Текст книги "Одержимость (СИ)"

Автор книги: thewestwindchild

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Чужие пальцы по бедрам; худые и длинные, сжимающие ее грудь, словно клаксон. Боже, это уже смешно. Она поддавалась на каждое действие, но не стремилась распахнуть глаза, сорвать очередную нелепую жилетку, попотеть с пуговицами на рубашке. Зачем? Салли не хотела к нему прикасаться.

Для нее в этих словах было больше трагедии, чем во всей семейной жизни длившейся… меньше, чем почасовая ставка в клубе «Ха-Ха».

Уж прости за неприкрытую издевку, Артур.

Она так любила Джона. В любом состоянии. Всегда. Так жаждала прикоснуться к его телу, почувствовать жар кожи, запах, следы устойчивого парфюма. Что угодно, лишь бы про него и ассоциировалось бы с ним. Но глаза всегда оставляла закрытыми, смущаясь.

Сейчас же ей хотелось их оставлять закрытыми. Поддавалась, но не хотела. Не через силу, просто никаких чувств, никакой отдачи. Тело было телом. Животным, возможно, изголодавшимся по чему-то еще.

Чужие пальцы коснулись половых губ. Приятного не больше, чем на осмотре у гинеколога. Перчаток только не хватало. Салли задержала дыхание, точно готовилась к первому разу (который она помнила с трудом). Это должно произойти сейчас. Нужно не забывать стонать, желательно с придыханием. Часть, которая никогда ей не удавалась, но всегда выдавали трясущиеся колени, судорога до кончиков пальцев, сбитое дыхание.

Это было больно, почти до шумного вздоха, с желанием вцепиться во что-то, но не в кого-то. Край круглого стола прекрасно подходил. Псевдонаучное «мало естественной смазки» она бы заменила на «отрешенность от происходящего». Как будто секс перестал быть во имя удовольствия, а снова вернулся к единственному шагу на пути к счастливому материнству.

Долбежка ради долбежки. Вот что это было. Она чувствовала как неэстетично выглядело ее тело, точно кусок мяса. За одно все-таки следовало отдать должное мистеру Флеку – он не раздевал ее, задрал джемпер – да, юбку выше – да, расправился с нижним бельем – да, но не раскинул на столе, как лягушку для препарирования.

Секс после любви, любовь после секса. В этой незамысловатой игре слов ей открылся сакральный смысл. Хорошо.

Она понадеялась, что «сольет» он явно не в нее, – беспокоиться о беременности не хотелось, – и еще скоро это кончится. Кто был с ней в спальне сейчас? Явно не вдвоем. Салли, Артур, его чудаковатость, ее призраки.

Ее чудовище.

Никакой сладкой нарастающей истомы, которая бы свела с ума. Волны наслаждения, что должны нахлынуть, разлились между строк дешевых романчиков для домохозяек и любителей французского эроса шестидесятых.

Салли вновь свела ноги. Влажно, липко, пошло.

Грязно, как и весь чертов Готэм. Как и все, что окружало ее раньше и теперь.

Голова кружилась.

«Ты останешься со мной… на эту ночь?»

– … И на эту, и на следующую. Запомни, ты мне нужна всегда, – убаюкивающе произнес Джон из воспоминаний, прижимая ее к себе, своими горячими ладонями. Так нежно, что…

вся проклятая земля влюбилась в эту ночь.

***

Куриные бедра, щедро смазанные арахисовой пастой и сладким соусом «чили», шипели на сковороде. Так делала ее тетка с Аризоны, которую муж в шутку называл «горсть пшена», ссылаясь на игру слов.

На трельяже покоилась новая газета – некто в клоунской маске прикончил трех человек в метро. Убийственная шутка. Салли докуривала вторую по счету сигарету, сбрасывая пепел в кружку со вчерашним кофе.

Она никогда не готовила мясо прежде, полуфабрикаты не в счет.

С раннего утра требовалась какая-то встряска, может, опровержение случившемуся. Было ли это правдой или только игрой воображения после алкоголя и волшебных таблеток? Черт знает что. Вначале Райан думала, что это все Джон. Он приезжал, они занялись страстным прощальным сексом на кухонном столе, а после дорогой муж уехал домой, оставив ее одиночку с этими воспоминаниями. Но Джон никогда бы не бросил одну в ночь. На улице, в баре, в такси, но не в этой мерзкой студии.

