Текст книги "Мармеладка (СИ)"

Автор книги: Terra 33

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Весна. Задорной босоногой девчонкой она ворвалась в уставший от вечно брюзжащей, сгорбленной старухи-зимы город, пробежала, смеясь, по улицам, заглядывая в витрины, омытые от скучной пыли ласковым дождиком, тронула тонкими, музыкальными пальцами голые ветки деревьев в городском парке, заставив их, вздрогнув, опушиться клейкой листвой, и, запыхавшаяся, но весьма довольная, опустилась на скамейку в маленьком скверике около Академии искусств, расположенной почти в центре Магнолии. Огляделась по сторонам, смешно наморщив украшенный веснушками носик, решая, с кем бы и как бы ещё порезвиться, тут же радостно захлопала в ладоши, наметив себе новую «жертву». Ею стала невысокая светловолосая девушка, что присела на соседнюю скамеечку, положив рядом с собой большую папку с рисунками.

Приглядевшись, Весна увидела, что блондинка явно не в настроении – плечи опущены, нижняя губа закушена, а большие карие глаза задумчивы и печальны. «Не порядок!» – зелёные травяные волосы взметнулись от резкого движения головы, мягкой волной скользнув по хрупким плечам; изящная кисть сделала почти неуловимое движение, и в ту же секунду солнечный лучик, повинуясь приказу Весны, прыгнул к девушке на щёку, пощекотал теплом бархатистую кожу, поднялся выше, мягко тронув ресницы и заставив блондинку зажмурить глаза, и утонул в заблестевших от его прикосновения волосах. Чуть пухловатые губы дрогнули в улыбке, сразу преобразив и без того симпатичное девичье личико. Весна, пару минут полюбовавшись на незнакомку, снова вскочила на ноги и убежала по своим делам – ох, и много их ещё у неё!

Оставшаяся сидеть на скамейке в полном одиночестве блондинка заправила за ухо прядку и, бросив косой взгляд на папку, тяжело вздохнула. Вот ведь незадача! А она так надеялась, что получит зачёт. Но господин Ридас Джона, преподаватель по столь нелюбимой ею дисциплине, был весьма категоричен, сразу и безоговорочно забраковав все работы.

Ей пришлось ждать в коридоре около студии почти час, пока закончится урок и студенты, подхватив свой нехитрый скарб, дружно покинут аудиторию, разбежавшись в разные стороны. Легонько стукнув костяшками пальцев по двери, девушка вошла в просторную светлую комнату, предназначенную для рисования обнажённой натуры. Господин Джона, высокий, худой, как жердь, с аккуратно завитыми ярко-рыжими волосами, что-то негромко напевая себе под нос, перебирал в руках разноцветную ткань, которой намеревался, видимо, драпировать стоящий в середине зала стул – через полчаса начинался очередной урок. Услышав за спиной робкое покашливание, мужчина обернулся и посмотрел поверх очков на незапланированного посетителя.

– Здравствуйте… – прозвучало тихое приветствие.

– А-а-а, мисс Хартфилия! – преподаватель откинул в сторону ткань, разноцветной змеёй заскользившую с постамента, рядом с которым он стоял, на пол. – Вы принесли рисунки?

– Да, – кивнула девушка, подходя ближе. – Это для зачёта.

– Ну-с, посмотрим, посмотрим, – Ридас, забрав у студентки папку, отошёл с ней к столу у окна и стал неторопливо рассматривать. Девушка пыталась по его лицу определить, насколько художнику нравятся её работы, но тот оставался невозмутим. Просмотрев содержимое, Джона сложил листы обратно в папку и протянул их мисс Хартфилии: – Как вас зовут?

– Люси, – ответила студентка, едва не взвыв от досады: во-первых, сейчас её ждала получасовая лекция по искусству, на которую намекали снятые с длинного преподавательского носа очки в толстой пластмассовой оправе; а, во-вторых, зачёта ей не видать, как своих собственных ушей – Джона обращался к студентам по именам только тогда, когда собирался потомить их ещё какое-то время в ожидании получения долгожданной записи в зачётной книжке.

