сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)
– Для кого и зачем? И кто вообще будет устраивать такое ради каких-то там уроков? Больной ты…
– Это урок для многих, Ласточка. Для единорогов, решивших, что они могут играть по своим правилам, для лояльных им граждан, для тебя самой, Зираэль.
– Для меня? – непонимающе спросила девушка, в бессилье опускаясь на подушку.
Путались не только ее чувства, но и мысли. Голова ведьмачки кружилась, пока дрожали руки, слезились глаза. Она злилась, злилась и боялась, что во всем виновата сама. Иуарраквакс мертв, и его черные пустые глазницы, высохшие уста, брошенное в насмешку тело – ничто не могло дать ей ответ, помочь. Цири жалела старого друга, но понимание, что сама теперь загнана в ловушку – било по ней больнее.
Он сделал шаг вперед, когда девчонка отвернулась, пытаясь сморгнуть слезы. Слякоть окутала ее глаза, превращая картинку перед ними в размытое пятно. Девушка могла лишь слышать его приближающиеся шаги, шумное дыхание неподалеку. Она не вздрогнула, чувствуя, как жесткие пальцы эльфа касаются ее лодыжек.
– Для тебя, все верно.
Голос его дрожал в таком же дрожащем воздухе, запах вина вытеснял духоту. Цири сжала губы плотнее, думая лишь о том, как ей хочется повернуться, как хочется вцепиться ногтями в его лицо и разорвать то в клочья, чтобы потом посмеяться. Слезы все пытались пробиться, заблестеть на лице, но гордость брала верх над другими чувствами. Ведьмачка терпела молча.
– Ты, Цири, принадлежишь мне, – притворно-ласково прошептал эльф, наклоняясь над ней, ладонями шаря по юному телу. – Каждый кусочек твоего испорченного тела – мой. И этот, – произнес он, срывая с нее платье, хватая то за руку, то за бедро, то за едва заметную округлость девичьей груди. – И этот, и этот, и этот!
Цири не поворачивала лица, упрямо смотря в одну точку. Стена. Светло-бежевая стена, расположенная напротив нее – забирала все, что могла. Король злился, он желал ее внимания, испуганного крика, взгляда, гнева, он желал ее реакцию – любую, лишь бы та окрасила комнату новым цветом. Мольбу о милости, заверения о том, что она все поняла и смирилась или же отчаянный гнев и обвинения, следующие за ним. Он ждал, рисуя в воображении картинки, но ведьмачка не дала ничего. Она молчала, лишь иногда позволяя себе сделать особенно глубокий вздох.
– Смотри на меня, – произнес он, понимая, что та не повернется сама. – Смотри на меня, Зираэль, не смей отворачиваться!
Звон от пощечины, казалось, был слышен и за пределами дворца. Он заполнил собою комнату, долетел до самого коридора, и ведьмачка шикнула, почувствовав острую боль. Позже та расползлась по ее щеке, запульсировала на лице, заставив девушку поднять ослабшую руку и прислонить к месту ушиба. Цирилла повернулась, когда эльф сжал ее щеки широкой ладонью.
– Тварь, – прошипела она, вглядываясь в зеленые глаза эльфа. – Не трогай меня… Не смей прикасаться!
Только к сопротивлению у ведьмачки уже не было сил. Ослабшие руки не могли оттолкнуть короля, дать ему пусть и слабый, но все же отпор. Эльф засмеялся. Ему не составило труда сесть на ее бедра, чтобы придавить девушку к матрасу, не дать ей подняться и убежать в темный угол спальни. Ведьмачка дрыгалась под ним, пока эльф расшнуровывал пояс, с лязгом выдирал его из петель. Камзол лужей осел на полу, и остальная одежда легла бы рядом, не жги мужчину желание. Он не мог ни терпеть, ни ждать, лишь наклониться к ее лицу, чтобы лучше видеть.
– Я вобью в тебя послушание, – проговорил он четко и спокойно, прежде чем одним болезненным рывком войти в нее. – Насладись, Цири, наполнись им.
За скрипом кровати эльф не услышал ее вскрика. Руки мужчины сжали оба ее запястья, заведя ослабшие руки ведьмачки за голову, прижав их к скрипучему матрасу. Маленькая, тоненькая, он мог бы сломать ее, надавив сильнее, взяв жестче. Эредин задал темп, отбивал четкий ритм, не делая ни пауз, ни перерывов, чтобы восстановить дыхание. Он брал ее больно, брал со всей силы, чтобы проучить, заставить уважать его право единоличного обладания через боль и страх.
