Текст книги "Семья (СИ)"

Автор книги: Тайсин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

========== 1 ==========

Падме проснулась посреди ночи, будто ее подбросило. Руки сами потянулись к животу, но дети вели себя смирно, похоже, тоже спали. Мужа рядом не оказалось.

Она протянула руку и пощупала подушку. Холодная. Энакин встал давно. И умудрился не разбудить ее. Но тогда почему?..

Опасность? Вряд ли, тогда бы она проснулась уже в процессе эвакуации, не в первый раз. Но тогда что?

Падме все же прислушалась к темноте. Было совершенно тихо, только занавеси едва слышно шуршали: Энакин наверняка опять открыл балконную дверь, ему в последнее время снилось, что он задыхается в ящике с прозрачными стенами.

Падме вздохнула и осторожно выбралась из кровати. Какое счастье, что завтра – последнее заседание Сената. Последнее чрезвычайное. А дальше наконец-то будет мир, наконец-то все вернется на свои места. Они улетят на Набу. Перестанут скрывать очевидное. Заявят, что женаты, Энакин уйдет из Ордена…

Завтра закончится война. Почему ей кажется, что все ее планы, сотню раз уже обговоренные и рассчитанные, на самом деле – полная глупость?

Энакин нашелся на балконе, как она и ожидала. В позе медитации на полу, в самом темном углу под деревом Умиротворения. Падме его едва заметила: Энакин надел тот черный комбез, который носил под броню, будто ожидал, что его сорвут в бой прямо сейчас. Его светлые волосы рядом с серебром листьев дерева показались ей на мгновение седыми. Что за глупости?..

Мимо балкона – на десяток этажей ниже их уровня – пронеслась змея рекламного голо-поезда, и свет окатил Падме, сначала синий, затем – ярко-алый, сменившийся бордовым. Будто огонь залил их с Энакином. Падме передернуло, она скользнула пальцами по стеклу окна, вызвала пульт управления и уменьшила прозрачность защитного поля. Снаружи их и так не было видно, а теперь и изнутри вид города поблек, потемнел и отодвинулся. Так-то лучше.

– Эни? – позвала она негромко.

Касаться его было ни в коем случае нельзя. Можно было только звать – негромко, всегда по имени. Если он далеко, то не услышит, а если близко – то узнает голос и вернется.

«Сила, Пад, это страшная на самом деле штука, – сказал он ей после того раза, первого и единственного, в самом начале их брака, когда она забыла про запрет и потрясла его за плечо, и на нее через его глаза, ставшие совсем черными, посмотрело нечто совершенно нечеловеческое. – Она не то что больше нас, она вообще не живая в нашем понимании. А мы ее используем, чтобы камешками швыряться и прыгать высоко, и думаем, что ее познали. Конечно, не полностью, как можно, но как гипер. Достаточно».

«А это не так?» – спросила она тогда. Ей всегда казалось, что джедаи весьма уверены в своих способностях, в своем их понимании. Муж только усмехнулся в ответ, но и этого хватило. Устойчивости в ее мире после того случая сильно поубавилось.

«Одаренность – сказал он ей в другой раз, – не магия, не прикольные способности. Это… Как в ваших легендах, знаешь. Когда у героев часть крови чудовища. Вот точно так».

Сейчас она смотрела на него, сидящего в тенях, кажущегося темнее и старше, чем на самом деле, и думала, не иначе как не проснувшись до конца – что вот, теперь она знает, как выглядит его половина с черной кровью. Та самая, из легенд.

…Что за странные мысли лезут в голову в последнюю ночь войны. Это потому что мир меняется? Наверное ведь потому. Война длилась слишком долго. А завтра – все изменится. И она сама – тоже. Она перестанет быть сенатором: Сенат уйдет на перевыборы в полном составе, и ее не будет в новом созыве, – никакой политики, пока дети маленькие: слишком опасно для них, – и какой будет эта новая жизнь?..

Все будет прекрасно, строго сказала себе Падме. Не идеально, но прекрасно. И ничто и никто нам не помешает.

– Эни?

Он наконец-то пошевелился и поднял на нее взгляд. Свой собственный, а то она уже начала бояться. И немедленно вскочил, она даже движения не увидела – просто вот, один вдох, и он уже рядом, смотрит обеспокоенно, а ощущение его Силы окутывает ее, будто покрывало.