Кандидатуру комедианта Салли отбрасывала. Он не вязался с ночными воспоминаниями, она бы это запомнила, а следовательно, это было неправдой.

Когда она пришла к этой логической цепочке, то и решилась покинуть студию и отправиться в супермаркет, чего не делала долгое время. Их было два поблизости – на пересечении соседних улиц и в трех кварталах. Салли выбрала тот, что был в трех кварталах. (На самом деле, она вначале подошла к первому, почти нажала на ручку, но вовремя вспомнила о потребительской корзине имени Салли Райан).

Нельзя брать водку и тоник в супермаркете поблизости. Если будешь это делать часто, а не пару-тройку раз в месяц, то люди сочтут тебя зависимой. В маркете у старого дома все знали, что Джон запойный.

Его это не смущало.

Для утра субботы здесь было многолюдно. Салли хотелось, чтобы сегодня была суббота.

Она никогда не брала неудобные тележки, питающиеся четвертаками, и с трудом разворачивающиеся на повороте. Нужно было взять много продуктов. Забить каждую полку в холодильнике, а лучше еще и морозильную камеру. Райан вряд ли съест все это (притронется ли вообще?), может, приготовит что-то, раздаст голодающим? Да, это было бы здорово.

В третий раз не справившись с управлением чертовой тележки, зацепив какого-то мужчину, она едва не закричала от злости, а после перехватила ярко-красную пластмассовую корзинку и умчалась в отдел с алкоголем. Водка и тоник. Виски и кола. Ром и кола.

Салли бросила к позвякивающим бутылкам куриные бедра, упаковку самых дешевых клубничных йогуртов, пачку хлопьев и коробку с соком. В задницу эти эксперименты с продуктами питания. Уже стоя у кассы, выложив все продукты, она неуверенно попросила пачку сигарет, точно в первый раз.

Голос прозвучал приторно-вежливо.

На пересечении улиц какой-то юнец раздавал свежую прессу. Такая работа была куда подстать ему, нежели тому афроамериканцу, который делал это не так энергично, и улыбка давалась с трудом.

«Мисс».

Мальчик протянул ей эту газету, как сказочный рыцарь, поднявший шелковый носовой платок своей ненаглядной. Сколько ему было лет? Одиннадцать? Тринадцать? Никакого и намека на щетину, – боже правый, какая щетина могла быть на этом гладком детском лице! – ни намека на красные прыщики, никакого удара гормонов. Не испорченный. Скорее всего на заработанные деньги купит какую-то ерунду вроде роликовых коньков или спустит на игровые автоматы или тир.

Никаких сигарет. Никакого алкоголя.

Никаких зависимостей.

Она была тронута одним лишь видом этого парня. Простодушием, почти магнетической чудаковатостью и искренностью порывов. Он так энергично предлагал эти чертовы газеты, не обращая внимания на то, как нелепо сидела на нем тонкая не октябрьская куртка, заляпанные до самых колен вельветовые штаны, стоптанные кроссовки.

Салли взглянула на первую страницу газетенки, вспыхнула, точно спичечная головка, и изрядно смяв, бросила в глубь позвякивающего пакета.

Третья сигарета с шипением отправилась на кофейное дно. Одно куриное бедро уже подгорело и вместо корочки напоминало уголь, но ничего. Кожу она никогда не любила.

Салли открыла бутылку водки, распробовала двумя глотками тоник, и смешала все это в фарфоровой чашке – китайский сервиз, доставшийся от матери. Сердце билось тяжело, дыхание сбилось, точно у загнанного в угол зверя.

Пусто и горько.

Она подошла к телефону, прижав холодную пластмассовую трубку к щеке, набрала липкими пальцами номер, что отчетливо отпечатался в памяти, и замерла в ожидании, когда на том конце провода раздастся неуверенное и банальное —

«Да?».

