Текст книги "Дом у Синего озера (СИ)"

Автор книги: T_Terracotta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Удивительно! Я и подумать не мог, что речь идет вовсе не о зверьках! – получив не совсем ожидаемый ответ, он теперь развернулся ко мне всем корпусом. – Значит, ваш отец и отец Евы были близнецами? Совершенно одинаковыми?

– Да. Их продолжали путать, даже когда они стали взрослыми.

– Ну, надо же...

Будучи сосредоточенным на дороге, я тем не менее заметил, как еще пару секунд назад сияющий любопытством, его взгляд вдруг изменился, а задорно приподнятые уголки губ вытянулись в прямую линию. Было легко разгадать в этой смене настроения его сожаление и сопутствующую ему неловкость. Своим вопросом он не доставил мне никаких неудобств и потому, мне вовсе не хотелось, чтобы он чувствовал себя сейчас неловко.

– Если позволите, я расскажу вам, что с ними случилось.

Вскинув изучающий собственные колени взгляд, он едва заметно кивнул и устроился виском на подголовнике.

– Их нет уже четыре года, – начал я, в очередной раз подивившись тому, с каким темпом несется неугомонное время. – Они были заядлыми рыбаками и очень любили взять снасти, лодку и сплавиться вниз по реке. Часто брали с собой меня или Еву, но никогда не делали этого поодиночке. Вот и тогда, они тоже собрались на рыбалку, но дядя подхватил насморк и Марта его не пустила. Я был в Штутгарте, Ева тоже была простужена, но отцу приспичило...

Вписавшись в очередной поворот, я усилил давление на педаль газа и коротко взглянув на совсем притихшего Билла, продолжил:

– Дело было после сильного дождя и уровень реки прилично поднялся. В общем, сильным течением лодку занесло на порог и она перевернулась. Как оказалось, в холодной воде у отца случился сердечный приступ и он не смог выплыть.

– Ужасно, – еле слышно выдохнул мой спутник, а меня неожиданно охватил озноб.

– Дяди не стало через три дня, – выдал я, тут же услышав громкое: «Ах!» справа. – Он просто лег спать и не проснулся.

– Боже мой, Том..., – прикрывший рот ладонью, он был явно ошарашен. – Разве так бывает?

Я лишь пожал плечами и подумал, что наверное тоже бы недоумевал, не доведись мне стать свидетелем подобной братской привязанности.

– Это невероятно грустная и трогательная история, – полным сопереживания голосом, Билл подвел черту под моим рассказом.

Оставшиеся несколько десятков километров пути мы провели молча, поддавшись напавшей на нас обоих задумчивости. Билл расслабленно откинулся на сидении и следил за не особо меняющимся за окном лесистым пейзажем, а я – за дорогой и иногда за ним.

Занявшая немногим более получаса, вьющаяся посреди деревьев грунтовка привела нас к тому месту, где предстояло оставить машину и продолжить путешествие уже пешком. Выбравшись из автомобиля, я полез за вещами в багажник, а Билл пока осматривался, обходя меня то с одной, до с другой стороны.

– Билл, думаю, вам стоит переобуться, – заявил я, достав из багажника свое «сокровище». – В ваших кроссовках будет небезопасно. Надеюсь, размер этих подойдет.

Оказавшись рядом, он безропотно принял ботинки из моих рук и взялся переобуваться.

– Ну, как? – поинтересовался я, выныривая из салона, где проверял ручник и вытаскивал ключи из замка зажигания.

– Отлично! Они очень удобные.

Подойдя ближе, я замер в удивлении и не смог удержаться от исказившей моё лицо беззлобной ухмылки. Завязав аккуратные бантики и почти художественно вывернув наружу языки, он совершенно проигнорировал голенища и имеющиеся там крепления-крючки. Не сказав ни слова, я сел перед ним на корточки и принялся исправлять так тщательно, но не к месту наведенную красоту.

– Вот теперь, отлично! – констатировал я поднявшись.

Поджав растянутые в улыбке губы, он медленно заливался румянцем.

– Спасибо.

Проследив за тем, как он поправляет шапочку и пытается надеть свой рюкзак, я достал из багажника свой и спросил:

– Что у вас там?