…Когда она родит, она перестанет это чувствовать. Ее черная кровь заемная, ее детей. Даже жаль…

– Что ты не спишь? – спросил он. Уже спокойнее: видимо, диагностика Силой показала, что и с ней и с детьми все в порядке.

– Понятия не имею, – ответила Падме. – Проснулась вот. Вдруг. Я думала, это опять твой кошмар, но…

– Может, и он, – Энакин поморщился.

– Ты что-то видел? В медитации?

– Огонь, – ответил он. Прикрыл глаза и отвернулся от нее к городу, оперся на ограждение балкона. Будто думал, что в глазах остались отблески того огня и не хотел ее пугать.

…Может, и остались. Только она не испугается, не того она рода, чтоб пугаться будущего.

Падме встала рядом с ним, положила руку ему на плечо. Пообещала:

– Не сбудется.

Он выдохнул смешок. Ничего не ответил.

Он ей не нравился таким. Будто вчера с войны и на войну завтра, а сейчас – нереальная мирная передышка, почти сказочная, в которую еще нужно поверить. Завтра будет мир. Мир.

– Все будет хорошо.

– Не ходи на заседание. – Это была почти не просьба. Почти приказ.

– Эни, – вздохнула Падме.

– Я все знаю про твой долг перед Набу и честь сенатора. Не ходи. Просто не ходи.

– Это – публичное подписание мира!

– И зачем ты там нужна?

– Республика должна проголосовать единогласно.

– И без тебя нарисуют все, что нужно.

Его цинизм по отношению к демократическим структурам Падме иногда просто утомлял.

– Заседание записывается, – сухо произнесла она. – Наличие представителей систем фиксируется. Там будут все, потому что по протоколу должны, обязаны быть все. И если ты думаешь, я могу выпихнуть вместо себя заместителя или двойника, а сама…

– Пусть королева голосует.

– Эни…

– На ее месте, ты была бы на Корусанте. Собственно, на ее месте ты и была.

– Энакин! – разозлилась Падме уже по-настоящему. – Неужели ты думаешь, я в подобной ситуации позволила бы Ее величеству пойти туда, где, как ты говоришь, так опасно?! Неужели ты думаешь, я свою честь могу вот так?..

– Прости, – быстро сказал он. Посмотрел на нее, и Падме осеклась. Его глаза были полны ужаса. Спокойного и ледяного. Будто он видел впереди только катастрофу и больше ничего.

– Прости, – повторил он. – Конечно, ты права. Ты воин, то, что я сказал, оскорбительно.

Падме кивнула. Перевела дух.

– Поставь в известность Орден.

– Уже, – Энакин усмехнулся невесело. – Я же не в первый раз это все вижу…

– И что?

– Мне сказали не волноваться. Там и так будут представители Ордена. Целых трое магистров.

– Но ты волнуешься.

– Ничего не изменилось после того, как мне это сказали. Видение не изменилось… Падме, – и он схватил ее за руку, так резко, что она едва не отшатнулась просто от неожиданности, – потребуй у Ордена моего присутствия. В ложе Набу, желательно. Пожалуйста.

– Ты хочешь, чтоб я потребовала тебя в телохранители? Генерала Скайуокера? Не слишком ли нагло с моей стороны? – она улыбнулась, но он не улыбнулся в ответ, даже глазами, даже намеком.

– Не в телохранители. Я вроде как спас Набу как-то раз. В прелюдии нынешней войны. Будет только честно, если я смогу увидеть ее формальное окончание.

– Хм, – Падме оторвала от него взгляд, посмотрела на затемненный полем город. На снующие транспорты и вечно яркие окна. – Ты – почетный гражданин Набу, так что формально имеешь право присутствовать в ложе, и действительно… Хорошо, я так и сделаю. Хорошо.

Его сухие губы прижались к ее виску.

– Спасибо.

– Ты пожалеешь, – сказала Падме уверенно. – Это будет очень долгое и очень нудное заседание.

– Я буду смотреть только на тебя и не заскучаю.

Она рассмеялась, чувствуя, как легчает на сердце.

– Веди себя прилично!

Ее обняли со спины.

– Никаких гарантий, любовь моя. Совершенно никаких.

========== 2 ==========

Хуже всего – ждать. Точно зная, что будет – но не зная как, не зная когда.