Комментарий к

Большое спасибо всем читателям. Пропав на пару дней с сайта, я, честно говоря, очень удивилась числу людей, которые нажимали кнопку “Жду продолжения”. Трехзначное число у меня впервые, дальше шестидесяти с копейками никогда не заходило. Да и то, что работа получила столько оценок за короткий срок… Большое спасибо! ❤️

========== Часть 5 ==========

– Да? – неуверенность объяснялась сонливостью. – Кто это?

Салли отодвинула от уха трубку, думая над тем, что как-то некрасиво поступила снова – звонить в субботу утром… Или какой сегодня все-таки день?

– Я боюсь ошибиться, но, – хрипотца сменилась какой-то уверенностью, чиркнуло колесико зажигалки. – Райан, ты?

– Уоррен, – она потянулась к миске с куриным бедром, прижимая трубку к щеке. – Я хочу развестись за один день. Желательно сегодня.

На том конце провода послышался смех. Старая лифтерная крыса.

– Как знал-как знал, что это ты, Салли! В который раз ты хочешь разводиться? Нет-нет, сколько ты выпила, чтобы прийти к этому решению?

Мама говорила, что она – открытая книга. Салли покосилась на китайский фарфор и начатую бутылку водки. Не так уж и много, чтобы выслушивать подобные речи, о чем она и сообщила адвокату.

– Ох, Салли, ты не разочаровываешь, – она так и видела, как бедняга Уоррен с утренним похмельем сидел на краю двухспальной кровати, свесив свои синюшные ноги (таскать такую тушу, еще бы!), сбрасывал пепел в стеклянную пепельницу. – Знаешь, клиенты всякие бывают, но вы, ребята, друг друга стоите. То «давайте оттянем процесс», то «хочу одним днем», то «да, она еще отзовет весь процесс». Вы оба тяжелые.

– А ты пил вчера, – констатировала она, отковыривая пальцем кусок мяса. – Причем не так уж и мало, а как же работа?

– Это называется ненормированный рабочий день, детка. Тебе не понять.

Мясо на вкус было неплохим. Она по-детски облизнула указательный палец. Со стороны могло бы выглядеть и эротично.

Уоррен монотонно рассказывал о вчерашних похождениях, новом баре (казалось, что подобные заведения появлялись в городе, точно грибы после дождя), покере и неплохой ставке на скачках.

– Я тоже так хочу, – отозвалась Салли, а после уточнила: напиваться и ненормированный рабочий день.

– Ну так, радость, – он глухо засмеялся. – Ты у нас и так безработная.

«Радость».

Блять.

Она выронила из липких от жира рук керамическую миску, позволив той разбиться на пять крупных осколков. Радость, тебя к телефону! Какая-то девушка!

Какая-то.

– Райан. – голос Уоррена стал серьезным. – Ты под чем-то? Снова не бережешь себя?

Он знает! Он все-все знает! О «румянах», о ее привязанности к «красным птичкам» – безобидным и игрушечным.

Она же… Салли изначально думала звонить не ему, даже этот чертов справочник… Райан повертела головой по сторонам, чтобы удостовериться, что телефонный справочник так и не достала. Ей казалось, что номер уже надежно отложился в памяти, что не следует сверяться с той строчкой. Неужели она ошиблась на пару цифр?

От чужого тяжелого вздоха загудело в ушах. Верно, она все еще не одна.

– Я просто увидела паука. Я чертовски боюсь этих тварей, Уоррен. А эта мерзость взялась почти из неоткуда.

– И где он? Где ты его увидела?

– Мать твою, он спускается почти перед самым моим носом, сука! – для полной убедительности она завизжала и бросила справочник в угол. Нужен же характерный звук! – Я тебе перезвоню, если не сожгу это жилье.

– Очень хочу надеяться на твою благоразумность, – шутку он не понял.

***

Салли осторожно собрала осколки и небрежно вытерла жирное пятно на паркете кухонным полотенцем. Готовила она всегда отвратительно и нечего было ждать, что курица не подгорит, а пиала не разобьется. Говорят, что матери должны обучать этому своих дочерей, передавать по наследству толстые кулинарные книги, рассказывать хитростям. У нее же это как-то не срослось. Ну, не любила Салли смотреть как варятся спагетти, как мать жарит печень или тушит гарнир.

