Текст книги "Мальчик по соседству (СИ)"

Автор книги: stellafracta

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Я осторожно – словно рука Виктора могла вдруг схватить меня за запястье или горло – вынул из его пальцев бумагу (после чего кисть тут же скрылась), с любопытством разворачивая.

После первой же строчки я обалдело хлопал глазами.

– Это ты написал?.. – непроизвольно вырвалось у меня.

Он поспешил меня заверить в обратном, даже хохотнув от моей реакции.

– Конечно, нет! Это записи моего отца. Я просто их переписал для тебя.

Он сидел и усердно копировал сие немыслимое творение, просто чтобы принести мне сегодня? Я не знал, чем я поражен больше – его стараниями или, все же, невероятной и необычной музыкой, струящейся с белых страниц.

Я давно не видел ничего экстраординарного – я даже полагал, что талантливее меня нет на свете никого, ибо изучив столько материала из мировой истории музыки, я давно уже не находил себе достойного конкурента.

Отец Виктора явно был мастером своего дела. Только вот, как мне кажется, пообщаться с ним мне не удастся. Он, как я понял, умер?..

Жадно вчитываясь в произведение с примером диссонансных нотных сочетаний, создающих отвратительные, но одновременно чарующие, жутковатые ощущения (предмет нашего вчерашнего спора), я познавал восторг нового открытия. Мне было сложно признать, что я был неправ.

Слишком сложно. И потому я лишь робко спросил:

– И много у тебя такой музыки?

– Много. Но они между собой нисколько не похожи. Здесь – жуть и нагнетание, а в других – ангельские голоса и консонанс, – хмыкнул мальчишка по ту сторону забора, а затем добавил: – В хорошем смысле имеется в виду.

Я опять кивал, не задумываясь, что никто на меня не смотрит.

– Ты сможешь принести мне еще?..

Я моментально забыл и про артистку, и про ее сына – меня заворожила музыка гениального, уже мертвого автора.

– Хорошо, – легко согласился он. – Принесу.

Я вдруг подумал, что хочу сделать для него что-нибудь в ответ. Он заставил меня улыбаться – а что я могу для него сделать?

Я бы мог научить его играть на скрипке (вскользь мальчишка упомянул, что в раннем детстве он так и не осилил сей инструмент) – но Мадлен разбила ее пару месяцев назад. Просто потому что она, как всегда, испугалась моих экспериментов над формой; я подчинил ее волю себе, но зная, что всего лишь забавляюсь, упустил момент и позволил ей проявить агрессию.

Она часто била меня, но то, как она уничтожила мою скрипку, было больнее любого физического наказания.

Виктор вздохнул, вырвав тем самым меня из невеселых размышлений.

– Зря ты прячешься – мне кажется, мы бы с тобой мир перевернули, – задумчиво изрек он.

Я надеялся, что он так же, как и его мать, спокойно отреагирует на маску – моя последняя надежда возлежала на его узких плечах.

У нас не было ничего общего, но в тот момент мне казалось, что он понимает меня как никто другой.

Дрожащими пальцами я отодвинул часть листвы, освобождая неширокий проем между чугунными прутьями. Я видел в его расширившихся зрачках отражение своей маски.

Лишь на секунду Виктор продемонстрировал изумление моим внешним видом. Протянув холодную ладошку мне навстречу, он отчеканил:

– Ну, будем знакомы.

Я несколько мгновений переводил взгляд с его руки на его лицо и обратно, чувствуя себя ничего не соображающим кретином.

– Ладно, обойдемся без рукопожатий, – пожал плечами мальчишка, возвращая конечность на прежнее место вдоль тела.

Некоторое время спустя я все же перелез через забор, оказавшись в их просторном, но уютном саду, и когда мы вновь играли в воображаемые шахматы, сидя друг напротив друга на траве, пусть и на расстоянии, наше невинное занятия застала Стелла.

Странная артистка удивилась моему присутствию лишь слегка – она шла по мощеной тропинке от крыльца, широко и ласково улыбаясь нам, и мне ни разу не захотелось позорно бежать.

Она смотрела и на меня. Она улыбалась мне. Мы с Виктором поднялись на ноги, терпеливо ожидая, когда она поравняется с нами.

