сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
— Еда! — спохватился секретарь, когда они уже поднимались по тесной лесенке. — Сможете ли вы есть наши блюда? Вы же у себя питаетесь какими-то концентратами… или нет?
— Благодарю, мы не нуждаемся в пище, мы действительно привыкли к консервам и взяли их с собой. В наших рюкзаках.
Стат мельком подумал, что никто их даже не обыскивал — настолько синоты были уверены, что соседи по солнечной системе оружия с собой не возьмут. Или, что более вероятно, их давно незаметно проверили портативным детектором.
— Как знаете, — синот пожал плечами. — Неужели вы опасаетесь, что вас отравят? Напрасно, напрасно. А ваша одежда? Вы собираетесь явиться на прием в этих, с позволения сказать, купальных костюмах?
Стат нахмурился. Комбинезоны были привычной и функциональной одеждой как в подземных городах, так и на дикой безлюдной Эо. Во внутренних карманах хранилось все, что могло пригодиться в случае аварии: капсулы с «сухой водой», лекарства, рация. Капюшоны и дыхательные маски не просто поглощали избыток кислорода, но и могли стать его источником при утечке воздуха. Он максимально вежливо объяснил это секретарю, но тот и слушать не стал.
— Господа послы, видно, что давненько вас не принимали в цивилизованном обществе. Завтра вам принесут подходящие костюмы, выберете себе по размеру. А пока отдыхайте и готовьтесь к встрече.
Президент Тиксандании Апатуриано встал не с той ноги.
Глава государства, да что там, глава половины планеты, не с той ноги вставать не имеет права. Пусть в стране грядет очередной экономический кризис, пусть в одном из крупных городов начинается забастовка, а южное побережье постигло стихийное бедствие. Это были рабочие моменты, неприятные, но привычные. Даже предполагаемое выступление императора соседней державы, который собрался уйти на покой и оставить на троне одного из принцев, не вызвало у Апатуриано особой тревоги. Раздражение — да. Он, Апатуриано, еще далеко не стар, а император делал такие заявления уже третий раз на его памяти. Сейчас две сверхдержавы соблюдали вооруженное до зубов перемирие, которое могло пошатнуться в любой момент. Например, в случае смены власти одной из стран.
И все же не это нарушило душевное равновесие президента. И конечно, не предстоящий визит эферийцев, этих пещерных чудаков, не умеющих воевать. Утром, заглянув в зеркало, Апатуриано вдруг заметил, что в его глазах отразился тонкий золотой ободок вокруг темной радужки. Он мелькнул мгновенно, но явственно. И по спине вдруг пробежал холодок, а в груди образовалась противная пустота. В далеком детстве Апатуриано слышал старинную легенду — золотой ободок отмечает тех, кому предстоит в течение нескольких лет покинуть этот мир. Великая мать, Звёздная хозяйка, заглядывает в лицо человеку, и некоторым оставляет свой знак. Видят его не все, лишь потомки древних жрецов, но это верная примета — тот, чей взор отмечен золотым ободком, недолго будет топтать грешную землю.
========== Падающая звезда. От имени народа ==========
Можно ли выспаться, когда твое тело лежит на кровати в старенькой гостинице, на враждебной планете, в невообразимой дали от родного дома, а мысли судорожно мечутся по всей солнечной системе. Завтрашний день все решит, мелькало в голове, когда сознание путалось и глаза закрывались от усталости, и Стат сразу же приходил в себя, а остатки сна улетали куда-то.
Завтра, завтра, завтра. То есть, уже сегодня. Наверняка давно перевалило за полночь. Кажется, где-то, очень далеко, раздался треск или череда резких ударов. Это было похоже на звук ружей, эферийский ультразвуковой флан стрелял совершенно бесшумно. Синотский лучевой пистолет — тоже. Именно плазменным оружием уничтожили много лет назад первую эферийскую базу на Эо. Представители Сино Тау, прибывшие на Эфери для торговли, отговорились, что то было недоразумение. Но потом трагедия повторилась, а синоты заявили, что Эо целиком и полностью принадлежит им, потому-де, что они к ней ближе.
Примут ли их? После того, как полгода они не могли договориться о встрече, как болтались сутками на орбите, дожидаясь разрешения на посадку? Если пребывание здесь затянется, у них и консервы кончатся.