Она не знала, в какой именно момент начала плакать и шептать «Отпусти, отпусти». Ведьмачка повернула лицо на бок, поняв, что руки эльфа теперь заняты, и слезы тут же подступили к глазам. Слабость, боль и отчаяние мешались внутри, котел чувств вскипал, и слезы – были лишь его пеной. Ведьмачка хныкала, хныкала в руках короля, пока тот продолжал издеваться.
– Смотри на меня, Ласточка. Смотри. На. Меня, – произнес он отрывисто, сопровождая каждое свое движение очередным толчком.
И та повернулась. Послушно, так, как ее только что научили. Изумрудные глаза девушки светились гневом, в них плескался дикий огонь, боль, ненависть. В них отчетливо виднелся раболепский страх, принесший королю истовое наслаждение, в них билась тревога, которой он не слышал в шепоте и мольбах. Эльф не пытался утереть ее слезы, облегчить боль или снизить напор. Он двигался быстрее и жестче, не отрывая взгляда.
Надо было отвлечься, думать о другом и представлять себя в ином месте. Только Цири не могла, видя перед собой его знакомое лицо, чувствуя вкус и запах. Низ живота горел огнем, в глазах все также стояли слезы, а губы разлеплялись лишь для того, чтобы обронить очередной стон. И сознание, словно решив прийти своей носительнице на помощь, нашло выход из положения первым. Оно начало гаснуть, погружаясь в живительный мрак не то забвения, не то сна.
– Мое, – шепнул он, наклоняясь к ее уху.
Эредин закрыл глаза, завершая акт воспитания. Его последнее движение могло принести ей особенно яркий приступ боли, только тело уже не передало сигнал. Король не заметил сомкнутых очей ведьмачки, ее мирного дыхание и высыхающих на щеках дорожек от слез. Он просто слез с нее, отпихнул от себя девчонку и провалился в блаженный сон, окруженный запахом пота, алкоголя и «подвига» подчинения.
========== 7. Выбор компании ==========
Ночь выдалась мягкой, мрак ее шелкового платья окутывал все вокруг, холодные руки гладили засыпающих по спутанным в дремоте волосам. Теплая летняя ночь, сладкая, долгая, желанная. Она должна была принести успокоение своим появлением, должна, но не всем. Нет.
Кошмарные сны – худшее, что могло придумать Провидение. Сон был призван в этот мир для того, чтобы дарить уставшим за день людям отдых, позволять им на время забыться в мрачном сумраке ночи, спрятаться в иной мир, готовый обнять и успокоить после дневного падения… И что же хорошего в том, что мир этот вместо ласки показывает уставшим свои острые зубы, что вот-вот оторвут из страждущих тепла кусок жирной плоти?
Ведьмачке повезло прожить эту ночь без сновидений. Рассудок ее пребывал в полной темноте, насыщался силами, которые днем Цирилле придется сдержать в узде и не выдать лишнего слова, опасаясь за собственную шкуру. Вдруг и ее распнут также, вдруг ее хладный труп вывесят на стенах дворца в назидание? Проснулась девушка от того, что поясница ее загорелась болью. Острой, тянущей, идущей снизу-вверх, чтобы добраться до шеи и спрыгнуть обратно, повторяя свой танец вновь и вновь.
Веки поднимались неохотно. Тело просыпалось медленно, объятья сна нравились ему больше, чем колющие удары наступающей реальности. Очнувшись, Цирилла поняла, что поясница – не самая главная ее беда. Болело все, каждая мышца, каждый сантиметр кожи, любая кость, спрятанная за розовой девичьей плотью. Ее словно сломали там, за стенками бледной кожи, и теперь неровно склеили.
Подняться оказалось сложнее, чем распахнуть глаза, и несколько минут девушка лишь лежала, не шевелясь. Она смаргивала вчерашние слезы, вспоминая, кусая губы в нарастающем отвращении к самой себе. Пока короля не было рядом, время шло медленно, секунды ползли друг за другом, не решаясь ускорять ход… Оказалось, что над кроватью Эредина вычеканены незнакомые Цирилле эльфийские слова, каждое из которых отделено от следующего точкой.
Времени, чтобы прийти в себя и осознать плачевность положения – было мало. Ведьмачка только-только начала осознавать, в чьей она спальне, как дверь отворилась. Тихо, словно входящий заботился о ее покое, словно он не желал тревожить спящую девушку сверх меры. Цирилла осторожно повернула лицо ко входу и заметила в дверном проеме знакомую ей фигуру. Король вернулся, чтобы повторить акт вчерашнего надругательства.
