Текст книги "С каждым днем сильнее (ЛП)"

Автор книги: - Талия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Талия

С каждым днем сильнее

Посвящается:

Сабрине, которая с каждым прожитым днем дает мне все большее желание

искать в себе самой лучшую себя.

Мэтью, чье присутствие напоминает мне, что жизнь

полна чудес и скрытых в ней сокровищ.

Томми, который провел меня за руку

по совершенно удивительному, необычному, наполненному страстями жизненному пути

и наглядно показал мне значение слова “компромисс”.

Моей маме, которая своим взглядом передавала мне

свою абсолютную, безграничную любовь; любовь, которая вышла за пределы смерти.

Ты всегда и везде будешь жить в моем сердце, в каждой его частичке,

и в каждой, разделенной с тобой мысли… всегда и навечно.

Эпиграф

Мои ближние, особенно если они такие же молодые, как я, чувствуют себя в любых жизненных

обстоятельствах не в своей тарелке, так, словно носят одежду не по размеру.

(…)

В том случае, когда я чувствовал себя несчастным, это было ошибкой, недопониманием себя как

личности. На самом деле я воспринимал себя так, будто я – это не я, а кто-то другой, сожалея о его несчастье. Например, я считал себя приват-доцентом, который не добился кафедры и не имеет учеников. Или кем-то, охаянным и опороченным вот этим вот ханжой или раскритикованным некой дамой из общества. Или обвиняемым в суде, которого оклеветали. Или безответно влюбленным в девушку, при виде которой разгораются глаза. Или выздоравливающим у себя дома больным. Словом, любым другим человеком, который без конца пережевывает свои беды и несчастья, и все в подобном духе. Я не был никем из них. Речь шла о чуждой мне материи, куске ткани, из которой, возможно, я скроил себе костюм, который впоследствии носил долгое время, а потом выбросил его, поменяв на другой. Тогда, кто же я?

(Артур Шопенгауэр, “Искусство самопознания”)

Предисловие

Книга “Каждый день сильнее” появилась на свет из-за необходимости отразить на бумаге свой

жизненный опыт как результат постоянной борьбы за каждодневное продвижение вперед, день за днем, чтобы напомнить себе самое важное, смысл которого сводится к двум словам: “не сдаваться”. В моей жизни есть значительные, решающие моменты, которые тем или иным образом оставили свой след во мне, в самой глубине моего естества: путь, который я должна была преодолеть, неважно, как и неважно куда. По-настоящему важным было желание чего-то добиться и решимость это осуществить. Одержать победу, пройти до конца через испытания, добиться желаемого, а самое главное – пережить все сполна и без остатка.

За время написания этой книги я смогла до самой глубины испытать и пережить два важных,

преобразующих момента. Первый из них – моя вторая беременность, предзнаменование новой жизни, которую в самом скором времени я смогу держать на своих руках. Счастье снова постучало в мою дверь. А второй момент – это смерть моей любимой мамы, которая была самым важным для меня существом на земле на протяжении всей жизни. Своей самоотдачей, поддержкой, наставлениями, советами и своей безграничной любовью она дала мне инструменты, чтобы пережить мгновения глубочайшего счастья от появления нового члена семьи и выстоять в опустошающий, непостижимо разрушительный час своего ухода.

В тот момент, когда я начала писать эту книгу, я почувствовала, что нашла то самое идеальное

равновесие и гармонию и в своих мыслях и в своих чувствах. Заключив мир со своим прошлым, я заканчивала книгу с полнотой ощущений и свободой, которые я хотела разделить со всеми вами.

Но, у Бога были другие планы. Книга уже находилась в процессе издания, когда я решила

включить и разделить с вами мое последнее большое испытание… Потерю самого любимого в моей жизни существа – моей мамы.

За неделю до своего ухода, мама, как всегда, была полна энтузиазма, она держала в своих руках

этот завершенный манускрипт, который не только дважды прочитала, но и подправила. Она помогла мне скрупулезно разобрать пару историй, высказывая свое мнение по этому поводу. Эти исправления и комментарии мы сразу же добавили в книгу.