Это никогда не было проблемой.

Она тяжело выдохнула, манерно перешагнула через невидимое пятно на полу и подошла вплотную к зеркалу. Собственное отражение вызывало отторжение. От природы слегка раскосые глаза казались стеклянными, а нижняя часть лица опухшей. Отвратительно.

Салли вновь тяжело вздохнула. Железная леди – это не про нее, про маму. Та никогда не плакала, оставалась непоколебимой до самого конца; пока дочка пошла в папочку. Отец был чересчур, как признавался сам, по-женски эмоционален, отшучиваясь в кругу близких, что это отпечаток депрессии и следы военного детства без мужской руки. Неспокойный, порывистый…

Райан открыла шкаф, петли поприветствовали со скрипом, будто бы, предупреждая, что это плохая идея. Она вынула из шкафа то, что носила чаще всего. Застиранные и некогда черные прямые брюки и джемпер. Мама любила наряжаться, выглядеть как звезда.

Мама была Шэрон Тейт, пока она оставалась жалкой тенью, мешком с дерьмом. Хотелось зарядить самой себе пощечину, харкнуть и растереть вязкую слюну по зеркальной глади.

И как он на ней женился? Зачем?

Салли вспомнила, как однажды корпела около получаса над спагетти и забыла придержать крышку – все труды оказались в раковине полной мыла, а она обожгла руки. В тот вечер Джон принес какую-то дрянь, которую можно было залить кипятком, переждать минут пять и voila; сказал, что часто берет это в китайском квартале:

«Помогает сэкономить время, – признался он, накручивая лапшу на вилку. – Попробуй».

Всяко лучше ее стряпни.

Она и пить-то не умела. Как мужчина.

Ей вспомнилось, как после каждой сильной попойки, веселенького вечера в баре, она ползла в одних брифах на кухню и, сидя на коленях, вливала в себя ледяное молоко или заранее приготовленную бурду – лимонную воду для снятия похмелья. Вытирала молочные следы над губой и возвращалась обратно в постель, поглаживая его потную шею. Это не вызывало отторжения.

Она так сильно любила. А мама никого не любила, даже отца.

И все же однажды она заплакала. В памяти всплыли смутные образы похорон отца. Большой закрытый гроб, рыдающие родственники по его линии и мама, что пару раз промокнула кончиком носового платка уголки глаз. Никому не позволено было подходить к гробу до церемонии. Береговая полиция выловила его спустя три дня. Кузен Чарли сказал, что за это время трупы разбухают и синеют. Как будто и не с ней было, а так. Детская страшилка вроде той глупой считалочки: наступишь на трещину и сломаешь маме позвоночник. Кто это придумал?

Салли вышла из дома, на ходу застегивая черные круглые пуговицы на пальто, не задумываясь о том, закрыла ли дверь в этот раз. Пару раз она забывала выключить утюг, свет в спальне и провернуть ключ в замке на два оборота.

Знакомые улицы навевали тоску. Остановившись на людном перекрестке, Райан прислонилась плечом к фонарному столбу и чуть прикрыла глаза. Что случилось бы, если сейчас водитель не справился с управлением и влетел аккурат в нее? Она бы не успела и ахнуть, легкое бы пробило, кости поломались. Никакого тебе «красивого самоубийства», еще один несчастный случай, дорожное происшествие.

А Готэм бы продолжил жить дальше. Ее б накрыли черным пакетом, может, убрали бы с оживленной улицы, спрятали от чужих глаз свидетелей, но люди бы продолжили свой путь. Они бы также смеялись, плакали, переступали через черный пакет.

Ее здесь нет. Было бы лучше исчезнуть?

Развернувшись, Салли отправилась в сторону метро, прокладывая путь наощупь. Пелена слез перед глазами и желание выглядеть отрешенной, а еще и гордость не позволяли бросать вызов обществу этим фарсом. Она растерла влажные дорожки по щекам, разрешая ветру, заметать эти следы, для пущей решимости взмахнула головой и засеменила по залитым грязью ступеням.

