Текст книги "Розовая роща (СИ)"
Автор книги: Stelspatium
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me
========== Пролог ==========
Утреннее небо Петербурга серебрили облака. Моросящий дождик одаривал окна домов россыпью мелких капель. Те ударялись о прозрачную гладь, теряли круглую форму и стекали вниз, словно горькие женские слёзы.
Обыкновенное утро, восьмое с того, как из уютного дома семьи Лиховских пропал уют.
Туманную дымку в кабинете успешного писателя Андрея Лиховского разбавлял ярко-оранжевый ламповый свет. Роскошь. Он, как подобает заправскому эстету, её ценил. Тяжёлые портьеры из тёмно-зелёного бархата, массивный стол, квадраты картин по одну сторону и книжный шкаф – по противоположную, аккуратный камин, дивным рыжим дополнявший сияние лампы. Настоящий старинный камин – другого Андрей видеть в своём доме не желал. Подобная обстановка вдохновляла на творческие «подвиги» – очередной психологический триллер. Благодаря которым он и прославил собственную фамилию.
Кожаное кресло вдруг показалось ему невыносимо жёстким. Ибо сидеть попросту опостылело. Андрей поднялся, подошёл к громоздкому книжному шкафу, скользнул пальцем по полке, прочертив на толстом пыльном слое кривую линию. Вот что значит – Валентины нет дома. До её ухода в кабинете всегда царствовал порядок.
А казалось бы – прошла всего неделя!..
Не в её характере прощаться с такой прохладой – почти молча. Запиской «Уезжаю к маме, на разводе не настаиваю. Марина хочет быть дома, с тобой – не стала ставить ультиматумы. Буду забирать её к себе время от времени».
Он часто задавался вопросом, что оставило его у Валентины на добрые десять лет, когда наряду с ней существовали женщины гораздо привлекательнее. И все мысли сводились к юности. Серо-оранжевой, какой она отпечаталась в памяти из-за печали и внезапного вторжения в первую теплоты. Андрей помнил себя десять лет назад, студентом, пишущим никому не нужные рассказы. Но ему казалось, в них имелся смысл. Имелась боль, а бессмысленная боль невозможна априори. Помнил, как именно от этой саднящей боли разваливался на скамейках парка и вливал в себя отвратительное пойло. Дешёвое – у них с работающей матерью-одиночкой не хватало на большее денег. Несмотря на оправдания «творческой натурой», какая-то его часть понимала одну простую истину. Для праведников творчество – бальзам, а не кандалы.
Но Андрей праведником не слыл.
Казалось, он был мрачен от природы. С рождения. Сплетением острого, пытливого ума, нервозности и высокомерия. Андрей Лиховский, в то время ещё никому не известный худощавый юноша, не ладивший ни с преподавателями захудалого института, ни с «духовно-примитивными» однокурсниками, нашёл бальзам для одинокой души, парадоксальный в своей сути. Однако отчего не счесть выпивку бальзамом, когда именно она спасала его от прыжка с моста? Почему – когда один её образ отводил горе-писателя от мысли перелезть за парапет? Оный преследовал давно. Образ серо-голубых вод Невы, её холода. А может, и нескольких утопленников, что спрыгнули туда до него, осознав собственные никчемность и бессилие. Они тоже прослыли инопланетянами среди обыкновенных людских масс.
Он обещал себе, что прекратит и будет постепенно уменьшать количество бутылок… на деле лишь увеличивая. Когда сбивался со счёта, когда горечь алкоголя начинала мстительно саднить в горле, и образ расстроенной матери вытеснял остальные, Андрей останавливался. А иногда хлопал себя по лбу и начинал плакать. Одиночество душило. Мир полон людей, но вокруг – никого. Творчество – бессилие, творчество – проклятие. Скольких оно сгубило художников, писателей и музыкантов! Мысли инородных плоскостей, образы далёкого космоса – доступ к ним требовал своей платы. Полной отдачи. На физическом же уровне Андрей ощущал, как кто-то измывался и высасывал душу, затем выбрасывал, отшвыривал тело на произвол судьбы. Иного объяснения собственным слезам Андрей не находил. Как жить? Когда парапет – единственный выход для инопланетянина в человеческом обличье? Когда сами черти избрали твою душу и питаются ей каждый день, каждый час… Черти. Андрей их осознавал. Ощущал за собственными плечами. Видел чёрные склизкие пальцы на груди по ночам, принимая за бред полудрёма.