С детских лет я была свидетелем той силы духа и мужества, которые воодушевляли мою маму,

придавая ей силы оставлять всю грусть и боль в прошлом. Мама неустанно боролась за выполнение поставленной перед собой задачи. Она была отменным Воином с большой буквы, у которого я научилась самым значимым ценностям, которые сегодня являются незыблемыми устоями и основной опорой в моей повседневной жизни.

Мама выковала мой характер, закалила его. Она брала меня за руку, и вместе с ней я открывала

для себя бесконечность реальной жизни, ее возможности и мечты, которые могли бы превратиться в нечто осязаемое. Она выявляла сущность в каждой из моих историй и в каждодневной жизни, и в моих мечтаниях и страстных желаниях. Она разделяла со мной всю полноту жизни, чувств и страстей так, как умела только она. Мама была свободным человеком, сверкающим, как солнце, живущим взахлеб.

Иоланда, моя мама, была никогда не взрослеющей девчонкой. Временами мы вместе с ней

смеялись, когда я говорила ей: “Вот здорово… оказывается, теперь я твоя мама, а ты моя дочь”, на что она всегда мне отвечала: “Конечно, теперь ты терпишь и все мне разрешаешь”. Дай Бог, чтобы это могло произойти с рождением моего ребенка. Дай Бог, чтобы каким-то образом ее душа смогла бы родиться в этом новом существе, который наполнит любовью мой семейный очаг, чтобы я держала его на своих руках, прижимала к сердцу и укачивала с огромной любовью. Я знаю, что она была призвана Всевышним, чтобы продолжать идти своим путем согласно Его замыслам и планам.

Энергичность, порывистость и темпераментность мамы, безграничность образа ее жизни

коснулись многих из тех, кто был знаком с ней. Одних она наполняла любовью, оптимизмом, верой и улыбками. Другим давала мудрые советы в трудные моменты их жизни, помогая им. Еще кого-то изменяла, помогая стать импресарио, коммерсантами, квалифицированными, постоянно растущими специалистами в разных областях, поскольку все они были близки ей как родственники, друзья, знакомые, или просто работники, начиная от банкира и кончая поваром или садовником. Все они очень любили ее, всегда видя большую любовь с ее стороны – дар, которым обладают немногие.

Эта книга – торжество и чествование любви и радости, которыми я на примере своей жизни и

приобретенного, по большей части, в сопровождении мамы, жизненного опыта, хочу поделиться со всеми вами, мои читатели.

В этой книге я рассказываю о наиболее болезненных моментах своей жизни, открываю вам свою

душу и мысли, мою жизнь для того, чтобы мой опыт мог послужить для вас силой духа, утешением и решимостью. Как и у всех, у меня есть вещи, которые меня подталкивают, тащат за собой, и есть вещи, которые парализуют. Этой книгой, наполненной ощущением силы и мощи, я хочу подтолкнуть наши жизни к расцвету, к вершине, чтобы мы могли видеть свет на своем пути; чтобы мы умели обниматься, прощать, восстанавливать утраченное и любить друг друга.

С легкой руки моих прошлых и настоящих воспоминаний я открыла мощь, которую несу в себе,

многое из этого является наследством, доставшимся мне от мамы.

Я усвоила, что любой жизненный опыт, любая помеха и проблема, любой болезненный эпизод

позволил мне еще лучше узнать себя. От всей души надеюсь, что через мой опыт и историю моей жизни, ты, сможешь найти мотивацию, которая вдохновит тебя, как и меня, найти в себе чудесного человека, даже посреди боли и бурь. Эта книга отражает мою будничную жизнь, которая, как я надеюсь, может помочь тебе в твоей повседневной жизни и поисках. Если мой рассказ поможет тебе в твоей собственной жизни, это станет большим подарком для меня.

Спасибо тебе, мама, за то, что ты научила меня становиться: “с каждым днем сильнее”.

Талия.