Вниз по лестнице, что должна была вести…

Она пересекла весь Готэм дважды, напоминая себе делать пересадки. Огни в центре становились ярче всякий раз, когда поезд оставлял тоннель и выезжал на свет, но если приглядеться, то картинка тускнела, терялась в этом кирпиче, ободранных рекламных щитах, бесконечном количестве граффити.

Навьюченный люд, угнетающая бедность, нелепая забастовка, вычурная предвыборная кампания.

Подняв ворот пальто, Салли спешно зашагала к студии, потирая красные от холода руки. Алкоголь почти выветрился. Вчерашний-сегодняшний, неважно. Она чувствовала себя приятно утомленной длительной прогулкой, убаюканной колесами поезда. Могла бы проспать вечность!

Телефон разрывался. Неприятный звон, кажется, раздавался по всему холлу, пока она, чертыхаясь, пыталась справиться с замком.

Сраная студия, сраный замок, сраные ключи.

«Да, Господи, иду», – едва ли не закричала Салли, дернув дверь сильнее, а после не сбрасывая сырые сапоги, поспешила в комнату, со злостью хватая злосчастный телефон.

– Слушаю, – вышло агрессивно и очень грубо, эхо собственного голоса заставило поморщиться. – Да?

– С-Салли, это Артур, я не могу долго говорить, это последний четвертак, не смог дозвониться раньше, – она закатила глаза. Господи, если ты не можешь говорить, то к чему вся эта бравада? Посочувствовать? Проникнуться? – У м-моей мамы был. инсульт, да, ты не могла бы приехать? Я знаю, что это звучит, ну, не очень.

Его было плохо слышно. Вот-вот механический голос разорвет связь и скажет: «Для продолжения разговора опустите двадцать пять центов».

– Больница?

– Старый Готэм, там, на…

«Я знаю, где это», – хотела было оборвать Салли прежде, чем в трубке послышались гудки.

Нет, нет, нет.

Она отчаянно бежала от этой жизни. От этих звонков среди ночи, заплаканных голосов, диагнозов, врачей, а особенно от больниц. В первый раз это было, когда умер отец. Она поздно делала уроки, перелистывала что-то, может, нотную тетрадь, когда механический звонок разорвал тишину. Ей тогда хотелось быть взрослой, а потому и схватила трубку, ожидая, что это звонит кто-то из родственников с другого часового пояса. Это вполне могло бы быть верной версией. И тетки, и старшие кузины могли позвонить откуда-то с Алабамы, Аляски, да черт возьми, не важно место. Басистый голос попросил передать трубку кому-то из взрослых. Мама протирала лицо кубиком льда, растянувшись на диване, не по-женски.

Салли слышала этот бас, это обращение: «Миссис Варжак», разговоры об опознании.

Второй раз был сразу после замужества (или еще до?), когда заплаканная кузина Джона, всхлипывая, попросила приехать в больницу. Его скосил тогда не делирий, так, приступ, который ошибочно приняли за серьезное помутнение рассудка, а после всплыла информация об эпилепсии. Разовой, но почему-то, вспоминая, Салли казалось, что это были мелочи. Она тогда сидела в коридоре босая, обувь стояла рядом, растертые в кровь ноги от быстрого бега и неудобных новых лодочек. Салли шевелила пальцами ног, следила за узором, который вырисовывался в этих трещинах краски на стене, и молилась. Она хотела, чтобы все было по-старому. Как раньше. Ее пустили в палату после полуночи, как жену, а может, она сама вошла. Смутные воспоминания. В тот момент Джон казался таким беспомощным, словно маленький котенок, и ей снова хотелось о нем заботиться, жалеть его.

В третий раз… Ох, третий был самый ненавистный.

Салли спросила разрешения водителя курить в салоне. Тучный пожилой мексиканец поймал ее отражение в зеркале заднего вида, а после обернулся назад и пожал плечами, мол, делайте что вздумается, юная леди, но не испортите обивку, Христа ради.

Она скрестила пальцы в кармане пальто. Клянусь, клянусь, клянусь. А после опустила окно, пренебрегая разумом и логикой, что там, мать вашу, мусорная забастовка, помои, запах чего-то жженого, что используют бедняки для своих костров, гнилой осенний ковер и октябрь.