– Так вот, Люси, – начал Ридас. – Ваши работы, без сомнения, хороши: интересная техника, соблюдение пропорций, великолепное исполнение деталей. Но в них нет самого главного – вас самой.

– Простите? – недоумённо приподняла брови Хартфилия.

– Ну, что же вы, не ходили на мои занятия? – обиженно поджал губы преподаватель. – Художник, рисуя картины, как и любой творческий человек, в момент создания своего творения подобен самому Господу, потому что вкладывает в работу частицу себя… – Джона начал расхаживать по комнате, воодушевлённо вещая на эту, столь любимую им тему, размахивая худыми, непомерно длинными руками. Люси только молча кивала, всем своим видом показывая, что внимательно слушает незапланированную лекцию. Наконец, выдохнувшись, Ридас снова водрузил на нос очки и посмотрел на девушку сквозь толстые стёкла: – Надеюсь, вы всё поняли, мисс Хартфилия. Я даю вам… эм-м… скажем, две недели, договорились? Поищите вдохновение, смените натурщика – и творите!

Ей оставалось лишь кивнуть, попрощаться и, прихватив папку, уйти. А сейчас она сидела в маленьком скверике, расположенном рядом с Академией, пытаясь найти выход из создавшегося положения. Как там сказал господин Джона? Поискать вдохновения и сменить натурщика? Ну, с первым проблем не было, а вот второе… Как можно сменить того, кого нет в принципе? Люси не призналась преподавателю, но все её работы для зачёта были срисованы не с живой натуры, хотя это было против правил. И вовсе не потому, что девушка любила нарушать эти самые правила или ей было лень бегать в поисках того, кто согласился бы позировать. Как раз наоборот. Просто обстоятельства складывались немного не в её пользу. Чтобы нанять свободного натурщика, нужны были деньги. Люси не хотела брать их у родителей, а те драгоценные, которые она получала, подрабатывая по вечерам в кафе, почти полностью уходили на оплату снимаемой квартиры. Получалась практически безвыходная ситуация.

– Привет! – вывел её из задумчивости чей-то голос. Девушка подняла голову, чтобы посмотреть на того, кто обратился к ней, и невольно улыбнулась. Рядом со скамейкой стоял Нацу Драгнил – лучший друг, весельчак и балагур. За всё время их знакомства (почти два года) Люси ни разу не видела, чтобы он грустил. Хорошее настроение, казалось, было неотъемлемой частью этого человека, как серые глаза или розовые, вечно встрёпанные волосы. При этом он умудрялся и её заражать положительным настроем, одним своим присутствием скрашивая даже тоскливый осенний день. Вот и сейчас Хартфилия поймала себя на том, что её губы невольно растянулись в улыбке, и даже проблемы с зачётом уже не казались такими глобальными, как несколько минут назад.

– Привет! – кивнула она в ответ.

– Ты чего такая смурная была? – полюбопытствовал друг, плюхаясь на нагретое солнцем сиденье. – Что-то случилось?

– Да так… – неопределённо пожала плечами Люси, но потом всё же решила рассказать – Нацу ведь не отвяжется, пока всё не узнает. – Я надеялась, что сегодня смогу получить зачёт по одной дисциплине, но увы! Преподаватель посмотрел рисунки, на которых ты, кстати, сидишь… – парень подорвался со скамейки, сконфуженно пробормотал: «Извини» и сел обратно, протянув подруге папку. – Так вот, зачёт мне не поставили.

– Почему? – искренне удивился Драгнил. – Ты ведь хорошо рисуешь.

– Возможно, – Люси было приятно слышать комплимент от Нацу, даже если учитывать, что он совершенно не разбирался в живописи. – Господин Джона сказал, что в работах нет души, и он отчасти прав. Мне нужен живой натурщик, а не фотография или ролик из интернета, но у меня нет денег, чтобы оплатить их работу. А через две недели я должна сдать новые рисунки.

Драгнил на секунду задумался, а потом выдал такое, от чего художница едва не упала со скамейки.

– Давай я буду твоим… как там? Натурщиком? Мне ты можешь не платить.