• Глава 1 •

Детство

Дорогая Плакальщица, [прим:Плакальщица – популярный персонаж мексиканского фольклора. В легенде предстает, как правило, призраком матери, оплакивающей своих погибших детей. Она обречена на вечные скитания по свету. Согласно легенде, ночью, при полной луне можно услышать вой Ла Йороны: «О, дети мои!» Известна также как Женщина в белом] я пишу тебе это письмо, чтобы сказать тебе спасибо за то, что ты сделала для меня. Конечно, я должна была вырасти, стать взрослой, чтобы это понять. Не знаю, помнищь ли ты, как мы познакомились… моя мама была беременна мной, когда мы увидели тебя в первый раз. Была жаркая ночь, и мой папа ушел в другую комнату, потому что тепло, исходящее от тела мамы было слишком невыносимо. Ее живот сильно выдавался вперед, и мне оставался всего один месяц до рождения. Папа оставил ее в комнате одну, чтобы она отдохнула. Мама спокойно спала, когда вдруг услышала твой голос, вернее, твой плач. Ты неподвижно стояла сбоку от нее. Ты была одета в длинное платье, и на голове у тебя была черная шляпка. Твои длинные, костлявые руки закрывали твое лицо, в то же время позволяя вырываться стенаниям и плачу, разрывающим ночную тишину. Растрепанные волосы придавали тебе таинственный, призрачно-неземной вид. Мама едва осмелилась посмотреть на тебя. Еле-еле приоткрыв глаза, мама попыталась найти в полумраке папу. Она вытянула ногу, чтобы толкнуть его и попросить помощи и поддержки. Мамой овладел жуткий страх. От охватившего ее ужаса она была почти парализована. Думаю, что каким-то образом, я, находясь у нее в животе, тоже искала папиной защиты. Не найдя защиты, вместе с тем, мама набралась отваги и посеменила к комнате, где находился папа. Добравшись до комнаты, мама вбежала туда, чувствуя, что ты хватаешь ее за спину. Ее страх был так силен, что она забралась под папу, под его мужское тело; напуганная, с широко раскрытыми от ужаса глазами, она даже не могла говорить. Слова поддержки и ободрения, сказанные отцом, успокоили ее, и она перестала слышать твой плач.

Все рассказывали о Плакальщице, и я воочию убедилась в этом, когда несколько лет спустя мы с

тобой снова встретились в том же самом большом и пустом доме. Том самом, который так хорошо тебе известен. Кто знает, возможно, этот дом когда-то давным-давно был твоим семейным очагом. Только на этот раз я была одна. Я должна была спуститься на кухню попить воды, и там я увидела тебя. Я не знаю наверняка, была ли это ты или кто другой, ведь ты закрывала свое лицо мертвенно-бледными руками, которые моя мама никогда не забудет. Но, мое шестое чувство и образ, который я сохранила с той ночи, когда еще находилась в животе у мамы, подтвердили твое присутствие. Твое лицо было скрыто за черной вуалью, и ты неустанно плакала, точнее, выла, как в полночь воет волк на луну. Тогда мне только-только исполнилось пять лет. Сейчас, когда я думаю об этом, понимаю, что у меня никогда не было друзей-невидимок, потому что они тоже боялись тебя. Очень хорошо, что я тебя не слышу… А пока что я прощаюсь с тобой и благодарю за то, что ты показала мне, что все страхи похожи на призраки. Если ты где-то столкнешься с ними, то изгони, развей их и продолжай идти вперед, всесильная, с высоко поднятой головой. Это означает, что ты победила их. Знаешь, я – победительница.

Я не боюсь тебя, Плакальщица.

Молчание

Едва начав говорить, я тут же замолкала. Мне было только шесть лет, когда умер мой папа. Моя

боль была такой огромной, что мне ничего не оставалось, кроме как молчать.