– Вода и... Перчатки.

– Кладите всё ко мне.

Быстро справившись с упаковкой немногочисленных вещей, мы двинулись в путь. Скрытая от неопытного глаза, тропинка довольно легко угадывалась по лишенному местами растительности грунту, притоптанной траве и обломанным ветвям на кустарниках. Я шёл впереди, постоянно оглядываясь и придерживая руками ветки, которыми по неосторожности мог ударить идущего за мной парня.

– Томас, а ваша мама? – вдруг полюбопытствовал Билл, в очередной раз поравнявшись со мной. – Вы о ней ни разу не упомянули.

Втянув ноздрями воздух, пропитанный ароматами влажного леса, я задрал вверх голову и разглядывал кусочек серо-голубого неба, обрамленный со всех сторон кронами вековых сосен.

– Мама..., – я выдохнул и опустил взгляд, встретившись с кофейного цвета глазами.

В них было что-то такое, что вызывало скоропалительное доверие и запросто развязывало мой язык.

– Большую часть своей жизни, этим словом я называл Марту, – пояснил я и зашагал дальше.

Оторвавшись от шершавого ствола, к которому до этого прислонился, Билл теперь шел чуть позади, но я спиной ощущал, что он весь во внимании.

– Моя мать уехала, когда мне исполнилось три года. Больше мы ее никогда не видели.

– Просто уехала?

– Не просто конечно, – признался я и пнул лежащий на моём пути камень. – Устроила очередной скандал, заявив отцу, что ненавидит его и эту чёртову дыру. Сказала, что он её жестоко обманул, пообещав увезти в город и устроить лучшую для семьи жизнь.

– А как же вы? – в его голосе послышалось напряжение.

– Видимо, не очень входил в её планы, – я посмотрел на застывшее в задумчивости лицо и улыбнулся.

Билл какое-то время сосредоточенно молчал и, немного замедлив темп ходьбы, пристально смотрел только себе под ноги. Но, нагнав меня в последствии, он вернулся к былому расположению духа и вновь источал позитивный настрой.

– Знаете что, Томас? – вдруг твердо заявил он. – Я просто уверен – у вас был потрясающий отец!

– У меня их было два!

За разговорами, мы и не заметили, как преодолели половину предстоящего нашим ногам расстояния. Впереди уже виднелась первая преграда, представшая в виде набравшегося после ночного дождя сил, горного ручья. Именно этого я и опасался, но все же надеялся, что большой валун, преграждающий путь бурному потоку не будет скрыт под водой. Мои ожидания оправдались и плоская поверхность серого камня по прежнему над ней возвышалась, мокнув лишь от хлестко падающих на неё брызг.

– Замечательно, – буркнул я сам себе и осмотрелся, ища палку или ветку, более всего годившуюся на роль шеста.

– Может, можно как-то его обойти? – осторожно приспросился мой спутник, внимательно следя за моими поисками.

– Нет, его не обойти.

– И, что же мы будем делать?

– Мы будем прыгать, – объявил я и проверил коленом на прочность то, что смог отыскать.

Явно повергнув бедного писателя в шок, я подошел к воде, примерился и воткнул свою импровизированную опору примерно на полпути до каменного островка. Мне понадобилась секунда на то, чтобы собраться с духом и как следует оттолкнуться. Очутившись на камне, я развернулся к оставшемуся на том берегу парню и протянул руку:

– Давайте, Билл. Я вас подтяну.

Замерев в нерешительности, он не отрываясь смотрел на пенящуюся у камня воду и никак на меня не реагировал.

– Билл, ну, чего вы?

– Я боюсь, что не допрыгну, – замотал головой он.

– С вашими-то ногами? – возмутился я и лишь потом понял, как это неоднозначно могло прозвучать.

Скривившись в обреченной полуулыбке, он всё же подошел к ручью.

– Томас, умоляю вас, не дайте мне туда соскользнуть!

– Конечно не дам, – заверил я решившегося на экстрим парня и вновь протянул руку. – Это легче, чем кажется.