Выдохнув струю дыма, Салли прикрыла глаза. Если долго вслушиваться в тишину, то она все еще слышала тот звон. Звон, который настиг ее на пятом этаже восточного крыла больницы в старой части Готэма.

Они пили так много, не ели днями напролет, а потом эта дурацкая задержка. Она сходила просто, чтобы развеять собственные домыслы, лишний раз убедиться в том, что это все нереально.

«Поздравляю, мисс, – старая жидовка Розентайн поправила очки, что почти соскользнули на кончик носа. – Вы беременны».

Это прозвучало как… Как объявление войны, как поздравление с чумой или тем, что ей осталось жить двенадцать часов от силы. Но елейный голос пытался допустить интонацию счастья, мол, вам так повезло, а может и повезет, если после выпитого, выкуренного и принятого… Вы не родите какого-нибудь урода на потеху публике. Подумать только… Она и молодая мамочка.

Салли знала, что сделает аборт. Они не планировали детей, не предохранялись, но и не думали об этом. Как-то не до этого было. Ее перенаправили в это восточное крыло, ожидать казни, думать за двоих, за того, кому не суждено будет родиться. Джон был на грани того, чтобы отправиться в Аркхем, в какое-нибудь отделение, где, по словам знакомых, был хороший психиатр с уклоном в зависимости. Не только алкогольные, но это уже мелочи.

Она слышала этот звон, который таился в тишине, звон, когда пустая ампула стукнулась о металлическую гладь тележки с препаратами, как стучат пальцы по основанию шприца, избавляясь от последних пузырьков воздуха. Ей сказали, что это будет не больно.

Так и было, пока не отпустило. Что она наделала?

Ей надавали рецептов, сказали о том, что может еще начаться кровотечение (но это в самом-самом худшем случае), что следует все-таки следить за качеством контрацепции, гигиеной и прочее.

Джон лежал на их диване в одежде, свесив одну ногу на пол. Его рот был слегка приоткрыт, на подушке небольшие капельки слюны. Салли острым краем лодочки отодвигала бутылку за бутылкой (0,25 и 100 мл), что выстроились в шеренгу по стойке, точно те мешали чему-либо. Тишина была такой же. Она прилегла рядом, не раздеваясь, чувствуя ноющую боль и нечто противоречивое: освобождение и грех. Джон притянул ее во сне к себе, потная мужская ладонь оказалась на плоском животе.

Грех останется с ней навсегда.

Когда такси остановилось у этого здания, Салли хотелось сбежать. Пятиться назад, повторять отрицание, точно молитву, и не оборачиваться назад. Она присела на бетонные ступени у запасного выхода, игнорируя пустые скамейки. В четвертый раз Джона отправили сюда на принудительное лечение. Можно сказать, что заковали в смирительную рубашку, пока она приезжала сюда, смотрела, как препараты делают из него овоща, вздрагивала, когда видела тех, кто бормотал нечленораздельные звуки. Последний этап перед психбольницей – шестой этаж, корпус С, западное крыло.

Она тяжело выдохнула, закурила и опустила голову ниже, всматриваясь в то, как поблескивают лужи бензина в лучах фонарей.

Когда настал четвертый раз, она впервые подумала покончить с собой. Представила в красках, как поезд переедет ее на две части, как позвонят теперь уже не ей, Джону, его семье, его плаксивой кузине, и скажут: «Сэр, вашу жену переехал поезд. Нужно явиться на опознание».

И тогда бы Джон, бедный запойный муж, прошелся бы по пустым комнатам, произнес бы в пустоту: «Сал, мне тут сказали, что тебя переехал поезд. Сал?», а она бы уже остывала, черт возьми. Органы наружу, кровь, испуганное выражение лица.

В воспоминаниях матери говорили именно так.

Салли покачала головой. Зачем она приехала сюда?

Нет, не в больницу, не к Артуру, которого не знает, и уже ставит под сомнение его реальность. Зачем она вернулась в Готэм? Город, что пожирал ее воспоминаниями, город, где прошлое первого звонка перекликалось с реальностью, захлестывало и топило, надеясь, что однажды убьет навсегда.

На стойке информации она попыталась выяснить в каком отделении находится миссис Флек.