Люси почувствовала, как жарко начинают гореть щёки. Нацу? Её лучший друг? Будет ей позировать? Обнажённым?! Это. Просто. Невозможно!

– Нацу… – девушка, стараясь не смотреть на Драгнила, мучительно подбирала слова, чтобы объяснить ему, насколько его предложение абсурдно. – Натурщик для этих рисунков должен позировать… без одежды… совсем… – закончила она почти шёпотом.

– Голым, что ли? – уточнил парень. – Э-э-э… Ну… Ладно, – наконец, видимо, справившись с первым шоком и удивлением, достаточно бодро ответил Нацу. – Голым так голым. Что не сделаешь ради друга?

Комментарий к Мармеладка…

Ну, это так, для затравочки))

========== Виноградная ==========

– Проходи, – Люси махнула рукой и отступила в сторону, давая Нацу возможность переступить порог её квартиры и войти внутрь: накануне они договорились, что будущий натурщик приступит к исполнению своих обязанностей на следующий же день. Вернее, как договорились… Драгнил просто спросил её в лоб: «Когда и где?», и девушка, ещё не отошедшая от предложения принять его дружескую помощь, почти на автомате выпалила: «Завтра в двенадцать у меня». Её тут же обрадовали: «Буду как штык!» и бесцеремонно утащили смотреть ненавистный футбол – Нацу надеялся, что сможет привить подруге любовь к этому виду спорта. Пока получалось не очень, хотя Хартфилия никогда не отказывалась ходить на матчи – чего не сделаешь ради друга? И только поздно вечером она с ужасом вспомнила о предстоящем сеансе.

Первым желанием было позвонить Драгнилу и всё отменить, но не поставленный зачёт и безвыходность положения заставили Люси смириться с неизбежным, внутренне обмирая от мысли: КАК? Как она будет смотреть завтра на голого парня? Нет, будущая дипломированная художница не была ханжой: ей уже приходилось рисовать обнажённых людей обоих полов, да и на пляж с Нацу летом ходили, так что видела она его не только в джинсах и футболке. Но совместить то и другое в одном конкретном человеке, своём лучшем друге… Это было немыслимо. Поэтому она долго не могла уснуть, а утром, рассматривая в зеркале бледную растрёпанную особу, с надеждой спросила у неё: «Может… может, он сам передумает?». И скрестила пальцы на удачу.

Как показали дальнейшие события, это не помогло. Потому что без пяти двенадцать (Драгнил не отличался особой пунктуальностью, за что периодически получал взбучку от не любившей опоздания Хартфилии) в её дверь позвонили. Робкая мысль: «Соседка за солью забежала?» была буквально сметена широкой улыбкой розововолосой модели. Люси с трудом подавила вздох: «Не передумал…» и пригласила Нацу войти. Парень кивнул, шагнув в тёмную прихожую, которая стала ещё темнее, когда закрылась входная дверь.

– У тебя опять лампочка перегорела? – риторический вопрос, уже почти такой же привычный, как и приветствие – примерно каждые две-три недели ему приходилось менять сгоревшую лампочку на новую.

– Там что-то с проводкой, – отмахнулась девушка, не подумав о том, что сейчас этот её жест точно не увидят. – Я уже вызывала электрика, он сказал, что сделать ничего не может, потому что… Ой! – к восклицанию добавился грохот и тихое шипение.

– Эй, ты как? – спросил в темноту Драгнил. – Жива?

– Да-а… – простонали в ответ. – Хоть и слегка побита. Пойдём, – Нацу почувствовал, как тонкие пальчики вцепились ему в локоть, разворачивая его, а в спину упёрлась ладонь, заставляя двигаться дальше по коридору в сторону узкой полоски света на полу, пока они оба не оказались около закрытой двери. За ней, как уже знал молодой человек, не раз бывавший в квартире подруги, находилась студия (так её называла сама Люси) – большая светлая комната с двумя огромными окнами и почти без мебели. Здесь девушка рисовала; везде: на стенах, полу, подоконниках висели, лежали картины, рисунки и наброски, стол у окна был завален красками, кистями, карандашами и ещё кучей неизвестных, но, очевидно, необходимых для художника предметов.