Я вдруг захотел просить их оставить меня у себя – я могу даже жить во дворе – в симпатичной беседке, – пока не наступят холода… я понимал, что моя просьба абсурдна, но я был готов на все.

– Здравствуй, Эрик, – поприветствовала она меня.

Виктор в обыкновенной своей манере приподнял бровь – я уже почти изучил его мимику за эти два дня – и уставился на мать с немым вопросом.

– Мы виделись с Эриком у него во дворе, когда я ходила знакомиться с его мамой, – пояснила она сыну. – Я же тебе рассказывала.

Так вот откуда он догадался, что я вовсе не чудовище, а просто соседский мальчишка, пусть и с экстравагантными замашками!

– Добрый вечер, – выдавил я, желая избавиться от вновь нарастающего напряжения в теле.

Я не использовал силу своего голоса, чтобы ее очаровать, хотя в этом как раз и состоял мой коварный план – долго и с удовольствием фантазируя по ночам, как было бы здорово сделать ее своей матерью, я изначально намеревался задействовать свои способности для достижения цели.

Но сейчас я почему-то не посмел – это было бы нечестно.

– Мне нужно будет ненадолго отлучиться, – обратилась она к сыну. – Если хотите, можете играть в доме, становится прохладно. Я приду где-то через час.

Виктор кивал, глядя на мать снизу вверх, а я лихорадочно придумывал предлог не ходить к ним в гости, пусть и сам до этого страстно желал попасть к ним в дом. Вихрь противоречий заполнил голову, и я очнулся только когда увидел, как она привлекает мальчишку к себе, целуя в щеку идеального лица.

Ревность подступила к горлу удушающей волной, но я ничего не мог с собой поделать.

Уже отстранившись, она перевела взгляд на меня. Она явно хотела что-то спросить, и, наконец, поинтересовалась:

– Я правильно понимаю: твоей маме не обязательно знать, что ты у нас? Если вдруг я ее встречу, я не буду об этом говорить.

Как она поняла? Впрочем, вряд ли Мадлен могла пересечься со Стеллой в поселке – разве что на воскресной мессе, – но сегодня не воскресенье.

– Да, мадам. Спасибо, – выдохнул я, не сводя с нее глаз.

Весь оставшийся день, вплоть до позднего вечера, мы возились во дворе с автоматическим сборным механизмом, и периодически ощущая на себе взор темных прекрасных глаз (мать Виктора могла видеть нас из окна), я ловил себя на мысли, что почти привык.

Словно они – мальчик и странная артистка – были частью моей жизни уже лет сто.

Я боялся поверить, что чудо, которое я так долго ждал, наконец, свершилось.

========== 7 ==========

Виктор все-таки затащил меня к ним на обед. Как он пояснил, он терпеть не мог обедать – трапеза отвлекала от важных и увлекательных дневных развлечений, – и я был с ним полностью солидарен; однако сейчас, в компании приятеля (он назвал мой визит приятельским), можно было бы найти повод отнестись к поглощению пищи с удовольствием.

У них был очень уютный и красивый дом (ничуть не хуже нашего – все благодаря былым стараниям капризной Мадлен еще до моего рождения, желавшей жить в идеальном дворце для вот-вот готового появиться на свет принца). Мое внимание привлек черный рояль в парадном зале, переходящем в гостиную, и Виктор терпеливо остановился возле инструмента, позволяя мне открыть крышку, обнажая черно-белые клавиши.

Любовно проведя пальцами по поверхности клавиатуры, я вдруг ощутил неконтролируемый порыв – мной овладела музыка.

Я даже не спросил позволения сыграть – я, даже не присев, окунулся в божественные звуки, сливаясь с роялем в одной вселенской задумке, не замечая уже ничего.

Очнувшись, я осознал, что стою в зале дома артистки, задыхаясь, будто после погони, и пот неприятно стекает со лба под маску. Они оба – мальчишка и Стелла – обалдело таращатся на меня.

В глазах женщины я заметил слезы; она завороженно прижала тонкие руки к груди, не сводя с меня внимательного взора.

