Текст книги "Мечтать полезно (СИ)"
Автор книги: Tarriga
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Нет, профессор, – тихо ответил Гарри. – Больше не помню.
Не трогай его – он не тронет тебя. Так и доживём эти полгода, а потом… Кто-нибудь наверняка придумал зелье для влюблённых идиотов. Нужно бы попытаться его отыскать.
– В таком случае вы свободны. Можете идти.
Погружённый в размышления о зелье, которое могло бы искоренить неположенные чувства, Гарри вышел из аудитории, тихо прикрыв дверь, и не услышал вернувшиеся в голос Снейпа язвительные и злобные нотки в тот момент, когда напротив профессора сел Рон.
***
В воздухе сгустился запах рождественского волшебства. В коридорах носились ароматы хвои: то ли Хагрид постарался протащить ели через все закоулки, то ли домовики натёрли факелы. Слабым эхом карамели и горячего шоколада пропитался воздух Большого зала; мандаринами и свежей обёрточной бумагой пахло в гостиных факультетов. Казалось, даже снег по-особенному свеж, падает по-особенному плавно, будто танцует рождественский вальс. Этим праздничным вальсом были пронизаны движения упаковывающих подарки студентов, беззаботным весёлым танцем звучал их смех у каминов, даже мантии на сквозняках лихо плясали, а шарфы забавно вторили им. Красные носы рассказывали о солнечной погоде не хуже, чем ясный потолок Большого зала. Постоянные лужи от растаявшего снега в холле испытывали терпение Филча. А по вечерам в нишах перешёптывались картины, делясь размышлениями по поводу той или иной парочки, которая прятала свои поцелуи в темноте потайных пространств.
Некоторые преподаватели закрывали глаза на бесчинства и проходили мимо вздыхающих ниш, напевая песни (Слизнорт) или бормоча себе под нос непроизносимые термины (Спраут). Другие подобным великодушием не отличались, но о том, что наказывать можно снятием баллов, как будто забывали. Минерва Макгонагалл выговаривала строго, но заканчивала обличительную речь неизменным «Уйдите с глаз моих». Полностью компенсировал снисходительность преподавателей Северус Снейп, так что в итоге факультеты лишались ровно того количества баллов, какого и должны были лишиться, будь остальные преподаватели более строгими, а Снейп – более человечным.
Не то чтобы в Снейпе не было ни грамма человечности. Например, повертев складывающуюся в голове Гарри Поттера картину так и этак, он пришёл к выводу, что дополнять такую дьявольщину бесполезными на фоне самой картины придирками и третировать самооценку Поттера, которую тот с успехом третирует самостоятельно, совсем уж непрофессионально. Безусловно, этим объяснялась внезапная лояльность, которую Снейп стал выказывать по отношению к Поттеру на занятиях. Лояльность заключалась в том, что теперь он придирался к нему так же, как и ко всем остальным, но на фоне прошлых их взаимоотношений это был невиданный прогресс, который заметили и оценили все, даже Уизли и Лонгботтом. Очевидно, Снейп решил, что таким образом выполнил норматив по человечности, поэтому без зазрения совести отыгрывался на остальных.
Вот, к примеру, очередной кабинет был приоткрыт, за дверью раздавались подозрительные шорохи. Снейп бесшумно подошёл, услышал воркующий шёпот, тихий стон. Закатив глаза, он резко распахнул дверь класса. Послышался девичий визг. Всё как всегда, никакого разнообразия: девушка вскрикивает, парень выглядит перепуганным и одновременно мечет молнии глазами. Забавное зрелище.
– Мистер Бут. Мисс Майер. Минус тридцать баллов с каждого. Прошу покинуть аудиторию.
Терри Бут, стараясь не смотреть на Снейпа, пропустил быстро накинувшую мантию Линду вперёд. Парочка скрылась в густом мраке зимнего вечера.