Люси, кое-как доковыляв до стоящего у мольберта табурета, плюхнулась на деревянное сиденье и, скривившись, вытянула ушибленную ногу. Под коленкой наливался большой, с пол-ладони, синяк. Нацу присел рядом на корточки, осмотрел повреждённую конечность, осторожно проведя пальцем по краю бордового пятна, вздохнул: «Горе ты луковое…» и ушёл на кухню за льдом: подобные встречи девушки с мебелью и другими твёрдыми предметами, которые могли оставить на нежной коже Хартфилии разные по размеру и цвету болезненные пятна, случались не редко, и Драгнил уже поднаторел в оказании пострадавшей первой помощи. Аккуратно приложив завёрнутый в полотенце лёд, парень снова исчез, а, вернувшись, с упрёком посмотрел на подругу:

– У тебя нет лампочек.

Люси закусила губу, опустив глаза:

– Я совсем забыла, что та была последней. Прости. Завтра куплю.

– Я сам, – усмехнулся Нацу. – А то опять забудешь. И приду завтра пораньше, чтобы её поменять. Кстати, что сказал электрик?

– Надо менять всю проводку, но хозяйка на это не согласится – слишком разорительно для её кошелька.

– А то, что это разорительно для твоего, эту старую кошёлку, видимо, не волнует, – нахмурился Драгнил, игнорируя возмущённый взгляд подруги: девушку коробило от подобных выражений. – Почему ты не сменишь квартиру?

– Потому что она мне нравится. А синяки и шишки я могу набить в любом месте, – Люси протянула другу пакет. – Отнесёшь? А то растает…

Парень молча выполнил её просьбу и, вернувшись, задал вопрос, от которого у художницы сбилось дыхание и мурашки дружным строем промаршировали вдоль позвоночника:

– Ну, что? Мне раздеваться?

Девушка только и смогла, что кивнуть и указать Нацу на стул, приготовленный для его одежды. Добровольный натурщик без промедления приступил к выполнению своих обязанностей: скинул кроссовки, аккуратно развесил на спинке стула белый клетчатый шарф – подарок отца, очень дорогая для Нацу вещь, снял футболку… Люси заворожено наблюдала за бесплатным стриптизом, даже не подумав о том, чтобы отвернуться или выйти из комнаты (последнее было весьма затруднительно из-за противно ноющей ноги).

Впрочем, молодой человек и сам не предложил ей ни того, ни другого. Возможно, потому что относился к происходящему гораздо легче, чем она. Вот и ей тоже так надо – спокойно и профессионально. На какой-то миг девушке даже показалось, что она сможет преодолеть стеснение и робость, но как только Нацу взялся за пряжку ремня, вся её решимость тут же испарилась – ведь он сейчас снимет… всё! Люси зажмурилась и резко крутанулась на табуретке, поворачиваясь к Драгнилу спиной. Теперь она могла лишь слышать шелест ткани, но, кажется, и этого было достаточно: щёки просто пылали от смущения, воздуха не хватало, сердце так колотилось в груди, словно ей пришлось бегом подниматься на десятый этаж. Господи, зачем она согласилась?!

Шуршание за спиной между тем стихло, и голос Нацу, как всегда спокойный и уверенный, сказал:

– Я всё.

Всё?! Да, теперь уже поздно отнекиваться, отказываться, оттягивать неизбежное. Поэтому, сделав несколько глубоких вдохов, девушка задержала дыхание и повернулась. Ну, вот, ничего страшного не случилось, зря она так боялась. Трусиха.

Парень вдруг кашлянул и немного удивлённо спросил:

– Э-э-э… Люси… А рисовать ты будешь с закрытыми глазами?

Хартфилия чуть не застонала вслух. Он что, издевается, да?! Хотя Нацу прав – рисовать с закрытыми глазами весьма неудобно. Придётся их всё-таки открыть. Итак, глубокий вдох. Раз… Два… Три… Люси резко распахнула глаза и застыла, глядя на молодого человека. Нет, она, конечно, ожидала увидеть всё, что угодно, но…

– Что это? – получилось совсем не грозно, а очень даже растеряно.