Мгновение спустя я осознал, чем вызвана ее оторопелая реакция – я играл одно из гениальных сочинений ее мужа, выпрошенных у Виктора за эти дни нашего общения.

После подобного музыкального эксцесса Мадлен бы била меня по рукам, а потом, затащив сопротивляющееся тело наверх, швырнула бы в мансарду, в каждом ругательстве не забывая упомянуть, как греховна и опасна моя дьявольская музыка.

Сейчас же лишь восторженный вздох сорвался с губ Стеллы, и не двигаясь с места, она продолжала смотреть на меня так странно, что сердце не прекращало колотиться в груди.

Колени еще дрожали, и я устало опустился на колченогий табурет, боясь спугнуть момент. Если за мою игру меня не накажут, это будет счастливейший день в жизни Эрика.

– Знаю, что будет звучать чересчур банально, – хрипло отозвалась женщина, к моему удивлению не разрушая магию прозвучавших мелодий, – но это божественно. У тебя величайший дар – воспользуйся им по полной.

– Я знаю, – произнес я без стеснения, но все не смея поднять глаз от сложенных на коленях рук. – Непременно воспользуюсь.

…Я почти ничего не съел, но практически все попробовал. Стелла готовила вкусно, но едоки из нас обоих были не важные. Виктор, к моему удивлению, тоже ел мало и без охоты, впрочем, немудрено, почему у него такой ангельский вид – словно волшебной пыльцой питается.

После обеда мы втроем – да-да, артистка тоже присоединилась к нам, отчего времяпрепровождение стало еще более приятным, – складывали из игральных карт хрупкую конструкцию. Я хотел в очередной раз продемонстрировать мастерство своих ловких рук, и выстроил башню больше меня в высоту.

Стелла смеялась и говорила, что теперь и дышать нельзя, потому что любое неуклюжее движение рискует уничтожить красоту.

И правда – красота настолько хрупка и незыблема, что ее легко разрушить. Я был прямым этому доказательством – моя мать, ее дом и жизнь были настолько прекрасными, насколько ужасным создатель сотворил мой облик.

Интересно, что отвратительного может быть в жизни этой прекрасной парочки – матери и сына, – отнесшимся ко мне с добротой и радушием?

Я приходил к ним в гости еще два раза, и все это время я чувствовал себя там своим. Ощущение было в новинку, непривычным и пугающим, но настолько приятным, что я стремился испытать его снова и снова.

А потом, как я тогда подумал, все пошло прахом, потому что в один прекрасный день у калитки двора артистки, где мы с Виктором копошились в клумбах, наблюдая за жуками, появился Лео.

– Ты вернулся из заточения! – весело и жизнерадостно воскликнул сын артистки. – Здорово!

Меня аж передернуло от негодования. Теперь он позабудет про меня – его нормальный друг теперь с ним, и нет необходимости якшаться со странным мальчишкой в маске.

По крайней мере я так рассуждал, пока не отвечая на безмолвное недоумение в выражении лица Лео, не сводившего с меня глаз, Виктор не развеял мои опасения.

– Лео, знакомься, это Эрик, – представил он меня своему приятелю, – он живет в соседнем доме за плющом. Эрик, это Лео.

Естественно, он сам понятия не имел, как обернется наше знакомство, и что нам теперь втроем нужно делать.

– Пойдем с нами, – нарушил повисшее напряженное молчание Виктор, обращаясь к вновь прибывшему мальчику. – Эрик помог мне довести до ума машину – ту, что должна была мести пол и запоминать пространство, – улыбался он, увлекая нас за собой, – тебе стоит на это посмотреть.

Поначалу мне было неинтересно – мне казалось, Виктор лишь из вежливости позволяет мне оставаться рядом, ибо из философского (пусть и проходящего порой по-детски) трепа наше общение превратилось в обыкновенные детские развлечения; веселый и жизнерадостный Лео все время стремился заняться чем-нибудь из активностей – игрой в мяч или в битву гладиаторов, – а я, не имея привычки носиться по двору, предпочитал более спокойно проводить время.

Однако спустя час я, как говорится, втянулся. Лео уже не косился на меня и не смотрел исподлобья, а спрашивал, как я умудрился смастерить лук, из которого мы втроем по очереди стреляли сухой травой в бабочек.