Папу звали Эрнесто Соди Пальярес. Он страдал от прогрессирующего диабета. Когда папе

поставили этот диагноз, он решил не менять свою жизнь, не вводить никаких ограничений. Он продолжал есть свои любимые блюда, запивая их добрым вином и ликерами. В этом деле папа был сибаритом, чем и подписал себе смертный приговор. Для меня это был столь сильный удар с его стороны, что я перестала разговаривать. На протяжении целого года я предпочитала молчать. Я не очень хорошо помню, о чем думала в то время, но помню, что не могла издавать звуки, потому что было слишком болезненным то, что я должна была сказать. Я спрашивала себя, куда ушел мой товарищ по играм, тот, кто учил меня разным фантастическим вещам в своей химической лаборатории, тот, кто разрешал мне играть со своими странными научными приборами. Где он? Я больше не слышала его голос, не слышала, как он звал меня или рассказывал мне какую-нибудь историю, или читал наизусть стихи, я не слышала его смех. Я никогда больше не видела его, мои руки больше никогда не касались его; никогда больше он не обнимал меня, и я не засыпала у него на руках… никогда, больше никогда. Мама очень переживала из-за того, что я молчу и грущу. Она водила меня к разным врачам, чтобы они сказали ей, что же со мной произошло. Некоторые из них думали, что это аутизм [прим: аутизм – пожизненное нарушение развития головного мозга, которое влияет на коммуникацию и отношения с другими людьми, а также на восприятие и понимание окружающего мира]. Было множество докторов, куча поликлиник, уйма исследований, которые запечатлели в моей душе неотразимое очарование психологии, которая до такой степени начала привлекать меня, что в настоящее время я ее изучаю. Мне нравилось смотреть на всех этих докторов, показывающих мне черные пятна и анализирующих мои рисунки, посредством которых я выражала то, что видела в этих пятнах.

После череды долгих дней, проведенных в больнице и терапевтических кабинетах, после полного обследования медики пришли к выводу, что у меня был сильнейший шок, вызванный смертью отца. Врачи объяснили маме, что со мной все в порядке, но она должна быть очень терпелива и ласкова со мной, чтобы я могла преодолеть последствия, вызванные нехваткой отца. Я не разговаривала, потому что не хотела говорить. Врачи уверили маму в том, что я снова стану говорить, когда выйду из шока, в каком пребывала. Я одна, без ее помощи, должна была найти путь возвращения, принять решение и внутренне смириться с тем, что случилось. Ну как ты объяснишь маленькому ребенку, чтобы он дал уйти тому, что причиняет ему боль? Как ему это сказать? Тогда все в доме изменили стратегию и, вместо того, чтобы усиливать душевную травму придерживались надежды на то, что когда-нибудь я нарушу свое молчание.

Так и было. Однажды я снова заговорила, когда стала к этому готова. Мы ели, сидя за обеденным столом. Когда я вдруг ни с того ни с сего спросила у мамы: “А где папа?” Услышав, что я заговорила, мама, пытаясь сдержать удивление и огромное счастье, мягко ответила мне своим нежным голосом, объяснив, что папы уже нет с нами, что он умер (как умерли животные, которые были для него талисманом), но ему хорошо, и теперь он живет на небе. Я выслушала ее слова и смогла залечить огромную душевную боль, что носила в себе. И что самое главное, я опять могла разговаривать. Я продолжала вести обычную жизнь шестилетней девчушки несмотря на то, что был трудный процесс выздоровления, самоанализа, скорби, горя и большой печали.

Моя связь с папой до того, как он заболел, была очень сильной. Общаясь со мной, он говорил очень красивым, образным поэтическим языком. Вот, например, он говорил, что кровь – это биография тела, его жизнь. Будучи ко всему прочему и криминалистом, он таким образом объяснял мне и те криминальные дела, над которыми работал в данный момент. Мы проводили вечера, разглядывая и изучая под микроскопом кругленькие шарики, которые были ничем иным, как кровью. Папа научил меня быть наблюдательной, всегда досконально во все вникать, обращая внимание даже на самые незначительные вещи, которые другим людям зачастую кажутся не относящимися к делу. Он научил меня быть любознательной и порой задавать слишком много вопросов. Папа всегда возился со мной, был ласков и нежен. Мои сестры помнят его не таким, как я. Они знали его как волевого, сильного, непобедимого человека, несгибаемого и яркого. Для мамы он был требовательным, властным и взыскательным человеком. Но, тот папа, которого помню я, был уже болен, он чувствовал себя физически слабым и был гораздо более непритязательным, скорее всего потому, что жизнь нанесла ему удар, глубоко затронувший его второе я. Из-за болезни ему пришлось быть физически зависимым от окружающих его людей. И это он, который всегда был очень независимый, который ни в ком не нуждался, теперь зависел от времени и местоположения остальных. Но для меня он был и всегда будет не просто высоко эрудированным человеком, но и Человеком с большой буквы, моим другом.

