствуя, как онемели большие пальцы ног. К чему бы это?

Мюррей.

Бог мой.

– Поздравляю! Это круто, Артур, чертовски круто! – она прозвучала очень фальшиво, но в то мгновение ее, в самом деле, охватила гордость за этого человека. Пока она, Варжак-Райан, напивалась и глотала «румяна», неудачник-комедиант уже будет мелькать по телику. А потом откроет свое шоу, шоу Артура Флека, где будут сидеть такие же никчемные стендап-комики и рассказывать друг другу шутки собственного сочинения.

Какая же она гниль. Нет бы порадоваться.

Хочешь прийти? Я могу достать для тебя билет.

– Может, не стоит? Уверен, что хочешь этого?

– Ты снова хочешь пропустить мое выступление, – несколько горько (и нахально?) хмыкнул он. – Могла бы просто не поднимать трубку.

Блять. Ебаная истеричка. К чему все усложнять?!

– Я просто подумала, что… Ну, твоя минута славы или вроде того. Вдруг тебе удобнее говорить перед незнакомой публикой…

Мяу, мяу, мяу.

Как это нелепо, Салли!

Ей было стыдно за свое поведение. Впервые за долгое время, словно звонила мама, спрашивала, как идут дела, словно дальние родственники гладили по голове в рождество и с лукавой улыбкой уточняли – как хорошо ты вела себя, Салли?

Очень плохо. Очень и очень плохо.

Захотелось упасть на колени и заплакать, но только перед кем? Кому нужны ее слезы, подтверждающие всю ущербность?

Артур что-то еще сказал. Она снова прослушала, лишь согласилась. Мало ли.

– Там, – он прочистил горло, – только имя свое назовешь, – слова стали обретать какой-то смысл. Салли поблагодарила за приглашение. Прийти все-таки придется.

– А как там мама? Может, ее пригласишь?

Артур выдохнул:

– Салли, я же сказал тебе, – (черт, черт, черт) она крепко зажмурилась, подумав, что это защитит ее на какое-то мгновение от стыда. – Моя мать умерла. Я праздную. Увидимся вечером.

– Хм, да. Увидимся на шоу.

Салли дала себе крепкую пощечину и запоздало принялась анализировать услышанное. Праздную? Он празднует смерть женщины, которая с восхищением произносила: «Радость, это тебя!»?.

Ей определенно послышалось.

Он сказал: «я в трауре» или «готовлюсь к церемонии», но никак не праздную.

***

К четырем она была почти готова. Уложенные волосы, идеальные стрелки, черные накладные ресницы, безукоризненно выглаженные вещи. Почти Шэрон Тейт. Не хватало колечка от «Тиффани». Салли обыскала всю комнату, нервно вытряхнула весь чемодан, порвала красную папку с важными документами. Кольца нигде не было.

Черт возьми! Ее обокрали! Самое ценное забрали под самым носом! Нет бы… Что-то другое забрали. Что-то из старья, деньги, там, какие-то старые документы на дом, да что угодно.

Но не «Тиффани».

Она выпила две чашки кофе, чувствовала, как мешают эти сраные ресницы, как бедра облипает юбка, а еще эти высокие сапожки, которые следовало бы почистить!

Надо было еще поймать машину…

Но ее кольцо. Как Салли могла приехать на студию без него? Выглядеть как среднестатистический зритель, опухшая рожа в толпе, невыразительная. Она должна была запомниться! Может, Джон будет смотреть это шоу, как он часто выражался – «под засып», и увидит ее в эфире. Увидит это кольцо на пальце, которое теперь было манифестом свободы, а не бумажкой о владении.

Увидит и все поймет!

А она приехала разводиться.

«Можно и без кольца так-то», – подумала Салли, разглядывая свое отражение в зеркале; не оставляло ощущение владения любым положением, как теперь все в ее руках, и она, черт подери, почти другой человек.

Всего лишь пара манипуляций.

Она уже застегивала последнюю пуговицу на пальто, как зазвонил телефон, разрываясь безобразной механической трелью.