Ближе к вечеру, когда Лео в очередной раз жаловался на свою мать, строгую и стремящуюся сделать из него воспитанного абитуриента престижной школы (отдать сына учиться очно через года два-три было ее идеей фикс, по словам мальчишки), он не хотел уходить раньше обычного, чтобы делать уроки. Как я понял, Виктор частенько помогал ему с домашним заданием от частного учителя, но на сей раз упрямый Лео отказался.

Наказали его недавно, кстати, за то, что выполненная работа была результатом трудов его друга, настолько безупречная, что учитель догадался и пожаловался на мальчика матери.

– Я мечтаю быть футболистом, – вздыхал он. – А она меня художником хочет сделать.

– Ты физику и геометрию не любишь не потому, что это плохие предметы, а потому что тебя заставляют этим заниматься, – утверждал в свою очередь Виктор.

– Тебе легко говорить! У тебя есть талант, а у меня нет! – возразил Лео, а затем обратился ко мне: – А у тебя есть ненавистный предмет?

Я призадумался. Все, за что бы я ни брался, выходило у меня превосходно.

За исключением каллиграфии – я терпеть не мог писать от руки. Когда я впервые взял перо, Мадлен принуждала держать его правой рукой, а не левой, настаивая, что все нормальные люди делают именно так.

Она даже не знала, что я левша – она не сидела со мной в комнате, когда я ел, не была со мной, когда я познавал ограниченный на тот момент мир, двигаясь и развиваясь; я всю свою жизнь преимущественно находился в одиночестве с оставленными на мансарде предметами, служившими мне игрушками.

Я думал, я один такой леворукий, но познакомившись с Виктором, понял, что в очередной раз моя мать была неправа – я не был странным и уродливым хотя бы в выборе ведущей конечности.

Сын артистки был левшой, и судя по его поведению (и реакции его матери), это было настолько органично, что я тоже перестал задумываться и стесняться.

Мадлен намеренно находила любой повод наказать меня, в том числе и каллиграфией… я с трудом представлял, что вернусь сегодня, как и в любой другой последующий день, обратно домой в ненавистные мне стены.

Если бы я умер или сбежал, ей бы было легче, она бы была счастлива избавиться от меня. Я не доставлял ей такого удовольствия из принципа, но в очередной раз желание напроситься жить у Виктора не оставляло меня в покое.

Впрочем, если бы моя мечта сбылась, я бы все равно не знал, что с этим делать – в глубине души я прекрасно знал, что стать частью их семьи невозможно.

Они не примут меня, когда увидят, что у меня под маской.

Лео все еще вопросительно глядел в мою сторону, ожидая ответа, а я, пожав плечами, поведал собеседникам о своем самом ненавистном занятии, умолчав лишь о том, как мать больно трясла меня за предплечье, так что стучали зубы, когда у меня не получалось.

Я был совсем мал тогда, чтобы сопротивляться или пытаться бежать, а сейчас, вытянувшись в долговязую фигуру ростом почти с Мадлен (или мать Виктора), по-прежнему терпел ее насилие.

Я привык к угрозам и побоям, и самое ужасное, что ни разу еще мне не удалось отказать матери в ее желании причинить мне вред.

========== 8 ==========

Прощаясь перед уходом, Лео несказанно удивил меня репликой, адресованной мне:

– Ты вовсе не чудовище, – задумчиво протянул он. – Не знаю, как я был таким идиотом все это время.

Я не знал, что ответить. Молча хлопая глазами, я просто ждал, когда он, наконец, уйдет, расстроившись, что его слова, пусть и сказанные с добрым намерением, оказывается, могут меня ввести в растерянность, но мальчик с мечтой о карьере футболиста не спешил покидать нас.

– А я никогда не поддавался предрассудкам, – заявил Виктор, с улыбкой всматриваясь в мое лицо-маску.

Он, похоже, гордился своей проницательностью. Я сложил губы в подобии улыбки, лишь бы избавиться от неприятной темы – еще не хватало обсуждать, кто здесь чудовище, а кто нет.