В тот день, когда папа умер, меня повезли в больницу навестить его. Последние дни, когда он был еще дома, папа всегда проводил в постели. Резкий запах лекарств и болезни сделался частью нашей повседневной семейной жизни. Как всегда я входила к нему в комнату с непосредственной детской уверенностью, которая не позволяла отцу выгнать меня, залезала к нему на кровать, и мы много разговаривали. Он просил меня включить телевизор и объяснял мне сюжет идущего фильма. Я всегда укладывалась рядом с ним и сворачивалась калачиком в его больших руках, уткнувшись в подмышку. Но в один из дней все закончилось, я перестала видеть его в кровати. Когда я спросила, где мой папа, мне ответили, что он находится в больнице. “Он приболел, ему нездоровится,” – говорили мне много раз. Но, я безумно хотела видеть его, разговаривать с ним, моим товарищем, об играх, моих выдумках и мечтах, о чудесных рассказах и незабываемых историях. Как же сильно я хотела быть рядом с ним! Я тосковала по его запаху. Мне было необходимо находиться в его объятиях и чувствовать себя любимой, уверенной, счастливой. Конечно, где-то в глубине души, я сознавала, что происходит что-то очень и очень плохое. От тех дней во всем моем существе осталась намертво запечатленная сцена, которую я не поняла даже много-много лет спустя. В тот самый день, когда папу экстренно отвезли в больницу, я осталась дома под присмотром одной из сестер. Я вошла в его комнату, и увидела, как в ванной комнате отчищали кровь, забрызгавшую черно-белые кафельные стены и образовавшую причудливую красную дорожку от раковины до унитаза на белоснежном полу.

Когда меня, наконец, отвезли в больницу повидать папу, увиденное в палате сильно потрясло меня.

Папа лежал без сознания, опутанный множеством проводов, подключенных ко всевозможным аппаратам и капельницам, наполненным сыворотками и кровью. Доктора безнадежно пытались придать ему хоть чуточку жизненных сил. Я не понимала, что папа находится в коме, я думала, что он просто крепко-крепко спит. Тогда мама шепнула мне: “Подойди к нему и тихонечко скажи на ушко, что ты его очень любишь”. Очень осторожно я подошла к папе и тихонько прошептала, что очень-очень люблю его, поцеловав на прощание. Почти тут же мы вышли из палаты. Едва мы вышли за дверь, как начали сигналить аппараты, вбежали медсестры и позвали врачей.

Папа умер.

Именно тогда все и произошло. Про себя я подумала, что папа умер потому, что я поцеловала его.

Так началось мое молчание. Когда я снова решила заговорить, всем казалось, что я снова стала нормальным ребенком, но это было не так. В каждой частичке моего существа был запечатлен момент того поцелуя – поцелуя любви, вызвавшего смерть. По-видимому, этот момент, нанесший мне душевную травму еще в детстве, я уже давно несу в себе на протяжении многих лет своей жизни.

Детство

Я родилась одиннадцать лет спустя после рождения моей сестры Эрнестины, и родилась случайно.

Я говорю случайно, потому что столько лет спустя мои родители уже и не думали обзаводиться ребенком. Словом, я родилась нежданно и без какого-либо предупреждения. Из пяти женщин в нашей семье я была самой младшей.