Как-то раз на выходе из дома он подхватил свои рукописи и пошёл выбрасывать. Словно нечто отвратительное – а может, то, чего люди попросту никогда не оценят. Люди любят хорошие концы и сладкие истории. Реалий им хватает и в реалиях.
Кому нужна лишняя боль? Даже картины перестали ценить. Те самые шедевры искусства со сложными цветовыми отношениями – нет, людям нужны ярко-розовые цветы и нарочито-идеальные лица, что так и брызжут чем-то невидимым глазу, но липким, сладким. Что говорить о классике в литературе?
Время шедевров ушло. Или определило иные рамки шедевров. Так нашёптывали черти.
Добравшись до мусорных баков, Андрей невозмутимо вытащил из сумки толстую стопку рукописей. Бросив на них взгляд – не печальный, но леденяще-спокойный, бесчувственный, он подошёл к баку вплотную.
– Не бросай. Это же рукописи? Твои? Они не должны уничтожаться из-за плохого настроения своего хозяина. Ты успокоишься и решишь продолжить, а их не будет.
Ни одна душа, кроме матери, не знала о его увлечении. А Андрей отчётливо расслышал откуда-то сбоку глуховатый голос. И не сразу понял, что девичий. Он повернулся и увидел полноватую, одетую по-деревенски особу с бледными глазами и пшеничными волосами. Бог знал, внешним видом Валентина совсем не умела производить впечатления. На Андрея – не сумела и подавно.
– Откуда ты знаешь, что я выкидываю? – вытаращил он глаза так, словно увидел чудовище. Внешне – наполовину, внутренне – целиком и полностью. Ибо ничем другим, кроме чудовищности, ясновидение этой особы он объяснять не желал.
– Я видела, пока ты их вытаскивал – там перечёркнуто несколько абзацев. А ещё вставлены реплики. То, что каждый писатель делает со своим текстом, разве нет? – тепло улыбнулась она. – Знаю, сама пишу.
– Любовные романчики?
– Нет. Сказки для детей.
Первая мысль – неожиданно. Более чем. Молодая девушка, которая, как правило, должна мечтать о романтике и любви красавца-миллионера, не пишет детских сказок! Однако по виду Валентины угадывалось: едва ли она искала романтики. Нет, она до сих до была предана сказкам. Глаза, как отметил Андрей, слишком детские.
Сказка… В тот момент одно слово, заветное сочетание букв согрело душу лучше, чем выпивка. История, где всё хорошо, не приторно, а осмысленно, наполнено истинным светом. От начала и до конца. Светом, который Андрей искал с тех пор, как повзрослел. В сказках влюблённые живут долго и счастливо, а в жизни он не знал собственного отца. В сказках всё помогает герою, а в жизни сама жизнь губит многих, кто хотел стать героем.
– Покажи мне их, – неожиданно для себя сказал он. И опомнился, когда Валентина робко вручила ему изрисованную тетрадку.
Андрей начал читать, поначалу испугавшись, что тратит время зря, а написанное ею окажется пустышкой. Очередной сладкой пустышкой. Однако вчитался и уловил нечто странное: ведь в сказках принцы привыкли спасать дам от злых мучителей! У Валентины обыкновенные девчонки спасали обыкновенных мальчишек. Нет, дамы в её историях не размахивали мечами. И даже не ездили верхом. Более того, они не делали ничего, что делает мужчина, когда спасает даму. Оставались такими же нежными и слабыми, не наделялись магией, но отчего-то творили именно её. Невидимую, но затрагивающую струны, что трусливо прятались в глубинах души. Валентина без трудностей доставала и теребила их своими пухлыми пальцами. Аккуратными, заботливыми – таким струны повиновались сами и с удовольствием.
Зачастую мужчинам чужды рассказы о любви. Но эти Андрей дочитывал с дрожащими руками. Он не мог поверить своему счастью. Среди постылого хлама в умах человечества, среди запылённой планеты он отыскал бриллиант. Эти сказки. Он помнил, как попросил у Валентины одну из них и читал дома перед сном.