Он остановился, встретив ее взгляд. Должно быть, Эредин и сам желал пробраться внутрь незамеченным. Король закрыл за собою дверь, быстро накинув на лицо маску безразличия, приправленного щепоткой самодовольства. Он прошел вперед, намеренно не смотря на девушку, а после остановился лицом к своему же портрету, позволяя Цирилле созерцать его прикрытую домашней рубахой спину.
– Ты проснулась?
Вопрос звучал до хохота глупо, но Цири не могла смеяться сейчас. Она смотрела вперед, на повернувшегося к ней спиной короля и хмурила брови. Говорить не хотелось, но меньше всего она желала именно слушать. Его холодный властный голос возвращал девушку в прошлую ночь, полную страха, боли и унижений, любое слово – точно удар, запечатленный на ее коже ярким синяком. Лучше стискивать губы в ожидании, чем потакать такому ходу событий.
– Проснулась, как я вижу, – выдохнул эльф, на минуту сжав губы плотнее. – Ты в… Ты сможешь встать и одеться, Зираэль. Зираэль? – повторил он ее имя после долгой молчаливой паузы.
– Я не знаю.
Цирилла говорила правду. Она еще не пробовала встать на ноги, даже пошевелить ими или попытаться почувствовать вчерашние его касания, что сегодня стали красными полосами на белой плоти. Девушка осторожно приподняла правую ногу, лодыжку кольнула боль, но нога двигалась. Еще чуть-чуть, и алая простынь сползла с кровати вместе с ногами девушки. Она больше не прикрывалась, пряча стыд, его в ведьмачке уже не осталось, не перед ним.
– Хорошо, – еле заметно выдохнул эльф, позволяя себе развернуться к пленнице лицом. Белки его глаз молниями разрезали красные венки – дети долгой бессонной ночи. – Я велю служанкам одеть тебя к завтраку.
– Я не хочу ни есть, ни выходить куда-то, – произнесла девушка, отворачиваясь, чтобы не видеть его лица.
– Да, Зираэль, я знаю. Очень жаль, что твое расположение духа сегодня хуже, чем прежде, только тебе все равно придется одеться и спуститься.
Несмотря на строгость тона короля, девушка заметила, что тот изо всех сил старается сдержать в голосе злость. В глазах его отчетливо читалось беспокойство: он осматривал девчонку, взглядом ища на ее ослабшем теле раны или ушибы. Они были, прятались там, где Цири не покажет, спрячет на долгое-долгое время, пока те не перестанут кровоточить слишком сильно. Эредин не хотел, чтобы сосуд драгоценного Гена треснул или раскололся на его глазах, под его опекой, и делал для это все, что сейчас мог.
– Или ты опять… Опять меня… – шепнула девушка, не поворачивая головы.
– Мы поговорим об этом за завтраком.
Разговор прервался, мужчина вышел, оставив Цириллу кусать губы от закипающей в душе злости. Говорить об этом за едой? Нет. Страх бился о ребра, но утопал в отчаянной ненависти, терялся в ее бескрайних водах. Девушка мельком взглянула в окно: солнце освещало землю, ветер не трогал кроны древ, и птицы пели в их неподвижной утром листве: утро казалось слишком безмятежным.
Комната пахла потом и алкоголем, ее кожа – жалостью к самой себе. Ведьмачка так и сидела на месте, дожидаясь присланных королем служанок. Не было ни сил, ни желания подниматься и что-то делать, не хотелось шевелиться, не хотелось жить или действовать. Пусть действуют сами, без ее помощи.
Курносая служанка, приставленная к Цирилле, вошла первой. Она стучалась, но лишь формально, не давая девушке времени на ответ. За ней в двери вбежали и другие служки – меньше, тоньше, с серой потрескавшейся кожей – плененные в чужом мире люди, пленные, из которых эльфы медленными глотками выпивали всю кровь. Цирилла не шелохнулась, лишь громко хмыкнула, понимая, свидетелем какого цирка она сейчас станет.
– Доброе утро. Мисс, вы выберете платье?
– Ты намеренно избегаешь слова «госпожа»? – спросила Цири в ответ.
– Не понимаю, о чем вы, – слукавила помощница, показывая девушке нежно-голубую и ярко-карминовую ткань двух одинаковых неброских нарядов.
– Выбери сама.
Эльфийка улыбнулась, указав остальным служкам на дверь, расположенную неподалеку. У Эредина имелась личная ванная комната, и кадку, оставленную в ней, девушки быстро наполнили горячей водой. Пока Цири соизволила подняться, вода успела стать теплой, острый запах розового масла спал, и пришлось добавить в воду сухих лепестков и нераскрывшихся еще бутонов.