– А то ты сама не видишь? – вскинул бровь Драгнил. Девушка едва сдержалась, чтобы не запустить в него чем-нибудь пусть и не сильно тяжёлым (калечить лучшего друга ей не хотелось).

– Я вижу, но…

– Просто мне подумалось, что так будет лучше. Чтобы постепенно. Но если не хочешь… – и парень потянулся к узлу, чтобы развязать шарф, который был обмотан вокруг его бёдер.

– Нет! – Люси вытянула руки ладонями вперёд, останавливая его. – Пусть лучше так… Постепенно…

Следующие минут пятнадцать ушли на то, чтобы умостить натурщика в нужную позу: девушка просто описала, что нужно сделать, и потом лишь подкорректировала получившееся фразами: «Чуть выше», «Левее», «Нет, слишком сильно», «Теперь хорошо». Бросив последний взгляд на получившуюся композицию, Люси, зажав в пальцах уголёк, предупредила Нацу: «Устанешь – скажи, мы сделаем перерыв» и начала рисовать.

Три часа, оговоренных для сеанса, прошли как один миг. По крайней мере, для неё. Услышав тихий перезвон мелодии будильника на телефоне, девушка тяжело вздохнула, отложив в сторону бумагу и уголь, смущённо буркнула: «Ты одевайся пока, а мне надо руки помыть» и, ещё немного прихрамывая, вышла из комнаты.

Когда Люси вернулась, Нацу стоял у стола, рассматривая её старые работы. Девушка подошла к нему и протянула небольшую коробочку:

– Знаешь, я подумала, что это не совсем справедливо, если за свой труд ты ничего не получишь, поэтому вот… – Драгнил, откинув крышку, с интересом рассматривал содержимое. – Пусть будут хотя бы мармеладки. Их ровно четырнадцать, за каждый день. После сеанса будешь брать одну в качестве оплаты.

– Я могу выбрать любую? – уточнил юноша, и Люси невольно улыбнулась: таким озорством и предвкушением загорелись его глаза.

– Конечно, Нацу! – как маленький ребёнок, честное слово!

– Тогда, пожалуй… вот эту! – сделал выбор Драгнил, отправляя в рот мармеладку фиолетового цвета. – М-м-м, виноградная! Неплохо!

Друзья рассмеялись, растворяя в искренних улыбках остатки неловкости. «Может, всё не так уж и плохо?» – подумала Люси, закрывая за гостем дверь.

========== Грушевая ==========

На следующий день Нацу, как и обещал, пришёл на полчаса раньше и протянул ей пакет, в котором лежало с десяток новых лампочек, равнодушно махнув рукой на вполне резонный вопрос: «Сколько?». Прихватив одну из них, парень неторопливо занялся уже привычным делом, что-то тихо мурлыкая себе под нос. Люси не прислушивалась, готовясь к очередному сеансу и бросая искоса недоумённые взгляды на стоявшую на журнальном столике небольшую магнитолу – её принёс с собой Драгнил, ничего не объясняя и загадочно улыбаясь. Девушка только пожала плечами: придёт время – расскажет, хотя с чисто женским любопытством всё равно нет-нет да поглядывала на чёрный пузатенький CD-проигрыватель.

Закончив с электромонтажными работами, молодой человек бодро отрапортовал, что готов приступить к своим непосредственным обязанностям, и, взявшись за поясную пряжку, поинтересовался, ехидно усмехаясь:

– Выйдешь или будешь смотреть?

– Ты… – почти прошипела Хартфилия, заливаясь румянцем и сжимая кулачки. Ответом ей был спокойный взгляд серых глаз. Нацу даже не покраснел! Люси поджала губы и быстро покинула комнату, со всей силы хлопнув дверью.

Уже в коридоре она, желая дать выход своему гневу, топнула ногой, едва ли не рыча от злости, а потом, сложив руки на груди, принялась расхаживать между студией и кухней, раздражённо сопя. Этот… этот… Слов, чтобы выразить своё отношение к наглой модели, не находилось, а челночные метания нисколько не улучшили её настроение. Поэтому, когда из комнаты донеслось: «Я готов!», девушка была готова если не растерзать Драгнила, то злобно огрызнуться на любую его «неправильную» реплику.