Примут. Непременно примут. Не думать, не думать о плохом. Флёр, когда он уезжал, рыдала, как по покойнику…но они же все пока живы. Хотели бы синоты их убить — давно бы это сделали. А миссию провалить он не может. Потому что…потому что…
Их второй ребенок должен родиться на Утренней звезде.
-…Вы, молодые люди, теперь верные друзья и соратники! — так их поздравляли после свадьбы. Флёр смеялась и смущалась, а Стат думал, что соратников у него вообще-то и так полно. Но вот Флёр…
Брачная ночь запомнилась ему, как что-то сумбурное. Болезненно-робкие прикосновения, становившиеся все смелее, и смущение, и восторг, и…желание, которого одна ночь утолить не могла. Он втайне надеялся, что беременность сразу не наступит. Тогда процедуру — в медицинском пособии это стыдливо именовалось «процедурой» — разрешалось повторить через десять дней. В крайнем случае ещё через десять, но это уже было исключением, дальше брак считался бездетным, и супруги должны были посвятить жизнь работе бок о бок во благо общества, а не низменным инстинктам.
Но уже через несколько дней Флёр, смущаясь, призналась, что ждёт ребенка. Это было счастьем, и ему даже стыдно стало за разочарование, что радость обладания друг другом оказалась такой короткой. Дальше они жили, как миллионы пар, оба погрузились в работу, потом — в уход за новорожденным.
Маленькому Стату (малыша назвали в честь отца) исполнилось полгода, когда они впервые поссорились. Флёр только уложила ребенка на дневной сон и стояла у кроватки, любуясь им. Стат подошёл сзади и обнял ее, чувствуя себя почти счастливым — у него любимая работа, очаровательная талантливая жена, здоровый крепкий сын, что ещё человеку надо? Близость молодого женского тела пробудила определенный дискомфорт, но он понадеялся, что Флёр не заметит.
Она заметила. Внезапно оттолкнула его, вырвалась из объятий, подхватила на руки сонного ребенка и отбежала в угол, прикрываясь малышом, как щитом.
— Что ты?
— Что я? Что я? — у неё по щекам бежали слезы. — Это ты что! Подумай, что ты делаешь.
Ребенок проснулся и тоже заплакал, не понимая, что происходит.
— Флёр! Я всего лишь тебя обнял!
— Не надо, Стат, — всхлипнула она. — Ты хочешь, чтобы его у нас отобрали, да? Ты хочешь, чтобы его отобрали? И поместили в воспитательный сектор?
Они помирились ближе к вечеру долгого эферианского дня (свет в подземных убежищах включался и выключался одновременно с восходом и закатом на поверхности). Стат пообещал сходить к психологу и сходил, хотя подозревал, что ничего полезного тот не скажет.
Он и не сказал. Улыбаясь и заверяя, что ничего страшного не случилось, выдал общие фразы о кризисе, через который проходят все пары, особенно совсем молодые. Заверил, что с этой проблемой может справиться любой человек, если вспомнит, что он не животное, а разумное существо, способное контролировать свои инстинкты. В медицинском справочнике написано все, что может помочь в таких случаях — холодный душ, физические упражнения, возможно, лёгкое снотворное. Но если проблема станет серьезнее, лучше обратить к врачу за медикаментозной корректировкой. Стат сказал, что оздоровительных процедур ему должно хватить, и попрощался с психологом, проклиная себя, что вообще к нему пошёл.
Холодный душ и физические упражнения он полюбил страстной любовью — к тому же и тренажёры располагались на той же этажной площадке, что и их комната.
Одновременно Стат вдруг вспомнил недовольство матери его будущей невестой. Он долго терзался муками совести, не желая ничего предпринимать втайне от Флёр, но потом все же отправился к матери на работу и прямо спросил, почему она была против его брака. Мать немного повозмущалась, заявила, что вовсе не хочет быть сплетницей, но затем начала рассказывать. Мать вообще любила, чтобы ее упрашивали. Синоты, уверенные, что у эферийцев не бывает маленьких человеческих слабостей, глубоко заблуждались.