Огонь. То есть – бомба. Кто-то ее пронесет. Или что-то. На роботов обслуги никто не обращает внимания, на мобильные системы безопасности – тоже… Огромный взрыв. Термальный детонатор, скорее всего. Военного образца, не наемнический, зал Сената слишком велик для моделей с черных рынков, а он горел практически весь…

Энакин сидел за Падме, спрятавшись за ее телохранителями и служанками, надвинув капюшон на лицо. Он все равно смотрел не глазами, а через Силу. Стараясь «видеть» все, скользить по самой-самой грани и чтобы его самого не засекли ни джедаи-магистры в ложе канцлера, ни неведомый ситх.

Собственно, на ситха ему было пока плевать. Если взорвать бомбу решил он – они столкнутся и так, а если нет – пусть живет дальше. Интригует. Бейнит наверняка хорошо нагрел руки на войне: то, что он ее развязал с пустого места – сказочки для падаванов, такое, что на этой войне вылезло, копилось не один десяток, если не сотен, лет, взорвалось бы и без бейнита, – но кто на ней рук не нагрел? Разве что Набу, да и то. Падме, конечно, чиста совершенно, как и их королева, но те, кто на самом деле правит за королевой – никаких ведь гарантий. Удобно иметь королеву-дитя, очень удобно… Но это все сейчас совсем неважно.

Мастера тоже сканировали зал, он чувствовал их внимание и вжимался в общий эмоциональный фон. Казалось бы, в такой день все должны радоваться, а эмоции зала – сиять снегами Зиоста, но не тут-то было. Многие, слишком многие собирались получить с войны куда больше денег, и чувствовали смятение и разочарование. Кто-то просто злорадствовал, чисто и черно, кто-то ненавидел представителей проигравшей стороны, кто-то злился на недостаточное уничтожение и унижение восставших планет, кто-то планировал месть… Было куда вжиматься. Неудивительно, что бейнит в этом вот скрывался годами. Он ведь наверняка и не самый здесь темный…

…Внимание Винду едва не зацепило Энакина, и Энакин отшатнулся. Будет очень некстати, если магистры примут его за бейнита и отвлекутся. И не смогут, не успеют среагировать.

Они и так ничего не смогут, однозначно говорило предвидение. Вот если бы на их месте был сам Йода, то были бы варианты. Но Йода не мог принимать капитуляцию, Орден должен был продемонстрировать подчиненное Сенату положение и прислал пусть и секторальных генералов и магистров, но никто из них не был живой легендой и не мог затмить Палпатина. Протокол и обычаи были соблюдены. Ура, возрадуемся же.

…В Сенат они с Падме прибыли одними из последних: разрешение на присутствие Энакина в ложе Набу пришло из Ордена в последний возможный момент.

– Если что, – сказал Энакин, пока они ждали, уже готовые к выходу, – я переоденусь твоей служанкой. Никто ничего не заподозрит!

Падме рассмеялась, а ему как никогда остро захотелось просто усыпить ее. Оставить дома. Просто оставить ее дома, пусть она озлилась бы после, пусть…

Но с соратниками, а они договорились быть соратниками во всем, во всей жизни вместе, так не поступают. И такое не прощают никогда.

…Ну что ж. Один удачный вариант он все же увидел. Вот когда их транспорт вошел под тень Сенатского купола, тогда и увидел, будто до этого солнце мешало. В этом варианте от него самого оставалась головешка, но Падме и дети выживали – и он сделает все, чтобы все случилось именно так.

Заседание действительно оказалось скучным. Оказалось бы, если бы Энакин его слушал, а не смотрел на зал и не ждал.

Выступления, выступления, славословия армии, джедаям, великому народу Республики – кто из говорящих этот народ хоть видел-то не по головизору и не во время избирательной кампании?.. Спокойно, Энакин, контроль. Они скоро все равно все умрут, какая разница, что они говорят? Вот именно, совершенно никакой.

Контроль.

Речь Палпатина. Банальная по сути, банальная по форме. Странно для него, такая возможность показать себя в самом лучшем свете, а звучало все так будто он жутчайше устал, и на зал и мнение этого зала ему плевать. Хотя… может и плевать, он все равно вылетает с поста канцлера, сколько у него сроков уже? Три? Неважно. Все неважно. От заседания осталось всего ничего. Самые главные полчаса. Официальное заявление представителей побежденных о сдаче.