За следующим поворотом обнаружился одинокий и подозрительный Поттер. Подозрительным было то (если исключить тот факт, что деятельность Поттера подозрительна априори), что Поттер едва переставлял ноги, поглаживая тёмно-коричневые камни, из которых была сложена стена. Снейп нашёл бы это занятие странным, если бы ему не с чем было сравнивать. Мысленные рассуждения Поттера на экзамене были апогеем поттеровской странности и наилучшим показателем абсурдности гриффиндорского мышления. Учить тёмные искусства, чтобы Снейп оценил! Такое мог выкинуть только Поттер – даже с учётом того, что и Поттер такого выкинуть не мог. Но, поскольку Поттер выкидывал много такого, чего выкинуть не мог, приходилось верить.
Снейп потеребил мыслеслух на груди и, уверенный в том, что мальчишка ещё не исчерпал арсенал мысленных боеприпасов, проник в его мысли.
Терри с Линдой, целуясь, юркнули в открытый класс. У Гарри не было сомнений по поводу того, куда каждый вечер исчезают Рон с Гермионой. Было ясно, что они тоже ищут укромные уголки, потому как возвращаются довольные, раскрасневшиеся, пытаются растормошить Гарри, а потом бросают это бесполезное занятие и устраиваются на диванчике в гостиной, пиная друг друга и подкалывая, пока Гермиона не утыкается в какую-нибудь случайную книжку, а Рон, вздохнув, не берёт со стола журнал. Вот чего ему, Гарри, стоило влюбиться в какую-нибудь девчонку? Да хоть в парня. Честное слово, у него были бы хоть какие-то шансы. Можно было бы искать встреч, подстраивать их, затеять что-нибудь совместное, учить вместе уроки, да мало ли что можно было сделать! Но нет, Гарри Поттер лёгких путей не ищет.
А как было бы чудесно…
Плотная чёрная ткань под ладонями, крепкое, уверенное тело под руками… Хорошо чувствуется, что это взрослый мужчина, а не хлипкий, не в меру страстный и одновременно боящийся сделать что-нибудь не то Колин Криви. Этот мужчина мог бы позволить себе всякое – и Гарри с радостью разрешил бы что угодно. Но сейчас он просто обнимает его в тени между двумя факелами, слышно его дыхание, хочется навеки исчезнуть в его руках, хочется, чтобы горящий огонь остановил время и оставил в вечности лёгкое прикосновение губ.
А в другом коридоре, за железной статуей, он сам прижал совсем не протестующего Снейпа к стене и целует его лицо, виски, шею, ловит губами волосы, а потом со всей страстью впивается в губы, наслаждаясь тем, что ему легко и непринуждённо отвечают самые прекрасные губы на свете и самые тёплые руки обнимают, прижимая к себе. И целовать бы его, пока горят факелы, пока звенит Рождество, безостановочно, вдали от всех; скрыться с ним, спрятаться в волшебном замке, украсть его у пергаментов и заставить знать о том, как безумно хочется потеряться в ощущении его губ на своих.
Очень долгое мгновение Снейпу эта идея казалась самой желанной и привлекательной из всех, которые мог сочинить «Хогвартс». Потом он опомнился. Хотелось дотронуться до губ и проверить, не забыл ли мальчишка на них поцелуй, но Снейп заставил себя стоять неподвижно и не поддаваться глупым желаниям. Казалось, что его действительно только что обнимали тёплые руки под факелами. Осознание того, что это фантом, жгло разочарованием.
Его хотелось чувствовать рядом так отчаянно, что выход был один: спрятанный за тёмно-синей занавеской котёл, полки с травами и порошками – остатками другого мира, которые, умерев окончательно, рождались в другом виде магии. Нескончаемая цепочка магических перерождений – красиво, вечно, под стать чёрной тени, стремительно летящей по двору «Хогвартса» лунной ночью. Восьмой этаж… Всё равно сегодня его искать никто не будет, поэтому восьмой этаж.
Снейп тряхнул головой: ассоциации Поттера были отдельной фантасмагорией. Пришлось немного отстать и оставить его мозг на время в покое: требовалось незаметно пройти следом и выяснить, чем он намерен заниматься на восьмом этаже. Снейп подозревал, что удивить его уже попросту невозможно.
Поттер остановился посреди коридора, огляделся по сторонам, повернулся к стене и заявил ей:
– Мне нужно место, где я могу попрактиковаться в зельях.