Однако парень больше ничего не сказал, молча выполнив все указания, что, впрочем, не смягчило художницу: она по-прежнему злилась на друга – настолько, что, кажется, спади сейчас с него шарф, как и накануне, обмотанный вокруг бёдер, Люси даже не обратила бы на это никакого внимания. Глаза пробежали по обнажённой фигуре напротив, пальцы сжали кусочек угля, рука потянулась к листу, оставляя поверх нанесённых накануне линий новые штрихи.

Натурщик полулежит на софе, лениво-расслабленно, но привычный замечать мелкие детали глаз видит таящееся в мышцах напряжение. Он весь словно сжатая пружина, готовая в любой момент сорваться с предохранительного крючка. Правая рука согнута под прямым углом – она опора, сегодня скорее номинальная, чем реальная. Нужно успеть ухватить это состояние, более чётко прорисовать именно эту часть тела. И ещё вот здесь, где ладонь лежит на поднятом согнутом левом колене. Нет, не просто лежит – плотно обхватывает, до вздутой венки на запястье.

Хартфилия и сама не знала, почему расположила свою модель для первого рисунка именно так, хотя, наверное, надо было выбрать что-то попроще – просто не виделось по-другому. Стоило лишь подумать о работе, и сюжет будущего рисунка сам встал перед глазами: отчётливо, выпукло, словно уже и правда был на листе бумаги. И противиться этому полёту вдохновения было нельзя, потому что иначе ничего другого нарисовать она бы не смогла. Как говорится, проверено практикой. Поэтому Люси всё же решила сделать так, как задумала.

Плавный изгиб торса, составляющий с правой, согнутой ногой одну линию. Он был прорисован ещё вчера, надо лишь добавить немного тени. Но это позже. Лицо повёрнуто в анфас, подбородок чуть приподнят, но не настолько, чтобы наделить высокомерием. Да и нет этого чувства в серых, непривычно серьёзных глазах. И в уголках плотно сжатых губ. Сегодня эмоции другие. Ей надо успеть – ухватить, передать. Всё остальное потом…

– Прости, – неожиданно раздалось в тишине.

– За что? – нет, она уже не злилась. Люси вообще не могла долго сердиться на Нацу – это было просто невозможно. Весь гнев, недовольство, раздражение куда-то исчезали, стоило Драгнилу улыбнуться, словно его улыбка была весенним солнцем, быстро и без остатка растапливающим снежные горы её плохого настроения. Но повредничать-то немного можно?

– Ты вчера жутко стеснялась…

– Я? – спросить удивлённо, чтобы скрыть неловкость. Впрочем, кого она хочет обмануть? Три испорченных листа – оттого, что у неё накануне дрожали руки – самое лучшее доказательство того, что друг был прав. – И поэтому сегодня ты решил меня разозлить?

– Но ведь сработало же, разве нет? – в голосе молодого человека послышались весёлые нотки.

– Сработало, – вынуждена была согласиться художница. – Ты теперь всегда будешь так делать?

– Пока ты не перестанешь стесняться, – эти слова были сказаны очень серьёзно, и девушка ни мгновения не сомневалась в том, что Драгнил не отступится от своего решения. – Люси, это лишь дружеская услуга, не больше. Относись к ситуации проще, как если бы я менял сгоревшую лампочку.

– Ты никогда не менял лампочки голым, – буркнула Хартфилия и тут же едва не прикусила себе язык, потому что парень довольно хмыкнул:

– А что, замечательная идея! В следующий раз обязательно так и сделаю. Кстати, можно, наверное, теперь всё делать голым: кран тебе на кухне починить, гвозди для новых картин вбить, чай попить…

– Я сейчас тебя стукну чем-нибудь тяжёлым, – пригрозила девушка.

– Не стукнешь, – самоуверенно ответил Нацу. – Потому что я у тебя единственный натурщик, и меня надо беречь: любить, кормить и давать отдыхать.

– Рука устала? – виновато закусила губу Люси. Драгнил чуть скривился: «Есть немного», сжимая и разжимая кулак, чтобы разогнать кровь, но при этом стараясь не менять позы. – Извини. Давай сделаем перерыв.