Профессор Клад, отец Флёр, был одним из известнейших учёных в области микробиологии. В год, когда на Эо была основана первая база, профессор уехал туда вместе с женой, тоже видным микробиологом. На Эфери остался их сын, подающий надежды молодой человек, автор нескольких научных статей. Его труд требовал время от времени подниматься на поверхность. Там и произошла трагедия — дикий, нелепый несчастный случай. Он перепрыгивал через трещину, и ее края неожиданно разъехались. Такое бывает раз в миллион лет.
Осиротевшие мать и отец срочно прилетели на похороны сына. Это спасло им жизнь. Базу на Эо обстреляли синоты. Погибли все исследователи, включая родителей профессора Клада.
Разумеется, не было человека, который не сочувствовал бы столь страшному горю. Все, кто мог, выражали соболезнование Кладу и его жене. Профессор весь почернел, ни с кем о своей тройной потере не говорил, не вылезал из лаборатории — нормальная реакция на смерть близкого человека. Окружающие надеялись, что постепенно боль утихнет, людям свойственно утешаться работой.
Через несколько лет стало ясно, что Клад с женой утешились не только работой. Увидев жену профессора и ее округлившийся живот, коллеги отводили глаза и вспоминали про какие-нибудь срочные дела в другом помещении. При всем сочувствии люди качали головами и вздыхали — жаль, что осиротевшая чета пошла на этот шаг, все равно ведь дитя отберут. Так было заведено многие годы.
На предохранение воздержанием эферийцы решились вскоре после катастрофы и переселения под землю. Для огромного количества людей отчаянно не хватало пространства и ресурсов. Были введены нормативы на воду и продукты, люди мрачно шутили, что и воздухом скоро начнут дышать по расписанию. Разумеется, противозачаточные средства цивилизация придумала уже давно, да вот незадача — все они допускали коэффициент неудач, пусть и совсем небольшой. Для пятидесятимиллиардного человечества эти скромные цифры превращались в несколько миллионов лишних рождений в год. На то, чтобы прервать уже наступившую беременность, эферийцы пойти не могли, любая человеческая жизнь была для них священна. Оставался один выход, который давал стопроцентную гарантию. Его и использовали, тем более, в эферийском обществе никогда не было культа телесных удовольствий. В сложившихся обстоятельствах воздержание казалось естественным — люди и так живут друг у друга на головах, это какое же жизнелюбие надо иметь, чтобы в таких стесненных условиях предаваться порокам.
Шли столетия, население сокращалось, но аскетическая риторика не менялась. Вместе с человечеством убывали и доступные ему ресурсы, строгих нормативов на воду и пищу уже не было, но мало ли, как повернется жизнь. Людей призывали к умеренности и душевной чистоте. Для новых поколений единственное за всю жизнь исполнение супружеских обязанностей (о внебрачных связях не могло быть и речи) стало таким же привычным, как и жизнь под землей, безвоздушная мертвая поверхность, черное небо и солнце среди звезд, и висящая сверху уродливая глыба Катагиса.
Иногда вторые дети все же рождались. У родителей их забирали, как и уже имеющихся первенцев. Ведь если люди не смогли обуздать собственные грязные желания, каким примером они бы стали для подрастающего поколения? Эферийцы боготворили детей, и такое наказание для них было хуже смерти. Да и отношение окружающих к нарушителям менялось, пусть и совсем незначительно.
Закон был един для всех — поблажек не делалось даже для тех, кто первого ребенка потерял. Случалось это крайне редко, но иногда ведь рождались и близнецы. Осиротевшим родителям глубоко сочувствовали и советовали заглушить тоску работой на благо общества.
Этот закон и нарушили профессор Клад с женой. Дочь у них изъяли сразу после ее рождения. А еще через год жена профессора поднялась на безвоздушную поверхность и открыла стекло гермошлема.
Потерявший абсолютно всех близких Клад вернулся на Эо и погрузился с головой в научную работу. Вскоре под его руководством группа ученых вывела новый штамм бактерий, ускоряющий разложение — так, убитый ящер или вырубленный папоротниковый лес уже через десять дней превращались в перегной. После этого Клад обратился с письмом к ученому сообществу, умоляя вернуть ему единственного родного человека — позволить забрать девочку из воспитательного сектора. Профессор обещал перевезти дочь на Эо и в благодарность работать над проблемой переселения ускоренными темпами. На новой просторной планете ведь и запрет на второго ребенка наверняка будет снят! К отцам эферийцы вообще были несколько более снисходительны, чем к матерям, ибо за чистоту помыслов в семье отвечает именно женщина.