Идеальность Виктора вдруг опять начала меня раздражать. Получается, он первым разглядел во мне человека, и теперь этим кичится!

– Пока, Лео, – недвусмысленным намеком произнес я.

Тот хохотнул:

– Пока, до завтра!

Подхватив мяч, сосед засеменил к калитке и вскоре скрылся за поворотом на дороге.

Мы остались стоять вдвоем во дворе, но потом сын артистки предложил пойти в дом и поразглядывать географические атласы из их обширной библиотеки, подробные и будоражащие ум. Мы уже один раз часа на два забылись, разложив по полу карты, воображая себя великими путешественниками, у которых ни дня без приключения, и я с готовностью согласился.

Потом мы ужинали в их столовой, и Стелла заботливо подкладывала мне в тарелку всяких вкусностей под сдержанное хихиканье Виктора. Я закатывал глаза, смущаясь, но не отказываясь, пусть и по ощущениям уже давно был сыт.

К себе я вернулся по обыкновению поздно, однако меня ждал неприятный сюрприз – Мадлен не только обнаружила мой побег, но и накинулась на меня с неописуемой яростью, как только я оказался в комнате, спрыгивая с подоконника.

– Мерзкий мальчишка! Как ты посмел?! Как ты посмел, маленькое чудовище, уходить из дома?! – кричала она, награждая меня пощечинами одна за другой, оттаскивая в противоположную от окна сторону. – Клянусь, я тебе руки оторву за это! Где ты это взял?! Где ты это украл?!

Она трясла перед моим лицом листами, и я с ужасом осознал, что музыка, скопированная Виктором, спрятанная мной под подушкой (я перечитывал ее снова и снова, вероятно, позабыв переложить в надежное место), теперь была компроматом на меня.

Очевидно, что раз почерк на бумаге не мой, то из ниоткуда они у меня оказаться не могли.

– Говори, куда ты ходил! Тебя видели?! Тебя видели, я тебя спрашиваю?! – шипела она, до саднящей боли вцепившись в руку выше локтя ногтями. – Что я тебе говорила, когда запрещала высовываться из дома?

Я нервно сглотнул и инстинктивно вжал голову в плечи. Я уже выучил все ее привычки… в том числе и ту, с которой обычно начинался ее скандал и мои страдания.

От оглушающего удара загорелось ухо. Я устоял на ногах, отклоняясь от матери, но следом прилетела еще пощечина.

– Я предупреждала – я выпорю тебя! А потом ты будешь до конца своих дней сидеть здесь взаперти, неблагодарная тварь!

Она толкнула меня к кровати, и, когда я неловко упал на край, ударившись боком о бортик, Мадлен торжествующе фыркнула.

Ее уже было не остановить – я знал это. Сейчас она будет бить меня, пока не закончатся силы, а потом в дверях зашуршит ключ, и я, в конце концов, смогу выдохнуть.

– Я поставлю решетки на окна! Слышишь меня?!

Я сжимался, закрываясь руками от ее болезненных ударов, сползая на пол, обливаясь злыми слезами, не в силах ничего сделать.

Почему же я терплю? Я же могу оттолкнуть ее, я же могу раз и навсегда растоптать ее ощущение вседозволенности… но не решаюсь. Это привычка сильнее меня.

На этот раз все обернулось еще кошмарнее. Ее злили мои тихие и безучастные всхлипы, но не настолько, чтобы озвереть; когда же я попытался отодвинуться и вырваться, хватая ртом воздух, она отчего-то взбесилась, отскакивая от меня.

Я уже понадеялся на избавление, как неприятно звякнула до спазма в желудке пряжка на ремне. Она припасла его заранее… вот сука!

– Нет, нет, не надо! – только и успел выкрикнуть я, прежде чем хлесткий удар рассек подбородок, заставляя вновь переворачиваться на живот, лежа поперек кровати.

– Гаденыш! Пугать меня вздумал?! Да от твоего мерзкого лица сейчас ничего не останется!

Я взвыл, не скрывая ужаса. Я хотел исчезнуть, я хотел умереть… как же так?! За что мне это, за что?!

– Сними рубашку! – сквозь пелену слышал ее рычание. – Задирай рубашку!