Инсульт. Это сердце? Кардиология? Или что-то в голове?

Ей указали на интенсивную терапию и добавили, что мисс Флек никого не принимает, и вообще желательно быть бы родственницей.

Четвертый этаж. Будто бы что-то промежуточное между двумя этапами ее жизни. То самое начало, которое она почему-то перепрыгнула. Салли с ужасом смотрела на эти блеклые стены, радовалась, что в лифте ехала одна и случайно не оказалась на пятом или шестом этаже, где пролила слишком много слез. На четвертом этаже тише, мрачнее, слышен треск и что-то напоминает о том звоне, который застал ее однажды.

Она даже не уточнила, где именно эта интенсивная терапия, конкретный номер палаты, нужно ли приобрести халат, сдать какие-то вещи. Джону, например, нельзя было приносить острых предметов, таблеток, что-то содержащее спирт, книги в твердых обложках… Ее похлопывали по карманам, пока Салли проносила пачку сигарет в чулке, точно героиня какого-то боевика прятала пушку.

Всматриваясь в матовое стекло, Салли все ждала, что призраки прошлого, глупая метафора, станут явью. Что сейчас выбежит из одной из многочисленных дверей она, юная и заплаканная, побежит вниз, хватаясь за перила, чтобы не соскользнуть и не полететь кубарем вниз. Что сейчас выйдет Джон в черном джемпере по самое горло, пятерней пригладит волосы, похлопает себя по карманам джинсов. Что сейчас что-то произойдет, повторится то, что было раньше.

Но этого не было, осталось расплывчатым пятном в ее памяти, будто бы и не существовало никогда прежде.

– Ты все-таки приехала.

Артур. Бледный, сутулившийся, нелюдимый, дополняющий этот город, являющийся его частью, его сыном. Наследником. Он смотрел на нее с какой-то тоской, а может, разочарованием. Черт его знает.

Она пожала плечами. Да, конечно, приехала, не могла иначе. Ей следовало увидеть это место, важнее, чем поиграть в заботливую подругу.

– Я потратил всю мелочь, пока пытался дозвониться до тебя, – это прозвучало не обидно, не с целью пристыдить, а скорее забавный и неутешительный факт.

– Как мама? – боги, как же ей плевать. – Какие прогнозы?

Артур ничего не ответил, лишь обернулся назад, в укутанную тьмой палату интенсивной терапии. Сколько он пробыл уже здесь? Вечность? Сжимал ее тощие пальцы, поглаживал морщинистую руку, говорил матери, что любит? Салли делала это сотню раз, вернувшись в родной город.

– Это. Ну, мне, наверное, не надо говорить об этом, но, – слова давались с трудом, он заламывал пальцы, – Может, эм, можешь, остаться ненадолго?

Салли участливо кивнула, будто бы в разговоре присутствовал кто-то еще.

– Я думаю, что нужно сходить за кофе, – хотелось сбежать. – Там, на первом этаже есть автомат, а еще я хочу покурить.

– Я тоже.

В лифте они одновременно потянулись к кнопке первого этажа. Артур как-то глупо усмехнулся, сочтя это чем-то забавным, Райан повторила его действия, решив, что так сможет разрядить обстановку. Хорошо, что лифт спускался вниз, и этаж четвертый, а не пятый или шестой. И не существует промежуточных этажей. Пять с половиной.

На улице похолодало.

Салли присела рядом на сырую скамейку и зачем-то пару раз поправила пальто, будто бы опасалась, что теперь подол весь будет в заломах. Сигарета медленно тлела в узловатых пальцах, пока Райан расправлялась уже со второй. Она чувствовала его присутствие рядом, ощущала близость через несколько слоев одежды, старалась не думать об этом. И вообще ни о чем не думать.

– Ужасно, неправда ли?

Артур нервно стряхнул пепел. Не рассчитал. Большая часть сигареты слетела вместе со столбиком. Он отбросил окурок в сторону и потянулся за второй сигаретой. Салли искоса следила за его движениями, такими обыденными и примитивными, с которыми встречалась не один год.

В этом что-то было.

Пламя осветило его угрюмое лицо. И в этом тоже что-то было.