Стена беспрекословно подчинилась, открыв взору Поттера и укрывшегося за колонной Снейпа чёрную железную дверь с коваными украшениями в виде колб, котлов и пергаментных свитков. Поттер привычным движением толкнул её и просочился в образовавшуюся щель. Дверь плавно исчезла. Но Снейп не был бы Снейпом, если бы не попытался своими глазами увидеть место, где Поттер так наловчился варить зелья. Тоже оглядевшись по сторонам, он повернулся к стене и сказал:
– Мне нужно место, где Гарри Поттер может попрактиковаться в зельях.
Он не был уверен в удаче, но Поттер на этот раз сплоховал, не защитив своё обиталище от постороннего вторжения. Конечно, ничего противозаконного он не делал, и вряд ли кому-то пришло бы в голову проверять, куда он время от времени исчезает, но, с другой стороны… Что с другой стороны? С другой стороны, Снейп входил вслед за ним, но так ли страшно это было для Поттера, если Снейп не собирался ему показываться?
«Я хочу быть невидимым», – сообщил он Выручай-комнате свои пожелания, закрывая за собой дверь и ступая на мягкий ворс тёмно-синего ковра. Он обнаружил себя в небольшой комнате, стены которой до уровня человеческого роста и чуть выше украшали резные деревянные полки с беспорядочно стоящими флаконами, бутылочками, коробками и пакетиками. Надписи на них были тоже беспорядочные, написанные десятками разных рук, бирки были наклеены то ровно, то криво, то поперёк – и не поймёшь, задумывалось так или человек на ходу припечатал пергамент ладонью к стеклу. Часть книг расположилась на полках, часть лежала на кресле, а некоторые и вовсе стояли стопкой на полу рядом со своим беспорядочным читателем, который сидел на ковре по-турецки, оставив одну книгу покоиться на своём колене и листая другую. Страницы и его руки освещал голубоватый, почти дневной свет: можно было подумать, что где-то здесь есть невидимое окно.
Снейпу доводилось бывать в разных лабораториях, но ни одна из них не была так похожа на комнату в обычном доме, ни одна из них не была такой мягкой, уютной и бессистемной.
Как выяснилось мгновением позже, Поттер отлично видел здесь систему и прекрасно в ней ориентировался. Его губы едва слышно произносили названия ингредиентов, а взгляд скользил по полкам, быстро отыскивая нужные.
– Нет, – неожиданно сказал он, захлопывая книгу. – Не то.
Поднялся и отодвинул тёмно-синюю занавеску, которая скрывала часть массивного стола из грубого серого камня. В углу стоял оловянный котёл, в который Поттер и заглянул, привстав на цыпочки. Поводил носом, фыркнул и снова закрыл его крышкой.
Всё чудесно, Соколиное Око, но почему же ты так долго настаиваешься? Придумал бы уже кто-нибудь, как ускорить процесс расщепления амазонита, в самом деле. Я бы с удовольствием тебя сейчас доварил, а тебе ещё шесть дней стоять, ну что за несправедливость? Дементоров в собачий зад, что же мне сварить этакого?
Поттер прошёл мимо отложенной книги – «Колдомедицина в котле» – и направился к кипе книг на кресле.
Пятый курс, шестой курс, седьмой курс – нет, спасибо, это мы и так вроде знаем; «Зельеварение для абитуриентов» – гм; «Классика зельеварения», «Развлекательные зелья» – не хочу развлекаться, что бы там ни было; «Зельеварение. Улучши свою внешность» – что за ерунда, зачем мне улучшать внешность? Интересно, кстати, а какой тип мужчин нравится Снейпу? Поттер, у тебя совсем крыша поехала…
Снейп был с ним полностью согласен.
…небось типа Люциуса Малфоя. Нет, сами превращайте себя в смазливых аристократов, что за ерунда здесь лежит?
Поттер отбросил книгу и устремился к книжным полкам.
О, вот тут может быть что-нибудь интересное. Жаль, что Гермиона так обломала все его надежды.
– Гарри, не бывает и быть не может зелья от безответной любви, что за глупость? Если бы оно существовало, безответная любовь давно была бы занесена в список болезней и этим зельем лечили бы всех желающих в Мунго.