Сообщество подумало… и, ввиду исключения постигшей беднягу трагедии и его заслуг перед обществом, девочку забрать разрешило. Так Флёр почти все детство провела на Эо, вернувшись на Холодную звезду только в начале занятий в высшей школе.
Стат, узнав о прошлом жены, несколько дней предавался самобичеванию за то, что полез узнавать семейные тайны Флер втайне от нее. Потом понемногу успокоился, пообещал себе не напоминать ей об этом никогда ни словом, ни намеком, и их жизнь потекла по-прежнему. По той самой причине они ссорились еще несколько раз. Да и не ссоры это были, просто Флер при любой, самой невинной попытке проявления супружеской нежности, ударялась в панику. Его ли она боялась или самой себя?
Физические упражнения. И холодный душ…
Стат-младший вырос, выбрал себе профессию такую же, как отец. И в общем-то, все было почти хорошо, когда подтвердился печальный факт — кора планеты уже с трудом выдерживает давление изнутри. Трещина, погубившая сына профессора Клада, не единственная, их с каждым годом становится все больше, через них улетучивается воздух из подземных хранилищ. С переселением на Эо нужно поторопиться!
…Пронзительный резкий звук разорвался в голове. Стат подскочил, запутался в одеяле, чуть не рухнул с кровати на пол. Где-то за стеной звенел звонок, усиливаясь, как сирена. Товарищи, такие же невыспавшиеся и взъерошенные, повскакивали со своих постелей.
— Где-то тревога! — решил астрофизик Гран. Он первым встал на ноги, прошел к двери, распахнул ее и крикнул:
— Что случилось? Авария?
Из коридора внутрь заглянул ухмыляющийся служащий.
— Просто звонок на побудку. Никогда не слышали? У нас так. Это знатные господа выбирают, когда вставать, а всем простым людям каждое утро такая побудка, чтоб не залеживались. Да и вас велено поднимать. Скоро за вами приехать должны!
Приехали за делегацией рано. Они еле успели умыться, перекусить, собраться с мыслями. Идеальная память эферийцев позволяла помнить заготовленную речь наизусть, но все же Стат начал повторять ее про себя, когда к ним в номер поднялся человек — не вчерашний секретарь, его заместитель. Прибывший с ним угрюмый синот с бледным, лишенным мимики лицом, притащил целый ворох мужских костюмов, которые обычно носили официальные лица. После некоторых возмущений и недоумений: «Это же неудобно! А галстук, так он называется, да? Так вот, он шею душит!» эферийцы переоделись на местный манер.
— Теперь мы похожи на синотов, — сказал Март, третий социолог, пытаясь заглянуть себе за спину. Зеркала в номере не было, о том, как они выглядят, они могли судить лишь по словам товарищей. Заместитель секретаря усмехнулся, выражение лица его спутника не изменилось ничуть.
— Не похожи, — Стат поправил воротник. Он был уверен, что хозяева планеты предложили им костюмы не с доброй целью. — Мы готовы. Пора?
Дорога показалась короче, чем накануне. Они ехали исключительно через центральные кварталы, перекрытые для движения других машин, как и вчера; вокруг мелькали высотки, глухие, без окон, и почти сплошь застеклённые, но все невыразительных серых оттенков. Были это промышленные или правительственные здания, Стат догадаться не смог. Их сопровождающего никто расспрашивать не захотел. Бледный молчаливый шофер держался так, будто наелся отравы, и тем более ничего не рассказывал.
Не шофер решает, как поступят ведущие лица государства. У них нет права на неудачу. Нет, нет и нет.
Площадь открылась внезапно. Она была огромна, как и площадка космодрома — казалось, от одного края до другого нужно идти все утро. Ее окружали здания, явно построенные в разное время -' настолько отличались их стили. Но все эти постройки были обрамлением главного исполина — уходящего в небо Правительственного дворца. Золотой круг у его вершины тянулся к солнцу, своему подобию.