Мертвой хваткой вцепившись в мою кисть, он наконец прыгнул и оказался в моих крепких объятиях. Ухватив его одной рукой поперек талии, я старался не потерять наше, довольно шаткое равновесие и не сразу осознал насколько он сейчас близко.

– Здесь куда меньше места, чем кажется, – проговорили губы, обдав мою щеку теплым дыханием.

– Этот камень называется «Зуб», – зачем-то проинформировал я, оказавшись своими в миллиметре от его скулы.

Моего обоняния вновь коснулся уже знакомый запах и я совершенно неосознанно наклонился еще ближе, чтобы его усилить.

– Лучше бы их тут было несколько, – раздосадовался прижатый ко мне городской житель.

Расстояние до противоположного берега было меньшим и поэтому преодолевалось с большей легкостью и уверенностью.

Дальнейший наш путь лежал строго верх по склону и на разговоры мы сил больше не тратили, полностью сконцентрировавшись лишь на глубоком и частом дыхании.

Оказавшись у последнего, отделяющего нас от непосредственной цели рубежа, я остановился и снял рюкзак со спины. Нам надлежало как следует отдышаться и пополнить запасы жидкости, затраченные не привыкшими к подобным вылазкам организмами. Зыкнув молнией, я достал две бутылки и протянул одну догнавшему меня Биллу.

– Как вы?

– Всё в порядке, – раскрасневшийся, он выглядел немного уставшим, но всё еще улыбался.

Наблюдая за тем, как жадно он пьет, я засомневался в содеянном и боялся озвучить то, что нам еще предстояло.

– Мы почти пришли.

Оторвавшись от горлышка, он обрадованно огляделся по сторонам, а потом в недоумении воззрился на меня.

– Осталось подняться, – пояснил я и не спуская с него глаз, тоже приложился к бутылке.

– Куда?

Дав ему завершить очередной глоток, я скосил взгляд в сторону представшей перед нами скалистой стены и поверг молодого человека в очередной шок:

– Сюда.

– Вы ведь шутите? – слышавшаяся в его голосе надежда казалась непоколебимой.

– Нет. Это...

– Легче, чем кажется. Я уже знаю, – перебил он меня.

Издав мученический стон, Билл запрокинул назад голову и безжизненными плетями уронил руки вдоль туловища.

– Можем повернуть обратно, – на полном серьезе предложил я.

– Ну, уж нет! – тут же воспрянув, он завинтил крышку и швырнул в меня бутылкой. – Чёрта с два. Давайте, идем дальше!

Рассмеявшись, я затолкал ополовиненные бутылки обратно в рюкзак и извлек так кстати прихваченные им перчатки.

– Вы пойдете первым.

Одарив меня самоуверенным взором, Билл облачил ладони и разминая, сцепил пальцы в крепкий замок.

– У меня две собаки и в случае чего, я завещаю их вам.

– Хорошо, я люблю собак, – «подбодрил» я и пропустил его вперед. – Вы, главное, меня слушайтесь.

И он слушался, очень точно следуя всем моим указаниям и советам. Я взбирался следом за ним и контролировал каждый, поначалу не очень уверенный и крайне осторожный шаг. На двоих нам понадобилось около пятнадцати минут, чтобы не торопясь преодолеть это препятствие и оказаться наверху.

Ступив наконец на горизонтальную поверхность, Билл согнулся пополам и уперев ладони в коленки, часто и тяжело дышал.

– Вы большой молодец, – похвалил я загнанного мною же парня и дружески похлопал по плечу.

– Спасибо, – он разогнулся и тыльной стороной перчатки смазал выступившую на лбу испарину.

– Я бы на вашем месте сюда не полез, – признался я и принялся продираться сквозь колючие кусты шиповника.

– Почему?

– Это рискованно, – я оглянулся на парня, который смотрел на меня с опаской и интересом.

– Что ж... Поделом мне, – всплеснув руками, он присоединился ко мне и шиповнику. – Сам напросился.

Выбравшись из цепких лап кустарника, мы прибыли на место, представляющее собой плоский скальный выступ на высоте около пятидесяти метров. Подойдя ближе к отвесно обрывающемуся вниз краю, мы остановились и я с нескрываемым любопытством уставился на своего подопечного.