– А там не лечат? – обречённо спросил он.
– Гарри, ну в самом деле!
– А почему не может быть такого зелья?
– Потому что чувства человека являются следствием уникальных нервных процессов, и если с помощью зелий можно повлиять на гормональный баланс, то на формирование нейронных связей ты не повлияешь никак, для этого нужно учитывать всю их совокупность, начиная с момента рождения. Человеческий мозг не изучен до такой степени, чтобы можно было спокойно заказывать определённые чувства, мысли и прочие результаты деятельности центральной нервной системы.
– А жаль. Это даже интересно.
– Ну и займись исследованием на эту тему, её все нормальные учёные боятся. Ты как раз достаточно ненормален для неё.
– Эй!
– Я же не сказала, что это плохо, – улыбнулась она.
«Яды Средневековья», ух ты. Это когда девушки в красивых платьях, не желая выходить за нелюбимых принцев, патетически выпивали яд прямо во время церемонии обручения вместо какого-нибудь там вина и романтично падали перед женихами, отцами и прочей свитой с криком: «Я люблю тебя!»… Эм… как же звали этого крестьянина? Тьфу, опять забыл, Джинни прибьёт меня, это её любимый герой…
Кстати, а чем яд – не средство от безответной любви? Отличное средство. Так, что тут у нас?.. «Эликсир смерти», «Блажь рыцаря» – интересно, как яд может быть блажью рыцаря, странный народ – эти рыцари, всегда считал… «Слеза Мерлина», ух ты, здесь есть рецепт «Слезы Мерлина», надо же; «Кость единорога» – кто так зелья называет? «Закат влюблённого сердца» – о, отлично звучит, как раз для безответной любви, что там у нас?.. Жила дракона, кость фестрала – какая красота, она как раз где-то здесь была, папоротник, малахит, шалфей – естественно, так… вроде всё есть. Отлично.
Оживлённый Поттер, размахивая книгой, бодро направился к полкам и, сверяясь с рецептом, стал выбирать ингредиенты, прижимая их к себе предплечьем и цепляя пальцами руки, держащей «Яды Средневековья». Предпоследний флакон он поставил на едва удерживаемую книгу, схватил второй рукой большую бутыль и, балансируя со всем грузом, словно цирковой артист, направился к столу. Вполне последовательно освободил себя от своей ноши, ничего не разбив (хотя казалось, что ничего не разбить в таких обстоятельствах невозможно), устроил книгу в маленьком медном котле…
Когда Поттер был уверен в том, что на него никто не смотрит, процесс варки зелья в его исполнении превращался то ли в развлекательное шоу, то ли в репетицию роли «чокнутый домовик» – в гротескное зрелище, которое никак не ассоциировалось с такой наукой, как зельеварение. Напевая магловскую песенку и притопывая в такт ей ногой, Поттер ритмично нарезал корни, зажал нож в зубах, ссыпал корни в котёл. В ожидании, пока они разбухнут, начал отбивать ритм разделочной доской по пальцам, а когда ему понадобилась рука, чтобы помешать отвар, стал легонько постукивать себя ребром доски по уху. Не то чтобы он не соблюдал технику безопасности, но со стороны казалось, что порошок из кости фестрала лежит рядом с кожей саламандры, а свинец вот-вот упадёт в котёл во всём своём немалом количестве. Во что тогда превратится восьмой этаж, думать не хотелось. Но все ингредиенты вели себя прилично, никуда не падали, не рассыпались, не смешивались, флаконы не разбивались и коробки не распадались. Единственное, что они делали, – это расползались по окружающим стульям и другим поверхностям, но, глядя на это, можно было быть уверенным в том, что Поттер ничего против не имеет и вполне контролирует процесс.