Не без бурчания чертей за спиной Андрей признал: будь души арфами, Валентина стала бы превосходным музыкантом. Шла наряду с Моцартом и Бахом.
– Рукопись я забыла вытащить из сумки. Переплёт раздала знакомым деткам. Им понравилось, – улыбалась она, гуляя с ним по набережной. Серо-белое полотно небес тревожили птицы, пролетавшие по плавным, дугообразным траекториям. Людей же почти не наблюдалось. Со дня знакомства Андрея и Валентины прошла неделя.
– Переплёт? Ты издала их?
– Ага. Встретила одного бородатого человека. Пакеты нёс тяжёлые, а все мимо идут, не смотрят. Подошла. Мы разговорились, а он оказался издателем. Он мне помог.
Первые несколько секунд Андрей ощущал окаменение. Несколько следующих – содрогание собственных плеч. А после громко, раскатисто захохотал, даже прогнулся назад до резкой боли в спине. Масштаб глупости он описать не мог, но ощутил прилив бешеного, нездорового веселья.
– Ну конечно… ну да… – кривил он рот, изо всех сил унимая нервный смех. Валя же смотрела на него и хмурила брови. – Не отрицаю, бывает и такое. Бывает… наверное. Идёшь себе по улице, хочешь, чтобы твои сказки напечатали, и на тебе – издатель. Или ты бредишь, или… живёшь возле издательства.
– Отнюдь, – смутилась она. – Говорю же, вижу – несёт тяжёлые пакеты… прямо тут, на этой набережной. Странная набережная. Недавно я встретила девочку лет пятнадцати, она плакала и на воду смотрела. Подошла, спрашиваю, что случилось – она хотела перелезть за парапет и спрыгнуть! – развела Валентина руки, а Андрей резко помрачнел. Уж с чем, а с желанием той бедняги перелезть за парапет он был порой более чем солидарен. – Уговорила её поесть мороженое, поболтать. Сидели на скамейке до вечера, я её успокаивала. А потом она обняла меня и пошла домой, мириться с мамой. Сейчас она моя подруга. Надя. Очень милая девочка! И очень умная, оказывается, идёт на золотую медаль в школе. – Затем Валентина повернулась к нему и подбоченилась: – Если не веришь, то Наде я могу позвонить, а издателя – найти прямо в издательстве. Сразу убедишься. Мне многие не верят, но рано или поздно убеждаются!
Андрей вгляделся в спутницу круглыми серыми глазами. А что, если крайне странная особа не врёт? И блага жизни сыпятся на её голову чудеснейшим образом? Он хотел поверить в чудо. Прикоснуться к столь нереальным, забавным историям.
– У тебя, наверное, вся жизнь – сказка.
Валентина покраснела и улыбнулась.
– А неделю назад неподалёку от набережной встретила тебя. Интересно – что будет с тобой?
– Надеюсь, за парапет не перелезу.
– Не смей, – она нравоучительно вздёрнула палец. – За тобой нырну!
– Кто я тебе для этого? – вытаращил он глаза, устав удивляться её репликам.
– Просто человек, – не понимая, нужны ли иные причины бросаться за кем-то в Неву, ответила Валентина. – Хороший человек.
– Вообще-то не очень, – послышалась горькая усмешка.
– Говорю тебе, хороший. Ты сам не видишь.
Он ещё долго мотал головой, а она – без устали убеждала. Чертовски, нет – дьявольски удивительно! Он не верил в существование людей, подобных стоявшей напротив девушке. Даже щупал её и задавал вопросы на предмет истинности её существования (что, разумеется, приводило Валю в ступор). По прошествии некоторого времени он заулыбался, как ребёнок, а она стала хмуриться. Он хохотал и просил её расслабиться: он ей верит. По-настоящему. Наконец-то смог. В живое осязаемое чудо, притягивающее остальные мирские чудеса.