Я выросла в городе Мехико, в районе под названием Санта Мария Ла Ривера. Этот район в самом

начале XX века приказал выстроить тогдашний президент Мексики, генерал Порфирио Диас для того, чтобы высший свет общества проживал в элитном квартале. Именно поэтому там находится первый “порфирианский” (времен правления Порфирио Диаса) театр, большой Зал Правосудия, в котором в настоящее время находится Музей Минералогии, и очень известный Музей дель Чопо, в стенах которого в свое время нашли приют разного рода коллекционные собрания по археологии, этнографии, палеонтологии, минералогии и биологии. Со временем эти коллекции были переведены в другие столичные музеи.

Когда в 1960-х годах мой папа построил здесь для мамы дом, этот район уже перестал быть столь

солидным и значимым. Многие семьи переселились в другие, более престижные, районы – Поланко, Чапультепек и Реформа. В эпоху моего рождения слава Санта Мария Ла Ривера угасала, район беднел, но я помню его самым-самым прекрасным. Каким-то образом я сохранила ту, прежнюю, атмосферу величия и значимости, ведь здесь проживали одни из величайших людей Мексики, такие как Приета Линда [прим: Ла Приета Линда (Enriqueta Jiménez Chagoya "La Prieta Linda") – наст.имя Энрикета Хименес Чагойа(род. в 1941г), более известная под псевдонимом Ла Приета Линда, мексиканская актриса и певица. Снялась в 30 фильмах и записала 34 альбома; “ранчерас” – жанр традиционной мексиканской музыки, зародившийся на ранчо (отсюда и название), песни исполняются под гитару; марьячис – музыкальные группы, исполняющие традиционные мексиканские песни, без них не обходится ни один праздник], исполнявшая в сопровождении марьячис местные песни, более известные как ранчерас, или Доктор Атль [прим: Доктор Атль (Gerardo Murillo, Dr. Atl) – наст.имя Херардо Мурильо (1875-1964), мексиканский художник и писатель, написал очень много картин вулканов, которые изучал и которыми был сильно увлечен ], великий мексиканский художник, отобразивший на своих полотнах самые разные пейзажи Мексики. Улицы этого района до сегодняшних дней сохраняют имена самых значительных для своей эпохи мексиканских мыслителей, историков и поэтов, например Альсате, Амадо Нерво и Диаса Мирона [прим: Альсате (José Antonio de Alzate y Ramírez) – наст.имя Хосе Антонио де Альсате и Рамирес (1737-1799) мексиканский священник, ученый, историк, картограф, биолог, издатель “Диарио литерарио де Мехико” и “Гасета де литература”; Амадо Нерво (Juan Crisóstomo Ruiz de Nervo y Ordaz, Amado Nervo) – наст.имя Хуан Кристосомо Руис де Нерво и Ордас (1870-1919), мексиканский поэт и прозаик; Диас Мирон (Salvador Antonio Edmundo Espiridión y Francisco de Paula Díaz Ibáñez) – наст.имя Сальвадор Антонио Эдмундо Эспиридион и Франсиско де Паула Диас Ибаньес (1853-1928), мексиканский поэт-модернист и политический деятель]. Слушать из уст отца (у которого, безусловно, была совершенно исключительная память) стихи кого-либо из этих великих людей или рассказ о ком-то из них, в зависимости от того, в чью честь была названа улица, по которой мы шли, было ни с чем не сравнимым удовольствием.

Одной из границ моего района была широкая улица с газоном посередине, разделяющим

проезжую часть, под названием Сан Косме. По выходным я говорила маме, что мы пойдем “санкосмерить” (прошвырнуться по Сан Косме), потому что на этой улице неподалеку от нашего дома находился рынок, и мы ходили туда просто погулять и поглазеть на все. Были и походы ранним утром в Музей дель Чопо, где всегда были очень интересные выставки, и проходили лекции для детей по живописи, музыке и скульптуре. Находилась там и моя самая любимая экспозиция миниатюр, где все дети дрались за то, чтобы посмотреть через большую лупу, размещенную на подставке, на малюсенькие коробочки, в которых и помещались миниатюры.