Молодой человек неторопливо поднялся, размял затёкшее плечо, по которому тут же побежали колючие холодные иголочки, прошёлся по комнате. Хартфилия его не торопила, что-то подправляя на рисунке. Проведя несколько линий, она с неудовольствием заметила, что уголь царапнул бумагу; внимательно осмотрела кусочек обожженной палочки и, не найдя ничего предосудительного в нём, всё же решила сменить. И только сейчас, откладывая работу на журнальный столик, чтобы пойти в другую часть комнаты и взять новый уголёк, вспомнила про CD-проигрыватель.

– Ты мне так и не сказал, зачем принёс магнитолу.

– Ах, да! – спохватился Нацу. – Точно! Совсем забыл! – он порылся в карманах джинсов и извлёк оттуда презерватив. – Для вдохновения, так сказать.

Люси, увидев в руках Драгнила квадратик из серебристой фольги, от неожиданности уронила коробочку с углём, которую только что взяла с рабочего стола. Естественно, картонная упаковка не выдержала столь жестокого к себе обращения и, падая, порвалась, заставив своё содержимое раскатиться по полу. Парень поднял голову на шум и бросился помогать, собирая обожженные палочки и с непривычки сильно пачкая пальцы. Ссыпав их в сложенные лодочкой ладони подруги, он огляделся, пытаясь найти, чем бы вытереть руки, но так и не увидев ничего подходящего, утопал на кухню. Пока его не было, девушка успела пристроить столь внезапно потерявшие свой «дом» угольки сначала на стол, а потом сложив в скрученный из бумаги пакетик. И, конечно же, морально подготовиться к предстоящему разговору.

– Нацу, вынуждена тебя огорчить – ничего не будет. Я понимаю, что про художников ходит много самых разных слухов, особенно про тех, кто рисует обнажённую натуру, но…

– О чём ты? – недоумённо поднял брови молодой человек.

– О том, что ты держишь в руке, – нахмурилась художница. Драгнил повертел в пальцах презерватив и улыбнулся:

– Да ладно, Люси. Уверен, тебе понравится, – и шагнул к ней. Девушка, стоявшая у журнального столика, инстинктивно отшатнулась. Нацу, кажется, совершенно не обратил на это ни малейшего внимания: наклонился к магнитоле, нажал на ней пару кнопок и открыл упаковку презерватива. Дальше Люси смотреть не стала: она торопливо оглядывала комнату в поисках предмета, чтобы огреть им обнаглевшую модель, которая довольным голосом произнесла:

– Ну, вот, всё готово. Теперь можно приступать.

– Приступать к чему? – девушка, уже успевшая повернуться к Драгнилу спиной, медленно обернулась, сжав кулачки: дружба дружбой, но подобные вольности она не простит никому.

– К рисованию меня красивого, – парень подбросил на ладони половинку упаковки презерватива. Вторая часть, к удивлению Хартфилии, торчала… в магнитоле. Быстро преодолев разделяющее их расстояние, Люси выхватила у Нацу серебристую вещицу и внимательно её осмотрела.

– Это же… – растерянно протянула художница.

– Флешка, – подтвердил молодой человек. – Здорово, правда?

– Не то слово… – выдохнула Люси. Нет, её друг бывал, конечно, иногда весьма эксцентричен в своих поступках, но купить флешку, похожую на упаковку презерватива… Такого она от него точно не ожидала.

Комментарий к Грушевая

Та самая флешка))

http://podarki.ru/kupit/Fleshka-Prezervativ-2998674

========== Малиновая ==========

Нацу стоял у стола, кончиками пальцев правой руки осторожно касаясь струн лежащей на разбросанных по столешнице нотам скрипки. В левой, опущенной вниз вдоль тела, он держал смычок. Бёдра, как и прошлые два дня, были обмотаны, на этот раз полотенцем – Люси решила поберечь любимую вещь друга и предложила ей замену. От полностью обнажённой натуры художница пока отказывалась, хотя и понимала, что рано или поздно ей всё равно придётся решиться на этот шаг: для зачёта ей нужно было предоставить минимум пять рисунков, и только на одном из них модель могла быть частично прикрыта – таково было условие преподавателя.