Неделя, две, месяц, год. Немного, но жизнь Андрея перевернулась с ног на голову. Может быть, и наоборот – встала правильно. Он хотел бы думать, что Валентина сумасшедшая. В первые минуты и вовсе не сомневался. Однако нет… это не сумасшествие. Отличие от серой массы – бесспорно. Драгоценное, одно на миллион – отчего к Валентине тянулись самые разные люди. От бунтующих подростков до издателей. Что до последних – она познакомила его с пресловутым человеком, издавшим её сказки. И вновь рассказавшим Андрею про тяжёлые пакеты и её помощь. Валентина попросила издателя посмотреть и его рукописи тоже. Они работали над ними вместе не один месяц. Валя нисколько не смущалась жестокости и тяжести атмосферы. Она ценила и их. Только не вбирала в себя, а спокойно, непредвзято созерцала. Всё, что она могла вобрать в себя по-настоящему, было добро… ведь иначе она не прослыла бы чудом во плоти.
Она уговаривала Андрея писать только самое искреннее. Он оборонялся аргументами о вкусах нынешнего общества, но она настаивала. Лишь самое-самое близкое, отчего рвётся его душа. Или прекратит помогать. Казалось, эта девица смотрела сквозь слова, раз удивительно точно угадывала степень искренности. Андрей давно понял, Валя ясновидящая. Инопланетянка, как и он. Только если он с планеты войн, страданий и душевных мук, она – с планеты света, свободных птиц с золотистыми крыльями и чарующими трелями. Инородность отдаляла обоих от Земли, но сближала друг с другом.
Андрей не сразу осознал, что бросил пить. Даже стыдился показаться Валентине с бутылкой – вдруг она уйдёт? Знал – вряд ли (ведь его Валечка никогда не бросает людей в беде!), но продолжал бояться. И без неё не пил. Бросил раз и навсегда. Стипендия последних университетских лет вдруг начала тратиться на букеты розовых роз. Удивит ли кого-либо любовь женщин к розам и розовому цвету? Отнюдь. Андрей и сам полюбил эти цветы.
Никто из дальних знакомых не понимал его пылкой любви к пухлому созданию с простым лицом и светлыми, жидкими волосами. Взрослый ребёнок с наивной улыбкой, Валентина не умела поддержать разговоры о рутине, политические дебаты и щекотливые сплетни. Но Андрей кружил возле неё, готовый осыпать лепестками. Чего, однако, не делал по её же просьбе не портить цветы. Их и так оторвали от почвы и воды.
А зёрна его писательского таланта прорастали и неумолимо тянулись ввысь. Валентина торжествовала – искренность тоже умеет приносить доход. Самые её глубины, где бездна не чёрная, как смерть, а светлая, как небеса. Такая, вытащенная из души Андрея кровью и потом, и окупилась внезапными гонораром и славой. Ступень за ступенью молодой гений преодолевал карьерную лестницу и почти добрался до пика. Знался с известнейшими литературными деятелями, сделал фамилию гремящей в воздухе, даже купил дом! В который и привёл «свою Валечку», сделав её Валентиной Лиховской.
Возымел ли он дружбу с кем-либо, кроме собственной жены? Ни с кем из литераторов – их он считал соперниками. Зато по совершенной случайности сблизился с совершенно случайным Виталием. Добродушный грузчик без великих планов на жизнь, однако, ни коим образом с искусством не пересекался (исключая, разумеется, дружбу с писателем). Андрей врывался к нему в квартиру без предупреждения, распалялся и жаловался на весь белый свет, даже если девяносто его процентов не причинило сей скромной персоне и малейшего вреда. Странно или нет, но простодушное пожимание Виталия плечами вкупе со всеобъемлющим «Да забей ты, Андрюх, там, вон, футбол по телику идёт» действовало поистине целительно.
Казалось, за юношеские мучения жизнь оплатила Лиховскому сполна. Теперь её сладость напоминала суфле, которое, вероятно, не кончится. И семья, и творчество, и слава. Повесть за повестью, каждую «курировала» Валентина, говоря ясновидением наперёд – достаточно ли она успешна.