– Моя любовь… как пла-амя… – разошёлся Поттер, невыносимо фальшивя, – …как пламя под этим котлом… не с нами, не с нами, не с на-ами… а дальше я рифму не приду-умаю… ум-м-м…
Оторопевший Снейп усилием воли заставил себя вернуться в более или менее нормальное состояние и мгновенно оспорил сделанный ранее вывод о том, что странность в поведении Поттера сильно проигрывает странности его мыслей. После чего напряг память: что-то вызывало тревогу, безотчётно грызущую изнутри, что-то действительно важное. Ах да, «чем яд – не средство от безответной любви». Снейп с сомнением посмотрел на пританцовывающего мальчишку. В здравом уме предположить, что этот оболтус варит смертельную отраву с целью её выпить и тем самым прекратить свои страдания, было невозможно. Даже в относительно нездравом уме, которым обладал Снейп, подумать о таком исходе было затруднительно. Но Поттер недвусмысленно рассуждал о том, что хорошо бы найти зелье от безответной любви – и что он его нашёл. И оставался самый главный аргумент: это Поттер. Поттер мог сделать что угодно, когда угодно и где угодно, игнорируя любые причинно-следственные связи, законы здравого смысла, логики и магии. Приходилось считаться с этим, а потому требовалось быстро сообразить, что делать, если мальчишка надумает проглотить результат своих экспериментов. Сейчас хотелось, чтобы он разбирался в предмете чуть меньше и чтобы вместо «Заката влюблённого сердца» у него получилось обычное голубоватое месиво, которое наблюдал Снейп на уроках у семикурсников. Но и тут Поттер не считался с его желаниями, методично – хотя нет, без всякого метода, но вполне успешно – изготовляя самый настоящий лазурно-дымчатый «Закат».
– Красота какая, – озвучил Поттер невольные мысли Снейпа, глядя в котёл.
Он погасил огонь, потянул носом пар, чихнул, движением фокусника извлёк из-под стола, где были в кучу свалены книги и ящики, чистый, прозрачный флакон, достал черпак, отработанным движением зачерпнул порцию зелья, налил её во флакон, подождал, пока она остынет, и… Закупорил флакон.
Снейп выдохнул и осторожно, не представляя, что ещё вытворит Поттер, ткнулся в его мысли.
…надо привести сюда Гермиону, показать ей этот флакон и сказать: «А это, Гермиона, средство от безответной любви!»
Тут же мелькнул образ Гермионы, и девичий голос с изрядной долей скепсиса ответил:
– Это, Гарри, средство от чего угодно.
Поттер усмехнулся и поставил флакон на самую удалённую от стола полку, заставленную такими же флаконами с разного оттенка и консистенции содержимым.
Ничего Гермиона не понимает в романтике Средневековья.
Подождав, пока Поттер вернётся к столу и начнёт наводить там порядок, точнее один хаос превращать в другой, Снейп аккуратно подобрался к полке. Зелья были подписаны знакомым, раздражающе пляшущим почерком, начинались с Перечного и заканчивались… Однако. Снейп искоса посмотрел на Поттера, который подхватил «Яды Средневековья» под мышку, огляделся и, мурлыча что-то менее разборчивое, чем «Моя любовь как пламя», устремился к выходу из Выручай-комнаты.
***
Рождественский ужин имел одно неоспоримое преимущество: он сближал студентов с преподавателями так, что можно было в подробностях изучать загрубевшую кожу на длинных, крепких, рабочих пальцах, можно было мельком видеть запястье, спрятанное под чёрной манжетой, можно было следить за точными движениями рук, которые брали еду так же ловко и сноровисто, как орудовали волшебной палочкой. Можно было любоваться гордой, барственной осанкой, угадывая, какое тело скрывается под чёрными одеждами. Можно было осмелеть и скользнуть взглядом по шее, стремясь в воображении оттянуть воротник и коснуться взглядом, а ещё лучше руками – нет, ещё лучше губами! – кожи на кадыке и ключицах. А можно было поднять взгляд на губы, наверняка шероховатые на ощупь, а может быть, наоборот, нежные и гладкие… Да какая разница, если хочется обвести их языком, языком же разомкнуть, скользнуть внутрь – так глубоко, чтобы собственные губы упёрлись в них и, растревоженные сбывшейся мечтой, принялись безостановочно ласкать.