Потом мы шли перекусить в маленький ресторанчик “Ла Тонина”, существующий до сих пор, и

там я ела самый лучший из тех, что когда-либо пробовала, кальдильо де кеса[прим: кальдильо де кеса – тушеное мясо с сыром]⁶ с только что испеченными блинами. По мнению моей сестры Федерики они и сейчас все так же восхитительны. Владельцем ресторанчика был Тонина Джексон, довольно известный в пятидесятые годы мексиканский борец. С одной стороны от ресторанчика находился театр Вирхинии Фáбрегас [прим: Вирхиния Фáбрегас (Virginia Fábregas García) – наст.имя Вирхиния Фабрегас Гарсия (1871 – 1950), мексиканская актриса, прозванная мексиканской Сарой Бернар ], а с другой кинотеатр “Опера”. В этот кинотеатр мы всегда заходили посмотреть сдвоенные сеансы – два фильма по цене одного. В этом кинотеатре помимо попкорна меня поджидали вожделенные пирожные с кремом. Сейчас подобные сладости встречаются в любой части Мехико, но изначально рецепт был придуман монахинями, которые много лет назад жили в городке Пуэбла, что в двух часах езды от столицы. Это пирожное представляет собой нежнейший вафельный рожок, наполненный безе из меда с кусочками лимона. Это такое сочетание, попробовав которое ты возносишься к облакам. И, конечно, я не могла упустить из виду любимую апельсиновую газировку.

У выхода из кинотеатра были оборудованы места для мелкой розничной торговли, где продавали

всякие маленькие безделушки и побрякушки, которые нельзя было найти ни в одном столичном магазине. Здесь было множество вещей, которые продавались только в Соединенных Штатах – фены, куртки, кроссовки Nike, игрушки, плееры, косметика и много других чудесных вещей. Если я начну описывать их все, то никогда не закончу. Мы приходили сюда каждую неделю, чтобы посмотреть, что же привезли новенького. Я абсолютно точно уверена в том, что все это провозилось в Мехико контрабандой.

Сан Косме производила на меня огромное впечатление – дорожки и тянущиеся вдоль них

торговые палатки цвета мексиканской розы, так мы окрестили насыщенный розовый цвет, который ввели в моду Диего Ривера [прим: Диего Ривера – наст.имя Диего Мария де ла Консепсьон Хуан Непомусе́но Эстанисла́о де ла Риве́ра и Баррье́нтос Ако́ста и Родри́гес (1886 – 1957), мексиканский живописец; Фрида Кало – наст.имя Магдале́на Ка́рмен Фри́да Ка́ло Кальдеро́н, мексиканская художница, наиболее известная своими автопортретами, жена Диего Ривера ]⁸ и Фрида Кало. На палатках были вывешены образцы товара, чтобы люди могли увидеть все, что там продается. Когда кто-нибудь проходил рядом с палатками, продавцы начинали кричать, привлекая к себе внимание: “За-а-аходите, заходи, заходи-и-и… здесь продается три штуки по цене одной. Смотрите, продаем свободно, если вам не понравится, то поменяем…

За-а-аходите, заходи-и”. Прохаживаясь там среди множества торговцев, я подкреплялась толстенными блинами со сгущенкой, испеченными по местному рецепту, которые мы называли “табакеркой”, держа их на маленьком квадратике промасленной коричневой бумаги на манер тарелки… Стоит только вспомнить об этом, как слюнки текут. Боже, какое наслаждение!

Мой народ, язык, манера пения, народные песни, которые восторженно звучат в моей памяти.

Таким было мое детство, богатейшее культурными познаниями и наполненное целой палитрой цветов и чудесных ароматов.

Улица Диаса Мирона

Легенда гласит, что под нашим домом находилось кладбище. Неподалеку от него находилась

церковь. Говорят, что во времена богатства и роскоши состоятельные семьи вырыли секретные туннели, чтобы ходить к мессе, не смешиваясь с простолюдинами. Мой папа велел заделать туннель, соединявший наш дом с церковью. Я всегда пребывала в сомнениях исследователя: что же находилось внутри туннеля – тайные сокровища, золотые монеты, спрятанные в стенах?.. В конце концов теперь я никогда этого не узнаю.