Шумно наполнив легкие воздухом, он замер и я с бешеным удовольствием мог наблюдать, как увеличиваются в размерах его глаза.

– Бог мой..., – выдохнул Билл и приложил украшенные татуировкой пальцы к губам.

– Полагаю, ответ найден?

– Да! Оно действительно синее! – заполонившее его восхищение льстило и заставляло меня расплыться в довольной улыбке.

– Раньше, на этом месте были болота, донный грунт которых содержал довольно много серы, – пустился я в объяснения, – именно она придает воде синеватый оттенок.

– Потрясающе! Напоминает... Оно похоже на...

– Камень в ожерелье, – подсказал я.

– Да! Точно!

Стоя рядом с находящемся в приятном возбуждении парнем, я искренне надеялся на то, что наше маленькое путешествие его не разочаровало и он не будет клясть меня завтра утром, когда не сможет спокойно подняться с постели. Словно прочитав мои тревожные мысли, Билл внимательно осмотрелся и поинтересовался, можем ли мы здесь немного побыть. Спешить мне было некуда, поэтому я с удовольствием откликнулся на его просьбу.

Устроившись на нагретом утренним солнцем камне, он неотрывно смотрел вдаль и казалось, целиком и полностью ушёл в себя. Я же уселся на послуживший мне подстилкой рюкзак и обхватив колени руками, лениво жевал оторванную от какого-то стебля сухую травинку.

– У меня тоже нет отца, – вдруг тихо произнес Билл и подобрал с земли гладкий овальный камешек. – Вернее, он есть. Где-то.

– Тоже развелись?

Он кивнул и взвесил свою находку на ладони.

– Мне было восемь и я страшно переживал, – он посмотрел на меня и грустно улыбнулся одним уголком рта. – Был очень к нему привязан и никак не хотел смириться. Он навещал меня только первое время после развода, а потом... Куда-то уехал и завел новую семью.

Мне оставалось лишь понимающе ухмыльнуться и сочувственно кивнуть, потому как, он уже знал, насколько я понимаю все его чувства.

– Я винил во всём маму, – от его сменившегося тона и преобразившегося в холодную маску лица, меня передернуло. – Слышал, как она на него кричала, когда они ссорились и думал, что она попросту его достала.

– Вы ведь были ребенком, – предложенное мной оправдание, было встречено снисходительным взглядом.

– Нет, – он замотал головой. – Я был трудным ребенком. В десять лет начал сбегать из дома, в двенадцать-тринадцать уже курил и напивался до бессознательного состояния. А в пятнадцать подсел на марихуану и начал воровать деньги из дома.

Он замолчал и отправил обласканный длинными пальцами камень в сокрушительный полет. Потрясенный услышанным, я не мог вымолвить ни слова и растеряно смотрел прямо перед собой. Мне совершенно не верилось, что сидящий рядом со мной, красивый и довольно успешный парень мог быть таким неблагополучным.

– Школу я заканчивал в закрытом учреждении режимного типа, – продолжил Билл. – Откуда не раз пытался убежать и где откровенно изводил не только одноклассников и учителей, но и штатных психологов. Мама навещала меня раз в две недели и я не упускал возможности наброситься и на неё, каждый раз обвиняя в несостоятельности и моём незавидном положении.

Резко побледнев, он тяжело сглотнул и прикоснулся дрожащими пальцами к виску. Я видел, что парню становится плохо и хотел предложить воды, но он снова заговорил:

– Однажды она не приехала, чем привела меня в бешенство. Как потом оказалось, она попала в больницу из-за резко понизившегося давления. Лежащую без сознания в коридоре, её каким-то чудом нашла наша соседка и успела вызвать неотложную помощь.

Скользнув по мне совершенно отрешенным взглядом, Билл облизал пересохшие губы и болезненно скривился.

– Знаете, Томас, когда она наконец приехала, я её не узнал. Передо мной была не привычная мне женщина, а настоящая старуха, – от скатившегося до хрипоты голоса, волосы на моем теле встали дыбом. – Меня тогда будто молнией шарахнуло. Помню только, как валялся в её ногах, рыдал и умолял меня простить. Маме опять стало плохо, а меня никак не могли от неё отодрать.