Сейчас? Да. Да, сейчас.

Время замедлилось. Энакин сбросил плащ, мягко оттолкнул кресло Падме назад и вклинился между ней и бортом ложи. Как раз тогда, когда представитель побежденных вышел вперед, широко улыбнулся и сказал: «Будьте вы все прокляты».

Энакин не увидел взрыва – не успел. Тела побежденных превратились в плазму еще до того, как слова отзвучали – почти беззвучно, или это ему так показалось. Огромное солнце зажглось в центре зала – они пронесли бомбы в себе, сквозь все контроли, как именно?.. Удивление пронеслось сквозь его сознание и исчезло. Страх тоже исчез.

Теперь смерть – однозначная, ясная, была перед ним, и он знал, что нужно делать. Это было такое облегчение, он чуть не рассмеялся. Всего лишь три военного типа бомбы, пусть живые, как прекрасно, просто плазма, просто… Все так просто.

Просто протянуть плазме руки навстречу и отпустить Силу, всю свою Силу отпустить на волю, всю Тьму свою отпустить, пусть насытится. Тьмы в нем так много, энергию этот щит пожрет практически всю – оставшееся сожжет его самого до головешки, но это неважно, за него плазма не пройдет, жар уйдет вверх, пробьет крышу, да, пусть плазма пробьет крышу, свернуть ее кольцом, вывернуть вверх, перенаправить…

Те, кто дальше от центра, уцелеют. Наверное. Но подлетевшие к центру, чтобы посмотреть, как будут корчиться побежденные – от тех не останется ничего. Уже. Уже не осталось. И расплавленные их ложи прольются дождем вниз зала. Прямо сейчас.

Огонь коснулся ладоней, Энакин улыбнулся ему. Он не чувствовал, как сгорают его руки, он был наполовину в Силе, там, где нет ни боли, ни времени. Наверное, его глаза горели ярче даже плазмы. Только увидеть это было некому.

…Дрогнула ложа под ногами. Нарушена система антигравитации зала? Некстати, совсем некстати, значит, ему нельзя сейчас умирать, ему нужно подхватить падающую ложу – и все вокруг, какие он сможет удержать, оттащить их до захватов, до выходов, – как невовремя…

…Прошла секунда объективного времени. Плазма коснулась его щеки.

Прости, не сейчас, чуть-чуть погодя, подожди меня две секунды и ты сможешь меня поцеловать. Я не отвечу, конечно, я верен моей жене, ты ведь понимаешь?

Восприятие начало сбоить. В цветах огня ему почудилось движение – черный силуэт. Там никого уже не могло быть. Совсем никого и ничего, даже пепла.

Ложа наконец-то встала в захват, он почувствовал за спиной движение – и гнев, и ярость. Много-много гнева. Сопротивление. Направление желания… его хотели спасти.

Стоит хоть кому-то его коснуться, и он упустит щит, и плазма сожжет всех.

– Падме, – слова сейчас давались плохо. Слишком медленно, неестественно, будто говорил не он сам – потому что он сам был черным кольцом, выжимающим плазму из зала в дыру в потолке, и управляться с человеческим телом казалось странным и сложным. – Беги. Быстрее.

Она была так светла, там, позади него. Сияющий белый свет. Уходи же скорее. Скорее. И не смей касаться меня.

Я и так скоро упущу концентрацию. Когда боль все-таки пробьется сквозь отстранение медитации. Совсем скоро.

…Когда Падме все-таки исчезла, ушла, когда ее увели, он наконец-то понял, что вокруг огня куда меньше, чем должно быть. Что-то в самом центре огня тоже пожирало его. Чернота, так похожая на его собственную.

…А вот и бейнит. Ну надо же.

Когда огонь исчез, исчерпав себя, оставив его самого с обгорелыми руками и лицом, но неожиданно, непредвиденно живого – как больно было дышать, но он дышал, все же дышал… – в разгромленном зале с частично оплавленными стенами и потолком, с ложами, вбитыми в стены и валяющимися в самом низу зала, они с бейнитом остались живые одни.

В самом центре зала, на оплавленной платформе стоял совсем невредимый с виду канцлер Палпатин.

Энакин даже не удивился.