Гарри сглотнул сок прокушенного мандарина, облизываясь. Рот горел вовсе не от фруктовой кислоты. Тонкая шкурка на мандариновых дольках напомнила тонкую и нежную кожу губ. Гарри провёл долькой по верхней губе: если представить, что это рот Снейпа…
Нет, если представить, что это рот Снейпа, весь «Хогвартс» получит возможность лицезреть практическое подтверждение тезиса о том, что секс с мандаринами возможен в природе. Тезис был выведен Гарри только что и выглядел многообещающе. Поэтому мандарин был употреблён по назначению, а на корзинку с ними Гарри больше не заглядывался.
Оказалось, что отсутствие мандаринов в руках проблему не решает. Слойка с кремом вела себя не менее безобразно, чем мандарин. Собственно, она вела себя куда более безобразно, заключил Гарри, внимательно изучая надкушенный продукт. Продукт мало того что был продолговатым, длиной около восьми дюймов и телесного цвета в придачу, так из надкушенного места выглядывала капля белого крема. «Волдеморта в печку домовикам, что они приготовили!» – мысленно взвыл Гарри, заставляя себя с видом «ничего особенного не происходит» откусить кусочек слойки. Вкусовые рецепторы сказали, что тесто имеет вкус теста. Мозг не согласился и сказал, что тесто имеет вкус члена… то есть человеческого тела. То есть определённого человеческого чле… тела. Гарри поднял взгляд на Снейпа и тут же опустил его обратно на слойку, потому что тому вздумалось именно в этот момент в упор на него смотреть. Опускать взгляд на слойку было ничуть не лучше, чем смотреть на Снейпа, потому что мысли тут же спустились ещё ниже, залезли под стол и устроились между профессорских ног. Устроились расстёгивать брюки. Гарри облизнул губы и откусил ещё кусочек теста, захватывая языком крем. Член Снейпа в его представлении имел такую же длину и такой же цвет. Как бы умудриться не заглотнуть слойку целиком? Соседи вряд ли поймут. Гарри рассчитал, сколько можно откусить, не вызывая подозрений, проделал эту операцию, а в голове проделал операцию по заглатыванию другого объекта – на этот раз целиком. Мозг, считавший, что тесто имеет вкус члена, был поощрён. Слойка была вкусной. Слойка была очень вкусной. Слойка употреблялась, вызывая удовольствие не только во вкусовых рецепторах, а и в других, весьма далеко от них расположенных органах. Слойка была та ещё диверсантка: белый крем, оказывается, таял во рту и стекал в горло совершенно неприличным образом.
Когда остался только крем, забившийся в самый конец слойки, да и слойки оставалось на пару надкусываний, хотя Гарри мог бы и целиком её в рот отправить, Снейп неожиданно поднялся из-за стола. Дважды кусать такой небольшой кусок не имело смысла, поэтому Гарри предпочёл-таки прикончить изделие за один раз, положил его в рот и взглянул на задвигающего стул Снейпа, благо тот смотрел на этот раз в противоположную сторону. Кусок оказался-таки великоват, поэтому прожевать и проглотить его было чуть труднее, но Гарри справился с этой задачей как раз в тот момент, когда Снейп глянул на него. Безразлично так глянул, скользнул взглядом и проворно удалился из Большого зала, никому ничего не объясняя.
Возможно, это было и к лучшему: по крайней мере, хоть торт Гарри поест спокойно.
***
Тем же вечером Северус Снейп решил, что ему необходимо отправить письмо знакомому зельевару из Бельгии и что вызывать сову в подземелья он не будет, поскольку письмо важное и сову нужно выбрать самостоятельно. Поэтому он отправился в совятню, а почему пошёл через гриффиндорскую башню, Мерлин знает. Возможно, в ней был более удобный коридор. Как бы там ни было, замедлив шаг на подходе к обиталищу гриффиндорцев, оглядев закоулки, прислушавшись ко всем шорохам и не обнаружив ничего подозрительного, Снейп вышел на открытый переход между башнями, укрываемый от снега только очень условной деревянной крышей, а от ветра не укрываемый ничем. Вот тут-то и обнаружилось искомое «подозрительное»: чёртов мальчишка с неуёмным воображением стоял посреди перехода, задрав нос к небу и ловя ладонями охотно сыпавшийся на них и на всего Поттера снег. Глядя на него, можно было и вправду подумать, будто его голова занята мыслями о расчудесном волшебстве, а не фантазиями о члене собственного профессора.