В конце пятидесятых годов папа получил в наследство дом в районе Санта Мария на углу улицы

Диаса Мирона и Сабино. Он разрушил тот дом, чтобы построить новый, в котором мы жили, когда я была маленькой. Изначально наш дом был двухэтажный, но потом, несколько лет спустя, отец пристроил к нему третий этаж для своей лаборатории. На фасаде дома были помещены сорок две каменные скульптуры собак, названные “холотлтепетлскинклес”, что на языке индейцев племени науатль означает “маленькие каменные собачки”. Некоторые из них стояли на задних лапах, другие развалились, задрав головы. Благодаря этим скульптурам, дом прозвали весьма характерно : “собачкин дом”. До сих пор в доме есть четыре выкованных из железа пушки, такие же, какие использовались в древних войнах. Они служат как водослив у плоской крыши. Фасад здания окаймляют расписные тарелки из обожженной глины в мексиканском народном стиле. К торцу дома прикреплена железная скульптура, представляющая собой голову одного из детей-героев, которые, согласно национальной истории, защищали крепость Чапультепек. Эта голова послужила формой для отливки скульптур, которые по сей день украшают один из самых красивых балконов этой крепости. Художником, подарившим моему отцу вышеупомянутую голову, был Армандо Кесада, крестный отец моей сестры Габриэлы.

В настоящее время дом является точкой отсчета как с архитектурной и исторической точки

зрения. Лоя моих почитателей со всего света это целое приключение – приехать к дому моего детства и сфотографироваться перед ним. Сотни фанатов по интернету присылали мне фотографии, сделанные перед моим домом, и мне это очень приятно. В 2000 году мама отреставрировала и переделала его для продажи. Любопытно то, что купили его мои соседки, “ соседские монашки”, с которыми я готовилась к первому причастию. Теперь дом моего детства является частью их монастыря.

Отец

Мы жили на первых двух этажах, а третий этаж был исключительно отцовский. Там располагалась

его химико-криминологическая лаборатория. В ней повсюду виднелись странные приборы, с помощью которых проводились разные исследования. Вот, к примеру, некоторые из очень необычных вещей, имевшихся там: несколько человеческих голов размером с грейпфрут, сделанные местными индейцами из племени Шуар. Все было именно так! Папе всегда нравились необычные декадентские образы. Он показывал мне эти головы с такой страстью, что я научилась расценивать их как произведение искусства. Папа был так очарован головами, что даже ушел на несколько месяцев к индейцам племени шуар, чтобы изучить сложный процесс уменьшения голов при помощи лечебных трав. На меня производил большое впечатление тот факт, что даже уменьшенные головы никогда не теряли пропорций обычного лица. Больше того, они сохраняли длину волос, а на некоторых головах были видны даже вши. У голов были вареные губы и глаза – для того, чтобы они не вытекли во время уменьшения, их наполняли раскаленными камнями с песком и смесью трав.

Уменьшенные головы настолько увлекали папу, что однажды он даже подарил президенту

Густаво Диасу Ордасу пару уменьшенных лошадиных голов, изготовленных в лаборатории специально для него. В момент завершения правления Диаса (он был президентом Мексики с 1964 по 1970 годы) он выбрал моего отца для записи интервью о его президентстве. Вопросы, заданные отцом, были совсем непростыми. Например, отец спросил Диаса о расстреле студенческой демонстрации в Тлателолько в 1968 году. Но в то же время отец сумел включить в свое интервью и какие-то забавные вопросы, чередуя их с непростыми. Когда папа закончил свое интервью, президент прямо тут же назвал его “Официальный комментатор мексиканской провинции”. Это прозвище он получил как награду за глубокое знание культуры и традиций народов каждого штата, образующих Мексиканскую Республику.