Трещина стала заметна далеко не сразу. Жизнь шла, машины ездили, повести писались… Андрей менялся. Если он расправил плечи, выучился блестящим манерам, красноречию и уговорил притихших за спиной чертей стать его обаянием, то Валентина застопорилась в наивном детстве. Андрей нисколько не осуждал её за сказки – нет, по-прежнему радовался, беря в руки новую рукопись. Однако трещина разрасталась и разрасталась… расколов семью восемь дней назад. Причина разрыва занимала заслуженное первое место по прозаичности.
Подноготная воздушного, милого и наивного чуда. Бесформенное, почти бесцветное внешнее обличье. Глаза и чувства Андрея получали слишком много роскоши. Переполнились. «Болото и гербарий» – в шутку окрестил излюбленную цветовую гамму жены Андрей. А от подобных шуток дело медленно, но верно шло дальше. Он, поднявшийся над внутренними противоречиями, присущими всякой творческой натуре, небогатым происхождением и юношеской привычкой пить, медленно терял терпимость. Ко всему и вся. Перестал брать жену на светские приёмы, спорил и больше не давал ей приближаться к своим рассказам. Она смиренно проглотила решение мужа и перестала помогать, молча выполняя обязанности примерной жены. Между ними наступило долгое, вязкое молчание. Валентина стала Андрею не та. И детские капризы их дочери его только раздражали. Всё валилось из рук, словно мокрая скользкая посуда. Просачивалось сквозь пальцы мелкими песчинками – то, что строилось годами. Дом Лиховских медленно терял тепло, и не помогал ни один камин. Даже старинный, сказочный.
И если Валентина копила обиду, Андрей не замыкался. Напротив: проводил всё больше времени на литературных вечерах, приглашал друзей (некогда именовавшихся, странно то или нет, соперниками), выпивал и веселился. Женщины гораздо привлекательнее Валентины окружали его, статного, гордого и красноречивого мужчину. Андрей не был похож на мать, вероятнее всего – пошёл в отца угольно-чёрными волосами, мощной, но характерной челюстью и ехидной мимикой, насмехавшейся над окружением. В золотистом мареве богемной жизни он спросил себя – ведь ничего не случится от связи с молодой, но многообещающей поэтессой? Стройной, кокетливой и изящной, чьи чары одурманили Андрея, подобно сигаретному дыму. Столь постылому и привлекательному одновременно. Полгода избавлялся от вопросов Вали тремя словами – он у Виталика. А сам горел от страсти к молодому, свежему и красивому, дьявольски-красивому телу. С Валей он не смел говорить об аморальном – с поэтессой мог говорить о чём угодно. Валентина слишком высока, «небесна», а может, и попросту глупа. Да! Глупа. Словно ребёнок. К ней хорошо возвращаться после тяжёлого дня, от неё хорошо принимать чашку горячего чая. Таких, как Валя, лучше приберечь для дома, а потому он и не думал разводиться. Даже улыбался по приходу в дом, обнимал и теплел.
И искренне полагал – день, когда она перестанет верить его походам к Виталику, не настанет никогда.
Недооценить её оказалось довольно просто. И он повёлся.
Вместе с запиской об уходе Валентина, казалось, не утратившая истинно-женского ясновидения, выложила все любовные послания в сложенных надвое бумажках, что поэтесса вкладывала Андрею во внутренние карманы пиджаков.
Больше всего Андрей сокрушался, что сам не находил послания в пиджаках. Ещё бы, ведь это так поэтично – делать любимому мужчине сюрприз. Во внутренний карман! Горе-любовник никогда ими не пользовался.
Андрей Лиховский, по-прежнему стоявший в кабинете у громоздкого книжного шкафа, обратил взгляд в окно. Небо Петербурга проливало слёзы Валентины. Каждая капля становилась уколом совести. Он не сразу понял – она знала давно. Ведь она ясновидящая. Вале лучше признаваться честно, пусть даже в измене – простит и поймёт. А Андрей врал, забыв о «даре» жены, пока она собирала послания поэтессы одно за другим и душила в горле слёзы. Пока встречала супруга в мятой одежде с горькой улыбкой, воспитывала их девочку и слыла безропотной спутницей жизни.
Что-то подсказывало Андрею – она справится и начнёт новую жизнь. Что, впрочем, он повторял себе отнюдь не ради оправданий. Грязь и беды отскакивали от неё. Благодаря этому Валентина всегда светилась и любила всех без исключения.