Она выдохнула и не глядя, перехватила его ледяную руку.

– Отвратительно.

Комментарий к

Прошу прощения за небольшую задержку с продолжением. Последние четыре дня прошли в ебаном алкогольном трипе, недомолвках, размолвках, каком-то непонятном дерьме и потере денег. Я все также без жилья, с разбитым сердцем и отсутствием похмелья.

Большое спасибо за ожидание, огромное (для меня) число ожидающих и комментарии.

========== Часть 6 ==========

Салли медленно размешивала сахар пластмассовой ложечкой, немного брезгливо зажав бумажный стакан двумя пальцами. Она делала это уже добрые пять минут, но это занятие было лучшим из предложенных. Если бы кто-то шутливо заметил, что сахар давно растворился, то Райан бы завизжала: «Чего еще вы хотите от меня?!».

В больнице было тошно.

Они не обмолвились и словом после пропущенных сигарет. Салли в пустоту повторила, что еще нужно сходить за кофе (спать уже не хотелось), а до этого предупредила, что пойдет искать уборную. Говорить, что ей приспичило не то проблеваться от видов, не то просто рухнуть на крышку унитаза и закрыть лицо руками, было бы как-то не красиво. Не женственно, как сказала бы мать.

Уборную она так и не нашла, прослонялась по коридорам, посмотрела на трещины в краске, вдохнула запах медикаментов и не вымытых уток и с неким облегчением подошла к кофейному автомату. Все-таки это было ей незнакомым.

Ну или отчасти знакомым.

Салли взяла два кофе, а после поспешила вернуться к автомату, как к спасительному маяку, ссылаясь, что забыла взять ложечку, ведь она всегда пьет кофе с сахаром (вранье). Она бы и за сливками вернулась после, если б можно было. Любой предлог лишь бы не мрачная палата.

Эта женщина, чье лицо на половину закрывала кислородная маска, эти датчики, капельницы, прогнутая софа для посетителей. Самых близких. Салли снова и снова отгоняла мысль, чтобы повздорить с Артуром и уйти. Нужен же повод, ей-богу, а не импульс, мол, не хочу и не буду здесь находиться.

Или…?

Она аккуратно присела на софу, отхлебнула кофе, ловя себя на том, что нервно дергает ногой. Раздражающе.

Артур молчал, снова не притронулся к кофе, лишь поглаживал большим пальцем тыльную сторону ладони матери. Может, ободряюще, может, успокоения ради.

– Может, телик включить, – почти шепотом предложила Салли, чувствуя, как все вокруг оказывает давление, точно под прессом Брама. – Какое-нибудь шоу вроде Франклина.

– Мы уже посмотрели шоу Франклина, – отрезал он, не поворачиваясь к ней лицом.

Райан согласно промычала. Что ей еще делать-то?

– И как?

Он не ответил.

Артур?

«Уже поздно».

Сведя брови к переносице, Салли обернулась на хриплый голос Артура, будто бы убеждаясь, не привиделось ли ей разом. Он снова повторил довольно очевидный факт, смотря на черные, похожие на дождевых червей, стрелки часов на стене.

– Да, поздно, – ответила она, ощущая себя идиоткой. Поздно. Да. Да, поздно. Чепуха. – Я. Особо и не тороплюсь, мне же не на работу.

Райан покачала головой. В памяти всплыло несколько эпизодов ночных попоек.

«Тебе же завтра на работу, – шептала она, протягивая открытую бутылку водки. На прикроватной тумбочке покоилась открытая бутылка газировки. Чтобы запить».

«К черту эту работу, – язык бывшего мужа заплетается. Он уже перебрал. Почти на тонкой грани, чтобы вновь оказаться в щупальцах делирия. – Я хочу быть завтра с тобой. Я не хочу отпускать тебя».

Салли крепко зажмурилась.

Это все нереально. Нереально. Неправда. Он хотел выпить, но не быть с ней, никогда не любил ее, никогда. Никогда, никогда, никогда.

– Салли?

Она дернулась от попытки чужого прикосновения, от вытянутой, черт подери, ладони, как дикое зверье, которое привыкло испытывать чужую агрессию.