– Энакин Скайуокер, – произнес канцлер. Микрофоны не работали, разумеется, но голос бейнита звучал на весь зал. Или Энакину так казалось. Проекция, шепнула память. Ты тоже так умеешь, вспомни.

Ему бы не забыть, как дышать, а не что-то настолько неважное.

– Я поражен, – сказал канцлер. И подплыл поближе. – Когда ты умудрился пасть на Темную сторону, да так, что я не заметил, мальчик мой?

Энакин рассмеялся – кашляя, и с присвистом. Смеяться было больно, но удержаться – никак.

– Зачем вы сделали из людей бомбы? – спросил он, послав голос в канцлера. Ему было интересно. Ну и мало ли, вдруг хоть что-то записывающее в ложе все еще работает? Камеры-то все сдохли, висели по самому центру, какая жалость…

– Ну что ты, мальчик мой, – Палпатин добродушно улыбался. Руки у него были в копоти и пепле, как и одежда. В пепле магистров-джедаев – тоже. Они наверняка его закрывали из последних сил. Сколько могли. – Ненависть побежденных весьма изобретательна и самостоятельна. Я только помог. Совсем немного.

– Чтобы продолжить войну, – констатировал Энакин. – Чтобы привести Республику к окончательной победе над врагом. Возглавить, на волне воодушевления…

– Почти так, – согласно кивнул Палпатин. – Ты стал неплохо разбираться в политике.

– А, ну да. Вы же бейнит, – поправился Энакин. – Не Республику привести, уже Империю.

Руки болели уже нестерпимо. Как и ребра. И говорить становилось все тяжелее. Но – неважно. У него только один шанс. Единственный. Палпатин считает его павшим – это хорошо. И Палпатин считает, что сил у него осталось только стоять – и он почти прав. И это тоже хорошо… Энакин покачнулся, но выпрямился.

Канцлер был уже совсем близко. Смотрел сострадающе.

– Мне так жаль, мой мальчик, – сказал он, – но ты же понимаешь, я не могу оставлять в живых свидетеля.

– Ничего личного, – хмыкнул Энакин. Лопнула спекшаяся кожа и потекла кровь, он слизнул ее с губ. Пить хотелось ужасно.

– Мне в самом деле очень жаль, – вздохнул Палпатин. Поднял руки и из его пальцев в Энакина вылетели белые молнии. Как из турболазеров головного корабля.

Не самое экономное, но самое логичное решение в нынешней ситуации. Кто там разберет, что именно сожгло тело в пыль? Кто станет разбираться?..

– А мне нет, – сказал Энакин.

Поймать молнию в ладонь просто, на самом деле. Понять, как это работает – сложно, но исполнить легко. И то, что от ладоней почти ничего не осталось, никак не мешает. Можно, наверное, и пяткой молнию поймать – только неудобно. Ловит-то, разумеется, не плоть, ловит Сила, черная чудовищная кровь, хватает злую чужую энергию, глотает – и в случае простого поглощения пытается переварить. Что, кстати, может и убить неосторожного, решившего откушать чужих молний, столько ненависти не полезно для здоровья.

Но можно молнии не поглощать. Можно выплюнуть энергию обратно, прямо в лоб пославшему.

Этот вариант ему показали на Коррибане как хорошую шутку. Тогда он не оценил.

А вот сейчас, смотря, как ошеломленный Палпатин теряет равновесие, не в силах совладать с комком из собственных же энергий, и падает вниз – пожалуй, да.

И ведь Палпатин еще мог бы, мог бы поймать концентрацию и остановить падение, но Энакин, сосредоточившись и вычерпав из себя совсем уж последние крохи, послал ему вслед копье Полуночной Тьмы, и уже падая в ложу, ощутил в Силе, что попал.

Хорошо так попал. Тела, наверное, не найдут. Ну вот и прекрасно…

Мир уплыл из фокуса. Энакин все пытался дышать, пытался, несмотря на боль, видел только темные пятна – пепел, пепел падает… – а потом марево разошлось и над ним обнаружилось лицо Оби-Вана. Ошеломленное, бледное, шокированное лицо Оби-Вана. Оби-Ван что-то говорил. Что-то наверняка важное, Энакин сосредоточился, усилием пробился в ясность сквозь тянущую его на дно, в ничто, тяжесть. Смерть оказалась – будто бетонная плита…

– Неужели ты пал? – спрашивал Оби-Ван. – Энакин, неужели?