Обнаружив в своей руке истерзанную соломинку, я вдруг понял, что меня лихорадочно трясет.

– Потом было несколько недель в неврологическом отделении, сложно произносимый диагноз и горы разноцветных пилюль. Но, именно в те дни, я был как никогда счастлив, – он вновь озарился знакомой мне, радушной улыбкой.

– А как у вас сейчас?

– Замечательно. Каждый день созваниваемся, я посвящаю ей свои рассказы и стихи, заваливаю подарками, прекрасно понимая, что до конца дней не смогу искупить всей своей вины.

– Я думаю, она вас простила.

– Она? Да, она простила. Но, не я.

Вновь объявшая нас тишина уже не была такой безмятежной, а снова зачерневшие на горизонте тучи, казалось, были с ней солидарны.

– Нам пора, – заметил я и поторопился подняться. – Если пойдет дождь, то «Зуб» очень быстро уйдет под воду.

Последовав моему примеру, Билл еще раз посмотрел на синеющую внизу гладь озера и повернулся ко мне со словами:

– Томас, спасибо вам за то, что показали мне это место. Я уверен, оно способно врачевать души.

6.

– Как дела? – материализовавшаяся передо мной Ева легла локтями на стойку.

– Нормально.

– Ты, вроде как, всегда делал это дома? – удивилась сестра, подтянув к себе стопку уже подписанных мною документов.

– Я не успел.

– Ну-ну.

Воззрившись на девушку взглядом, от которого она, по идее, должна была вспыхнуть синим пламенем и испепелиться на моих глазах, я внутренне насторожился и приготовился к отражению очередной атаки. Даже не подумав перемениться в торжествующем ехидством лице, она склонила голову и театрально кивнула ею в ту сторону, где по обыкновению, был занят единственный столик у окна.

– Что тебе от меня нужно? – спросил я прямо, решив не уподобляться ей в кривляньях и дурацких намеках.

– Ничего, – пожала она плечами, но избавить меня от своей гримасы не удосужилась.

– Тогда не мешай мне.

– Почему ты не хочешь обратить на него свое драгоценное внимание?

– О, Господи... Дай мне сил. Ну, пожалуйста? – взмолился я, добравшись взглядом до деревянного бруса на потолке.

– Я не верю в то, что он совсем тебе не нравится, Томас, – вдруг посерьезнела Ева и наклонилась к моему лицу. – Ты притащился сюда со своими бумажками специально и утренних смен себе наставил тоже специально. И пялишься ты на него, как рождественский гусь на яблоки.

Закончив тираду, она отпрянула, но оглянувшись на занятого письмом Билла, дала продолжение своим мыслям:

– Даже мама заметила, что после вашей прогулки до утёса, тебя будто подменили. Ты торчишь тут днями и ночами, дергаешься от звуков дверного колокольчика... Ты запал на него, Том Трюмпер, признайся.

На секунду мне показалось, что вся моя одежда содрана, а сам я выставлен посреди многолюдной площади ради потехи. Осознав же всю степень серьезности предъявленного мне обвинения, я уронил голову на грудь и зашелся в конвульсиях бесшумного смеха.

– Хорошо, – немного успокоившись, я таки решился на этот, приправленный абсурдом диалог. – Если представить... Чисто гипотетически допустить твою правоту, то что это меняет? Он допишет свой роман и укатит обратно в Берлин. Да и вообще, с чего ты взяла, что его интересуют мужчины?

– А это так важно? – изогнув бровь, Ева переняла мои оборонительные позиции. – Ты до своего Йена тоже только с девочками обжимался. У вас это, видимо, воздушно-капельным путем способно передаваться.

– Не язви, – твердо попросил я, поняв, что и без того пустой разговор, сворачивает в нежелательное для меня русло.

– Я просто хочу понять, что он с тобой сделал?

– Он ничего со мной не делал, Ева! – ещё жестче отрезал я, но сестра меня не слушалась.

– Что с тобой, Томас? За тобой девчонки в школе толпами бегали и мне проходу не давали, уговаривая с тобой познакомить. А потом, появился это Йен!