По виску и уху текло что-то горячее – вероятно, моя кровь, – и я прятал голову под ладонями, даже не думая подчиняться ее приказам.

Она обычно била меня по голой спине, лишь чтобы не стирать рубашки лишний раз. Она, вероятно, не соображала, что сейчас одежда уже безнадежно испорчена, но упрямству Мадлен не было предела.

Она брезгливо рванула вверх ткань, обнажая только недавно зажившую спину, а я рыдал вслух под ее бессмысленные проклятия.

– Никогда! Не снимай! Маску! – различил я сквозь багровую пелену боли. – Паршивец! Скажи спасибо, что ты жив!

Она бьет меня из-за того, что маска случайно отошла от моего лица, а не потому что я выходил из дома через окно или принес в комнату чужие сочинения!

Он осознания чудовищности момента я завопил так, что мать шарахнулась в сторону. Почти ничего не соображая – единственным моим желанием было выбраться из этого ада, – я вскочил на ноги и бросился к открытому окну так быстро, что Мадлен не успела даже отреагировать.

========== 9 ==========

Обдирая кожу на ладонях и локтях, я скользил вниз по стене, не успевая ухватиться за привычные выступы.

Когда я свалился на землю, я сперва подумал, что сломал себе спину – настолько резким и оглушающим был удар о поверхность, вышибающий из ума. Сперва на карачках, а потом упираясь руками в садовую почву, я ковылял прочь от дома, не разбирая дороги.

Я ревел, размазывая кровь и грязь по щекам. Я сам не понял, как перелез через забор с плющом и оказался у соседского дома. Я поправлял на лице маску, словно это могло мне помочь, хромая, но упрямо шагая к крыльцу.

Каким-то странным образом Стелла будто почувствовала, что нужно выглянуть наружу. В ее темных, широко распахнутых глазах отразился ужас при виде меня, но она тут же бросилась мне навстречу, подхватывая под руки, не давая упасть, забывая даже закрыть дверь.

В тот момент мне было даже все равно, что она вот так просто приблизилась ко мне и тащит меня в дом, приятно обжигая теплым дыханием кожу лба.

– Сейчас, сейчас я тебя усажу. Все хорошо, только не теряй сознание, – шептала она мне на ухо, и я еле волочил ноги, давясь редкими всхлипами.

– Мама, что случи… Эрик?!

Виктор, который, судя по всему, спустился на звуки нашей возни со второго этажа в гостиную, где на диване полулежало мое тело, не смог сдержать изумленного вскрика.

Стелла сидела на полу, совсем рядом, вытирая салфеткой все еще горящее ухо, беспокойно заглядывая мне в глаза.

– Виктор, принеси, пожалуйста, теплой воды и полотенца, – обратилась она к сыну, ошарашенным взором глядящему на меня.

Мальчишка кивнул и тут же побежал выполнять ее просьбу.

– Что случилось? Где у тебя еще болит? – спрашивала женщина меня, а я не мог произнести ни слова. – Эрик, тебе нужен врач.

Я понятия не имел, как объективно выгляжу сейчас, но по отражающейся в ее очах заляпанной кровью маске мог лишь догадываться. Не стоит переживать… все заживет.

На мне все быстро заживает.

– Эрик, что произошло?.. – с тревогой глядя на меня, вопрошала она, гладя меня по плечу.

Я только в данный момент сообразил, что она что-то говорила про врача.

– Не волнуйтесь, все в порядке, – хрипло выдавил я. – Я упал. Не надо ничего делать. Я скоро уйду.

Я лгал самому себе, что вот так просто смогу теперь покинуть этот дом. О как же я желал уткнуться лбом в ее грудь и заплакать…

– Не говори глупости, – мягко отозвалась она, пытаясь помешать мне приподняться. – Лежи и не шевелись.

Она вздохнула, промакивая мой подбородок более-менее чистым углом салфетки, а затем оглянулась в направлении приближающихся шагов.

– Спасибо, мой милый. Ты пока можешь идти к себе, и когда я закончу, мы тебя позовем.

– Но мама, я хочу остаться, – возразил мальчик, не сводя с меня испуганных серых глаз с расширившимися зрачками.