На смех сил уже не было, но смешно Энакину стало нестерпимо. Самый важный вопрос, надо же…

– Я не павший, – вытолкнул он из себя. – Я – лорд ситхов. Тронете мою жену и детей – вернусь из Силы и всех убью.

И потерял сознание, с уверенностью, что не очнется больше.

========== 3 ==========

Для Оби-Вана день, который должен был стать днем радости, стал вместо этого абсолютным кошмаром.

Они всем Советом смотрели трансляцию, и все одновременно поняли – в тот момент, когда сепаратист улыбнулся, – что Энакин был абсолютно прав.

И, выбегая из Храма к транспортам, часть Оби-Вана, та, что не кричала и не корчилась от ужаса, даже – и это было чудовищно, – вспышкой ощутила злорадство. Потому что он пытался заставить Совет поверить Энакину до конца и у него не вышло – вот видите, мы были правы, правы!

…Но Энакин там, в огненном кошмаре, и все уже поздно, поздно, поздно…

Думать об этом было невыносимо.

– Оби-Ван, – магистр Йода ткнул в него пальцем, когда они впрыгнули в транспорт, и тот немедленно взлетел. Полная готовность, две минуты до Сената, слишком долго, слишком далеко, нужно было патрулировать над ним, нужно было… – Оби-Ван!

Оби-Ван встряхнулся. Моргнул. Он находился в десантной зоне ЛААТ, держался за поручень, перед ним и рядом стояли собранные, серые от шока и закрытые в Силе магистры… Они шли, раздвигая хаос движения, мимо небоскребов, к куполу Сената, над которым стоял черный столб дыма. Ему казалось, он отсюда чувствует гарь, несмотря на защитное поле и расстояние…

– Дыши, как учили тебя в яслях.

– Да, магистр Йода, – автоматически ответил Оби-Ван. Обуздал хаос в мыслях и вздохнул размеренно.

Какой стыд, он почти потерял контроль.

– Привязан ты слишком к бывшему падавану своему. Отпустить его ты должен.

– Да, магистр Йода.

Йода был совершенно прав. Но как, как отпустить?..

Оби-Ван уцепился за спокойствие Силы, вбил себя в медитацию, как делал в самом начале боя. Все то же самое, ничем не отличается, они сейчас идут на операцию, и пусть придут уже к руинам и смертям, но даже это – не в первый раз, и не в десятый. Ты – боевой генерал, магистр Кеноби, ты знаешь, как думать, как действовать. То, что там Энакин, ничего не значит. Сила забирает всех, Сила дает спокойствие…

Гражданское движение исчезло, теперь они снижались к Сенату вместе с машинами сил быстрого реагирования. Обошли медтранспорт…

– Внимание, – раздался механический голос, – первичная готовность.

– В дыру в крыше прыгать будем мы, – сообщил Йода. – Быстрее так.

Оби-Ван автоматически надел гравиранец и респиратор, отметил синхронные движения рядом. Кое-кто ранца решил не надевать, понадеялся на Силу – должно быть, редко заносило на передовую… Передовая быстро учит использовать все, что экономит концентрацию, потому что хотя Сила и бесконечна, но ресурсы разума – совсем нет. Кроме как у Йоды.

– К бою с ситхом готовы быть должны вы, – добавил Йода.

– Ситхом? – удивилась сзади Шаак Ти. Оби-Ван удивился тоже, опосредованно, – он не ощущал Энакина в Силе, и весь его контроль уходил на то, чтобы ничего по этому поводу не чувствовать.

– Сильна Темная сторона внутри, – сообщил Йода укоризненно. – Не видите вы разве?

Оби-Ван не видел. И не увидел до самого прыжка в дымный столб прямо с борта транспорта.

Тьма внутри купола выбила из него дух.

Он падал внутрь обгорелого пустого здания, сквозь дым и пепел, а вокруг – кричали люди.

Люди, чей пепел вился сейчас вокруг него. Боль, боль, так много боли.

И чудовищно тяжелое темное присутствие давило на него, будто он падал в глубину черного океана.

Он ожидал увидеть ситха, стоящего невредимым. Пытающегося убежать, скрыться – или же затаиться и напасть. Но купол был пуст, а центр Тьмы находился в одной из лож, искореженных и прижатых к стене, и не двигался.