Я молчал и терпеливо выслушивал льющийся из уст сестры эмоциональный поток, ощущая очень странное, непривычное для себя внутреннее волнение.

– Посмотри же ты на себя? – Ева перешла на шепот, от которого стало не по себе еще больше. – Чего ты боишься, Том? Или думаешь, он ещё вернется?

– Прекрати.

– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, – теплые ладони легли на замок из моих пальцев и крепко его сжали.

– Я счастлив, Ева, – спокойно произнес я и разомкнув руки, взял в плен тонкие кисти. – У меня есть ты и есть Марта. Есть это место, созданное нашими отцами. Я счастлив. Очень.

– Это вот здесь, – вырвавшись, её пальцы легонько стучали по моему лбу. – А как же здесь, Том?

Опустившаяся ладонь легла на мою грудь, вынудив затаиться и слушать торопливые удары собственного сердца.

– Знаешь, когда я была помладше, – убрав руку, она выпрямилась и оттолкнувшись от стойки, вознамерилась уйти, – то очень часто жалела о том, что ты мой брат.

Ухмыльнувшись, я смотрел в след мотающемуся из стороны в сторону рыжему хвосту и никак не мог избавиться от дурацкого ощущения, очень сродного тому, как если бы меня вдруг уличили в воровстве.

Обладая взбалмошным характером и излишней впечатлительностью, Ева редко фильтровала приходящие ей на ум заключения, не раз оказываясь по этой причине в глупых и нелепых ситуациях. Однако сейчас, мне казалось, что сестра только что орудовала здесь острым скальпелем, умело вскрыв мою оболочку, в моем же присутствии. Как всегда утрированные, её мысли всё же текли в правильном направлении и я отчасти готов был с ней согласиться.

Во мне действительно что-то изменилось по отношению к этому парню. Это было тонкое и едва уловимое чувство, которое меня преследовало, не поддавалось контролю и послужило плодородной почвой для Евиных размышлений.

Там, на утёсе, он потряс меня до глубины души. Звучавшая в его голосе боль, была до обескураживания неподдельной и ощущалась физически. Я был абсолютно уверен, что смог тогда к ней прикоснуться.

Я думал о рассказанном им не день и не два. Его откровение словно прожгло во мне дыру и теперь не отпускало, заставляя вновь и вновь видеть перед глазами бледное, осунувшееся лицо и в красках воображать им пережитое.

Меня не покидало странное чувство вдруг сделанного невзначай открытия. Оно взбудоражило меня и перевернуло то изначальное, сложившееся в первую нашу встречу, представление о нём. Я смотрел на него и больше не видел в статном юноше избалованного бурной городской жизнью, обитателя писательской богемы. А поражающая своей смелостью экстравагантность, с этих пор, не виделась мне невинным баловством уверенного в себе человека и обыкновенной данью современной моде. Мне мерещилось во всём этом нечто иное, поистине глубокое, уходящее мощными корнями туда, где существовал ещё тот, другой Билл.

Сказав тогда, что не может себя простить за причиненную близкому человеку боль, быть может, он совсем немного не договорил... Там, на утёсе, я отчетливо видел исказившее его миловидные черты отвращение, которое лицом к лицу, было обращено не к кому-либо, а к себе самому. Мне казалось, что теперешний Билл со всех ног пытается убежать от того юного мальчика, который так остро переживал крушение привычного ему и счастливого мира. Убежать или уничтожить? Стереть с лица Земли того жестокого подростка, каким его видели глаза не только посторонних, но и те, что отражались в зеркалах и гладких поверхностях.

Такая близкая и понятная, его боль очень легко нашла во мне свое уродливое отражение и я ни на долю секунды не задумался о том, за что можно было бы начать его осуждать. Кто знает, как пережил бы я предательство собственной матери, окажись всего на пару-тройку лет старше.