– Мне надо осмотреть Эрика. Все будет хорошо, чуть позже обо всем поговорим.

– Но я хочу помочь…

– Виктор, иди. Я справлюсь, правда.

Он был недоволен, но даже не думал ослушаться. С тяжким вздохом он развернулся на пятках и потопал наверх, оглядываясь на меня с лестницы.

Сам не зная зачем, я вымученно улыбнулся Виктору, но, скорее всего, вышла какая-то нелепая гримаса. Стелла тем временем смывала запекшуюся кровь с части лица, не закрытой маской, и ее осторожные прикосновения приносили как боль, так и томительное удовольствие. Я уже оставил попытки уворачиваться от ее холодных пальцев, придерживавших мой подбородок, и прежние слезы высохли, словно их не было и вовсе.

– Спасибо, – пробормотал я.

– Не вздумай вставать, – одернула она меня, будто читая мысли. – Я еще не закончила…

Я засопел, устало прикрывая глаза. Свет свечей в гостиной казался уже не таким ярким и назойливым, и я бы провалился в сладкое забытье, ощущая заботливые руки, прикасающиеся к моей воспаленной коже.

– Откуда ты упал? – ее вопрос вырвал меня из полудремы. – Я хочу убедиться, что ты ничего не повредил. Мне придется попросить тебя чуть приподняться.

Я кивал на автомате, позволяя женщине помочь мне выпрямиться и сесть вертикально, откинувшись на подушки. Она взяла в свои прохладные ладони мою левую руку, начиная ощупывать от запястья и следуя осторожными прикосновениями до подмышки.

Стелла следила за моей реакцией, и так и не уловив ни доли дискомфорта в моем выражении глаз (или линии рта), принялась исследовать правую.

Я невольно поморщился, когда она задела локоть.

– Попробуй согнуть, – попросила она, закусив губу.

Я выполнил ее указания, мечтая стереть с ее прекрасного бледного лица беспокойство.

– Это просто ушиб, – успокоил я ее, повторяя движение еще раз, дабы убедить ее в своей правоте. – Видите, все в порядке.

Она покачала головой и потянулась к моим ботинкам.

– Давай мы снимем обувь, и я проверю ноги.

Я смущенно потупился и хотел было отнекиваться, но она возмущенно шикнула на меня, и я вновь покорился. Стащив с меня ботинки, женщина аккуратно проходилась массирующими движениями от стоп к тазу, отчего мурашки бежали по спине.

От невольных сокращений мышц, порожденных моей непривычкой к чужим прикосновениям, я едва заметно морщился – левое колено и верхняя часть бедра ныли, и мне пришлось признаться в этом.

Мрачное облачко промелькнуло по ее лику, и погладив меня по тощей острой коленке, Стелла поднялась на ноги.

– Ты сможешь встать? Ненадолго. Просто, чтобы я успокоилась, – тихо промолвила она.

Хватаясь за ее предплечья, я опирался на здоровую ногу, чувствуя нарастающую боль в пояснице и колющую – в боку, в левой части грудной клетки.

Воздух неровно выходил из легких, отчего я сам немного испугался – я не хотел перелома ребер. Боль была резкая, толчками рвущаяся откуда-то изнутри, и в глазах почему-то начало темнеть.

– Тише, тише, я поняла. Давай обратно… осторожно, – шептала она ласково, гипнотизируя волшебным тембром и заставляя забыть о неприятных ощущениях в теле, усаживая меня обратно на диван. – Вот так… Где болит?

Я устало прикрыл глаза, но потом снова открыл, встречаясь с ее внимательным взглядом. Если бы не напряженная ситуация, я бы пошутил, что ей нравится обо мне заботиться, и мое состояние ей только на руку.

– Бок. Немного, – соврал я.

– Сними, пожалуйста, рубашку.

Я сначала опешил – я никак не ожидал подобного. Ну уж нет… во-первых, тогда она увидит во всей красе, как ко мне относились на протяжении всей жизни, а во-вторых, мое тело было настолько омерзительным, что я бы меньше всего на свете желал бы, чтобы она видела его.