Господин Джона не ограничивал студентов в техниках и материалах, они могли свободно выбирать тему для рисунков и пол натурщиков, но в одном всегда был непреклонен – раз он вёл курс по изображению обнажённой натуры, то и на работах, предоставляемых для зачётов, должна быть именно она. Хотя и делал маленькую поблажку в виде одного рисунка с «фиговыми листочками» (как называл предметы, прикрывающие интимные места, сам Ридас). За две недели, при хорошем стечении обстоятельств, девушка могла нарисовать около шести-семи работ, поэтому особого времени на раскачку у неё не было. Эта поза – последняя, во время которой она могла позволить себе прикрыть стратегические места натурщика тем же полотенцем. Но когда рисунок будет закончен… Впрочем, почему бы не подумать об этом, когда придёт время?

Художница, на секунду задумавшись, потянулась к разложенным на журнальном столике материалам. И улыбнулась, обнаружив в руке обожженную палочку. Люси нравилось рисовать углём, пожалуй, это была её любимая техника. Не из-за того, что она требовала меньше усилий или давала в процессе легко подправить возможные недочёты и ошибки. Скорее, именно из-за кажущейся лёгкости девушка считала этот способ рисования наиболее трудным из всех остальных – так, по крайней мере, казалось лично ей. Ведь от неловкого движения уже готовое изображение могло быть стёрто, потеряно, а восстановить его в том виде, в котором оно было в первый раз, практически невозможно: линии, детали всё равно будут отличаться от нанесённого прежде. Для Люси это было всё равно, что рисовать новую картину. Или перекроить уже готовое платье: вроде и осталось что-то от старого, но смотрится совершенно по-другому.

И всё же, несмотря на все недочёты и трудности этой техники, девушка, когда была возможность, рисовала именно углём. Потому что эти работы казались ей по-настоящему живыми. Как чёрно-белые фотографии или фильмы, когда внимание не отвлекается на игру цвета, полностью сфокусировавшись на мелких, почти невидимых глазу деталях, которые ей, как художнику, говорили очень много. Глубокие, бархатистые, мягкие, рисунки углём обладали каким-то мистическим очарованием, которому Люси просто не могла, да и не хотела противиться.

Бросив ещё один взгляд на натурщика, девушка медленно провела палочкой по бумаге, намечая контур фигуры, и вздрогнула, когда Драгнил случайно задел струну.

– Нацу! Осторожнее, пожалуйста! – попеняла она другу. – Если со скрипкой что-то случится, меня Леви в порошок сотрёт. И старайся не двигаться.

– Я не нарочно, – откликнулся молодой человек. – С чего ты вдруг решила нарисовать именно так? С инструментом?

– Вдохновение нашло, – объяснила свой порыв Хартфилия.

– Вот видишь, – хмыкнул Нацу. – А ты не хотела.

Люси не стала объяснять другу, почему она вчера так противилась его сюрпризу, который, что уж греха таить, получился и весьма неожиданным, и достаточно приятным. Когда парень включил магнитолу, художница даже замерла, услышав первые звуки музыки. Не от того, что играло, а оттого, что Драгнил сделал именно этот выбор.

– Вивальди?

– «Времена года. Зима. Часть 1. Аллегро нон мольто». Моя любимая вещь.

– Вот уж не думала, что тебе нравится классическая музыка.

– Почему? – немного обиделся Нацу. Девушка пожала плечами:

– Ну… После того, как кое-кто уснул на концерте…

– Теперь я понял, почему ты перестала меня на них брать, – удовлетворённо, как человек, наконец-то получивший ответ на долгое время мучивший его вопрос, кивнул молодой человек. – На самом деле некоторые вещи мне нравятся, но слушать я их предпочитаю только так – в записи.

– Классическая музыка лучше всего воспринимается в живом исполнении, – решила поспорить Люси. Конечно, она не исключала и того способа, о котором говорил друг, но ей с детства внушали, что концертные залы – единственное место, где в полной мере раскроется красота произведений великих композиторов прошлого.