Оби-Ван резко сменил траекторию и ускорился. Проигнорировав крики собратьев и стучащую прямо в сознание лапку Йоды. Там, именно там был ситх и он был ранен. И сейчас самое время, чтобы убить его.

Энакина больше нет.

Ситх должен быть уничтожен.

Холодно уничтожен, без ненависти, никакого искушения Темной Стороной. Его просто не должно больше существовать ни в мире, ни в Силе, не должно, потому что Энакина больше нет, и он в этом виновен. Именно он, кто же еще.

Оби-Ван зажег меч еще до того как опуститься на смятый пол ложи, уже сделал замах.

И застыл. Потому что в центре чудовищной Тьмы лежал израненный, обожженный Энакин, и этому невозможно было поверить. Невозможно. Невозможно.

***

Оби-Ван молчал, пока они дожидались медиков, пока медики укладывали Энакина в капсулу, и не полетел с ними в медцентр Ордена.

Остался. Вместе с остальными осмотрел зал. Именно он нашел разбитую голову канцлера в самом низу. Ненавистью и гневом от нее фонило будто от ситхского убойного артефакта времен Вишейта.

…От магистров Винду, Колара и Ккая не осталось даже пепла.

Оби-Ван чувствовал себя совершенно спокойным. Абсолютно. Он думал очень четко, хорошо анализировал, и вообще работал с максимальной эффективностью.

Вспоминать последние слова Энакина он себе запретил. Не было их, этих слов. Не было.

И продолжал не вспоминать, уже вернувшись в Храм.

Переоделся. Посмотрел на грязную, в пепле, робу и выбросил ее в утилизатор. Съел протеиновый батончик. Выпил воды. Посидел, смотря на стену, не медитируя, просто смотря.

В голове и в душе было пусто, гулко, никаких эмоций. И Сила молчала.

Он – настоящий джедай. Он не должен… Он… Так и должно быть. Энакина больше нет. Совсем нет. И он должен отпустить. Он уже отпустил.

Конечно.

Раздался вызов комлинка. Сбор Совета. Конечно же. Оби-Ван кивнул сам себе, вышел из коридора. И совершенно спокойно, без эмоций направился совсем не в зал Совета.

Энакин все еще был в реанимации, поэтому Оби-Ван просто сел на пол в зоне ожидания, принял позу медитации и уставился на растение у стены. Зеленое, целое, живое, цветущее. Для этого растения ничего за день не поменялось. Для Силы, наверное, тоже. Ничего.

Вдох-выдох. Вдох-выдох.

Он, должно быть, действительно провалился в медитацию, потому что не заметил, как к нему присоединилась половина Совета, включая Йоду.

Он повел себя совершенно неподобающе. Ему было совершенно все равно.

– Виновен во взрыве Энакин не, – сказал Йода.

И Оби-Вана будто ударили в живот – так болезненно вернулось четкое восприятие мира вокруг. Он едва не упал из позы медитации, Шаак Ти, сидевшая на стуле рядом, удержала его за плечо.

– Что? – прохрипел Оби-Ван.

– Он спас людей, – мягко произнесла Ти. – У нас десятки свидетельств, включая всю ложу Набу. И сенатора Набу.

– Она против него не стала бы, – в горле пересохло. Слова едва протискивались. – Она…

– Системы ложи работали на запись, – произнес Пло Кун. – Мы знаем, что он тебе сказал, Оби-Ван. И кроме того, мы знаем истинного виновника. И кто был бейнитом, мы теперь знаем тоже.

– Слепы были мы, я первый, – голос Йоды звучал сокрушенно. – Энакину обязаны мы.

– Что?

Вместо ответа Шаак Ти протянула ему голокуб. Чтобы запустить запись, Оби-Вану пришлось сосредоточиться: пальцы почти не слушались.

Он молча прослушал запись. Два раза подряд. Отдал куб Ти. Потер лицо ладонями.

– Получается, он не бейнит.

– Странно это, Оби-Ван. Странно то, что не заметил ничего ты.

Странно. И чудовищно стыдно, на самом деле. Или Йода намекает, что…

– Я, – сдержать сарказм было выше его сил, – не лорд ситхов.

Шаак Ти рядом рассмеялась, фыркнул Пло Кун. Оби-Вану внезапно и очень глупо захотелось обидеться.

– Ожил, – прокомментировал Ки Мунди. – Хорошо.