Вернувшись в тот день домой, я наплевал на душ и призывно требующий внимания полупустой желудок. Вместо получения всех этих благ, я засел за ноутбук и погрузился в не терпящий на тот момент отлагательств поиск. Предложенная поисковой системой информация, касалась сугубо профессиональной деятельности Билла и содержала небольшие статьи и заметки, из которых я мало что мог для себя почерпнуть. Это были в основном рецензии и отзывы читателей на вышедшие романы и банальный набор сведений, которыми я и так уже владел. Моё внимание привлекла лишь позапрошлогодняя статья о ежегодной «Немецкой литературной премии», вручаемой автору лучшего романа на родном языке. Я нашел имя Билла в числе прочих ста двадцати номинантов того года и информацию о том, что его роман «Забытые дети» был признан одним из лучших и возглавил так называемый «шорт-лист».

Но больше всего меня заинтересовали сопровождающие статью фотографии, на которых я не сразу сумел рассмотреть объект своего любопытства. По той лишь причине, что попросту не узнал на них, не так давно знакомого мне писателя. Оказывается, еще два года назад, он был брюнетом и носил короткие, зачесанные назад волосы. Смотревшие на меня со снимка, кофейные глаза выглядели немного агрессивно, видимо потому, что на них был наложен очень тщательный и, я мог бы поспорить, профессиональный макияж.

Я долго тогда смотрел в монитор и только креп в своих подозрениях. Разложи я перед собой собственные снимки за минувшие, скажем, семь-восемь лет, то получится, что на каждом я буду стопроцентно узнаваем. Исключение могли бы составить почти детские фотографии тех времен, когда я ещё носил дредлоки.

Билл же выглядел совершенно иначе и я отдал бы на отсечение руку, будучи полностью уверенным в том, что фотохронометраж этого парня вышел бы весьма занятным. Но, кроме имевшихся в статье, других снимков в моем распоряжении не было. Почти на всех фото он был запечатлен один и только на двух, с очевидно сопровождавшей его на мероприятии женщиной. По возрасту и относительной их схожести, было легко догадаться, кем она могла ему приходиться.

Обнимающая Билла за талию, она игнорировала ведущий охоту объектив и смотрела не в кадр, а на улыбающегося фотографам сына. Следующая за этой фотография, по всей видимости, была сделана в тот же момент, но с немного иного ракурса и давала мне возможность получше ее рассмотреть. Такого обожания в глазах, какое плескалось в этих, идентичных кофейным, мне видеть еще не доводилось.

Ева была ещё права и в том, что лежащие передо мной бумаги, были обыкновенным и, как оказалось, не очень убедительным прикрытием. После состоявшейся прогулки до утёса, мной завладела навязчивая, не особо поддающаяся объяснению, простая потребность – его видеть. Находить в поле своего зрения высокую худощавую фигуру, наблюдать не скупящиеся на жесты, движения рук и следить за наклонами и поворотами светловолосой головы. Я ждал его появления по утрам, поддавался мигом охватывающему меня ликованию, если вдруг случалось пересечься с ним где-нибудь в поселке и почти приравнивал себя к сорвавшим «джекпот», если доводилось его куда-то подвести.

Я и сейчас испытывал нечто подобное и окончательно забросив свою писанину, устремил свой взор в противоположный конец зала. Билл сидел откинувшись на спинку стула и о чем-то задумавшись, кусал свободный от стержня конец шариковой ручки. Засмотревшись, я провалился в некую прострацию и только через пару минут заметил, что делаю тоже самое.

Он почти всегда держал под рукой эту тетрадь в твердом переплете и постоянно что-то сосредоточенно записывал или делал какие-то небольшие пометки. Вот и сейчас, резко распрощавшись со своей задумчивостью, он склонился над страницей и что-то быстро писал. А закончив, энергично захлопнул обложку и поднялся, вынудив меня тем самым вернуться к своим делам.

Краем глаза я видел, что подхвативший свои вещи Билл направляется не к двери, а шагает прямиком ко мне. Отложив уже давно бесполезную ручку, я ровнял листы в своей стопке и досадовал, отмечая насколько суетливыми стали мои, вполне обычные движения.

– Уже уходите? – я улыбнулся подошедшему парню и наконец оставил в покое свою бумажную кипу.

– Только после еще одной чашечки кофе, – он улыбнулся в ответ и устроился с противоположной от меня стороны.