– Я должна тебя осмотреть. Это серьезно, – взывала она к моему здравомыслию, замечая, как я упрямо сжал челюсти.

– Это вовсе не обязательно.

Она так же, как и ее сын тогда во дворе, фыркнула, но потом присела рядом и наклонила голову набок, изучая мой облик напротив.

– Ты можешь меня не стесняться. Ты можешь мне доверять, – произнесла она. – Я желаю тебе только добра, Эрик. Сделай, пожалуйста, как я говорю.

Я боролся сам с собой; я был между двух огней. Как же я могу выполнить ее просьбу? Это же почти так же, как снять маску!

Но я уже приподнялся на здоровой руке, отодвинувшись от подушек, начиная расстегивать пуговицы одна за другой. На половине груди я остановился, а потом снял рубашку через голову, легко выныривая из рукавов тощими конечностями.

Стелла невольно охнула при виде моего торса. Я сам его практически не видел – только когда переодевался, да и то, стараясь не замечать выступающих под тонкой кожей костей и постоянных лиловых синяков или следов от ремня, опоясывающих алой змейкой пояс.

– Темные небеса, – выдавила она. – Ты, видимо, не один раз упал.

Она сказала это так мрачно, что я тотчас понял – она ни на йоту не поверила в мою историю про падение.

И еще в ее глазах не было отвращения. Она смотрела на меня, будто я нормальный, такой же, как ее Виктор… только с сожалением и какой-то даже злостью внутри своих мыслей.

– Развернись немного.

Странная артистка решила заглянуть мне за спину, и я, пряча взор, неловко начал двигаться, сгорая от стыда. Что она в этот момент обо мне думает? Зря я вообще сюда пришел, зря я приперся к ним домой в таком виде!

Я еле сдержался, чтобы не захныкать от мучительного ожидания и неизвестности под ее взглядом – я физически ощущал, как ее взор касается моей саднящей кожи.

– Извини, конечно, – прозвучал ее голос – с надрывом, какой-то далекий и тихий, – но я буду тебя трогать. Иначе я просто не пойму, ушибы это или что-то еще более опасное.

Я опешил, не сразу обернувшись. В ее глазах стояли слезы, пускай и она контролировала свои эмоции. Сердце забилось в горле от подступающей горечи, но я лишь закусил губу так же, как это сделала Стелла, и отвернулся, опуская голову.

– Хорошо, – отозвался я. – Делайте, что считаете нужным.

Так я вслух подписал себе приговор – я позволил ей прикоснуться к моей душе.

========== 10 ==========

Она осторожно и скрупулезно осматривала мое истерзанное тело, стараясь не причинить мне боли, но жаждущее прикосновений, оно отзывалось на каждое ее движение. Они были ласковыми и уверенными, они не предназначались для наказания – они проверяли, все ли в порядке.

Я не сразу заметил, что дрожу – то ли от холода, то ли от напряжения, – и когда она закончила, завершая непривычную процедуру нежным касанием к моему затылку (просто так, без необходимости), женщина встала с дивана.

– Можешь одеться… очень надеюсь, это просто ушибы, но если вдруг ты почувствуешь себя хуже, сразу говори. Я принесу холод – надо приложить и к ноге, и к локтю. Ну и к боку тоже – хоть и ненадолго.

Я обалдело кивал, надевая рубашку обратно, но почти не понимал смысла ее слов.

Она прикасалась ко мне… Темные небеса.

Внезапно на моих плечах оказался плед – мягкий и приятный на ощупь, – и я растерянно хлопал ресницами, встречаясь взглядом со Стеллой.

– Приляг пока так, чтобы было удобно. Я сейчас приду, – говорила она, а я снова кивал.

Она, и вправду, быстро вернулась – с миской чистой воды, свежим полотенцем и несколькими охлаждающими пакетами из ледника.

– Вряд ли ты пока дойдешь до ванны, потому лучше умойся здесь, – предложила Стелла.

Я не сразу осознал, что она предлагает мне сделать.

Умыть лицо. Маску она мне, судя по всему, уже отмыла.

– Я пока поищу что-нибудь заживляющее, – опережая мои вопросы, пояснила она. – Я не буду тебе мешать. Когда будешь готов, позови.