– Знаем мы, что ты верен Светлой стороне, Оби-Ван, – произнес Йода. Оби-Ван оторвал взгляд от своих стиснутых пальцев, глянул на него. Йода сидел под кадкой с растением, прямо перед ним. В Силе магистр был закрыт, но смотрел мягко. – Удивлены мы просто, да. Удивлены.

– Я тоже, – он перевел дыхание. Это не то слово. Уничтожен подошло бы больше. – И… что теперь будет?

– Знаешь ты доктрину, Оби-Ван.

Да. Ситхи должны быть уничтожены. Но…

– Он же спас людей! – Оби-Ван наклонился вперед. Теперь эмоций было слишком много и он едва держал их в узде. – Может быть… может быть, его можно вернуть к свету?

– Лорды ситхов к свету возвращаются не, – отрезал Йода. Уши его обвисли, а щиты Силы укрепились еще более. Магистр был расстроен. Очень сильно расстроен.

– А… Улик Кел Дрома?

– И правда, Улик! – воскликнула Шаак Ти. – И Реван.

– Реван, – Йода пожевал губами, – нет, Реван – смутная там история, смутная… Неизвестно это.

– Но записи Совета джедаев?..

– Ха, – хихикнул Йода, – если вернейший триумф поражением обернулся, не будешь писать это в хронике ты. Никто не будет. Смутно, нет, смутно.

– Но Улик? – повторил Оби-Ван. – Если уж он смог…

– Спорный это вопрос, хм. Очень спорный, но идею хорошую подал ты, Оби-Ван, да. Хорошую.

Идею? Что за идею могло подать упоминание Улика Кель Дромы?

И тут Оби-Вана осенило, и ему показалось, что внутри все заледенело.

– Отсечение… от Силы? Вы это имеете в виду, гранд-магистр? Отсечь от Силы Энакина?

Йода кивнул.

– Поддерживаю, – сказала Шаак Ти, прежде чем Оби-Ван смог хоть что-то из себя выдавить.

– Да, – согласился Пло Кун. – Прекрасная мысль.

– Да, – Ки Мунди.

– Погодите, – вмешался Оби-Ван наконец, – это голосование? Уже? Одаренные сходят с ума, будучи отсечены от Силы, рано умирают, нужно же принять это во внимание!

– Ему есть ради кого жить, – мягко проговорила Шаак Ти. – И в самом деле, Оби-Ван, это наилучший для всех вариант, включая Энакина. Мы избавим галактику от ситха, у него будет возможность раскаяться, и он сможет жить со своей семьей открыто. Прислушайся к Силе, Оби-Ван, ты услышишь, что я права.

Он не мог прислушаться. Сила казалась ему сейчас какофонией, раздирающей его на части.

– Кворум есть у нас, – сказал Йода. – Решение сейчас принять мы должны. Все, кто «за» голосует, руки поднимите свои.

Оби-Ван закрыл глаза.

Йода был прав. Они все были правы. И спокойствие Силы наверняка скажет ему то же самое, а то, что сейчас кричит внутри – от Темной стороны. Нельзя верить эмоциям. Особенно таким, основанным лишь на личной привязанности, которой и вовсе не должно было быть…

Он поднял руку.

========== 4 ==========

Падме казалось, что с тех пор, как Энакин оттолкнул ее и встал между ней и огнем, в который превратился воздух перед ложей, она видит только его силуэт. Его раскинутые руки, с которых плоть улетает пеплом. Напряженную спину.

Телохранители тащили ее из ложи, по коридорам, иногда несли на руках, когда толпа начинала затирать их или нужно было бежать, – а она не видела ни толпу, ни металлических лестниц аварийных выходов, ни медиков, рванувших к ней, будто с ней что-то могло быть не так.

Она будто осталась там, в ложе, вечно за его спиной, вечно наблюдающая, как огонь пожирает его.

– У вас шок, леди, – сказали ей медики. Всучили ей питье, которое она отставила прочь. Попытались отправить ее в больницу – какую еще больницу, сейчас все ближайшие будут забиты ранеными… В удирающей толпе не ранены совсем были, пожалуй, только она и ее люди. Нет, нет. Провериться необходимо, но это можно сделать попозже. Она прекрасно себя чувствует – и она была уверена, что права, заемная Сила говорила ей, что ее тело в порядке, дети в порядке…