– Как пожелаете.

Выполнив его просьбу, я не спешил ретироваться и продолжал свой спектакль, вновь взявшись за давным-давно заполненные документы.

– Как ваша книга? – любопытствуя между «делом», я выводил закорючки на уже проставленных подписях.

– Очень хорошо, – он поднял на меня глаза и осторожно отпил из чашки. – Спасибо.

– Вы пишете её вручную?

Проследив за моим взглядом, упавшим на лежащую рядом с ним записную книжку, Билл коротко рассмеялся. Потом, накрыв её узкой и длинной ладонью, взялся мне пояснить:

– Нет, сюда я записываю то, что спонтанно приходит мне в голову. Просто, чтобы потом не забыть.

– Выходит, вам постоянно что-то приходит в голову, – констатировал я, выдав с потрохами свою наблюдательность.

– Бывает такое, что я не могу сосредоточиться сидя за клавиатурой и монитором. И тогда, мне приходится искать более... Вдохновляющее место.

– Вас вдохновляют «Два барсука»? – выпалил я, не сумев скрыть своего удивления.

Задержав на мне пристальный взгляд, он пожал плечами и ответил мне встречным удивлением:

– А почему нет?

Ухмыльнувшись, я покачал головой и уткнулся в свои листки, решив засчитать такой вариант ответа лишь в качестве шутки.

– Здесь уютно и кофе отличный, – продолжал Билл, упорно игнорируя мой скептицизм.

– Да, ладно вам, – отмахнулся я и забросив свои притворные действия, сложил руки на груди. – Уверен, это место кажется вам последней в мире дырой.

– Вовсе нет.

Приняв мой вызов, он на мгновение задумался и рассматривал темные разводы, плывущие по стенкам вращающейся в его руках чашки.

– Вдохновение можно черпать не только среди вещей, Томас.

Почувствовав себя глупо и неуютно под остановившемся на мне изучающим взглядом, я поторопился извиниться и пообещал себе впредь держать язык за зубами. Билл улыбался и я мог надеяться, что моя, вдруг обрушившаяся на него язвительность, ничем парня не обидела.

– Знаете, – заговорил он, после нашего обоюдного, продлившегося пару минут молчания, – то, что я рассказал вам тогда на утёсе, я не открывал ещё никому.

Встретившись с тепло смотрящими на меня глазами, я ощутил уже ставшую привычной мне оторопь и заблудился в вихре, молниеносно сменяющих друг друга чувств.

– Почему же открылись мне? – осторожно спросил я, совершенно в себе запутавшись и так и не решив, какой должна быть моя реакция.

– Вы хороший человек, Томас.

Горячая ладонь, которая легла на мою кисть, крепко её сжала и тут же исчезла, оставив меня один на один с расползающимся из груди жаром. Я сидел не двигаясь и благодарил Небеса за то, что распрощавшийся со мной литератор, не видит ни моих полыхающих щек, ни горящих ярким пламенем ушей.

Окончательно потеряв Билла из виду, я придвинул к себе опустевшую чашку и развернул к себе тем краем, которого ещё минуту назад касались его губы.

7.

По сложившейся, едва ли не вековой традиции, последняя суббота октября в наших краях была датой весьма ожидаемой и по масштабам подготовки, смело могла тягаться с неизменным лидером – кануном Рождества. Это была ежегодная осенняя ярмарка, ознаменованная не только бойкой торговлей на центральной площади нашего городка, но и с размахом проводимыми народными гуляньями. Проснувшись утром, свои дома покидали не только местные жители, но и соседствующие с нами, обитатели близлежащих деревень.

Весь вчерашний день, как и большинство мужчин, я был занят работой на площади, помогая устанавливать разноцветные шатры и палатки, сколачивать деревянные помосты и настилы. Сегодня тоже пришлось подняться до рассвета и засыпая на ходу, выслушивать брань руководящей нами Марты, которая обожала ярмарку и торопилась в числе первых добраться к нашему шатру. Заявив, что намерена побить собственный рекорд по числу проданных пирогов, она без устали трудилась вторые сутки на пролет и, непостижимым для меня образом, не желала терять бодрости духа.