Поистине необыкновенная сказочница.
Миг – и Андрей отряхнулся, словно ото сна, и нырнул за стол, сев в кресло и подтащив несколько чистых листов. Будучи упрямым настолько, что предпочитал их клавиатуре. Идея пролила дорожку чистого золотистого света на затуманенный рассудок, властными, но снисходительными руками рассеяла мрак.
Он тоже напишет сказку. Впервые за свою жизнь. Словесными цепочками создаст не жестокую психологическую повесть, а доброе, возвышенное чудо. Этим Андрей задумал подкрепить извинения, которые собирался произнести, едва Валя откроет дверь. Помнится, она любила розовые розы. Даже выпросила построить возле их дома сад, где могла бы работать. Прославленный своими триллерами Андрей Лиховский создаст сказочный мир из роз и нежнейших оттенков белого и красного, смешение которых и даст розовый. Лес. Рощу. Розовую Рощу, в которой всё оканчивается хорошо, где злодеи меняются и начинают творить добро, а дети теряют родителей не раньше их глубокой старости.
Мысли в своей восторженности перебивали одна другую, но Андрей наслаждался. Вдохновение с примесью эксперимента. Огонь в камине стал рыжее, комната осветилась! Дождь перестал накрапывать. Уют вернулся в дом от одного осознания, что скоро всё встанет на свои места, а дочь прекратит спрашивать, почему мамы нет дома.
Внезапно раздался звонок. Лиховский, ругнувшись, потянулся к телефону и схватил трубку.
– Да-да, это я, – тепло улыбнулся он первой прозвучавшей в трубке реплике. Вопросу, не сам ли это Андрей Лиховский. Конечно он! Властитель собственного кабинета, сердца сказочницы и Розовой Рощи! – Что? А-а… – Прошла секунда. Сказанное заставило его перемениться в лице. – Сейчас же выхожу. Спасибо.
Он сдвинул брови на переносице и поднялся с кресла.
Всё, что он искал – плащ. Надо срочно идти. Это близко.
========== Глава 1. Цена Золотой лошади ==========
Легенды правдивы. Всё правдиво в той или иной мере, раз родилось на этот свет. А легенда гласит, что однажды неистовое чудовище, именованное Уничтожающим Когтем, разрушит всё и вся. Добродетель и зло, малых и великих, мужчин и женщин.
Уничтожающий Коготь придёт и сделает так, если…
***
Солнце ласкало лучами каждый лепесток роз в Розовой Роще, прекрасной стране, где «королев цветов» имелось немерено. Они цвели на клумбах и полянах, даже на деревьях. Чудеса! Могли, словно зелёные ростки, протиснуться меж камней и подарить миру ещё один нежно-розовый бутон. Про эту страну говорили, что здесь никогда не бывает пасмурно, а дожди льют лишь ночью, когда жители спят. А ещё в Роще вечно, даже холодной зимой, благоухают её цветы.
– Роза! Ро-о-оза! Ну куда ты так бежишь? Ай! Коряги. Роза! Остановись!
– Кеспи просил быть там! – отвечала златовласка не больше двенадцати лет отроду. Она бежала по тропинке так легко и быстро, что кричавший ей друг едва поспевал. – Мы с ним договорились, а я опоздала! А ещё пирожки, чтобы он поел… Он… он… будет злиться!
Теодор гадал, что случится раньше – он свалится от страшной одышки или сойдёт с ума следом за Кеспианом и Розой? Первый был его родным старшим братом, а вторая – их с ним хорошей подругой. Они бежали всё дальше и дальше, и с каждой секундой Тео был всё ближе к догадке…
Кеспиан пропал с самого утра. Мать с отцом давно перестали беспокоиться о старшем сыне: он постоянно пропадал. Если примерный Тео учил уроки и помогал по дому, Кеспи до ночи околачивался на улице, лазил по деревьям, соревновался и дрался с мальчишками. То же будет и в этот раз. Но Теодора это ничуть не успокаивало: рано утром, когда золото солнечных лучей ещё не залило Рощу, он проснулся от странного металлического скрежета за стеной, а потом заснул вновь. Когда свет из окна разбудил его окончательно, Кеспиана не было. А теперь Роза с корзинкой в руке и слезами в глазах, бегущая куда-то…
– Он нарвал фиолетовых роз, поманил ими одну из Золотых лошадей и увёл с поляны… – внезапно добавила Роза. – А поляну охраняла королевская стража! Но Кеспиану всегда удаётся проскользнуть. Он очень быстрый!