Мальчишка обернулся на звук закрываемой двери и замер, глядя на того, кто оттуда появился. Прямой взгляд зелёных глаз ясно говорил о том, что никакого стыда за свои мысли Поттер не испытывает, а, наоборот, похоже, набирает новый материал. Попытка прожечь его взглядом, чтобы не зарывался, ни к чему не привела. Снейп остановился рядом с Поттером, молча глядя на него. Что можно было сделать с мальчишкой, который так бесстыдно – и так искренне – о тебе мечтает?
Ничего.
– Отбоя ещё не было, профессор, – заметил Поттер, изучая его глаза и, кажется, любуясь.
Интересно, как получалось раньше не замечать этот откровенно влюблённый взгляд? Поди ж такое не заметь, Северус.
– А я и не говорил, что он был, мистер Поттер, – фыркнул Снейп и подобру-поздорову убрался подальше от Поттера. Лучше бы он вызвал сову в подземелья, право слово.
Стремительно прошагав до двери, Снейп резко открыл её, быстро вошёл внутрь и рывком закрыл деревянный массив за собой… не полностью. И остановился у образовавшейся щели, глядя на мальчишку.
Тот задумчивым взглядом проводил закрывающуюся дверь, как-то мечтательно и обречённо повёл головой, опуская глаза, усмехнулся – едва заметно, но так невыносимо нежно, что впору оседающие на его висках снежинки сцеловывать. И снег с лохматой чёлки смахивать. И руки – без перчаток, идиот! – согревать. И обнимать, чтобы вся его мечтательность разом пропитала теплом и переход этот, и весь замок, а главное – одного мрачного обитателя этого замка.
– Я люблю тебя, Северус Снейп.
Слабый вечерний ветер почти не заглушил ласковый голос, и он прозвучал неожиданно звонко в этом пустынном, запорошенном снегом переходе, в котором в зимний вечер не появилась бы ни одна живая душа. Голос контрастировал с покалывающим холодом, на фоне беззвучно летящего снега прозвучал так удивительно, как будто и вправду волшебство забрело в этот подрагивающий от натиска зимы хлипкий переход. Снежинки продолжали оседать на гриффиндорском шарфе, пальцы задумчиво и нежно водили по обледеневшим перилам. Ничего более горячего и более холодного одновременно Снейп ещё не встречал.
– Я люблю тебя.
И никому ещё не верил больше, чем этому мальчишке.
***
После зимних каникул семикурсников пригласили на повторное собеседование по поводу выбора профессии. Война многих заставила изменить предыдущее решение, что было понятно всем преподавателям, поэтому во второй же учебный день вместо послеобеденных уроков старшие студенты всех факультетов собрались перед дверями большой аудитории и оживлённо обсуждали друг с другом свои планы, цели и их причины. А другие, наоборот, стояли в стороне, усиленно размышляя, и ни с кем своими размышлениями делиться не желали. В их числе был и Гарри Поттер. Одна фраза Гермионы невольно перевернула всё вверх ногами и имела серьёзные шансы предопределить его жизнь. Как раз о разумности такого варианта развития событий Гарри и думал, когда его ткнула пальцем в плечо вышедшая из аудитории Парвати.
– Эй, Гарри, ты слышишь?
– А?
– Иди, я всё, Макгонагалл тебя сказала позвать, ты по списку после меня.
– Ага, спасибо.
Понимая, что, если бы не Снейп и Гермиона, ему бы и в голову не пришло поворачивать вектор своего существования таким образом, и усмехаясь внутреннему голосу, который говорил, что Снейп и Гермиона – это ещё ничего, а если бы он сам что-то решал, то было бы намного хуже, Гарри вошёл в аудиторию. Четыре стола стояли недалеко друг от друга. На этот раз решено было обойтись без вывешенных над ними гербов: посторонних лиц не было, красоваться перед собой же – глупо, мероприятие не было торжественным, оно располагало к серьёзности. Гарри сел перед столом, за которым устроилась Макгонагалл, и постарался не замечать беседующего с Ноттом за соседним столом Северуса Снейпа. Если бы он, Гарри, не пришёл к однозначному решению пять минут назад, стоя в коридоре, он пришёл бы к нему сейчас.