До чего же эльфийский народ любил извращаться. Масла для ванн, козье молочко в воде, высушенные цветы и добавки всех сортов… Цирилла не могла вспомнить, чтобы благородные дамы в Цинтре имели такую страсть к уходу за кожей, а уж жены ярлов Скеллиге – и подавно. Ведьмачка не привыкла умащать волосы бальзамами, не желала втирать в кожу ромашковый отвар для белизны, но ей и не приходилось. Служанки делали всю работу, а Цири не желала возражать.
– У вас синяки, – тихо заметила курносая эльфийка, аккуратно сжимая запястье девушки в узкой ладони. – Смазать?
– Да, давай. Только осторожно, их много, они еще болят.
Размышляла ли эльфийка о том, когда и как ее хозяйка получила эти следы? Возможно, Цири того не знала и не заботилась о получении ответа на этот вопрос. Желает ли служанка знать о том, как ей приходится выживать или нет – какая разница? Цирилла лишь подчинялась судьбе, предпочитая плыть по течению.
Курносая девушка выбрала для нее голубое платье, красный подчеркнул бы свежие следы чужой грубости. Цири обтерли полотенцами, волосы ее уложили, убрав от лица несколько тонких прядей, за ними пытаясь спрятать шрам, меняющий ее лицо. Ведьмачка не смотрела на свое отражение, глаза ее воспалились от пролитых слез, губы саднили от частых покусываний, и вид говорил о том, что ночь была неприятной.
– Во дворце имеется обеденный зал, Король Ауберон всегда трапезничал именно там, в отличие от Короля Эредина. Он предпочитает есть в пути или в одиночестве в своей спальне, – рассказывала служанка, провожая Цири вдоль коридора.
Все те же картины с изображенными на них эльфами, те же неприветливые злые лица, руки, словно вытянутые к ее белой шее в попытках задушить. Цири понимала, что несет эльфам позор – дочь человека несет в себе их Ген, передаст свою человеческую кровь и дальше, навсегда вплетая ее в род благородных господ. Не легче ли им было отпустить ее и забыть о своем изобретении, скинуть его людям? Должно быть, Ген этот не был так и хорош, раз Лара несла в себе вздорный характер, раз гордая носительница сбежала, чтобы сойтись в чужом мире с человеком и принести ему дочь.
– Почему сегодня он обедает там?
– Не знаю, мисс, желания короля – все еще загадка для нас. Быть может, хочет придать завтраку торжественности.
Торжественности? В честь того, что Цирилла выжила, не иначе. Девушка потянула длинные рукава платья вниз, пока те не достали до ее ладоней, она благодарила судьбу за то, что утренние платья оставляют полет фантазии, закрывая от чужих взоров каждый грамм девичьего тела. Ласточка притормозила у широких золоченых дверей и молча вошла внутрь, когда служанка отворила их перед нею.
Хорошо, что она не пожелала ей удачи, оставила при себе свой жалостливый взгляд. Цирилла не собиралась дружить с заносчивой служанкой, но неприязнь ее потихоньку проходила, ведь другого общения ведьмачка достать не могла. Хитрый старый Лис, проявляющий к ней подозрительное участие, жестокосердный Эредин и она – курносая девушка, влюбленная в роль надзирательницы над младшими служанками, эльфийка, чьего имени Цирилла до сих пор не спросила. Разум играет с нами злые шутки – рано или поздно расположение возникает к тому, с кем взаимодействие протекает всего безболезненнее.
Впереди девушку ждало небывалой красоты помещение. Светлое, не похожее на остальной дворец. Белые тона в нем побеждали бежевые, желтизна сходила, оставляя за собой чистый дневной свет. Высокие окна, на стенах – никаких картин, а в воздухе пахло свежими блинами. Еще чуть-чуть, и Цири могла бы улыбнуться.
– Пройди, – прозвучал знакомый ей голос.
Двери за спиной ведьмачки закрылись, и Ласточка вздрогнула от громкого лязга дерева о камень. Эредин сидел во главе стола, сложив перед собой руки замком. На столе не было и пары сантиметров свободного места. Всюду блюда, густо украшенные любимыми эльфийскими яствами. Нарезанные кубиками фрукты и ягоды, приправленные сахарной пудрой, лепешки, блины с различными джемами к ним, свежевыпеченный хлеб, сыры и вяленое мясо, запеченные с чесноком бататы и дичь, кувшины с вином, соком и чистой водой.