– Золотую Лошадь? – взвизгнул Теодор. Прекраснейшее животное с лоснящейся гривой и чёрными, как угольки, глазами, порой оно ценилось куда выше человеческой жизни. Каждый ребёнок в Розовой Роще мечтает о легендарной Золотой Лошади. Но со временем большая часть забывает об этой мечте, понимая: их не хватит на каждого. Отнюдь не всем суждено заполучить такую. Лишь самые отчаянные мечтатели готовы сложить голову за обладание кобылой, приносящей всеобщее признание и даже власть.
Секунда, и все части мозаики сложились разом. Теодор распахнул глаза, осознав…
С самого утра Кеспиан сбежал на рыцарский турнир!
Вот, что означал металлический скрежет: он стащил из дома доспехи их покойного дяди-рыцаря. Бесшумно он пройти не мог – хоть родители не проснулись, Тео всё же услышал. Пусть Кеспи высок, силён и ловок, латы слишком тяжелы для четырнадцатилетнего мальчишки.
***
Уничтожающий Коготь спит. Монстр с твёрдым чёрным панцирем, покрывающим всё тело, и десятком сверкающих во тьме когтей, с клыками и страшными глазами. Поговаривают, что его нетленное естество заточено в высокой скале. Больше всего люди боялись его освобождения. Со страхом в глазах и дрожью в голосе вещали: тогда Розовая Роща будет разрушена.
Но прошло немало лет, и вера людей в эту легенду успела развеяться. К их величайшему несчастью.
***
Роза и Теодор ахнули, едва добрались до ристалища. Турнир ещё не начался – Роза облегчённо вздохнула. Для богатых семейств соорудили шатры, остальных же усадили на грубо сколоченные деревянные скамейки. Шум пришедших, их восторги, предвкушающий шёпот, даже шелест юбок ласкали уши, а тёплый ветер – кожу.
Где-то вдалеке, в тени шатра, показалась принцесса Фриналина, облачённая в фиолетовые шелка. Она смотрела на короля-отца и восторженно о чём-то рассказывала. Тёмные кудри, ниспадающие на плечи, ясные голубые глаза – она была прекраснейшей девушкой Рощи, за что обрела звание Фиолетовой розы – самой редкой и ароматной. Другая же Роза, куда более заурядная, видела, как Тео смотрит на принцессу и тяжело вздыхает.
– И он собирается… сражаться с рыцарями на Золотой Лошади?
– Ох, Тео! – слабо улыбнулась Роза. – Пока ты сидел за книжками, он всё время тренировался на мечах! Сначала на деревянных, а потом достал откуда-то настоящие. Говорят, кто-то из его друзей украл из дома.
– Однажды он пришёл домой с порезом на лице. Мама плакала, просила его не драться, ведь он ещё не дорос до клинка… но Кеспи ничего не хочет знать!
– Где он? Ох! Какая я дура! Нужно было отнести ему пирожки, пока не начался турнир. Он не ел с утра!
– Мест мало, на твоё сядут… – неуверенно забормотал Теодор, но в итоге сам встал и пошёл за ней следом. Роза пробиралась сквозь толпу с горячей корзиной. А Тео негодовал. Мама, Роза, даже папа – все только и знают, что бегать за Кеспианом и спасать его от бед, которые он сам на себя навлекает. И какая ждала благодарность? Никакой. Лишь крики и недовольства: они только мешают ему! – И вообще – ты неслась к нему ради пирожков?
Когда столпотворение было пройдено, Теодор вздохнул так, словно не дышал с минуту. Роза же бодрыми шажками продолжила путь – точно не её волосы кто-то зацепил, точно не её платье перепачкали.