– Хорошо, мистер Нотт, я уведомлю о вашем решении комиссию. Вы можете идти. Попросите мисс Паркинсон зайти минут через десять.
Нотт вышел, а Снейп развернулся на сорок пять градусов и, нимало не смущаясь, уставился на Гарри, как будто тот должен был сообщать о своих намерениях Снейпу, а не собственному декану. Гарри проследил краем глаза за этим безобразием и уже собрался было стушеваться, говорить с Макгонагалл как можно тише и показательно повернуться на все шестьдесят градусов от Снейпа, чтобы не лез не в своё дело, как внутри кто-то вредный и озорной – наверное, тот же, кто заставлял огрызаться на реплики Снейпа, представляя его член внутри себя, – сказал, что какого смертофалда, пусть Снейп получит по заслугам. Поэтому взгляд Макгонагалл он встретил открыто и почти с улыбкой.
– Мистер Поттер, в прошлый раз вы высказывали желание пойти после «Хогвартса» в аврорат. Изменились ли ваши намерения?
– Да, профессор Макгонагалл, – Гарри помолчал, набираясь смелости и заодно предвкушая реакцию сразу двух преподавателей. – Я хочу выучиться на зельевара.
Сорок пять градусов за соседним столом превратились во все восемьдесят. Макгонагалл слегка подняла брови.
– Очень неожиданное решение, мистер Поттер.
Гарри пожал плечами:
– В последнее время я оценил прелесть и важность этой науки, к тому же у меня есть чёткое представление о том, чем именно я хотел бы заниматься в этом направлении.
– Будет ли с моей стороны нескромным вопрос о ваших интересах в сфере зельеварения?
– Нет, конечно, профессор. Я хотел бы изучать воздействие различных ингредиентов и их совокупностей на нейрофизиологию человека.
Макгонагалл посмотрела на него с явным интересом и удивлением. Невероятно хотелось взглянуть на Снейпа, но Гарри сделал вид, будто знать не знает о том, что его слушают всякие посторонние личности. Обойдётся. И так стал едва ли не главной причиной этого сумасшедшего во всех отношениях решения. Главный аргумент был однозначным: через полгода Снейп исчезнет из его жизни, зато после него останется целая наука, и пусть о нём напоминают котлы, запахи трав и облака пара в лабораториях – и согревающий, мотивирующий образ любимого человека будет с ним постоянно. Возможно, когда-нибудь Гарри наберётся смелости сказать Снейпу, что вовсе не Слизнорт, а именно он вдохновил его изначально.
– Достойная цель, мистер Поттер, – прокомментировала Макгонагалл. – Ну, что я вам могу сказать? Профессор Слизнорт давно рассказал мне о ваших успехах на этом поприще, и если его оценка объективна, а его оценки обычно не грешат чрезмерной субъективностью, то вы имеете все шансы поступить в Академию Зельеварения. Есть ещё высшая школа при Комитете зельеварения Министерства магии, у которой требования немного ниже, – сказала Макгонагалл и нахмурилась, давая одним выражением лица оценку высшей школе в Министерстве магии. – Вы решили, куда именно хотите поступать?
Гарри знал о том, что зельеваров в Англии учат в этих двух местах, а больше он не знал ничего. Поэтому решил сориентироваться по лицу Макгонагалл, раз уж в остальном ориентируется по фразам Гермионы и по занятиям Снейпа.
– В Академию Зельеварения.
– Должна сказать, что, на мой взгляд, это правильное решение, – кивнула декан. – Что ж, вам стоит поговорить с профессором Слизнортом, и я думаю, что он с удовольствием напишет вам рекомендацию в это учебное заведение. А также… – Макгонагалл внезапно повернулась к Снейпу. – Северус, раз уж ты так внимательно слушаешь нашу беседу, то как насчёт рекомендации мистера Поттера в Академию Зельеварения?