«Еще же машину ловить, документы…»

– Да…

– Салли, ты в порядке?

Она крепко ухватилась пальцами за спинку софы. Джон.

– Под чем ты? Салли, уж мне-то ты можешь, должна сказать! Мне звонил Уоррен, я разговаривал с ним вечером, он сказал, что ты что-то принимаешь.

Боже милостивый, он заботился о ней. Он снова беспокоился за ее жизнь!

– Уоррен наврал. Я ни под чем, – «соберись, ты владеешь положением!». – И вообще… Джон, мне пора. Опаздываю на съемку шоу Франклина.

– В качестве гостя? – прозвучало не без иронии.

– Нет, – Салли чувствовала, что начинает злиться. – Я тут познакомилась и переспала с одним парнем, комиком, он сегодня приглашенный гость в эту программу. Достал для меня билет, после, наверное, сходим куда-нибудь. Знаешь ли, Джон, у меня вообще все стало лучше, когда я от тебя ушла. Осталось развестись и все будет еще лучше.

Она произнесла эту фразу на одном дыхании. Трубка не издавала ни звука. Вероятно, бывший муж был поражен до глубины души ее речью. Не зря, не зря Салли Райан так долго вынашивала эти слова! Они назрели, точно самые спелые вишни, и брызнули соком, стоило их прикусить зубами, растеклись ядом по горлу.

– Салли. Салли, когда ты переспала с этим парнем?

– Моя личная жизнь не должна тебя касаться больше.

– Когда, Салли? Когда он пришел к тебе ночью?

Его реакция ей не нравилась. Взгляд бегал по комнате, ища деталь, за которую стоило бы ухватиться, чтобы удержать равновесие. Софа уже не спасала.

– Салли, я знаю тебя, очень хорошо и… Салли, никто не приходил к тебе. Это я принес тебе все документы. Мы давно в разводе, Салли.

Джон слишком часто повторял ее имя, словно это было ругательство или должно было пробудить ото сна.

– Чушь, – прошептала она, хватая телефонный аппарат подмышку. – Чушь. У меня нет никаких документов. Может, ты что-то напутал во время очередного делирия? И украл у меня кольцо? Боже, ты видел время? Ты отвлекаешь меня! Мне еще нужно поймать машину, а тут из-за этих нелепых митингов, клоунады…Сам же знаешь.

Джон хотел было сказать что-то еще, но остался по ту сторону, уступив место привычным гудкам. Чертов алкоголик. Она замерла у трельяжа, оправляя полы пальто. Старые газеты, неоплаченные счета. Салли схватила кипу бумажек, сбрасывая одну за другой вниз, в поисках доказательств своего не безумия.

Казенный лист, пропечатанные буквы. Повторное свидетельство.

Должен быть оригинал. Чужие пальцы по телу. Долбежка ради долбежки. Она нашла смятым квитанцию с прописанной карандашом суммой – оценка заложенного украшения.

Ее первое и последнее колечко от «Тиффани». Салли глубоко вздохнула. По щеке пробежала непрошеная слеза.

Она заглянула под трельяж. Оригинал оказался там. Нетронутый, сложенный в новую прозрачную папку.

Хотелось засмеяться и закричать. Салли провела рукой по лицу, ощущая, как джемпер облепил потную спину.

«Я же… Я же не сумасшедшая».

А еще машину ловить…

***

У дверей студии гудела толпа. В холле было душно, помощница Франклина – молоденькая и не менее смазливая Ширли Вудс, попросила оставить верхнюю одежду в гардеробе, сохранять номерки (Салли выпал сто двадцать второй) и объявила, что у них будет время привести себя в порядок: выпить воды, сходить в уборную, поправить макияж.

Салли сжимала в руке пластмассовый номерок, позволяя ему впиться в ладонь. И чем же ей нравилось раньше ходить по ток-шоу? Эти толпящиеся люди, потные тела, яркий свет софитов, пыль, кружащаяся в воздухе.