– Помнишь, однажды Кеспиан наступил на змею в траве? Я шла сзади и увидела её. Ещё миг, и она бы его укусила! Я попросила змею остановиться, и она послушалась. А ещё белка – та, что ты хотел подержать на руках? Помнишь – я велела ей спуститься, и она спустилась!
– Да, заговаривать животных ты умеешь, – тепло улыбнулся Тео, однако связи турнира и этого умения Розы не видел в упор. Пока они с ней не нагнали Золотую лошадь.
– Кеспи! – закричала Роза, просияв. Она протянула корзинку другу, облачённому в доспехи. На четырнадцатилетнем мальчике они сидели плохо и были, вероятно, невыносимо для него тяжелы. Но Кеспиан таков, что никогда не станет жаловаться. Он стоял возле лошади и кормил её редчайшими фиолетовыми розами: они делали этих красавиц покорными. – С яблоками, твои любимые. Ты ведь не ел с утра, да?
Услышав звенящий голосок подруги, Кеспиан откинул забрало* на лоб и взял корзинку. Тёмные прядки его вечно растрёпанных волос прилипли к потному лбу.
– Спасибо, ты – чудо, – с улыбкой принял он корзину и отправил пирожок в рот.
Теодор обомлел: брат редко говорил кому-то приятное. Что же Роза должна ему сделать? Фиолетовые розы (этот воришка точно пробрался на единственный во всей Роще луг с ними и не попался стражникам – неслыханная ловкость!) вот-вот кончатся, лошадь «очнётся» и перестанет слушаться. Тут-то Роза её и заговорит, поможет другу обманом…
Поняв это, Тео сглотнул в горле комок. Роза пошла на риск, её могут наказать, если узнают. Ибо побеждать в поединках надо честно, завоёвывать расположение Золотой лошади – тоже. Он горько вздохнул. Всё решено, а вмешательство ничего не изменит.
– Удачи вам обоим, – тихо проговорил Теодор.
– Забери её, будьте рядом, – наказал, взобравшись на лошадь, Кеспиан. – Роза будет заговаривать с дальнего расстояния. Она умеет, мы проверяли.
Роза бодро закивала, Теодор послушно взял её за руку и повёл к свободному месту. Слишком маленькому, чтобы поместить двоих, а потому он, не задумываясь, уступил Розе. Златовласка благодарно заворковала и наградила Тео оставшейся парочкой пирожков.
Турнир начался. На ослепительных Золотых лошадях выезжали рыцари – сильные, отважные, благородные. Мечи скрещивались, сталь доспехов сверкала, как и улыбки восторженных женщин. Шёпот, смех и приятное, сладкое томление негласно царствовали над толпой. В латах отражалась желтизна солнца, бирюза далёких деревьев – и, конечно же, розовые розы. Вышитые на платьях дам, украшавшие их волосы, да и обыкновенные живые цветы – какая-нибудь из них непременно достанется принцессе Фриналине. Ведь она бесконечно любима многими.
– Кеспи выходит! – шепнула Роза, указав на рыцаря в знакомых ей и Тео доспехах.
– Но до пятнадцати лет… воспрещено! И он не получил лошадь, а украл её! – Теодор понимал, что спохватился по меньшей мере поздно. С другой стороны, в ту же секунду он ощутил злорадство: если обман раскроется, брата утихомирят раз и навсегда. Уж об этом король позаботится! Кеспиан купался в реке, пока остальные учили уроки, соревновался на деревянных мечах, когда остальные помогали старшим по хозяйству. И мать, и даже отец оказались бессильны против его воли стать рыцарем и заполучить Золотую лошадь. Бесспорно, с таким упрямством Кеспиан добьётся всего, чего захочет. Но какой ценой?
Давно пора его проучить.
Теодор опёрся о бортик и сосредоточенно смотрел на брата. Люди тем временем перешёптывались: рыцарь – странный малый, взялся из неоткуда, да и доспехи ему явно велики – сидят плохо. На ристалище был обязан выйти другой – но неужто он сменил доспехи? Однако самого Кеспиана разговоры не волновали. Со стальной решимостью он поскакал на противника, как вдруг…
– Кеспи? – разинул Тео рот.
– Кеспи! – до смерти перепугалась Роза.