Заняв одно из дальних мест, Райан вжалась в спальное кресло. Меньше всего хотелось, чтобы камера захватила ее лицо, искаженное каким-то ужасом. Окружающие чувств не разделяли. Они были так рады – парочка рядом с нескрываемым восхищением смотрели по сторонам, кто-то надеялся произвести незаконную звукозапись, скрывая в громоздком врачебном саквояже диктофон, какая-то женщина махала рукой оркестру.

Скорее бы сбежать.

Под треск переключателя скоростей из воспоминаний Салли судорожно перебирала моменты, когда потеряла контроль над рассудком, снова стала зависимой, одержимой.

Толпа залилась в радостном улюлюканье – под потолком загорелась табличка «аплодисменты».

Мюррей Франклин владел положением. В самом деле, владел. Он удерживал внимание толпы, кидался меткими язвительными шуточками и создавал впечатление того человека, с которым хочется смеяться, но не быть объектом насмешки.

»…Покажем этот клип в последний раз».

Салли захлопала с остальными. Она увидит то, чем так гордился этот странный Артур (хорошо, что он был настоящим, а не плодом ее Готэмских фантазий!); о чем все говорили.

Свет в студии погас, все сконцентрировали внимание на экран. Артур смеялся. Истошно. Как в первую встречу. Не смешная шутка. Они выставили его придворным шутом. Он не понимал об этом.

Салли посмотрела по сторонам, на лица людей, что собрались сегодня в этой студии, возможно, зная гостя программы. Они смеялись над ним, парочка рядом обменивалась комментариями в духе: «Ну и болван».

«Джокер».

Софиты вспыхнули. Это был не Артур, не тот зажатый любитель уродливых курток, только его новое альтер эго – славный малый Джокер. Он вошел в студию пританцовывая, словно бросая вызов собравшимся, никакого стеснения, никакой неловкости за собственное поражение.

Салли ему завидовала и продолжала хлопать. Табличка не угасала.

От его смеха хотелось закрыть уши руками. Как и от несмолкаемого залпа аплодисментов.

– Тук-тук.

Она проворачивала эту шутку с мамой в детстве.

«Тяжелые деньки выдались с тех пор, как… как я убил тех парней».

Салли зачарованно следила за тем, как движутся его губы, как вылетают эти страшные слова. Толпа освистывала его.

«Они были ужасны. Все ужасны в последнее время. Если бы я умирал, вы бы перешагнули, вы даже не замечаете меня».

Ей показалось, что в эту минуту он взглянул на нее, нашел ненавистное лицо в толпе. Райан вжалась в пыльное кресло. Все, все до единого воспоминания стали очень яркими, если в них участвовал мистер комедиант. Вот они у аптеки, в кафе, у студии (где же он там работал?), в больнице, курят рука об руку, лежат на кровати бок о бок, она отворачивается, когда он нависает над ней, закрывает глаза и не может ответить на этот влажный поцелуй, впопыхах уходит, говорит, что не может. Без причины. Просто Артур. Артур Флек, которого она не замечала, сделала личным шутом.

Весели меня, Артур!

Сегодня я опять страдаю по бывшему мужу, Артур! Давай, избавь меня от этого! Давай выпьем кофе, потрахаемся, покурим, лишь бы на зло ему! Бывшему мужу, Джону Райану, которому наплевать, как мне на тебя.

«Что вообще творится на улицах? Там люди просто орут и кричат друг на друга. Никакой цивилизованности!»

Орут и кричат. Перешагнули бы через меня. Сколько раз она спрашивала саму себя, что произойдет после смерти? Что станет с ней, бедной и несчастной крошкой Сал?

Салли вспомнила первый день в Готэме. Не самый первый, а сейчас. Очередной день мусорной забастовки. Таксист чуть не сбил какого-то клоуна. Джокера.

Она чувствовала, как заледенели ладони, как бьется сердце, а во рту предательски пересохло. Что-то должно было произойти, такой монолог, не диалог, должен был подвести какую-то черту.